Текст книги "Глаза цвета неба (СИ)"

Автор книги: Элли Комаровская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Глава 15

 
…О, тягостна для нас
Жизнь, в сердце бьющая могучею волною
И в грани узкие втесненная судьбою.
 

(Евгений Баратынский)

Егор в сопровождении верных людей приехали в дом Ксенаксиса свататься к его дочери. Охранник остался с Тимофеевым в главной зале, а Никитка, улечив момент перехватил в коридоре Мати, сказал, что хочет поговорить с Идой, будет ждать ее в саду. Женщина недовольно пробурчала что-то и пошла дальше. И теперь юноша отчаянно терзался: передаст ли эта суровая экономка его сообщение или нет?

Сад был разнообразен: росли несколько высоких пальм и еще какие-то деревья, названия которых Никита не знал. В глубине была ухоженная клумба с цветами. Он ходил от дома до клумбы по тропинке кругами, а в саду заметно темнело. На конец, ему навстречу выбежала девушка, похожая на Иду, правда, наряднее одетая. Волосы были уложены в сложную прическу украшены бусинами. Нет, верно, это она.

– Здравствуй, Никита, – лицо ее было тревожно.

– Здравствуй. Я рад, что ты смогла вырваться, – Никита улыбался. Он долго ждал, готовился, что скажет при встрече. Вот она пришла и все слова куда-то растерялись.

– Да гости…

– Прибавили вам работы?

– Да… нет… как же трудно, – Ида смущенно путалась. – Понимаешь, так странно вышло. Я не специально. Просто собака… и я не была одета для приема. Ну, а ты толком и не спрашивал. А потом как-то не к месту было…

– Ирида! В дом, отец зовет, – послышался строгий женский голос.

– Слушай, мне надо идти. Я не специально… так вышло просто, – скороговоркой говорила Ида, пятясь к дому. Никита шел за ней.

– Я ничего не понял, но мне тоже есть что сказать. Ты меня от собаки спасла просто, да со штаниной выручила. Ну ты это… мне понравилась в общем, и это тебе, – он взял ее за руку и вложил ей нечто, завернутое в платок.

– Ох…ну…

– Ида! Да что же это, в самом деле?

Девушка развернулась, побежала в дом. Возле входа ее встретила сердитая нянька.

– Надеюсь, ты все ему рассказала, и он оставит тебя в покое?!

– Да… вроде. Я только начала, и ты меня звать стала.

– А чего с ним долго?!.. Ишь чего удумал: Иду ему позови! Позорище какое! Еще не ровен час, отец узнает.

– Да все! Это просто недоразумение…

– Вот и хорошо, раз так! Живо к отцу! Тебя одну ждут!

Ида, скрежеча зубами, вошла в дом, на ходу поправляя прическу. Пройдя через людскую коридорами, вышла в просторную залу. В комнате горело множество свечей, зажженных в избытке, специально для гостей. Юноша и отец сидели за небольшим столом и, похоже, пили вино. Позади стоял еще один мужчина, вина не пил, наверное из охраны жениха. Как только она зашла, они встали.

– Вот и моя дочь Ирида, – отец подошел и шепнул уже для нее: – Где ты ходишь?!

Ида напряглась и сжалась – она побаивалась отца. Ксенаксис повернулся к гостю, и, взяв за руку дочь, подвел к столу.

– Вот, славный купец Егорий Тимофеев сватается к тебе.

Юноша вышел вперед и поклонился.

– В знак серьезности своих намерений подарок тебе дарит, – Ксенаксис раскрыл перед ней шкатулку, лежащую на столе. Внутри, на черном бархате, сверкая маленькими звездами, лежало золотое колье, украшенное каменьями.

Ида закусила губу. Колье было и вправду красиво. Сердце тревожно колотилось в груди, в кулачке она со всей силы сжимала платок. Там было явно что-то твердое, выпуклыми частями больно въедающееся в ладонь.

– Я дал свое согласие. Ида!..

– Благодарю. – Ида поклонилась, а после подняла глаза и посмотрела на жениха. Сердце ее сильно стучало. Решалась судьба. На всю оставшуюся жизнь. Черты будущего мужа казались ей приятными, но мысль о том, что она совсем не знает этого юношу, не давала покоя, пугала. Она молчала подбирая слова. Отец незаметно подтолкнул ее.

– Мне понравился подарок, очень красиво… – Она терялась в волнении. – Как, впрочем, и другие ваши подарки. Вы оказали мне честь своим предложением…

– Да, да. Честь! Колье пока у меня полежит – для сохранности, – деловито закрыл шкатулку Ксенаксис. – А после свадьбы ты его получишь.

Вскоре слуги подали ужин. За ужином присоединился и брат Иды. Он, как и старшая сестра, сильно робел, молчал и старался аккуратно есть и держать спину прямо. Вечер для новонареченной невесты прошел как в тумане. Шел разговор, стоит ли сыграть свадьбу в начале осени. Вот только где? Ирида толком не слушала, ей было страшно. На всю жизнь… Она уедет из этого дома, поселиться в новой семье. Все решено. Голова шла кругом, есть не хотелось, от волнения рука продолжала с силой сжимать платок.

Лишь уже когда жених ушел, у себя в комнате, при свете одной свечи, она развернула подарок Никиты. Там была брошка: очень простая, похоже, из железа, в виде цветка, украшенная красным бисером по лепесткам. Она не должна была брать ее. В ладони глубоко отпечатались следы от железных лепестков.

Глава 16

 
Её глаза на звёзды не похожи —
В них бьётся мотыльком живой огонь.
Ещё один обычный вечер прожит,
А с ней он каждый раз другой.
 

130-й сонет В. Шекспира.

Настя читала. Это был длинное повествование, полное героизма и пафоса.

Ногай слушал и пристально смотрел на славянку. И чем больше он ее рассматривал, тем все более и более смысл текста ускользал от него.

Война, развязанная из-за женщины? Возможно ли так воспылать страстью, чтобы покуситься на жену правителя? Ему вспомнилась последняя жена хана Берке… Каким безумием тогда казалась страсть славянского художника. Но вскоре и он сам пережил столь сильные чувства, над которыми не властен голос разума.

Настя. Настена… Как же он грезил о ней, когда она ушла из Орды. Чего только стоило ему ее отпустить! Сколько раз он жалел об этом! И злился на самого себя за это сожаленье. И вот сейчас та, что тайно жила в его сердце, перед ним. Так близко, так желанно близко…

Для него облик книжной Елены все более обретал образ Насти. Обе они замужние, и обеих посмел возжелать посторонний… «Правда, Парису понадобилась сила богини, чтобы сломить волю Елены. Каким же богам ему молиться, чтобы сразить ее сердце? Чтобы забыла она о долге и пропавшем муже? Всевышнему? Своим старым? Ее христианским?..

Что за греховные думы! Прости меня Аллах… Аль-Гаффар, Аль-Каххар, Аль-Ваххаб…»[1]1
  Аль-Гаффар (Одно из имен Аллаха) – Снисходительный, Тот, кто прощает грехи искренне раскаивающимся. Аль-Каххар (Одно из имен Аллаха) – Господствующий, Тот, кто своим высочеством и могуществом укрощает творения; тот, кто заставляет делать то, что хочет, независимо от того, желают этого или не желают творения; тот, чьему величию покорны творения. Аль-Ваххаб (Одно из имен Аллаха) – Даритель, Тот, кто дарует бескорыстно, кто дарует блага рабам своим.


[Закрыть]

Стихотворная эпичная сказка все больше врала. Тот, кто ее придумал, наверное никогда не был в настоящей битве и не держал в осаде крепость. Его же жизнь была изначально подготовкой к сражению и нескончаемой войной. Женщины… Наложницы лишь были кратким эпизодом. Ни одна из них не понимала его и не знала толком. Из-за отравленной Айшат старался он ни к кому не привязываться, не задерживал возле себя надолго, дарил девушку либо нукеру, либо особо отличившемуся воину. Чтоб не думали, что через рабынь могут добраться до него. Завистников-врагов всегда хватало. Всегда есть тот, кто метит на твое место.

Думал он и о потомстве, но для этого надо жениться и иметь свою землю, где будут только свои люди и не будет предателей. «Успеется», – отмахивался он, и мысли его начинал занимать новый поход… Сейчас же, ощутив себя на пороге смерти, он впервые понял, как самонадеян он был. Все может закончиться в один миг. И чем он останется? Что у него есть сейчас? Только он сам. Никого из верных людей, кто бы по настоящему знал и уважал. Была лишь она.

Для Ногая, запертого без особого дела, в маленькой, с каждым днем в все более давившей со всех сторон комнате, лишь в разговорах с Настей была радость. В этой девушке сосредоточилось все, что он любил. Она стала его степью и бескрайним небом. Он желал коснуться ее волос, прижать к себе, ощутить вновь ее запах – как тогда, ночью, когда терзала его агония.

«А она… что она чувствует к нему? Почему приходит каждый вечер и остается до темна?..

Она только жалеет, нечего тут и думать. Если тогда сильному военачальнику отказала, то что теперь? Что вообще может быть между ними? Что он может ей дать – жалкий, слабый раненый? Вернется ли он в Орду когда-нибудь? Сможет ли держать оружие? Теперь, когда одного глаза нет, будут ли направленные им стрелы попадать в цель? Пойдут ли за ним люди как раньше, если он вернется?»

Ногай вздохнул и снова вслушался в слова об осаде троянской крепости.

Настя читала в свете свечей. После того, как в комнату ворвался один из ее сыновей, располагалась она с книгой хоть и на постели, но на предусмотрительном расстоянии от него. Ногай рассматривал ее. Взгляд его скользил от ее губ по точеному подбородку к плечам, груди, бедрам, коленям. Ему неимоверно хотелось ощутить ее. Сделать своей.

Он хотел ее. Мучительно, навязчиво сжигаемый страстью. Супротив логике, за пределами норм приличий, законов веры…

В течение дня он сжимал и разжимал ладонь – укреплял пальцы. Он представлял, как вечером дотянется до нее, как сожмет ее в своих объятьях.

Однажды это получилось: Настя, увлеченная сюжетом, не заметила, как он подтянулся и рука его скользнула по платью от колена по внешней стороне бедра. Настя перестала читать, подняла глаза от книги и испугано посмотрела на Ногая.

Но он сделал вид, что не понял ее:

– Читай, очень интересный поворот. Мне любопытно, поведутся ли троянцы на обман.

И Настя снова углубилась в чтение.

Ногай скользнул взглядом по линии ее стройной ноги. Из-под платья была явственно видна лодыжка. Она манила его. Военачальник понимал, что рискует ее доверием, но когда он коснулся ее шрамов, она не оттолкнула его. Значит, есть в ней ответное желание.

Рука его свесилась за край кровати. Пальцы сначала легонько, словно ветерок, коснулись стопы. Ногай облизал губы – страсть горела в нем. Он обхватил рукой ее лодыжку и, поглаживая, заскользил выше по ноге под платье. Настя перестала читать и тяжело задышала, ее обдало жаром. На лице появился румянец.

«Какая же у нее горячая и нежная кожа», – пронеслось у него в голове. Рука ордынца жадно и требовательно сжала ее колено.

Хлопнула книга, ударившись об пол. Настя порывисто вскочила и выбежала из комнаты, оставив Ногая с пыткой нереализованного желания.

Глава 17

 
Коварный ход судьбы невидим и неслышим —
Ведь глухи все вокруг, и каждый равно слеп.
 

(Хафиз Ширази 41)

Ночь была трудной и бессонной. Новый день не принес облегчения. Солнце залило комнату, послышался щебет птиц. Пришел вечно ворчащий Фрол, принес завтрак. Недовольно поджал губы, презрительно осмотрел комнату.

– Вот ведь… а потом ищут, – буркнул себе под нос. С пола подобрал книгу, положил на стол возле окна.

Фрол был недоволен всем: солнечной погодой, необходимостью менять перевязки ордынцу, пылью, ценами на базаре, встречным византийцем, что прошел мимо и толкнул плечом, ордынцами-кровопийцами от которых одни беды. Все это бурчание шло так, будто раненого рядом и вовсе нет, и на прямую высказано не было.

Этот примитивный человек раздражал Ногая, спорить с ним и доказывать что-либо было ниже достоинства военачальника. У Насти, похоже, не было другого выбора, кроме как приказать этому старику присматривать за ним. Идти на конфликт – оскорбить протянутую ею руку помощи. Он терпел и смирялся.

День тянулся бесконечно. Солнечные лучи гуляли по комнате. Блики отбрасывала кожаная обложка книги, лежащая на столе. Книга – она стала его надеждой. Вот она придет и дочитает… ведь не дочитала. В конце концов ей надо будет забрать книгу, и разговор между ними неизбежен. Он и сам толком не знал, что ей скажет, просто надеялся и ждал.

Укреплял руки, сгибал и разгибал ноги. Тело, отвыкшее от движения, подчинялось плохо и казалось многопудовым, неподъемным. Ногай вздохнул, посмотрел на книгу, зажмурился и, преодолевая ломоту во всем теле, подтянулся на руках и сел на кровати. Плечо сразу заныло. «Размяк! Разнежился!» – ругал себя ордынец. Отдышался, поставил ноги на пол, попытался встать. Ноги не хотели держать тело, задрожали. Голова закружилась. Черт! Упал снова на постель. Зло стукнул кулаком по краю одеяла. Рано еще, рано…

Он снова посмотрел на стол.

Прошло время и лучи ушли от книги. Вечером Настя не пришла. Он ее прождал почти до рассвета, терзаемый темными сомнениями.

* * *

Так прошло еще два дня. Утром третьего дня Ногай не выдержал и нарушил свое правило, спросил у пришедшего Фрола:

– Где Настя?

– Настя?! Анастасия Тимофеевна уехали.

И пробурчал:

– Тоже мне господин нашелся. Отчеты ему давай.

Ногай крепко сжал зубы, никто не смел с ним так разговаривать! Человечишко! Но мысли его снова заняла Настя. «Куда уехала? Почему? Когда она вернется? Или это ложь? Он ей в тягость, объясняться с ним она не хочет и просто не приходит». Эта мысль больно задела по самолюбию. Ну да, не нужен он ей! А может не приятен? Брезгует увечным.

Злорадствовал над собой ордынец. Почему-то эти мысли особенно жестко крутились в голове. Тревога его усиливалась. Взгляд его снова упал на книгу. «Книга все еще здесь. Придет. Должна прийти».

К обеду покой был нарушен. В комнату постучали. Сначала робко, потом уверенно.

В дверях возник темноволосый юноша с голубыми глазами.

– Чего тебе? – спросил Ногай.

– Простите, если потревожил, я книгу хотел забрать. С ног сбился, искал по всему дому. А потом мне Фрол сказал, что она, верно, здесь.

Юноша, слегка прихрамывая, прошел в комнату к столу. Ногай почувствовал досаду.

– А что, книга твоя?

– Нет. Она моего друга. Его отец торгует книгами, иногда я беру что-то под честное слово почитать. Вот возвращать пора, он уже спрашивал пару раз.

– Занятная сказка.

– Сказка? Это вроде как на самом деле было…

– Война из-за женщины, богини, люди в деревянном коне?

– Ну, может, немного приукрашено. Но история потрясающая! В ней есть все: и любовь, и истинная храбрость, благородство героев, да и взятие крепости по-настоящему захватывает!

– Чем же все закончилось?

– Троянцы пали. Они привезли деревянного коня, оставленного греками, в крепость.

– Они все же поверили!

– Да! Греки ночью вылезли и открыли ворота, тогда подошли основные силы и была решающая битва. Очень красочное описание боя. Легендарный герой Ахиллес пал во время осады. Судьба какая, одна из стрел прямо в пятку попала! Это одно из великих произведений греческой литературы.

Ногай усмехнулся.

– Сколько шла осада?

– Десять лет.

– Десять лет! Кто бы стал ждать столько! Реальная крепость пала бы через месяц.

– Так быстро? – разочарованно проговорил парень.

– Завалить источники питьевой воды, сделать подкопы под стены, запустить лазутчиков. Возможно, пала бы раньше от нехватки еды.

– Не очень-то героично.

– Война вообще не самое поэтичное дело. Елене, наверно, досталась тяжкая смерть?

– Да нет, царь Менелай ее простил.

Тут уж Ногай не выдержал и рассмеялся.

– А что такого? Очень романтичное окончание истории – прощение. Как по мне, в этом есть христианские мотивы.

– Детские байки!

И Ногай рассказал юноше о художнике, что посмел поцеловать жену Великого хана Золотой Орды. И как просила за него Настя, да и сам Ногай просил Берке. Но дурень не оценил того, что даровал ему милостивый хан и повел себя дерзко. Поплатился и он, и младая жена. А потом они с Менгу-Темиром видели портрет на стене в построенной мечете. Похож был. Вот и все, что осталось, да и то, святотатство это замазали после пришедшие из Армении мастера. Парень заслушался, и сам не заметил, как сел на край кровати.

– Мама никогда мне не рассказывала. Красивая история! И такая печальная. Жалко их. Пострадали за любовь. Из этого вышла бы отличная книга.

Мальчишка помолчал, все еще отходя от рассказа. Потом очнулся: – Да я не представился – Александр Тимофеев.

– Ты младший сын Насти?

– Да, – смущенно пожал плечом паренек.

– Твоя мать скоро вернется?

– Через пару дней, наверное. Егор женится, свадьбу решили справлять за городом, и мама помогает все устроить.

– Понятно.

Славный парень, – подумалось Ногаю, когда тот ушел, правда, очень наивный, хоть и начитанный. Ненадолго военачальник отвлекся от своих мрачных дум. Теперь он знал причину, почему не заходила Настя. Занята, все просто. Но потом взгляд его упал на стол. «И все же книгу унес…» Стол явственно зиял пустотой и погружал Ногая в тягучую тоску.

Почему не сказала, что уезжает надолго? Убежала… Когда Настя вернется, у нее не будет предлога зайти. Значит, будет откровенный разговор без отступлений. А вдруг не зайдет? Если оскорбилась и не зайдет, что тогда? Тогда он потеряет ее вновь. А что было ему делать? Лгать самому себе и ей? Ему мало ее заботы, ее дружбы! Мало, с той самой ночи, когда он вытащил ее из горящего шатра. Когда стал расстегивать бушлат…

Женщина, стреляющая без промаха! Немыслимо! Он не мог ее отпустить, не попытавшись сделать своей… Как деликатно она уходила все это время от главного. Врет она себе! А он не хочет притворяться! В этом ли его вина? Он ей все скажет и посмотрим, как она увильнет.

После разговора с младшим сыном Насти, вспомнился ему один из трудных походов в Закавказье, там, в ущелье за Тереком, была неприступная крепость. Осада шла долго и тяжко, много потерь понесли они тогда. Возможно, в следующий раз он расскажет об этом ее младшему сыну.

Увлекшись воспоминаниями он не заметил, как задремал. Сон был тревожный, он вел свой тумен в бой, наверху на стене стояла Настя и взирала гордо, летели стрелы. Крики, дым. Стрела летит прямо в лицо. Темно. Из темноты появляются искры. Это искры костра. Берке сидел у костра в простом халате и точил нож. Ногай подошел к костру.

– А, Ногай.

– Приветствую тебя, Великий хан, – поклонился Ногай.

– Ну садись, погрейся.

– Что, все бьешься? А Хулагу тогда проиграл! Кто, Ногай, о тебе заплачет? А, хан Ногай?

Лицо хитро усмехающегося Берке совсем рядом, и он утягивает темника куда-то во тьму.

Ногай проснулся от ощущения, что кто-то тянет его за руку. Он увидел перед собой незнакомого парня, который скручивал с его пальца кольцо. Среагировал Ногай мгновенно. Схватил за шиворот супостата, другой рукой за горло и начал душить. Юноша завертелся, пнул ногой стул. Тот, с кувшином с водой и стаканом, с шумом полетел на пол. Руки, проклятая слабость! Он вырвался. Захрипел:

– Ты мне за это ответишь!

Он выбежал из комнаты, чертыхнулся, налетев, похоже, на кого-то.

В комнату заглянул Фрол, недовольно ворча и потирая плечо. Наверно, его шум привлек.

– Чего это здесь Адамиди было надо?

Ногай молчал. Фрол посмотрел на пол, и забурчал:

– Это что еще такое? Зачем разбил? Совсем дурной… вот ведь!

Фрол поднял стул. Нагнулся, стал собирать осколки:

– Что же это? Чужое добро не жалко? – напустился он на Ногая. – Хороший был кувшин!

В доме нарастали шум и крики.

– Он нас всех прирежет!

– Чего это Глаша разголосилась? – Фрол хмуро и подозрительно глянул на ордынца. Пошел посмотреть, что происходит.

Крики усиливались, чьи это были голоса Ногай не знал. Но речь, похоже, шла о нем. Вот ведь балаган.

– Он, может, и головой повредился!

– А если… ночью … убивать пойдет? Ему не привыкать!

– Не горячись! Подожди, мать! – совсем близко прозвучал голос Фрола.

– Чего тут ждать? Мы все в опасности!

– Все за мамкину юбку держишься! – зло прохрипел кто-то.

Дверь резко отворилась и стукнулась об стену. Ворвался с мечом старший сын Насти. Меч он направил на Ногая, крича:

– Ты! Ты пытался убить моего друга?!

– Твой друг вор! Тебе следует получше выбирать себе друзей. В Орде ему бы отрубили за такое руки!

– Вор?!

– Он пытался украсть у меня кольцо!

Смысл слов до мальчишки, похоже, не дошел, и он продолжил бешено вращать глазами.

– Тронешь еще кого в моем доме и умрешь!

– Хотела лиса волком быть, коня за хвост ухватила да зубы обломала.

– Что?!

Ногай схватился резко руками за конец меча, повернул и толкнул вперед. Рукоятка ударила паренька в бок, и от неожиданности происходящего он выронил меч. Руки ордынца были в крови, но порезы были неглубоки. Он с силой сжал одеяло. «Тоже мне защитник! Меч толком не точеный!» – пронеслось в голове у темника:

– Не стоит раненому да безоружному мечом угрожать. Особенно, если применять его не умеешь.

Старший сын Насти тяжело дышал и зло смотрел на ордынца. Сглотнул. Он похоже не такого ожидал и растерялся. Поднял меч, но направлять на раненого не стал.

– Тронешь еще кого в моем доме, и я его применю! Не сомневайся!

– Наточить не забудь.

– Что?!

Ногай вздохнул. Все-таки юнец был ее сыном.

– Я не обижу твою мать! И не трону никого без причины.

– Милосердие моей матери граничит с безрассудством. Как только сможешь держаться на ногах, ты покинешь этот дом! Ты моей матери не нужен. Многие богатые купцы сватались к ней, чтоб ты знал! Она всем отказала! Она любит моего отца и ждет его возвращения!

Ногай не ответил. Лицо его – словно восковая маска, – ничего не выражало. Но когда мальчишка ушел, хлопнув за собой раздражённо дверью, раненый вздохнул и закрыл глаза. Все-таки этот малец достал его. Резануло больнее, чем по рукам.

Вечером он услышал голоса. Радостные и веселые, а среди них голос Насти. «Не зашла!» Он прождал еще немного, потом, оперевшись на руки, поднялся.