Текст книги "Потерянные души Уиллоубрука"

Автор книги: Эллен Вайсман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Норма между тем утробно рычала, голыми руками отдирая спинку стула. Щепки впивались ей в кожу, кусок дерева с особенно острыми краями проткнул запястье, разодрав его до мяса и залив кровью бедра и ступни. Она терзала стул до тех пор, пока у него не отломились оставшиеся ножки, а потом подобрала щепки и стала швыряться ими в санитаров, после чего рванулась к двери. Татуированный, уворачиваясь от летящих в него деревяшек, бросился за ней, догнал, схватил и завернул ей руку за спину, сморщившись от усилия, затем сделал то же самое со второй рукой. Норма снова начала кричать, не переставая. Подоспевшая санитарка сильно ударила ее по липу. Девушка замолчала, опустив голову, и осела на пол. Татуированный поднял ее и отнес на кровать; за ней потянулся красный след из кровоточащего запястья. Очутившись на матрасе, пациентка снова попыталась вскочить, но санитарка села ей на живот, а татуированный схватил за руки.

– Норма, Норма, – сказала санитарка, покачивая головой; ее курчавое афро покачивалось вместе с ней. – Что ты устроила? Тебе наконец разрешили вернуться в палату, а ты вон что вытворяешь?

Норма глядела на нее, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы.

– Хочешь снова спать тут? – спросила санитарка. – Или пусть тебя накажут?

Норма затрясла головой:

– Не надо наказывать, нет-нет.

– Будешь хорошо себя вести? – уточнил татуированный санитар.

Наконец Норма кивнула и сдалась. Она отвернулась, закрыв глаза; руки и ноги обмякли. Санитарка поднялась с кровати, а татуированный медленно отпустил Норму и шагнул назад. Они оба утерли взмокшие лица и некоторое время стояли, переводя дух.

– Принеси бинты, – сказала наконец санитарка. – Не то она тут кровью весь пол загваздает.

Татуированный кивнул и, как огромный робот, механически зашагал через палату к двери, в сторону Сейдж. Пациентки расступались перед ним – по крайней мере, те, кто его заметил.

Когда суматоха улеглась, Леонард стал подталкивать Сейдж к кровати Розмари, уворачиваясь от непослушных рук и ног и обходя темные лужи. Когда татуированный санитар миновал три кровати, Леонард окликнул его:

– Эй, Уэйн! Смотри, кого мы нашли.

Уэйн? Сейдж насторожилась, не ожидая так скоро услышать это имя.

Татуированный обернулся и наморщил лоб.

– И где она была в этот раз?

– Да хрен знает, – пожал плечами Леонард. – Мы с Вик решили, что это ты нам должен сказать.

– Ага, щас, – буркнул Уэйн, недобро взглянув на него. – Вы бы завязывали со своими долбаными сплетнями. Как две кумы старые.

Он поднял с пола какую-то девочку, швырнул ее на кровать и снова направился к выходу.

Сейдж потупилась, не решаясь встретиться с ним взглядом. Только этого не хватало: единственный человек, кто может что-то знать о ее сестре, выглядел так, словно ему ничего не стоило оторвать кому-нибудь башку. Когда он отошел за пределы слышимости, она спросила Леонарда:

– Почему вы думаете, что он может знать, где Розмари?

– Дурочку мне тут не валяй, – отрезал тот. – Сама знаешь почему.

– Нет, не знаю. Клянусь, я понятия не имею.

– Ну-ну, как скажешь.

Он продолжал направлять ее между двумя рядами железных кроватей, мимо расползающейся лужи Норминой крови. Курчавая санитарка теперь сидела на матрасе рядом с Нормой, держа ее за запястье, и вытаскивала занозы у нее из ладони.

– Видела эту хрень? – спросил Леонард. – Теперь вспомнила что-нибудь?

Сейдж покачала головой, слишком подавленная, чтобы ответить.

Девочки и девушки, еще способные осознавать окружающий мир, смотрели на нее сочувственно и понимающе. Одна засмеялась, наклонилась к соседке и что-то прошептала ей, прикрывая рот ладонью. Другая сильно дернула Сейдж за волосы. Сейдж вскинула руку, пытаясь защититься, и съежилась, мечтая уменьшиться. Кто-то ледяными пальцами провел ей по щеке. Какая-то девушка встала и последовала за ней и Леонардом в конец ряда, где на предпоследней кровати сидела девочка-подросток, молча наблюдая за происходящим. На вид ей было около пятнадцати или шестнадцати лет, пронзительные голубые глаза выделялись на покрытом шрамами лице, мраморно-красном, как кусок замороженной говядины. Еще больше шрамов покрывали с одной стороны шею и руку.

Когда Леонард поравнялся с кроватью Розмари. Сейдж удалось заглянуть в облицованную кафелем боковую комнату, куда забегала Норма. Вдоль одной стены тянулся ряд раковин и низко подвешенных унитазов без крышек, вдоль другой – полдюжины стальных тачек. По большей части унитазы были со сколами и в трещинах; из некоторых через край свисала грязная туалетная бумага. Коричневые потеки и желтые лужи, казалось, покрывали почти все поверхности: пол, раковины, стены. С трудом сдержав тошноту, Сейдж повернулась к окну. Наступила ночь, снаружи мело, густой пеленой быстро падали хлопья снега. Ветер стонал у затянутых льдом окон, наметая сугробы между стеклом и поцарапанным листом плексигласа, прикрывающим раму изнутри: кто-то явно уже замышлял разбить окно и выпрыгнуть наружу. Впервые за это время Сейдж осознала, как холодно в палате, и вспомнила, что осталась без куртки.

– Не знаете, куда дели мою куртку? – спросила она Леонарда. – Такая коричневая, замшевая, с…

– Не-а, – оборвал он. – Не видел, когда мы тебя забирали.

– Но я приехала сюда в ней. Вы могли бы мне ее принести?

Он саркастически хохотнул.

– Прикалываешься, да? Ты же знаешь, как оно тут: что упало, то пропало. Кроме тебя, конечно. Ты какое-то странное исключение из правил, точно кошка с девятью жизнями.

– Это потому, что я не Розмари. Мою сестру еще не нашли.

– Ага-ага, – скривился он. – Ты мне уже всю плешь проела своей сестрой.

– Может быть, найдутся свитер и туфли какие-нибудь? Тут ужасно холодно.

Леонард закатил глаза.

– Ты что, видишь, чтобы здесь где-нибудь валялись лишний свитер или пара ботинок? Садись давай.

Сейдж посмотрела на кровать, отыскивая на тонком грязном одеяле самое чистое с виду место, затем выполнила требование. Матрас был жестким и комковатым, рама кровати почти выступала надето краями. В ногах, как свитер, небрежно брошенный после школы, валялась запятнанная смирительная рубашка. Сейдж невольно представила себе Розмари в этой рубашке, беспомощную и испуганную, тонкие руки сестры, зафиксированные вокруг талии кожаными ремнями. Она уже собиралась попросить Леонарда убрать эту рубашку, когда он взял ее в руки.

– Ну вот, ты снова на месте, – сказал он. – Мне тебя скрутить или будешь на этот раз сидеть спокойно?

Она помотала головой:

– Буду сидеть спокойно.

– Молодец. Больше никто твою хренотень терпеть не будет, слышишь? А уж тем более Марла и Уэйн.

– Кто это, Марла?

Ее собеседник указал на санитарку, ухаживавшую за Нормой:

– Как можно забыть Марлу? Сама знаешь, с ней шутки плохи.

Благодарная за предупреждение, Сейдж посмотрела на курчавую толстуху, затем перевела взгляд на Леонарда, в тысячный раз пытаясь придумать нужные слова, чтобы он – или хоть кто-нибудь – поверил ей. В голову ничего не приходило.

– Когда я снова увижу доктора Болдуина? – спросила она вместо этого.

Леонард хмыкнул.

– А мне, блин, почем знать? Наверное, когда в следующий раз отсюда сдернешь – о чем я бы на твоем месте даже не мечтал.

– А уроки как же? – спросила она. – Есть у нас завтра какие-то уроки? – Может, хоть учитель выслушает ее.

– Уроки?

Она кивнула.

Санитар недоверчиво покачал головой.

– Слушай, ты мне тут под дурочку не коси и голову не морочь. Хватит с меня. – Он бросил рубашку в ноги кровати и ушел.

Глядя ему вслед, Сейдж почувствовала, как по телу расползается странное онемение, смешанное с нарастающей паникой, леденя ноги, руки и сердце. Что он имел в виду, говоря, что она не увидит доктора Болдуина, если только не попытается снова сбежать? Ведь врачи регулярно осматривают пациентов, разве нет? Ей необходимо снова увидеть доктора Болдуина. Или любого другого врача. И поскорее.

Сейдж уже занесла ноги на край кровати, чтобы свернуться калачиком, сделаться меньше, исчезнуть совсем, но потом заметила, до чего грязные у нее ступни. И вытереть нечем. Она встала и посмотрела на одеяло: в ногах оно было явно грязнее. Приподняв одеяло, Сейдж заглянула под него. Матрас тоже был запачкан, но не так, как одеяло. Розмари, видимо, вытирала ноги о верхнюю часть одеяла, перед тем как укрыться. Сейдж снова села и тоже вытерла ступни о край одеяла, стараясь не притрагиваться к пятнам. Затем она села на середину матраса, обняв руками колени, охваченная ужасом.

Вернувшись в палату с бинтами для Нормы, Уэйн покосился на Сейдж, затем быстро отвел глаза. Не в состоянии определить выражение его лица – злоба или тревога, – она решила было встать, подойти к нему и расспросить о Розмари. Но с чего начать и что сказать? Если она выведет его из себя, как недавно Леонарда, то ничего не добьется. Но прежде чем она успела принять решение, Уэйн отдал бинты Марле и снова ушел.

Перевязав Норме запястье, Марла подошла к плексигласовой кабинке возле двери в палату, уселась там и положила руку на выключатель.

– Так, дамочки! – крикнула она. – Через пять секунд выключаем свет.

Увидев, что дееспособные девочки и женщины в своих кроватях забираются под одеяла, Сейдж последовала их примеру. Через несколько секунд в палате стало темно. Сейдж легла и закрыла налитые слезами глаза, чувствуя, как каждый удар сердца взрывом отдается у нее в голове. Потом заткнула уши, чтобы отгородиться от окружающих звуков человеческого страдания, молясь, чтобы крайнее изнеможение одолело ее и позволило погрузиться в сон. Тут что-то поползло вверх по ноге, щекоча кожу; еще что-то взобралось по шее. Она смахнула неведомых тварей, стараясь не думать об их происхождении. В отличие от лечебных процедур, шприцев и туннелей, насекомые в список ее страхов не входили – а по сравнению с Уиллоубруком любые ужасы теперь и вовсе выглядели смешными, – но не хотелось бы оказаться под одним одеялом с тараканами или какими-нибудь другими паразитами. Она встала, встряхнула одеяло и вытерла руки о матрас, затем вернулась в постель. Когда спустя несколько мучительных часов пришел милосердный сон, Сейдж кое-как задремала, и кошмары о том, как за ней по туннелю гонится Кропси, чередовались с грезами о том, что она выпивает и веселится с Ноем и подругами. И, конечно же, с Розмари,

Глава пятая

Пронзительный вопль прорезал воздух. Сейдж вздрогнула и открыла глаза. Резкий свет люминесцентных ламп проник сквозь тонкое одеяло у нее над головой. С трудом вдыхая густой, словно шерсть, затхлый воздух, она почувствовала, как страх новой тяжестью навалился на душу. Плечи и руки ломило: съежившись под одеялом, Сейдж полночи пыталась спрятаться от других обитательниц, молясь, чтобы ее не трогали. Погасив свет, Марла осталась в плексигласовой кабинке, но не делала ничего, чтобы прекратить плач, крики, ругань и лепет обитательниц палаты, не смолкавшие всю ночь. Вместо этого она просто сидела, читала, дремала или отхлебывала из серебристой фляжки. В какой-то момент Сейдж показалось, что кого-то серьезно ранили: крики продолжались, казалось, целую вечность. Она приподнялась и оглядела темную палату, пытаясь определить источник возни, но ничего не вышло. Марла и вовсе не обратила внимания на вопли. Наконец они мало-помалу стали стихать, а потом и вовсе смолкли.

Теперь глубоко внутри Сейдж клокотала тревога, и трепещущая искра быстро превращалась в пламя. У нее тряслись руки, стучало в затылке, очень хотелось курить. Она отбросила одеяло и села, опасаясь, что ее сейчас стошнит. Что-то поползло по ноге, и она снова смахнула его, не приглядываясь, что это было и куда оно делось, а затем стала протяжно и глубоко дышать, пытаясь успокоиться. Девушка на соседней кровати пела «Кольцо вокруг розочки»[6]6
  Детская хороводная песенка времен Великой Лондонской чумы 1665 года. В тексте описываются симптомы чумы, в частности красная круговая сыпь.


[Закрыть], снова, и снова, и снова. Замолчи, думала Сейдж про себя.

На другом конце палаты у входа в кафельную комнату стояла Марла, покрикивая:

– Подъем, дамочки! Сегодня помывочный день. Вы порядок знаете. Кто слышит меня и может встать, раздевайтесь, подходите и ждите своей очереди.

У входа в кафельную комнату с десяток голых обитательниц лежали в стальных тачках, другие раскачивались, плакали и суетливо подергивались, сбившись в кучку у стены. Еще больше голых девушек сидели на унитазах, ссутулившись, с плачем и стенаниями, или уронив голову на руки. Другие стояли у противоположной стены, подняв руки и сгорбив плечи, и поворачивались кругом, пока санитарка в дождевике окатывала их из шланга. После небрежного омовения она выстраивала промокших обитательниц в ряд, кое-как обтирала их одним и тем же полотенцем и отсылала к кроватям одеваться. Марла, прихрамывая, расхаживала туда-сюда, помогала сидящим на унитазах подтираться и отводила их мыться. Рассадив очередную группу по унитазам, она вкатывала тачки с недееспособными девочками в душевую и передавала пациенток с рук на руки санитарке в дождевике. Выйдя из душевой, Марла остановилась, скрестила руки на бочкообразной груди и посмотрела на девушку, которая лежала в тачке, перекинув одну ногу через край.

– Боже праведный, Шейла, – хихикнула санитарка, – где твоя скромность?

Подцепив ногу Шейлы. Марла сдвинула ей колени и покатила тачку в душевую. Вывезя оттуда пациентку, санитарка перевалила ее на кровать и оставила лежать, голую и дрожащую. а сама втащила в тачку другую, раздела ее и сложила одежду на матрасе. Как только Марла отвернулась, пациентка с соседней койки выхватила из кучи платье и спрятала себе под подушку.

Пересадив других обитательниц в тачки и отвезя их мыться. Марла начала обходить кровати с бельевой тележкой, убирая испачканные пеленки и одежду. У кровати Сейдж она остановилась. Сейдж сидела, накинув на плечи тонкое одеяло.

– Идем, красавица, – приказала Марла. – Не усложняй мне жизнь с самого утра. Ты знаешь, я с тобой цацкаться не стану.

Сейдж хотелось по-маленькому, но она твердо решила терпеть как можно дольше: вдруг все-таки выяснится, кто она такая, и ей не придется пользоваться здешним отвратным сортиром.

– Мне не нужно в туалет, и душа тоже не нужно, – сказала она. – Я вчера помылась. Дома, в своей квартире. – Это была неправда, но Сейдж намеревалась отстаивать свою позицию.

– Угу, – сказала Марла, придвигаясь к ней. – Кто бы сомневался.

Сейдж отпрянула, уворачиваясь.

– Я не Розмари. Я Сейдж, ее сестра, мы с ней близнецы.

– Вон как! – ухмыльнулась Марла. – А я обратно забыла. – Она нетерпеливо поманила Сейдж к себе: – Вставай давай и раздевайся, потом на горшок и мыться. Кто его знает, когда будет следующая помывка.

– Я говорю правду, – возразила Сейдж. – Пожалуйста, выслушайте меня. Я знаю, что моя сестра пропала. Если доктор Болдуин позвонит моему отчиму, тот…

Не успела она закончить, как Марла схватила ее за плечи, швырнула лицом вниз на кровать и принялась стаскивать с нее одежду. Сейдж изворачивалась и брыкалась, пытаясь оттолкнуть чужие руки, но без толку: Марла была здорова как бык. Стиснув зубы, она схватила Сейдж за шею и крепко придавила к матрасу, как камень бабочку.

– Я предупреждала, – рявкнула она. – Старушка Марла с тобой сегодня возиться не будет. А теперь будь паинькой и ступай в душ. Или я позову сестру Вик, и она даст тебе кой-чего успокоительного. Выбирай.

Вцепившись в ее руку, Сейдж задыхалась, ловя ртом воздух.

Марла надавила сильнее:

– Перестанешь говниться?

Сейдж кивнула, раскрывая и закрывая рот, как умирающая рыба. Наконец Марла освободила ее. Сейдж повернулась на бок, прижав руку к горлу, кашляя и даваясь рвотой.

– Вставай, – приказала Марла.

Сейдж сползла на край матраса и нетвердо встала, все еще кашляя и держась за горло.

Марла уперла руки в бока и уставилась на нее:

– Ну что, сама разденешься или мне тебя обслужить?

Сейдж помотала головой, дрожащими пальцами расстегнула юбку, сняла ее и положила на кровать; стянула через голову вязаный жилет и блузку, тоже положив их на кровать, затем расстегнула лифчик и стащила его, прикрывая рукой грудь.

– Поживей, красавица, – велела Марла, – я не собираюсь весь день с тобой валандаться.

По-прежнему прикрывая грудь, Сейдж одной рукой стянула трусы и переступила через них, пылая от стыда и страха. Затем, пытаясь загородить пах, затолкала одежду под подушку сестры. Здравый смысл подсказывал ей. что никто, кроме Марлы, не обращает внимания на ее наготу, ведь почти все остальные тоже раздеты, но это не помогало.

Марла указала на душевую:

– Ступай туда. И не вздумай опять фордыбачить, не то напущу на тебя сестру Вик. Слышишь меня?

Кивнув, Сейдж направилась в кафельную комнату, лавируя между кроватями, каталками, тележками и тачками, пробираясь среди голых, кричащих, рыдающих, хохочущих девочек и девушек. От слез у нее все плыло перед глазами, но она старалась посматривать под ноги, чтобы не ступать в желтоватые пятна и коричневые лужи. Марла шла следом, прихрамывая и вылаивая приказы другим пациенткам. Когда пришла очередь Сейдж войти в кафельную комнату, она, задержав дыхание, приблизилась к ряду унитазов. Марла попыталась спустить воду в некоторых из них, но тщетно: туалетная бумага и экскременты заполняли почти каждую чашу. Некоторые унитазы были забиты бумажными полотенцами и матерчатыми пеленками. По углам шныряли тараканы.

– Туда вон садись, – велела Марла, показывая на свободный унитаз. – Теперь некогда кочевряжиться.

Сейдж отрицательно помотала головой.

Разъяренная Марла направилась к ней, зло и жестко поджав губы. Не дожидаясь побоев, Сейдж подошла к унитазу, зажмурилась и присела, пытаясь помочиться, но у нее ничего не вышло, хотя мочевой пузырь просто разрывался. Не в силах больше задерживать дыхание, она вдохнула, и легкие снова наполнились отвратительной вонью фекалий, обжегшей ноздри и горло. Веки набухли слезами гнева и омерзения; Сейдж сморгнула их и наконец расслабила мочевой пузырь. Закончив, она огляделась в поисках чистой туалетной бумаги, но ничего не обнаружила. Тем временем Марла сдернула с унитаза какую-то девочку и отволокла ее к санитарке в дождевике, после чего направилась к Сейдж. Выпрямившись, та торопливо прошла к стене душевой и стала ждать, пока ее окатят из шланга.

Когда настал ее черед, Сейдж, отплевываясь и разбрызгивая воду, попыталась прикрыть ладонями лицо и грудь от обжигающей ледяной струи, но служительница задрала ей руки вверх и грубо развернула. Вода захлестала по голове, спине и ягодицам Сейдж. Когда с ней закончили, санитарка в дождевике промокнула ее мокрым насквозь полотенцем и перешла к следующей обитательнице. Марла отослала Сейдж назад на кровать и приказала одеваться.

Дрожа и стуча зубами, Сейдж сделала, как ей велели. Счастливые обладательницы одежды, которые были в состоянии самостоятельно обслужить себя, с трудом влезали в платья, блузки и юбки, а прочие пациентки, беспомощные и забытые, лежали рядом со своими скомканными вещами. Некоторые, не утерпев, снова ходили под себя. Вернувшись к своей койке, Сейдж, дергая и растягивая ткань, надела белье и одежду на еще мокрое тело, завернулась в тонкое одеяло и села на кровати, растирая руки и ноги, чтобы согреться.

Она смотрела на дверь, молясь, чтобы кто-нибудь вошел и признал, что произошла ошибка: доктор Болдуин снова позвонил Алану, тот все объяснил, и теперь она может ехать домой. Жетон на автобус найдется в кабинете врача вместе с замшевой курткой и сабо, которые она потеряла в приемном покое, и доктор Болдуин извинится перед ней. А может быть, Алан уже едет сюда забирать падчерицу. Конечно, он будет в бешенстве, что пришлось суетиться, но ей было все равно, лишь бы он увез ее отсюда. В глубине души Сейдж понимала, что просто тешит себя иллюзиями, но это была единственная оставшаяся у нее надежда.

Как только все обитательницы были политы из шланга, облачены в подгузники и одеты, Марла, прихрамывая, стала обходить палату, покрикивая и сдергивая с кроватей тех, кто мог стоять, а остальных перекладывая в каталки и тележки. Затем она погнала всех к двери.

– Давайте! – кричала она. – Шевелитесь. Пора двигаться.

Пока Марла отпирала двустворчатые двери, санитарка в дождевике принялась мыть пол, распространяя резкий дух антисептика. Сейдж втайне радовалась, что покидает палату. Может, она найдет того, кто ее выслушает. Но туг покрытая шрамами девушка с соседней кровати тоже встала, все еще не одетая, и повернулась лицом к Сейдж, загородив ей проход. Мозаично-красное пятно растекалось у нее по лицу и шее, доходя до плеча и частично сползая на грудь. Держа в руках платье с фиолетовым верхом и юбкой в сиреневых цветочках, соседка хмуро смотрела на Сейдж.

– Я его пока не хочу надевать, – заявила она. – Но другое кто-то стащил, а из прачечной еще несколько недель ничего не принесут.

– Сочувствую, – отозвалась Сейдж, не зная, что еще сказать.

– Это мама мне прислала, помнишь? И я спрятала его под матрас, хотела сберечь до тех пор, когда она опять приедет.

Когда девушка сказала, что мать снова навестит ее, Сейдж не могла не подумать о Розмари: сколько дней, недель, месяцев, лет провела сестра в ожидании визита матери? Сколько раз приходила в отчаяние, тоскуя по той, кто никогда не придет?

– Мама тебя часто навещает?

– Где там часто, сама же знаешь, – пожала плечами девушка. – С того раза два года прошло. И я без понятия, когда она опять появится, но перед отъездом мама сказала: «Тина, я очень скоро приеду, так что веди себя хорошо. И смотри, чтобы на тебе всегда было красивое платье».

Сейдж внутренне содрогнулась. Два года? Почему эта бедняжка думает, что ее мать вообще когда-нибудь вернется?

– Давно ты здесь? – спросила она.

Тина с удивлением покосилась на нее, словно глупее вопроса не слышала.

– А чего ты вдруг спрашиваешь? Мы же давно договорились, что тут трудно сказать, когда и что случилось. Но сдается мне, лет восемь уже, как мама ушла, а папочка меня кипятком окатил. А может, чуть больше.

О господи. Так вот откуда у нее шрамы. Но восемь лет? Значит, она была совсем маленькая, когда произошла трагедия.

– А почему твой папа так с тобой поступил?

– Сама знаешь почему. Потому что я слабоумная и надоела папочке.

Сейдж не знала, что сказать. Неужели отец мог намеренно изувечить родную дочь? И как бедной Тине удалось восемь лет оставаться нормальной в таком ужасном месте? Если, конечно, она нормальная.

– Да нечего расстраиваться, – заметила Тина. – Ты здесь не первый день и понимаешь: я не единственный ребенок из распавшейся семьи, который тут застрял. – Она указала на девочку лет семи-восьми, которая, опустив голову, плелась к двери. – Взять вот Джинни. Она появилась, пока тебя не было. Папаша привез ее в Уиллоубрук в большом крутом кадиллаке, вышвырнул и сказал, что больше и слышать о ней не хочет. пусть хоть помрет. А у нее, блин, шарики все до одного на месте. – Тина натянула через голову фиолетово-сиреневое платье и продела руки в рукава. – Наверное, лучше я хоть это надену, чем голяком ходить. А ты опять в яме была?

Сейдж не могла отвести глаз от Джинни: отупевшая и жалкая, она двигалась как зомби в череде других обитательниц. Неужели угрозы отправить непослушного ребенка в Уиллоубрук тоже правда? Сколько здесь таких же, как Джинни, – здоровых детей, попросту брошенных родителями? Мало того: у запертых тут маленьких пациентов нет никаких шансов попасть к опекунам или в приемную семью. А если им удается выжить и выбраться отсюда, смогут ли они снова почувствовать себя нормальными?

Тина помахала рукой перед лицом Сейдж:

– Эй, ты здесь?

Та помотала головой, отгоняя страшные мысли.

– Извини. Что ты сказала?

– Я говорю, ты опять в яме была?

– В яме?

– Ну ты знаешь. Изолятор. Резиновая комната. Яма.

Сейдж опять помотала головой:

– Нет, я не была в яме.

– Тогда в научном отделении? Говорят, там чистые полы и занавески на окнах. И еще игрушки, и вилки с ложками, и бумага, чтобы писать.

– Научное отделение? Что это?

Тина пожала плечами.

– Ну, там опыты ставят. А какие, не знаю.

– На пациентах?

– Ага, – подтвердила Тина. – Поэтому им там дают игрушки и всякое такое.

По спине у Сейдж пробежал мороз. Какие еще слухи о Уиллоубруке окажутся правдой? Она уже собиралась сообщить Тине, что на самом деле она не Розмари, а ее сестра-близнец, но передумала. Тина может ей не поверить. А если соседка по койке была подругой Розмари, из нее можно выудить что-нибудь полезное. Попытайся Сейдж убедить ее, что Розмари все еще не нашлась, Тина может запутаться, перестанет ей доверять и замкнется.

Девушка скорчила гримасу.

– Ладно, не хочешь – не говори. У всех свои секреты.

Она улыбнулась, и Сейдж увидела перед собой ту, прежнюю девочку, невинную и полную надежд на будущее, которой Тина когда-то была. Сейдж стало больно, и она опять подумала о Розмари.

– Кстати о секретах, – сказала она, – что ты знаешь об Уэйне? Я про того, который лысый и с татуировками.

Тина нахмурилась.

– В смысле, что я о нем знаю? Он противный и злой, и все его боятся. Это все, что мне нужно знать.

– Но почему Леонард и сестра Вик говорят, что он может быть в курсе, где… – Она осеклась. – Почему они думают, будто ему известно, где я была?

– Так все же знают, что он к тебе неровно дышит. Вот, наверное, и решили, что он умыкнул тебя отсюда.

– И я бы с ним пошла?

Тина еще сильнее сдвинула брови.

– Да что, блин, с тобой такое? Головой стукнулась и все забыла? Конечно, ты бы с ним не пошла! Не по своей воле, во всяком случае. – Затем ее глаза тревожно расширились. – Они там с тобой что-то делали? Лоботомию или еще какие опыты? Ты поэтому ничего не помнишь?

Сейдж покачала головой.

– Нет, ничего такого. Я просто… Просто у меня сейчас мысли путаются, только и всего.

– Ну тогда не переживай, скоро память вернется. Или ты сама не хочешь, чтобы она вернулась? – На мгновение ее глаза затуманились печалью, затем она снова улыбнулась.

Сейдж попыталась ответить, но улыбка вышла слабой и кривой. И все же оказалось приятно узнать, что хоть кто-то был на стороне Розмари.

– Глупо, наверное, прозвучит, но как по-твоему: он меня куда-то уводил? Или ты знаешь, куда я могла пойти? Что-то ничего не помню.

– Прости, – ответила Тина, – не знаю. Ты без конца повторяла, что собираешься сбежать отсюда. И все. Я думала, ты не всерьез.

Сейдж задумалась. А вдруг Розмари и сбежала в конце концов? Допустим, Уэйн ей помог или она сама справилась. Последнее казалось более вероятным после слов Тины про Уэйна: вряд ли он смог бы вытащить ее отсюда, брыкающуюся и визжащую. Но куда пошла сестра? И как выжила?

Потом Сейдж посетила новая мысль, и сердце у нее сжалось. А вдруг Розмари сейчас лежит мертвая где-нибудь в лесу и снег постепенно заносит ее?

– Слушай, – сказал она соседке, – наверное, это еще один идиотский вопрос, но нельзя ли тут где-нибудь сигареткой разжиться?

Спрашивать, скорее всего, не имело смысла: даже если она сможет свистнуть где-нибудь сигарету, ей здорово влетит, когда застукают, – но попытаться-то можно. Сейдж отчаянно хотелось успокоить нервы.

Тина скрестила руки на груди и смерила ее суровым взглядом.

– И на что тебе такая гадость?

Сейдж дернула плечом.

– Не знаю, просто попробовать.

– Ну, это было бы реально глупо. Да и не знаю я ничего насчет сигарет. У тебя точно в мозгах не копались, пока ты пропадала?

Марла окликнула их через комнату:

– На выход, дамочки! Хватит дурака валять, шевелитесь!

Тина оглянулась через плечо, схватила Сейдж за руку и потянула к двери:

– Идем, нам пора.

Вздрогнув, Сейдж выдернула руку. Тина обернулась к ней, на лице у нее застыло растерянное, болезненное выражение.

– Что такое? – спросила она.

– Я не… – начала Сейдж, но остановилась. Она не могла честно объяснить, почему отстранилась: это было бессмысленно и жестоко. Позволить Тине взять ее за руку означало признать, что она одна из них – одна из страдающих душ, которые называют Уиллоубрук своим домом. А она никогда не станет одной из них. Она не позволит такому случиться.

– Извини, – пробормотала она, – мне что-то нездоровится, не хочу тебя заразить.

– Фигово, – скривилась Тина. – Надеюсь, тебе скоро полегчает. Вообще-то я очень рада, что ты вернулась.

– Спасибо, – сказала Сейдж. Не успела она спросить, куда они идут, как Тина повернулась и направилась к двери. Сейдж, сцепив руки, пошла следом, надеясь, что не расстроила единственного человека, который отнесся к ней по-доброму с тех пор, как она попала сюда. Ей нужен был союзник, старожил, которые знает в Уиллоубруке все ходы и выходы и сумеет помочь найти Розмари. Впрочем. Сейдж и в самом деле подташнивало от голода и страха. Затем ее осенило: а если сказать кому-нибудь, что она заболела? Может, ее отведут к врачу и это окажется не доктор Болдуин?

У двери она подошла к Марле, держась за живот. Та только что разняла двух девушек, с визгом таскавших друг друга за волосы, и теперь стояла между ними, раскинув руки, как рефери между двумя бойцами.

– Извините за беспокойство, но…

– Что такое? – спросила Марла, угрюмо глядя на нее.

– Мне кажется, я приболела, – сказала Сейдж. – Мне нужно к врачу. – Она согнулась и сморщилась, всем своим видом показывая, что ей больно.

Марла бросила на девушек грозный взгляд, затем опустила руки и оглядела Сейдж с ног до головы, поджав губы.

– Тебя надо подштопать?

Сейдж помотала головой.

– Помираешь?

Она снова помотала головой.

– Ну и отлично, – сказала Марла, – правила тебе известны. Крови нет, кости целы, помирать не собираешься – значит, никаких докторов. – Она махнула в сторону деревянных тележек, выстроившихся вдоль дальней стены: —А теперь займись делом и бери каталку.

– Но у меня ведь живот болит, – возразила Сейдж. – А если аппендикс вот-вот лопнет или селезенка порвана?

Марла уперлась кулаками в бедра.

– Опять мое терпение испытываешь, красавица? Какая чокнутая муха тебя укусила, пока ты болталась там, где болталась, и занималась тем, чем занималась? Забыла, кто здесь главный? А теперь ноги в руки и бери тележку, не то позову сестру Вик, уж она тебе мозги вправит. – Не дожидаясь ответа, Марла повернулась и захромала прочь.

Чуть не взвыв от досады, Сейдж огляделась, ища Тину, но той нигде не было. Сейдж пробралась сквозь толпу к тележкам, уворачиваясь от чужих непослушных ног, тянущихся к ней рук и болтающихся голов. Если к обитательницам, раненым или больным, не приводят врача, как она сможет поговорить с кем-то кроме доктора Болдуина? Как вообще найти неравнодушного человека? Она попыталась успокоиться. Ладно, Марла не хочет ее слушать, но, может быть, послушает кто-то другой? Вдруг их сейчас поведут из палаты в столовую, где ей поверит отзывчивая раздатчица, или в класс, где внимательный учитель поймет, что она говорит правду? Она взялась за ручки тележки и посмотрела на сидевшую в деревянном ящике девочку-подростка: одетая лишь в матерчатый подгузник, та молча смотрела в потолок. В ящике не было никакой подстилки: ни одеяла или продавленной подушки, ни даже тонкой простынки. Не испытывая к девочке никаких дружеских чувств, Сейдж все же попыталась улыбнуться ей, проявить какую-то заботу, но та не подавала никаких признаков осознанности. Сейдж хотела было сказать «привет» и спросить о самочувствии, но побоялась расплакаться. Самый воздух здесь казался свинцовым – так тяжко давил на нее кошмар существования бедного ребенка и прочих измученных душ, пытающихся выжить в Уиллоубруке. Оставив попытки общения, Сейдж покатила тележку к двери, тщательно выбирая дорогу, чтобы ни с кем не столкнуться и ни во что не вляпаться. Сейчас ей оставалось только избегать проблем и молиться, чтобы ее положение изменилось.