Текст книги "Плыви ко мне (ЛП)"
Автор книги: Элл Нокс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
– Ты должен был рассказать мне до того, как мы переспали, Грей. До того, как я начала испытывать чувства к тебе. Ты не понимаешь этого?
– Понимаю! Я совершил тупую ошибку, и ты мне тоже нравишься, Делайла. Я тоже начинаю испытывать чувства к тебе, и это пугает меня, и я…
– Если бы я действительно нравилась тебе так сильно, как ты говоришь… – она сглатывает, – ты бы сказал мне правду, Грей. Ты бы уважал меня настолько, чтобы быть честным со мной после того, как я открыла тебе свою душу, а не трахал бы меня на заднем сидении машины.
Любая часть моего сердца, за которую я еще держался, разбивается на тысячу осколков.
Я чувствую себя худшим человеком на свете.
Потому что Делайла права.
Я должен был просто сказать ей, несмотря на то, что это могло бы разрушить нас, потому что сейчас я зашел слишком далеко… и, думаю, она тоже.
– Ты скрывал это. Ты солгал мне, Грей.
– Я не лгал тебе. Я…
– Ладно, может, ты не совсем солгал мне. Но ты не сказал правду.
Я качаю головой.
– Нет, не сказал.
– Ты разрушил мое доверие. Ты ранил меня. Я отдала тебе свое тело, свое сердце, ты не понимаешь, насколько тяжело мне было это сделать! А ты… ты просто сжал это в кулаке, пока я не истекла до последней капли. Пока не выжата досуха.
Я не отвечаю, не могу. Все, что я могу, – это смотреть, как Делайла, пошатываясь, поднимается на ноги и направляется к двери.
Я сжимаю руки на коленях так сильно, что моя кожа белеет, сопротивляясь порыву схватить ее и не отпускать.
– Красавица, пожалуйста…
– Не надо, Грей. – Она оборачивается ко мне с таким злобным выражением, что я никогда бы не подумал, что Делайла способна на такое. – Не смей так меня называть. И даже не думай меня останавливать. Я не могу поверить в это, Грей! Это именно то, чего я боялась, и как же я была глупа, полагая, что могу тебе доверять! Я… я никогда не думала, что ты меня ранишь. Никогда.
Слезы свободно текут из глаз Делайлы, стекая мимо ее губ, капая с подбородка.
Мои собственные глаза начинают жечь от нахлынувших эмоций, рот наполняется горечью от того, что я вижу ее в таком состоянии… зная, что это я тому виной.
– Я не хотел, я никогда…
– Но ты сделал это, Грей, – шепчет она, и ее слова настолько сильны, что эхом отдаются в стенах моей квартиры, несмотря на их тишину. – Ты действительно хотел, иначе… иначе ты бы просто не стал это скрывать.
Я не останавливаю ее, когда она уходит.
Сидя на краю дивана, я запоминаю звук ее каблуков, отстукивающих по полу, и этот такой окончательный звук закрывающейся двери, которая уносит Делайлу прочь.
Этот звук все еще звенит у меня в ушах, когда в воскресное утро, поднимающееся солнце освещает меня, ввалившегося в подушки дивана, с красными, опухшими глазами и бутылкой виски, которую я даже не помню, как достал, крепко зажатой в руке.
Глава
23
Делайла
Выходя из лифта, я позволяю своим ногам вести меня вперед, пока не начинаю ощущать, будто лечу по идеально чистому мраморному полу фойе здания Грея. Ресепшионист машет мне на прощание, но я не могу поднять руку. Швейцар, открывающий дверь, поднимает шляпу, желая мне хорошего вечера, но я не могу заставить свои губы хоть что-то сказать в ответ.
На улице еще светло; люди идут по оживленным улицам Лондона, погруженные в свои жизни, не подозревая, что моя разрушается.
Кажется, я сажусь в метро, но я не уверена.
Все ощущается, как сон; словно все покрыто мутной пленкой, которую я никак не могу смахнуть.
Ко мне приковано несколько странных взглядов, но я не могу найти в себе силы, чтобы беспокоиться, смущаться или чувствовать что-либо, кроме гнева и печали.
Эти две простые эмоции борются между собой за то, чтобы одержать верх, но едва первая подавляет вторую, как та наносит ответный удар, держа яд в руке.
Мое тело кажется пустой оболочкой, чужим для меня. Я смотрю на свои ноги на каблуках, наблюдая, как они ступают по бетонным ступеням, без малейшего понимания, куда я иду.
Передо мной появляется знакомая дверь, и, должно быть, подсознательно я понимаю, где нахожусь, потому что мои пальцы сжимаются в кулак, яростно стуча в дверь.
Но я не осознаю, где я, пока моя сестра не открывает дверь своей квартиры. Она уже в пижаме, с бокалом чего-то, напоминающего вино, в руке.
– Делайла… – я слышу, как она выдыхает, ее глаза бегают по моему лицу, по фигуре. – О боже, что случилось?
Кажется, я отталкиваю ее, прохожу несколько шагов до ее старого дивана и падаю на него лицом вниз.
Дверь закрывается с щелчком, потом я слышу, как она поворачивает ключ, а потом Аурелия уже рядом со мной, неистово откидывая волосы с моего лица.
– Что случилось? Ты ранена? Кто-то что-то сделал? Тебя ограбили, избили? – Ее дыхание сбивается, становится рваным и влажным от эмоций. – Делайла, ты меня пугаешь.
Я отрываю лицо от подушки, смутно замечая, как оставляю на ткани пятна от туши и тоналки, – мне плевать – и смотрю на свою младшую сестру через жгучую боль в глазах.
– Грей.
Это все, что мне удается произнести.
Его имя заставляет лицо Аурелии побледнеть еще больше.
– Что с ним? Он тебя обидел? Он… тронул тебя? Я его убью, клянусь, – шипит она.
Я качаю головой, мои волосы уже стали наэлектризованными от трения.
– Он… он не трогал меня. Но он… – Мой вдох сбивается, еще больше слез бьет из моих глаз. Кажется, меня сейчас вырвет. – Он разбил мне сердце.
– О, Делайла. – Аурелия обнимает меня, пряча в безопасном пространстве между шеей и плечом. Она тихонько укачивает нас обеих, издавая странно успокаивающий гул. – Давай, выпусти все, пусть все выйдет.
Кажется, она тоже плачет, поглаживая меня по волосам и держась так крепко, как будто пытается не дать мне сломаться.
– Кажется… – В горле нарастает горечь. – Кажется, меня сейчас вырвет.
Ее маленькая рука идеально ложится в мою, как в детстве, когда она ведет меня в свою крошечную ванную, стелит полотенце под мои колени, чтобы мне не было холодно на полу, и собирает мои волосы на затылке, когда ужин, который Грей приготовил для меня всего час назад, вылетает обратно из моего желудка.
Свежие слезы наворачиваются на глаза, когда я вспоминаю, как Грей так же нежно держал мои волосы, когда меня рвало из-за мигрени.
Он держал меня, заботился обо мне… взял мое сердце и обещал, что позаботится и о нем.
– Только теперь он его разбил. Разорвал голыми руками и растоптал, – говорю я сквозь стиснутые зубы.
Я обещала себе, что никогда больше не позволю мужчине сделать это – взять мое сердце, только чтобы снова его уничтожить.
Мужчина, который называл себя моим отцом, сделал это, когда мне было тринадцать, и этой боли мне хватило на всю жизнь. То же самое сделал и Дэниел.
И вот я, по собственной глупости, позволила Грею заговорить меня и ранить меня снова.
Это именно то, чего я так боялась.
Со свернутым в узел пустым желудком, я ползу в кровать Аурелии, пытаясь спрятаться в знакомом запахе сестры и отключиться от всего мира.
– Ты расскажешь мне, что произошло?
– Открой интернет, – говорю я сдавленным голосом. – Найди Грея Миллена.
Пальцы летают по клавиатуре, и я понимаю, что она нашла то, что я искала, по звуку боли, который вырывается у нее из груди.
Это все это время было у меня под носом – вся карьера Грея и его появление в британских таблоидах, развернуто по всему интернету.
Как же это было до смешного легко найти.
– Я чувствую себя такой дурой, Аура.
– Почему? – Она крепко сжимает мою руку, ее глаза бегают по экрану, улавливая слова в статье.
– Потому что я… я позволила ему разбить мне сердце.
Аурелия поднимает глаза от яркого экрана телефона, давая мне возможность увидеть фото молодого Грея. Он стоит на пьедестале, держа в руках какой-то трофей, с безумной улыбкой на лице, с той самой ямочкой, которая мне так полюбилась.
– Я не понимаю…
– Он не сказал мне, Аура. Он не сказал, что был известным пловцом, что был в британской прессе, что…
– Он знал про Дэниела?
Я киваю.
– Я рассказала ему все… про отца… про Дэниела, а он все равно выбрал не говорить мне.
– Что изменилось? Почему он все-таки рассказал?
Я пожимаю плечами, стараясь проглотить отвратительный привкус во рту.
– Не знаю… Просто чувствую себя такой чертовой дурой.
Аурелия швыряет телефон на простыни и прижимается ко мне, аккуратно стирая большим пальцем дорожки слез с моих щек.
– Не должна. Это он должен чувствовать себя полным идиотом за то, что лгал и заставил тебя плакать.
Не знаю, сколько времени мы так сидим в тишине, обнявшись на ее кровати, пока солнце медленно прячется за облака.
Когда я наконец заговорила, в горле все щелкнуло, как будто я проглотила лезвие.
– Прости, что испортила тебе вечер.
Аура крепче сжимает меня.
– Ты ничего не испортила.
– Мне не стоило приходить, – всхлипываю я, вытирая нос рукой. – Я же твоя старшая сестра, это ты должна на меня рассчитывать, а не наоборот.
Моя младшая сестра качает головой, глядя на меня с кисловатой улыбкой на губах.
– Это одна из самых глупых вещей, которые я когда-либо слышала от тебя. Не могу поверить, что ты вообще позволила этим словам выйти из твоих уст… Ты реально в это веришь?
– Я… да, это…
– Невероятно.
– Аура… – Новая волна слез накатывает. – Я…
– Нет, – ее голос становится твердым. – Серьезно, Делайла, послушай меня. Тебе не нужно быть сильной все время. Тебе не нужно контролировать все вокруг. Это нереалистично, и ты изматываешь себя, пытаясь держать это в руках. Я знаю, что была слишком маленькой, чтобы понять все, когда папа ушел, и меня не было рядом, чтобы помочь собрать все осколки, что он оставил после себя, но я здесь сейчас. Ты можешь опереться на меня.
– Я твоя старшая сестра, – рыдаю я, понимая, что Аурелия права, но те злые мысли в моей голове держат меня в смертельной хватке. – Я не должна нуждаться в том, чтобы опираться на тебя.
– Мне плевать, Делайла. Мы сестры, ты всегда можешь положиться на меня. Тебе не нужно собирать все в одиночку.
Мне больше нечего сказать. У меня нет сил что-то добавить. Но моя голова полна мыслей, которые требуют внимания. Именно поэтому я так удивлена тем, как сильно я устала. Мои глаза сами собой закрываются, сон накрывает меня волной, увлекая все глубже и глубже с каждым вдохом.
– Закрой глаза, – мягко говорит Аурелия, целуя меня в щеку и аккуратно укладывая мою голову на подушку, как ребенка. – Отдохни. Я буду здесь, когда ты проснешься.
Ярко светящее солнце за окном словно издевается надо мной, когда я просыпаюсь с опухшими от слез глазами, которые едва могу открыть. Рот пересох, язык как наждачная бумага, но у меня нет сил подняться с кровати и пойти за стаканом воды.
Впервые за долгое время я не хочу встречать новый день. Просто не могу.
Я лежу, уставившись в потолок с текстурой, впитывая знакомый запах моей сестры, пока мой предательский мозг начинает снова раскручивать свои мысли, как он всегда делает при первой же возможности.
Интересно, что он сейчас делает.
Как он себя чувствует.
Интересно, почему он решил сохранить это в тайне – потому что просто хотел переспать со мной? Потому что не доверял мне? Потому что боялся?
В своем воображении я вижу его – Грея – сидящего на краю дивана, с изношенной медалью пловца в руках, нервно трясущейся ногой. Его рот открыт, губы двигаются, но я не слышу его, не так, как вчера, когда правда срывалась с его души.
Вчера его слова были предельно ясны.
А сейчас они смешались, спутались, но его поступки все такие же острые, такие же режущие.
Меня ранят не его слова, а его секретность. Его решение скрыть это, зная, что мне будет больно, зная, что могут быть последствия. Это не менее обидно.
Он оказался трусом, потому что не сказал мне раньше, потому что предпочел держать меня в неведении чуть дольше, вместо того чтобы сказать правду и позволить мне самой решить – остаться или уйти из этих отношений, которые мы строили вместе.
По своим собственным эгоистичным причинам Грей оставил меня в темноте.
Знаю, он хотел, чтобы я осталась. Чтобы ему не пришлось переживать о том, что я уйду, порвав ту связь, что зарождалась между нами.
– О, ты проснулась, – Аурелия появляется в поле моего зрения, наклонившись ко мне, а прядь ее распущенных волос щекочет мой лоб. – Я сделала завтрак, пойдешь перекусить?
Первое, что хочется сказать – «нет».
Но я уже была в такой ситуации и знаю, что не есть – не выход. Если я действительно хочу прорваться через эти ментальные барьеры, если хочу поверить словам Ауры, что она говорила вчера вечером, мне нужно встать и пройти через все эти негативные мысли.
Это не значит, что мне не будет больно, что я перестану расстраиваться или жалеть себя.
Это значит, что я достаточно сильна, чтобы идти дальше, продолжать двигаться вперед, даже когда кажется, что это невозможно, даже когда я не хочу.
Я переплетаю свою руку с рукой сестры и следую за ней на кухню, мой живот урчит от запаха кофе и выпечки.
Я откусываю шоколадно-ореховый круассан, спрятанный в жирной бумажной упаковке, слизывая крошки с пальцев.
Напротив, Аурелия с удовольствием ест свой клубничный тарт.
– Как ты себя чувствуешь?
– Не очень, – признаюсь я и поднимаю свой наполовину съеденный круассан. – Но это немного помогает.
Аурелия ярко улыбается, но улыбка быстро спадает, когда мой телефон громко пиликает. Я совершаю ошибку, взглянув на экран, и кусок круассана в горле превращается в твердый комок при виде имени в уведомлениях.
– Он пишет с самого утра.
Не читая ни единого сообщения от Грея, я выключаю телефон и кладу его экраном вниз, чтобы не было соблазна его взять.
Я делаю осторожный глоток кофе, чтобы проглотить пищу, застрявшую в горле, и только когда чувствую, что готова, поднимаю глаза на настойчивый взгляд Аурелии.
– Я не хочу их читать.
– Никогда?
Мои пересохшие губы сжимаются в прямую линию.
– Не знаю пока.
Аурелия больше не настаивает, вместо этого направляет меня на диван после того, как я насытилась едой, укрывает одеялом и усаживается в кресло.
– Устраиваем день с одеялом, – объявляет она, одним нажатием включив телевизор. – Никаких телефонов, никаких тяжелых мыслей, никаких разговоров на грустные темы – только мы и телек.
Мы заказываем еще один ужин на вынос: делим курицу с соусом, картошку и рис прямо из фольги, запивая бокалом белого вина, пока на фоне идет австралийское реалити-шоу.
Я так увлечена драмой, разворачивающейся на экране, напоминая себе, что ничья жизнь не бывает идеальной, что мне не приходится задумываться о непрочитанных сообщениях на телефоне или непрочитанных письмах в почте. Сегодня воскресенье, мне разбили сердце, и я имею право позволить себе немного расслабиться, не переживая о задачах, которые могут подождать.
Немного жалею о своем решении, когда усаживаюсь за рабочий стол в понедельник утром, ввожу пароль в систему, и меня встречает куча непрочитанных сообщений. Поправляю слишком узкую юбку, которую утром стащила из гардероба Аурелии, потому что не могла заставить себя вернуться домой, где все пропитано присутствием Грея, и погружаюсь в знакомый рабочий ритм, пальцы летят по клавиатуре.
Пока часы тикают, меня почти не тревожат коллеги, дверь моего кабинета остается закрытой, если только не случается что-то срочное. Я награждаю себя перекусом после того, как разберусь с почтой, слизывая крошки с пальцев, прежде чем снова потеряться в мире новой рукописи.
Я уже почти на треть книги, когда вдруг понимаю, что у меня небольшая проблема.
По работе я читаю всякое, хотя в основном держусь за жанры романтики и фэнтези-романа. Меня это никогда не напрягало; я не из тех, кого легко выбить из колеи. На самом деле, как и большинство читателей романов, я обычно взвизгиваю от восторга, когда главные герои впервые целуются или признаются друг другу в чувствах. И уж точно меня не смущают откровенные сцены секса, от которых становится немного жарко.
Эти сцены – те, что остаются в памяти, те, от которых хочется кричать на всю крышу или заставить подругу прочитать книгу, чтобы можно было обсудить любимые моменты – именно они и привлекли меня в этой работе. Ощущение, что нашла настоящий бриллиант, книгу, которая точно взорвет рынок, пробегает мурашками по коже. Это что-то особенное – читать то, что никто другой еще не читал, видеть в этом потенциал за версту, буквально чувствовать запах успеха и сказать автору, что его жизнь вот-вот изменится к лучшему.
Никогда раньше у меня не было проблем.
Кроме как сейчас.
Читая о том, как двое главных героев только что признались друг другу в любви, их губы вот-вот встретятся… это напоминает мне о—
Я сглатываю, мои глаза щиплет, и я отталкиваю рукопись, поднимаясь в полный рост.
Может, мне просто нужно перевести дух, выпить воды, и тогда, с новыми силами, я смогу продолжить.
Мои каблуки цокают по полу, пока я иду в комнату для персонала, быстро наливаю себе стакан воды с лимоном и возвращаюсь, пока никто не успел заметить мои покрасневшие глаза.
Я прочитываю еще пятнадцать страниц рукописи, прежде чем слеза падает на нижний край страницы, размывая текст и делая бумагу тонкой, легко рвущейся.
Это не так уж сильно отличается от того, что творится у меня внутри.
В уединении моего офиса никто не видит, как слезы текут по лицу, размазывая аккуратно нанесенный макияж. Я шмыгаю в салфетку, отчаянно пытаясь заглушить рыдания.
Телефон как назло снова пиликает с очередным входящим сообщением, но я не решаюсь взглянуть. Возможно, это Аурелия проверяет, как я, она обещала, но я не могу рискнуть. Я не могу заставить себя посмотреть на это гребаное красное уведомление, показывающее, сколько сообщений осталось непрочитанными. Я точно знаю, кто отправитель.
Все это разрывает меня изнутри, и меня бесит, что это затрагивает и мою работу – единственное место, где я обычно могла найти убежище от всех проблем.
Именно поэтому Аурелия находит меня, свернувшуюся калачиком на ее кровати, все еще в офисной одежде в шесть вечера, неспособную пойти домой, поесть или хотя бы переодеться. Все эти действия кажутся мне невозможными.
Второй вечер подряд я рыдаю в объятиях своей младшей сестры, крепко зажмурив глаза, чтобы не видеть этот чертов мир. Мое сердце, мать его, болит, осколки того, что когда-то было целым, режут меня, впиваясь в самые глубины души с каждым вдохом.
Но хуже всего – это две мысли, которые крутятся в моей голове, как замкнутый цикл, переплетаясь.
Я скучаю по нему. Я скучаю по нему. Я скучаю по нему.
Я люблю его. Я люблю его. Я люблю…
Глава
24
Грей
Прошло две недели с тех пор, как я рассказал Делайле правду.
С тех пор от нее ни слуху ни духу.
Я провожу почти все время под водой, больше, чем когда-либо в своей жизни.
Каждую свободную минуту я стараюсь находиться в бассейне у себя в доме, пока волосы не прилипают к черепу, пальцы не сморщиваются, а легкие не начинают гореть от нехватки кислорода, потому что я насильно держу себя под водой слишком долго, в надежде заглушить мысли. Но это не работает.
Следы слез на щеках Делайлы, ее опущенные уголки губ, этот взгляд полного предательства – все это преследует меня. Оно словно выгравировано на внутренней стороне век, вспыхивает каждый раз, когда я моргаю, каждый раз, когда пытаюсь уснуть.
Я сплю в среднем по пять часов за ночь, сдаюсь, ворочаюсь в кровати, не в силах выдержать еще хоть секунду, глядя на то, как ее лицо рушится на части из-за меня.
Смотрю на себя в зеркало – бледный от недосыпа и того, что почти ничего не ем.
Я уже пропустил два семейных ужина, и Хадсона тоже. Он был рядом все это время, не отходил ни на шаг.
Телефон завален СМС и звонками от родителей и братьев, которые поддерживают меня после того, как я рассказал им, что натворил… как зафакапил с женщиной, которая так много для меня значит. Но я еще не готов встретиться с ними лицом к лицу.
Первую среду после нашей ссоры я терпеливо ждал у бассейна в спортцентре, надеясь, что Делайла все-таки придет. Глубоко внутри я знал, что она не придет, но все равно продолжал надеяться.
Меня раздавило, когда ее не было ни в первую среду, ни в следующую, и она так и не взяла трубку – а я звонил как одержимый.
Каждое сообщение, которое я ей отправил, лежит в исходящих – доставлено, получено, но намеренно не прочитано.
Я даже заходил к ней домой, стучал в дверь, звал ее по имени, не заморачиваясь на то, что могут подумать соседи. Но ответа не было – либо она меня услышала и проигнорила, либо ее просто не было дома.
Я не хочу даже думать о том, где она может быть, если не дома, но мозг тупо не слушается – сразу подкидывает кучу всяких паршивых сценариев.
Она сидит где-то в баре, нарядная до чертиков, ее каштановые кудри струятся по спине… заправляются за ухо, пока другой мужик целует ее нежную шею, его пальцы скользят по ее ноге. Он еще не знает про то самое местечко на ее внутренней стороне бедра, которое заставляет ее дергаться от удовольствия, но если он не дурак, скоро найдет.
Они сидят вместе на заднем сидении такси, у него нет лица, но я точно знаю, что у него в башке. Я знаю этот самодовольный изгиб его губ – он уже воображает, как поведет домой такую девушку, как моя Делайла. Их руки шарят друг по другу, воздух пропитан желанием.
Они страстно целуются в квартире Делайлы, одежда валится на пол, пока он не кладет ее на кровать, втискиваясь между ее мягкими бедрами, вырывая из ее губ сладкий вздох.
Они двигаются вместе, ускоряясь, чтобы достичь оргазма, стирая каждый кусочек той связи, что была между мной и Делайлой.
Стирая каждый дюйм моего тела, каждое воспоминание о нас вместе. О том, что было между нами. О мне.
Хадсон находит меня, завалившегося в диванные подушки, физически больного от мысли о том, что Делайла нашла кого-то другого, что она с кем-то другим, что она позволила кому-то еще ее трогать.
Мне становится еще хуже от осознания, что это полностью моя вина. Если она это делает, то только потому, что я ее к этому подтолкнул, потому что эгоистично хотел удержать ее рядом с собой, вместо того, чтобы позволить ей самой решить, хочет ли она остаться в этих отношениях.
Я знал, что этот секрет ранит ее. Я построил наши отношения на хлипком фундаменте и просто клеил пластырь на трещины, вместо того чтобы взглянуть им в лицо и рискнуть тем, что все рухнет.
– Грей… Грей? – до меня доносится хриплый голос и жесткое потряхивание за плечо. – Ты в порядке, братан?
Я качаю головой, провожу рукой по челюсти.
– Ты…
– Я люблю ее, – моя правда повисает в воздухе, осязаемая, словно ее можно попробовать на вкус.
Хадсон смотрит на меня своими влажными зелеными глазами, один уголок его губ поднимается вверх.
– Тогда тебе нужно бороться за нее, брат, – говорит он так просто, словно это будет легче легкого.
Думаю, бороться за Делайлу – это да, я уже этим занимаюсь. А вот вернуть ее обратно – в этом я не уверен.
Но сдаваться я не собираюсь.
– Ты уже придумал, что делать дальше? – на следующее утро спрашивает Блейк, пока мы оба сидим в бесплатной сауне после изнурительных заплывов в бассейне. Он знает, что я чувствую к Делайле, это написано у меня на лице, и, вероятно, кто-то, вроде моего брата и лучшего друга, давно уже заподозрил мои чувства к ней, задолго до того, как я сам их осознал.
Потягиваясь, я тру уставшие глаза тыльной стороной ладони. Редко в последнее время удается почувствовать себя бодрым после воды. Это, вероятно, связано с тем, что я встал в половину шестого утра и уже несколько часов тупо пялюсь в потолок, не в силах отключить мозг. Слушал, как снаружи просыпается заспанный Лондон: ранние утренние бегуны и мужики, расставляющие палатки на рынках.
Как только я услышал, как Хадсон хлопнул дверью, уходя на свою утреннюю тренировку, я тоже вылез из кровати и написал Блейку, узнать, свободен ли он.
Провожу прохладной тряпкой по лбу, смотрю на брата сквозь удушливую жару.
– Я пока не придумал, она не отвечает на звонки, сразу переключается на голосовую почту. То же самое с сообщениями.
– Ну хоть доходят, значит, ты не в блоке, – слова Блейка зажигают в груди маленький огонек надежды, который продолжает гореть, пока я сижу на спасательной вышке на работе, бездумно наматывая и разматывая цепочку от своего серебряного свистка на руку.
Когда возвращаюсь домой, в квартире все так же тихо и темно, ночь наступает быстрее, ведь лето уже далеко позади. Я измотан до костей. Пишу сообщение Хадсону, чтобы узнать, где он, но ответа сразу нет, так что я решаю быстренько сделать себе вок на ужин.
Включаю телевизор на автомате, пока ем, но ничего не привлекает внимание, поэтому я мою тарелку и направляюсь в спальню, надеясь, что целый день в хлорке и на свежем воздухе хотя бы подарит мне еще один час сна.
Забираясь под одеяло, мой взгляд падает на потрепанную книгу, лежащую на прикроватной тумбочке. Я дочитал ее неделю назад, нужно было узнать, чем все закончится, да и вообще я использовал ее, чтобы хоть как-то удержать связь с Делайлой.
Но я не могу эгоистично держать ее вещь у себя – нужно вернуть книгу. Возможно, у меня получится с ней поговорить, когда буду отдавать.
По оживленным тротуарам меня сопровождают мамочки с колясками и собачники, пока я иду в цветочный магазин с книгой и запиской, надежно спрятанными под рукой.
– Чем могу помочь? – спрашивает меня флористка, когда я захожу внутрь, слегка ошарашенный от сильного аромата цветов и зелени. Видно, что она по уши в работе, ее фартук весь в пятнах от воды и грязи. Я мельком смотрю на стопки готовых букетов, аккуратно перевязанных ленточками, и чувствую, как начинаю теряться.
– Мне нужен букет… Лилии, если они есть.
– Конечно. Какого цвета хотите?
– Розовые, – говорю я, – с кремовой лентой.
Флорист суетится вокруг, доставая ярко окрашенные лилии из ведра, оставляя лужи воды на полу, пока подрезает стебли. Искусно перевязывает букет выбранной мною лентой, пододвигая его вместе с терминалом, озвучивая итоговую сумму. Я расплачиваюсь с натянутой улыбкой и поворачиваюсь на каблуках, чтобы уйти.
Резкий холод щиплет уши, пока я иду к квартире Делайлы. Крепче сжимаю цветы, жалея, что не поплавал хотя бы полчаса с утра, чтобы развеять сомнения.
Если она не откроет дверь, мне придется оставить цветы и книгу у соседей и молиться, чтобы они оказались нормальными людьми, а не стянули подарок себе.
С каждым шагом к ее этажу сердце стучит все сильнее, готово вот-вот вырваться из груди. Поднимаю кулак и стучу в дверь.
Когда не получаю ответа, стучу еще раз, чувствуя, как нервно подергивается челюсть. Потом стучу снова.
– Делайла. Делайла, прошу, если ты там, открой, чтобы мы могли поговорить. Мне так хреново, сердце просто разрывается, и я…
– Это та часть, где мне надо начать тебя жалеть?
Я поднимаю глаза, убирая руку от приоткрытой двери, и вижу перед собой младшую копию Делайлы. Сразу узнаю ее младшую сестру – Аурелию.
– Аурелия, – выдыхаю я, и ком в горле только растет. – Она там? Пожалуйста. Я просто хочу поговорить. Я накосячил, и…
Аурелия смотрит на меня с презрением, ее взгляд скользит по книге и цветам, которые я держу в руках как своего рода подношение.
– Она не хочет с тобой говорить.
Я судорожно вдыхаю, пытаясь подавить тошноту, подступающую к горлу.
– Ты хотя бы скажи мне, она в порядке?
Аурелия наклоняет голову набок, сжимая дверь так сильно, что ее пальцы белеют.
– Как ты думаешь, Грей? Наверное, ей так же хреново, как и тебе.
Я зажмуриваюсь от ее жестоких, но справедливых слов. Она не в порядке. Моей девочке хреново, и это целиком моя вина.
– Передай ей, что мне жаль. Я не хотел, чтобы все так вышло, я не хотел ее ранить, я… – шорох внутри квартиры заставляет меня открыть глаза. У меня перехватывает дыхание, когда я краем глаза замечаю ее.
Делайла на мгновение появляется в дверном проеме, а потом снова исчезает.
– Делайла, – снова пытаюсь я. – Мне правда жаль. Я не хотел… я никогда не хотел тебя ранить или довести до слез. Меня это изнутри убивает, сердце просто разрывается от того, что я сделал, от того, что скрывал этот чертов секрет, вместо того чтобы просто рассказать тебе правду. Я скучаю по тебе. По всему в тебе: по твоему смеху, по твоей улыбке, по твоей заразительной жажде жизни. Я… не хотел говорить это тебе через дверь впервые. Я хотел сделать этот момент особенным… хотел рассказать тебе о своих чувствах как положено, но теперь я боюсь, что у меня не будет шанса. Так что… я влюбляюсь в тебя, Делайла. Хотя, наверное, я уже полностью втрескался, но я не хочу произносить эти слова, пока не увижу твое красивое лицо. Я просто хочу поговорить. Когда ты будешь готова, я буду здесь. Я принес тебе цветы, лилии, и книгу, которую ты мне дала. Я… я оставлю их твоей сестре и уйду. Я не хочу причинять тебе больше боли.
Протягивая цветы и книгу Аурелии, я разворачиваюсь и ухожу, надеясь услышать свое имя, но этого так и не происходит.
Делайла отпускает меня.
Эта мысль остается со мной на протяжении всего пути домой, врезаясь в сознание, оседая в сердце, даже когда я добираюсь до бассейна под своим домом, раздеваюсь и ныряю в прохладную воду.
Когда легкие начинают кричать от нехватки воздуха, я выныриваю на поверхность, растягивая руки и ноги, пока не оказываюсь на плаву, держимый поверхностью воды, и с жгучими глазами думаю, какой, черт возьми, будет моя жизнь, если Делайла решит, что больше не хочет в ней быть.
