Текст книги "Застекленная деревня"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

– Ну, поднимайся. – Хэкетт потянул за веревку. Фигура на коленях снова начала сопротивляться. – Никто тебе ничего не сделает. Вставай живо!

– Не возражаете подождать минуту, Хэкетт? – услышал Джонни собственный голос.

Все уставились на него.

Джонни подошел к бродяге, ощущая головную боль и удивляясь собственной энергии.

– Мисс Пламмер сказала, что этот человек говорил с иностранным акцентом. Возможно, он плохо понимает по-английски. – Он склонился над пленником: – Вы понимаете, что я говорю?

Израненные губы бродяги шевелились; глаза были закрыты.

Джонни выпрямился.

– Похоже на русский или польский.

– Я же говорил, что он бормотал невесть что! – торжествующе воскликнул Питер Берри.

– Наверняка коммунистический шпион, – усмехнулся Томми Хемас.

– Что он говорит, мистер Шинн? – спросил Джоэл Хэкетт.

– По-моему, молится, – ответил Джонни.

– Тогда он не коммунист, – заявил Эдди Пэнгмен. – Они не молятся.

– Верно, – подтвердил Дейв Хемас. – Эти ублюдки не верят в Бога.

– Некоторые верят, – неожиданно заговорил Дрейкли Скотт. – В России есть церкви.

– И ты этому веришь? – фыркнул Джоэл Хэкетт. – Это просто красная пропаганда.

– С чего это, Дрейк, ты полюбил коммуняк? – сказал Томми Хемас.

– Заткни свою грязную пасть! – Дрейкли сжал костлявые кулаки.

– Заткнитесь все. – Мертон Избел подошел к человеку на коленях. – Вставай, ты, безбожный иностранный сукин сын! – Он пнул его тяжелым фермерским башмаком.

Бродяга рухнул лицом вниз и остался недвижим.

Судья Шинн посмотрел на Джонни, и в его голубых глазах мелькнуло презрение. Потом он подошел к Мертону Избелу и изо всех сил ударил его кулаком по плечу. Старый фермер пошатнулся, разинув рот от изумления.

– Теперь слушайте меня, – заговорил судья. – Этот человек арестован. Он подозревается в убийстве. Подозрение не доказательство, но, даже если бы мы точно знали, что он виновен, у него есть права, гарантированные законом. Я лично выпишу ордер на арест каждого, кто ударит его или причинит ему вред. Понятно? – Он посмотрел на констебля Хэкетта: – А поскольку ты так похваляешься должностью констебля, Берни Хэкетт, то будешь отвечать за безопасность арестованного.

– Конечно, судья, – успокаивающе произнес мужчина без подбородка. – Я поеду с ним в машине Хемасов.

Старый юрист окинул взглядом односельчан. Они смотрели на него без всякого выражения. Он поджал губы и шагнул в сторону, поглаживая ружье.

Близнецы Хемас склонились над бродягой, взяли его под мышки и подняли.

Бедняга был в полуобмороке. Его кожа позеленела, лицо искажала судорога боли, а ноги словно не желали выпрямляться, делая слабые попытки прижаться к животу.

– Видите, судья, он не хочет идти, – сказал Томми Хемас. – Нам придется его подтащить. Не говорите потом, что мы его избивали.

Братья поволокли арестованного к отцовскому автомобилю. Констебль Хэкетт взял ружье и последовал за ними. Хьюб Хемас уже сидел за рулем, демонстрируя нетерпение.

Хэкетт открыл заднюю дверцу.

– Прошу садиться, – любезным тоном произнес Томми Хемас. Вдвоем с братом они втолкнули бродягу в машину головой вперед и сами вскочили следом. Хэкетт сел рядом с их отцом.

Автомобиль тут же дал задний ход и успел проехать пятьдесят футов, прежде чем дверцы захлопнулись.

– Простите, судья, – тихо сказал Джонни, – но я либо не буду лезть в чужие дела, либо сойду с ума.

Судья Шинн промолчал.

– Лучше бы я никогда не встречал ее! – вырвалось у Джонни.

Орвилл Пэнгмен садился в кабину своего грузовика. Остальные залезали в кузов.

– Садитесь со мной, судья, – окликнул старика Пэнгмен, нажимая на стартер. – В кузове вас будет трясти.

– Я поеду с остальными, Орвилл, – спокойно ответил судья.

Эдди Пэнгмен сел рядом с отцом.

Джонни молча помог старику забраться в кузов. Он собирался последовать за ним, когда грузовик неожиданно дал задний ход, и его едва не бросило под колеса. Джонни ухватился за цепь откидного борта, но, если бы ему не помогли судья и Феррис Эдамс, он бы не удержал цепь. Остальные не шевелились, с любопытством глядя на происходящее.

Голова у Джонни раскалывалась от боли.

Всю обратную дорогу до Шинн-Корнерс адвокат из Кадбери ныл по поводу утонувшего автомобиля и пытался выудить из Питера Берри цену за его извлечение из болота. Лавочник качал головой и отвечал своим елейным басом, что не может определить цену заранее, не зная, сколько времени займет работа и сможет ли его старый тягач вытащить машину, почти целиком погребенную трясиной, хотя, конечно, с радостью попытается. Вероятно, понадобится землечерпалка, так что это может обойтись дорого.

– Конечно, вы можете обратиться к Илайесу Уэрли в Кадбери, мистер Эдамс, но в его автомастерской цены очень высокие.

В конце концов Эдамс махнул рукой:

– Игра не стоит свеч. Как бы то ни было, я заказал новый автомобиль у Марти Зиллибера, а этот грабитель согласился снизить цену в счет сдачи старого всего на сто двадцать пять долларов. Разумеется, Марти, сказал я ему, машина прошла сто тридцать две тысячи миль, но после сотни тысяч я ее капитально отремонтировал, да и резина в отличном состоянии, так что она стоит больше ста двадцати пяти долларов. Но он уперся, так что черт с ней. Пускай об этом беспокоится страховая компания. Если они хотят истратить пару сотен на тягач и землечерпалку…

Очевидно, он напрочь забыл о своей тете.

Всю дорогу Джонни лежал на животе, свесив голову через борт, – его тошнило. Судья сидел рядом, глядя в сторону.

Когда они проезжали мимо хижины старика Леммона на Священном холме, дождь прекратился, и выглянуло солнце.

* * *

Автомобиль Хьюберта Хемаса стоял возле дома Фанни Эдамс перед церковью. Арестованного, Берни Хэкетта и троих Хемасов нигде не было видно.

– Где он? – осведомился судья Шинн, пробираясь сквозь толпу женщин и детей у церковных ворот. – Что они с ним сделали?

– Не волнуйтесь, судья, с ним все в порядке, – сказала Милли Пэнгмен. Ее золотые очки поблескивали на солнце. – Они посадили его в кладовую для угля в церковном погребе. Оттуда ему не выбраться!

– Слишком хорошо для него! – буркнула Ребекка Хемас.

– А Элизабет Шир побежала готовить ему чашку чая, – злобно сообщила Эмили Берри. – Чай! Я бы напоила его ядом! И еще принесла ему сухую одежду, словно церковь – это отель. Питер, иди домой и сними мокрые вещи!

– Не лучше ли вам всем пойти домой? – проворчал судья. – Здесь не место женщинам и детям.

– Домой? – взвыла старая Селина Хэкетт. – В такое время?

– У нас столько же прав находиться здесь, сколько у мужчин, судья, – резко сказала Пру Пламмер. – Никто не собирается уходить, пока этот кровожадный иностранец не получит по заслугам. Неужели вы не понимаете, что только милость Божья спасла меня от гибели? Сколько раз я говорила тетушке Фанни: «Не впускайте в дом грязных бродяг, которые скребутся к вам в кухонную дверь! Когда-нибудь вам это боком выйдет!» Но бедняжка меня не слушала. Вот и посмотрите на нее теперь!

– Я бы хотела подержать его за горло, – тихо произнесла Матильда Скотт. – Хотя бы несколько секунд.

Судья Шинн посмотрел на нее так, словно видел ее впервые.

На ступеньках церкви появились Хэкетт и Хемасы. Когда судья двинулся им навстречу сквозь группу женщин, Джонни заметил, что дочь Мерта Избела Сара и ее ребенок держатся с краю толпы. Лицо женщины казалось оживленным. Но эта оживленность исчезла, когда к ней подошел отец. Она отпрянула, схватив дочку за руку.

– Что все это значит, Берни? – осведомился судья. – Почему вы заперли его в кладовую для угля?

– Потому что у нас нет тюрьмы, судья, – ответил констебль.

– Он вообще не должен здесь находиться! Вы еще не уведомили коронера Барнуэлла?

– Я все обсудил с доком Кушменом. Док ждет нас в доме тетушки Фанни.

– Все, что может сделать доктор Кушмен, – это установить, что смерть произошла в результате криминального акта, и немедленно доложить об этом коронеру Барнуэллу в Кадбери, после чего дело перейдет в руки коронера. Он либо созовет жюри из шести присяжных…

– Судья. – Лицо Хьюберта Хемаса казалось высеченным из гранита, только скулы двигались, словно жернова, перемалывающие слова. – Девяносто один год Фанни Эдамс принадлежала этой деревне. Это наше дело, и никто не должен указывать нам, как вести деревенские дела. Вы важный судья, знаете закон, и мы будем благодарны вам за совет, как судье и соседу. Пускай коронер Барнуэлл приезжает сюда, а если ему понадобятся присяжные, пусть отбирает их здесь. Мы все сделаем по закону. Никто не собирается лишать этого иностранного подонка его прав. Он получит адвоката и будет иметь возможность защищаться. Но он не покинет Шинн-Корнерс ни при каких обстоятельствах.

Сзади послышалось одобрительное бормотание, подобное рокоту набегающей волны. От этого звука у Джонни закололо в затылке, и он ощутил новый приступ тошноты.

– Нужно организовать все как следует, соседи, – продолжал Хьюб Хемас. – Охранять арестованного день и ночь и не допускать к нему посторонних. Мы на целый час опоздали с доением. Пусть мальчики идут домой и займутся коровами. Мерт, ты можешь отправить Кэлвина Уотерса в твоем фургоне с Сарой и девочкой – он поможет им доить, а ты нам понадобишься здесь. Мы, мужчины, останемся и решим, что нам делать. Женщины пускай уведут малышей домой, накормят их и уложат спать. Дети постарше могут за ними присмотреть, а женщины пусть соберутся и приготовят общий ужин…

Джонни и судья каким-то образом оказались на периферии, наблюдая и слушая, но при их приближении люди сразу умолкали.

– Должно быть, это из-за меня, – сказал Джонни. – Хоть я и Шинн, но посторонний. Не будет ли легче, судья, если я упакую вещи и уберусь отсюда?

– Тебе бы этого хотелось, не так ли? – с презрением отозвался судья.

– Что вы имеете в виду?

Судья выглядел внезапно одряхлевшим.

– Ничего, Джонни. Ты тут ни при чем. Дело во мне. Я слишком много лет занимал судейское кресло в Кадбери, чтобы быть en rapport[20]20
  В согласии (фр.).


[Закрыть] с Шинн-Корнерс. Хьюб Хемас дал это понять.

От Ферриса Эдамса они узнали, что произошло в церковном подвале, когда арестованного посадили в кладовую для угля. Эдамс услышал это от Сэмюэла Шира, которого разыскал, чтобы обсудить организацию похорон тетушки Фанни. Мистер Шир присутствовал в подвале и настоял, чтобы заключенного, стучавшего зубами от холода и сырости, снабдили сухой одеждой. Принеся одежду, священник попросил констебля Хэкетта и Хемасов оставить его наедине с арестованным, но они отказались и велели бродяге раздеться. Но он либо не понял их, либо понял слишком хорошо, так как стал отчаянно сопротивляться. Близнецы Хемас сорвали с него одежду силой.

В пиджаке бродяги Берни Хэкетт обнаружил удостоверение на имя Джозефа Ковальчика – польского иммигранта в возрасте сорока двух лет, допущенного в США по специальной квоте для беженцев в 1947 году. В грязном носовом платке, привязанном к веревке, идущей вокруг голого тела Ковальчика, они нашли сто двадцать четыре доллара.

– Теперь все ясно, – фыркнул адвокат из Кадбери. – Мистер Шир говорит, что вчера во время приема у тети Фанни она отвела его в кухню и сказала, что летние платья Элизабет Шир сильно поизносились, поэтому пусть он купит жене новое. Она сняла с верхней полки шкафа, где держала пряности, банку из-под корицы, в которой оказались несколько купюр и мелочь. Когда мистер Шир запротестовал, тетя Фанни сказала ему: «Не беспокойтесь, мистер Шир, я не обеднею. Я храню здесь наличные на крайний случай. В этой банке сто сорок девять долларов с мелочью, и если я не могу истратить часть этих денег на новое платье для Элизабет Шир так, чтобы она об этом не знала, то что еще мне с ними делать?» Тетя Фанни вынула двадцать пять долларов и сунула их в руку мистеру Ширу. Только вчера в банке из-под корицы было сто сорок девять долларов, двадцать пять из которых тетя Фанни отдала Сэмюэлу Ширу, но сейчас в ней нет ничего – они уже проверили это, – а под нижней рубашкой Ковальчика были спрятаны сто двадцать четыре доллара, пахнущие корицей. Судья и я, как юристы, мистер Шинн, – сухо добавил Эдамс, – называем это косвенными уликами, но я бы сказал, что они чертовски убедительны. Не так ли, судья?

– В смысле кражи – да, Феррис, – ответил старик.

– Судья, он виновен, как сам дьявол, и вы отлично это знаете!

– Юридически – нет. Феррис, вы останетесь в деревне на этот вечер?

– Придется остаться. Я должен проследить за организацией похорон. Как только сюда прибудет коронер и разрешит мне уехать – надеюсь, это произойдет до ночи! – я попрошу Сая Муди из Комфорта забрать тело. А почему вы спрашиваете, судья?

– Потому что, – медленно ответил судья Шинн, – мне совсем не нравится то, что здесь происходит. Я вынужден обратиться к вам как к практикующему адвокату, присягнувшему поддерживать законы штата, отбросить личные чувства и помочь мне остановить… то, что затевается. Как родственник Фанни Эдамс, вы сможете оказать отрезвляющее воздействие на этих взбудораженных людей. Сегодняшний вечер может стать критическим. Я буду держаться в стороне. Попытайтесь уговорить их передать Ковальчика шерифу или полиции штата.

– Вашей чокнутой деревушкой управляет Хьюб Хемас, – проворчал адвокат. – Почему он ведет себя как Господь Всемогущий, судья? В чем тут дело?

– Во многих вещах, Феррис. Но думаю, в первую очередь в убийстве его брата Лейбана перед войной.

– Дело Гондзоли! Совсем о нем забыл. Присяжные в Кадбери оправдали его, верно? Тогда, судья, – Эдамс покачал головой, – боюсь, вы просите о невозможном.

– Сделайте все, что в ваших силах, Феррис! – Старик стиснул руку Эдамса и отвернулся, дрожа всем телом.

– Думаю, ваша честь, – заговорил Джонни, – мне лучше отвести вас домой, пока вы не заработали пневмонию. Вы когда-нибудь пробовали японский массаж? Вперед марш!

Но судья не улыбнулся.

* * *

Вечером они сидели на крыльце дома судьи, наблюдая за прибытием коронера Барнуэлла и грузовика, присланного владельцем похоронного бюро в Комфорте за телом Фанни Эдамс. Мрачное зрелище сопровождалось стрекотанием сверчков, писком москитов, гудением жуков, вьющихся вокруг единственного уличного фонаря в Шинн-Корнерс возле лавки Питера Берри. Близнецы Хемас, вооруженные дробовиками, бродили около церкви, как духи тьмы. Один из них патрулировал передний двор, а другой – задний.

Когда в десять вечера коронер округа Кадбери вышел из ратуши и начал пересекать Шинн-роуд, направляясь к припаркованному автомобилю, судья Шинн негромко окликнул его:

– Барнуэлл, подойдите сюда на минуту.

Массивная фигура коронера в удивлении застыла, затем Барнуэлл быстро зашагал по лужайке к дому судьи.

– Я думал, они вас повесили, судья Шинн! Что, черт возьми, нашло на эту компанию обнищавших фермеров и их жен?

– Об этом я и хочу с вами поговорить. Садитесь, Барнуэлл. Кстати, познакомьтесь с моим молодым кузеном, Джоном Шинном.

– Я слышал, что у судьи гостит давно потерянный родственник. – Коронер Барнуэлл пожал Джонни руку. – В хорошенькую же заварушку вы здесь попали. Судья, что творится в Шинн-Корнерс? Вы знаете, что они не хотят выдавать этого парня, Ковальчика? – Голос коронера звучал ошеломленно. – Почему?

– Боюсь, на то много причин, и притом весьма замысловатых, – вздохнул судья. – Но сейчас, Барнуэлл, нас должен беспокоить только сам факт их отказа. Что произошло в ратуше? Вы отобрали жюри?

– Да, и они принесли присягу должным образом. Ковальчика следовало отвезти в тюрьму и предъявить ему официальное обвинение. Но мне вручили мою шляпу и вежливо попросили убираться из Шинн-Корнерс. До сих пор не могу прийти в себя. Конечно, я загоню ваших деревенщин в их дворовые сортиры, как только смогу прислать сюда нескольких копов…

– Именно этого вам не стоит делать, Барнуэлл. По крайней мере, сейчас.

– Почему? – удивленно спросил коронер.

– Потому что это приведет к неприятностям.

– Кого это заботит?

– Меня, – ответил судья. – И вас тоже должно заботить, Барнуэлл. Я не преувеличиваю опасность. Спросите мнения постороннего. Джонни – бывший офицер разведки и не раз попадал в передряги. Что ты об этом думаешь, Джонни?

– Я думаю, – сказал Джонни, – что приводить вооруженных людей в эту деревню при нынешнем настроении ее жителей – любых вооруженных людей, коронер Барнуэлл, – означает напрашиваться на самые худшие неприятности, какие только видела Новая Англия со времен мятежа Дэниела Шейза.[21]21
  Шейз, Дэниел (1747–1825) – лидер восстания против англичан в Массачусетсе в 1786–1787 гг., участник Войны за независимость США.


[Закрыть]

– Как страшно, – иронически произнес Барнуэлл. – Впрочем, я верю, что вы говорите всерьез. Вот что я скажу вам, судья. У меня тоже есть свой долг, хотя мне едва ли пристало напоминать вам об этом, так как в нашем благословенном штате коронеры округа назначаются судьей Верховного суда, в чьем кресле вы сидите так долго. Таким образом, вы разделяете ответственность за мое назначение. Следовательно, вы заинтересованы в том, чтобы я исполнял свой долг до последней буквы закона. Сейчас мой долг – доставить Джозефа Ковальчика в окружную тюрьму, где этому сукиному сыну самое место. Я не собираюсь делать это лично, а намерен поручить это тем, чья обязанность помогать мне, – иными словами, полиции. Мятеж! – фыркнул Барнуэлл, сходя я крыльца. – Ложитесь спать и забудьте об этом. – Он сел в машину и поехал по Шинн-роуд в сторону Кадбери.

После ухода Барнуэлла судья и Джонни продолжили молчаливую вахту. Они видели, как жители деревни выходили из ратуши и шли по Фор-Корнерс-роуд к перекрестку, обсуждая доение коров и другие деревенские дела. Обязанности распределялись на общих основаниях между мужчинами и женщинами; автомобили и оружие также поступали в общее пользование. Одному поручалась забота о коровах Пэнгменов, другому – сменить Кэлвина Уотерса на ферме Избела, третьему – уход за Скоттами, пока Дрейкли дежурит в деревне. Судья и Джонни видели, как Берни Хэкетт впустил Ферриса Эдамса в дом тетушки Фанни, как старому Мертону Избелу дали ружье для охраны имущества убитой, как Хьюб Хемас и Орвилл Пэнгмен сменили Томми и Дейва Хемасов у церкви и как близнецы проехали в отцовской машине по Шинн-роуд, очевидно направляясь домой, чтобы поспать несколько часов. Каждый мужчина и крепкий парень в Шинн-Корнерс должен был дежурить четыре часа в определенном месте и в определенное время. Старшие дети вроде Дики Берри и Синтии Хэкетт бегали туда-сюда по таинственным поручениям. Свет в кухнях горел до полуночи, так как Милли Пэнгмен, Пру Пламмер и Эмили Берри готовили сандвичи и кофе для всех.

Наконец свет погас, перекресток опустел, дети исчезли, и деревня угомонилась. За исключением фонаря у лавки Берри и прожектора, освещающего территорию церкви, Шинн-Корнерс погрузилась в темноту. Слышались только звуки насекомых, лай собак Скоттов вдалеке и шаги часовых.

– Невероятно, – промолвил Джонни.

– Что? – Судья вздрогнул.

– Все это. Впервые я начинаю понимать Лексингтон, Конкорд[22]22
  Лексингтон, Конкорд – города, где состоялись знаменитые сражения Войны за независимость США.


[Закрыть] и «Бостонское чаепитие».[23]23
  «Бостонское чаепитие» (1773) – налет американских колонистов, переодетых индейцами, на три британских корабля в Бостонской гавани, выбросивших в море несколько ящиков с чаем в знак протеста против налогов на чай.


[Закрыть] Как могут люди так возбуждаться?

– Могут, если они во что-то верят.

– До такой степени? – Джонни засмеялся.

– Это доказывает, что они живы.

– Я тоже жив, – возразил Джонни. – Но мне хватает ума не высовываться. Чего ради? Старая леди мертва, да упокоит Господь ее душу, и ничто не вернет ее назад. К чему суетиться?

Качалка судьи скрипнула.

– Ты говоришь обо мне или о них, Джонни?

– Обо всех вас.

– Позволь рассказать тебе кое-что о людях вроде нас, – сказал судья. – Только тебе придется вернуться в куда более далекое прошлое, чем 1775 год, – более чем на три столетия, когда в Новой Англии формировалась пуританская натура. Например, к Майлсу Стэндишу,[24]24
  Стэндиш, Майлс (ок. 1584–1656) – британский поселенец в Массачусетсе, военный лидер Плимутской колонии.


[Закрыть] который по приказу отцов-пилигримов уничтожил поселение Маунт-Уолластон и выгнал Томаса Мортона за его разгульную жизнь и успехи в торговле с индейцами – по причинам моральным и экономическим, ради которых добрый пуританин готов рисковать жизнью. Или к экспедиции Джона Эндикотта[25]25
  Эндикотт, Джон (1588?–1665) – губернатор колонии в Массачусетсе в 1644–1665 гг.


[Закрыть] против индейцев-пеквотов в отместку за убийство Джона Олдема[26]26
  Олдем, Джон (1592–1636) – британский поселенец в Массачусетсе, убитый индейцами вместе с семьей.


[Закрыть] – к тому же у этих невежественных язычников кожа была другого цвета и они говорили по-английски с акцентом, если вообще говорили. Насколько я помню, люди Эндикотта уничтожили весь поселок и перебили всех пеквотов, взрослых и детей, каких только смогли найти. Пуритане становятся очень упорными, когда они возбуждены.

Джонни усмехнулся в темноте:

– Иными словами, они были свиньями.

– Они были людьми, – людьми со своими верованиями, правильными и неправильными. Руководствуясь этими верованиями, они совершали правильные и неправильные поступки. – Качалка перестала скрипеть. – Джонни, во что ты веришь?

В темноте Джонни почувствовал на себе взгляд старика.

– Вероятно, ни во что.

– Человек должен во что-то верить.

– Я не человек, а овощ, – засмеялся Джонни.

– И поэтому живешь растительной жизнью?

– Очевидно. – Джонни внезапно почувствовал себя слишком усталым, чтобы возражать. – Раньше я верил во многое.

– Не сомневаюсь, – сухо промолвил судья.

– И я тоже совершал поступки, руководствуясь своей верой. Отплыл за море, чтобы стать героем. Я знал, за что сражаюсь – за свободу и демократию против тиранов. Помните эти дни?

– Конечно.

– Я тоже, и очень жаль. Воспоминания мучительнее всего. Беда в том, что я неудачливый овощ. Мне ни в чем не везет. Это слегка меня беспокоит. Было бы приятно пустить корни где-нибудь на солнце и наблюдать за животной жизнью. Но я как роза из рассказа Роалда Даля.[27]27
  Даль, Роалд (1916–1990) – английский писатель.


[Закрыть] Когда ее срезали, она увяла.

– Продолжай, – сказал судья.

– Хотите слушать этот вздор? – Джонни зажег сигарету. – Ладно, слушайте. Думаю, я получил первый намек на то, что собираюсь стать недостающим звеном между фауной и флорой, когда увидел Хиросиму. Это был ад на земле. Знаете, что такое ад, судья? Ад – это когда тень человека отпечатывается на стене дома. Это радиоактивный кровоток. Это ребенок, чьи кости светятся, как рождественская елка. Данте не мог даже представить ничего подобного. – Джонни мрачно улыбнулся в темноте. – Поэтому я вернулся домой. Я чувствовал себя… не в своей тарелке, но приписывал это усилиям адаптироваться к мирной жизни. Я старался изо всех сил – пытался снова изучать право, пытался смотреть фильмы и телерекламу, пытался понять, почему растут цены и почему трудящиеся винят в этом предпринимателей, а предприниматели – трудящихся, пытался понять Организацию Объединенных Наций. Единственное, чего я не пытался понять, – коммунизм. К этому дерьму я никогда не испытывал симпатий. Но некоторые испытывали – я знал летчика-истребителя, на счету у которого было пятьдесят девять боевых вылетов и который, вернувшись, вступил в компартию, объясняя это тем, что хочет на что-то надеяться. Мне было отказано даже в этом. Я начал понимать, что надеяться не на что. А потом началась Корея… Я вам не наскучил?

– Нет, – сказал судья Шинн.

– На сей раз я не был героем – я просто хотел вернуться в знакомую обстановку. Однако я не переставал следить за тем, что происходит за пределами этого волдыря на теле Азии, и не видел ничего, что подталкивало бы меня в сторону фауны, совсем наоборот. А когда все закончилось – если это можно так назвать, – безнадежность просто перешла из одной фазы в другую. Но суть оставалась прежней. Снова телереклама, снова жалобы на цены и налоги, снова политиканы, обещающие райскую жизнь, снова речи в ООН и снова бомбы – все более и более разрушительные. Предположим, не было бы коммунистов. Все равно оставались бы Испания, Германия, арабы – целый мир, полный бедности, ненависти, алчности и амбиций. Оставались бы атомные и водородные бомбы, нервно-паралитические газы. Оставались бы любители сжигать книги и охотиться на ведьм. И никто не знает, сколько нам отведено времени, прежде чем бомбы начнут падать. Что же вы хотите от меня, судья? Чтобы я нашел работу, женился, завел детей, купил дом, поливал лужайку, копил деньги на колледж для сына и на собственную старость? Зачем?

Судья молчал.

– Ну, вы сами вызвали меня на откровенность, – виновато произнес Джонни. – Не возражаете, если я лягу спать?

Он вошел в дом и поднялся по лакированной лестнице в спальню, чтобы испытать на себе прощальный совет коронера Барнуэлла.

Спустя некоторое время судья Шинн последовал за ним.

* * *

Джонни проснулся от звука церковного колокола. «Какой приятный способ напомнить мне, что я решил посетить службу мистера Шира в воскресенье утром», – было его первой сонной мыслью. Но когда его чувства обострились, напоминание стало казаться слишком настойчивым. Старый колокол с его резким, металлическим лязгом звенел как сигнал пожарной тревоги в 1900 году.

Джонни встал с кровати и подошел к окну.

Со всех сторон к церкви бежали люди. Джонни увидел, как Берни Хэкетт выскочил из своего дома в южном углу, втискиваясь в воскресный пиджак и не выпуская при этом ружье. Питер Берри поднимался по Фор-Корнерс-роуд от своего дома за лавкой так быстро, насколько позволял его вес. Дети мчались отовсюду, сопровождаемые громко лающими собаками. Пэнгмены и Пру Пламмер семенили по Шинн-роуд, подгоняя друг друга. Два автомобиля вылетели на перекресток – один с юга, другой с запада, – едва не столкнувшись. Из одного вылезли Дейв Хемас, Мертон Избел и Кэлвин Уотерс, а из другого – Дрейкли Скотт с матерью. У церкви уже ждала группа людей. Джонни разглядел Сэмюэла Шира и его толстую жену, быстро идущих по лужайке от пасторского дома; их лица казались неестественно бледными.

В дверь постучал судья Шинн.

– Джонни, вставай!

– Что случилось?

– Кого-то поставили дежурить у полицейских казарм в Петунксите, под Комфортом. Он только что позвонил и предупредил, что полиция штата едет сюда. Черт бы побрал Барнуэлла!

Джонни кое-как оделся и поспешил вниз.

У церкви собрались уже все мужчины, женщины и дети деревни, за исключением инвалидов Скоттов и отшельника со Священного холма. Женщины и дети толпились на ступеньках. Мужчины и юноши выстроились перед ними дугой, прикрывая подход к церкви и подъезд к ее восточной стороне, где находились окна подвала. Судья Шинн и мистер Шир что-то внушали Берни Хэкетту. Феррис Эдамс околачивался поблизости, грызя ногти.

Джонни подходил к северному углу, когда две полицейские машины и частный автомобиль неторопливо подъехали к перекрестку по Шинн-роуд со стороны Комфорта. Оба полицейских автомобиля были переполнены; в частной машине находился только один человек.

Водитель частного автомобиля – крупный толстый мужчина в костюме из индейской жатой ткани в голубую полоску и новой соломенной шляпе – медленно вышел на дорогу, снял шляпу и вытер лысеющую голову голубым носовым платком в горошек. На его пиджаке под мышками темнели полумесяцы пота. Он окинул взглядом молчаливую толпу у церкви, потом посмотрел на одну из полицейских машин.

Вскоре к нему присоединился мужчина с рыжеватыми волосами и суровым красным лицом, в униформе капитана полиции штата и с револьвером в застегнутой кобуре.

Другие полицейские оставались в машинах.

Капитан и толстый штатский несколько раз медленно прошлись у церкви.

Джонни задержался у лошадиной поилки, но любопытство заставило его пересечь дорожку, отделяющую северный угол от церковной лужайки, и остановиться рядом с Ширами.

Полицейские высунули головы из окошек автомобилей, молча наблюдая за происходящим.

Капитан и гражданский остановились футах в десяти от ряда вооруженных мужчин.

– Доброе утро, судья Шинн. Привет, ребята, – заговорил толстяк. – Я услышал ужасные новости и решил поехать с капитаном Фрисби посмотреть, что мы можем сделать.

– Это шериф Мотлесс из округа Кадбери, – представил судья. – Констебль Берни Хэкетт, Хьюберт Хемас, Мертон Избел, Питер Берри, Орвилл Пэнгмен… Рад вас видеть, капитан Фрисби. Пожмите руки моим соседям.

Поколебавшись, полицейский и шериф шагнули вперед и обменялись рукопожатиями со всеми.

– А это мистер Феррис Эдамс, внучатый племянник тетушки Фанни, – продолжал судья. – Думаю, вы знакомы с шерифом, Феррис.

Адвокат молча пожал толстую руку.

– Не могу выразить, как меня это потрясло, мистер Эдамс, – сказал шериф Мотлесс, снова вытирая голову. – Я никогда не встречал старую леди, но ею гордился весь округ. Знаменитая художница делала честь деревне, штату и всей стране. Капитан Фрисби и я по пути из Комфорта заехали в похоронное бюро Сая Муди посмотреть на нее. Чудовищная жестокость! Человек, совершивший такое преступление, заслуживает не больше милосердия, чем бешеная собака. И я намерен позаботиться, чтобы он получил по заслугам как можно скорее! Верно, капитан Фрисби?

– Вам, ребята, больше незачем о нем беспокоиться, – сказал полицейский офицер. – Мы немедленно заберем его.

Он сделал выжидательную паузу.

Никто не сдвинулся с места.

Шериф Мотлесс в очередной раз вытер лоб.

– Я слышал, вы заперли его в церковном подвале. Отличная работа, соседи! Нам остается только спуститься туда, вытащить его и доставить прямиком в окружную тюрьму. Легчайшая охота на человека, о какой я когда-либо слышал. Верно, капитан?

– Очень благодарен вам за помощь. – Капитан Фрисби бросил взгляд через плечо на полицейские машины, но шериф подтолкнул его, и он отвернулся.

– Время идет, – заметил шериф, посмотрев на часы. – Думаю, ребята, вы хотите пойти в церковь. Если вы отойдете в сторону, пока люди капитана Фрисби вытащат этого подонка из подвала…

Шериф не окончил фразу. Никто из мужчин и женщин даже не шевельнулся.

Капитан Фрисби снова оглянулся, на сей раз нетерпеливо.

– Одну минуту, пожалуйста! – Судья Шинн подтолкнул вперед Ферриса Эдамса.

Адвокат из Кадбери смотрел на жителей деревни с почтительным дружелюбием, словно на присяжных.

– Соседи, – начал он, – вы все знаете меня. Я бываю в Шинн-Корнерс уже сорок лет, с тех пор, как моя тетя Фанни качала меня на колене. Поэтому мне незачем говорить вам, что в этой деревне никто больше меня не хочет видеть, как этот Ковальчик понесет наказание за свое преступление. Прошу вас передать его служителям закона, дабы они поместили его в одну из камер современной окружной тюрьмы, откуда ему не сбежать. Отойдите в сторону и позвольте офицерам исполнить свой долг.

Из толпы женщин в дверях церкви послышался пронзительный голос Ребекки Хемас.

– Чтобы присяжные округа Кадбери освободили его, как они освободили Джо Гондзоли, когда он убил моего деверя Лейбана?

– Но это была самозащита, – запротестовал Эдамс.

– Мы не отдадим его, мистер Эдамс, и точка, – заявил Хьюберт Хемас.

Судья Шинн прикоснулся к плечу Эдамса. Адвокат шагнул назад, пожав плечами.

– Прекрасные слова для председателя деревенского совета, – сказал судья. – Больше двадцати лет, Хьюб Хемас, Шинн-Корнерс обращалась к вам за указаниями. Как же ваши дети – все эти дети – научатся уважать закон, когда вы подаете им такой плохой пример?

Хемас передвинул свое ружье и сплюнул.