Текст книги "Глаза цвета неба (СИ)"

Автор книги: Элли Комаровская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Глава 13

 
Благородство страданием, друг, рождено,
Стать жемчужиной – всякой ли капле дано?
Можешь все потерять, сбереги только душу, —
Чаша снова наполнится, было б вино.
 

(Омар Хайям).

После операции у Ногая всю ночь держался жар. Настя боялась, как бы не стало хуже. Ставрос был последней надеждой. К утру горячка прошла, Настя ушла к себе отдохнуть. После обеда к ней зашел Фрол и сказал, что ордынец пришел в себя.

Настя умыла уставшее заспанное лицо и пошла к Ногаю. Он и вправду выглядел бодро, лицо его не было мучительно искажено, – знать, боль прошла.

– Как ты себя чувствуешь?

– Лучше, намного лучше.

– Я нашла хорошего лекаря. Оказалось, под глазом застрял наконечник стрелы. Вот он.

Настя раскрыла ладонь и показала Ногаю:

– Он такой маленький, а сколько мучений приносил…

Ногай потянулся, Настя положила наконечник стрелы в его раскрытую ладонь. Коснулась пальцами его кожи. Ладонь ордынцца закрылась, сжав пальцы славянки на короткое мгновение, разжалась.

– Сохраню. Будет мне напоминание.

Он вздохнул и все же решился спросить.

– Что с глазом?

Настя закусила губу, это был трудный вопрос. Она все откладывала, и сама ему так и не сказала. Славянка опустила взгляд, покачала головой.

Ногай тяжело задышал. Принять это было не просто.

– Оставь меня.

Настя понимающе кивнула и вышла.

Он подозревал, что с глазом все плохо, но надеялся, что тот останется цел. Много ли он знал воинов без глаза? Видел со всякими ранениями своих людей, но обычно такие уже не были лучшими в бою. Увечные чаще просто возвращались домой, хорошо, если поход был удачный, то не с пустыми руками. Теперь он сам – увечный! Пойдут ли за таким его нукеры? Признают ли? Уныние и тоска захватывали его. Осознание собственной слабости и никчемности терзало и злило. И вот таким сейчас его видит она! Спустя столько лет, почему именно так? Почему слабым и жалким? Пожалела… она его жалеет, это все, все, что ей движет! А он, наверно, был груб, и она больше не придет. Может и к лучшему…. Но он ошибался. Легче не становилось от одиночества и вечно бурчащего Фрола, – отчаянье давило еще больше.

Вечером Настя все же заглянула. Он постарался скрыть свою радость, но это давалось с трудом. Она выглядела наряднее и свежее, чем днем. Его внимание привлекли ее губы, что были краснее обычного. Что это? Не для него ли прихорашивается? Вздор! Возможно, ждет гостей.

Настя вела себя с Ногаем легко, словно встретила старого знакомого, много расспрашивала его о том, как он жил все это время. Постепенно, нехотя, видя ее доброе расположение и живой интерес, Ногай разговорился и поведал ей о странах, в которых побывал, о диковинных высоченных пирамидах, о миражах, что в жару обманывают путников. О животных и блюдах, которые удалось попробовать.

– А помнишь наш совместный поход на Хулагу? – спросила Настя.

– Да, не самые приятные воспоминания. Мы тогда были на голову разбиты… Я жалел, что не поверил тебе сразу. Я и Тулаю тогда не совсем поверил. Он давно как человек вызвал у меня подозрения. За ним много тёмных дел водилось, но на прямую пойман не был. Надо было отступить, поменять позицию, выслать разведку. А решил проверить вас обоих…подождать. Жаль, упустил время. Много славных воинов в том бою полегло.

– Тогда тяжело пришлось: мы сражались до самого рассвета.

– Ты храбро билась в ту ночь. Как ты так долго смогла скрывать, что ты женщина?

– Мне Семеныч помогал. Он скрывал от чужих любопытных глаз, когда переодевалась. Где бы я была, если бы не он? Как отец мне был. Заболел он какой-то хворью прямо перед походом на хулагинцев. Умер. Жаль, мне его сильно не хватает. Вот так родился в Суздале, на земле Русской, а похоронен в Сарай-Берке, в Золотой орде.

– Я сожалею о твоей утрате.

Помолчали.

– Ты всегда такая боевая была? Как ты так сражаться научилась?

– А, ну, так жизнь научила. У меня мама рано умерла, я ее не помню совсем. А отец – он купец был – все в разъездах по торговым делам. Так я с мальчишками бегала, и по деревьям лазала, и в бабки играла, да щеглов в лес ходила ловить. Ну и драки у нас бывали стенка на стенку.

– Ты дралась с мальчишками?

– А то как же! И бита была. Правда, и им от меня доставалось порядком. Приходила домой в разорванной одежде, с синяками и разбитыми коленками, но довольная! Ох и попадало мне от Семеныча… А потом сосватал меня отец за знакомого купца Тимофеева. Он тоже часто уезжал, вот я и упросила его выучить меня с оружием обращаться, чтобы могла я и дом сберечь, и детей.

– Твой муж – смелый человек. Я помню, как он просил за тебя, не побоявшись наказания. Давно он пропал?

– Через год, как мы переехали сюда, девять лет получай. Капитан сказал, что попали они в шторм, и Иван хотел паруса сберечь, и работал на ровне с командой, смыло его и еще несколько человек волной.

– Ты больше не вышла замуж?

– Нет. Я ждала, что он вернется. Я и сейчас жду. Не верю, что он умер. Сердцем чувствую – жив и все!

Настя вздохнула и поспешила сменить тему.

– Ну, а ты давно был дома? Все в походах. Домой, наверное, все некогда заглянуть?

– Да, давно.

Насте хотелось больше узнать о Ногае, она решилась, но этим вопросом огорошила его:

– Ты давно не навещал мать?

– Что?!

– В бреду ты часто говорил, что скоро зима и приедешь… Похоже, это было очень важным для тебя.

Ногай вздохнул. Поджал губы. Никогда и ни с кем не говорил он о матери. И никогда и ни с кем, ни из своих нукеров, ни из наложниц, не стал был это обсуждать. Это было его затаенной болью, что остальные могли счесть за слабость.

– Прости, я затронула, наверно, болезненную тему.

Ему не хотелось обидеть ее своим молчанием, к тому же она так просто и открыто рассказала о себе.

– Нет. Все в прошлом. Это было давно. Я был ребенком.

– Что произошло?

– Когда мне было семь лет, отец забрал меня у матери, привез в Сарай. Я был представлен великому хану Бату, после отец отвез меня за город, там был учебный лагерь, там и оставил, чтобы я стал воином.

– Так рано? В семь лет?!

– Да. Так многие поступают. Зимой тренировки прекращались, Бату шел в поход. Мы все высыпали в поле и с восторгом и завистью смотрели на уходящих воинов. После ухода армии, мальчишки, те, кто мог выкупить коня, или место в повозке, могли уехать на зиму в свои улусы. Оставшиеся помогали и работали вместе со старшими. Ухаживали за лошадьми, чистили оружие, котлы, были на подхвате на охоте. Я был десятником, из моего десятка никто не поехал домой. Я был главным и должен был присматривать за ними. Чтоб не было обид, склоков, чтоб обуты они были и накормлены. Не пошедшим в поход нукерам после ухода основных сил хватает забот, за младшими почти не смотрят. Я сын хана, хоть и мать моя была рабыня, но слово мое имело вес. Я мог просить за них.

– Ты не поехал домой?

– Нет. Тогда я обещал себе, что на следующую зиму обязательно поеду. Но не вышло. А потом через год пришли вести, что она умерла. Вот и все. Это было очень давно. Из-за ранения воспоминания смешались, наверное поэтому…

– Мне жаль… – в душевном порыве Настя положила свою руку на руку Ногая. – Когда я была в Орде, не было ни дня, чтоб я не вспомнила о своих маленьких сыновьях. Перед сном после длинного перехода я все думала, как они там, сыты ли? Живы ли? Я думаю, сердце каждой матери болит за своё дитя. Я уверена, что и твоя мать помнила о тебе каждый день.

Ногай вздохнул. Позже много раз он вспоминал их разговор и удивлялся, как это ее простые слова так облегчили его многолетнюю ноющую рану.

– Какой она была?

Это был трудный вопрос. Долгие годы ему напоминали, что он сын рабыни, но никто не спрашивал, какой она была. Он и сам стал забывать. Воспоминания о ней были обрывочными, постепенно становясь в большей степени ощущениями чего-то светлого и хорошего.

– Красивой, и … доброй. Я не был сыном от законной жены. У моего старшего сводного брата всегда все было лучшее. Лучшее седло, лучшие сапоги, стрелы с красивым оперением. Но наибольшим предметом детской зависти был кинжал. Настоящий острый кинжал с очень красивой ручкой. Мать продала подаренное отцом украшение и купила мне похожий не задолго перед отъездом. Тогда для меня ее подарок был большой радостью. Я не понимал, что больше ее не увижу.

Настя удивлено молчала. Ногай открывался ей совсем с другой стороны.

– А отец?

– Отца, как и ты, я тоже видел редко. В шестнадцатое свое лето я стал сотником. Отец тогда приехал и подарил мне это кольцо, – Ногай указал на кольцо с зеленым камнем на руке. – Это все, что мне от него осталось. Отец был нойоном великого хана и вскоре после этого отправлен был в Персию с дипломатической миссией. Оттуда он не вернулся. Братья мои передрались меж собой за улус. Я в дележе не участвовал. Всего остального в жизни я добился сам.

Ногай крепко сжал кулак.

– Зато, позже, я побывал в Персии. Выяснил. Отец был отравлен – почему, зачем, – подробности мне узнать не удалось, но они мне за многое ответили.

Настя опустила лицо. Какой же все-таки он…

– А почему родители тебя Ногаем назвали? Никогда не слышала раньше такого имени.

– Меня не называли так родители.

– Как так?

– Имя дается в Орде. После окончания тренировок, поступившие проходят испытание. По итогам каждому присваивается новое имя, которое наиболее полно характеризует будущего война.

Настя дивилась и покачала головой:

– А твое имя? Что оно значит?

Ногай закусил губу. Не хотелось хвастаться перед ней.

– О, поведай, мне интересно. Я, оказывается, так мало знаю ваши обычаи.

Ногай вздохнул: странно действовала Настя на него, ей хотелось рассказывать:

– Было испытание, надо было выстоять на столбе на одной ноге. Вдруг набежали тучи, и начался сильный дождь, – все разбежались. Но команды, что испытание закончено, не было. Я остался. После этого испытания избрали имя – Ногай. На общем языке его значение трудно объяснить, сложно подобрать… что-то вроде сильный волей.

– Тебе подходит.

Ногай усмехнулся.

– Правда. Я помню, как Хулагу пытался тебя сломить и подкупить – ты не поддался. Тогда мне это много сказало о тебе. А настоящее какое?

– Азаяс.

– Что ж, приятно познакомиться! – Настя весело поклонилась.

Ногай улыбнулся. «Впервые я вижу, как он улыбается», – пронеслось в голове у славянки:

– Как же мне тебя называть?

– Ногаем. За много лет я уже привык. А тебя всегда звали одним именем?

– Да. Хм, хотя… наивно, наверно, прозвучит, по сравнению с твоим рассказом…

– Мне тоже интересны ваши обычаи, – подбодрил ее Ногай. Настя улыбнулась и смущенно продолжила:

– Когда я была маленькая, отец, когда гневался из-за шалостей, звал «Табараськой». Это шутливая смесь «Наськи» и «барабашки». Вроде как, шкодливая очень. А когда был добр – звал Настена.

– Настена, – повторил Ногай как-то так по-особенному, обжигая горячим взглядом. Сердце Насти бешено застучало, щеки заалели, и она окончательно смутилась.

– Я тебя совсем заговорила, а тебе отдыхать надо. Спокойной ночи.

Глава 14

 
Есть тишина, которая кричит.
В ней всё, от радости и до печали.
Мы думаем, что человек молчит…
Есть много слов безмолвных… Вы не знали?
 

(Автор неизвестен)

Для Егора сегодняшний день выдался как всегда насыщенным. Он встал рано, уехал в порт, там принимал и торговался за товар. Полученное отправлял на склад. Перекусил в таверне. Расслабился. Выходить на улицу из прохладного полумрака совсем не хотелось. Солнце сегодня пекло особенно жарко. Сейчас бы отдохнуть на берегу моря, искупаться. Егорий вздохнул, – не было на это времени. Надо на склад, посмотреть уже имеющийся товар, проверить, как разместили, посмотреть свитки с отчетом, что вела мать. Позже еще по ремесленным пройти, поспрашивать, кому какой товар нужен. Может, вечером удастся вырваться. Надо младшего на склад ставить, чтоб товар принимал. Слишком много дел.

К концу дня наваливалась усталость. Егор наспех поел, зашел к себе переодеться. Жара проклятущая! Одежда вся пропотела. Вот был бы отец, работы явно было бы меньше, он, Егор, сегодня, может, и купаться бы пошел. Ему вспомнилось детство там, в Суздале. Как весело было, когда всей семьей ходили на реку, обычно уже после покоса. Вода стояла теплая-теплая. А Санька все боялся, что его водяной утащит и в воду глубоко не заходил. Егор тогда подплыл и за ногу его цапнул. Вот крику-то было!

Егор улыбнулся и вздохнул. Как же давно это было… Нет отца, да и Санька уже совсем большой. «Вот женюсь, свои дети пойдут, обязательно в такую погоду буду с ними купаться ходить. Хоть не ради себя, ради них». С невестой так ничего и не решилось, и из головы все не выходило, как уговорить Ксенаксиса. Егор решил поговорить сегодня обязательно с матерью. Он искал ее по дому и нашел в комнате у Саньки, там шел ожесточенный спор. Из комнаты явственно слышалось:

– Куда ты собрался?! Сдурел совсем?

Егор отворил дверь и зашел. На кровати сидел грустный Саша, возле него стоял раскрытый сундук с накиданной как попало одеждой и свитками. Мать ходила по комнате из угла в угол.

– Матушка, вы чего шумите?

– Вот, со старшего брата бы пример брал! Знаешь, что удумал? Учиться, говорит, поеду во Францию.

– А чего далеко-то так?

– Егор, до шуток ли?!

Егор пожал плечами и присел рядом с братом.

– Сань! Мне помощник нужен, – он толкнул легонько младшего плечом в плечо.

– Ай! Меня вот Никита легко заменит.

– Саш, послушай, – вмешалась Настя. – Тебе всего шестнадцать. В прошлом году тебе мозаика в соборе нравилась, и ты в художники хотел податься. Подожди, – она погладила младшего по голове. – Подожди еще два года. Если увлечение не пройдет, мы вернемся к этому разговору.

Саша надулся и сердито молчал.

– Учиться можно и здесь. На лекции ходить.

Младший был недоволен. На лекции и философские диспуты он и так ходил. Ему не хватало знаний, а хорошие книги доставались с большим трудом. Он жадно хотел понимать, как все устроено, учить других. Открыть миру что-то, чего он не знает, как Аристотель, как Метаксас в конце концов! Вместо этого торговался за зерно. Как прозаично! Бесконечное обывательское копошение! Надоело до тошноты!

Настя с облегчением вздохнула, приняв отсутствие возражений за согласие.

– Да и денег на поездку надо, а путь-то не близкий. Еще там жить на что-то надо, пока учиться будешь.

– Вот-вот, Егор дело говорит. Погоди, денег подкопим. Или ты думаешь, нам поездка в Болгарию так просто обошлась?

– Ладно, подожду, – последний довод про деньги его сразил. Он все же был сыном купца.

Егор, пока шел разговор, внимательно рассматривал мать. Она была в легком красивом шелковом платье с разрезами на свободных широких рукавах. К нему шли браслеты, но их не надела. Ее черты лица стали ярче. Странно, мать редко красилась.

– Матушка, ты куда-то собираешься вечером? Или ждешь кого-то?

– Я?! Нет.

– Ты очень нарядная. Это платье для похода в гости…

Настя смутилась.

– Жарко. Пришла с рынка, решила переодеться. Это платье легкое, как раз для теплого вечера. Никуда я не собираюсь и никого не жду. Что ж это теперь, платью пропадать? Вас порадую.

– Ты у нас такая красавица! – похвалил оживившийся Санька. – Видел бы тебя отец.

– Да… – Настя вздохнула и загрустила.

Тут Егор решил: пора.

– Я вот все думаю, что и мне своей семьей обзаводиться надо. Самому становиться отцом так сказать, главой семьи. Матушка, давай в этом месяце пропустим платеж по кредиту за дом?

– Что?! – просьба Егора огорошила.

– Я с Ксенаксисом почти договорился. Нужен хороший подарок.

Настя заходила по комнате.

– Егор, нельзя! Я дала слово, за нас поручилась Евстарфтия. Пропустишь в этом месяце – в следующем будет в два раза больше. Где мы столько возьмем?

– Я перехватил большой заказ…

– Чудно! Ты крышу на складе видел?

– А что не так?

– Да ведь прохудилась в нескольких местах. А вдруг дождь?

– А вдруг война! – поддержал неожиданно младшего старший.

– Санька! Вы сговорились, да?!

– Мам, от всего не убережешься. Посмотри за окно, погода наипрекраснейшая! А Егору надо дать шанс! – пошел в наступление Санька.

– Нет такого купца, что стал бы меня, иноземца с долгами, рассматривать всерьез как жениха. А с Ксенаксисом мы по торговым делам не раз пересекались. Он меня уважает.

«Ишь, как объединились! Вот и что с ними делать?» У Саньки был беспорядок: на столе лежали книги, вокруг разбросаны свитки. Настя в думах, как быть, начала прибираться, раскладывать по порядку свитки, заинтересовалась книгой.

– О чем она?

– А?! – не сразу понял Саша. – О героях греческих.

Настя начала листать книгу.

– Матушка, как насчет денег?

– Ты с невестой познакомился?

Егор покачал головой.

– Нет.

– Какая она? Будет ли она тебе хорошей женой?

– Знаю, что отец воспитывал ее строго. Думаю, она хорошая и скромная девушка, мне этого достаточно.

– Если сердце твое не задето, подумай: есть же у нас знакомые русичи среди купцов и ремесленников, может, тебе кто из их дочек приглянется?

– Матушка, я хочу чего-то добиться! Войти в гильдию, наконец. Там совсем другая торговля и другие заказы.

– Мам, ты все наши идеи просто рубишь на корню! – возмутился все еще обиженный Саша.

– Не серчай. И ты не серчай, – посмотрела она на старшего и на младшего. Села между сыновьями, обняла обоих за плечи. – На то я и мать, чтоб уберечь вас от бедовости.

В комнату постучали.

– Да! – ответили все разом.

Зашел слуга:

– К Егорию пришли, Алексис Адамиди. Внизу ожидает.

– Егор! – Настя с тревогой посмотрела на сына, сердце болезненно сжалось. – Ты все еще с ним общаешься?! После всего, что было?

– Он – сын купца первой гильдии. У него связи. Вот женюсь на хорошей девушке и оборву холостяцкие знакомства! – Егор многозначительно и ехидно посмотрел на мать.

– Смотри мне, чтоб никаких авантюр с этим… ему терять нечего.

– Матушка, ты мне не доверяешь?

Настя вздохнула.

– Доверяю. Я подумала, отложим, пожалуй, пока ремонт крыши, а с излишка купи хороший подарок, так и быть. Но в последний раз. Если согласия не даст, будем искать другую тебе невесту.

Егор кивнул.

– Я пожалуй спущусь, поговорю с гостем.

– Матушка, не надо.

– Я все равно вниз собиралась. Сань, ту книгу у тебя, про греческих героев, я возьму почитать, вечер скрасить.

– Хорошо. Я, правда, ее взял на время у друга – его семья торгует книгами. Мам, только аккуратно, мне под честное слово дали.

* * *

В небольшом внутреннем дворике, залитом вечерним, уже уходящем солнцем, стоял Алексис и флиртовал с Глашей. Девушке его внимание льстило. Она улыбалась на его изящные витиеватые комплименты. Настя спускалась с лестницы с книгой в руке, и эта парочка ей определенно не нравилась.

– Алексис, чем обязаны?

Он перестал смотреть на Глашу, ее вообще вдруг как будто не стало.

– Анастасия Тимофеевна, а вы-то все хорошеете и цветете, я посмотрю.

Настя поморщилась.

– Глаш, дел ли нет? Ступай.

Девушка слегка поклонилась и пошла в людскую, обиженно оглядываясь на госпожу.

– Алексис, не забывайся. Глашу нашу обхаживать не смей! Я бесчестья в моем доме не потерплю!

– Мое сердце принадлежит только вам, не ревнуйте!

– Алексис! Ты себе слишком много позволяешь!

– Все! Умолкаю…

– Я была бы рада, если бы ты позабыл дорогу к нашему дому.

– Ох, не рубите с плеча, может, моя голова еще чем пригодится.

Настя осуждающе покачала головой. С ним всегда так. Ты ему слово, он тебе два в ответ. Вот ведь паяц. Настя сдалась, решив довериться старшему сыну.

– Егор у себя, можешь подняться.

– Благодарствую, – Алексис поклонился.

* * *

– К отцу ходил. Денег просить. Только он меня не приветствовал…

– Ты провез доспехи. Куда делись деньги?

– Жизнь скучна. Что я могу поделать, люблю жить широко и красиво.

Алексис развалился на стуле в комнате Егора, скрестив ноги и сложив их на угол стола. Егор сидел с противоположной стороны стола, скептически поглядывая на друга. Комната его была простой и без излишеств. Сын купца, постоянно в делах, здесь проводил мало времени, обживать ее как-то, облагораживать было недосуг.

– Ты пришел поплакаться? – Насмешливо спросил Егор.

– Нет, я принес тебе интересные вести, и расскажу, как ты понимаешь, не бесплатно.

Егор достал медную монету, положил на стол перед Адамиди.

– Мало, добавь-ка серебряную.

– Если весть полезная, получишь еще.

– Идет. Как ты знаешь, я был у отца. Но не дома, в порту. Домой, в МОЙ дом, я зайти не могу! Мерзкая гадина нашептывает отцу про меня небылиц. Знаешь последнюю? Будто я к ней приставал. Нет, надо было же такое удумать. Тварь!

– Ты о жене своего отца решил рассказать? Так, гони медяк обратно.

– Имей терпение, купец, метящий в гильдию!

Егор вздохнул и примирительно поднял руки.

– Я пришел в порт. Ждал, когда отец закончит дела с итальянцем. Так вот, он у отца спрашивал, не знает ли тот где дом семьи купца Тимофеева, русича.

Егор оживился.

– Да. И знаешь, что сказал мой наичестнейший батя?! Нет, мол, не знаю. Купец итальянский сразу так опечалился. Так я с отцом переговорил, разговор, как понимаешь, был недолог. Тогда я нашел корабль итальянцев и разыскал того купца, что о твоей семье спрашивал. У него кое-что есть для семьи Тимофеева.

– Он придет сюда?

– Нет. Уж больно не доверчив, по городу ходить опасается. Тебя будет ждать сегодня до полуночи. Утром корабль уходит в море.

– Это странно как-то. Какие дела могут быть к нашей семье у итальянского купца? Торговли у меня с ними никогда не было.

– Он мне сказал не много. Как я понял, речь о твоем отце.

– Что?!

– Ага. И свитки удостоверяющие возьми. Разрешение на торговлю с печатью магистрата сойдет.

– Ты пойдешь со мной?

– Я покажу где корабль. Но подниматься на палубу не буду.

«Что-то тут не чисто», – думал Егор. – «Если врет, то зачем? Знает же, как для меня это важно! И откуда Алексису знать, что купец потребует доказательств? Уж не сам ли за сына Тимофеева себя выдал? Да, запросто мог! Надо с собой охранников взять, тут всего можно ожидать.»

* * *

Егор вернулся домой уже за полночь. Он носился по дому в поисках матери. Ему не терпелось рассказать ей и Сашке. Его распирали и душили эмоции. В руке он сжимал свиток, а подмышкой небольшой сундучок.

Матери в комнате не было. «Да где же она так поздно?! У Саньки ее не было, младший спал. Егор спустился вниз, зашел в людскую. Тихо. Она же не собиралась никуда идти!» Волнение нарастало. Где? Где она может быть? Где еще не посмотрел? Его обожгла мысль. Он не проверил еще одну комнату. Боже, неужели она там, так поздно?! Он стремительно прошел по двору к комнате, что была возле лестницы, и услышал смех. Смех матери.

В это время Настя дочитала сказ о Геракле. Ногай поднял эти истории на смех. Сама, мол, посуди – все у нас перекрали хитроумные греки. Есть у ордынцев похожие сказания про сына бога солнца, что обладал днём невиданной силой, а ночью мачеха луна силу отбирала. Да и со змеем многоголовым сражался, только вот в орла еще мог обернуться и друг у него был – крылатый пес, а здесь-то что?

Насте смешно было, что древние греки украли у ордынцев сказку. Ей вспомнилось, что и у них есть похожие про Никиту-Кожемяку и Финиста Ясного сокола. Пробуй разбери, кто у кого…

Волосы ее выбились из косы, она взялась поправлять. В разрезе рукава обнажилась рука, и стали явственно видны глубокие следы когтей от плеча до локтя.

– Что это у тебя?

– А это… поцарапалась, даже не заметила где. Наверное, об гвоздь.

Ногай оперся на руки, подтянулся и оказался совсем близко к Насте. Руки его скользнули по царапинам.

– Такие глубокие, – пальцы Ногая гладили шрамы. – Похоже на следы, что остаются после встречи со зверем.

Чувственность его прикосновений ошеломила Настю. Ей бы отодвинуться от него подальше, но она была не в силах пошевелиться. Сердце ее бешено колотилось в груди. В ней проснулись забытые, подавленные женские желания. Желания тела.

В этот момент дверь распахнулась и появился Егор.

– Ты не поверишь, что я узнал! Я хотел…

Глаза его горели, в руке он сжимал свиток. Он не сразу увидел, что происходит в комнате, скорей проговорил скороговоркой, заходя. И замер. Этот проклятый ордынец касался его матери. Врезать бы ему по лицу! По здоровому глазу! Увиденное было невыносимо! Он резко развернулся и помчался к лестнице, уже колотя гневно ногами по ступенькам, он услышал окрик матери, выбежавшей за ним.

– Егор!

Расколотить бы эти ступеньки, стены в щепки! Егор добрался до комнаты и громко хлопнул дверью. Мать за ним не пошла. И слава богу! Не нужны ему ее оправдания и сам он оправдываться не будет! Он у себя дома!

Рука все еще со всей силы сжимала свиток, дыхание сбилось.

Что же это за день такой?! Все предатели! Судочек, что был подмышкой, с гневом полетел в стену. Он гулко ударился, звякнула застёжка и на пол высыпалась гора золотых монет.

Егор, все еще глубоко дыша, удивлено взирал на содержимое сундучка.

Нет! Ничего он ей не скажет! Ничего!