Текст книги "Потерянные души Уиллоубрука"

Автор книги: Эллен Вайсман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Оставалось только зайти и спросить. Через еще одну двустворчатую дверь Сейдж вошла в помещение, похожее на зал ожидания. Прямо перед ней за столом сидела секретарша в очках «кошачий глаз» и просматривала стопку бумаг. За исключением отгороженной канатиком странной лестницы в дальнем углу, в зале царила обманчиво-расслабляющая обстановка, напоминающая приемную врача: выложенный плиткой пол, мягкие кресла, на стенах – картины с изображением гор и озер. На столике в углу лежали журналы – «Нэшнл джиогрэфик», «Сайколоджи тудей», «Беттер хоумс энд гарденс», а через дверь смежной комнатки виднелись игрушки, книжки и детские стульчики. Затем она заметила зловещего вида гаргулий на перилах огороженной лестницы, и ей сразу вспомнились слухи о сатанинских ритуалах, проводимых под старым туберкулезным санаторием. Что, черт возьми, означают эти жуткие фигуры? Она вздрогнула, но тут же отмахнулась. Сейчас не время бояться страшилок.

В зале не было никого, кроме азиатской пары из автобуса. Жена сидела в каменной неподвижности, затравленным взглядом уставившись в пол, муж успокаивающе держал ее за руку. Подняв голову, он устало улыбнулся Сейдж. Не желая показаться недружелюбной, она улыбнулась в ответ, затем направилась к секретарше.

– Да? – сказала та, отложив лист бумаги. – Чем могу помочь?

– Я ищу свою сестру, Розмари Уинтерз, – пояснила Сейдж. – Она учится здесь, но вчера моему отчиму позвонили и сказали, что она пропала.

Секретарша в замешательстве – а может, от утомления, трудно было сказать, – наморщила лоб.

– Подождите немного, пожалуйста, – попросила она, доставая папку. Потом перелистнула страницу и стала водить пальцем по следующей. Убрав папку на место, секретарша сняла трубку и, деловито улыбнувшись Сейдж, указала в сторону зала ожидания: – Присаживайтесь, пожалуйста. К вам скоро подойдут.

– Спасибо, – поблагодарила Сейдж. Она выбрала место у стола, изо всех сил стараясь расслышать телефонный разговор. Когда секретарша отвернулась и зашептала в трубку, Сейдж ощутила каменную тяжесть в груди. Может, есть плохие новости о Розмари и секретарша не хочет сама сообщать их ей. Потом секретарша повесила трубку, что-то записала и, старательно избегая взгляда Сейдж, принялась перебирать бумажки на столе. Сейдж сцепила руки и попыталась успокоиться. Стоп, не нужно себя накручивать. Напридумала невесть чего. Секретарша и на азиатскую пару ни разу не взглянула, с чего бы ей глядеть на Сейдж. Судя по размерам Уиллоубрука, перед ней люди сотнями проходят. А тут работать надо. Где взять время переживать о каждом, кто входит в эти двери!

Сидя в ожидании, Сейдж невольно представляла себе сестру в этом же зальчике: как ее мать и Алан разговаривают с секретаршей, а потом кто-то уводит Розмари. Мать хоть поинтересовалась, где станет жить ее дочь? Спрашивала ли, будет ли у нее отдельная палата, или ее поселят с другими девочками? Глаза Сейдж наполнились слезами. Розмари, надо полагать, была до смерти напугана и растеряна.

Ее тянуло расспросить пожилую пару, что им известно об Уиллоубруке. На вывеске значилось, что это школа, но по обстановке место больше смахивало на больницу. Или, что еще хуже, на психбольницу. Сейдж грызла ногти, живот крутило от страха. Глупости, конечно; такой же абсурд, как рассказы о Кропси, – но она никак не могла отделаться от воспоминаний о других слухах, которые ходили во времена ее детства. Например, поговаривали, что врачи проводят тут эксперименты над детьми или что Уиллоубрук построен на Стейтен-Айленде именно потому, что земля там пропитана ядом со свалки Фреш-Киллз, что обеспечивает приток даунов для научных исследований.

Не успела она собраться с духом, чтобы приступить с расспросами к пожилой паре, как в конце зала открылась дверь и мужчина в белой униформе ввел мальчика лет десяти, одетого в мешковатую фланелевую рубашку, изношенные башмаки и штаны на завязке. Мужчина, ведший мальчика за руку через комнату, казался раздраженным; это впечатление усугубляла его короткая стрижка, а может быть, квадратная челюсть. Мальчик шел с опущенной головой, его руки со странно скрюченными пальцами дергались под подбородком. В Сейдж шевельнулось ужасное предчувствие: мужчина в белой униформе – никакой не учитель. Он медбрат или санитар, каких видишь в больнице или психушке. Пожилая пара встала и бросилась к мальчику.

– О, Джимми, – пробормотала жена, взяв его за копошащиеся руки. – Мы так по тебе соскучились.

– Да, – сказал муж. – Как ты, сынок?

Джимми безучастно смотрел на них, скривив рот на одну сторону.

– Поздоровайся с мамой и папой, Джимми, – велел санитар.

– Здравствуйте, мама, папа, – сказал Джимми. В конце каждого слова язык вываливался у него изо рта. Голос у ребенка оказался ниже, чем ожидала Сейдж. Может, мальчик был старше, чем казался.

По лицу матери пробежала тревога, и она мягко коснулась головы Джимми: его челюсть и шея были покрыты чем-то темным, похожим на засохшую кровь.

– Что у него с ухом?

– Сцепился с одним парнем, и тот его укусил, – ответил санитар.

– Похоже, нужно наложить швы, – забеспокоилась мать.

– Я передам его врачу, – исполненным безразличия голосом отозвался санитар.

– А как же новые кеды, что мы принесли в прошлый раз? – спросил отец, указывая на башмаки на ногах Джимми, на пару размеров больше нужного и без шнурков. – Где они?

Санитар посмотрел на ботинки, словно увидел их в первый раз.

– Не знаю, – сказал он. – Потерял, надо думать.

Отец покачал головой, очень недовольный.

– Уже третья пара в этом году.

– Можно немножко погулять с ним? – спросила мать. – Там метет, но свежий воздух ему не повредит.

– Я не захватил его пальто, – возразил санитар. – Может, в следующий раз.

– Я могу принести пальто, – вызвался отец. – Только скажите мне, где оно.

– Мистер Чан, вы же знаете, что родителям нельзя в палаты. Я вам сто раз говорил.

– Говорили, говорили, – согласился мистер Чан. – Мне только хотелось бы знать почему. Почему нам нельзя посмотреть, где живет наш сын? Что вы там скрываете?

– Ничего мы не скрываем. Просто другие пациенты могут расстроиться, увидев в палатах родителей, особенно те, кого никогда не навещают. Встречайтесь с Джимми прямо здесь, как всегда. Это сколько угодно.

– А почему мы всегда должны заранее сообщать, когда приедем, а иначе Джимми не разрешат выйти к нам? – поинтересовался мистер Чан. – Может, вы мне и это объясните?

Миссис Чан уже взяла Джимми за руку и повела его в комнату с игрушками рядом с залом ожидания, ласково поглаживая сына по плечу.

– Не я правила устанавливаю, мистер Чан, – бросил санитар. – Хотите жаловаться – обращайтесь к врачу или в администрацию.

– О, именно это я и собираюсь сделать. Родительский комитет на днях встречался с одним из ваших врачей, и уж мы докопаемся, в чем тут дело, будьте спокойны!

Санитар пожал плечами:

– Поступайте, как считаете нужным.

Мистер Чан еще раз сердито взглянул на него и проследовал за женой и сыном в игровую комнату. Санитар некоторое время понаблюдал, как они располагаются, затем повернулся, собираясь уходить, и вдруг заметил Сейдж. Он замешкался, и на лице у него появилось странное выражение. Вместо того чтобы выйти, он подошел к секретарше и что-то тихо сказал ей, перегнувшись через стол. Та кивнула, коротко глянув на Сейдж. Санитар, снова оглядев посетительницу, вышел через дверь в конце зала.

Сейдж снова начали грызть дурные предчувствия. Они говорили о ней. А что именно? Что Розмари, скорее всего, не найдут? Что нужно привести врача, который сообщит Сейдж о смерти сестры? Или речь шла совсем о другом?

Сейдж встала и подошла к секретарше.

– Прошу прощения, – сказала она. – Но мне показалось, что вы и тот человек говорили о моей сестре. Вы можете мне что-нибудь сказать? Хоть что-нибудь?

Секретарша покачала головой:

– Извините. Я не в курсе дела, но скоро к вам кто-нибудь выйдет и все объяснит.

– Но вы не понимаете, – сказала Сейдж. – Я недавно узнала, что моя сестра здесь. Раньше мне говорили, что она умерла, и я приехала издалека, и…

В этот момент дверь в задней части зала открылась: вернулся стриженный ежиком санитар в сопровождении худого человека в твидовом спортивном пиджаке. Санитар указал на Сейдж, и оба быстрым шагом направились к ней: один – сжав кулаки, второй – с мрачным лицом. Первым побуждением Сейдж было повернуться и убежать. Они думают, что она больна; они собираются запереть ее. Может быть, Алан предупредил их о ее приезде, потому что хотел от нее избавиться. Может быть, он все наврал про Розмари, чтобы она, Сейдж, ломанулась сюда. В конце концов, ей, как и всем детям на Стейтен-Айленде, с пеленок твердили, что их отправят в Уиллоубрук, если они не будут хорошо себя вести. И теперь кошмар оборачивается явью.

Да нет, невозможно. Алан понятия не имеет, что она здесь. Она отогнала эту мысль, но тут же внутренне сжалась: санитар и спортивный пиджак наверняка хотят сообщить ей, что Розмари умерла. Она видела это по их глазам и поджатым губам. Нет. Не может Розмари умереть, только не опять тот же ужас! А санитар и спортивный пиджак кажутся такими скованными, потому что место тут невеселое и по долгу службы им приходится принимать всякие непростые решения. Они могли подумать, будто она пришла поскандалить из-за исчезновения Розмари.

Внезапно ослабев, Сейдж двинулась им навстречу, протянув руку и подняв голову, стараясь выглядеть дружелюбной и уверенной в себе, хотя на самом деле ее подташнивало от страха.

Но не успела она заговорить, как спортивный пиджак сказал:

– Где же вы пропадали, мисс Уинтерз? Мы беспокоились о вас.

Глава третья

От удивления Сейдж разинула рот. Затем ее пронзил жгучий, раскаленный разряд растерянности и замешательства. Окинув хмурым взглядом человека в спортивном твиде, она опустила руку. Ей очень хотелось развернуться и броситься вон, но этого она сделать не могла: нужно сначала найти сестру. И она на всю приемную разразилась нервным хохотом, полным отчаяния и тоски. Спортивный пиджак, должно быть, шутит. Не может же он всерьез принимать ее за Розмари? Смех, да и только. Сейдж собралась было указать ему на ошибку, как вдруг он взмахнул рукой, как король, повелевающей страже увести узника. Она не успела понять, что происходит, а санитар уже схватил ее за руку.

– Что вы делаете? – возмутилась она, пытаясь вырваться. – Отпустите меня!

Не обращая внимания на ее протесты, санитар усилил хватку и повлек Сейдж к двери в задней части зала, плотно притиснув к себе и дыша ей в лицо кислятиной. Спортивный пиджак последовал за ними.

Она упиралась каблуками, изворачивалась, но санитар завладел обеими ее руками и, подталкивая, поволок по полу.

– Перестаньте! – кричала она. – Больно же!

– Все будет хорошо, мисс Уинтерз, – увещевал спортивный пиджак. – Вы вернулись, вы теперь в безопасности. Это ведь ваш дом, вы не забыли?

Ее захлестнула паника, стало нечем дышать.

– Нет! – закричала Сейдж, вырываясь из рук санитара. – Я не Розмари! Я ее сестра! Мы близнецы! Отпустите меня! – Сердце стучало так, что казалось, будто оно вот-вот разорвется. – Что вы делаете?

В детской комнате мистер Чан поднял голову посмотреть, что за переполох, но жена положила руку ему на плечо, не позволяя вмешиваться.

– Не нужно волноваться, – сказал спортивный пиджак. – Мы не собираемся вас наказывать. Просто хотим проводить назад в палату.

– Но вы ошибаетесь! – закричала Сейдж. – Меня зовут Сейдж! Я ищу здесь свою сестру, поскольку нам сообщили, что она пропала! Она всем телом изворачивалась, пытаясь освободиться. Санитар впился в нее ногтями. – Да убери ты от меня свои говенные лапы!

Обеспокоенная секретарша встала.

– Вызвать помощь, доктор? – спросила она, снимая трубку.

– Да, – ответил человек в спортивном твиде. – Передайте сестре Мур, что я жду ее в пятой палате. Немедленно.

Сейдж упала на колени, вывернулась из рук санитара и поползла к выходу. Но мужик оказался проворнее: он сцапал ее, обхватил за пояс и понес через зал. Сабо свалились у нее со ступней, загрохотав по плиткам пола. Сейдж визжала, пинала его, колотила ему кулаками по груди и лицу, но он не сдавался.

– Кто-нибудь, пожалуйста! – кричала она. – Помогите мне! Я не отсюда! Меня принимают за другую!

Она вцепилась ногтями в лицо санитара, разодрав ему нижнее веко. Хрюкнув, тот дернул головой, затем протащил Сейдж через дверь в коридор, в котором опять были бесконечные двери.

В конце коридора он втолкнул ее в смотровую комнату, заставленную белыми шкафами, где стоял резкий запах медицинского спирта. Там он, швырнув на пол ее куртку, насильно уложил Сейдж на каталку и прижал, сдавливая потными ладонями ее руки. Она билась на матрасе, кричала, плакала и задыхалась. Доктор молча ждал, прислонившись к стене. Потом вбежала медсестра и пристегнула лодыжки и запястья Сейдж к поручням каталки.

– Отпустите меня! – кричала Сейдж. – Кто-нибудь, помогите, пожалуйста!

Когда медсестра застегнула кожаные ремни, санитар затянул их, затем отступил назад и, тяжело дыша, утер пот со лба.

– Это для вашего же блага, – пояснил доктор. – Так что, пожалуйста, перестаньте сопротивляться.

Сейдж изо всех сил дергалась и натягивала фиксаторы, но не могла толком пошевелиться.

– Зачем вы так со мной? – кричала она. – Я не Розмари. Я ее близнец, Сейдж. Вы бы лучше искали мою сестру, чем меня тут связывать. Выслушайте меня, пожалуйста! – На мгновение она перестала сопротивляться и попыталась выровнять дыхание. Чем больше она будет бороться, тем меньше ее станут слушать. Нужно заставить себя действовать разумно и спокойно, как бы она ни истерила про себя. – Нашему отчиму сказали по телефону, что моя сестра пропала, вот я и приехала. Позвоните ему сами и спросите. Он вам скажет, кто я.

– Ну-ну, – отозвался доктор. – Вы уже много раз говорили об этом с доктором Болдуином. Вас зовут Розмари, а не Сейдж. Сейдж – это просто часть вашего душевного расстройства и результат вашего спутанного мышления, помните?

– Ничего я не помню, потому что это неправда! Я не моя сестра, у меня нет никакого расстройства, и мышление у меня нормальное. Мы с ней однояйцевые близнецы, вот вы меня за нее и приняли. Просто позвоните моему отчиму, пожалуйста!

По знаку врача медсестра выдвинула ящик шкафа и достала стеклянный пузырек и блестящий шприц.

– Нет! – разрыдалась Сейдж. – Пожалуйста, не надо. Дайте мне встать. Я не убегу, правда! – Придавленная кожаными ремнями, она не сводила глаз с иглы, чувствуя, как ужас сжимает горло. – Пожалуйста, я буду хорошо себя вести, честное слово! Это совсем необязательно!

Решительно поджав губы, медсестра проскользнула между врачом и каталкой, задрала рукав Сейдж и вонзила иглу ей в руку.

– Не-е-ет! – завопила Сейдж. – Пожалуйста!

Управившись с уколом, медсестра прихватила пузырек и шприц и, не сказав ни слова, вышла из палаты, захлопнув за собой стальную дверь. Санитар и врач посмотрели на распростертую Сейдж.

– Вы нас опять изрядно напугали, милочка, – заявил доктор. – Где вы на этот раз прятались?

Грудь и лицо Сейдж залило огнем. Зажмурившись, она хватала ртом воздух, борясь с разливающимся по телу ужасом. Решив, что снова может говорить, она открыла глаза и уставилась на врача, с трудом выдавив:

– Нигде я не пряталась. Я приехала сюда на автобусе, чтобы искать Розмари, и… – Она замешкалась. Внезапно ее повело.

– Ничего страшного, – сказал доктор. – Все будет хорошо. Мы вас не обидим. Мы просто хотим помочь. Вы ведь и сами знаете, верно?

Она повернула голову, собираясь умолять, чтобы он выслушал ее, но мягкие слова комкались во рту, слипаясь, как глина. Палата расплывалась, тускнела, углы скручивались, утопая в клубящейся дымке. Лицо санитара слилось с белой униформой, черты доктора смазались, его глаза и рот смялись в серую массу.

– Не волнуйтесь, Розмари, – сказал доктор; его голос замедлялся, приобретал глубину, как запись на неправильной скорости. – Теперь вы в безопасности. Просто расслабьтесь. Обещаю, мы не допустим, чтобы вы себе навредили.

– Я не Розмари, – пробормотала она. – Я…

Закончить она не успела. Веки налились свинцом; она моргнула, потом еще, пытаясь перебороть отраву, которая циркулировала в ней вместе с кровью, лишая сил. Затем Сейдж начала проваливаться в небытие. Палата потемнела. Сейдж боролась со сном, пыталась продолжать говорить, но в ушах нарастал рев, перекрывая любые звуки. Все было бессмысленно. Она закрыла глаза в третий раз, и мир исчез.

* * *

Этот сон Сейдж знала наизусть, как слова любимой песни. Один и тот же кошмар, который наваливался на нее почти каждую ночь с тех пор, как умерла Розмари; она падала в него снова и снова, скатывалась кувырком, засыпая и просыпаясь, не понимая, где реальность, а где нет. Разница между этим кошмаром и остальными заключалась в том, что, по сути дела, он был ужасным воспоминанием; надрывая ей сердце, перед нею прокручивался тот последний раз, когда она видела Розмари живой. И Сейдж ничего не могла сделать, чтобы остановить его приближение, – тем более сейчас, плавая в глубокой наркотической отключке.

В кошмаре она сидела на кровати, разбуженная, как обычно, полуночными разговорами сестры с невидимыми людьми. Но в этот раз постель Розмари была пуста, на матрасе лежала лишь груда смятых простыней и скомканная подушка. Сейдж оглядывала темную спальню, ища, где прячется сестра, но бледного пятна ее лица нигде не было видно. И чем пристальнее Сейдж всматривалась, тем больше ей казалось, что все в комнате движется. Тени перемещались, меняли очертания, и Сейдж спрашивала себя: а что, если Розмари и впрямь говорит правду и мебель передвигается сама по себе? Затем она увидела сестру: та съежилась в углу, что-то бормоча и хихикая, прикрывая рот руками, словно когтистыми лапами.

– Что ты делаешь? – спросила Сейдж.

И вдруг Розмари начала кричать. Невероятно громкий скорбный вопль, исходящий словно от дикого зверя, повторялся снова и снова, стихал и опять гулко разносился в темноте.

– В чем дело? – спрашивала Сейдж. – Перестань вопить и скажи мне, в чем дело!

Розмари начала кричать еще громче.

Сейдж свернулась в тугой клубок, заткнула уши, но жуткий вой пробивался сквозь дрожащие пальцы. Она обещала сестре всегда защищать ее, но Розмари следовало слушаться и делать то, о чем ее просят. А та не слушалась, и Сейдж не понимала, от чего ей защищать сестру.

– Хватит, пожалуйста! – кричала она.

Затем дверь распахнулась. Вошла мать, включила верхний свет; ее лицо было искажено тенями, глаза лихорадочно обшаривали спальню.

– Что тут такое?

Следом ввалился Алан, без рубашки, с мутными глазами:

– Что за черт…

– Хватит! – голосила из угла Розмари. – Хватит! Хватит!

Увидев Розмари, мать подошла к ней, присела рядом, принялась ощупывать ее лицо, руки и ноги, ища ушибы или раны.

– Что случилось? В чем дело? – Через плечо она оглянулась на Сейдж: – Что случилось? Что ты натворила?

Сейдж замотала головой, все еще закрывая руками уши.

Внезапно Розмари смолкла, скривив лицо. Затем глаза и рот у нее распахнулись, и она начала задыхаться, хвататься за горло.

– Она не может дышать! – вскрикнула мать. – О господи. Алан, помоги же!

Растерянный отчим не знал, что делать, затем бросился в угол, где сидела Розмари, и опустился перед ней на колени.

– Тихо, тихо, – приговаривала мать, осторожно трогая лоб и руки Розмари. – Все в порядке. Просто расслабься, дыши глубже. Мы здесь. Все будет хорошо.

– Они меня душат, – причитала Розмари. – Не дают мне дышать.

– Что? – не поняла мать. – Кто тебя душит? О чем ты?

Розмари снова начала кричать. Сейдж казалось, что это никогда не кончится.

Мать посмотрела на Алана:

– Сделай же что-нибудь!

– Господи Иисусе, Розмари, – буркнул он. – Прекрати!

Ты напугала маму до полусмерти!

– Бесполезно, – заявила мать.

Алан вытаращился на нее:

– Ну и каких, на хрен, действий ты от меня ждешь?

– Ей нужен врач!

Алан выволок Розмари из угла, подхватил на руки и направился к двери, пытаясь удержать падчерицу, размахивающую руками и ногами. Она продолжала кричать, брыкаться и колотить его по спине.

– Не надо! – причитала мать. – Что ты… Алан! Осторожно!

– Ей нужно в больницу, – бросил Алан, вынося Розмари из комнаты.

Мать последовала за ними, оставив Сейдж одну на кровати.

На следующее утро мать позвонила из больницы и объяснила, что Розмари кричала от боли, что у нее ужасно высокая температура и она очень испугалась, потому что не могла дышать. Врачи подозревают воспаление легких, так что она пару дней побудет в больнице. На это время Сейдж можно остаться дома и не ходить в школу; мать позвонит директору и предупредит его.

Затем что-то случилось. Сейдж понятия не имела, что именно, но на следующий день мать пришла домой в слезах. Врачи сделали все возможное, однако Розмари была слишком слаба. Она не выжила.

* * *

Больше всего сейчас Сейдж хотелось свернуться в клубок и снова заснуть, сложив ладони под щекой, скользнуть назад, в покой забвения. Кошмар преследовал ее всю ночь, измотав как никогда в жизни. Она попыталась поменять позу, но на руки и ноги словно давило что-то тяжелое, будто ее держали за лодыжки и запястья, не давая шевельнуться. Голова была тяжелее булыжника, а тело ощущалось как после драки, каждый мускул болел и ныл. Простыня под ней была холодной и мокрой, воздух отдавал вонью мочи и отбеливателя. Сейдж опять опрокинула слишком много коктейлей? Перебрала стопку-другую? Нет, такого похмелья у нее никогда не случалось. Тут было нечто другое. Нечто очень-очень скверное.

Сейдж попробовала сесть, но что-то давило на грудь, не давая приподняться. Она открыла глаза, поморгала, возвращая ясность зрению. Лампа под потолочным куполом наполняла комнату туманным желтым свечением. В серых стенах были не окна, а белые шкафы, и еще имелись странные металлические аппараты вроде медицинского оборудования. Она определенно не в своей спальне. И не в спальне какой-нибудь из подруг – так где же?

Она посмотрела вниз, на ноги и руки. Неудивительно, что они не слушались: запястья и лодыжки были пристегнуты кожаными ремнями к бортам каталки; грудь тоже пересекала широкая кожаная лента. Может быть, она, Сейдж, попала в аварию? И очутилась в больнице?

И тут она все вспомнила. Ее заперли в государственной школе Уиллоубрук. И врачи, и медсестры приняли ее за Розмари.

Она задергалась, борясь с фиксаторами, изо всех сил натягивая их.

– Помогите! – кричала она. – Пожалуйста! Кто-нибудь, помогите мне! Вытащите меня отсюда!

Ни звука не донеслось из коридора по ту сторону двери.

Не отозвался чей-нибудь голос, не скрипнул в замке ключ.

– Пожалуйста! Кто-нибудь! Помогите!

Паника терзала сознание, угрожая захлестнуть с головой.

Воздуха сделалось мало. Комната завертелась волчком, и Сейдж замутило. Она на мгновение закрыла глаза, чтобы восстановить равновесие, затем подняла голову и снова закричала, и продолжала кричать, пока не осипла и совсем не потеряла голос.

Наконец в коридоре по полу зашлепали торопливые шаги. Брякнул в замке ключ, дверь открылась, и в палату вбежала цветная женщина в белой униформе, но не в форме медсестры, а в рубахе и штанах санитара. Ее черные волосы с седыми корнями возле лба были туго забраны в хвост. Она наклонилась над Сейдж и улыбнулась. На месте коренных зубов по обеим сторонам у нее зияли пустоты.

– Проснулась! – завопила она так, словно Сейдж была глухой. Ее дыхание отдавало мятой. Выпрямившись, санитарка отвела Сейдж волосы со лба.

Та подняла голову.

– Давно я здесь?

– Сейчас ты просто расслабишься, дружочек, – сказала санитарка, по-прежнему громко. – Меня зовут Хейзл, и я позабочусь о тебе. Все будет в порядке, даю слово.

– Но я не живу здесь, – возразила Сейдж. – Развяжите меня, пожалуйста.

Глаза Хейзл заволокло жалостью.

– Прости уж, но ты знаешь, не могу я этого сделать, – сказала она. – Просто держись, котеночек, как можешь. Пойду схожу за доктором и сразу назад.

Прежде чем Сейдж успела ответить, Хейзл ушла, заперев за собой дверь.

Сейдж со стоном уронила голову на матрас. Если в ближайшее время ей не позволят встать, то непонятно, что делать. Она пыталась думать, пыталась разогнать туман в голове. Через какое время хоть кто-нибудь хватится, что она пропала? Сообразят ли Хэзер и Дон, названивая ей впустую, что она уехала в Уиллоубрук? Да станут ли они вообще звонить после ее выходки? А отчим – догадается ли он, куда уехала Сейдж? Может, ему вообще до лампочки? Зачем только она поцапалась с подругами. Надо было рассказать им о решении разыскать Розмари, а она взбеленилась из-за подколов насчет Кропси. Наверняка девчонки решат, что Сейдж все еще злится. Скорее всего, посчитали, что она слишком остро отреагировала. И оказались правы.

Может быть, Ной, обнаружив ее записку, заходил к ним домой, хоть Сейдж и запретила ему. А может, он обрадовался свободе. Только и ждал шанса уйти к этой Иветт. Проблема в том, что, даже если подруги и начнут ее искать, Алан, скорее всего, выдаст по телефону обычную отговорку: Сейдж нет дома, и он не знает, где она; ни объяснений, ни извинений. А до начала занятий еще неделя, хотя Алану будет по барабану, даже если позвонит директор. Скорее всего, отчим и директору наврет, будто она переехала. По спине у нее поползли мурашки. Сколько времени пройдет, прежде чем выяснится, куда она уехала?

Нужно каким-то образом убедить врача, санитарку или медсестру позвонить Алану. И когда отчим объяснит им, что она сестра Розмари и вчера не вернулась домой, ее отпустят. Вот только Алану плевать, когда она приходит и когда уходит. Он и не знал, что иногда она тусила до утра: отчасти потому, что сам он нередко ночевал в своем грузовике возле бара или приводил домой посторонних женщин, но в основном потому, что ему было плевать. Он никогда не ходил искать Сейдж, не звонил Хэзер или Дон, чтобы узнать, с ними ли она. Так с какой стати ему волноваться сейчас? Да он наверняка только обрадуется, если в Уиллоубруке ее примут за Розмари, – лишь бы отделаться от лишней обузы.

Спустя, казалось, целую вечность в комнату вошел человек со взлохмаченными волосами мышиного цвета, в очках с толстыми стеклами и сером спортивном пиджаке. За ним следовала санитарка Хейзл. Человек остановился у стены, засунув одну руку в карман пиджака. Возможно, из-за освещения его кожа казалась бесцветной, а мясистое лицо – белым, как брюхо дохлой рыбы.

– Привет, Розмари, – сказал он. – Помнишь меня?

– Я не Розмари, – ответила Сейдж. – И я вас не помню, потому что никогда раньше не видела.

– Извини, – сказал он. – Я забыл, кто ты сегодня. Простишь меня, Сейдж?

У нее засосало под ложечкой. Он подстраивался под нее, говорил с ней как с маленькой, этаким приподнятым тоном, притворяясь, будто верит ей.

– Если ты прямо сейчас не можешь меня вспомнить, то это совершенно нормально, – продолжал он. – У людей в твоем состоянии после травмы или необычных обстоятельств довольно часто случается частичная потеря памяти. Вскоре ты вспомнишь, что я доктор Болдуин и что мы с тобой уже и раньше общались. Как ты себя чувствуешь?

Вопрос – а может, снисходительный тон врача – разозлил Сейдж, и она взорвалась.

– Как я себя чувствую? – рявкнула она. – А сами вы как думаете? Примотали меня к каталке, а когда я говорю, кто я, мне никто не верит.

Он улыбнулся ей – фальшиво и холодно.

– Я верю тебе, – заявил он. – Ты же знаешь, я верю всему, что ты мне рассказываешь.

– Тогда развяжите меня.

– Это можно, – сказал он. – Но сначала тебе придется пообещать, что будешь хорошо себя вести. Доктор Уайтхолл сообщил, что ты задала ему жару, когда вернулась. Больше никаких брыканий и криков, договорились?

Сейдж глубоко вдохнула, затем кивнула. Нужно быть спокойной и рассудительной, если есть хоть какая-то надежда убедить врача в том, что она говорит правду.

Хейзл двинулась было расстегнуть ремни, но доктор Болдуин остановил ее жестом и сурово посмотрел на Сейдж.

– Ты должна сказать это вслух, – заметил он.

– Я больше не буду, – произнесла Сейдж. – Не буду брыкаться и кричать.

– Обещаешь?

– Обещаю.

В дверь постучали, и Хейзл открыла. Вошедшая медсестра, не взглянув ни на пациентку, ни на остальных, выдвинула ящик шкафа, извлекла стеклянный пузырек и шприц, положила их на поднос и встала рядом с санитаркой, сложив в ожидании руки. Сейдж стиснула зубы. Несмотря на злость и огорчение, надо молчать и действовать в согласии с ними – по крайней мере, пока ее не развяжут.

Доктор Болдуин жестом велел Хейзл расстегнуть ремни, затем обратился к Сейдж:

– Должен признаться, я немного разочарован в тебе. Ты знаешь, что правила установлены по определенной причине. И ты знаешь, что происходит, когда ты нарушаешь правила. Мне бы не хотелось снова сажать тебя на двойную дозу торазина, но если ты и дальше будешь убегать, у меня не останется выбора.

Хейзл один за другим расстегивала ремни, улыбаясь и теплой ладонью растирая освобожденные запястья и щиколотки Сейдж, как мать, утешающая ребенка.

– Расскажи мне, пожалуйста, куда ты бежала на этот раз, – сказал доктор Болдуин. – Опять искала маму? Так ведь? И заблудилась в одном из корпусов? Я знаю, это очень даже просто, их ведь вон сколько. Хочешь верь, хочешь не верь, но я и сам там несколько раз плутал.

Хейзл ослабила ремень на груди Сейдж, и оба его конца с пронзительным металлическим лязгом упали по разные стороны каталки. Затем санитарка опустила один из поручней и отступила назад, молча, но в состоянии повышенной готовности.

– Может, на этот раз ты была в лесу? – продолжил доктор Болдуин. – Или где-нибудь в подвале пряталась?

Сейдж села, спустив ноги с каталки и растирая запястья. Помещение завертелось вокруг нее, и Сейдж, вцепившись в матрас, закрыла глаза, ожидая, когда пройдет головокружение. Ради всего святого, пожалуйста, только бы это прекратилось.

– Все в порядке? – спросил доктор Болдуин.

Она открыла глаза и кивнула, отчаянно стараясь казаться адекватной, хотя все было совсем наоборот.

– В порядке, – подтвердила она и попыталась встать. Но еще до того, как ее ноги коснулись пола, Хейзл шагнула вперед, придержала ее за плечо и покачала головой.

– Подожди, – сказал доктор Болдуин. – Не стоит торопиться с возвращением в палату. Сначала давай поговорим.

– Но я…

Он прервал ее, подняв руку:

– Я хочу, чтобы ты сказала мне, где пропадала.

Сейдж поймала его взгляд.

– Нигде я не пропадала, – произнесла она, стараясь сохранить спокойствие в голосе. – Я живу в Маринерз-Харбор с отчимом, Аланом Терном. Это он сказал мне, что Розмари сбежала из Уиллоубрука. До тех пор я даже не знала, что она жива. Поэтому я сюда и приехала: помогать искать сестру. Но у меня сумку украли в автобусе, и теперь все принимают меня за Розмари. А я не она. Просто мы с ней однояйцевые близнецы, и с виду нас не различить.