Текст книги "Расследует Эллери Квин"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Эллери Квин
«Расследует Эллери Квин»

ПОВЕСТЬ О ПРЕДСМЕРТНОМ СООБЩЕНИИ

НИ ГУГУ!

31 декабря 1964 года, в полночь, дни рождения нового года и старика стали свершившимися фактами. Двойной праздник отмечался под высоким потолком гостиной райтсвиллского дома Годфри Мамфорда не вполне традиционно. Очевидно, старому Годфри посоветовали, принимая подарки от семьи и друзей, помнить предупреждение о приносящих дары греках[1]1
  Имеется в виду фраза жреца Лаокоона в «Энеиде» Вергилия: «Опасайся данайцев (т. е. греков), дары приносящих», которой он предупреждал троянцев, чтобы они не вносили в город деревянного коня, где прятались греческие воины. (Здесь и далее примеч. пер.)


[Закрыть] (хотя в Райтсвилле греков не было никогда – по крайней мере, среди знакомых Годфри; ближайшим к ним можно было считать Энди Биробатьяна, армянина по происхождению, владельца цветочного магазина и пайщика знаменитого цветоводческого хозяйства Мамфорда, покуда последнее не перестало существовать).

Первым греком, принесшим дар, была Эллен Мамфорд Нэш. Сменив трех американских мужей, дочь Годфри только что вернулась из Англии, где прожила рекордный пятилетний срок с четвертым супругом – египтологом, связанным с Британским музеем. Ноздри блудной дочери, явившейся домой с визитом, раздувались, словно от неприятного запаха.

Тем не менее Эллен ласково обратилась к отцу:

– Желаю счастья, дорогой. Надеюсь, тебе это пригодится.

Надежда оказалась необоснованной. Эллен подарила отцу позолоченные портсигар и зажигалку, но Годфри Мамфорд бросил курить в 1952 году.

Следующей была очередь Кристофера. Он появился на свет немногим менее тридцати лет назад и немногим менее тридцати минут позже Эллен. (Отец никогда не позволял себе предаваться горьким мыслям о том, что рождение близнецов убило их мать, хотя у него часто бывал повод сожалеть о невыгодном обмене.)

Наблюдая за братом поверх бокала шампанского, Эллен забавлялась представлением. Как достоверно он изображает любящего сына! Казалось удивительным, что при таком таланте Крис никогда не выходил за рамки актера в летнем репертуаре и статиста в спектаклях отнюдь не на Бродвее. Причиной, разумеется, было то, что он никогда ни над чем усердно не работал.

– Отличный день рождения, папа, – с энтузиазмом говорил Кристофер. – Желаю еще сотню таких же.

– Постараюсь их устраивать, сынок. Большое спасибо. – Шевелюра Годфри поседела, но была достаточно обильна, и хотя его массивная фигура изрядно высохла, держался он прямо, как танцор, несмотря на семидесятилетний возраст. – Красивая штука. – Годфри вертел в руках трость с серебряной рукояткой.

Кристофер скользнул в сторону с обаятельной улыбкой, а Годфри отложил трость и повернулся к стоящей рядом маленькой пожилой женщине. Грубая кожа и короткие ногти на руках, державших подарок, свидетельствовали о привычке к домашней работе, а лицо под белоснежными волосами было спокойным, как новоанглийский сад.

– Тебе не следовало так хлопотать, мам, – запротестовал старик. – У тебя и так достаточно дел в доме.

– Господи, Годфри, разве это хлопоты? Хорошо бы таких было побольше.

– Я пытаюсь вспомнить, когда у меня в последний раз был свитер ручной вязки. – Годфри потрогал подарок. – Именно то, что нужно в эти дни для оранжереи. Как только тебе времени на него хватило?

– Он не слишком элегантный, Годфри, зато тебе в нем будет тепло.

Прошло двадцать восемь лет с тех пор, как Маргарет Кэсуэлл приехала в Райтсвилл ухаживать за своей сестрой Луизой – женой Годфри – во время ее роковой беременности. С тех пор она произвела на свет собственную дочь и похоронила мужа, сделавшись «мам»[2]2
  Слово «mum» («мам») имеет в английском языке ряд значений – в том числе «мама» и «хризантема» (последний слог латинского наименования цветка – chrysanthemum).


[Закрыть] для всех трех детей, растущих в доме, – близнецов Годфри и ее Джоанн – и приготовила (как недавно сама посчитала) более тридцати тысяч обедов. Впрочем, Годфри Мамфорд заслужил преданность Маргарет, став вторым отцом для ее ребенка.

Иногда ей казалось, что Годфри любит Джоанн больше своих детей – теперь, в гостиной, она чувствовала то же самое. Ибо Годфри держал в руках столовый прибор в кожаном футляре, украшенном хризантемами с золотыми листьями, а его проницательные голубые глаза сверкали как январский лед. Прибор был подарком Джоанн, которая с улыбкой наблюдала за юбиляром.

– Невероятно, Джо, – сказал Годфри. – Так порадовать старика! Это великолепно!

Улыбка Джо перешла в смех.

– Большинство мужчин имеет дело с мясом и картошкой, а ты обожаешь хризантемы. Все очень просто.

– Полагаю, люди думают, что я очень прост. Дряхлый мальчишка, – вздохнул Годфри.

На эти слова отозвался маленький человечек с густыми бровями, под которыми поблескивали смышленые глаза. Это был самый старый друг Годфри Мамфорда, Вулкотт Торп, ранее преподававший антропологию в университете Мерримака в Конхейвене. Последние несколько лет Торп служил куратором университетского музея, где удовлетворял свой интерес к культуре Западной Африки.

– Я тоже порадую твое мальчишество, – усмехнулся Вулкотт Торп. – Это поможет тебе справиться с дряхлостью.

– Первое издание каталога хризантем XVIII века! – Годфри уставился на титульный лист. – Вулкотт, это потрясающе!

Старик вцепился в том. Только Джо Кэсуэлл ощущала усталость в его большом теле. Для Райтсвилла и мира цветоводства Годфри Мамфорд был специалистом по разведению знаменитых хризантем «Мажестик» с двумя цветами на одном стебле, членом Американского общества любителей хризантем и клубов хризантем в Англии, Франции и Японии; его переписка с коллегами и поклонниками охватывала весь земной шар. Для Джо же он был мягким, добрым и чем-то обеспокоенным человеком, бесконечно дорогим ее сердцу.

– Я очень признателен всем вам, – сказал Годфри Мамфорд, – но, к сожалению, должен ответить на вашу доброту дурными новостями. Понимаю, что случай неподходящий, но не знаю, когда мне снова удастся собрать всех вас под этим кровом. Простите меня за то, что я собираюсь вам сообщить.

Его дочь Эллен обладала инстинктом, позволяющим быстро определять качество и степень неприятностей. Судя по раздувавшимся ноздрям, она чувствовала, что новости в самом деле скверные.

– Папа… – начала она.

Но отец остановил ее:

– Позволь мне докончить, Эллен. Это нелегко… Когда я удалился от дел в 1954 году, мое состояние равнялось почти пяти миллионам долларов, и я распределил его в завещании на основании этой суммы. С тех пор, как вам известно, я пренебрегал всем, кроме экспериментов с разведением и гибридизацией хризантем. – Годфри сделал паузу и набрал воздух в легкие. – Недавно я узнал, что был глупцом. Или это предопределила судьба. Впрочем, результат один и тот же.

Он бросил взгляд на старую книгу, которую держал в руках, словно удивляясь, что она все еще здесь, потом аккуратно положил ее на кофейный столик и сел на кушетку с шерстяной бахромой.

– Я передал все мои финансовые дела адвокатской фирме Труслоу Эддисона. Но я допустил ошибку, сохранив статус кво, когда Тру умер и практику унаследовал его сын. Мне надо было как следует подумать. Ты ведь помнишь, Кристофер, что за дикарь был молодой Тру…

– Да, – кивнул Кристофер Мамфорд. – Папа, ты ведь не имеешь в виду…

– Боюсь, что имею, – вздохнул старик. – После того как в прошлом мае молодой Тру погиб в автомобильной катастрофе, дела его фирмы походили на корзину с разбитыми яйцами, из которых даже омлета не сделаешь. Часть денег на его трасте он просто проиграл, а остальное исчезло в результате бестолковости, нелепых спекуляций и неразумных вкладов…

Годфри умолк, и вскоре паузу нарушил голос Эллен Мамфорд Нэш. Ее стройная элегантная фигура напряглась от негодования.

– Ты хочешь сказать, папа, что остался без единого шиллинга?[3]3
  Шиллинг – британская монета, равная двенадцати пенсам и упраздненная в 1971 г. Здесь и далее Эллен употребляет англицизмы.


[Закрыть]

Позади нее Кристофер сделал резкий жест, словно адвокат, пытаясь выдвинуть аргумент, грозящий поставить дело с ног на голову.

– Ты шутишь, папа. Все не может быть настолько плохо. От такого огромного состояния должно было остаться хоть что-то.

– Выслушай меня до конца, – устало произнес его отец. – Ликвидировав вклады, я смог расплатиться с кредиторами. Этот дом и все имущество в нем заложены. У меня остается годовой доход, который позволит мам, Джоанн и мне жить здесь достойно, но после моей смерти он прекратится. Я буду вынужден прекратить эксперименты с хризантемами…

– Черт бы побрал твои хризантемы! – прервала его Эллен резким, как ледяной ветер, голосом. – Если бы ты продолжал просто сажать семена, как вначале, папа, ничего бы этого не произошло. Остаться без фартинга[4]4
  Фартинг – существовавшая до 1968 г. самая мелкая английская монета, равная четверти пенса.


[Закрыть] после стольких лет?

Годфри слегка побледнел, но оставался спокойным, очевидно подготовившись к испытанию.

– Твой брат прав в одном отношении, Эллен. Осталось кое-что ценное – то, о чем никто не знает. Я хочу показать это вам.

Мамфорд поднялся, подошел к стене позади него и отодвинул в сторону картину, изображающую вазу с хризантемами, обнажив квадратную дверцу сейфа. Молчаливая аудитория услышала слабые щелчки – скорее шорох – набора диска. Достав что-то, старик закрыл дверцу и вернулся.

Дыхание Эллен походило на лошадиный хрип. В руке ее отца был великолепный кулон.

– Вы помните, – снова заговорил он, – что, уйдя на покой, я совершил путешествие на Дальний Восток познакомиться с тамошними хризантемами. Будучи в Японии, я смог раздобыть эту безделушку. Я заплатил за нее много, хотя это составило лишь небольшую часть ее действительной стоимости. Существуют документы, где говорится, что это дар императора Комеи,[5]5
  Комеи (Осахито) (1831–1867) – 121-й император Японии с 1846 г.


[Закрыть] отца Мэйдзи.[6]6
  Мэйдзи (Муцухито) (1852–1912) – 122-й император Японии с 1867 г., в царствование которого были осуществлены величайшие в истории страны реформы.


[Закрыть] Ее называют императорским кулоном.

Золотые звенья цепочки были искусно вырезаны в форме миниатюрных хризантем; сам кулон тоже представлял собой хризантему с огромным бриллиантом в центре, окруженным шестнадцатью бриллиантовыми лепестками. Драгоценные камни ярко-желтого цвета отражали горящий в комнате свет.

– Камни подобраны идеально. Агенты императора объездили весь свет в поисках редких желтых бриллиантов. Все вместе они уникальны.

Глаза Эллен Нэш, твердые как алмазы, превратились в щелочки. Она никогда не слышала об императоре Комеи и его кулоне, но была чувствительна к красоте, особенно имеющей высокую цену.

– Папа, это должно стоить целое состояние.

– Хотите верьте, хотите нет, но вещь оценивали в миллион долларов. – Послышалось арпеджио вздохов, и теплота в голосе Годфри Мамфорда внезапно исчезла. – Ну, раз вы видели кулон, я положу его назад в сейф.

– Ради бога, папа, только не в домашний! – воскликнул Кристофер. – Почему бы тебе не положить его в банковский сейф?

– Потому что мне нравится время от времени смотреть на него, сынок. Я давно храню кулон здесь, и пока никто его не украл. Между прочим, комбинация замка сейфа известна только мне. Полагаю, я должен записать ее где-нибудь на случай, если со мной что-то случится.

– Конечно! – подтвердила Эллен.

Выражение лица Годфри не изменилось.

– Я об этом позабочусь, Эллен.

Он снова подошел, к сейфу, и когда повернулся к остальным, в руках у него ничего не было, а картина висела на прежнем месте.

– Вот все, что осталось от моего состояния, – историческая драгоценность стоимостью миллион долларов. – Теперь его лицо было печальным, словно он истощил все запасы самообладания. – Вулкотт, по моему старому завещанию, ты получал сто тысяч долларов на экспедицию в Западную Африку, о которой всегда мечтал.

– Знаю, Годфри, – сказал Торп.

– Боюсь, что теперь твое наследство составит лишь пятую часть этой суммы:

Вулкотт Торп скорчил гримасу.

– Я уже слишком стар для экспедиций. Неужели мы должны это обсуждать? – пробормотал он, как будто тема причиняла ему боль.

Годфри Мамфорд повернулся к Маргарет Кэсуэлл:

– Вначале, мам, я планировал оставить тебе и Джоанн четверть миллиона долларов в виде трастового фонда. Ну, я не собираюсь заставить тебя страдать из-за моей ошибки после того, как ты посвятила мне половину своей жизни, – по крайней мере, постараюсь этого не допустить. Конечно, налог на наследство отрежет солидный кусок пирога, но по новому завещанию тебе оставлена солидная сумма в пересмотренном трасте. Я хочу, чтобы ты и Джо знали это.

Он обратился к Эллен и Кристоферу:

– Все остальное, дети, конечно, завещано вам в равных долях. Это не то, что я планировал, и я знаю, что вы ожидали большего, но вам придется удовольствоваться этим. Очень сожалею.

– Я тоже, – щелкнув зубами, отозвалась Эллен.

– Заткнись, Эллен, – прикрикнул на нее брат.

Наступившее молчание нарушила Джоанн:

– Ну, может быть, выпьем за здоровье юбиляра? – И она направилась за очередной бутылкой шампанского, которое заказала у Данка Маклина на площади в Хай-Виллидж, оставив в гостиной весьма удрученную компанию.

* * *

1 января 1965 года Кристофер Мамфорд был поражен неведомой болезнью – сам он именовал ее дисфункцией желез. Его настроение за ночь резко изменилось. Он набирал полный рот воздуха – холодного, чистого и пьянящего, как шампанское Джоанн накануне, – и выдыхал его с радостным фырканьем, как лошадь. Даже мысли о многочисленных кредиторах не угнетали его.

– Что за восхитительный день! – восторгался он. – Какое чудесное начало года! Давай прогуляемся в лес за оранжереей! Ну, кто быстрее добежит туда, Джо?

– Не болтай вздор, – хихикнула Джоанн. – Ты свалишься на задницу через двадцать ярдов. Твои силы истощились, Крис, и ты отлично это знаешь.

– Ты права. Истощились, как отцовское состояние, – весело согласился Кристофер.

– Но ты мог бы это исправить.

– Гимнастика вызывает у меня головокружение. Нет, это безнадежно.

– Ничто не безнадежно, если ты сам не делаешь это таковым.

– Осторожно! Маленькая кузина поднимается на трибуну! Предупреждаю тебя, Джо, этим утром я по какой-то нелепой причине чувствую себя выше гор Махогани. Ты просто не можешь испортить мне настроение.

– Я и не хочу этого делать. Мне нравится видеть тебя счастливым. Это приятная перемена.

– Ты снова права. Поэтому и так как Новый год – время решений, я решаю ограничить прием яда, сводящего меня в гроб, и удовольствоваться общением только с недоступными девственницами, начиная с тебя.

– Откуда ты знаешь, что я… ну, недоступная?

– Для меня, во всяком случае, – ответил Кристофер. – Я неоднократно пытался это опровергнуть.

– Что верно, то верно, – весьма мрачным тоном согласилась Джо. Но потом она засмеялась, и Кристофер к ней присоединился.

Они обогнули большую теплицу, чьи стеклянные панели сверкали на зимнем солнце, и направились по ковру мертвых листьев к ярко зеленеющему ельнику.

Кристофер радовался присутствию Джоанн. Ее широкий, свободный шаг подчеркивал весьма заметные вторичные половые признаки, а шерстяные чулки и ботинки на толстой подошве не могли скрыть от глаза знатока стройность ног.

– Ты имела в виду, что я совсем другой, когда счастлив? – спросил Кристофер.

– Разумеется.

– Ну, я действительно чувствовал себя по-другому этим утром и не мог понять причину. Теперь могу. Я не изменился – я такой же повеса, каким был всегда. Но я реагирую на свежий стимул – на тебя, кузина. Изменения создаешь ты.

– Благодарю вас, сэр, – сказала Джо.

– До сих пор я проводил с тобой маневры, но по-настоящему не замечал тебя. Понимаешь, о чем я?

– Догадываюсь, – настороженно отозвалась Джо.

– А теперь замечаю, кузина. Замечаю в совокупности, а не только тут и там. Что это означает?

– Что тебе скучно, и ты решил поразвлечься.

– Вовсе нет. Ты внезапно превратилась в необычайно привлекательный штучный товар.

– А ты весьма придирчивый покупатель.

– Не в том смысле, какой ты подразумеваешь. Не забывай, что я привык к желанным женщинам – в театре их столько, что мне грозила опасность превратиться в монаха.

– Тогда почему ты держишь меня за руку?

– Потому что я решил не давать обет безбрачия. С твоего разрешения, я пойду дальше и обниму тебя.

– В разрешении отказано. Я уже проходила с тобой этот маневр, и он приводил к нешуточной битве. Давай сядем на это бревно и отдохнем, а потом двинемся назад.

Они опустились на бревно. Было холодно, и они прижались друг к другу – только чтобы согреться, внушала себе Джоанн.

– Это просто чудесно, – произнес Кристофер, выдыхая клубы пара, похожие на сигаретный дым.

– Что именно?

– То, как все меняется. Когда мы были детьми, я считал тебя самой отвратительной вонючкой в мире.

– Я тоже тебя терпеть не могла. Иногда не могу и теперь. Например, так было вчера вечером.

– Вчера вечером? Да ведь я был образцом хороших манер!

– Ты ведь толком не знаешь своего отца, верно?

– Отца? Не хуже, чем других.

– Твой подарок об этом не свидетельствует. Как и подарок Эллен – ведь дядя Годфри не курит уже несколько лет. А ты подарил ему трость! Неужели ты не понимаешь, что дядя Годфри слишком горд, чтобы пользоваться тростью? Он никогда не признает, что нуждается в ней.

Кристофер был вынужден согласиться с упреком. Он купил трость (в кредит), не задумываясь о подлинных нуждах и желаниях отца.

– Ты права, – вздохнул Крис. – Разбирая отцовскую корреспонденцию и работая с ним в оранжерее, ты стала понимать его лучше, чем его собственные дети.

Они сидели на бревне, держась за руки. Джо приходилось держать руки Кристофера очень крепко.

* * *

3 января. Завтрак не был ритуалом в доме Мамфордов, но главе семейства по привычке оказывали определенное почтение. Семья и гости, если они не были больны или не засиживались заполночь накануне, старались находиться за столом к девяти утра, когда там неизменно появлялся Годфри Мамфорд.

Кристофер, все еще парящий в эйфории, спустился на добрых двадцать минут раньше расписания и был удивлен, застав в комнате для завтраков сестру-близнеца. Эллен – единственный член семьи, традиционно отсутствующий на утренних трапезах, – этим утром сидела на солнце с чашкой ароматного кофе, приготовленного Маргарет Кэсуэлл.

– Я так и знал! – воскликнул Кристофер. – Сегодня день чудес. Увидеть тебя вставшей с постели в это пролетарское время…

Эллен сердито уставилась на него сквозь кофейный пар.

– Последнее время ты весел просто до отвращения. С чего бы?

– В мою жизнь вошло кое-что необычное. Выражаясь церковным слогом, я был возвышен духом.

Эллен фыркнула:

– Признаешься в запоздалом обращении к религии? Это было бы слишком ужасно.

– Нет-нет, ничего настолько примитивного. – Крис плюхнулся на стул и глубоко втянул в ноздри аппетитный запах из кухни. – Хотя, видит Бог, ни у кого из нас нет особых причин для веселья.

– Поэтому я и надеялась поймать тебя до завтрака. – Тоном Эллен выразила негодование по поводу навязанного ей обращения к брату. – Сестринский взгляд ошибается или же ты оказываешь чрезмерное внимание нашей маленькой сельской кузине? Ты, часом, не предназначил ей роль в какой-нибудь непристойной пьесе, над которой сейчас работаешь?

– Не говори гадостей, – возмутился Кристофер. – И Джо вовсе не деревенщина. Только потому, что ей не довелось жить в Лондоне и усвоить набор английских штампов…

– Господи! – Патока в улыбке Эллен вступала в химическую реакцию с уксусом. – Лорд Железные Трусы внезапно обрел уязвимое место.

– Отстань. Что ты хотела обсудить?

– Вчерашний папин спектакль. Что ты об этом думаешь?

– Первоклассная штука.

– Думаешь, он сказал правду?

– Конечно. Ты же знаешь, что папа не способен лгать.

– Я в этом не уверена, – задумчиво промолвила Эллен.

– Не болтай чушь. Он все выложил нам абсолютно откровенно.

– Ты как-то слишком равнодушно к этому относишься. По-моему, когда твое наследство уменьшается от миллионов до тысяч в результате глупости отца и нечистоплотности поверенного, это отнюдь не пустяк. Наверняка мы можем что-то предпринять.

– Конечно, можем – терпеть и улыбаться. Ведь нам не придется жить на пособие по безработице, Эллен. После уплаты налогов нам наверняка достанется несколько сотен тысяч. Это не так уж мало.

– Но и не пять миллионов. Я так зла на отца, что готова рвать и метать!

Кристофер усмехнулся. Гнев делал Эллен почти человечной.

– Выше нос, старушка, – ласково подбодрил он сестру. – Британцы никогда не унывают.

– Пошел к черту! Не знаю, почему мне взбрело в голову обсуждать это с тобой.

В этот момент в комнату вошла Джо Кэсуэлл, выглядевшая удивительно юной и стройной в пестром шерстяном платье и, как был готов поклясться Кристофер, принесшая с собой личный эскорт в виде солнечного света. Эллен, почувствовав себя лишней, мрачно удалилась на другой конец стола.

В дверях кухни появилась мать Джо в крахмальном фартуке.

– Годфри уже спустился?

– Еще нет, мам, – ответила Джо.

– Странно. На кухонных часах уже четверть десятого. Он всегда спускается ровно в девять.

– Очевидно, не всегда, – буркнула Эллен.

Беспокойные морщинки пролегли между блеклыми глазами мам.

– Все годы, что я пробыла здесь, ваш отец никогда не опаздывал к завтраку, кроме тех случаев, когда был болен.

– О, ради бога, мам, – запротестовала Джо. – Вероятно, он пошел в оранжерею и потерял чувство времени. Ведь сейчас еще не два часа дня!

Но Маргарет Кэсуэлл упрямо покачала головой.

– Я намерена заглянуть к нему в комнату.

– Господи, какая скука, – раздраженно произнесла Эллен. – А как же мой завтрак? Мне самой за ним идти?

– Что за ужасная мысль! – усмехнулся Кристофер, опережая реакцию Джо.

Тем не менее мам быстро вышла. Эллен взмахнула пустой кофейной чашкой, словно готовая обезглавить прислужницу, не успевшую ее наполнить. Кристофер умерял голод, созерцая Джоанн, которая в свою очередь изо всех сил пыталась умерить неприязнь к Эллен.

Наступившее молчание прервал крик наверху. Он перешел в визг, в котором слышался смертельный ужас.

Джоанн метнулась к двери и исчезла. Кристофер бросился за ней. Эллен последовала за ними – ее лицо выражало странную смесь страха и надежды.

Она догнала остальных на лестнице. Маргарет Кэсуэлл стояла, судорожно вцепившись в перила, ее еще недавно румяное лицо приобрело цвет старого теста. Она с усилием ткнула пальцем в сторону верхнего коридора – Джо и Кристофер скрылись в нем. Вскоре Джо вернулась одна, пробежав мимо матери и Эллен.

– Я должна позвонить доктору, – пропыхтела она. – Эллен, пожалуйста, позаботься о мам.

– Но в чем дело? – осведомилась Эллен. – Что-то случилось с отцом?

– Да… – Джо устремилась к телефону.

Эллен, обняв Маргарет за талию, услышала щелчки диска, а потом задыхающийся голос Джоанн:

– Доктор Фарнем? Это Джо Кэсуэлл из дома Мамфордов. Кажется, у дяди Годфри удар. Можете приехать немедленно?

* * *

Доктор Конклин Фарнем поднимался на второй этаж, перескакивая через две ступеньки. Мам, все еще с позеленевшим лицом, но оправившаяся после первого шока, настояла на том, чтобы вернуться к постели зятя, где ее и застал врач. Кристофер и Эллен, ведущие себя так, словно они вторглись на чужую территорию, ждали в коридоре вместе с Джоан.

Доктор Фарнем вышел, пожав плечами.

– У него действительно удар. Он парализован.

– Бедный папа, – вздохнул Кристофер. – Каков прогноз, доктор?

– Это зависит от многих факторов, большинство которых непредсказуемы.

– Есть какой-то шанс на выздоровление, доктор Фарнем? – с тревогой спросила Джоанн.

– Как правило, парализация постепенно ослабевает, но когда это произойдет и до какой степени, я не могу сказать. Все зависит от размера повреждения. Его следовало бы отправить в больницу, но у нас ни одной свободной койки даже в коридоре, а я бы не рисковал везти его в Конхейвен по зимним дорогам. Так что лучше пусть остается дома – во всяком случае, пока. Ему понадобятся сиделки…

– Как насчет меня? – осведомилась Маргарет Кэсуэлл, материализовавшись в дверях.

– Ну… – На лице врача отразилось сомнение. – Я знаю, что вам приходилось ухаживать за больными, миссис Кэсуэлл, но в подобных случаях… Хотя сразу раздобыть дипломированную медсестру нам все равно не удастся.

– Я заботилась о Годфри более четверти века, – заявила мам Кэсуэлл с упрямством, которое она проявляла во всем, что касалось Годфри Мамфорда, – и смогу позаботиться о нем теперь.

* * *

4–5 января. Доктор Фарнем предупредил их, что первые двое суток после кровоизлияния в мозг являются критическими. Поэтому следующие два дня и две ночи мам не раздевалась и не ложилась спать – Джоанн не могла уговорить ее отойти от кровати Годфри Мамфорда даже на десять минут.

Когда кризис миновал и стало ясно, что пациент выжил, даже, по словам доктора, начав понемногу приходить в себя, Джо и Эллен наконец удалось убедить мам прилечь на несколько часов. Она заснула с торжествующей улыбкой, словно одержала победу в рукопашной схватке со смертью.

Вулкотт Торп, уведомленный Кристофером о происшедшем, приехал из Конхейвена вечером 5 января, похожий на маленького русского в своей старомодной шубе и каракулевой шапке.

– С Годфри все в порядке? Он будет жить?

Его успокоили, и бедняга рухнул на стул в прихожей возле столика с серебряным подносом для писем.

– Все мои старые друзья уходят, – бормотал он, настолько побледнев, что Джоанн принесла ему бренди. – А те из нас, кто еще живы, чувствуют себя виноватыми и одновременно радуются. Все-таки люди ужасные свиньи…

Прошло некоторое время, прежде чем Торп смог подняться в комнату больного, за которым снова ухаживала Маргарет Кэсуэлл. Минут десять он болтал без умолку, обращаясь к другу, отвечавшему ему беспомощным взглядом, постоянно прочищая горло, словно у него тоже развивался паралич, покуда мам не заставила его умолкнуть.

– На это невозможно смотреть, – пожаловался Торп Джо и близнецам, спускаясь по лестнице. – Я слишком труслив, чтобы сидеть там и наблюдать, как он борется с параличом, пытаясь говорить! Лучше поеду домой.

– Но вы не сможете, дядя Вулкотт, – возразила Джо, с детства называвшая его так. – Начался снегопад, и по радио сообщили, что он усилится. Я не позволю вам вести машину по скользким дорогам. Снегоочистители еще не успели выехать.

– Но, Джоанн, – неуверенно запротестовал старый куратор, – завтра у меня напряженный день в музее. И я бы предпочел…

– Меня не интересует, что бы вы предпочли. Сегодня вы останетесь здесь, и точка.

– Джо права, – вмешался Кристофер. – К тому же вам с ней не справиться. Это новая Джоанн. Посмотрите на ее подбородок.

– Смотри на него сам, – не выдержала Эллен. – Господи, и зачем только я приехала домой! Кто хочет перекусить?

* * *

6 января. Снегопад продолжался половину ночи. Из окна кухни Кристофер видел землю под белым покрывалом и лес позади оранжереи, где среди лишенных листвы деревьев зеленели сосны и ели.

Позади него слышались звон кастрюль и уютное шипение поджаривающегося бекона. Звуки издавала Джоанн – когда ее мать стала сиделкой, она взяла на себя ведение хозяйства и готовку.

Утро было слишком ясным, а запахи слишком реальными для трагедии – ей следовало произойти темной ночью, под аккомпанемент воя ветра и скрипа ставней. Но позднее Джо и Крис согласились, что именно то, что ночной кошмар разразился утром под запах бекона, сделало его таким жутким.

Ибо в тот момент, когда Кристофер отвернулся от окна и открыл рот, раздался крик. Вернее, так казалось благодаря фантастическому совпадению. Истерический крик был женским и доносился сверху, повторяясь снова и снова.

Джо застыла у плиты с вилкой в руке, потом с воплем «Мам!» бросила вилку и побежала к двери, словно кухня была объята пламенем. Крис устремился за ней.

В прихожей стоял Вулкотт Торп, подняв ногу, как пожилой аист, надевая галоши перед возвращением в Конхейвен. Куратор уставился на лестницу. На верху пролета стояла Маргарет Кэсуэлл, одной рукой вцепившись в перила, а другой себе в горло.

– Он мертв, мертв! – крикнула она при виде Джо и Кристофера и начала сползать вниз медленно, как в кино, поэтому Джоанн, промчавшись мимо старого Торпа, успела подхватить ее. Кристофер поднялся следом, столкнувшись на площадке с сестрой.

– В чем дело? – осведомилась Эллен, запахивая халат. – Что случилось теперь?

– Должно быть, что-то с отцом. – Кристофер пробежал мимо, бросив через плечо: – Пошли, Эллен! Мне может понадобиться помощь.

Внизу, в прихожей, Вулкотт Торп, обретший наконец способность двигаться, заковылял к телефону; незастегнутая галоша сваливалась у него с ноги. Найдя в блокноте номер доктора Фарнема, он набрал его. Доктор, проживавший в райтсвиллской больнице общего профиля, совершал утренний обход, но обещал приехать немедленно. Торп положил трубку, уставился на телефон, потом набрал другой номер.

– Телефонист, – сказал он, судорожно глотнув, – соедините меня с полицией.

* * *

Шеф полиции Анселм Ньюби положил телефонную трубку на рычаг с такой осторожностью, словно в ответ на грубое обращение она могла зарычать, как собака. Склонив над столом свою почти что изящную фигуру, он устремил на визитера холодный взгляд голубых глаз. Посетитель, откинувшийся на спинку стула, внезапно испытал нелепое ощущение, будто является нежеланным гостем.

– Почему, черт возьми, вы не остались в Нью-Йорке, Эллери? – осведомился шеф Ньюби.

Эллери выпрямился, недоуменно моргая.

– Прошу прошения?

– Где вам самое место, – враждебным тоном продолжал шеф. – Отправляйтесь домой, ладно?

Явная несправедливость, подумал Эллери. Дом там, где находится сердце, а уже много лет он испытывал особую коронарную слабость к Райтсвиллу. Эллери прибыл в город только вчера с одним из спонтанных визитов и утром первым делом навестил шефа полиции в здании окружного суда.

– В чем дело? – спросил он. – Только что мы по-дружески предавались воспоминаниям, а в следующий момент я стал persona non grata.[7]7
  Нежелательным лицом (лат.)


[Закрыть] Очевидно, причина в телефонном звонке. Что произошло?

– Черт побери, Эллери, каждый раз, когда вы приезжаете в Райтсвилл, здесь происходит убийство!

Эллери вздохнул. Он не впервые слышал подобные упреки. До Ньюби должность шефа полиции занимал пожилой янки Дейкин, который предъявлял ему те же обвинения. Это походило на вечное проклятие.

– Кого прикончили на сей раз?

– Годфри Мамфорда. Мне звонил его друг, Вулкотт Торп, сообщив об убийстве.

– Старика Мамфорда? Короля хризантем?

– Его самого. Полагаю, мне остается только пригласить вас отправиться на место преступления. Вы согласны?

Мистер Квин с неохотой поднялся. Его триумфы в Райтсвилле неизменно оставляли привкус горечи.

– Пошли, – со вздохом произнес райтсвиллский вестник несчастий.

* * *

Кристофер, одетый для снежной погоды, по пути к парадной двери наткнулся на Джоанн, сидящую на второй ступеньке лестницы, обхватив руками колени. Она не плакала, но в ее покрасневших глазах застыла боль.

– Тебе нужен свежий воздух, – предписал Кристофер. – Как насчет этого?

– Нет, Крис. Я не в настроении для прогулок.

– Просто пройдемся вокруг дома.

– Зачем?

– Увидишь.

Он протянул руку. Подумав, она ухватилась за нее и встала.

– Я только оденусь.

Держась за руки, они зашагали вокруг здания, оставляя за собой в глубоком снегу двойной периметр следов. Вскоре они вернулись к тому месту, откуда начали обход.

– Обратила внимание? – мрачно осведомился Кристофер.

– На что?

– На снег.

– Едва ли я могла не обратить на него внимание, – сказала Джоанн. – Он насыпался мне в сапог.

– А на следы?