Текст книги "Потерянные души Уиллоубрука"

Автор книги: Эллен Вайсман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Она повернулась и забарабанила в дверь с криком:

– Помогите! Кто-нибудь! Пожалуйста!

Он схватил ее за руку и дернул к себе. Она упала на колени, пинаясь, крича и вырываясь. Эдди рывком поднял ее, перетащил на кровать и вдавил в матрас.

– Ты все только усложняешь, – рявкнул он. Закрыв ей рот потной рукой, он большим пальцем сдвинул колпачок с «тюбика», и в воздухе блеснул серповидный клинок.

Сейдж пыталась кричать, но он еще крепче зажал ей рот и оседлал ее. Она дергалась под ним, но без толку: Эдди был слишком тяжелым, слишком сильным. Она размахивала руками, пытаясь выдернуть у него нож, но ловила только воздух, а клинок ходил взад и вперед, раз за разом рассекая ей кожу.

– Что, не в твоем вкусе цвет? – издевательски спросил он.

В этот момент Сейдж изо всех сил впилась зубами в его пальцы, ухватив два из них. Эдди взвыл, и она еще крепче сжала челюсти, брыкаясь и мотая головой, как бешеная собака, пока плоть не подалась под зубами. Боль согнула Эдди пополам, и Сейдж вдавила ему в глаз большой палец. Свободной рукой Эдди попытался оттолкнуть ее руку, но случайно рассек себе висок, срезав большой лоскут кожи. Выругавшись, он схватился за лицо и выронил нож. Разжав зубы, Сейдж обеими руками изо всех сил толкнула его в грудь. Удивленно хрюкнув, он скатился с кровати, упав на бок.

Сейдж вскочила, бросилась вперед, схватила нож и всадила Эдди в бок. Глядя вниз, он попытался вытащить лезвие окровавленной рукой, пошатываясь, как пьяный. Она сама выдернула нож и отступила, сжимая его в кулаке, готовая снова ударить, если Эдди подойдет ближе.

Когда он бросился вперед, скрючив пальцы, Сейдж изо всех сил всадила нож ему в шею. Оцепенев, Эдди уставился на нее с мрачной смесью отчаяния и ярости, но потом возбуждение покинуло его, и он повалился на колени, схватившись рукой за шею. Кровь хлестала у него между пальцев, красными ручьями стекая по локтю и груди. Затем он рухнул на пал вниз лицом.

Сейдж отступила и прислонилась к стене, задыхаясь от подступающего крика. Теплый медный привкус крови наполнил рот, и она несколько раз сплюнула, пытаясь отделаться от него, затем вытерла губы тыльной стороной ладони, оставив на лице влажный след слюны и крови. Кровь, измазавшая ей руки и одежду, тяжелыми теплыми каплями падала на пол.

Чувствуя подступающую слабость. Сейдж осмотрела свои повреждения. Предплечья и запястья были покрыты крестами рваных порезов, на кистях рук осталось несколько глубоких колотых ран. Она ничего не чувствовала, когда Эдди кромсал ее, но теперь руки словно горели в огне. Прижав их к бокам, чтобы замедлить кровотечение, она посмотрела на него.

Он лежал на животе посреди расползающейся кровавой лужи, отвернув лицо, раскинув руки и ноги под странным углом. Сейдж неотрывно глядела на его спину, напрягая глаза, пытаясь понять, дышит ли он. Сказать наверняка было трудно: сердце у нее билось так быстро и громко, что палата словно вздрагивала при каждом ударе.

Она подалась вперед, пытаясь не наступать в кровь, и толкнула его ногой в плечо. Он лежал неподвижно, как камень. Она поискала на полу ключи, заглянула под кровать и возле тела, между ног и в руках, но нигде не нашла. Черт. Придется залезть ему в карман. Она приподняла Эдди за плечи, подсунула ладонь под его бедро и перевернула на спину. Когда его тело снова ударилось о пол, послышался выдох, долгий и громкий. Сейдж вскрикнула и отползла назад. Он еще жив! Затем до нее дошло, что это мог быть его последний вздох, вырвавшийся из легких. Затаив дыхание, Сейдж залезла ему в правый карман. Слава богу, ключи были там. Ощутив пальцами их твердый холод, она выдернула связку, выпрямилась и кинулась к двери, молясь, чтобы нужный нашелся сразу.

Затем, не удержавшись, оглянулась на Эдди. Его открытые глаза были устремлены на нее; залитые кровью, обмякшие губы напоминали перевернутую клоунскую улыбку. Трясущимися пальцами Сейдж пробовала ключи один за другим, пока наконец не попался нужный.

Глава двадцать пятая

Сидя на больничной койке с капельницей в руке, Сейдж смотрела на стоящий перед ней поднос с традиционным месивом. Медсестра умоляла ее поесть, но от одной мысли о уиллоубрукских помоях Сейдж чуть не выворачивало. Самого пребывания в больнице Уиллоубрука было достаточно, чтобы она чувствовала дурноту. Хорошо бы смыть с кожи и волос кровь и запах антисептика, но медсестра сказала, что с душем придется повременить: плечи и руки Сейдж испещряли семьдесят шесть швов, и все они должны были сначала подсохнуть.

И даже это можно было бы пережить, только бы ее выпустили отсюда. Она столько раз уже спрашивала у медсестер про выписку, что они стали игнорировать ее. Сейдж отпихнула поднос с месивом. Если бы ей вернули одежду, она сама ушла бы, но штаны и майка были в стирке. Разумеется, она понятия не имела, куда идти, но об этом можно подумать по ту сторону ворот Уиллоубрука.

Кто-то постучал в дверь – быстрые, настойчивые удары. Сейдж подняла голову, когда дверь открылась.

Детектив Нолан.

Она опустила взгляд. Он должен был помогать ей. А вместо этого снова упрятал под замок.

– Как самочувствие? – поинтересовался следователь.

Она вскинула глаза:

– Самочувствие?! Доктор Болдуин снова меня запер, а Эдди чуть не укокошил. Какое, по-вашему, у меня самочувствие?

– Я знаю, – пробормотал он. – Надо было слушать тебя. Как мне заслужить прощение?

– Вытащите меня отсюда. Они хотят оставить меня на ночь.

– Я обещаю, что снова тебя не запрут. Мы все знаем, что ты не лгала и Эдди действительно приходил к тебе. Ко всему прочему обнаружилось, что красный «мустанг» был угнан в ту самую ночь, когда, как ты говоришь, Эдди появился у твоего дома. Затем машину бросили на Ричмонд-авеню. Владельца нашли в гараже с перерезанным горлом.

Она прикрыла глаза, пытаясь разобраться в новых фактах. Эдди был больной, это ясно, но он искренне считал, что помогает людям. Правда, в итоге он превратился в убийцу, с легкостью и без сожалений обрывающего чужие жизни. Скольких он убил? Десятерых? Сотню? Тысячу? Сейдж снова посмотрела на Нолана:

– Эдди мертв? Я его прикончила?

– Он в коме. Врачи говорят, что выживет, хотя неизвестно, очнется ли.

– А если очнется?

– Если он сможет предстать перед судом, его признают виновным в убийстве твоей сестры. И других жертв.

– Его отправят в тюрьму?

– Если признают виновным.

– Что значит «если»? Он сознался мне во всем. В убийствах Иви, Уэйна и Алана. Он и других пациентов Уиллоубрука убивал. И… – Она запнулась, не уверенная, стоит ли об этом упоминать. – Когда он пришел ко мне домой, это был не первый его побег из Уиллоубрука. Я не знаю, сколько раз он уходил оттуда, но вполне уверена, что на его совести масса пропавших детей на Стейтен-Айленде. Эдди сказал. что я могу называть его ангелом милосердия или Кропси.

– Господи боже, – выдохнул Нолан, покачивая головой. – Надеюсь, что он очнется и мы распнем сукина сына. И, конечно, отыщем других его жертв.

– А как насчет доктора Болдуина? С ним и другими ответственными лицами Уиллоубрука разберутся?

– Ну, благодаря тому репортеру, который проник в шестой блок, поднялась волна общественного негодования. Ходят слухи, что родители некоторых пациентов подают коллективный иск против Уиллоубрука в окружной суд США.

– Вот и хорошо. Надеюсь, вся администрация больницы отправится за решетку.

Детектив выпрямился на стуле.

– А прямо сейчас надо обсудить, что произойдет, когда ты выйдешь отсюда.

Глава двадцать шестая

На следующий день Сейдж, сидя на краю больничной койки, тупо созерцала свои ботинки.

Несколько часов назад врач согласился выписать ее. Она приняла горячий душ, изведя уйму шампуня и мыла. Медсестра сменила ей повязку и вернула одежду – покрытую неотстиравшимися темными пятнами и мятую, но Сейдж было все равно.

И тем не менее никто не спешил к ней с бумагами. Оставалось только ждать. Ждать, какой еще неожиданный поворот примет ее жизнь.

Детектив Нолан обещал, что они вместе разберутся, куда ей податься, но со вчерашнего дня, когда он записал ее показания, от него не было ни слуху ни духу. Сейдж молча проклинала его. Теперь, когда она сделала за полицию всю работу и доказала, что убийцей был Эдди, следователь, вероятно, просто перешел к следующему делу.

Затем в коридоре послышались шаги. Повернулась дверная ручка. Сейдж подняла голову, готовая ко всему. Словно в замедленной съемке, дверь приоткрылась шире. Вошла улыбающаяся медсестра, остановилась в сторонке и придержала створку. Увидев, кто стоит за ней, Сейдж ахнула.

Первой вошла Дон, следом за ней Хэзер и детектив Нолан. Увидев Сейдж, подруги застыли, явно потрясенные ее изнуренным видом и перевязанными руками.

– Порядок, – сказала Сейдж. – Я выдержу.

Хэзер и Дон улыбнулись сквозь слезы и бросились к ней с объятиями.

– Господи! – воскликнула Хэзер. – Как ты?

– Не сердись, – вторила ей Дон. – Знай мы, что ты здесь, пришли бы раньше.

Не обращая внимания на боль в шрамах, Сейдж тоже обняла подруг, внезапно осознав, как изголодалась по физическому контакту, теплым объятиям и неравнодушным людям. Девчонки пахли сладкими духами и зимним воздухом, блеском для губ и мятной жвачкой. Отстранившись, Хэзер сжала в ладонях руку Сейдж. Всхлипывающая Дон тоже отошла в сторонку.

– Мы тебе очень сочувствуем насчет Розмари, – сказала Хэзер. – И насчет отчима. Поначалу мы думали, что ты злишься на нас из-за шуток про Кропси. А когда наконец позвонили тебе домой, Алан сказал, что ты уехала к какой-то тетке, о которой мы никогда не слыхали. Мы несколько раз пытались узнать, вернулась ли ты, но никто не брал трубку.

– Ной тоже собирался сегодня зайти, – добавила Дон, – но он только что устроился на работу в боулинге.

Сейдж презрительно фыркнула.

– Иветт, надо думать, не очень-то хотела, чтобы он пришел.

Хэзер нахмурилась.

– Иветт? Так вот что Ной имел в виду, когда просил передать тебе, что получил твою записку? Он сказал, что все объяснит и что ты все неправильно поняла.

У Сейдж чуть-чуть отлегло от сердца, но она отбросила мысль о Ное.

– Ты настоящий герой, – с улыбкой заявила Дон.

Сейдж горько усмехнулась. Она не чувствовала себя героем. Скорее испуганной, измученной девочкой, не имеющей понятия, куда ей идти и что делать дальше. Она посмотрела на детектива Нолана.

– А что теперь? – спросила она.

Хэзер с готовностью предложила:

– Моя мама сказала, что ты можешь пожить у нас.

– И моя, – сказала Дон. Затем помрачнела. – Но недолго, потому что у нас места мало.

– Идет, – улыбнулась Сейдж. – Разберемся.

– Прошу прощения, девочки, – вмешался Нолан, – но в этом не будет необходимости.

– Вы о чем? – удивилась Сейдж.

И тут раздался стук в дверь.

Нолан улыбнулся:

– Как вовремя. Я нашел человека, который готов тебя приютить. – Он подошел к двери и открыл ее.

За ней стоял темноволосый мужчина в шерстяном пальто и начищенных ботинках, неловко сжимая в руке букет гвоздик в шуршащей обертке. Высокий, широкоплечий, с легкой щетиной на щеках, тонкими морщинками у глаз и проблеском седины на висках, он казался старше, но даже в незнакомой модной одежде оставался прежним.

– Папа?! – удивленно ахнула Сейдж.

Явно нервничая и беспокоясь, он застыл в дверях, печально глядя на дочь.

– Здравствуй, милая. Как и сказал детектив, ты можешь остаться у меня, но только если сама захочешь.

Сейдж прижала ладонь к губам, чтобы не разрыдаться в голос. Отец с нерешительной улыбкой подошел ближе; в его голубых глазах тоже стояли слезы. Хэзер и Дон расступились перед ним, не сводя с него глаз, словно увидели единорога. Следователь с довольной улыбкой наблюдал за ними.

Сейдж хотелось соскочить с кровати и броситься к отцу, обнять его, но слишком много вопросов и сомнений, вертевшихся в голове, мешали поддаться порыву.

– Как ты меня нашел? – спросила она срывающимся голосом.

– Детектив Нолан позвонил мне и все рассказал. Мне очень больно из-за Розмари. Я в самом деле не знал, что твоя мать отдала ее в Уиллоубрук, ведь она всегда говорила мне, что вы, девочки, счастливы и у вас все хорошо.

– Но почему ты сам не пожелал убедиться в этом? Где ты был?

– Ох, милая. – Он нетвердо шагнул вперед и остановился; его лицо исказилось от боли. – Я очень хотел увидеть вас и много лет пытался получить право на посещение, но ваша мать ставила мне препоны на каждом шагу. Она оболгала меня перед судьей и заявила, что без меня вам будет лучше. Я годами писал вам письма, но никогда не получал ответов. Прости меня. За все. Я ничего не знал.

Сейдж сжала дрожащие губы. Так вот почему Алан никогда не позволял ей забирать почту: все это время он избавлялся от писем ее отца.

– А сейчас почему ты здесь? – спросила она.

– Потому что люблю тебя. Детектив Нолан сказал, тебе нужно где-то пожить, и я с радостью приму тебя.

Сейдж сквозь слезы взглянула на следователя:

– Когда… как вы его нашли?

– Меня, между прочим, не за прекрасные глаза в детективах держат, – заявил тот, подмигнув ей. – Я просто сделал свою работу.

Сейдж снова взглянула на отца, пытаясь совладать с эмоциями.

– Но ведь у тебя совсем новая жизнь, – тихо сказала она. – Я могу ее испортить.

– Ах, доченька, – воскликнул он, – ничего ты не испортишь! Наоборот: наладишь. Честное слово, я ужасно тосковал по вам с Розмари. У меня в голове не укладывается тот кошмар, который жизнь сотворила с вами.

Сейдж закрыла лицо руками, задыхаясь от слез. Ей казалось, сейчас она взорвется: радость и печаль были так сильны, что сердце не выдерживало. Некоторое время она просто молча плакала, затем вытерла лицо и, уняв дрожь в голосе, спросила у отца:

– А как же твоя… твои… у тебя же новая семья?

Он положил цветы на кровать и присел на край матраса.

– У меня есть жена. Ее зовут Кэти, она красивая и добрая, но детей у нас никогда не было. Зато имеются две собаки и отличный дом на Лонг-Айленде с прекрасным видом на океан и свободной спальней. И твои подруги могут навещать тебя, когда захотят.

Сейдж перевела взгляд на Хэзер, Дон и Нолана: все они растроганно наблюдали за этой сценой. У подружек был такой вид, будто они сейчас разрыдаются.

Сейдж больше не могла сдерживаться и, всхлипнув, обняла отца.

Он тоже крепко обнял ее, прижавшись лицом к ее волосам, и заплакал. И сразу же все переживания, которые Сейдж так долго держала в себе, хлынули наружу потоком слез: болезненная тоска по отцу, горе от потери матери и сестры, страстное желание иметь любящую семью, ужас и душевная боль, пережитые за последние недели, а еще – смутное чувство вины за то, что ее в итоге спасли, а тысячам других несчастных детей в Уиллоубруке была уготована другая судьба.

Глава двадцать седьмая

Март 1987 года

Потягивая утренний кофе, Сейдж стояла у окна их семейной квартиры в Бруклине и глядела вниз, на тротуар, где шли и ехали на велосипедах люди в рубашках с короткими рукавами. В городе на удивление рано установилась весенняя погода, принесшая с собой безоблачное голубое небо, и Сейдж широко распахнула окно, впуская свежий воздух.

За пятнадцать лет с тех пор, как она вырвалась из Уиллоубрука, у нее усилилась потребность в свежем воздухе и страсть к уборке. Ее муж Эллиот иногда шутил, что у нее обсессивно-компульсивное расстройство, но навязчивое стремление Сейдж к чистоте было обусловлено страшным опытом. Уиллоубрук оставил в ней неизгладимый след, и хватало запаха скисшего молока, вони туалета на заправке или дуновения помойки, чтобы вернулись жуткие воспоминания. Поэтому она без конца мыла полы и проветривала квартиру.

Хорошая погода также означала, что вечером можно будет посидеть на улице у дома отца, куда Сейдж собиралась на день рождения мачехи. Кстати, не забыть бы по дороге купить подарок. Всю неделю Сейдж не могла выбраться в магазин, разрываясь между спортивными тренировками и уроками фортепиано у детей и работой в управлении по опеке оставшихся обитателей Уиллоубрука. Но о том, чтобы явиться без подарка, не могло быть и речи: она слишком многим была обязана Кэти. Та помогла ей окончить школу и поощрила поступление в колледж. Конечно, отец тоже помогал, служил опорой и защитой, но именно мачеха поддерживала ее дух. Первые несколько лет были самыми трудными: ночные кошмары, привыкание к новой школе, скорбь о сестре и выступление в суде с показаниями об Эдди и ужасах Уиллоубрука. Но все это время отец и Кэти были рядом, и благодаря им Сейдж узнала, что такое настоящая семья.

Она села на диван, прихватив чашку кофе. Покупки подождут. Муж, добрая душа, забрал детей в парк покататься на роликах, так что можно провести утро по своему усмотрению. Разложив на журнальном столике газету, она стала просматривать заголовки в поисках двух интересующих ее статей. Одна из них нашлась на пятой странице; Сейдж прочла ее, прежде чем вырезать для своего альбома.

ГОСУДАРСТВО И СЕМЬИ ПАЦИЕНТОВ ДОСТИГЛИ ОКОНЧАТЕЛЬНОГО СОГЛАШЕНИЯ ОТНОСИТЕЛЬНО УИЛЛОУБРУКА

Федеральный судья Бруклина утвердил окончательное решение вопроса о содержании в государственном центре для умственно отсталых. Реформы впервые были предложены в 1972 году и разработаны в 1975 году.

Соглашение, подписанное окружным судьей Джоном Бартелсом, подтверждает, что к концу года штат закроет центр, просуществовавший шестьдесят лет, заслуживший всенародную дурную славу как государственная школа Уиллоубрук, а ныне известный как Центр развития Стейтен-Айленда.

Вчера официальные лица штата заявили о прогрессе в перемещении пациентов из Уиллоубрука, где в палатах, некогда переполненных до отказа, сейчас содержится всего сто тридцать человек.

Новое соглашение предусматривает перевод оставшихся пациентов в интернаты, где количество мест в палате не превышает шестнадцати. Штат также пообещал к 1992 году перевести около 1200 пациентов, которые когда-то жили в Уиллоубруке, а теперь находятся в других развивающих центрах, в менее крупные учреждения.

Штат не будет выплачивать денежные компенсации семьям бывших пациентов Уиллоубрука, однако учредит специальный комитет по защите прав больных, не имеющих родственников или опекунов, которые могли бы представлять их интересы.

В 1970-х годах более 6000 пациентов теснились в устаревших палатах Уиллоубрука, кишевших паразитами. Когда родители подали в суд на штат из-за неприемлемых условий, судья Бартелс квалифицировал Уиллоубрук как бесчеловечное заведение. В 1975 году штат и семьи больных договорились о заключении мирового соглашения, согласно которому количество пациентов надлежит сократить до 250 человек.

Не верилось, что на принятие решения ушло пятнадцать лет, но начало было положено. Сейдж и сама сумела поспособствовать изменению ситуации, подыскав новый дом для многих пациентов. Даже определить личность больных удавалось не сразу, поскольку учет был поставлен чрезвычайно плохо: фотографии отсутствовали, имена записывались неверно, и для нескольких разных человек указывался один и тот же номер социальной страховки. Но, вытащив кого-нибудь из этого страшного места, Сейдж чувствовала себя на седьмом небе.

Она вложила вырезку в альбом, где хранились другие статьи об Уиллоубруке, опубликованные за эти годы. Затем вернулась к газете и медленно перелистала страницы, взволнованно просматривая заголовки. Найдя искомую заметку, она собралась с духом и медленно прочитала текст.

ЭДВАРД КИНГ, ОДИН ИЗ САМЫХ ЗЛОВЕЩИХ СЕРИЙНЫХ УБИЙЦ В ИСТОРИИ США, УМЕР В ВОЗРАСТЕ 33 ЛЕТ

По официальным сообщениям, человек, на счету которого значится почти шестьдесят подтвержденных жертв и которого называли ангелом смерти или Кропси, умер в среду в Нью-Йорке. Ему было 33 года.

Эдди Кинг, имевший проблемы с сердцем и перемещавшийся в инвалидном кресле ввиду повреждений, причиненных молодой жертвой, пережившей его последнее нападение, умер в больнице Нью-Йорка, где отбывал пожизненное заключение за многочисленные убийства. Представитель департамента исправительных учреждений Нью-Йорка Дэвис Кроу сообщает о признаках самоудавления, но официальная причина смерти будет установлена коронером.

Проживавший в Государственной школе Уиллоубрук в течение десяти лет, Кинг долгие годы отрицал свою причастность к смертям пациентов. Однако в 1975 году он открылся детективу Сэму Нолану во время допроса по поводу не связанного с Уиллоубруком убийства. В течение примерно семисот часов допросов Кинг предоставил детали множества своих деяний. К моменту смерти он признался в убийстве девяноста трех человек. Большинство преступлений имели место в Уиллоубруке или окрестностях Стейтен-Айленда.

Почти все жертвы Кинга были обитателями Уиллоубрука или несчастными детьми, отвергнутыми обществом. По словам душегуба, его жертвам хотелось покончить с ужасами своей жизни. Изначально врачи Уиллоубрука классифицировали многие смерти на территории заведения как последствия пневмонии, гепатита или неизвестных болезней. Большинство погибших Кинг душил или накачивал смертельной дозой наркотиков – обычно, как он утверждал, по их просьбе. В попытке перевести стрелки на Уэйна Майерса, санитара, работавшего в Уиллоубруке и ставшего его последней известной жертвой, Кинг перерезал запястья и горло другим жертвам, включая двух молодых женщин.

Детектив Нолан характеризует Кинга как гения и социопата одновременно, заметив, что убийца так и не смог адекватно объяснить свою мотивацию, утверждая, будто помогал людям.

Кинг почти ничего не рассказывал о своей личной жизни; известно лишь, что до девяти лет он жил в Квинсе с отцом, после чего был брошен на Центральном вокзале Нью-Йорка.

Власти задержали Кинга благодаря тому, что он был ранен во время нападения на временно проживавшую в Уиллоубруке Сейдж Уинтерз. Мисс Уинтерз была незаконно помещена в больницу после того, как Кинг убил ее сестру-близнеца, а психиатр Уиллоубрука доктор Дональд Болдуин отказался подтвердить истинную личность Сейдж Уинтерз. По требованию совета директоров Уиллоубрука Болдуин вскоре после инцидента ушел в отставку, а спустя год умер от рака.

Кинг утверждал, что обитатели Уиллоубрука считали его ангелом милосердия, поскольку он был их единственной возможностью избежать отвратительного существования. По его словам, они умоляли его о смерти. «Не думаю, что нашелся бы другой человек, способный выполнить такую работу, – заявил он программе „60 минут“. – Только у меня хватило смелости освободить мучеников. И это не проклятие – это честь».

Сейдж отложила газету и откинулась на спинку дивана. От слез все плыло перед глазами. Несколько дней назад ей позвонил детектив Нолан и сообщил, что Эдди повесился, но лишь теперь она в это поверила. «Ангел милосердия» решил положить конец собственным страданиям – хотя обитателям Уиллоубрука тюрьма показалась бы раем.

Она понимала, что Эдди выбрал простой путь, и тем не менее ей стало легче. Кошмары о том, как он врывается в квартиру, чтобы перерезать ей горло, с годами сделались реже, но все же Сейдж порой просыпалась в поту, среди скомканных простыней. Может, теперь ночные страхи наконец прекратятся.

А пока она будет по-прежнему бесконечно благодарить судьбу за спасение и являть милосердие самой себе, не оглядываясь на ужасы прошлого. Она вытерла слезы и встала, а потом, вместо того чтобы вырезать статью об Эдди и положить ее в альбом, вырвала газетную страницу, скомкала и выбросила в корзину, где ей было самое место.

Сейдж давно решила, что не позволит тяжелым воспоминаниям отнять у нее лучшие моменты жизни. И это обещание она собиралась сдержать не только ради себя, но и в память о Розмари, которая не хотела бы иного.