Текст книги "Любимые не умирают"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

   Остап запомнил все, что рассказала мать, обдумав сказанное о Снежанке, согласился полностью и перестал дежурить под ее окнами. Вскоре его взяли к себе воры, он быстро освоился у них, считался удачливым, дерзким.

  Расставшись со Снежанкой, Остап очень изменился. Стал безжалостным, грубым, мстительным. У него очень скоро появились деньги. Их он тратил на водку и девок, ни одну не любил. И вдруг, словно проснувшись, вспомнил о матери. Ей купил дом за городом с садом и участком. Дал денег на хозяйство и харчи, попросил отказаться от выпивки. Она пообещала и спросила Остапа:

  –   Где деньги взял, сынок?

  –   Тебе это знать не нужно! – оборвал резко.

  –   Я поняла! Скажи, я здесь надолго? С кем жить буду, одна иль приведешь невестку?

  –   О семье и не мечтай, ее у меня никогда не будет. Живи сама! Мало ли что со мною случится. Из этого дома никто тебя не выгонит.

   А вскоре Остапа осудили за воровство. Мать узнала о том из письма, какое получила из зоны. Восемь лет дали сыну. Но через полгода он сбежал. Стукнул в окно поздней ночью, вошел продрогший, уставший. Раздевшись, выключил свет, пил чай в полутемной кухне, прислушивался к каждому шороху за окном.

  Как он изменился за прошедшее время. Куда делась его кудрявая шевелюра и беззаботная улыбка. Лицо будто усохло, посерело и сморщилось. Сын стал сутулиться. Он мало говорил. Сказал, что утром он уйдет, но о том, что был дома, мать никому не должна говорить.

  Утром, когда мать проснулась, сына уже не было дома. А через месяц снова пришел неожиданно. Дал ей много денег. Велел спрятать их. Себе оставить только на жизнь.

  –   Не боись, они не кропленые. В Ростове у барухи очистил. Сорвала стерва нимало. Но с ней не побазаришь. Таких, как я желающих, у нее хоть жопой хлебай. Пришлось согласиться на ее условие,– сказал хмуро.

  –   Коль они чистые, чего прятать? – не поняла женщина.

  –   Чтоб за хвост не поймали. На баруху тоже могут выйти менты и расколоть до самой задницы,– ответил коротко. О себе ничего не рассказал. Вскоре опять ушел. Услышала о сыне уже через год, он снова отбывал срок в зоне. Спустя два месяца, опять пришел.

  Женщина заметила, что Остап возмужал, уже не выглядел измученным. Одет с иголочки, при деньгах, веселый, он шутил с матерью и выглядел беззаботным. Но она чувствовала сына не по словам и шуткам. Видела, сколько седины прибавилось в голове, как потускнели и состарились глаза. Понимала, что устал ее мальчишка от одиночества и холода. Нет у него будущего, нет завтрашнего дня. И будет ли он теперь у сына?

   Остап много раз был судим, за грабеж и воровство, за убийства и разбой, за побеги. Сколько раз его ранили при поимках и побегах, сколько пережил и вытерпел на зонах, он не рассказывал матери ничего. Но она много Лет прожила в бараке и хорошо разбиралась по зажившим рубцам и швам, что довелось перенести человеку.

   Вот так заснул Остап раздетым, сползло с него одеяло, мать подошла поправить, глянула на тело сына:

   –  Остапик! Сынка мой! Как же так? За что тебя так мордовали? И арматурой били, пучком колючей проволоки стегали, горячим утюгом спину палили. А вон там шилом ткнули. Это вот финкой порезали. Видно крутою была разборка. Здесь и свинчатки и кастеты походили. Как же ты все это вынес и выдержал? Кто и за что изгалялся над тобой? Малыш мой! Где твоя доля? Почему она такая корявая? Вон все ноги в дырках от пуль. Охрана или менты увечили? С самого детства нет у нас счастья! Где оно заблудилось? Да и есть ли оно на свете? Вон даже пальцы тебе ломали. Под ногти совали иголки. Свои бандюги на разборке, иль менты забавлялись? Когда ж мы с тобой заживем спокойно? Дождусь ли я от тебя внуков? А может, есть у тебя дети? Ведь ты добрый и стал бы хорошим отцом...

   Остап проснулся, увидел мать, натянул на себя одеяло:

       –    He плачь, мам! Я живой! Где-то слегка поцарапан, так это ж мелочи, на то родился мужчиной, нас рубцы украшают...

       Он больше не говорил о Снежанке. И можно было подумать, что навсегда выкинул ее из сердца и забыл. Но нет, вон на плече имя девчонки, посеченное «ежом». Снята не раз кожа, но имя осталось. Ни одной буквы не вытравили, хотя били жестоко. За что?

       Смолчал Остап, как линяя в бега вместе с двумя зэками, спрятал на поясе мешочек с сухарями. Ни с кем не поделился, сам грыз украдкой. Когда запасы закончились, а до железной дороги оставалось больше сотни километров по морозу и сугробам, те двое остались в снегу умирать, Остап пошел дальше один. Ему хватило сухарей до самой воли. А через полгода те двое пристопорили его уже в Одессе. Он давно считал их жмурами. Но им повезло. На них наткнулись охотники и не выдали милиции. Отогрели, накормили, дали с собой вяленого мяса и привезли на нартах к поезду...

       Ох, и жестокой была разборка. Остапа решили замокрить. Выплыли сухарики. Сам проговорился под пыткой, когда раскаленные гвозди втыкал под ногти услужливый сявка.

       Хотели выбросить «из закона», но кто-то вспомнил о прежних заслугах, и Остапа оставили дышать.

       А вот финачом его свалили за жадность. На доле обжал кента, какой вместе ходил в дело. Тот по бухой раздухарился, назвал Остапа грязно. Стали махаться, вот тут и саданул кент, погорячился. Но ничего, уладили. Хорошо, что кент косой был, чуть-чуть промазал. Будь потрезвее, давно лежал бы Остап на погосте. И кроме матери никто не вспомнил бы его.

       Правда, у него в каждой зоне оставались свои обязаники. Их он имел на всякий случай для лихой беды. Так его учили настоящие «воры в законе» и советовали в каждой ходке:

  –   Нам, фортовым, нельзя без обязаников. Они везде, и на воле, и на зоне годятся. Его хоть куда принорови! Хамовку обеспечит, кайф достанет, постирушки справит, на стреме постоит, хочешь буквой зю загнешь, иль положняк сдерешь. Обязаник – вещь удобная, плоди их, как вшей в портках. С той разницей, что вши тебя грызут, а обязаников сам «доишь». Они, как кошельки, любого тряхнешь, когда прижмет.

   Эту нехитрую науку Остап запомнил сходу. Скоро оценил совет фортовых. Он пользовался им в каждой зоне, и ни разу не случалось прокола. Его знали во многих зонах. Милиции и прокуратуры всегда разыскивали Остапа. А он, словно заговоренный, уходил из самых охраняемых и удаленных зон. Он был как ураган, какой, наделав бед, исчезал бесследно. За ним ходил хвост легенд и слухов, над какими нередко смеялся. Иногда он появлялся на самых богатых курортах, где отдыхали знаменитости. Изредка появлялся в своем городе, приходил в самый центр, смотрел, чем торгует провинция в своих ювелирных магазинах, любезничал с молодыми продавщицами, какие хоть и слышали, но не знали Остапа в лицо. Он узнавал от них, когда ожидается новое поступление товара, и что именно привезут в ближайшее время.

  За ювелирным магазином был тенистый парк с липовыми и каштановыми аллеями, здесь расположились выносные кафе, всякие бистро приютились среди берез. Тут отдыхал городской бомонд, а возле многочисленных палаток тусовались молодые, студенты и всякие бездельники, каких горожане называли отморозками. Кто-то пил квас и минералку, другие пиво, были и те, кто покуривал «травку», или, уколовшись за палаткой, валялись на лужайке, кайфуя, ловя глюки.

   Сюда иной раз заглядывал и Остап. Знал, ментов тут не бывает. А потому, можно отдохнуть и перевести дух спокойно, не оглядываясь по сторонам.

   Он приходил сюда один, чтобы никто из кентов не видел и не высмеял слабость человека. Он объедался мороженым, какое любил всегда, с самого детства, но никогда в те годы не ел его досыта. Потому, наверстывая упущенное, заказывал помногу, и ел не спеша, радуя и балуя себя от души.

  Остап наслаждался, сколько порций пломбира съел, со счету сбился. А тут последняя порция, спешить совсем ни к чему. Оглянулся на смех за соседним столиком. И увидел Снежанку. Она сидела рядом с негром, не спеша ела мороженое и очень смеялась над Остапом, какой управился с пятью порциями и думал, а не взять ли еще?

   Нет, Снежанка не узнала Остапа. Нынешний, он не был похож на худого, бледнолицего мальчишку, оборванного и голодного. Нынешний Остап был одет с иголочки, на него с интересом оглядывались дамы из бомонда.

   Доставая носовой платок, он выронил из кармана несколько сотенных купюр валюты, не спеша их поднял, небрежно сунул в карман, глянул на Снежану. Она была сказочно хороша и с любопытством разглядывала Остапа. Тот посмотрел на негра, сидевшего рядом с нею, и невольно содрогнулся. Тот был безобразен.

  –   Случайно ли оказался рядом, или имеет к ней отношение? Не может быть! – кольнуло самолюбие.

   –  Ведь я любил ее! – отозвалось сердце стоном.

   –  Неужели она так пала, ниже дешевки! И предпочла мне это чмо? Ладно негр! Их теперь полно всюду! К ним даже привыкли. Но ведь ни к этому! – позвал официанта, заказав мороженое, попросил отнести за соседний стол:

   –  Угощаю! – объяснил громко. Его тут же пригласили пересесть.

   Остап держал себя в руках, хотя на душе кипело.

  –   Вы местный? А я думала приезжий. Мы тоже вышли на прогулку, хороший денек, не правда ли? Я конечно плохо переношу жару, а Майкл спокойно,– щебетала Снежана.

  –   Он ваш друг? – поинтересовался Остап.

   –  Мы с ним неделю назад расписались и уезжаем к нему на родину. Он там принц. Настоящий, титулованный и хотя государство небольшое, Майкл там полный хозяин. Он учился в Англии и Штатах, закончил наш университет. Он очень образованный, культурный человек,– сыпала похвалы человеку, словно пытаясь оправдать свое замужество.

   –  А я для тебя был босяком. Хотя отдавал последний кусок и любил больше всех на свете. Но он принц и когда-нибудь станет королем. А здесь он дурак. Да разве умный мужик женился бы на дешевке?– думал Остап, наливаясь злобой.

   –  Я даже удивилась, что у него в Гвинее люди говорят на французском языке с самого детства! Представляете, какие развитые. Хотя чему удивляться, сам Майкл владеет пятью языками и говорит, что это для него не предел! Представляете, я знаю только два! Мне придется основательно заняться собой! Я не хочу быть хуже мужа. Майкл обещает мне помочь,– хвалилась напропалую.

  –   Сколько ж лет супругу? – поинтересовался Остап.

  –   Недавно сорок исполнилось. Он еще молод. До меня ни разу не был женат. Учился и не обращал внимания на женщин.

  –   Ну, а ваши родители как смотрят на переезд?– спросил усмехаясь.

  –   Они просто счастливы!

   –  Вы, извините, мне надо отлучиться,– показал Майкл на туалет и засеменил, придерживая разгулявшийся живот.

  –   Что? Охмурила лоха, сука? Нашла мужа всем насмех! А ведь я любил тебя! Сколько пережил, когда ты отказалась от меня, назвала паскудно, не разрешила подходить. Но, кто ты стала? Дешевая потаскуха! Игрушка для принца! Не будь он им, ты и не глянула б в его сторону! Сука!

  –   Остап! Это ты?

  –   Я!

  –   Ты опять стал на пути! Какое тебе дело до меня. Я выбрала Майкла, он принц, а ты козел!

  –   Ты хуже самой грязной шлюхи! Ты панельная подстилка,– отшатнулся, получив тугую пощечину. Этого он не мог простить. Снежанка не заметила, как и откуда взялась финка в руке Остапа.

   Он коротко взмахнул рукой, лезвие легко проткнуло тело. Снежанка еще смотрела на него знакомыми и дорогими с детства синими глазами. Они еще видели. Она пыталась что-то сказать, но не успела, жизнь ушла навсегда...

   Остап перепрыгнул через забор, но не ушел, его тут же поймала милиция.

   Нет, он ничего не отрицал и на суде, когда ему предоставили слово, Остап говорил уже спокойно:

   –  Здесь на суде присутствует Петр Владимирович, приемный отец Снежаны и он же мой родной отец!

   Все собравшиеся в зале суда притихли.

  –   Да! Профессор Румянцев мой отец! Он бросил беременную мать и за все годы ни разу не вспомнил о нас! Но судьба наказала и не дала ему детей

во втором браке. Тогда он удочерил круглую сироту из нашего барака. Я любил ее с детства. Снежанка росла хорошей девчонкой, пока не попала в семью Румянцевых. Там ее не просто испортили, навязали, вбили свое, но и искалечили душу Ее вынудили, убедили выйти замуж за человека, какого она вовсе не любила, но он был престижной партией, как же, принц! Но я видел слезы в ее глазах. Я оборвал ее муки и предстоящий ад жизни с ненавистным человеком. Поверьте, я спас Снежанку от более страшного и она уже мертвая ни раз будет благодарить меня за то, что я сделал для нее. Теперь она по-настоящему счастлива и свободна!

   –  Негодяй! Как смеешь кощунствовать, подлец! Убил нашу девочку и еще ждешь благодарность, изверг! – подскочил с места Румянцев и заорал:

  –   Я требую для него расстрела!

   В ответ Остап язвительно рассмеялся:

   –  Вот это отец! За все годы ты не принес мне никогда даже сухой корки хлеба. Сколько имел со студентов? Хоть бы раз помог нам с матерью, купил бы дров, ведь мы примерзали к койке и болели. Вода в ведре промерзала до дна, но мы не могли согреть даже кружку чаю! Мне не в чем было выйти не только на улицу, но и в коридор! Ты отнял у меня все! Детство и юность! А теперь просишь расстрел? Ты отнял у меня единственное – мою любовь! Кого же из нас заждалась пуля? Зачем ты родился на свет и отравил жизни моей матери, мне и Снежанке! Я обращаюсь к суду! Мне не страшно умереть. Если решите, что я виноват и достоин расстрела, я не дрогну, но прошу, пусть пуля, предназначенная мне, станет второй после Румянцева. Я уверен, он повинен куда как больше, чем я!

  За смерть Снежанки Остап получил пять лет лишения свободы и был отправлен в зону строгого режима за Урал. Там он и познакомился с Колькой.

   Остап никогда не обратил бы внимание на этого зэка, если бы от него не воняло на весь барак удушливым, несносным зловонием, от какого мутило и рвало почти всех мужиков барака. Даже самые стойкие зэки не выдерживали и вываливались наружу, чтобы не задохнуться насмерть. Именно потому на Кольку ворчали, ругались и материли на все лады. Его не только презирали, а и ненавидели, пинали и выгоняли из барака наружу. Ему нигде не давали места, но мужик, не глядя ни на что, возвращался и лез на шконку с завидным настырством. Кольку вышибали из столовой кулаками. В строю на перекличке никто не хотел становиться рядом. Им брезговали даже пидеры. Но человек не обращал внимания ни на кого и упрямо отстаивал свое имя и место в зоне. Остап убедился, понаблюдав, что Колька себя уважает и не поддастся никому просто так. Но зона не дом, здесь давно прижились свои законы и любого, даже самого упрямого мужика ломали через колено, не спрашивая согласия. Вот так и этого взяли в оборот.

  Повесил Колька над печкой просушить носки и робу, зэки в это время пили чай за столом. Общались по душам. А тут вонь пошла, да такая, что мужики с нар соскочили, на Кольку с кулаками наехали. Робу его и носки выкинули за двери, самого тоже кулаком из барака вышибли, а наруже мороз за тридцать. Кто его выдержит раздетым? Вернулся и говночист. Его под шконку вбили. Оттуда лидеры вытолкнули на проход. Куда деваться мужику? Вот и стукнуло кому-то из зэков разыграть лишнего в рамса. И... проиграли.

  –   Выкладывай падла десять пачек чифирного чая! Или «бабки» за него! Коль не выложишь, тебя оттянем всей очередью. С пробитой жопой сговорчивее задышишь! – подступили зэки, взяли Кольку в кольцо.

   –  Не-ет! Лучше его в «параше» утопить! – предложил кто-то хохоча, указав на полную переносную отхожку.

   –  Этот в говне не утонет! Сам катях!

  –   Тогда пусть ложкой из параши хлебает! – предложил кто-то весело.

   Колька попал на зону впервые, и от таких предложений его трясло. Он сидел на проходе связанный, измордованный, как полагалось проигранному, и прощался с жизнью. Он понимал, что попал в руки куда более жестоких, чем сам, и не ожидал пощады. Зэки куражились. Им нужны были развлечения, хотелось поизгаляться над беспомощным. Ведь и над ними издевались вдоволь на воле и в зоне. Каждый прошел через унижения, а душа требовала отомстить за все. Тех, кто издевался, зэкам не достать, а Колька вот он! Его хоть на куски порви и ешь без соли. Он проигран. Сумеет ли выкупить себя? Конечно, нет! Откуда возьмет такие деньги или чай? Молчит, нечем себя выкупить. А значит, попал в цепкие лапы барака. Теперь не выкрутится! Зэки не уважают легкие развлекашки. Им подай с кровью и воплями, от каких волосы на коленях дыбом встанут. Это зрелище для мужиков, переживших ад на земле при жизни. На то она и зона, что те, кто вышел из нее на волю, уже не боялся ничего.

  –   Ну, что козел! Башлять нечем?

   Колька уронил голову. От жизни до смерти его отделял всего один, последний, самый позорный шаг...

  Он смотрел на мужиков с мольбой, хотя и не верил в пощаду. Здесь не умели жалеть и понимать. Мужики хотели зрелища.

   –  Ну, что кенты, тянем жребий! Кто первый пробьет жопу говночисту?

  Пока Кольку волокли к нарам, сдирали с него портки, зэки тянули жребий.

  –   Пришпандорим падлу гвоздями или привяжем?– спросили сявки мужиков.

   –  Вяжи падлу! Накроется, отскабливать не будем!

   Кольку разложили на шконке, трое сявок навалились на него, привязывали старательно, чтоб не вырвался, не мешал зэкам насиловать себя. Мужик стонал, скрипел зубами, ругался, но на него никто не обращал внимания. Его ноги уже согнули в коленях, голову петлей притянули вплотную к нарам

  –   Эй, Пузо! Ты первый?

   –  Ага! – отозвалось совсем близко.

   –  Ну, чего ты тянешь? Давай! Козел уже готов! – отступили сявки, уступив место первому. Тот расстегнул штаны, похлопал Кольку по заднице, тот дернулся, но понял, веревки прочные, их не порвать, из них не вырваться.

   –  Эй, мужики! Кого тянете? – услышал Колька.

   –  Говночиста-козла!

  –   Иль проиграли его?

  –   Ну да!

   –  Что за него хотите? – узнал голос Остапа.

  –   Чифир или «бабки»!

  –   Сколько?

  –   Десять пачек!

  –   Загнули!

  –   Он еще непробитый!

  –   Все равно! Его жопа столько не стоит! Даю половину! И отпускаете!

  –   Мало!

   –  Ну, если не хотите, будете до утра отмываться от него! Вам кайф предлагаю. Он лучше! Отпускайте придурка мне в обязанники!

  –   Накинь еще пару пачек!

  –   Говорю, пять! И ни одной больше! А станешь базарить, самого загну в салазки! – пригрозил Остап.

  –   Ладно, бери! – неохотно согласились зэки и, развязав Кольку, поспешили за чаем. Каждый торопился со своей банкой из-под сгущенного молока и, насыпав в нее целую пачку грузинского чая, тут же заваривали кипятком, ставили в тепло, чтоб настоялся. Сами сели за стол, ожидали, когда будет готов чифир, поглядывали на печку с нетерпением, сглатывали слюну.

  Колька уже оделся, сидел на шконке одиноким кузнечиком. Он верил и не верил в свое спасение. Он понял, как дешево стоила его жизнь по меркам воли. Но на зоне каждая пачка этого чая стоила в десятки раз дороже. За нее здесь можно было, шутя, купить и проиграть целую жизнь.

  –   Чего там канаешь? Ты теперь мой обязаник. Хиляй сюда, придурок, и запомни, теперь я твой хозяин, что захочу, то и утворю с тобой. До конца жизни ты мой должник за свою шкуру и кентель. Дошло?

   Колька понятливо кивнул головой. Чего уж не понять, что попал из огня в полымя. Он не раз видел, как развлекался и наказывал сам Остап. Из его рук редко кто уходил на своих ногах. Он объяснил Кольке, чего ждет, и что от него потребует:

  –   До своего погоста «шестерить» мне будешь. Что велю, то сделаешь. А нет, сам размажу тебя. От меня не слиняешь, из-под земли достану! Тебя от меня лишь смерть на халяву возьмет! – предупредил, ощерившись.

   На зоне он не доставал Кольку, словно держал про запас. Но никогда не выпускал из вида. А когда Кольке пришло время выходить на волю, взял его

адрес и предупредил, что он непременно с ним свидится.

       Хлеборез тогда не испугался. Он знал, на зону легко попасть, выйти из нее куда сложнее даже Остапу. Ведь вот сколько раз пытался бежать из этой зоны, а не пофартило. Возвращали с простреленными ногами, бросали в штрафной изолятор, оттуда ползком возвращался в барак и с месяц приходил в себя. Сколько раз мог загнуться, но выживал.

      –     И ты не вечный! И тебе крышка будет!—думал Колька, уходя из зоны. Он был уверен, что видит Остапа в последний раз. Но просчитался. Тот повис за плечами тенью.

      Он не просил Кольку прикрыть его, принять и спрятать от милиции. Не стал настаивать, чтоб тот пошел с ним в дело. Знал, засыпется, провалит всех. С таким лучше не рисковать. И когда Колька отказался от стремы, даже не пригрозил, но потребовал деньги. У Кольки и этого не оказалось. Он дал время и велел принести «бабки» в назначенное время. Сумму назвал непосильную.

      –     Не смогу столько, где возьму? Сам еле дышу,– отмазывался мужик, понимая, что получи Остап требуемое, вскоре запросит еще больше.

       Знал Колька, что убить его на воле Остапу сложнее, да и смысла нет рисковать, понимал, что на воле не опетушат в очередь, а значит надо самому умело уходить от Остапа. Но и тут не повезло. Менты доставили к следователю на очную ставку с Остапом. И надо же такой облом случился, Колька наехал на Остапа при следователе! Да как! Оборзел вконец, устал бояться, и прорвало человека. Колька всегда помнил, что Остап не прощает оскорблений. Ни один зэк на зоне поплатился за это жизнью. А тут Колька, его обязаник, осмелел! Остап глянул, словно выстрелил в упор. Хохотал следователь и оперативники, и только Колька вышел из кабинета, обливаясь холодным потом. Он поздно спохватился, что перегнул, но вернуть сказанное невозможно. У Кольки заплетались ноги от страха. Он понимал, Остап его достанет.

  Мужик теперь каждый день смотрел по телевидению криминальную хронику. Ни раз мелькал в ней Остап. Вот он попал в руки милиции, его судят, дают срок, а он опять сбежал. Снова ловят, ведут в камеру в наручниках, Остап поворачивает лицо к экрану и хохочет, бросая вызов всем.

  –   Когда вы его размажете?—думает человек. И снова слышит: сбежал из-под стражи...

   –  Да сколько можно? Он и впрямь сам дьявол! – сжимает руки в кулаки.

  Когда Остап побывал в квартире, Колька стал оставлять ключ в замочной скважине. Он постоянно прислушивался к шагам на лестничной площадке и на все окна поставил кованые решетки, какие невозможно распилить. Ночью семья стала спать спокойно. А днем все ходили с оглядкой. Но шли дни, недели, Остап не появлялся, о нем замолчало телевидение. Менты перестали разыскивать, сказав, что перевезли бандита в такую зону, из какой лишь мертвыми выносят. Уйти, сбежать оттуда нереально никому. Выждав с месяц, семья поверила.

   Колька уже не встречал Катьку с кладбища. Димка гулял по городу дотемна с друзьями и Майкой, Колька выходил на балкон вечером и ночью, ничего не боясь и не обращая внимания на прохожих.

  К тишине и покою человек привыкает быстро, и забывает об осторожности. Вот так и в этот вечер, Катька пошла за квасом на окрошку, а Колька с Димкой за сигаретами в ларек. Едва мужик взял блок, почувствовал, как кто-то будто клещами сдавил локоть, и его поволокли за ларек. Колька уперся, но его рванули за шиворот. Он ударился головой в стенку ларька, упал, услышал голос Димки, но не разобрал слов. Кольку придавили к ларьку, он увидел перед собой Остапа, тот пронизывал взглядом, и сказал, цедя слова сквозь зубы:

   –  Тебя, падла, спасать не стоило. Пусть бы мужики потешились тобой и отвели душу! Я просчитался! Ты должен был откинуться в обижениках, а накроешься в обязаниках! – опустил руку, в ладонь упала финка, Остап привычно обхватил рукоять, взмахнул коротко, но финка скользнула по ребру, распоров рубаху и тело, упала на землю. Колька успел поддеть коленом в пах и Остап, зашатавшись, упал возле ларька.

   Колька подхватил финку с земли. Увидел глаза Остапа, в них впервые была мольба о пощаде.

   –  Тебе тоже жить охота? Ну уж хрен в зубы – почувствовал, что теряет силы. Колька понял, еще миг и он навсегда упустит этот первый и последний шанс, подаренный судьбой, он вогнал финку туда, куда обычно вгонял ее зэкам сам Остап, в горло, без промаха и жалости...

   Он не увидел, как Остап умирал, знал, что спасти его уже никто не сможет. Колька внезапно осел на землю и только в последний миг увидел, что все его брюки и ботинки залиты кровью.

   –  Папка! Не умирай!—донесся откуда-то издалека голос Димки.

   ...Кольку несли на носилках в «неотложку». Вот его повезли. Кто-то нахально тычет в нос вонючий нашатырь. Человек пытается отвернуть лицо. Но его держат, кто-то говорит, гладит плечи и руки ласково, бережно. Человек открывает глаза и ничего не может понять:

   –  Где он? Откуда взялась Катька:

   –  Коленька, родной мой, любимый! Только выживи! Слышишь, я так тебя люблю! – слышит долгожданное.

   Колька отвернулся, чтоб скрыть слезы. И увидел Димку. Бледный, испуганный он не сводил глаз с отца.

   Человек не сразу понял, что лежит под капельницей в отдельной палате, и врачи уже третий день неотлучно находятся рядом. А вот этот, плотный, синеглазый, наверное, самый главный хирург так по-доброму улыбается Кольке.

   –  Доктор! Скажите! Выживет муж? – слышит голос Катьки.

  –  Успокойтесь! Любимые не умирают! – услышал Колька в ответ...