Текст книги "Потерянные души Уиллоубрука"

Автор книги: Эллен Вайсман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

– Прости, – сказал доктор Болдуин, – но за эти годы мы много раз беседовали с твоей мамой, и она никогда не упоминала о том, что у Розмари есть сестра-близнец. Девочка в твоей палате, вроде бы Норма, – вот ее ты называешь сестрой, но это все. С тех пор как ты приехала к нам, мы говорили об этом уже несколько раз, и я объяснил тебе, что все дело в твоем состоянии. Нет никакой Сейдж, помнишь?

У Сейдж перехватило дыхание.

– Нет, – сказала она. – Вы ошибаетесь. Я Сейдж. И я настоящая. Розмари – моя сестра-близнец, и ее до сих пор не нашли. – Она прижала руку к бурчащему животу, чувствуя, что вот-вот сорвется и начнет ругаться и кричать. Сколько можно повторять? – Так почему же вы ее не ищете? Почему здесь нет полицейских с поисковой группой?

Доктор хмыкнул, словно вспомнив нечто забавное, понятное только ему, и продолжил тем же снисходительным тоном:

– Давай начнем сначала, хорошо? Как я уже сказал, тебе пришлось многое пережить, и кратковременная потеря памяти после травмы – это не редкость. Особенно для человека с твоими расстройствами.

– Ноя ничего такого не переживала и не переносила никаких травм, пока тот, другой, врач не привязал меня и не накачал дурью. И у меня нет никакого расстройства, или состояния, или как вы там это называете. Я полностью в своем уме и приехала сюда, чтобы узнать…

– Ты забыла сказать, куда ты опять ходила.

Сейдж потрясла головой. Он пытается ее запутать?

– Никуда я не ходила. Я приехала сюда из нашей квартиры в Маринерз-Харбор. Ехала на автобусе, и…

– Ладно-ладно, – сказал Болдуин. – Допустим, ты говоришь правду. Как ты заплатила за проезд в автобусе?

– Деньгами, как и все остальные.

– А где ты взяла деньги?

– Свистнула у отчима.

– Понятно. А сейчас у тебя деньги есть?

Она покачала головой, чувствуя, как разгораются щеки.

– Нет. Я отдала сдачу с жетонов одному бездомному, потому что думала, что скоро вернусь, и…

– По словам доктора Уайтхолла и санитара, который тебя привел, ни сумки, ни кошелька при тебе не было. Так где же ты держала деньги?

– Да в сумке же! – рявкнула Сейдж. Ее начало трясти. – А сумку сперли, когда я ехала в автобусе. – Если бы она держала сумку на коленях или обмотала руку ремешком, этого разговора сейчас бы не было. Затем она кое-что вспомнила. – Постойте. У меня же ведь есть жетон на обратный проезд. – Она потянулась к карману, потом осознала, что куртки на ней больше нет: ее сорвал санитар, когда укладывал Сейдж на каталку. Она оглядела палату. Куртка валялась на стуле в углу, и Сейдж указала на нее: – Другой жетон у меня в кармане.

Хейзл подняла куртку и протянула ей со словами:

– Мы ничего не нашли, дружочек.

Сейдж схватила куртку, обшарила карманы, чувствуя, как в груди разливается ледяной ужас. Жетон исчез.

– Должно быть, где-то выпал.

В отчаянии она осмотрела пол, заглядывая в дальние углы палаты и темные закутки под стульями и шкафами. Жетона нигде не было. Затем она вспомнила, как выгребала из кармана монетки. Наверное, жетон вместе с мелочью угодил в жестянку из-под супа, которую протянул ей бездомный ветеран. Глаза у нее налились слезами.

– Пожалуйста, поверьте, я правду говорю. Позвоните на автовокзал. Водитель записал мое имя и телефон, после того как у меня украли сумку. Он вам подтвердит, что я была в автобусе.

На лице доктора Болдуина появилась тень сомнения.

– Хорошо, допустим, ты каким-то образом вернулась сюда на автобусе. И у тебя украли сумку. Кто-нибудь видел, как ее украли?

– Не знаю. Я сидела с закрытыми глазами.

– Ты сказала водителю, что тебя зовут Сейдж Уинтерз?

– Разумеется, – ответила она.

Доктор Болдуин, ничего не говоря, участливо смотрел на нее, ожидая, когда она осознает собственные слова, ведь она сказала водителю то же самое, что говорит ему сейчас.

– Так меня и зовут, – объяснила она, и нижняя губа у нее задрожала. – Сейдж Джой Уинтерз. Ну да, у нас с Розмари одно и то же второе имя.

– Как интересно, – заметил доктор Болдуин. – Впервые слышу о сестрах с одинаковым вторым именем.

Сейдж содрогнулась от захлестнувшей ее дикой смеси ярости и ужаса.

– А как же номер телефона, который я оставила водителю? – спросила она. – Откуда мне знать телефон отчима, если я шесть лет провела в Уиллоубруке?

– Многие способны с легкостью вспомнить номер телефона, знакомый с детства. А может быть, ты его видела, когда мы разрешили тебе звонить маме каждый год в день твоего рождения и на Рождество. Помнишь, одна и та же медсестра всегда помогала тебе набрать номер.

Сейдж отшатнулась, как от пощечины: сердце снова стало саднить. В их с сестрой день рождения и в канун Рождества мать, пока была жива, обычно разговаривала по телефону в другой комнате и всегда говорила, что это ее тетя, которая вечно клянчит деньги, и не разрешала Сейдж здороваться с этой тетей, чтобы не портить праздничное настроение. Теперь Сейдж поняла, в чем дело. Никакая это была не тетя. Это была Розмари.

– Вы позволите мне позвонить отчиму? – спросила она.

– Не думаю, что это разумно, – вздохнул доктор Болдуин. – Возможно, когда-нибудь потом, но сейчас мне кажется, что это будет только подпитывать твои иллюзии.

– Нет у меня никаких иллюзий, – отрезала она, пытаясь совладать с эмоциями. – И если вы так уверены, что я Розмари, почему не разрешаете позвонить Алану? Хуже-то не будет.

– Тебе вовсе не обязательно звонить отчиму. Я уже сообщил, что ты вернулась целой и невредимой.

– И он вам поверил?

– Конечно, поверил. Почему бы ему не поверить?

Сердце у нее тяжело ухнуло вниз. Конечно, Алан поверил.

– А друзьям? Могу я позвонить какой-нибудь подруге?

– Твои друзья здесь, помнишь? И я здесь. Все твои друзья из шестого блока ждут, когда ты вернешься. Я уверен, что Норма, твоя лучшая подруга, соскучилась по тебе. Вы ведь с ней как сестры, помнишь?

– Я понятия не имею, кто такая Норма. Моих подруг зовут Хэзер и Дон.

Доктор Болдуин согласно кивнул.

– Да, Хэзер и Дон тоже из твоей палаты.

– Я не это имела в виду. Я говорю о девочках, с которыми хожу в школу, Хэзер Бейли и Дон Дрейпер. Мы учимся вместе. В следующем году перейдем в двенадцатый класс.

Он задумчиво нахмурил брови.

– Сейчас я не помню их фамилий, но рад слышать, что с ними ты тоже дружишь.

Сейдж шарахнула кулаком по каталке. Он выворачивает наизнанку каждое ее слово, и у него на все есть ответ.

– Я не о соседках по палате говорю, – сказала она. – Я говорю о настоящих подругах. О тех, с кем я хожу по барам, пью коктейли и курю травку. О тех, кому я рассказываю об отчиме и сестре. Делюсь с ними секретами, например о сексе с моим парнем.

– Ты познакомилась с этими подругами, когда покинула Уиллоубрук? – спросил доктор Болдуин. – Они вынуждали тебя делать нехорошие вещи, которые, как ты знаешь, делать нельзя, и пытались втянуть в неприятности?

Сейдж посмотрела на Хейзл умоляющими глазами, полными слез, надеясь, что та проявит хоть какое-то участие:

– Ну хоть вы-то верите мне? Пожалуйста, кто-то должен мне поверить.

Хейзл переступила с ноги на ногу и отвела взгляд.

Охваченная ужасом, Сейдж поникла. Если у нее случится срыв или истерика, ее вообще перестанут слушать. Она принялась выдергивать нитки из подола своей вельветовой юбки, одну за другой. Ей никогда раньше не приходилось махать кулаками, но теперь она была готова заехать доктору в физиономию. И тут ей пришло кое-что в голову, и она снова подняла на него глаза.

– А как насчет моей одежды? – спросила она. – Вы разрешаете своим пациенткам носить мини-юбки?

– Я бы хотел сказать «нет», но, к сожалению, мы не можем позволить себе роскошь строго следить за тем, как одеваются больные, поскольку большая часть одежды поступает в Уиллоубрук из пожертвований. Жильцы носят все, что им посчастливится найти. Конечно, некоторые вещи не вполне уместны, но это лучше, чем пускать людей разгуливать голышом, что, как ты знаешь, случается чаще, чем нам бы хотелось.

– А волосы? Скажите еще, что у Розмари была такая же прическа.

Болдуин кивнул:

– Длинные волосы с прямым пробором, да. Но я вижу, ты вычесала колтуны. Или тебе кто-то помог? Может, одна из подружек, которых ты завела, пока тебя здесь не было?

Невозможно. Это все не по-настоящему. Такого просто не бывает. Может, ей снится страшный сон. Может, она дома, в безопасности, в своей постели, и видит кошмары, подпитываемые стрессом и спиртным. Впервые за все время Сейдж пожалела, что не набралась смелости проколоть уши или сделать татуировку – это могло бы послужить доказательством, что она не Розмари. Она сильно ущипнула себя за руку, чтобы проснуться. Не помогло.

– Теперь, когда я ответил на твои вопросы, – продолжил доктор Болдуин, – думаю, настало время наконец ответить на мои. Куда ты ходила? Ты опять искала маму?

– Моя мать умерла. Два года назад.

– Верно. Я рад, что ты запомнила эту важную информацию. Тебе потребовалось время, чтобы смириться с потерей, когда мы сообщили о смерти матери. И в последний раз ты пропала потому, что ходила искать ее. Помнишь, когда ты оказалась в четырнадцатом с пяти-шестилетними малышами?

Сейдж помотала головой. В огне паники ей было трудно дышать.

– Что еще за четырнадцатый? Я ничего не знаю ни об Уиллоубруке, ни о Розмари, ни о том, что она сделала и как себя чувствует, как и о том, что с ней не так и давно ли она здесь. Говорю же, я только накануне узнала, что сестра еще жива. Теперь, пожалуйста, отпустите меня. Это ошибка. – Несмотря на все усилия говорить спокойно и рассудительно, голос у нее дрожал.

Доктор Болдуин бросил обеспокоенный взгляд на медсестру. Та взяла стеклянный флакон, воткнула иглу в горлышко с серебристой окантовкой и начала наполнять шприц.

– Ты по-прежнему иногда думаешь о самоубийстве? – спросил доктор Болдуин.

– Никогда я не думала о самоубийстве, – отрезала Сейдж. – Я просто хочу найти свою сестру и вернуться домой, вот и все. Пожалуйста, не накачивайте меня снова.

Хейзл и медсестра двинулись к ней: первая – готовясь схватить ее, вторая – с блестящим шприцем наготове.

– Не бойся, котеночек, – промурлыкала Хейзл. – Мы просто хотим помочь.

– Я вас очень прошу, – взмолилась Сейдж, – я не буду брыкаться, кричать и всякое такое. Ну правда. Просто дайте мне позвонить Алану, и я сделаю все, что вы велите.

– Я ведь тебе сказал, – возразил доктор Болдуин, – я уже позвонил ему.

– Но вы сказали, что нашли Розмари, а вы не нашли. Пожалуйста. Мне просто нужно поговорить с отчимом. Всего пара слов!

Доктор Болдуин покачал головой:

– Сожалею, но сейчас тебе нужно вернуться в палату и отдохнуть.

Ну всё. Она соскочила с каталки, обеими руками сграбастала доктора за лацканы спортивного пиджака и притянула почти вплотную к себе.

– Блин, ну дайте же мне, на хрен, позвонить ему! – закричала она. – Он скажет вам, что я не Розмари!

– Отпустите меня, мисс Уинтерз, – произнес доктор Болдуин, отшатнувшись от нее как от чумы. Голос у него был уверенный и спокойный, но в глазах мелькнул страх. – Не стоит. Вы знаете, что случается с обитателями, которые нападают на персонал. Это автоматический билет в государственное заведение строгого режима и как минимум годовой запрет на возвращение в Уиллоубрук. Мы уже говорили об этом. Вы ведь не хотите снова отправиться туда?

Сообразив, что лишь ухудшает ситуацию, Сейдж отпустила его, собираясь извиниться. Укол в руку был резким и мгновенным. Она повернулась к медсестре, которая все глубже всаживала в нее иглу, но ноги уже сделались ватными, а руки обвисли. Хейзл бросилась к ней и подхватила под мышки, удерживая от падения, а затем потащила обратно к каталке. Сейдж повалилась на матрас, и палата каруселью закружилась перед глазами. Доктор Болдуин выхватил из контейнера бумажное полотенце и принялся яростно вытирать пиджак, пока Хейзл перекладывала на матрас безвольные ноги Сейдж. Задыхаясь и паникуя, Сейдж повернулась к доктору Болдуину и медсестре, умоляя их прислушаться, но из горла не вырвалось ни звука. Все вокруг заволокло пеленой, стены стали наступать на нее и сближаться, словно кто-то задергивал занавески на краю поля зрения. Доктор Болдуин, Хейзл и медсестра слились в единое целое, завертевшись в водовороте серого и белого, белого и серого, серого и белого. Затем все снова стало черным.

Глава четвертая

Жгучая боль резала ступни в подъеме, раскаленными ножами сдирая плоть и медленно выводя Сейдж из наркотического ступора. Наконец ей удалось приподнять тяжелые веки и осмотреться в попытке понять, что происходит. Два человека волокли ее по узкому переходу, с обеих сторон подхватив под руки, и ее босые ступни скребли по грубому ледяному полу. Она пыталась идти сама, но дурман от укола еще не выветрился, и ноги не слушались, спотыкались, оступались; ее то и дело дергали вверх, пытаясь поставить вертикально. Она понятия не имела, где находится и как долго была в отключке.

Когда она наконец обрела опору под ногами и зрение прояснилось, стало ясно, что ее держат два санитара и они находятся в каком-то каменном туннеле. Стены были покрыты потеками зеленовато-серой гнили, по потолку тянулись ржавые трубы, с которых на пол капала коричневатая жидкость. Пыльные лампочки, забранные металлическими сетками, излучали слабый, неровный свет, воздух насыщали пещерные запахи плесени и мокрого камня. За исключением освещения и отсутствия граффити, туннель напоминал полуразрушенные проходы под старой туберкулезной больницей.

– Нет! – закричала Сейдж и начала вырываться. – Что вы делаете? Куда вы меня тащите?

Санитары усилили хватку.

– Спокойно, – сказал один. – Мы просто ведем тебя назад в палату.

– Пожалуйста, – взмолилась она, – выслушайте меня. Это ужасная ошибка. Я не Розмари. Я ее сестра-близнец Сейдж. Поверьте же мне.

Она пыталась заглянуть им в глаза, дать понять, что она совершенно нормальная и разумная, но они смотрели строго вперед, сосредоточенные на своем деле. Тот, что слева, был выше и старше, с седым хвостом и бриллиантовым «гвоздиком» в мочке уха. У того, что справа, было молодое невинное лицо, изрытое прыщами, и мощная челюсть. Он походил на ученика средней школы.

Ни один из них не отвечал.

– Пожалуйста, – повторила она. – Если вы отведете меня назад, в кабинет доктора Болдуина, я все объясню. Нельзя так со мной обращаться.

– Умолкни, – буркнул седой санитар. – Сам доктор Болдуин и велел нам отвести тебя туда, где тебе самое место.

– Но я не Розмари! – закричала она.

– Ага-ага, – ответил санитар. – Именно так ты всегда и говоришь. Дай угадаю: тебя зовут Сейдж.

О господи. Неужели Розмари всем и каждому врала, будто ее зовут Сейдж?

– Да, – сказала она. – Именно так. Прошу вас. Умоляю. Я говорю правду. Моя сестра Розмари была больна. Она не понимала, что говорит.

Седой сжал ей плечо и грубо встряхнул.

– Умолкни, я сказал! – рявкнул он и перенес внимание на молодого санитара: – Вот тебе один из наиболее важных уроков, которые ты должен усвоить, если хочешь продержаться здесь больше одного дня.

– Какой? – спросил молодой.

– Не верь ничему, что говорят эти дебилы.

Сейдж снова начала было протестовать, потом бросила попытки. Стараться переубедить их было бессмысленно. Они просто делали свою работу. Вместо этого она стала сосредоточенно следить за тем, куда они идут, высматривая на стенах отметки или цифры, чтобы отыскать дорогу назад, к административному зданию, если представится случай. Но каждый туннель, по которому они проходили, был копией предыдущего, и они постоянно сворачивали то туда, то сюда, словно в гигантском лабиринте.

Наконец они дошли до конца туннеля, где над ржавой дверью висела изъеденная коррозией табличка: «Держать запертой». Седой выудил из кармана кольцо с ключами и отпер дверь, за которой обнаружилась узкая лестница с щербатыми каменными ступенями. Санитары провели Сейдж вверх по лестнице и остановились на площадке с очередной стальной дверью. Пока старший санитар отпирал замок и отодвигал засов, Сейдж оглянулась на лестницу, прикидывая, успеет ли добежать до нее. Там, в туннелях, можно оторваться от старшего санитара, но младший наверняка ее сцапает. К тому же она понятия не имела, куда бежать.

Словно угадав ее мысли, седой распахнул дверь и втащил Сейдж внутрь. Они попали в нечто вроде кладовой, где теснились полки, швабры, ведра и промышленного размера контейнеры с чистящим средством «Пайнсол». Заперев дверь, санитары вывели Сейдж из кладовой в помещение с кафельным полом, окруженное Г-образной стойкой, где в воздухе пахло затхлыми мочалками, дезинфектантом и чем-то вроде грязных пеленок. Где-то кричали. Стонали. Плакали. По рукам у Сейдж побежали мурашки. Что это за место?

За стойкой рыжеволосая женщина с носом картошкой и сигаретой в руке повернулась на стуле, чтобы взглянуть на вошедших. При виде Сейдж ее подведенные брови взлетели вверх, а рот распахнулся кровавым напомаженным колечком. У нее был вид человека, который питается сиротами и щенками. Женщина затушила сигарету в металлической пепельнице и встала, оправляя форму медсестры.

– Мать твою за ногу, – брякнула она. – Нашли все-таки!

– Вроде того, – отозвался седой.

– И где она была? – спросила медсестра. Волосы у нее были тусклые и явно крашеные, а наложенный слоями макияж не скрывал «гусиных лапок» у глаз и обвисших щек.

– Не знаю, – ответил седой. – Болдуин нам не сказал. Может, Уэйна спросить.

Медсестра закатила глаза:

– Так он тебе и скажет.

– А мы поднажмем, – предложил седой, но медсестра покачала головой:

– Не буду я у него ничего спрашивать. У нас уже с ним были терки. С меня хватило.

Борясь со страхом, Сейдж повторила про себя имя: Уэйн. Надо запомнить.

– Кто это, Уэйн? – спросила она, стараясь звучать разумно. – И откуда ему знать что-то об исчезновении моей сестры?

– Завела шарманку, – раздраженно проворчал седой. – Всю дорогу эту хрень слушал.

– Но ведь это правда! – сказала Сейдж и умоляюще уставилась на медсестру: – Помогите мне, пожалуйста! Я сестра Розмари, мы с ней близнецы, но никто меня и слышать не хочет. Моему отчиму позвонили из Уиллоубрука и сказали, что Розмари пропала. Вот я сюда и приехала, помогать искать сестру. А доктор Болдуин считает, что я – это она, и хочет меня запереть.

Медсестра проигнорировала ее, обратившись к седому санитару.

– Тебя учить не надо, Леонард, – сказала она. – Либо пропускай мимо ушей, либо поддакивай. Другим способом их не заткнуть.

– Ага-ага, – буркнул Леонард. – Знаю. Ее в ту же палату?

Медсестра кивнула:

– Да, но поосторожнее там. Норма опять за свое принялась.

– Офонареть, – сказал санитар. – Именно этого нам сейчас и не хватало.

За спиной у медсестры, в коридоре, санитарка втолкнула за стойку белую кроватку с высокими бортиками, наполненную детьми. Малыши были разного возраста, от нескольких месяцев до года. Трое сидели, двое лежали, а один стоял и плакал, сжимая крошечными пальчиками железные перила кроватки. У двоих младенцев были миндалевидные глаза и широкий лоб носителя синдрома Дауна; у одного не хватало обеих рук, а другой, похоже, был слепым. Сейдж с ужасом смотрела, как их провозят мимо. Возможно, слухи о том, что у матерей-подростков отбирают детей, были правдой.

– Почему здесь маленькие? – спросила она. – Это больница или школа?

Санитары и медсестра вели себя так, словно ее не существовало.

– На вечер планы в силе? – спросила медсестра у Леонарда.

– А то, – ответил тот. – Надо же показать этому жеребчику, как отрываться с лучшей командой Уиллоубрука.

Медсестра улыбнулась второму санитару.

– Как тебя звать, красавчик?

– Дейл.

– Приятно познакомиться, Дейл. А я Вики, но асе меня зовут сестра Вик. Добро пожаловать в шталаг[4]4
  Сокр. от Stammlager – основной лагерь (нем.); общее название гитлеровских лагерей для военнопленных во время Второй мировой войны.


[Закрыть] номер шесть.

– Так мы больничные блоки называем. – пояснил Леонард. – Шталаг номер шесть, шталаг номер тринадцать. Короче, ты понял.

Сестра Вик хохотнула.

– Тебе еще многому предстоит научиться, парень. Но не волнуйся, старина Леонард покажет тебе, что к чему. Готов поразвлечься сегодня вечером?

Дейл осклабился.

– Вопрос в том, готовы ли вы? Не извольте сомневаться, ребята: что касается поразвлечься, так я вам покажу кое-что.

– А вот я сомневаюсь, – заметил Леонард. – Я Вудсток[5]5
  Один из самых масштабных рок-фестивалей (15–18 августа 1969 года), в ходе которого погибло три человека.


[Закрыть]пережил.

– Да ну? – удивился Дейл. – Мой брат тоже. Но что-то он там никаких хиппующих стариканов не видел.

Замолчите, думала Сейдж. Замолчите и послушайте меня. Вы что, не видите, насколько мне страшно, насколько я сломлена? А эти крики и стоны в коридоре – разве вы не слышите? Или вам все равно?

Сестра Вик подмигнула Дейлу:

– Мы, солнышко, не такие старые, как ты думаешь. Еще посмотрим, кто кого научит.

Леонард и Дейл рассмеялись, затем подтолкнули Сейдж к концу стойки. Она оглядывалась на сестру Вик, пока санитары утаскивали ее прочь.

– Пожалуйста! – снова закричала Сейдж. – Это ошибка!

Сестра Вик уселась и закурила вторую сигарету.

Когда они обогнули стойку и двинулись по коридору, Сейдж замерла на месте. Если бы санитары не держали ее, она бы осела на землю.

По обеим сторонам от прохода она увидела девочек, от совсем маленьких до подростков. Сбившись по двое или трое, они сидели в кроватях, на стульях и в креслах-каталках. Некоторые кровати походили скорее на тележки с большими колесами и ручками, а кресла-каталки напоминали викторианские музейные экспонаты: деревянные, со ржавыми колесами и тонкими подлокотниками. Во многих каталках сиденьями служили длинные деревянные ящики, похожие на гробы без крышек, и в них на грязных простынях тоже лежали, скорчившись, девочки. Их бледные тощие ноги были подтянуты к животу, как у зародышей, кисти рук прижаты к груди.

Большинство девочек были либо в матерчатых пеленках, либо в разной степени раздетости, либо голыми; все отличались невероятной худобой: позвоночники торчали бледными горными хребтами, лопатки выдавались, как острые крылья. Кожу пациенток покрывали синяки и царапины, а порой и нечто вроде сигаретных ожогов. Сначала Сейдж решила, что среда них есть мертвые – настолько окоченелыми казались их лица и конечности, – но потом поняла, что они либо спят, либо не могут или не хотят двигаться. Некоторые вертели головами, ища что-то невидящим взглядом; другие смотрели на Сейдж затравленными глазами, в которых отражался весь испытываемый ею ужас.

Лицо одной девочки было покрыто коростой и кровоточило, словно взорванное изнутри. У некоторых отсутствовали части тела – руки, ноги или кисти, – у других были деформированные головы, искореженные конечности или туловища. Кафельный пол покрывали темные пятна и коричневато-желтые лужи, а в зловонном воздухе, смердевшем человеческими нечистотами, метались стоны, крики и невнятное бормотание.

Черный ужас нарастал у Сейдж внутри, душил ее, поднимаясь комом к горлу. Слухи оказались правдой. Это не школа. Это кошмар, свалка для сломленных, безумных и никому не нужных детей. Неудивительно, что персонал не разрешал родителям входить в палаты: те вызвали бы полицию. Она снова задалась вопросом, как мать могла оставить Розмари в таком ужасном месте.

Дейл свободной рукой зажал нос.

– Господи Иисусе, – скривился он. – Что за вонь тут?

– Привыкнешь, – ответил Леонард и потянул Сейдж вперед.

Не обращая внимания на сопротивление, они с напарником поволокли ее по переполненному коридору мимо девочки, лежащей в похожем на гроб ящике, измазанном чем-то темным и липким. Девочка повернула голову и посмотрела на них; ее лицо было полно боли, глаза молили о помощи. Девочка постарше улыбнулась Сейдж радостно и даже счастливо, словно владела неким веселым секретом, который твердо решила держать при себе. Сейдж зажмурилась и попыталась прикрыть уши, но Леонард и Дейл постоянно опускали ее руки вниз. Сердце у нее грохотало, как сошедший с рельсов поезд. Это не по-настоящему. Такого просто не бывает. Нельзя так обращаться с детьми. Нельзя доводить их до такого состояния. Может, она умерла? Автобус разбился по пути сюда, и Сейдж погибла, а сейчас она в аду.

Оглушительно и неостановимо зажужжал зуммер, и Сейдж вздрогнула. Девочки в коридоре возбужденно замахали руками, закричали, зарыдали громче прежнего. В конце коридора хлопнула дверь, и мимо промчался лысый санитар с татуировками на мускулистых руках, свернувший затем в другой проход.

Леонард и Дейл последовали за лысым, ведя Сейдж по тому же коридору – более узкому, чем первый. Здесь были четыре двустворчатые двери, обозначенные литерами А, В, С и D. За дверью в палату А девочка-подросток в кресле-каталке колотила свою соседку, а та кричала, сидя на полу и вскидывая руки, чтобы защититься от ударов. Леонард отпустил Сейдж и разнял девочек, оттолкнув ту, что в каталке, от сидевшей на полу. Затем он снова схватил Сейдж за руку и пошел дальше, не оглядываясь и не проверяя, удалось ли прекратить драку. В конце коридора они остановились у дверей в палату D. Леонард отпер одну створку двери и распахнул ее. Изнутри понеслись стоны, крики и вопли, взрывы ругательств. Их обдало тошнотворной вонью, густой, как краска на стенах, и Сейдж едва не стошнило. Невероятно, но тут пахло даже сильнее, чем в главном коридоре: дерьмом, мочой и рвотой на фоне дезинфектанта и хлорки.

– О господи, – пробормотал Дейл, закашлявшись.

– Привыкай, хлюпик, – посоветовал Леонард, затаскивая Сейдж в палату.

Трудно было сказать, что хуже: шум или запах. Воздух отдавал смертью; толпы истерзанных душ издавали нечеловеческие гортанные звуки, которые то становились громче, то стихали, то снова усиливались, отчего у Сейдж поползли мурашки по коже. Никогда в жизни она не слышала ничего подобного, даже в любимых Ноем фильмах ужасов.

Палата была устроена в форме буквы Г: с просторной основной комнатой, слева от которой располагалось выложенное кафелем помещение поменьше, нечто вроде большой открытой уборной. По облупившемуся потолку тянулись длинные люминесцентные лампы в колпаках; те, что еще работали, заливали комнату ярким светом. Белые железные койки стояли в основной комнате впритык друг к другу, изножье к изголовью, с узким проходом между ними. В каждой кровати были девочки, порой вдвоем на одном матрасе и в смирительных рубашках; они сидели, стояли на коленях или лежали с пустыми глазами; одних привязали веревками к изголовью кровати, другие лежали в собственных испражнениях. Некоторые пациентки были голыми; на других болтались только матерчатые пеленки или грубые самодельные робы. Тощие как щепка девочки сидели в деревянных тележках по правой стороне палаты; некоторые со смехом, воем и криками ползали или скакали с одной койки на другую. Казалось, каждая из пациенток двигалась: раскачивалась взад и вперед, вертела головой, облизывала пальцы, заламывала руки, тряслась всем телом – бурлящее море человеческих существ. Те немногие, кто не шевелился, застыли в каменной неподвижности. Одна девушка сидела на кровати, наклонившись вперед, невероятно тесно прижавшись корпусом к ногам и опустив голову между коленями, как сложенный пополам лист картона. Другая лежала на грязном полу у стены, прикованная цепью за лодыжку к опорной балке.

Сейдж застыла в потрясении и ужасе, лишившись дара речи. Уиллоубрук, школа, где ее любимую сестру держали под замком в течение последних шести лет, оказалась концентрационным лагерем. На уроках истории Сейдж видела фотографии: заключенные, похожие на скелеты, в помещениях, рассчитанных на вдвое меньшее количество человек; грязные, полуодетые, и у всех пустые глаза, лишенные надежды и разума. Как могут существовать такие чудовищные вещи в Соединенных Штатах Америки? Да еще в семидесятые годы, когда человека посылают на Луну, а музыку записывают на восьмидорожечные кассеты? Это просто кошмар, не иначе. Как тут можно выжить?

Внезапно из дальнего угла палаты послышался пронзительный вопль. Обернувшись на крик, Сейдж увидела, как мускулистый санитар с татуированными руками и санитарка с курчавой афропрической гоняют по палате голую девушку, перепрыгивая через кровати и вытянув руки, чтобы схватить беглянку. Санитарка двигалась с удивительной скоростью, учитывая ее широченный бюст и некоторую хромоту при беге, словно у нее болело бедро. Голой девушке было на вид лет восемнадцать; обвислые груди казались слишком большими для такого худого тела, а мертвенно-бледную кожу покрывали рваные раны и синяки, напоминающие отпечатки ботинка. Она кричала, плевалась в санитаров и уворачивалась, не давая им схватить себя. Когда она добежала до облицованной плиткой боковой комнаты, преследователи загнали ее внутрь, и оттуда послышались крики и внезапное шипение воды, эхом отражавшееся от кафеля. Потом санитар с татуировками выволок девушку: мокрая с головы до ног, она лягалась и кричала, затем вырвалась и снова бросилась бежать. Большинство обитателей палаты со страхом и восхищением наблюдали за происходящим, некоторые улюлюкали и буйно хохотали, кто-то плакал. Другие лежали, сидели или стояли молча, не выказывая никакой реакции: ни нахмуренных бровей, ни встревоженных взглядов, ни печали, ни страха.

– Дальше я сам, – сказал Леонард Дейлу – Дуй назад в администрацию, спроси, где понадобишься.

– Уверен? – спросил Дейл.

Леонард кивнул:

– Это не первое мое родео, парень.

Со вздохом облегчения Дейл выпустил Сейдж и поспешно покинул палату D. Леонард запер за ним дверь, снова взял Сейдж за руку и повел к кроватям. Она уперлась каблуками, не желая идти дальше.

– Мне тут не место, – сказала она. – Это ошибка. Как вы смеете!

– Никакой ошибки, – возразил он, указывая в дальний конец палаты: – Вот твоя кровать. Пошевеливайся.

Она замотала головой.

– Нет, не моя. Это кровать моей сестры. А меня в жизни тут не было. Я не Розмари!

Санитар грубо встряхнул ее и выкрутил руку так, что у Сейдж клацнули зубы.

– Опять в яму захотела? Туда и отправишься, если не начнешь слушаться!

Голая девушка снова пронзительно завизжала; Сейдж показалось, что такая громкость лежит за пределами человеческих возможностей. К ее удивлению, Леонард повернулся и стал смотреть, ожидая, что будет дальше. Санитары загнали девушку в угол за стулом. Она смотрела на преследователей, как загнанный зверь, мелко и часто дыша, обводя палату налитыми кровью глазами. Санитар в татуировках, вытянув вперед мускулистые руки, раскачивался из стороны в сторону, как борец, готовый броситься в атаку, и смеялся, словно участвуя в игре. Девушка тонкими, напрягшимися от усилия руками подняла над головой стул и грохнула его об пол. Деревянная спинка, затрещав, как сломанная кость, раскололась пополам. Одна из ножек отлетела, завертевшись на кафельном полу.

– Ну-ну, успокойся, Норма, – сказала санитарка. – Мы помочь тебе хотим.

Норма. Почему это имя кажется знакомым? И тут Сейдж вспомнила. Ох, черт. Доктор Болдуин сказал, что Норма была лучшей подругой Розмари, названной сестрой. Но ведь это не обязательно та самая девушка, или как?