Текст книги "Я бы сказала, что люблю..."

Автор книги: Элли Картер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Глава 14

И как им удалось уговорить меня на это! Тайком выйти с территории академии несложно – нужно лишь помнить, где расположены и с какой частотой вращаются камеры, знать «слепые» для охранников участки и обойти датчики движения вдоль южной стены. Но я дала им напялить на себя ботинки, бесконечно усложнявшие весь этот процесс, и тут мне гордиться абсолютно нечем. Не спорю, черные ботинки Макей визуально удлиняли ноги и делали меня похожей на Шарли Энджелс, но когда я плюхнулась на скамейку в скверике на углу площади, ступни у меня горели, икры сводило, а нервы были на пределе.

К счастью, у меня было время прийти в себя. Очень. Много. Времени.

Хочу открыть один секрет насчет слежки: это скучно. Да, иногда мы что-то взрываем и прыгаем с крыши и/или поезда на полном ходу, но обычно мы околачиваемся без дела и ждем, когда что-нибудь случится (в кино это почему-то опускают). Будь я обычной девушкой, а не хорошо тренированным агентом, я бы чувствовала себя довольно глупо, сидя на этой скамейке и стараясь вести себя естественно.

17.35. Оперативник занял исходную позицию.

18.00. Оперативник пожалел, что не прихватил с собой что-нибудь поесть, поскольку не может отойти купить шоколадку, проблема и в том, что он не может отойти в туалет.

18.30. Оперативник пришел к выводу, что невозможно выглядеть красивой и/или соблазнительной, когда тебе РЕШИТЕЛЬНО необходимо пописать.

В тот вечер мое домашнее задание состояло из пятидесяти страниц «Искусства войны», которые нужно было перевести на арабский, и кредитной карточки – модификатора отпечатков пальцев, который нужно было доработать для доктора Фибза. Да еще мадам Дабни в конце урока намекала на предстоящий большой тест. И тем не менее я сидела на скамейке, потирая ноющие икры и размышляла о том, что стоило бы попросить дополнительные зачеты по секропам.

Семь сорок пять. Ладно, подожду ровно до восьми, а потом…

– Привет, – услышала я позади.

О, да. О, да.Я не могла обернуться. Черт, я должна обернуться!

– Ками?

Я могла бы ответить ему на четырнадцати языках (не считая вульгарной латыни). И все же я потеряла дар речи, когда он появился передо мной.

– Э-м-м… О… Э-э-э…

– Джош, – он ткнул себя в грудь, подумав, что я забыла.

Как вам это нравится? Я, конечно, не большой знаток парней, но я прослушала полный курс по чтению языка тела и могу ответственно заявить, предположение, что ваше имя забыли, стоит довольно высоко на «шкале скромности». (У меня, правда, нет такой шкалы, но зато теперь будет точка отсчета.)

– Привет.

Я сказала это по-английски, да? Это ведь не был арабский или французский? Господи, только бы он не подумал, что я студентка по обмену… или того хуже, девушка, которая знает три слова на иностранном языке и вставляет их к месту и не к месту, чтобы показать, какая она умная/культурная/и в целом лучше всех остальных.

– Смотрю, ты сидишь, – сказал он. Отлично, кажется, я все же говорила по-английски. – Тебя давно не было видно.

– Я была в Монголии, – выпалила я.

Заметка для себя: надо научиться врать не так экстремально.

– С Корпусом мира, – уже спокойнее добавила я. – Родители там работают. Поэтому они и затеяли домашнее обучение, – вспомнила я свою легенду.

– Здорово!

– Правда? – спросила я, гадая, серьезно он это или нет. Но он улыбался, поэтому я добавила: – А, ну да, конечно.

Он уселся рядом со мной.

– Так ты, значит, много где жила?

Я немного путешествовала, но жила, если быть точной, всего в трех местах: на ранчо в Небраске, в школе для гениев и в доме в федеральном округе Колумбия. К счастью, я опытный враль с хорошо продуманной легендой. Три года изучения СТРАМа не прошли даром, и я быстро нашлась, что ответить:

– В Таиланде очень красиво.

– Ух ты!

И тут я вспомнила совет Макей: «Не будь круче, чем он».

– Но это было давно, – добавила я. – Ничего особенного.

– Теперь ты живешь здесь?

Объект любит утверждать очевидное, что может свидетельствовать о неразвитости наблюдательности и/или краткосрочной памяти.

– Угу, – кивнула я. Повисло молчание – болезненное молчание. – А я маму тут жду, – попыталась я разрядить обстановку. – У нее занятия вечерние… в библиотеке. – Я махнула в сторону здания из красного кирпича через дорогу. – Мне нравится приезжать с ней, я ведь нечасто выбираюсь в город, учусь-то дома.

У Объекта голубые глаза, и они мерцают, когда он смотрит на человека, которого, возможно, считает немного не в себе.

После еще одной очень неловкой паузы он поднялся и сказал:

– Мне пора.

Хотелось попросить его не уходить, но даже я понимала, что это прозвучит совсем жалко. Он пошел, а я не знала, как его остановить (вернее, знала, но приемы, пришедшие на ум, законны только в военное время).

– А как твоя фамилия?

– Соломон, – брякнула я.

Ого! Когда-нибудь я потрачу немалую часть своего госжалованья на то, чтобы понять, почему выбрала именно этоимя. Но слово вылетело, и его уже не вернуть.

– Как в книге?

В книге? В какой книге?

Джош рассмеялся.

– Можно тебе позвонить? – спросил он, заметив мое смущение.

Джош спрашивает, можно ли мне позвонить! Он просит мой номер телефона! Думаю, теперь можно спокойно отмести предположение, что он считает меня «никем». Однако есть проблема. Последний телефон, которым я пользовалась, служил заодно и электрошокером (поэтому мне, пожалуй, не стоит давать его номер).

Я ответила:

– Нет.

И тут случилось невероятное: Джош искренне расстроился! Он был такой грустный, будто я задавила его щенка (уверяю, это метафора, ни один щенок не пострадал от моей руки!).

Я была ошарашена, очарована и упивалась властью.

– Нет! – Я покачала головой. – Не то чтобы тебе нельзя позвонить, просто мне вообще нельзя позвонить. – Увидев, как он растерялся, я добавила: – У меня дома строгие порядки. – И это чистая правда.

Он кивнул, хотя ничего не понял, и спросил:

– А как насчет электронной почты?

Я покачала головой.

– Понятно.

– Я буду здесь завтра, – выпалила я. Он замер. –  У мамы снова будут занятия.

– Ладно, может, завтра увидимся.

–  Что, черт возьми, это значит? – орала я на Макей, хотя она была ни при чем. Парень расклеивается, оттого что ты не даешь ему номер телефона, ты говоришь, что будешь завтра в конкретном месте в конкретное время – устраняя таким образом необходимость звонить, – а он отвечает, что «может» увидимся. Тут впору взвыть, вам не кажется?

– Может? – кричала я, пожалуй, немного перебарщивая, но ведь я всю дорогу переваривала его слова, а мои подруги слышали их впервые.

У Лизы на лице восторг и ужас – такое выражение у нее бывает, когда доктор Фибз объявляет, что на уроке понадобятся противогазы. Макей полировала ногти. Бекс занималась йогой.

Считается, что при глубоком дыхании и расслаблении человек успокаивается. Только не Бекс.

– Я могу его убить, – предложила она, и если бы Бекс не была закручена кренделем в этот момент, я бы начала волноваться. В конце концов, она же знает, где Джош живет.

– Ну… думаю, тебе стоит пойти, – робко предложила Лиза, – и если он там появится, это будет означать, что ты ему нравишься.

– Ошибаешься, – сказала Макей, листая учебник. – Если он придет, это будет означать, что ему любопытно или скучно, но, скорее всего, любопытно.

– Но когда же мы узнаем, нравится ли она ему? – взмолилась Лиза.

– Вопрос не в этом, – уверенно заявила Макей. – Вопрос в том, насколько сильно?

Сколько же нам еще нужно учиться?!

Глава 15

Шпионская подготовка – навык, который нельзя включить и выключить по желанию. Он уже в крови. Наверняка какой-нибудь ген отвечает за нее, как за тусклые волосы или слабость к ореховым конфетам. Хочу напомнить об этом, прежде чем рассказывать дальше.

Представьте, что вам пятнадцать лет, вы стоите на пустынной улице поздним вечером, готовясь к тайной встрече, и вдруг перестаете видеть, потому что кто-то закрывает руками глаза. Вот вы стоите и думаете, как хорошо, что прихватили с собой шоколадный батончик, а в следующий момент – БАМС… и темнота.

Именно это и случилось. Запаниковала ли я? Ничуть. Я сделала то, чему меня учили – схватила руки нападавшего, перенесла центр тяжести и применила силу инерции обидчика против него же.

Все произошло быстро. Очень быстро. Пугающе быстро, словно эти руки были смертельным оружием.

Я была горда собой, но лишь до той минуты, как взглянула вниз и увидела распростертого на земле Джоша.

– Боже! Прости, пожалуйста! – вскричала я. – Мне так жаль. С тобой все в порядке?

– Ками? – прохрипел он. Голос его был так слаб, что я тут же подумала: ну вот, убила единственного человека на свете, которого могла полюбить, и теперь мне предстоит выслушать его предсмертное признание. Я наклонилась к нему. Мои волосы попали ему в рот, и он поперхнулся.

М-м-м… да… на своем первом псевдосвидании я не только физически оскорбила возможного спутника жизни, но и вызвала у него тошноту – причем буквально.

Я убрала волосы за уши, присела рядом с ним и потрогала его грудь и живот, проверяя, нет ли повреждений. (Кстати, выглядело все очень естественно – можете взять на вооружение!)

– О-ох. Что?

– Можно попросить тебя об одолжении?

– Что угодно! – Я склонилась ниже, боясь пропустить хоть одно драгоценное слово.

– Не рассказывай моим друзьям об этом.

Джош улыбнулся, и я вздохнула с облегчением. Он думает, что я когда-нибудь встречусь с его друзьями! Что это может значить?

Объект продемонстрировал необычайную выносливость, поскольку быстро восстановился после падения на асфальт.

Еще Объект оказался очень тяжелым.

Я помогла Джошу подняться и отряхнуться.

– Ну и ну! Где ты научилась такому?

Я пожала плечами, соображая, что ответила бы девочка, обучающаяся на дому и имеющая кошку по имени Сьюзи.

– Мама считает, что девушка должна уметь постоять за себя. – Истинная правда.

Он потер затылок:

– Тогда мне очень жаль твоего отца.

Даже пуля не ударила бы меня больнее. Но Джош ничуть не смутился – не попытался взять свои слова обратно, как-то замять неловкость. Просто смотрел на меня и улыбался. Впервые за долгое время мне тоже захотелось улыбнуться при мысли о папе.

– Он говорит, что и сам силен, но мне кажется, мама и его могла бы уложить.

– Что мать, что дочь, да?

Он и понятия не имел, как дорог мне его комплимент. И что характерно – никогда не узнает об этом.

– Ты не хочешь… ну… – он обвел рукой площадь, – погулять немного?

– Конечно.

Мы пошли по улице. Как странно: оказывается, трудно гулять, когда хочешь быть незаметным. Мы молчали. Вдруг меня посетила мысль. Разговор. Разве мы не должны разговаривать?Что бы такое сказать? В голову приходило только: «Как тебе новые детонаторы, контролируемые со спутника, с двадцатикилометровым радиусом действия?» или «Ты читал «Искусство войны» в новом переводе? Лично мне больше нравится оригинал…» Мне даже захотелось, чтобы он набросился на меня, или вытащил нож, или заговорил по-японски. Но ничего такого он не сделал, и я не знала, как себя вести. Он шел. И я шла. Он улыбался, и я улыбалась. Он свернул на углу, не использовав технику Стрембески по обнаружению слежки. Явная небрежность! Я шла за ним, как будто он тянул меня на веревочке.

Мы еще раз свернули, и я вспомнила из своих уроков по вождению, что там дальше должна быть игровая площадка.

– Я как-то раз тут руку сломал. – Он показал на обезьянью решетку и покраснел. – Такая заварушка была – кругом тела, тела. Ты бы видела второго парня.

– Звучит устрашающе.

– Для Розевиля – точно. – Он засмеялся и пнул камешек. Тот проскакал по пустынной улице и попал прямо в решетку водостока. – Мама тогда так перепугалась. Кричала, носилась и все пыталась запихать меня в машину. – Он хохотнул и провел рукой по волосам. – Она у меня как наседка.

– О, да, знаю таких, – улыбнулась я.

– А твоя мама, наверное, клевая. Вот я даже представить не могу, что попаду когда-нибудь в те места, где ты побывала. Моя мама только и знает, что целыми днями готовит. Можно подумать, одного пирога мало! Нет, ей обязательно надо, чтобы было три с разной начинкой, и… – Он замолчал и посмотрел на меня. – Готов спорить, твоя мама такого не делает.

– Еще как делает! – заверила я. – Прямо повернута на домашних делах.

– Хочешь сказать, я не единственный ребенок, которого пичкают обедом из восьми блюд?

– Шутишь? Да мы все время так делаем! – Если пять баночек кока-колы и три пачки печенья могут сойти за восемь блюд.

– Правда? Я думал, работа в Корпусе мира…

– Да нет, ты что! Для них самое главное – время с семьей, – я вспомнила огромную стопку каталогов с домашней керамикой, – и украшение интерьера.

– Точно! Это мне знакомо. Знаешь, они за ночь вдруг могут решить, что мне в комнату срочно нужны новые шторы… Как будто со старыми комната получилась какая-то незаконченная, и теперь просто необходимо повесить полосатые.

Полосатые шторы? Куда я попала? Мне положены дополнительные баллы за изучение стран мира!Мы брели по улице с подстриженными газонами и великолепными клумбами. А ведь все это не больше чем в миле от Академии Галлахер. Меня повели на экскурсию только для своих, за заборчик из штакетника. Я входила туда, куда не ступала ни одна воспитанница академии (по крайне мере, я – точно) – в нормальную американскую семью.

– Красиво. Чудесный… вечер. – Так оно и было. Воздух прохладный, но не стылый, и лишь легкая дымка облаков затуманивала ночное звездное небо.

– Ну и как тебе? – спросил он. Интересно, что именно? – Монголия? Таиланд? Наверное, как…

– Другой мир, – ответила я. И это было правдой: я из другого мира, хотя он и расположен совсем рядом с его.

А потом Джош сделал потрясающую вещь. Мы остановились под фонарем, и он сказал:

– Погоди-ка, у тебя тут… – он протянул руку и нежно коснулся пальцем моей щеки, – …ресничка. – Он протянул ее мне. – Загадывай желание.

Но в тот момент мне ничего другого не хотелось.

Не знаю, сколько мы бродили по городу, потому что впервые за многие годы я потеряла счет времени.

– У тебя-то, наверное, нет сумасшедших учителей, – поддразнил он меня, закончив рассказ о своем психопате-тренере.

– О, ты удивишься.

– Расскажи что-нибудь о себе, – попросил Джош. – Я-то тебе уже все рассказал о своей сумасшедшей маме, гиперактивной сестренке, об отце.

– Что, например? – спросила я, внутренне сжавшись. Наверное, это даже было заметно.

– Да что угодно. Какой у тебя любимый цвет? Любимая группа? – Он спрыгнул с тротуара и, резко развернувшись, ткнул в мою сторону пальцем. – Что ты больше всего любишь есть, когда болеешь?

Как вам вопросик, а?Я всю жизнь отвечаю на вопросы – на трудные вопросы, – но этот поразил меня больше всего.

– Вафли, – ответила я и сама удивилась, что это правда.

– Я тоже! – воскликнул Джош. – Они намного лучше блинов. Мама говорит, что это чушь, ведь тесто одно и то же, но я ей внушаю, что все дело…

– В текстуре! – закончили мы в один голос.

О ГОСПОДИ! У него тоже идет война вафель с блинами!

Он улыбался. Я таяла.

– Когда у тебя день рождения? – словно дротик, метнул он в меня вопрос.

– Э-м-м… – Доля секунды, которую вы потратите, чтобы вспомнить какую-то мелочь из жизни вашего персонажа, это то мгновение, когда плохие люди могут сделать вам что-нибудь очень плохое. – Девятнадцатого ноября, – брякнула я без всякой веской причины, дата просто всплыла у меня в голове.

– Какое самое любимое мороженое?

– Мятно-шоколадное с печеньем, – ответила я, вспомнив, что именно такую банку мы нашли в его мусоре. Он просиял.

– Я тоже! – Ну надо же! – У тебя есть братья или сестры?

– Сестры, – ответила я, не задумываясь. – У меня есть сестры.

– Чем занимается твой отец? Ну, когда не занят спасением мира?

– Он инженер. Он замечательный. – Я ответила без заминки. Слова вылетели сами собой, и мне вовсе не хотелось брать их обратно. Из всего вранья за вечер это было единственное, что мне не пришлось бы вспоминать с трудом. Мой отец строг, но он любит меня. Он всегда заботится обо мне и маме. Когда я приду домой, он уже вернется.

И он действительно спасал мир – и не раз.

Я посмотрела на Джоша, который ничуть не сомневался в моих словах, и поняла: все, что я говорю здесь и сейчас – правда. Легенда начала жить.

– Но это у вас не семейный бизнес? – спросил Джош. Я покачала головой, досадуя, что опять вру.

– Это хорошо. Радуйся, что никто не пыхтит тебе в затылок и не требует, чтобы ты продолжал дело своих предков. – Он пнул камешек. – Как они там называют эту штуку – ну, в Библии – насчет того, что мы можем делать все, что нам хочется?

– Свобода воли, – подсказала я.

– Точно, – кивнул Джош. – Радуйся, что у тебя есть эта самая свобода воли.

– А разве у тебя ее нет?

Мы дошли до угла площади, на которую я раньше никогда особо внимания не обращала. Джош ткнул в вывеску над темными окнами: «АПТЕКА АБРАМС И СЫН, СЕМЕЙНЫЙ БИЗНЕС С 1938 года».

И вот тут я поняла, зачем нам нужна полевая работа. Конечно, я и так знала, что его отец – городской аптекарь. Но компьютерные файлы и налоговые декларации не могли подсказать нам, как Джош относится к этому. Я растерялась, когда он признался:

– Я не очень-то люблю беговую дорожку. Просто она дает мне возможность не ходить сюда после школы.

По тому, как он это сказал, я поняла, что он никому еще в этом не признавался. Но ведь меня не знает никто из его друзей. От меня это точно не дойдет до его родителей. Я – просто никто.

– Вообще-то на меня тоже немного давят, чтобы я пошла по следам отца, – признала я.

– Правда?

Я кивнула. Большего я сказать не могла. Ведь неизвестно, куда бы это меня завело.

Часы на башне над библиотекой пробили десять. Для меня это было все равно что полночь для Золушки.

– Мне пора… – Я направилась в сторону библиотеки (и дальше, к высоким стенам, окружавшим мой настоящий дом). – Я больше не могу… Мне надо… Извини.

– Подожди. – Он схватил меня за руку (нежно). – Ты ведь скрываешь свое настоящее имя, правда? – Он ухмыльнулся. – Да ладно, признавайся! Ты – внебрачная дочь Чудо-женщины? Нет, правда, я к этому нормально отнесусь. Главное, чтобы твой отец не был Акваменом [14]14
  Чудо-женщина, Аквамен – герои мультфильмов.


[Закрыть], потому что, сказать по правде, он не внушает мне доверия.

– Я серьезно, – выдавила я сквозь смех. – Мне надо идти.

– А кто убедится, что я добрался домой в целости и сохранности? Эти улицы темны и опасны. – На другой стороне улицы стайка пенсионерок как раз выходила из кино. – Видишь, мне опасно оставаться тут одному.

– Думаю, ты выживешь.

– Я увижу тебя завтра? – Дурашливого тона как ни бывало. Если бы он не держал меня за руку, я бы грохнулась в обморок, точно.

Да,кричало мое сердце, но разум напоминал о контрольной по биохимии, семи главах по странам мира и двухнедельном отчете о лабораторных работах для доктора Фибза.

Порой я просто ненавижу свой мозг.

Но самое главное, я буквально слышала голос мистера Соломона, и он внушал мне, что хороший шпион всегда меняет свои маршруты. Два вечера меня еще могли не хватиться в Академии Галлахер, но сбегать третий вечер подряд – это уже испытывать судьбу.

– Извини. – Я отстранилась. – Заранее не знаю, когда у мамы будут занятия, и когда смогу приехать. Мы живем за городом, и я пока не умею водить, поэтому… прости.

– Но я вообще еще увижу тебя? Чтобы брать уроки самообороны и все такое?

– Я… – Я запнулась, понимая, что дошла до края обрыва, и теперь должна решить, стоит ли с него бросаться.

Я учусь в лучшей школе страны, говорю на четырнадцати языках! И не могу поговорить с этим парнем? Какой тогда прок в высоком 10? Зачем учить нас тому, что мы и так знаем? На кой черт нам…

И тут я увидела кое-что:

– Ты любишь фильмы про шпионов? Джош внимательно посмотрел на меня.

– М-м-м… конечно.

– Так вот… – Я шагнула поближе к бельведеру, выстроенному в типично американском стиле. Как в «Звуках музыки», как в «Девчонках Гилмор». Но самое главное в розевильском бельведере было кое-что получше мигающих огней – расшатанный камешек в цоколе. (К вашему сведению, шпионы очень любят расшатанные камни.) – Я видела один фильм, очень старый… еще черно-белый… и там девушка очень хотела общаться с одним юношей, но они не могли, потому что это было очень опасно.

– Почему? Потому что он был шпионом?

Он?Порой мужской шовинизм меня поражает! Впрочем, склонность общества недооценивать женщин – один из главных козырей Академии Галлахер. Раздражение прошло, когда я вспомнила, как в две секунды скрутила Джоша и уложила на асфальт.

– Да, – ответила я. – Онбыл шпионом.

– Клево, – кивнул Джош.

– Ты можешь оставлять мне записки вот тут. – Я вынула камешек, под ним открылось небольшое углубление в известке. – Переворачивай камень, и я буду знать, что здесь записка. – Я вставила камень на место другой стороной – на идеально белой поверхности появилось темное пятнышко. – А когда я оставлю записку, я поверну его, как было. Видишь? – Я была очень горда собой. – Мы все время так делали… в Монголии.

Она что, не знает, что существует электронная почта? – представила я, как недоумевает Джош. Аська? Мобильный телефон? Да даже консервные банки на веревке покажутся высокими технологиями по сравнению с тем, что предлагала я. Наверное, он решит, что я сумасшедшая или участвовала в диком эксперименте, где людей замораживали на десятилетия. Хотя я-то знаю, что наука до такого еще не дошла.

Он и правда посмотрел на меня, как на сумасшедшую, поэтому я сказала:

– Ты прав. Это глупо. Ну, мне пора. Было…

– Ками, – остановил он меня. – Ты ведь не обычная девушка, я прав?

Что ж, возможно, Джош тоже очень умен.