Текст книги "Книга нечестивых дел"

Автор книги: Элль Ньюмарк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Взял метлу и, работая, стал приближаться к старшему повару, который в это время добавлял соль в горшок со своим великолепным супом из белой фасоли. Он беспрестанно его помешивал – круг за кругом, – и фасолины лопались, придавая супу густоту. Когда жидкость достигла нужной консистенции, он бросил в горшок горсть шпината и снова начал мешать. Работал до тех нор, пока суп не стал однородным, и, растерев над горшком немного сушеного шалфея, добавил белого перца. Затем макнул в суп кончик мизинца и попробовал на язык. Подержал во рту и нахмурился.

– Не совсем то.

Я вышел вперед, точно на сцену, и кашлянул. В голове звенело от приятной мысли, что место овощного повара мне обеспечено. И, приблизившись настолько, чтобы никто не услышал названия секретных ингредиентов, предложил:

– Может быть, добавить валерианы?

Старший повар обернулся и поправил на голове колпак.

– Что ты сказал?

«Идиот, – мысленно оборвал я себя. – Валериана – это для соуса. Какой промах!» Я огляделся, убедился, что никто не подслушивает, и продолжил:

– Я имел в виду опиум. Мне кажется, в супе маловато опиума.

Лицо старшего повара так сильно исказилось от гнева, что я невольно шагнул назад.

– Откуда ты узнал эти слова?

Ничего путного в голову не приходило.

– Наверное, от Джузеппе.

– Нет! – Синьор Ферреро схватил меня за руку. – Скажи мне, Лучано! – В кухне установилась такая тишина, что заложило уши.

– Не помню, – пробормотал я.

Он выпустил мою руку и снова поправил колпак, который сидел на голове так низко, что почти касался бровей. Я старался успокоиться. Он шагнул ко мне, я машинально отпрянул и выставил ладонь, защищая лицо. Крепко зажмурившись, ждал удара, но он не бил. Тогда я открыл один глаз и увидел, что он ощупывает висящий на шее медный ключ. Затем перевел взгляд на свой шкафчик и сказал:

– Это недопустимо.

– Маэстро, я…

– Тихо! – Старший повар заложил руки за спину и обошел вокруг меня. Он не грозил, не повышал голос, по весь его облик предвещал беду. – До конца дня ничего не будешь есть. – Он продолжал ходить кругами, а я не решался пошевелиться. – Сегодня вечером мы подаем жареных цыплят. Во дворе стоит клетка с двадцатью курами. Их надо убить, ощипать и выпотрошить. Все это ты сделаешь один, а затем приберешь за собой грязь.

Все на кухне разинули рты. Никому не приходилось сталкиваться с крутым нравом старшего повара. На нас глядели во все глаза, пока синьор Ферреро не ударил рукой по столу.

– За работу! Это касается всех!

День без еды я выдержать мог, но меня ошеломило, что маэстро, мой благодетель и наставник, решил наказать меня голодом. К тому же приказал убить двадцать кур, ощипать, опалить, а потом еще убраться. Самое грязное и мерзкое задание из всех, какие мне приходилось получать: сворачивать птицам шеи, пока они отбиваются, отрубать головы, вытаскивать склизкие, вонючие внутренности и вешать за ноги, чтобы стекла кровь. Я весь перемажусь в этой крови – она запечется между пальцами, засохнет на одежде, заляпает мне лицо. Потом придется палить куриную кожу. От одной мысли о тошнотворном запахе в горле возник спазм. От начала до конца мерзкая, отвратительная работа.

Но я испытаю еще большее унижение, когда придется опуститься на четвереньки и скрести брусчатку. Обычно старший повар для такого рода уборки звал поденщицу. Мытье мостовой еще сильнее разбередит рану после выполнения грязного задания. А два волшебных слова – «валериана» и «опиум» – только отдалили меня от повышения. Я был низведен на уровень уборщицы-поденщицы, и старший повар разозлился на меня как никогда.

Я зарезал, ощипал и выпотрошил первую курицу, затем подвесил безголовую тушку за ноги. Кровь текла у меня по рукам, забрызгала лицо, пропитала одежду и собралась лужицей на земле. От несносного запаха мутило. Мне и раньше приходилось резать куриц, но в тот день, после неожиданного приступа гнева синьора Ферреро, когда стало ясно, что мой гениальный план с треском провалился, желудок сводило от приступов тошноты и к горлу поднималась желчь. Я икнул и бросился к бадье с мусором, где меня вырвало завтраком. Затем, тяжело дыша и утираясь измазанной в крови рукой, продолжил выполнять омерзительное задание.

Оставалось еще девятнадцать птиц. И это только за то, что я произнес два слова! Мне всего-навсего хотелось повышения. Скажите на милость, что в этом плохого? Теперь к горлу подступила злость, пришлось даже сплюнуть. Я скрипел зубами и вешал куриные тушки за ноги. Груда потрохов росла и подрагивала от продолжавших биться сердец, и внезапно я возненавидел и эту кухню, и всех, кто в ней находился. В затмении я вспомнил былые времена на улице с Марко и Доминго и, забыв о невзгодах, думал о них как о легком, согретом дружбой периоде своей жизни. Лишившись душевного равновесия, я даже решил, что Марко абсолютно прав. Воспользовавшись положением во дворце, мне следовало выведать тайны алхимии или найти способ получить вознаграждение за книгу. Или хотя бы добыть любовный напиток. Тошнотворный запах паленой кожи снова вызвал позыв к рвоте, но желудок был пуст.

– Каким же я был дураком, – пробормотал я.

Выпотрошив последнюю курицу и рассортировав внутренности, я опустился на четвереньки с наполненной водой бадьей, губками, тряпками и щетками. И приступил к постыдной работе: сначала следовало собрать губками кровь, затем, сменив воду, вымыть брусчатку, снова наполнить бадью чистой водой и вычистить между камнями намыленной щеткой и, наконец, все ополоснуть и протереть шваброй. Я трудился, опустив голову, и мои слезы капали в мыльную воду.

Я знал, где спал Марко, не сомневался, что могу вернуть его расположение и за жареное куриное бедрышко получить ценный совет.

Глава XVI
Книга воров

Бернардо наблюдал, как я смываю с себя куриную кровь.

– Похоже, Марко был прав, – сказал я коту. – Старший повар не желает, чтобы я учился, и пожалеет об этом. Я найду способ добыть любовный напиток. А затем убегу. – Я разделся до исподнего (вот уж Марко бы поиздевался, узнав, что я ношу под штанами нижнее белье) и, накачивая холодную воду, обливал себе голову и плечи. А пока этим занимался, не переставал возмущаться – сколько же ненужных бочек мне приходится наполнять каждый день! Я не жаловался – только бы угодить старшему повару, у которого мания насчет свежей воды. Я натер себя щелочным мылом и тщательно ополоснул, но запах куриной крови, казалось, сочился из пор даже после того, как я облачился в чистую одежду. Подлый запах унижения был неистребим.

Я не собирался рассказывать Марко о цыплятах. Не хотел встретить его самодовольный, торжествующий взгляд. Постараюсь лишь объяснить, почему так круто изменилось мое настроение, и вытащу из него совет. Как ни смешно, именно Марко учил меня, что только дураки не скупятся на откровения. Он говорил, что ложь способна склонить чашу весов в нашу сторону и поэтому лгать не зазорно, чтобы в этом несправедливом мире хотя бы немного возместить выпавший нам убогий удел. Он учил, что у нас есть право лгать.

В тот вечер я с нетерпением ждал, когда остальные слуги заснут. Я и боялся, и хотел встретиться с Марко и отвлекал себя мечтами о Франческе. Обнимал Бернардо и вспоминал ее дыхание с ароматом свежего яблока, шелковистость кожи на кончике пальца и то, как она впитывала бурление жизни на рынке своими восхитительными глазами. Я гладил кота и говорил:

– Уверен, что сумею сделать ее счастливой. – Бернардо замурлыкал. – Она ненавидит монастырь, это ясно с первого взгляда. Если бы я владел любовным напитком, она бы убежала со мной и мы оба были бы счастливы. – Кот уютно свернулся у меня на груди. – Все, что мне нужно, – любовный напиток. А старинные писания пусть оставит себе. Я его не предам, хотя он предал меня. – Я почувствовал, что мои глаза наполняются слезами, и разозлился. – Я ему покажу! Не предам. Уйду отсюда и никому не заикнусь о тех рукописях. Никогда! Он поймет, что потерял хорошего человека, и пожалеет. – Мои губы задрожали, но я не расплакался.

Когда в высоком окне показалась луна, я выудил из-под одеяла украденное куриное бедро и сунул за пояс. О Боже, какой аромат – мясо было зажарено до золотистого совершенства, хрустящее снаружи, сочное внутри, с корочкой крупной соли и молотого тимьяна. У меня потекли слюнки, заурчало в животе, но я устоял. Больше нуждался в совете Марко, чем в ужине. И зажав под мышкой башмаки, сбежал по лестнице, выскочил через заднюю дверь и, прыгая на одной ноге, натянул сначала один, а затем другой.

В тот день Ландуччи объявил о своей награде за сведения о книге, и, несмотря на поздний час, люди продолжали об этом говорить. Я шел мимо собравшихся кучками взволнованных бездомных. В окнах скромных жилищ работников горел свет, хотя обычно в это время они уже спали. На углах улиц судачили проститутки, упуская проходивших мимо клиентов. Я заметил необыкновенное количество гондол – мелкая знать отправилась к соседям обсуждать животрепещущие вопросы: почему за книгу предлагают место в сенате и целое состояние? Какие в ней могут быть секреты и где она спрятана? Ландуччи объявил, что в книге содержатся государственные тайны, которые следует беречь от Генуи и Рима. Но этому никто ни на мгновение не поверил.

Я бежал по темным улицам к церкви Святого Доминика, надеясь, что Марко, как прежде, ночует в глубокой нише двойных дверей входа. Готическая каменная притолока ограждала его от ветра и дождя, а по утрам он оказывался на пути первых прихожан, чья набожность побуждала их к благотворительности. Как-то пожилая женщина дала Марко целый батон свежего хлеба. В другой раз девушка с ребенком на руках насыпала полную пригоршню медяшек и поцеловала в грязную щеку. Это было желанное местечко, и Марко не раз защищал его ценой расквашенного носа и разбитых губ.

Другие, в основном пьяницы, придурки и сироты, спали под тряпьем возле стен старинной церкви. Но я тут же узнал Марко по синим шерстяным одеялам, теперь уже рваным и испачканным, которые мы стащили у торговца-флорентийца. Когда старший повар подобрал меня на улице, Марко взял себе и мое. И на день, уходя добывать еду, прятал их в потайном месте.

Я вынул из-за пояса куриное бедро и, присев на корточки перед горой синих одеял, поднес его к посапывающему носу Марко. Он глаз не открыл, но его рука, словно язык ящерицы, метнулась вперед и схватила мое запястье. Узнав меня, Марко приподнялся на локте, потянул угощение ко рту и впился зубами в куриную ножку, хотя я все еще держал ее в руке. Жадно жуя, он отнял ее у меня и прижал к груди, как зверь, охраняющий свою добычу.

Он съел все мясо, обглодал кость и сгрыз хрящ, прежде чем мы заговорили. А когда попытался вскрыть кость зубами и добраться до костного мозга, я сказал:

– Старший повар не собирается меня повышать.

– Знаю. – Он высосал костный мозг и вылизал внутренность кости.

– Ты был прав. На этой кухне творится что-то странное. Синьор Ферреро владеет подозрительными рецептами, способными изменять настроение людей.

Марко вытер сальные губы тыльной стороной ладони.

– Ты о том соусе?

– Да, о соусе, дающем забвение. И еще о супе из белой фасоли. Стоит его кому-то попробовать, и он не может оторваться – жрет как свинья. Не в силах наесться. Мне кажется секрет в том, что в состав ингредиентов входит опиум. Но видел бы ты лицо старшего повара, когда я упомянул об этом. Разозлился не на шутку.

– Опиум? Интересно. – Марко достал обломок кости и принялся ковырять в зубах. – И что ты хочешь от меня?

– Я попытался самостоятельно кое-что выяснить и… – Я опустил глаза и добавил: – Ему это не понравилось.

– А что я тебе говорил? – Мой товарищ ткнул в меня обломком кости. – Никто никому не помогает просто так. Ему потребовался раб. – Марко в последний раз обсосал обглоданную кость, наслаждаясь остатками аромата жареного мяса.

Я обхватил руками колени.

– Когда я упомянул названия парочки особенных ингредиентов, он пришел в ярость. Просто взбесился.

– Не хочет, чтобы ты узнал что-то важное. Но это даже хорошо. Если он пользуется наркотиками и приемами магии, мы можем его шантажировать и попытаться выяснить, что ему известно о книге.

– И о любовном напитке.

Марко отложил остатки разломанной кости.

– И о любовном напитке тоже. Добудем тебе твой любовный напиток.

– Ты слышал о месте в сенате?

– А кто не слышал? – фыркнул мой товарищ. – Тайна книги в том, что в ней описывается, как делать золото. Не иначе.

Я решил затронуть еще одну тему, не дававшую мне покоя.

– В его шкафчике стоит бутыль с надписью «амарант», но переписчик сказал, что амарант больше нигде не растет. Не думаю, что я неправильно переписал. Но каким образом старший повар смог получить злак, которого нет на свете?

– Интересный вопрос. – Марко лениво выскребал паразитов из волос. – Стащи-ка немного этого состава.

– Украсть из шкафа? Право, не знаю.

– Самую малость. Так, чтобы не обнаружилось. И чуток денег.

– Я не хочу красть его деньги.

– Это не его деньги, дурья твоя голова. Они принадлежат дожу. – Марко пожал плечами. – Ровно столько, чтобы заплатить абиссинке. Ты сам сказал, что пропажу пары монет никто не заметит. Нам необходимо знать, что есть у твоего старшего повара, чтобы повести с ним разговор.

Черт! Абиссинке? Это все усложняло. Но, подумав мгновение, я согласился.

– Хорошо.

Весь следующий день я изводился от переживаний и ожидания. Ушел с головой в работу, но обдумывал предложение Марко, а синьор Ферреро решил, будто мое подавленное состояние – признак того, что преподанный мне накануне урок унижения пошел на пользу. Я старался перехватить его взгляд, заметить хотя бы подобие улыбки, намек на прощение. Моя злость прошла, и любое проявление доброты заставило бы меня отказаться от плана Марко. Мне хотелось поговорить с ним, спросить, почему он поступил со мной так жестоко. Но весь тот долгий день старший повар Ферреро обращался ко мне «мальчик» или «ученик». Посылал по делам, небрежно махая рукой, и ни разу не посмотрел в глаза. От его холодности я снова разозлился. Более того, почувствовал себя оскорбленным и убедился, что Марко прав – никому до меня нет дела.

Вечером, когда кухня опустела, настало время принимать решение. С проволокой в кармане я подошел на цыпочках к шкафу старшего повара и замер – тянул, понимая, что на этот раз готов совершить откровенное воровство. Свои вечерние обязанности выполнял с необыкновенным прилежанием, и ожидание предстоящего поступка висело в воздухе как запах куриной крови.

Покончив со всеми делами, я встал посреди кухни, размышляя, чем бы еще заняться, но все вокруг сияло чистотой и больше не требовало усилий.

Я снял медную сковороду, положил на пол и долго смотрел на дверцу шкафа. Очень хотелось повернуться и уйти в спальню. Открыть замок – значило встать на путь, где не было места старшему повару. Мне стало не по себе. Дыхание участилось, я вертел в руках проволоку. В груди неприятно подрагивало. Украсть у старшего повара – значило предать; никакого другого названия для этого не существовало. Но разве он сам не дал мне ясно понять, что я навеки останусь рабом? Не меня ли заставил убить и выпотрошить двадцать кур, а потом делать работу поденщицы только за то, что я знал два секретных ингредиента его рецептов? Яснее не скажешь, что у него нет намерений меня повышать.

Знакомый замок открылся легко. Я глубоко вдохнул и распахнул дверцу, за которой на полках стояли аккуратной линией бутыли. Потянулся за одной, но рука застыла на полпути.

– Зачем ты это делаешь, Лучано? – спросил за моей спиной старший повар.

Глава XVII
Книга роста

Выражение «попасться с красными от крови руками», то есть с поличным, видимо, ведет свое начало от ситуации, когда преступника ловили сразу после убийства и он еще не успевал смыть с ладоней кровь своей жертвы. Я попался с поличным и с красным, но не от крови, а от стыда и страха лицом.

– Я все объясню, – бормотал я, понятия не имея, как это сделать.

Голос старшего повара звучал устало:

– Только, пожалуйста, не лги мне, Лучано. Что ты творишь? Ты сошел с ума? Зачем суешь нос в дела, в которых ничего не понимаешь?

– Хочу понять.

– При помощи воровства? Я намерен научить тебя чему-то важному, а ты вот как посту наешь.

– Но вы не учите меня тому, что мне нужно. А когда я узнал что-то сам, заставили убивать кур.

– Ах вот что, куры…

– И все только потому, что я знаю два названия ваших тайных приправ?

– Они не тайные. И ты был наказан не за то, что узнал о них. Тебя наказали за способ, каким ты приобрел знания. Ты влез в мой шкаф, затем, как я полагаю, срисовал слова и дал кому-то прочитать. Так?

Я понял, что он видит меня насквозь.

– Я хотел выведать ваши волшебные рецепты. Решил, что вы не намерены меня повышать.

– Волшебные рецепты, – грустно улыбнулся синьор Ферреро. – Нельзя же быть настолько глупым!

– Но…

– Мастеру не требуется никакого волшебства. То, что кажется волшебством, – всего лишь знания. Помнишь ужин для герра Бехайма? Я воспользовался своим умением, а не магией.

Я прекрасно помнил тот ужин. И его отговорки и нежелание говорить о соусе забвения. И сказал:

– Если еда обладает властью над человеком, а вы многое умеете, это не значит, что не существует магии.

Улыбка исчезла с лица синьора Ферреро.

– Господи, ты меня испытываешь! – Пока он запирал шкаф, я лихорадочно размышлял, где мне устроиться на ночлег. И надеялся, что Марко пустит меня к себе под своды церковного входа.

– Извините, маэстро. Мне уходить?

– Не знаю.

– Я хотел стать лучше, но вы махнули на меня рукой.

– Я? Ты сам махнул на себя рукой.

– Нет. Просто решил позаботиться о себе.

– И для этого пришел сюда?

– Не знаю… – Внезапно я почувствовал, что ничего не понимаю. Взглянув в обиженные глаза синьора Ферреро, решил, что все происходящее – величайшая ошибка, огромное недоразумение. – Представления не имею, что я здесь делаю. Пожалуйста, дайте мне еще один шанс. Я больше не стану слушать Марко.

– Марко? Так это была не твоя идея?

– Моя. – Я не собирался впутывать Марко – сам же побежал к нему за советом, и, распрямив плечи, повторил: – Моя. Но я ошибся и прошу у вас прощения.

– Ты кого-то защищаешь?

– Нет, – вздохнул я и приготовился принять наказание как мужчина. – Делайте со мной что хотите. Я это заслужил. Только знайте, что я искренне раскаялся. – Почувствовав, что на глаза наворачиваются слезы, я потупился и, сделав вид, будто чешу нос, смахнул капельки влаги с ресниц.

– По крайней мере ты готов взять на себя ответственность.

– Да. Вина целиком моя.

– Важно, чтобы мужчина умел брать на себя ответственность.

– Все сделал я один. Совершил глупость, которая больше никогда не повторится. Вы мне как отец.

– О Боже… – Старший повар выглядел усталым. – Я должен подумать. Ступай в кровать.

– Вы хотите сказать, наверх?

– А что, мне будить мажордома, чтобы он приготовил для тебя гостевые апартаменты?

– Спасибо, маэстро. – Я пятился к двери и повторял: – Спасибо, спасибо… Это больше не повторится…

– Закрой рот и отправляйся в спальню.

Я искренне раскаялся, но ведь он спросил, зачем я так поступил, а я какой-то частью сознания понимал, что мог бы задать и ему тот же самый вопрос. К чему так много тайн? Откуда вереницы ученых гостей? Зачем он запирает свой шкаф? В чем смысл его странного огорода, о котором беспрестанно шептались, закатывая глаза, и туманно предостерегали всех, кто решался туда войти. На большей части территории там сажали обычные растения: латук, капусту, лук, баклажаны, – неизбежно входившие в рецепты добрых незамысловатых блюд. Но были другие посадки, и когда поварам приходилось брать в руки их плоды, они непременно крестились и целовали ноготь на большом пальце.

Взять хотя бы помидоры. О том, что они ядовиты, известно не хуже, чем о смертоносных качествах болиголова. И когда синьор Ферреро высаживал их на грядки, повара откровенно роптали – опасались, как бы они не отравили растущий поблизости лук. Не вызовет ли их запах обмороки или припадки? Не привлечет ли необычно острый аромат их листвы рассерженных призраков из соседней башни? Потребовались долгие увещевания, проволочный забор и полное отсутствие катастрофических последствий, чтобы у поваров прошло желание вырвать помидоры из земли за спиной синьора Ферреро. Но даже после этого один из них ушел, а у другого стал дергаться глаз и он начал прикладываться к кулинарному хересу.

После помидоров старший повар посадил фасоль – еще одну диковину из Нового Света, – а затем картофель. Попробовал и кукурузу, но у него ничего не получилось и он неизвестно где купил целый мешок сушеных зерен. Перетер их в огромной каменной ступе в грубую желтую муку, из которой готовил одно из своих экзотических блюд – поленту.

Пару раз я заглядывал в калитку огорода, но никогда не должен был туда входить, и только радовался этому. Дворцовые садовники занимались прополкой и поливом, повара собирали то, что им требовалось, а за коллекцией своих зеленых причуд старший повар присматривал сам.

На следующее утро, после того как синьор Ферреро поймал меня, когда я пытался влезть к нему в шкаф, он со мной не разговаривал, и я работал, обуреваемый дурными предчувствиями и гадая, каким образом он меня накажет. Закончив дневные обязанности, я стоял у открытой калитки огорода и вдыхал приносимые переменчивым ветерком смешанные запахи мяты и розмарина. Но как ни старался, они не доставляли мне удовольствия. Над моей головой навис топор, и я не мог сосредоточиться ни на еде, ни на ароматах. Ко мне подошел старший повар и, встав за спиной, положил ладонь на плечо. Я подскочил, решив, что час наказания пробил.

– Хочешь посмотреть огород, Лучано? – спросил он.

Огород? Черт побери! Это будет похуже кур.

– Нет, спасибо, маэстро.

Но он словно не услышал мой ответ и, взяв за локоть, повел за собой. Мы шли по аккуратной гравийной дорожке, окаймленной всеми оттенками зелени, и он произносил странные названия. Когда мы приблизились к помидорам – ослепительно ярким красным шарам, источавшим из трещин на кожице красную липкую ядовитую жидкость, – я сделал все, чтобы не коснуться их листьев, и с ужасом наблюдал, как старший повар, погрузив лицо в ботву, глубоко вдохнул. Рядом с помидорами вилась по опорам злобная фасоль – неподвластное человеку растение, тянущееся к прохожим похожими на пальцы зелеными стручками. Я старательно их обходил.

Следуя за старшим поваром, я испытал облегчение, оказавшись на круглом участке, где выращивали травы. Здесь были посажены знакомые растения с нежным запахом: тимьян, мята, укроп, базилик и другие, столь же безобидные. Синьор Ферреро просил меня назвать знакомые виды и коротко объяснял, как они используются. Укроп хорошо подходит к рыбе, тимьян подают к мясу, мята удачно сочетается с фруктами, а базилик как нельзя лучше оттеняет вкус помидоров. Он сорвал два больших листа мяты с красной нижней стороной, один положил себе на язык, другой подал мне. И мы сели отдохнуть на полукруглой каменной скамье в центре огорода. Синьор Ферреро посасывал мяту и наслаждался ветерком, а я ждал, какое он вынесет решение.

Он продолжал свою лекцию о травах. Рассказал об утонченности благородного лавра, разнообразных видах тимьяна и употреблении съедобных цветов в качестве украшения. Мимо пронеслась колибри, и он заговорил на другие темы.

– Ты знаешь, Лучано, есть люди, считающие, что со временем человек научится летать. – Синьор Ферреро поднял руку и показал на птичку, пьющую из красного цветка. А я, в ожидании удара, загородил лицо ладонью. Но удара не последовало, и я, посмотрев между пальцами, увидел, что старший повар пристально глядит на меня. Как человек, который сам получил пощечину.

– Я никогда не бил тебя, Лучано.

– Знаю. Я только… м-м-м…

Он отвернулся и заговорил с каким-то невидимым слушателем в щавеле.

– Меня били и отец, и брат, и даже мать. Отец, видишь ли, пил. Он был жалким человеком, и я его ненавидел. А чтобы как-то себя защитить, прятался за барьером собственной ненависти. Лелеял ее в своем сердце, но это было горькое утешение.

Однажды, когда уже достаточно подрос и окреп, я оттащил его от плачущей матери. Отец бил ее палкой словно животное. Хотя сам я был еще ребенком, но закричал на него: «Что же ты за мужчина? Стыдись!» – Синьор Ферреро посмотрел на меня, и от его взгляда мне стало грустно. – Отец к тому времени совершенно опустился, зарос грязью. Он выронил палку и рухнул на стул. Взглянул на воющую на полу мать так, будто только что ее увидел, и знаешь, как ответил? Он сказал: «Мне стыдно».

Никогда не забуду того момента, когда отец признался, что ему стыдно. Это открыло мне, что мы способны прощать. И, учась прощать, становимся лучше. Поэтому я решил простить тебя за то, что ты совершил вчера вечером. – Старший повар посмотрел на меня. – Ты понял, что поступил неправильно, и взял на себя ответственность за содеянное. Ты заслужил, чтобы тебе дали еще один шанс.

– Спасибо, маэстро. – В тот момент я не сознавал, почему меня могли так быстро простить, а теперь думаю, старший повар догадывался, что я всю оставшуюся жизнь буду выполнять его наказ прощать.

– Вскоре после того случая отец умер, – продолжал он. – А останься в живых, мог бы исправиться. – И, поймав мой недоверчивый взгляд, добавил: – Любому человеку доступно искупление.

– Джузеппе…

– Любому, Лучано. К сожалению, некоторые из нас умирают, не успевая искупить свои ошибки. Разумеется, кое-кто верит, будто люди проживают не одну жизнь. Но это тема совершенно иного разговора. – Он вернулся к беспристрастному назидательному тону: – Сначала моим единственным желанием было не походить на него. Стать лучше. Я решил, что мне следует добиться лишь профессионального успеха и общественного признания. Затем я встретил старшего повара Менье. Ты его помнишь?

– Да, маэстро.

– Благослови Господь его шутовскую душу. От него я узнал, что о человеке судят не только по успеху, но и по усилиям подняться, желанию творить добро и стойкости воли. Я вижу, в тебе это есть. – Синьор Ферреро встал, и я понял, что должен последовать его примеру. – Хочу тебе кое-что сказать, Лучано. И не буду лукавить: я много думал и принял решение. Считаю, что все твои промахи объясняются молодостью и неудачным началом жизни. Верю, в тебе есть задатки для того, чтобы стать достойным человеком, и хочу тебе в этом помочь. Я сделаю тебя своим подопечным – наследником моих знаний.

Я был потрясен. Мои усилия произвести на него впечатление повлекли наказание, а попытка совершить кражу – прощение. Понять этого я не мог. Но, по крайней мере, мое будущее со старшим поваром было обеспечено. Я стал его подопечным и получил шанс совершенствоваться. Синьор Ферреро поможет мне переделать себя. Воодушевленный, я почувствовал потребность что-то сказать.

– Для меня большая честь быть вашим подопечным.

– Хорошо. С этой минуты жду от тебя большего.

В моей голове роились вопросы: чем должен заниматься подопечный? Я понимал, что мое нынешнее положение выше роли ученика, но каковы конкретно новые обязанности и привилегии?

– Вы будете учить меня готовить? – спросил я.

– Конечно.

– Тогда скажите, от чего густеет сладкий заварной крем?

– От яиц. А что?

– Это тоже похоже на волшебство. Сначала все жидкое, а потом густеет и становится твердым. От яиц? Как странно.

– В этом нет никакой тайны. Разве ты не наблюдал, как твердеют яйца, после того как их сварили? Яйца соединяются с другими ингредиентами, и все вместе густеет.

Я хлопнул себя по лбу.

– Как я не догадался!

– Заварной крем! Иногда ты кажешься очень странным, Лучано.

– Не более странным, чем ваш огород. Вы расскажете мне про эти растения?

Старший повар улыбнулся.

– Огород обеспечивает мою репутацию. Сварить горшок риса может каждый. Великого повара отличает умение подняться над обыденностью. В этом смысл моего огорода. В нем нет никакого волшебства – он просто непривычный.

Первые семена помидоров поступили из Нового Света. Помидоры не отрава. Просто Европа еще не приняла это растение. Похоже, я один владею секретом, как превращать его плоды в полезные деликатесы. Люди едят и удивляются, а моя репутация растет. – Синьор Ферреро рассмеялся и указал на пустой клин вспаханной земли. – Когда наступит подходящее время, я посажу там батат. Вот увидишь, какие из него можно готовить великолепные блюда.

– Батат? – Мне больше хотелось говорить о том, кто такие подопечные. А сильнее всего интересовало, позволено ли им знакомиться с формулой любовного напитка.

– Батат – разновидность картофеля, тоже из Нового Света. Длинный тонкий плод с оранжевой кожурой, сладкий как мед. – Он сложил пальцы наподобие бутона розы и поцеловал кончики. – Еще я выращиваю белый картофель и храню урожай в подвале. Дай время, и, Лучано, ты увидишь вещи, гораздо более интересные, чем помидоры и фасоль.

Мне стало ясно, что, пока мы не обсудим все кулинарные дела, навести его на разговор о любовном зелье не получится.

– Маэстро, а как все эти странные растения попали из Нового Света в Венецию?

– А как попадает все остальное? Грузится на верблюдов, лошадей или слонов, затем в трюмы кораблей, перекладывается на повозки и в фургоны, переносится на спинах людьми. – Он взмахнул рукой, словно замкнул в воздухе круг, как бы говоря: «Какая разница, как попали – самое главное, что они здесь».

– Но в Новом Свете побывали очень немногие.

– Ты так думаешь? – Его глаза блеснули. – Люди полагают, будто Земля плоская, но Христофор Колумб уплыл за горизонт и доказал, что она круглая.

– Маэстро, за такие слова людей сжигают как еретиков.

– Что ж, я не стану говорить об этом инквизитору. Но Земля тем не менее круглая, и всегда была таковой. Так почему мы должны приписывать это открытие Колумбу? Арабские астрономы утверждали, что мир круглый, несколько столетий назад. И викинги огибали круглую Землю задолго до Колумба.

– Викинги?

– Исследователи и искатели приключений, они дали нам гораздо больше, чем ты можешь увидеть на этом огороде или даже в самых потаенных уголках Риальто. Они принесли нам представление о мире и разнообразные взгляды на то, что нас окружает. В африканских лесах живут черные низкорослые люди, которые от начала века довольствуются лишь землей под ногами. А на Дальнем Востоке высокая цивилизация существовала за тысячу лет до рождения Иисуса. В Новом Свете общества достигали расцвета и приходили в упадок за столетия до того, как туда прибыли испанцы. Путешественники до и после Марко Поло постоянно способствовали обмену товарами и знаниями. Но самый лучший товар и есть знания. Это средство для достижения мудрости.