Текст книги "Практические занятия по русской литературе XIX века"
Автор книги: Элла Войтоловская
Соавторы: Эвелина Румянцева
Жанры:
Языкознание
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
Анализ статьи включает вступительную беседу, в которой принимают участие все студенты, подготовившие небольшие сообщения. Под наблюдением преподавателя проводится их обсуждение.
Вступительная беседа проводится после того, как студенты на предыдущем занятии получили задание прочитать статью Белинского «О критике и литературных мнениях» Московского наблюдателя» и подумать о том, что именно в статьях Шевырева вызывает наибольшие возражения Белинского. При этом желательно, чтобы студенты отмечали свои наблюдения над особенностями языка и стиля статьи Белинского, а некоторые из них подготовили сообщения о языке критика.
В начале беседы коротко напоминаем о статьях Белинского, написанных им до разбора критики «Московского наблюдателя». Белинскому 25 лет, но его уже знает читающая Россия. Новые и прогрессивные мысли критика, которые он пропагандировал на страницах «Телескопа» и «Молвы», нашли свое отражение и в разбираемой статье. Белинский продолжает в ней борьбу с беспринципной журналистикой, которую он вел одновременно с Гоголем [412]412
Мы предполагаем, что в группе, в которой проводится анализ статьи Белинского «О критике и литературных мнениях «Московского наблюдателя», была разобрана и статья Гоголя.
[Закрыть], но направляет свой главный удар против критики «Московского наблюдателя», прежде всего против Шевырева и его статьи «Перечень Наблюдателя». Для Белинского неприемлемы ни литературные, ни общественно–политические, ни теоретические позиции Шевырева.
Белинский – демократ, новатор, просветитель – неоднократно подчеркивает просветительский характер своей деятельности. Он пишет, что критика «должна быть гувернером общества и на простом языке говорить высокие истины» (II, 125). Критика, по определению Белинского, – это «движущая эстетика». Она постоянно идет вперед, собирая для теории искусства новые данные и факты.
Белинский показывает полное несоответствие устаревших и глубоко реакционных взглядов поборника «светской» литературы Шевырева тем задачам, которые стоят перед современной критикой. Он не формулирует своего приговора критическим поучениям Шевырева, но с неукоснительной логикой подводит читателя к необходимым выводам.
Во время беседы преподаватель следит за тем, чтобы студенты постоянно обращались к тексту статьи, который должен раскрыть им философские и эстетические позиции Белинского.
Новатор и демократ, или, как он, в противовес Шевыреву, неоднократно называет себя, «плебей», Белинский разоблачает убожество кастовой аристократической позиции критика «Московского наблюдателя». Этой позиции Белинский противопоставил принцип народности и реализма в литературе.
Преподаватель напоминает студентам, что в начале 1830–х годов Белинский еще искал путей к революционной идеологии. В это время внимание начинающего критика привлекала философская система Шеллинга, а затем Фихте. В шеллингианском духе Белинский писал о том, что художник творит бессознательно, создает произведения в минуты самозабвения. Однако с самого начала своей критической деятельности в Белинском ярко проявлялась самостоятельная теоретическая и критическая мысль. Разделяя в период увлечения Шеллингом, а затем Фихте идеалистические воззрения на общественную жизнь и литературу, он тем не менее пробивался к идеям, которые и вывели его на путь революционного отрицания и борьбы. Снова и снова пересматривая философско–эстетические вопросы, Белинский в поисках истины не раз бился в кругу противоречий, не раз переживал периоды кризисов мировоззрения.
Студенты отметят эмоциональную насыщенность языка статьи, страстность ее тона, обусловленную остротой полемики с «Московским наблюдателем». Мы видим в Белинском борца, который во имя «независимости мнения и чистой любви к истине» ниспровергает косные позиции и авторитеты. Спокойный, повествовательный тон почти отсутствует. Иронией и насмешкой проникнута каждая строка. А издевательское высмеивание противника часто прерывается откровенным негодованием, перерастающим в гневный сарказм. Стиль говорит об авторе как о человеке страстном, непримиримо отстаивающем свои взгляды. Ограничиваясь во вступительной беседе общей характеристикой языка и стиля статьи, преподаватель рекомендует остановиться на анализе отдельных ее частей.
Белинский последовательно, одну за другой разбирает статьи Шевырева. Это дает возможность поручить анализ отдельных частей работы Белинского ряду студентов. Каждый из них выбирает часть статьи, посвященную критике какой‑либо из статей Шевырева (О драме Кукольника «Князь Михайло Васильевич Скопин–Шуйский», о «Трех повестях» Павлова, о «Миргороде» г. Гоголя, «О критике вообще и у нас в России», о сочинениях Жюля Жанена и др.) [413]413
Следует подчеркнуть, что, занимаясь анализом той или иной критической статьи, преподаватель требует знакомства с текстами тех писателей, о которых говорит критик.
[Закрыть] .
Из примечаний к академическому изданию Сочинений Белинского (II, 707—713) студенты узнают, когда каждая из статей Шевырева была напечатана в «Московском наблюдателе».
Указав, что статьи Шевырева малоинтересны, преподаватель все же рекомендует обратиться к ним, чтобы нагляднее представить характер спора и ощутить своеобразие эпохи 1830–х годов.
Сопоставление взглядов Шевырева и Белинского не представляет затруднений, особенно после вводной беседы, поэтому целесообразнее на основании сопоставления статей Белинского и Шевырева поставить перед студентами другую задачу, которая заставит их порыться в дополнительной литературе, в какой‑то степени прикоснуться к исследованию: попытаться выяснить позицию Гоголя в споре Белинского с Шевыревым.
Студенты видят, что нз всех критиков Гоголь высоко оценил в своей статье одного Шевырева, а о Белинском ничего не сказал в печатном тексте своей статьи, хотя не только знал статью «О русской повести и повестях Гоголя», но, по свидетельству Анненкова, «был осчастливлен ею». Между тем Гоголь писал о Белинском в черновике статьи, выражая надежду на «будущее развитие» критика. Возвращаемся к вопросам: почему же слова эти исчезли из журнального текста? Кто их вычеркнул? Гоголь или издатель и редактор «Современника» Пушкин?
Преподаватель говорит студентам, что этот вопрос решен. В третьем номере журнала «Современник» было напечатано «Письмо к издателю» из Твери, подписанное инициалами А. Б. Автором его был Пушкин. А. Б. упрекает «Современник» в том, что в статье «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году» не было сказано добрых слов о критике «Телескопа» Белинском. Сопоставляя слова из черновика Гоголя с тем, что говорит о Белинском А. Б., можно заметить, что Пушкин по существу повторяет то, что сказано Гоголем в черновике статьи: «Он, – пишет Пушкин о Белинском, – обличает талант, подающий большую надежду». Значит, не Пушкин, а Гоголь вычеркнул из журнального текста слова о Белинском в статье о журналистике. Почему же он это сделал?
Наряду с этим вопросом преподаватель ставит перед студентами и другой, более общего характера: какова вообще была позиция Гоголя, в полемике Белинского с Шевыревым? Казалось бы, все ясно – Гоголь вычеркнул положительный отзыв о Белинском из своей статьи, Гоголь высоко оценил из всех современных ему критиков одного Шевырева; значит, в споре Белинского с Шевыревым Гоголь разделяет позицию Шевырева. Но так ли это? Попробуем с возможной обстоятельностью ответить на этот вопрос. Как это сделать? У нас нет прямых высказываний Гоголя – он нигде не писал о статье Белинского «О критике и литературных мнениях «Московского наблюдателя». Больше того, та статья появилась весной 1836 г., когда Гоголь был в большом смятении в связи с постановкой «Ревизора» на сцене Александрийского театра, и нельзя с уверенностью сказать, читал ли он вообще эту статью. Статьи же Шевырева, которые разбирает Белинский, Гоголь, как видно, читал: он очень интересовался «Московским наблюдателем» и писал о «критиках Шевырева» как об «утешительном исключении» (VIII, 175).
Преподаватель указывает, что даже тогда, когда у нас нет прямых высказываний писателя по тому или иному вопросу, мы должны попытаться выяснить его позицию. Сопоставляя каждую статью Шевырева и критику ее Белинским, надо попытаться представить себе, какова могла быть в этой полемике позиция Гоголя. Важно это потому, что в какой‑то степени может раскрыть пределы общности эстетических воззрений Гоголя и Белинского, о которой мы говорили при сопоставлении их статей. Больше того, выяснение позиций Гоголя в полемике между Белинским и Шевыревым расширит наше представление о взглядах на жизнь и литературу Гоголя и Белинского.
В дополнение к полученному заданию – сопоставить позиции Шевырева и Белинского – студенты получают новое: попытаться аргументированно установить, к кому из них в каждом конкретном случае был ближе Гоголь. Для решения этого вопроса попутно привлекается разнообразный материал: художественные произведения и критические статьи, письма, воспоминания современников.
С самого начала работы студенты, как нам кажется, должны почувствовать сложность проблемы, трудность решения серьезных литературоведческих вопросов. Целью правильно поставленных практических занятий является пробуждение у студентов стремления самостоятельно искать пути для получения мотивированного ответа, и руководитель занятий должен увлечь их этими поисками. Разумеется, в ряде случаев у студентов не будет достаточно материала для более или менее отчетливого ответа на поставленный вопрос или ответ на него будет недостаточно аргументирован, но ведь и «большое литературоведение» не всегда может дать полный и аргументированный ответ. В попытке определить позицию Гоголя в споре Белинского с Шевыревым нашей целью является не столько научное решение проблемы, важной для выяснения идейных позиций Гоголя в 1830–е годы, сколько более скромная задача – подумать над новым материалом и попытаться самостоятельно ответить на поставленные преподавателем вопросы.
На консультациях преподаватель порой вынужден предостерегать студентов от излишнего углубления в дополнительный материал. Он должен четко представлять себе, чего ждет от аудитории, знать ее возможности и направить поиски в необходимом направлении.
Подготовленные отдельными студентами сообщения обсуждаются в группе. Представим себе несколько схематично ход этих рассуждений:
1. Возражения Белинского на статью Шевырева о драме Кукольника «Князь Михайло Васильевич Скопин–Шуйский» сводятся к двум моментам:
а) Белинский удивлен тем, что Шевырев посвятил разбору этой драмы такую большую статью (в двух книжках журнала). «Мне кажется, что такая критика себе дороже…» – говорит Белинский, выражая этим откровенное пренебрежение к Кукольнику и его драме.
б) Второе возражение Белинского направлено против шевыревского понимания роли драматурга–историка. По мнению Шевырева, драматург копирует историю, а не истолковывает и не воссоздает ее творчески. Белинский не соглашается с этим, защищая свободу творческой фантазии художника, которому свойственно «поэтическое откровение» в познании мира. Белинский говорит, что драматург и историк не только «списчики» и «копиисты» исторических событий, но их истолкователи, творчески воссоздающие картину прошлого.
В процессе коллективного обсуждения при выяснении вопроса о том, к Белинскому или к Шевыреву был ближе Гоголь, во-первых, в оценке Кукольника и его драматических произведений и, во–вторых, в понимании роли драматурга, пишущего на исторические темы, приходим к некоторым выводам.
Студентам известно, что Гоголь еще в Нежинской гимназии, особенно во время «дела о вольнодумстве», иронически и презрительно относился к «возвышенному» (как он прозвал Кукольника). Такое же отношение сохранилось у Гоголя и к Кукольнику– автору трагедий (X, 261, 279 и др.; XI, 148 и др.). Отрицательно оценивает Кукольника Гоголь и в ранее рассмотренной статье о журналистике. Говоря об отсутствии вкуса у Сенковского, Гоголь писал о том, что редактор «Библиотеки для чтения» «первый поставил г–на Кукольника наряду с Гёте» (VIII, 160), а в письме к В. В. Тарновскому утверждал: «Кукольник навалял дюжину дюжинных трагедий» (X, 279). Нет сомнения в том, что Гоголь, как и Белинский, не счел бы возможным посвящать разбору драмы Кукольника такую большую статью, какую написал Шевырев.
Что касается мнения Гоголя об изображении истории в художественных произведениях, то здесь на помощь приходит «Тарас Бульба». Возражая Шевыреву, Белинский пишет, что художник, воспроизводящий историческую эпоху, вправе во имя «идеальной верности» нарушать даже хронологическую и «фактическую верность». Так именно и поступил Гоголь в «Тарасе Бульбе». Гоголь, глубоко изучавший историю, философски осмысливавший ее, свободно нарушал хронологическую точность и никогда не стремился к портретному и биографическому сходству своих героев с историческими лицами изображаемого им времени. Он не уточнял время, описанное в своей «исторической повести». Ему важно было не скопировать исторические события, а передать «дух века» и «быт народа», и потому Гоголь опирался не столько на исторические документы, сколько на народные песни и думы. Ясно, что, как и Белинский, Гоголь не считал художника–драматурга «копиистом» или «списчиком» исторической действительности, как Шевырев.
Таким образом, напрашивается вывод о большей близости Гоголя к Белинскому, чем к Шевыреву и его статье о «Князе Михайле Васильевиче Скопине–Шуйском».
2. Переходим к разбору Белинским статьи Шевырева о «Трех повестях» Н. Ф. Павлова» (II, 133—136). Приступая к анализу соответствующего раздела работы Белинского, студенты останавливаются на стиле критика.
Не только прямая ирония и откровенная насмешка Белинского изобличают узость и ограниченность взглядов Шевырева, характерных для его оценки повестей Павлова. Белинский прибегает и к тону аффектированного восхищения по поводу того, что пишет Шевырев, обнажая этим банальность и ординарность его положений. Белинский показывает, что, восхищаясь «светскими» повестями Павлова, Шевырев по существу ничего о них не говорит.
Белинский еще ранее высоко оценил «Три повести» Павлова в статье «О русской повести и повестях Гоголя». Мнение критика о роли Павлова оказалось пророческим. Он предсказывал, что социальная проблематика не станет основной для писателя, который, по его мнению, не может подняться до постановки больших и сложных вопросов жизни. Справедливость этих суждений доказало время.
В качестве дополнительного материала привлекается коротенькая статья о «Трех повестях» Павлова Пушкина, предназначавшаяся для «Современника». Рассмотрение статьи Пушкина должно показать студентам, что в оценке Павлова поэт был близок к Белинскому. Как и Белинскому, Пушкину не нравилась позиция «Московского наблюдателя», напечатавшего статью Шевырева о «Трех повестях»: «Г. Павлова, – пишет Пушкин, – так расхвалили в М<осковском>Наб<людателе>, что мы в сих строках хотели ограничить наши замечания одними порицаниями…» (12; 9).
Известно, что прямых высказываний о «Трех повестях» Павлова у Гоголя нет. Однако на основании воспоминаний С. Т. Аксакова мы знаем, что Гоголь был заинтересован и первыми «Тремя повестями» Павлова, вышедшими в 1835 г., и вторыми его тремя повестями, появившимися в 1839 году. Он, по свидетельству Аксакова, видел в них «неотъемлемое достоинство: наблюдательный ум сочинителя и прекрасный язык» [414]414
Аксаков С. Т. История моего знакомства с Гоголем. М., 1960, с. 29–30.
[Закрыть]. В этом Гоголь не расходился ни с Пушкиным, ни с Белинским, высоко оценившими язык повестей Павлова и видевшими в них другие достоинства. Несомненно, что, как Белинский и Пушкин, Гоголь также видел эти достоинства не в «светскости» павловских повестей.
Но в данном случае, как видно, определить позиции Гоголя в споре Белинского и Шевырева в части, касающейся оценки повестей Н. Ф. Павлова, мы не можем.
3. Обращаемся к третьему примеру – к полемике между Белинским и Шевыревым по поводу «Миргорода». Прежде всего, напомним студентам об оценке творчества Гоголя Шевыревым и Белинским. Позиция Белинского может быть раскрыта на материале его статей «О критике и литературных мнениях «Московского наблюдателя», «О русской повести и повестях Гоголя». Объявив Гоголя главою литературы, поэтом «жизни действительной», который представляет вещи не карикатурно, а истинно, Белинский излагает свое понимание комического – диаметрально противоположное мнению Шевырева, который трактовал комическое как «безвредную бессмыслицу».
С кем из них – с Шевыревым или Белинским – в оценке собственного творчества в 1830–е годы был Гоголь?
Из письма Шевыреву от 10 марта 1835 г. видно, что Гоголь серьезно надеялся на глубокое понимание Шевыревым «Миргорода» – в ту пору, когда Гоголь рассчитывал, что «Московский наблюдатель» станет таким журналом, о котором он мечтал. Однако «Московский наблюдатель» не оправдал надежд писателя. И свое отношение к Гоголю новый журнал показал, в частности, тем, что не напечатал присланную в редакцию журнала повесть Гоголя «Нос» (решение Шевырева и Погодина).
Статья, посвященная «Миргороду», о которой Гоголь просил Шевырева, появилась во втором номере «Московского наблюдателя» (цензурное разрешение 30 марта 1835 г., вышел в свет, вероятно, в апреле). О том, как принял Гоголь эту статью Шевырева, у нас сведений нет. В начале мая 1835 г. он был проездом в Москве и мог там лично беседовать с Шевыревым, но документально это не подтверждено. Однако на основании того, что мы знаем о Гоголе – авторе «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», «Ревизора», петербургских повестей, на основании разобранной выше журнальной статьи Гоголя, его высказываний о Пушкине, о задачах писателя трудно предположить, что Гоголь согласился бы с Шевыревым, считавшим гоголевский смех, вообще стихию комического «безвредной бессмыслицей». Судя по всему, Гоголь должен был отвергнуть эту теорию Шевырева, а значит, и статью его о «Миргороде».
По свидетельству П. В. Анненкова, Гоголь в эту пору был «осчастливлен» другой статьей о «Миргороде» – статьей «О русской повести и повестях Гоголя», которая, по словам Анненкова, «и уполномачивает нас сказать, что настоящим восприемником Гоголя в русской литературе, давшим ему имя, был Белинский» [415]415
Анненков П. В. Литературные воспоминания. М., 1960, с. 174.
[Закрыть]. Статья Белинского, появившаяся в трудную для Гоголя пору, когда он чувствовал себя одиноким, так как его друзья из «Московского наблюдателя» «весьма уклончиво еще», по словам Анненкова, «выражали в своем органе сочувствие его творческим талантам», явилась для Гоголя огромной поддержкой.
Руководитель занятий может остановиться и на некоторых других сторонах отношений Гоголя и Шевырева. Преподаватель обращает внимание на перевод Шевырева седьмой песни «Освобожденного Иерусалима» Т. Тассо с предисловием переводчика, в котором предсказывалась неизбежность новой реформы русского стихосложения. У современных русских поэтов Шевырев видел только изнеженность, слабость, скудость и однозвучность стихов, за что Белинский зло вышутил Шевырева и как теоретика и как поэта.
Для того чтобы попытаться уяснить взгляд Гоголя на необходимость реформы русского стихотворного языка, следует обратиться к ранее разобранной его статье «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году». В ней проявляется отношение Гоголя к архаике в поэзии и теории: Гоголь одобряет старый «Телеграф» за то, что он стремился «испровергнуть обветшалые, заматорелые, почти машинальные мысли тогдашних наших старожилов, классиков…» (VIII, 171). Мог ли Гоголь, написавший статью «Несколько слов о Пушкине», которая впервые показала значение Пушкина для России, не согласиться со словами Белинского, направленными против Шевырева? «Мы думали, – иронизировал Белинский, – что, например, стихи Пушкина памятны всякому образованному русскому своим высоким художественным достоинством, а не одним своим однозвучней: теперь ясно, что мы ошибались!» (II, 147).
В этой связи следует остановиться и на статье Шевырева, посвященной стихам В. Бенедиктова, в которой тот был объявлен первым поэтом мысли в России. Ознакомившись с содержанием статьи Шевырева, студенты поймут, что Гоголь, видевший в каждом слове Пушкина «бездну пространства» и необъятное содержание, не мог быть с этим согласен и, несомненно, солидаризировался с Белинским. Критик предсказывал кратковременность славы Бенедиктова, возражал Шевыреву, писал о том, что великим поэтом мысли был Пушкин) II, 150—151).
Для студентов, знающих повести Гоголя о художниках («Невский проспект», «Портрет»), ясно, что Гоголь был бы согласен не с Шевыревым, считавшим, что поэт стал баловнем современного общества, а с Белинским, который, возражая на статью Шевырева о драме Альфреда де Виньи «Чаттертон», писал: «Странно и непонятно, как г. Шевырев не хотел видеть, что в наше время истинный талант и даже гений может точно умереть с голоду, обессиленный отчаянною борьбой с внешней жизнью, непризнанный, поруганный!..» (II, 158).
И Гоголь («О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году»), и Белинский («О критике и литературных мнениях «Московского наблюдателя») возражали против статьи Шевырева «Словесность и торговля», в которой он писал овторжении буржуазного предпринимательства в литературу, о власти рынка над литературой. Эта часть статьи Шевырева не встречала возражений Гоголя и Белинского. Однако они шире смотрели на процесс буржуазного предпринимательства и считали его исторически неизбежным. По мнению Белинского, хорошо, что «талант и трудолюбие дают (хотя и не всем) честный кусок хлеба!..» Не то плохо, что литераторам дорого платят, а то, что многие из них не ставят перед собой высоких творческих задач. «Что литератор купил себе доходный дом или пару лошадей, это еще не беда: дурно то, что часть бедного народа купила худой товар и еще хвалится своею покупкою», – писал Гоголь. Объективное значение борьбы Шевырева против власти рынка было реакционным: он ратовал за подчинение литературы требованиям «света», высших слоев общества. Он пытался повернуть литературное развитие назад, когда произведения литературы адресовывались узкому кругу лиц.
Все это дает возможность прийти к выводу, что Гоголь был бы на стороне Белинского по большинству вопросов в споре его с Шевыревым, в частности и по поводу спектаклей актеров Каратыгиных в Москве. Студент–докладчик должен рассказать о том, что Белинский продолжает здесь вести старый спор об игре Каратыгиных, начавшийся еще в 1833 г. между Шевыревым и П. Щ. Белинский был целиком на стороне П. Щ., требовавшего от искусства верности жизни и выступавшего против аффектированной игры Каратыгиных. В 1835 г., когда чета Каратыгиных вновь приехала из Петербурга на гастроли в Москву, спор возобновился. Шевырев выступил со статьей в «Московском наблюдателе», П. Щ. отвечал ему на страницах «Молвы». Там же появилась статья Белинского «И мое мнение об игре Каратыгиных». В статье «О критике и литературных мнениях «Московского наблюдателя» Белинский продолжает оспаривать Шевырева, не сомневаясь в том, что эти артисты «высшего тона» должны были вызвать самый благоприятный отзыв его журнала.
Зная позицию автора «Ревизора», его требования к игре актеров, его статью «Петербургские записки 1836 года» и «Петербургская сцена», невозможно усомниться в том, на чьей стороне был бы Гоголь в этой полемике. В письме Гоголя к М. П. Балабиной имеется прямое высказывание писателя об игре Каратыгина. Гоголь писал ей о том, что игра Каратыгина может понравиться только при первом посещении. И «есть роли совершенно в его роде. Но большая часть ролей, созданных Шекспиром, и в том числе Гамлет, требуют тех добродетелей, которых недостает в Каратыгине» (XI, 230).
Итак, студентам становится ясно, что Гоголь не разделял взглядов Шевырева и в большинстве затронутых вопросов, несомненно, был бы на стороне Белинского. Сторонник правды на сцене, как и в литературе, соратник Пушкина в становлении реализма, новатор, человек, исходивший в своем творчестве из задач, стоящих перед жизнью, Гоголь эпохи 1830–х годов не мог сочувствовать обветшалой «светской» позиции Шевырева. Он не мог не согласиться с основными положениями статьи Белинского, как и с ее заключительными словами: «…но, если мысль и убеждение доступны вам, – идите вперед, и да не совращат вас с пути ни расчеты эгоизма, ни отношения личные и житейские, ни боязнь неприязни людской, ни обольщения их коварной дружбы, стремящейся взамен своих ничтожных даров лишить вас лучшего вашего сокровища – независимости мнения и чистой любви к истине!..» (II, 177). Нужно, чтобы за этими словами студенты увидели нравственный облик великого критика.
Из того, что удалось узнать студентам, они не могли не увидеть искателя правды в Гоголе. И в унисон Белинскому звучат слова Гоголя, который в не опубликованной при жизни статье о «Борисе Годунове» давал клятву перед именем Пушкина (VIII, 152).
Таким образом, Гоголь был ближе к Белинскому, чем к Шевыреву. Почему же он все‑таки вычеркнул из текста статьи имя Белинского? Почему из всех критиков середины 1830–х годов он возлагал больше всего надежд на Шевырева?
Почему редактор «Современника» Пушкин, который привлек к своему журналу Гоголя, счел необходимым заявить о том, что статья «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году» не является программной? Почему Пушкин (от имени А. Б.) высказал неудовольствие по поводу того, что в статье ничего не сказано о Белинском – критике «Телескопа»? Ведь он, очевидно, знал статью и мог бы об этом сказать Гоголю еще до выхода журнала? Мы видели, что Пушкин был на стороне Белинского в его споре с Шевыревым о повестях Павлова. Нй как Пушкин вообще относился к Шевыреву?
Без обращения к специальным работам литературоведов эти вопросы не решить, и логика исследования заставляет перейти ко второму этапу работы.
