Текст книги "Я бы сказала, что люблю..."
Автор книги: Элли Картер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
Элли Картер
Я бы сказала, что люблю…
В память об Элен Моор Баларц, истинной воспитаннице Академии Галлахер.
Глава 1
Некоторые девушки-подростки иногда чувствуют себя невидимыми, как будто исчезают. Вот и я такая – Ками Хамелеон. Но мне повезло больше, чем другим, потому что в моей школе это очень круто.
Я учусь в школе шпионов.
Само собой, официально считается, что Академия Галлахер для особо одаренных девушек – это школа для гениев, и мы вольны выбирать любую карьеру, соответствующую нашему исключительному образованию. Сначала нас обучают методам продвинутого дешифрования и четырнадцати языкам, а потом предлагают выбрать любую профессию. Так что все мы, воспитанницы академии, умеем видеть правду за пустыми разговорами. Даже моя мама не одергивает меня, когда я называю академию школой шпионов, а ведь она – директор нашей школы. Правда, она еще и оперативник ЦРУ в отставке. Именно по маминому совету я пишу этот первый отчет о секретной операции, чтобы подытожить все, что случилось в прошлом семестре. Самое худшее в работе шпиона не опасность, а бумажная работа. В самом деле, когда летишь на самолете из Стамбула и везешь в шляпной коробке ядерную боеголовку, меньше всего хочется писать отчет. Вот поэтому я и пишу все это – исключительно для практики.
Если у вас четвертый уровень допуска, то вы знаете все о нас, воспитанницах Академии Галлахер, поскольку мы существуем уже больше ста лет (я про школу, а не про себя – мне-то только шестнадцать исполнится через месяц!). Но если такого допуска у вас нет, то вы считаете нас обычным шпионским мифом – вроде реактивного ранца или костюма невидимки. Вы проезжаете мимо наших заросших плющом стен, глядя на великолепные особняки и подстриженные газоны, и думаете, что Академия Галлахер для особо одаренных девушек – это просто-напросто снобистская школа-пансион для скучающих наследниц, которым нечем заняться.
Нас это вполне устраивает. Именно по этой причине ни у кого в городке Розевиль, штат Вирджиния, не возникало вопросов при виде длинной вереницы лимузинов, на которых мои однокашницы съезжались в школу в сентябре. С подоконника третьего этажа я наблюдала, как лимузины выплывали из-под зеленой листвы и заезжали в кованые ворота. Подъездная дорога длиной в полмили петляла меж холмов, производя столь же безобидное впечатление, как дорога из желтого кирпича в «Волшебнике Изумрудного города». Трудно даже предположить, что она оборудована лазерными сканерами, считывающими рисунок протекторов шин, и датчиками, обнаруживающими взрывчатые вещества, а одна секция дороги может открыться и поглотить целый грузовик. Если все это показалось вам очень опасным, то лучше мне даже не заикаться про наш пруд!
Я задумчиво смотрела на улицу сквозь рифленое стекло. Окно расположено в небольшом алькове, отгороженном задернутыми красными бархатными шторами, и, стоя здесь я почувствовала странную умиротворенность. Через двадцать минут холл заполнится людьми, будет реветь музыка, и я стану всего лишь одной из сотни сестер. Надо наслаждаться последними мгновениями тишины! И тут, словно в подтверждение моих слов, раздался оглушительный взрыв. Со второго этажа, где расположен Исторический зал, потянуло запахом паленых волос. А следом за этим неповторимый голос профессора Букингэм: «Девочки! Я же предупреждала, чтобы вы это не трогали!» Запах усилился; должно быть, кто-то из первогодок все еще горел, потому что профессор Букингэм снова прикрикнула: «Стой спокойно! Стой, говорю тебе!»
Потом профессор Букингэм выдала пару ругательств на французском – первогодки поймут их не раньше, чем семестра через три. Каждый год во время ознакомительной экскурсии кто-нибудь из новичков набирался наглости и, желая выделиться, хватал меч, которым Джилиан Галлахер сразила мерзавца, пытавшегося убить Авраама Линкольна. Точнее, первого из мерзавцев. Того, о котором вы, наверняка, никогда не слышали.
Но вот чего новичкам не говорят во время ознакомительной экскурсии, так это что меч Джили находится под напряжением, и его заряда достаточно, чтобы подпалить волосы.
Я просто обожаю начало учебного года.
Мне кажется, наша комната когда-то была чердаком. Здесь так много мансардных окошек причудливой формы, всевозможных уголков и закутков. Можно сесть, прислонившись спиной к стене, и прислушиваться к топоту ног и крикам приветствий. Они, наверное, одинаковы в любой школе-пансионе в первый день после летних каникул (правда, сходство заканчивается, когда приветствия начинают звучать на португальском или персидском языках). В холле Ким Ли рассказывала о каникулах в Сингапуре, а Тина Уолтерс заявляла, что «Каир любопытен, а Йоханнесбург – так себе». То же самое сказала мне мама, когда я пожаловалась, что родители Тины везут ее на лето в Африку, тогда как мне предстояло провести все каникулы на ранчо родителей моего отца в Небраске – такой опыт не поможет мне вырваться из рук врага или обезвредить бомбу.
– Эй, а где Ками? – спросила Тина, но я не собиралась показываться, пока не придумаю какую-нибудь небылицу под стать заграничным вояжам моих одноклассниц, семьдесят процентов которых – дети действующих или бывших правительственных оперативников – читай, шпионов. Даже Кортни Бауер провела неделю в Париже, а у нее родители – оба специалисты-оптики. Так что вы понимаете, почему мне не особо хотелось признаваться, что я на три месяца застряла в самом сердце Америки и чистила рыбу.
В конце концов я решила рассказать, как вязальными спицами случайно обезглавила пугало. Кто бы знал, что обычные спицы могут нанести такой урон в качестве подручного оружия? И тут я услышала глухой стук чемодана о стенку и тихий южный говорок:
– Ками, выходи, где ты там прячешься?
Я выглянула из-за угла и увидела в дверях Лизу. Она, конечно, хотела казаться Мисс Алабама, но больше напоминала зубочистку в капри и шлепанцах. К тому же очень красную зубочистку.
Она улыбнулась.
– Ты соскучилась по мне?
Я и в самом деле по ней соскучилась, но побоялась её обнимать.
– Что с тобой случилось?
Лиза хитровато прищурилась и со знанием дела выдала:
– Никогда не засыпай у бассейна в Алабаме, – и, похоже, она знала, что говорила.
Да, строго говоря, мы все тут гении, но в девять лет у Лизы были самые высокие в истории результаты тестов за третий класс. Правительство такие факты не оставляет без внимания, и вот летом перед седьмым классом ее родителям нанесли визит большие шишки в черных костюмах, а уже через три месяца Лиза стала воспитанницей Академии Галлахер. Правда, не из той категории, что может убить врага голыми руками. Если я когда-нибудь отправлюсь на задание, мне бы хотелось, чтобы Бекс была рядом, а Лиза – где-нибудь далеко, с дюжиной компьютеров и шахматной доской. Именно об этом я подумала, когда Лиза попыталась забросить свой чемодан на кровать, но промахнулась и стукнула им по книжному шкафу, разбив мой магнитофон и расплющив отличную модель цифровых сетей натуральной величины, которую я сделала из папье-маше в восьмом классе.
– Ой, лютики-цветочки, – охнула Лиза, прикрыв рот рукой.
Само собой, Лиза знает ругательства на четырнадцати языках, но в катастрофах мелкого масштаба она всегда говорит «лютики-цветочки». И тут уж я не удержалась и крепко обняла подругу.
Ровно в шесть тридцать мы, уже одетые в униформу, спускались по лестнице на первый этаж, держась за отполированные перила красного дерева. Все смеялись, моя история о спицах имела грандиозный успех. Мы с Лизой не спускали глаз с входной двери.
– Может, проблемы с самолетом? – шепнула Лиза. – Или с таможней? Уверена, она просто опаздывает.
Я кивнула, надеясь, что сейчас дверь откроется, и войдет Бекс. Но дверь оставалась закрытой, и в голосе Лизы появились истеричные нотки:
– Она с тобой связывалась? Со мной – нет. Почему?
Я бы, честно говоря, удивилась, если б она с нами связалась. Бекс рассказала нам, что ее мама и папа берут отпуск, чтобы провести с ней лето. Это означало, что писем от нее можно не ждать. Лиза, конечно, могла прийти к прямо противоположному выводу.
– О господи! А вдруг ее отчислили? – в голосе Лизы уже звучала неподдельная тревога. – Ее случайно не выгнали?
– С какой стати?
– Ну… – Лиза решилась высказаться, – она всегда пренебрегала правилами. – Лиза пожала плечами, и мне пришлось с ней согласиться. – Девушки из Академии Галлахер никогда не опаздывают! Ками, ты ведь что-то знаешь, да? Ты точно что-то знаешь!
Вот в такие моменты нет ничего приятного в том, что я дочь директрисы: во-первых, очень раздражает, когда окружающие считают, будто я связана по рукам и ногам, хотя это совсем не так; во-вторых, все считают, что я сотрудничаю с администрацией, а это не так. Да, каждое воскресенье мы с мамой обедаем наедине, и да, она иногда оставляет меня в своем кабинете на пару минут, но и только. На занятиях, я становлюсь одной из воспитанниц академии.
Я еще раз посмотрела на входную дверь и повернулась к Лизе.
– Ручаюсь, она просто опаздывает, – сказала я, молясь, чтобы за ужином была викторина по разгадыванию звуков. Может, это ее отвлечет.
Когда мы подходили к массивным дверям Большого зала, где, как полагают, Джили Галлахер во время танца отравила мужчину, я невольно глянула на электронное табло, на котором значилось: «Английский – американский», хотя и так знала, что на торжественном обеде по случаю возвращения мы всегда говорим на родном языке. И еще с неделю разговоры за столом можно будет не вести на «Китайском – мандаринском».
Мы уселись за свой стол, и только теперь я почувствовала себя дома.
На самом деле я уже три недели как вернулась, но здесь не было никого, кроме новичков и преподавателей. Я была единственной старшекурсницей среди первогодок. (Хуже этого могло быть только одно – находиться в учительской и наблюдать, как твой преподаватель древних языков закапывает лекарство в ухо величайшего в мире авторитета по части кодирования, а тот клянется, что больше никогда не станет нырять с аквалангом. Представляю мистера Московица в мокром водолазном костюме! Блеск!) Я перечитала все старые номера «Шпионажа сегодня» и слонялась по зданию и открывала для себя потайные комнаты и секретные проходы, которым, по меньшей мере, лет сто, и пыль там не вытиралась примерно столько же. Хотелось больше времени проводить с мамой, но она была очень занята и чем-то озабочена.
Вспомнив сейчас об этом и сопоставив с таинственным отсутствием Бекс, я вдруг забеспокоилась: может, в словах Лизы все же есть резон? Тут к нам подсела Анна Феттерман и спросила:
– Вы видели? Уже смотрели?
Анна держала листок голубой бумаги, которая мгновенно растворяется, если положить ее в рот. (Хотя по ее виду можно предположить, что на вкус она будет, как сладкая вата, поверьте мне – это не так!) Не знаю, почему расписание нам всегда выдают на растворимой бумаге. Возможно, хотят истратить запасы невкусной бумаги и перейти к более приятной, например со вкусом мятно-шоколадного печенья.
Но Анну волновал вовсе не вкус бумаги, когда она билась в истерике:
– У нас будут секретные операции! – В голосе ее звучал неподдельный ужас.
Тут я вспомнила, что Анна, пожалуй, единственная студентка в академии, которую Лиза могла победить в силовом единоборстве. Но даже Лизу удивила обеспокоенность Анны. В конце концов, ни для кого не секрет, что со второго курса у нас начинаются предметы, которые хоть отчасти приближаются к реальной работе. Это будет наша первое знакомство с настоящей шпионской работой, вот только Анна, кажется, забыла, что все наши уроки, к сожалению, предельно упрощены.
– Уверена, мы справимся, – попыталась утешить ее Лиза, забирая расписание из хрупких ручек Анны. – Букингэм всегда рассказывает ужастики о Второй мировой, и показывает слайды, забыла что ли? С тех пор как она сломала бедро…
– Но Букингэм уже не работает! – воскликнула Анна, и я заинтересовалась.
Пару секунд я изучающе смотрела на нее.
– Профессор Букингэм еще здесь, Анна, – сказала я, но не стала уточнять, что все утро уговаривала ее кошку Оникс спуститься с верхней полки в библиотеке. – Скорее всего, это обычный слух начала семестра. – У нас всегда полно подобных слухов, например, о том, как одну девушку похитили террористы или как кто-то из преподавателей выиграл в лотерею сто тысяч. Правда, последний слух оказался истинной правдой.
– Нет, ты не поняла, – сказала Анна. – Букингэм практически отходит отдел. Она будет заниматься выбором специализации и курировать первогодок, но и только. Преподавать она больше не будет.
Мы, не сговариваясь, повернулись к столу преподавателей и пересчитали стулья. И конечно, там оказался один лишний стул.
– Кто же тогда будет вести секропы [1]1
Секретные операции.
[Закрыть]? – спросила я.
Тут по огромному залу прокатился шепоток, поскольку из дверей в дальнем конце появилась моя мама в сопровождении обычной свиты – двадцать учителей, у них мы учились последние три года. Двадцать учителей. Двадцать один стул. Знаю-знаю, гений у нас я, но вы и сами можете подсчитать.
Мы с Анной и Лизой переглянулись и снова глянули на учительский стол, перебирая в уме имена и пытаясь вычислить, что же означает этот лишний стул.
Одно лицо и впрямь новое, но это было вполне ожидаемо. Профессор Смит всегда возвращается после каникул с совершенно другим лицом – в буквальном смысле. Нос в этот раз у него увеличился, уши стали торчать еще больше, а на виске появилась родинка. Все это для маскировки лица, разыскиваемого, как он утверждает, на трех континентах. Ходят слухи, что его ищут контрабандисты оружия – на Среднем Востоке, бывшие агенты КГБ – в Восточной Европе и очень расстроенная бывшая жена – где-то в Бразилии. Такой обширный опыт делает его превосходным преподавателем СТРАМа (стран мира), но лучшее, что привносит в академию профессор Смит, – это ежегодное отгадывание, какое лицо он сделает себе на этот раз, чтобы насладиться летним отпуском. В виде женщины он еще ни разу не появлялся, но, наверное, это всего лишь вопрос времени.
Учителя расселись, один стул остался пустым. Мама заняла место в центре длинного стола.
– Женщины Академии Галлахер, кто приходит сюда? – спросила она.
И вот тут все девушки, включая новеньких, поднялись и ответили хором:
– Мы, сестры Джилиан.
– Зачем вы приходите? – продолжила мама.
– Научиться ее умениям. Не посрамить ее меч. И хранить ее секреты.
– Доколе будете вы трудиться?
– До торжества света и справедливости.
– Как долго вы будете бороться?
– До последнего дня своей жизни. – Мы закончили, и я почувствовала себя персонажем столь любимых моей бабушкой мыльных опер.
Мы сели.
– Добро пожаловать домой, студенты, – объявила мама, сияя. – Вас всех ждет замечательный учебный год. Нашим новеньким, – она повернулась к столу, за котором сидели первогодки-семиклассницы, – добро пожаловать в дружную семью. Вам предстоит, пожалуй, самый нелегкий год в ваших юных жизнях. Но будьте уверены, вас не ждали бы столь тяжелые испытания, не будь вы достойны их. Остальным нашим студентам могу сказать: этот год будет отмечен многими изменениями. – Она взглянула на коллег и, кажется, на мгновение о чем-то задумалась, а потом снова повернулась к нам. – Мы дожили до времен, когда… – Но не успела она договорить, как массивные двери распахнулись. Даже трехлетняя подготовка в школе шпионов не смогла подготовить меня к тому, что я увидела.
Прежде чем я продолжу, пожалуй, стоит напомнить, что у нас ЖЕНСКАЯ ШКОЛА. Здесь только женщины, девочки и девушки, если не считать нескольких приверженцев пластической хирургии и ушных капель мужского пола из числа преподавателей, которых добавили исключительно с целью немного разбавить женское общество. Сейчас же, обернувшись, мы увидели, как в зал входит мужчина, рядом с которым даже Джеймсу Бонду показалось бы неуютно. Индиана Джонс почувствовал бы себя сосунком рядом с мужчиной в кожаном пиджаке и с двухдневной щетиной, который прошел прямо туда, где стояла моя мама, и – о, ужас из ужасов! – подмигнул ей.
– Простите, я опоздал, – сказал он, усаживаясь на свободный стул.
Его появление ошеломило всех, и сначала я даже не поняла, что на нашу скамью между Лизой и Анной протиснулась Бекс. Мне пришлось протереть глаза, когда я увидела ее, ведь еще пять секунд назад она считалась без вести пропавшей.
– Какие-то проблемы, леди? – спросила она.
– Где ты была? – потребовала объяснений Лиза.
– Забудь об этом. Лучше скажи, кто это такой? – встряла Анна.
Но Бекс была прирожденной шпионкой. Она только приподняла бровь и сказала:
– Увидите.
Глава 2
Бекс провела шесть часов на борту частного самолета, но ее кожа цвета капуччино сияла, и она выглядела так, словно только что сошла с рекламного плаката. Мне захотелось хоть чем-нибудь задеть ее и напомнить, что табло перед входом в зал гласило: во время торжественного обеда мы должны общаться на английском с американским акцентом. Но, единственная негражданка США в истории Академии Галлахер, Бекс привыкла быть исключением. Моя мама обошла несколько очень серьезных правил, когда ее старые приятели из МИ-6 позвонили ей и попросили принять их дочь в академию. Зачисление Бекс стало первым противоречивым деянием мамы на посту директора академии (но далеко не последним).
– Ну, так как прошли ваши каникулы? – За столами девушки приступили к трапезе, но Бекс лишь надула пузырь из жвачки и ухмыльнулась, вынуждая нас вытягивать из нее каждое слово.
– Бекс, если ты что-то знаешь, выкладывай, – потребовала Лиза, хотя это было абсолютно бессмысленно. Никто не может заставить Бекс делать то, чего она не хочет. Может, я и хамелеон, а Лиза – будущий Эйнштейн, но в том, что касается упрямства, Бекс – лучший в мире шпион.
Бекс притворно улыбнулась, и я поняла, что она обдумывала эту сцену с полпути через Атлантику. Ведь Бекс склонна к театральным эффектам. Она дождалась, когда все взгляды устремятся на нее, выдержала паузу, и только когда Лиза уже была готова взорваться, взяла теплую булочку из корзинки на столе и с невозмутимым видом объявила:
– Новый учитель. – Она разломила булочку пополам и неторопливо намазала ее маслом. – Мы подвезли его из Лондона сегодня. Он – старый приятель моего папы.
– Имя? – спросила Лиза, возможно, уже планируя, как будет взламывать сеть штаб-квартиры ЦРУ в Ленгли, чтобы добыть побольше информации о нем, когда обед закончится и все разойдутся по комнатам.
– Соломон, – ответила Бекс, обведя нас взглядом. – Джо Соломон. – Вид у нее был загадочный и даже чуть зловещий, и она сказала это точь-в-точь как Джеймс Бонд, если бы он был девочкой-подростком.
Мы все обернулись и посмотрели на Джо Соломона: невозмутимое лицо и беспокойные руки агента не на задании. Зал наполнился шепотом и хихиканьем – это же топливо уже к полуночи раскрутит мельницу слухов на полные обороты. Мне подумалось, что хотя Академия Галлахер – это школа для девушек– гениев, иногда все же вернее было бы делать акцент на девушках.
Следующее утро было сущей пыткой! И поверьте, это не просто слова! Не подумайте только, что это как-то связано с нашим будущим ремеслом! Может, конечно, стоило бы выразиться иначе: первый день занятий выдался нелегким.
Нельзя сказать, что мы легли спать рано… или даже что мы припозднились… что мы вообще ложились. Если честно, почти всю ночь болтали – весь второй курс расположился на ковре из искусственного меха в общей комнате вокруг меня. Там мы и заснули. Когда Лиза разбудила нас в семь, мы решили, что можем либо целый час прихорашиваться, но пропустить завтрак, либо впопыхах натянуть форму и поесть, как королевы, до первой лекции в 8:05.
В эпоху до Соломона вафли и бублики, несомненно, одержали бы верх. Но сегодня перед профессором Смитом сидели девушки с тщательно подкрашенными глазами и губами и урчащими желудками, слушая, как он рассказывает о гражданских беспорядках в странах Балтии. Я глянула на часы. Жест это абсолютно бесполезный в Академии Галлахер, поскольку занятия всегда начинаются строго по расписанию, но мне нужно было знать, сколько секунд отделяло меня от обеда (11705, если вам интересно).
После СТРАМа мы промчались два пролета лестницы на четвертый этаж на занятия с мадам Дабни по культуре и ассимиляции. Увы, сегодня они не включали в себя чаепития. Наконец настало время третьего урока.
У меня болела шея от сна в неудобной позе, я уже заполучила домашних заданий часов на пять работы и сделала для себя открытие: все-таки женщина не может питаться полдня только помадой с вишневым вкусом. Я покопалась в сумке и на самом дне отыскала довольно сомнительную пачку мятных леденцов. Если я рухну в обморок от голода, то надо, по крайней мере, позаботиться о том, чтобы дыхание было свежее – вдруг кто-то из преподавателей или одноклассниц станет делать мне искусственное дыхание.
Лизе еще надо было заскочить в кабинет мистера Московица и оставить дополнительное зачетное эссе, которое она написала за лето (да, она такаядевушка), поэтому мы с Бекс вдвоем спустились по главной лестнице и свернули в неприметный коридорчик – один из трех, что вели к подземным уровням. Раньше нас туда никогда не пускали.
Стоя перед зеркалом, отражающим нас в полный рост, мы старались не моргать и не шевелиться, чтобы не сбить оптический сканер, который должен был подтвердить, что мы действительно второкурсницы, а не какие-нибудь новички, пытающиеся на спор проникнуть на подземные уровни. Я изучала наши отражения в зеркале и думала о том, что я, Камерон Морган, дочь директора, человек, который знает об Академии Галлахер больше, чем любой из студентов со времен самой Джили, сейчас проникну еще глубже в секреты академии. Судя по тому, что Бекс не могла стоять спокойно, не я одна трепетала от этой мысли.
На портрете, висевшем позади нас, глаза загорелись зеленым светом. Зеркало отъехало в сторону, открыв небольшой лифт, который должен был спустить нас на этаж ниже, в кабинет секретных операций и – усилю драматический эффект – к нашей судьбе.
– Ками, – выдохнула Бекс, – нас пускают.
Мы сидели тихо, поглядывая на свои (синхронизированные) часы, и всем нам не давала покоя одна и та же мысль: здесь все совсем по-другому.
Здание академии построено из дерева и камня. Резные перила, массивные камины – благородная старина: так и хочется уютно свернуться клубочком в морозный день и почитать о том, кто убил Кеннеди (реальную историю). Но лифт каким-то чудом спустил нас в пространство, принадлежащее совсем другому веку и уж точно другому особняку. Стены здесь из матового стекла, столы – из нержавеющей стали. Но самое странное для нас – в кабинете секропов не было учителя.
Джо Соломон опаздывал – опаздывал настолько, что я уже пожалела, что не заскочила в кабинет к маме за пакетиком «ММ's», ведь, если честно, мятный леденец двухлетней давности ну никак не может удовлетворить запросы растущего организма.
Мы сидели тихо, а секунды медленно утекали. Молчание стало слишком тягостным для Тины Уолтерс, она наклонилась и прошептала:
– Ками, что ты о нем знаешь?
Хм, я знаю только то, что рассказала нам Бекс. Но мать Тины ведет колонку сплетен в крупной газете, название которой здесь останется тайной (поскольку это ее крыша), так что Тина все равно не оставила бы нас в покое, пока не вытянула бы все до последнего слова. Вскоре я была погребена под лавиной вопросов типа «Откуда он?» и «Есть ли у него девушка?», «А это правда, что он задушил турецкого посла ремнем?». Не помню, о чем она спрашивала, – может, о сандалиях или брюках? – в любом случае, ответов на эти вопросы у меня не было.
– Да ладно тебе, – сказала Тина, – я слышала, как мадам Дабни говорила шеф-повару Луи, что твоя мать все лето уламывала его занять эту должность. Ты должна была что-то слышать!
В этом допросе Тины был один положительный момент: я наконец-то поняла, с чем связаны бесконечные звонки и разговоры за закрытыми дверями, и почему мама была так занята несколько недель. Я как раз начала обдумывать, что бы это значило, когда в класс вошел Джо Соломон. Он опоздал на пять минут.
Волосы у него были чуть влажные, белая рубашка – тщательно отглажена. Уж не знаю, то ли его романтичный вид меня отвлек, то ли все дело в нашем уровне образованности, но я лишь спустя две минуты поняла, что он заговорил с нами на японском.
– Столица Брунея?
– Бандар Сери Бегаван, – ответили мы.
– Квадратный корень из 97969 равен… – продолжил он на суахили.
– Триста тринадцать, – ответила Лиза.
– Доминиканский диктатор был убит в тысяча девятьсот шестьдесят первом году, – сказал он по-португальски. – Как его звали?
Хором мы ответили:
– Рафаэль Трухильо.
Надо заметить, что это совершил не кто-то из нашей академии, несмотря на то что ходили слухи об обратном.
Я только-только начала входить в ритм игры, как мистер Соломон вдруг сказал по-арабски:
– Закройте глаза.
Мы сделали, как нам было велено.
– Какого цвета у меня ботинки? – На этот раз он спросил по-английски, и удивительное дело: тринадцать воспитанниц Академии Галлахер сидели молча, не зная ответа. – Я правша или левша? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Войдя в эту комнату, я оставил отпечатки пальцев в пяти местах. Назовите их!
Но на все его вопросы ответом была тишина.
– Откройте глаза, – сказал он. Мы так и сделали. Он сидел на краешке стола, качая ногой. – М-да, вы, девушки, очень умны. Но в то же время и глупы.
Если бы мы не знали совершенно точно как научно доказанный факт, что земля не может остановить свое вращение, мы бы решили, что это сейчас произошло.
– Добро пожаловать на секретные операции. Я – Джо Соломон. Я никогда раньше не преподавал, но ремеслом занимаюсь уже восемнадцать лет и все еще живой, а значит, я знаю, о чем говорю. Этот предмет будет непохож на ваши остальные занятия.
В желудке у меня заурчало, и Лиз, которая утром настаивала на полноценном завтраке и простом хвостике вместо полного макияжа, шикнула на меня. Можно подумать, я в состоянии это как-то контролировать.
– Леди, я собираюсь подготовить вас к тому, что будет происходить. – Он чуть помедлил и показал наверх. – Вон там. Это не для всех, именно поэтому обещаю, что легкой жизни у вас не будет. Произведите на меня впечатление, и на следующий год эти лифты, возможно, отвезут вас на этаж ниже. Но если у меня возникнет хоть малейшее подозрение, что у вас нет сверхталантов для полевой работы, я спасу вам жизнь и переведу на стезю планирования операций и исследований. – Он стоял, сунув руки в карманы. – В нашем деле все начинают с поисков приключений, но меня не волнует, какие фантазии у вас в голове, дамы. Если вы не сможете оторвать зад от парт и показать мне что-то сверх ваших книжных знаний, то вам никогда не видать второго подуровня.
Краешком глаза я видела, как Мик Моррисон буквально ловит каждое его слово и чуть ли не слюни пускает, потому что ей уже много лет хочется побить кого-нибудь. Неудивительно, что ее накачанная рука тут же взлетела вверх.
– Значит ли это, что вы будете учить нас обращению с оружием, сэр? – гаркнула она так, словно боялась, что сержант по строевой подготовке заставит ее делать отжимания.
Мистер Соломон обошел свой стол и сказал:
– Наше дело таково, что если вам понадобилось оружие, значит, скорее всего, уже слишком поздно, и даже оно не поможет. – Мик тихонько охнула. – Но, с другой стороны, может, вас похоронят с почестями – конечно, если останется что хоронить.
Меня бросило в жар, глаза наполнились слезами. Я еще не поняла, что случилось, а горло уже сжалось так, что я едва дышала. Джо Соломон все это время смотрел на меня, но, как только наши глаза встретились, он отвел взгляд.
– Счастливчики возвращаются домой, пусть даже и в гробу.
Он не назвал моего имени, но я чувствовала на себе взгляды всех одноклассниц. Все знали, что случилось с моим отцом – он отправился на задание, но так и не вернулся. Возможно, мне никогда не доведется узнать больше, но и эти скупые факты для меня очень важны. Здесь все зовут меня Хамелеоном – наверное, для шпионской школы это хорошее прозвище. Иногда я задумываюсь, что сделало меня такой. Что заставляет меня вести себя тихо и неприметно, когда Лиза болтает без умолку, а Бекс в своих лучших традициях попирает все правила? Мне так хорошо удается оставаться незаметной благодаря шпионской наследственности или потому, что я всегда была застенчивой? А может, я просто их тех, кого окружающие предпочитают не замечать – чтобы не становиться такими же?
Мистер Соломон сделал шаг в сторону, и взгляды одноклассниц тут же метнулись за ним – всех, кроме Бекс. Она передвинулась на стуле поближе, готовая схватить меня и не дать выцарапать прекрасные зеленые глаза нашему новому учителю. А он в это время объявил:
– Станьте лучшими, леди. Или станете мертвыми.
Мне захотелось тут же ринуться в кабинет мамы и все рассказать. Рассказать, что он говорил о папе, намекал, что тот сам во всем виноват, так как был недостаточно подготовлен. Но я этого не сделала, может, потому, что гнев буквально парализовал меня. Но скорее всего в глубине души я просто боялась, что мистер Соломон прав, чтобы мама подтвердила это.
Дверь из матового стекла отворилась, и в класс, тяжело дыша, протиснулась Анна Феттерман.
– Извините, – с трудом выдавила она. – Дурацкий сканнер не узнал меня и заблокировал в лифте. Пришлось выслушивать пятиминутную лекцию о недопустимости попыток нарушения границ, и… – она замолчала, разглядев совершенно бесстрастное выражение лица Джо Соломона. Тот еще лицемерный типчик – ведь сам опоздал на пять минут.
– Не трудитесь садиться, – сказал он, когда Анна бочком направилась к задней парте. – Ваши одноклассницы уже уходят.
Все тут же посмотрели на свои недавно синхронизированные часы – они показывали одно и то же: оставалось ровно сорок пять минут учебного времени. Сорок пять бесценных минут, которые здесь никто никогда не растрачивает даром. Казалось, через целую вечность Лиза подняла руку.
– Да? – откликнулся Джо Соломон тоном человека, у которого есть куда более важные дела.
– Будет ли домашнее задание? – спросила Лиза, и потрясение класса тут же сменилось раздражением (никогда не задавайте подобного вопроса в классе, где у каждой девушки черный пояс по карате).
– Да, – ответил Соломон, открывая дверь и давая нам понять, чтобы мы выходили из класса. – Подмечайте детали.
Я шагала по сверкающему стеклом белому коридору к лифту, который доставил нас сюда. Остальные направились в противоположную сторону – к лифту, который ближе к нашим комнатам. После того, что произошло, я была даже рада остаться одна. Но не удивилась, увидев рядом Бекс.
