Текст книги "Глаза цвета неба (СИ)"
Автор книги: Элли Комаровская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
Глава 24
Морозы ночью стояли довольно крепкие, но днем солнце уже светило ярко и местами, то тут, то там, стали появляться проталины, обнажая черную землю; старая трава была объедена сильно исхудавшими конями. Кончалась еда и у воинов, примкнувших к Ногаю, милостиво подаренная благосклонными ханами. Ордынцы обычно растворяли муку в воде – делали болтушку, – десятникам доставалась такая похлебка с куском курдюка. Вечером раздавали лепешки. Риса остро не хватало, его берегли до праздников.
В ожидании, когда все съедутся на совет, Ногай на месте не сидел: либо ездил поговорить с ханами, набирая себе все новых сторонников, либо уходил на неделю-две на охоту в степь, чтобы хоть как-то питать свое растущее войско. Зимняя охота редко выходит удачной, умный зверь прячется в норах от холодного ветра и колючего снега. Особенно радовало, когда удавалось урвать присмотренную добычу у людей Туда-Менгу. Брат Великого хана, узнав, сильно злился, что и тут этот проклятый Ногай обошел его. Слышать его имя было для Туда-Менгу, словно терзаться от старой незатягивающейся раны. Войско за столицей все росло и уже достигало четырех тысяч. Брат Великого хана мог разогнать всех, разбить, когда было их всего пятьсот. Он не решился, момент был упущен. Повелеть разгонять сейчас? А вдруг воины перейдут на сторону мятежного темника? Ногай исходил из рода Чингисхана, дед его приходился седьмым сыном Джучи. И Великий хан Берке, поговаривали, видел именно Ногая ханом. Народ говорит, значит, помнит. Нет, открыто воевать против Ногая было нельзя. Тогда он стал пытаться убить дерзкого темника. То подсылал убийц в шатер, то вино присылал отравленное. Чутье не раз спасало Ногая, но сделало недоверчивым, подозрительным ко всему. Он выезжал всегда с охраной, один по городу никогда не ездил.
На этом младший брат Великого хана не остановился и разослал своих людей на заставы, дабы убеждать собирающихся на курултай, что не будет никакого совета. Многие верили, поворачивали назад. Особой же удачей было для Туда-Менгу, что удалось посулами и дорогими подарками склонить на свою сторону властителя обширных северо-западных земель хана Толуя. Дабы не разозлить накапливающего большую силу темника, хитрый хан, что пережил самого Берке, прислал письмо Ногаю, выражая глубокое почтение, но сообщал, что приехать не может – стар и немощен, – но готов всецело подчиниться воле светлейших и мудрейших чингизидов, да пошлет им Небо долгую жизнь. Ногай, читая, досадливо морщился. Он надеялся собрать совет по весне, но время шло, а родовитые ханы не спешили ехать, еды становилось все меньше, и разумным оставалось лишь одно – уйти с собравшимися людьми в военный поход. Именно к этому решению его склоняли сотники. Ногай оглаживал бороду, думал. Предложение это было ему не по душе. Он устал от сражений, и мысли о новом походе не горячили его кровь как прежде.
– Потомки Чингисхана должны править над всеми народами до самого края земли, таков завет великого вождя, да падут ниц покоренные… – эти слова он слышал с детства, этими словами убеждал его жаждущий битвы сотник Торгул, с которым они прошли множество сражений: он всегда отличался смелостью и горячностью.
«Сирот плодить» – вертелся в голове упрек Фрола. На все Ногай смотрел теперь иначе. Много ли получили простые воины, что ходили с ним? Что имеет он сам? Разбитый глаз и милостивое снисхождение ханов. Столько людей полегло и ради чего?
Хотелось что-то оставить после себя, передать своим детям. А что передашь, коли не преумножаешь? Вспоминалась богатая Византия… Почему другой путь никогда не рассматривался как возможный? Что лучше всего умеют ордынцы? Что знают кроме войны? Степь да вольный ветер…
Мысли Ногая прервал нукер с сообщением, что пришел дервиш и, кланяясь, просил передать, что мулла Ибрагим тяжело болен, и не встает с постели, чувствует, что пришло его время, и желал бы попрощаться, ибо всегда любил его как сына. Мулла Ибрагим был из тех, кто поддержал дерзкого темника после возвращения и публично признал его перед имамом и людьми в мечети. Проститься с ним было для Ногая делом чести.
Он распрощался с сотниками, обещав все обдумать. Собрав, не медля, десяток нукеров, оседлав коней, двинулись в город. Сам Ногай ехал в центре отряда, опасаясь нападения на узких улочках Сарая. Воины оглядывались по сторонам, разгоняли зевак и пьяных с дороги. Мулла жил в небольшом глиняном доме возле мечети. Первым в дом заглянул нукер и, убедившись, что подозрительных людей нет, кивнул. В комнату зашел Ногай. Здесь было полутемно, источником света служила плошка, в жиру которой плавал огонек. В жаровне свет еле теплился. Возле постели Муллы Ибрагима, накрытого простым старым стеганным пыльным одеялом, сидели трое дервишей, перебирая четки – они шептали молитву.
– Салям-алейкум! – сказал с поклоном Ногай и опустился на войлок около больного.
Увидев военачальника, молившиеся поклонились в ответ и вышли. Ногай остался с Муллой один.
– Это ты, Ногай? Я рад, уважил старика. Спасибо.
Помолчали. Мулла продолжил.
– Долго я жил, видел разное, лживое и подлое, алчное и жестокое, верю, Аллах справедлив: Он рассудит, Он знает истину. Как бы ни был лукав твой враг, живи праведно, Ногай, поступай по совести. Туда-Менгу несправедливо обошелся с тобой, но я верю, что правда восторжествует. Я сделал, что могу. Осталось ждать.
– Я знаю, спасибо тебе, дада[11]11
Дада – отец.
[Закрыть].
От слов Муллы Ибрагима на душе стало светлее, как в детстве. «Вот ведь как…» – думал Ногай. Он должен был утешить старика, а выходило наоборот.
Они долго говорили, Мулла вспоминал былые светлые годы, вспоминал отца Ногая добрым словом. Разговор плутал, Мулла Ибрагим порой забывался, в воспоминаниях повторялся, тревожился, припоминая, как опечалила его весть, что погиб Ногай в бою.
– Думал, нет тебя уже на белом свете. Я говорил с теми, кто возвращался с земель булгар, они рассказывали, как ты храбро бился наравне со всеми. Когда же началась переправа, воины потеряли тебя из виду. Думали, что сразил тебя враг.
– Булгары разбили наш разведывательный отряд, но несколько человек смогли уйти и оповестить нас. Мы выиграли час, смогли построиться для обороны, что сберегло наших людей от неминуемой гибели. Их было слишком много, а наша армия была разделена. Наших тогда много славных батыров пало. Я был ранен, и не помню, что было потом.
– Как ты выбрался, Ногай? Говорят, орел увидал тебя и вынес с поля боя, – Ногай усмехнулся, но рассказывать затаенное не спешил. Мулла же настаивал. – Я не верю в эти сказки, утешь старика, поведай? Кто же спас тебя?
Ногай замолчал. Мулла Ибрагим думал, что больше он ничего не скажет. И все же, видно, он решился, лицо его напряженное разгладилось и в глазах появилось теплота.
– Женщина, славянка с глазами как небо, нашла меня на поле боя. Случайность. Она узнала меня. Когда-то, лет десять назад, она была здесь, и Берке отдал мне право решать ее судьбу. Она хотела домой, и хоть не по сердцу мне было такое, я отпустил ее. Спустя много лет, мы снова встретились. Жизнь она мне спасла.
– Иншаалла, вот оно как. Аллах видит и за добро всегда воздаст праведному. Эта женщина, она приехала с тобой?
Ногай покачал головой. Помолчали. Старик продолжил:
– Мудрые говорят, то, что случилось дважды, случиться и еще раз.
– Я надеюсь на это.
– Как бы эта встреча не стала роковой. Дважды вы встречались и дважды на кону стояла жизнь, третья встреча может стать решающей для вас обоих. Да поможет тебе Аллах, Ногай, да осветит он твой путь.
Они замолчали. Казалось, Мулла Ибрагим задремал. Ногай хотел уже уходить.
Тут каменная стена начала двигаться, посыпался песок. Ногай вскочил и схватился за кинжал. В открывшемся проходе с факелом в руке стоял юноша, шапка и одежда его были в пыли.
– Ты кто? Чего тебе тут надо?
– Я ученик лекаря Азара. Великий хан Менгу-Темир желает говорить с тобой.
Недоверчиво, сурово смотрел на вошедшего Ногай. Не западня ли от Туда-Менгу?
– Иди, Ногай, это все, что я могу для тебя сделать. Иди. Времени мало, – сказал ободряюще Мулла.
Ногай кивнул и шагнул за юношей. Тот нес над головой факел. Проход был узок, сопровождающий шел уверенно, видно, не впервой петлять ему этими туннелями. Ногай дивился тайному ходу. Проход составляли глиняные стены, он то вилял, то расширялся, то сужался и становился ниже. «Хитрый Берке, это он достраивал город и придумал, как незаметно покинуть дворец на случай нападения врага. А, может, ходил в город и слушал, что говорят про него». Думал Ногай, едва успевая. Провожатый шел быстро, огонь плясал, по стенам ложились причудливые страшные тени, а позади тьма – отстанешь и застрянешь тут навечно. Идти пришлось долго, больше часа, привычный в основном передвигаться верхом, Ногай стал уставать. Но вот стены стали меняться. Появился каменный пол и мозаика на стене. Юноша потянул за скрытый рычаг, и стена повернулась: они оказались в покоях Великого хана. Перед комнатой, завешанной ковром, стояли два нукера. Они забрали у Ногая меч и кинжал, лишь после впустили.
– А-а, Ногай, вот и ты, – голос Великого был хрипловат, как у старика Муллы Ибрагима.
Ногай вошел в покои и с почтением поклонился. В комнате горело множество свечей. На большой кровати, покрытой мехами и синими атласными подушками, возлежал Великий хан, рядом у ног его сидела Устинья. Лицо хана было желтым с сетью красных прожилок.
– Оставь нас.
Она встала и Ногай увидел распухшее от слез лицо все еще красивой бывшей русской княжны, а ныне второй жены Великого хана.
– Что с тобой стало, Менгу? – спросил Ногай, когда Устинья вышла.
– Яд. Может, китайский хан Мунке обиду затаил? Ссора у нас вышла из-за купцов. Порубили его людей не много. Вроде как, были среди них близкие родственники хана. А, может, брат ждать устал… Не знаю. Азар пытался найти противоядие, но, похоже, лишь отсрочил неминуемое.
– Мне жаль, ты был хорошим правителем.
– Пустое, Ногай… Слышал я, как обошелся с тобой Туда, боится он тебя. Ты как-то в детстве, после состязаний, надавал ему затрещин за мухлеж, вот с тех пор и боится.
– Помню, – усмехнулся Ногай. – Мне потом досталось, твоя мать пожаловалась сотнику.
– Да, мать все боялась за младшего. До него у нее умерло два сына. Боялась и этого потерять. Всегда кутала его и уводила с тренировок, чтоб не простудился. Теперь я ее понимаю… – Великий хан вздохнул, и продолжил. – Туда-Менгу не признает тебя. Не признает и курултай, ты же понимаешь. Не просто так не едут люди – сговорились они с братом. Да и джихангиром[12]12
Джихангир – главнокомандующий, управитель.
[Закрыть] не признают тебя. Должность отдана другому Тудой, есть те, кто ближе тебя в роду из потомков Чингисхана.
– А достоин ли этот родовитый? Я не сдамся! Многие ханы перешли на мою сторону. Я возьму свое и мечом, если так пойдет.
– Ты рассуждаешь как воин, а не как правитель. А китайский хан на твоей стороне? А эмирам арабскому и египетскому ты написал? Что будут делать урусуты, когда начнется междоусобица? Они первые на нас пойдут. Погибнет много людей, Ногай. Начнется разруха и голод. Такой судьбы ты хочешь для ордынского народа?
Ногай молчал.
– Помнишь, много лет назад был меж нас разговор, и мы заключили соглашение? Я предлагаю договориться и теперь.
– Чего ты хочешь, Менгу?
– Странный рок постиг меня, год за годом у моих жен и наложниц рождались в основном девочки. Устинья родила мне двух дочерей, красавицы с зелеными раскосыми глазами. Я сосватал их за урустских князей. Отправил их уже: одну в Новгород, другую в Рязань. Устинья, вроде как, для всего гарема с ними уехала. Не хочет доставаться моему младшему брату. Любит меня, вот и рискует. Сказала, хочет быть до последнего… Любит, но любовь ее черная и тягучая, как смола… Так о чем я? Сын у меня родился, у первой жены, давно это правда было, да прожил всего пару дней, а после боги забрали его. И у наложниц рождались сыновья, раза три или четыре, не помню точно, но умирали быстро. А вот Устинье боги сына не послали… Красива, умна, но коварна, как змея. Придушить ее, гадину, а не могу… Думаю порой, вдруг не она, а вдруг это происки Туда-Менгу? А может, воля богов? Время шло, а наследник так и не появился. Тогда я задумался и решил испытать судьбу. Четыре года назад, я гостил в восточных землях, и женился на дочери хана Буга-Тимура Олджай, но вопреки всем нашим обычаям, я не привез жену в гарем. Когда же в назначенный срок пришла весть о рождении сына, я не оповестил никого, и не устроил большой праздник, как полагается. Я отправил отцу Олджай дорогие подарки, и стадо баранов, но просил молчать. Его зовут Тохта, ему три года. Я ни разу не видел своего сына и, возможно, этим сохранил ему жизнь. Я могу просить лишь тебя, знаю, ты человек чести. Позаботься о моем сыне, и когда придет время, помоги ему стать Великим ханом. А взамен я признаю тебя перед всеми, и дарую то, чего ты достоин.
Глава 25
Я мчался к тебе из пустыни
На коне, подкованном пламенем,
И вихри моего желания
Обгоняли даже пустынные ветры.
(Байярд Тейлор «Песнь бедуина»)
На бугристой возвышенности, недалеко от берега моря, десяток ордынцев разбили лагерь. Погода была приятная, с моря веял освежающий ветерок, кони радостно щипали свежую молодую зелень. Два монгольских воина, сидя чуть поодаль от остальных, на пригорке играли в кости. Молодой парень, уже показавший себя как самый быстрый в десятке, в азартных играх же был доверчивым, как ребенок, и жутко невезучим. Он проиграл несчастные четыре медные монеты, что были, и поставил на кон пальцы. На оружие играть было нельзя, потерявшему оружие – смерть. Их десяток был поставлен здесь как дозорный, и ордынцы изнывали от скуки уже вторую неделю. Увлеченные игрой в кости, они пропустили, как на горизонте показались два корабля. Они шли стремительно, гонимые попутным ветром. Вроде же все просто, но проклятая белая косточка каждый раз оказывалась не в той плошке.
– Всё, Сагнак! Не твой день! Режь палец!
– Ой-ей! Погоди ты, чего такой скорый? Давай еще сыграем, ставлю еще одни палец, с правой ноги.
– Режь, говорю! А потом еще сыграем. Если выиграешь, заберешь свой палец назад.
– Нее, так не пойдет. Зачем мне опосля, если я оба целыми могу сохранить?
– Смекалистый какой. Давай…
– Плывет! Смотри, чего плывет… – молодой парень вскочил, указывая взбудоражено вдаль. Привыкший жить в степи, он впервые видел корабль.
– Это само Небо тебе помогает. Ну, смотри, я долг все равно возьму.
Младший лишь рукой недовольно махнул и побежал к десятнику. На берег высадились люди, одетые в светлые длинные рубашки. Они выкатывали бочки, выводили лошадей, ругались и шумели. Вскоре на пригорок стали подниматься первые прибывшие. Встретить тут вооруженный отряд они никак не рассчитывали и застопорились, ожидая старшего.
– Вы чьих будете? – грозно спросил десятник в высоком колпаке и с блестящей на солнце золотой табличкой с изображением орла на груди доспеха.
– Мы-то?! Мы купцы из Византии, товары везем в Болгарию.
– Здесь теперь наша земля. Либо плати за проезд, либо убирайтесь.
– С чего это плати? Всегда здесь торговый путь проходил. Всяким оборванцам не кланяемся.
– Вся земля до края моря принадлежит Великому сотрясателю вселенной. Его наследник – Великий хан Менгу-Темир – отдал эту землю нам, ногаям. И вы поплатитесь за свою дерзость.
Вперед вышел бородатый мужчина, богато одетый, с золотым обручем на голове.
– Я византийский посол и требую встречи с …? Кто у вас главный?
* * *
Ногай неспешно ехал на коне после осмотра тумена Тоpгула. Много жалоб приходило на него, надо было самому убедиться. Взор его уставший невольно тянулся туда, где вдали виднелась синяя полоска моря. Вот уже два месяца вестей от Насти не было, ему хотелось рвануть к ней за край этого моря, но теперь он стал ханом, и более не принадлежал себе всецело. После того, как Великий хан Менгу-Темир своим повелением признал его и назначил бекелярбеком наследника, он сразу же ушел со всеми своим людьми из столицы. Уже в походе стали появляться проблемы. Ржавые котлы, недостаток амуниции, отсутствие запасной пары обуви у каждого второго – все эти мелочи требовалось решать, иначе они обещали перерасти в коллапс. Воины стаптывали ноги в кровь, тем, у кого был конь, было легче. Остальные же волочились и отставали длинной цепочкой все дальше и дальше от основного войска. Котлы отряды Тоpгула сдавали в наем, брали за это половину навара, нередко выгребая лучшие куски. Идти с таким войском воевать было рискованно. Тут-то и припомнились ему уроки Менгу: Ногай стал налаживать отношения с соседями. В Булгарии шла междоусобица, он встретился с одним из братьев, претендующих на власть, пообещал поддержку. Отправил послов эмиру Самаркандскому и заручился их поддержкой. Обещал поставить тысячи две в случае необходимости, в обмен на кожи. Направил он людей и в Константинополь, послов – к императору, людей – осмотреться по городу. И лишь одному верному нукеру дал письмо снести в дом Тимофеевых. «Жду тебя до конца лета за краем моря». Время шло, но отправленные им люди из Византии не вернулись назад. Он, решая множество проблем, каждый день тревожился думами о ней.
– Хан Ногай! Не серчай за дурные вести! – пред ним, склонившись на одно колено, стоял Сагнак, вестовой. Его семья приютила Ногая, когда тот возвращался в столицу, и бекелярбек не забывал и выделял юношу.
– Говори.
– На наших храбрых воинов напали подлые шакалы, прибывшие с большой воды. Вели речи дерзкие. Говорят, средь них посол Византийский.
* * *
Сашка видел Ногая издалека, но узнал сразу. Красиво переливаясь на солнце, блестела пластина доспеха, глаз левый был перевязан повязкой, как к нему подбежали ордынцы, подвели посла византийского. О чем они разговаривали, слышно не было.
Санька Тимофеев все пытался прорваться и кричал:
– Ногай! Ногай! – но голос его тонул в общем гаме. Потом он получил удар палкой в спину и кричать перестал. Стал просить охранявшего воина, мол, ценное знает, но скажет только Ногаю. Снова получил палкой.
– Какой он тебе Ногай?! Он хан! Властитель данных земель по милости Великого хана Менгу-Тимира, да пошлет ему Небо долгую жизнь. Хан Ногай, бекелярбек сына Великого хана, Второй человек в Орде, а ты: «Ногай, Ногай». Ещё тебе палок, чтоб вел себя почтительно?!
– Прости мне мое неразумение. Я знал Ногая как храброго воина, исходившего много земель, покорителя крепостей, знаю, что в Египте он был и в Армении. Не знал я, что стал он ханом, проведи меня к нему! И ты увидишь, как он возрадуется и щедро одарит тебя.
Александр Тимофеев в дороге быстро подружился с охранявшими его воинами. Он рассказывал им про поход, как неожиданно войска Ногая прошли горы и вышли аккурат с востока крепости, чего никто ожидать не мог, так как горы считали непроходимыми. Один из воинов, что тоже был в том походе дивился, откуда этот славянский парень знает такие подробности. Сашка считал, что все получается как нельзя лучше: еще немного, и он сможет поговорить с Ногаем, только Фрол держался на стороже и среди всех этих ордынцев чувствовал себя неуютно:
– И зачем только было плыть так далече? Сгинуть можно было и дома.
– Не ворчи, Фрол. Вот сейчас придем в лагерь, и ты увидишь, как он меня примет!
К большой равнине они вышли ближе к вечеру. Куда не брось взор, все было покрыто разномастными юртами. На окраинах стояли простые навесы, либо пыльные, как попало сколоченные юрты, покрытые, где наполовину, где с заплатками, но отрока со стариком вели все дальше, и шатры становились белее и богаче.
Белую юрту Ногая, украшенную каменьями, охраняли у входа с десяток нукеров. Остановившись возле них, охранник Сашки завел далекий, как ему казалось, вроде ничего не значащий разговор. Сашка мялся в нетерпении с ноги на ногу, веря, что вот-вот позовут. Но разговоры кончились и его вместе с Фролом повели назад, на край лагеря.
– Стой, подожди, а как же я?! Ведь у нас уговор был!
– Иди давай, – почему-то посуровев ответил воин, чье дружелюбие словно рукой сняло.
Тут из соседнего красивого шатра, богато украшенного конскими хвостами и покрытого белым войлоком выбежал мальчонка лет трех, одетый в зеленый, расшитый золотом шелковый халат, подбитый по краю мехом рыси. На голове его была небольшая квадратная черная шелковая шапочка. Процессия с пленником остановилось, воины опустили головы. Один огородил пленного копьем, второй встал за спиной и знаком показал, мол, молчи, тихо. Ребенок бежал мимо них, совершенно не обращая внимания, он пытался ухватить за хвост молодого пса, привыкшего уже к таким играм.
– Огей сюта. Сюта.
Пес со светлой лоснившейся шерстью – видно было, что молодой, – весело отпрыгивал, каждый раз ожидая, когда мальчонка добежит, уводя его все дальше от шатра. За ним вышла красивая девушка, высокая, в красном шелковом халате с богатой золотой вышивкой, с высоким головным убором, на верхушке которого красовалось павлинье перо. Воины, ведшие пленников, склонили головы. Она глянула на них с торжеством и гордо зашагала за мальчиком. Только пленный славянин смотрел на нее с восхищенным обожанием, слегка приоткрыв рот. Девушка улыбнулась. На нее так давно никто не смотрел, и это было приятно, неважно, что там будет с ним потом.
– На колени перед женой Великого хана. Голову склони в почтении, а то глаза потеряешь!
Юноша получил копьем под колени и упал, согнувшись, получив еще палкой по спине.
– Все, понял он! Понял, хватит! – влез Фрол, закрывая собой и получая второй удар.
Он стал помогать юноше подняться, бурча еле разборчиво:
– Вишь, какая у него молодая! Глупость это была. Сгинем мы здесь.
К красавице подбежала молоденькая девушка в простом стеганом халате, зашептав ей что-то на ухо. Жена Великого хана вздохнула, ее маленькое развлечение кончилось и она, приняв серьезный вид, направилась в шатер к главнокомандующему.
– Когда я смогу с ханом поговорить? – с тревогой заладил свое Сашка.
– Сейчас не до тебя! – гаркнул на него охранник одаривая подзатыльником. Отрок качнулся и был поддержан стариком.
* * *
Ногай сидел на высоком резном стуле, и лик его был мрачен. Пришли вести о смерти Менгу Тимира, и новым Великим ханом был объявлен его младший брат Туда-Менгу. Письмо призывало его явиться для присяги. Ногай же собирался возвести во главе всех Тохту, сына Менгу-Тимира, как и обещал. Нельзя присягать новому хану, а потом свергать его, это станет нарушением заветов Чингисхана, народ не поймет, не поддержит – давший клятву верности и нарушивший ее подлежит смерти. Нельзя ехать. Надо набраться сил, нужен мирный год, собрать ресурсы… Тохта мал, чтобы править, еще не время. Если клятва не дана, то и нарушить нельзя…
Нойон прервал его думы, оповестив, что пришла Олджай-хатун.
Красавица гордо вошла в шатер Ногая, поклонилась лишь кивком головы. Олджай, как мать наследника, считала себя выше его. Ногай хмурился все еще думая о своём, держа в руке свиток и не сразу начал разговор.
– Пришли печальные вести. Великий хан Менгу-Тимир покинул нас.
Она ожидала этого, но, как требует обычай, опустила голову и закрыла лицо руками в знак скорби.
Ногай молчал. Выдержав тишину, как полагается, она спросила:
– Когда мы выступаем?
– Выступаем?
– Да! Чтобы проститься. Тохта не видел отца, так хоть проститься с ним он должен!
– Мы никуда не едем. И Тохта останется.
– Нет! Он наследник! Он сын великого хана! Ты не смеешь…
– Ты много на себя берешь, женщина. Ты здесь из милости. Можешь ехать. В гареме Туда-Менгу будут рады такому пополнению, или, может, ты сшила погребальное одеяло, как жена Великого хана Берке, и хочешь уйти вместе с мужем? Так я тебя не держу. Езжай.
Олджай молчала, кусая губы. Злые слова просились на волю, но она сдерживала себя.
– Тохта останется, – снова заговорил Ногай. – Для его же безопасности. Таково мое последнее слово.
Девушка опустила голову, подавила вздох и на одном дыхании выпалила:
– Горе помутило мой разум. Прости, хан Ногай. Я останусь с сыном.
Гневно сжав кулаки, она вышла из шатра Ногая. Ей хотелось править! Хотелось почета, что полагается жене Великого хана, родившего сына! Она была бы главной в гареме. А сейчас она кто? Над ней и так за глаза потешались, она знала… Великий хан бросил ее после проведенной ночи. Значит, не по нраву пришлась. Такой позор! Когда родился Тохта, она вроде воспряла, что вот теперь она достойна его. Но нет. Четыре года ожиданий, четыре года с этим клеймом, и все надеялась, что Великий хан однажды приедет и заберет ее. Но этому не дано было сбыться. Все рассыпалось в пыль. Что теперь у нее? Лишь тоска.
Ногай объявил весть. Всю ночь по берегу жгли костры и били в барабаны. Пели печальные песни. На утро Ногай узнал: отряд Торгула собрался и ушел присягнуть в верности новому Великому хану. Их осталось три с небольшим тысячи.
* * *
От несмолкаемого рокота барабанов, что сливался со звуками бубна и горловой песнью шаманов, Сашка всю ночь не спал, как и все остальные пленники. Фрол ворочался, и без конца называл их безбожными басурманами, что честным людям поспать не дают. Утром у Тимофеева шумела голова, словно после похмелья, но он не оставлял своих попыток и снова пошел просить. Ответ был тот же: «Жди!».
Вечером к юрте с пленниками пришла служанка и отдала охраннику золотой, Сашку выбрали от остальных и повели. Фрол забеспокоился, поднялся и тоже хотел идти, но ему было велено остаться. Сашку вели сначала по краю лагеря, потом, поплутав, обогнули и повели снова, вроде как, к центру. «Как они здесь не путаются? Все юрты, как грибы, похожи друг на друга» – думалось ему. Наконец, они остановились – это была та самая юрта с конскими хвостами, только подошли они с другой стороны. Служанка подняла полог и Сашку буквально втолкнули внутрь.
В юрте горели свечи. На мягком узорчатом ковре, усеянном подушками, поджав под себя ноги, сидела вчерашняя красавица в шелковом темно-синем платье. Она была без головного убора, ее толстые тугие косы достигали пола. В ушах блестели сережки с изумрудами. Сашка оробел. За один взгляд он схлопотал палкой по спине, что будет ему за нахождение здесь? Страх холодными мурашками пробежал по телу.
– Как тебя звать? – требовательно спросила красавица.
– Александр.
– Кто ты?
– Я сын купца из Византии.
– Ты смотрел на меня!
– Прости мне эту дерзость.
– Почему ты смотрел на меня так?
– Ты прекрасна, как солнце, и глаз радуется тебе, словно молодая зелень солнечным лучам.
Девушке понравился ответ, она ласково посмотрела на Сашку и сказала тихо:
– Поцелуй меня.
Сашка поклонился как можно ниже, стараясь, чтобы речь его была почтительнее:
– Любой счел бы за счастье такое и отдал бы жизнь, не задумываясь.
– А ты?
– Моя жизнь не принадлежит мне.
– А кому она принадлежит?
– Долгу. Я должен донести весть хану Ногаю.
Красавица встала и, гневно сузив глаза, заходила по юрте. Сашка молчал. Он не знал, как надо вести себя с подобными ей и боялся оскорбить ее еще больше.
– Эта весть, о чем она?
Сашка молчал, склонив голову ниже.
– Она обрадует его?
– Нет. Она разобьет его сердце.
Олджай холодно улыбнулась одними губами:
– Что ж, я проведу тебя.
