Текст книги "Надежда (СИ)"

Автор книги: Елизавета Абаринова-Кожухова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц)

– Неверно говорите, Евдокия Даниловна, – покачал головой батюшка. – Я хоть и служитель церкви, а все ж различаю, где прелюбодеяние, а где – истинная любовь. А подлинное чувство, оно всегда от Бога, даже если и не освящено законным браком.

Священник провел княгиню к выходу, где рядом с папертью ее ожидала карета, запряженная парой вороных коней, а сам наконец-то запер церковную дверь.

Ярослав еще находился там, где его оставила княгиня. Он стоял, прислонившись к загородке, и бездумно глядел на дверь, за которой исчезла его возлюбленная.

– Ну что, сударь, сладки поцелуи мужней-то жены? – Рокочущий голос батюшки заставил его вздрогнуть.

– Ох как сладки, прости Господи, – проговорил Ярослав. – Жаль мне ее, сударушку мою, а что делать – не ведаю.

– Но бесконечно так продолжаться не может, – уже по-деловому продолжал священник. – Бежать вам надобно, вот что!

– Да я уж и сам думал, отец Александр, и кони у меня давно готовы, да боязно – а ну как поймают!

– Кто не рискует, тот не пьет медовуху, – почти афористично высказался батюшка и сам же зашелся в могучем хохоте. Однако его гостю было вовсе не до смеха.

– Не за себя боязно – за нее, ненаглядную мою. Ведь что ее ждет? Позор, общее поношение. Да и князь ее со свету сживет.

– М-да, ну и дела, – задумался отец Александр. – А ведь причитаниями делу не поможешь. И в какие ж дальние края вы надумали бежать?

– Для начала в Новую Мангазею, – чуть помедлив, ответил Ярослав. – У меня там верных приятелей немало, особливо среди торгового люда. Пристроят к какому-либо каравану, а то на корабль – только нас и видели. Главное дело – до Мангазеи добраться.

Священник подошел к столику, заваленному всякой всячиной, и небрежно смахнул всякую всячину на пол, оставив лишь несколько свечных огарков. Один из них он положил посреди стола:

– Давайте составим диспозицию. Вот это – Царь-Город. А вот здесь – Новая Мангазея. – Батюшка положил второй огарок на край стола. – А вот дорога между ними. – Он прочертил пальцем не совсем прямую линию по пыльной поверхности. – Вот это – вы. – Отец Александр пошарил у себя под рясой и вытащил две картофелины. – Что за черт, как они тут очутились?! Но очень кстати. – Он «проехал» одной картофелиной часть «дороги», а затем поместил вторую в «Царь-Город» и стал одновременно двигать обе в одном направлении. – Это погоня, – пояснил батюшка. Естественно, та картофелина, которая олицетворяла коней Ярослава, выехала раньше и потому прибыла к месту назначения быстрее.

Ярослав глядел на священнодействия отца Александра с нескрываемым удивлением – по всему выходило, что предприятие по похищению княгини было обречено на успех.

– Тут главное, чтобы у нас был гандикап, – продолжал разглагольствовать батюшка, – сиречь запас во времени. С учетом всяких непредвиденных задержек, я думаю, нескольких часов хватит.

– Лучше бы побольше, – заметил Ярослав. – Чтобы уж наверняка.

– Да, лучше перестраховаться, чем недостраховаться, – согласился отец Александр. – А вообще-то надобно ковать железо, не отходя от прилавка. Да вот хоть бы завтра!

– Что – завтра?

– Ну, завтра у нас великий праздник – открытие водопровода. Князю по его положению нужно будет присутствовать на торжествах, а за это время вы вполне успеете.

– Нет, батюшка, она тоже там должна быть, – печально вздохнул Ярослав. – Именно из-за положения князя. Может, хоть издали ее увижу…

Ярослав покидал храм Всех Святых через тесные сени и ветхую дверь, выходящую на церковный двор, к которому примыкал огород. В отличие от княгини Евдокии Даниловны, приезжавшей в храм под видом богомолья и благотворительности, Ярославу свои посещения приходилось тщательно скрывать.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ТЕРЕМ СОКРОВИЩ

В отличие от предшественника, царь Путята имел строгий и четкий распорядок дня. Будь он частным лицом, то это оставалось бы его личным делом – когда вставать, когда завтракать, когда совершать прогулку, а когда ложиться почивать. Но Путята был главой государства, а потому нижестоящим волей-неволей приходилось подстраиваться под своего повелителя. Они втихомолку ворчали, но – ничего не поделаешь – терпели. Особенно страдал от царского режима столичный градоначальник князь Длиннорукий: он любил вечером крепко покушать и выпить, а утром подольше поспать, а Путята, будто назло, раз в неделю собирал высокопоставленных чиновников и сановников ни свет ни заря. Так ведь мало того – князю Длиннорукому в такие дни приходилось являться в царский терем еще на час раньше остальных, чтобы обсудить с Государем столичные дела.

Сегодня был как раз такой день. Вернее, такое утро. После вчерашнего ужина у князя все еще слегка шумело в голове, однако он старался по возможности связно отвечать на все вопросы, которые задавал ему Путята. Встреча имела место не в Заседательной палате, где царь обычно устраивал широкие совещания и приемы, а в небольшой скромно обставленной горнице, служившей Путяте чем-то вроде рабочего помещения. Беседа проходила за небольшим отдельно стоящим столиком, и собеседники сидели буквально глаза в глаза друг к другу.

– Сдается мне, князь, что-то тебя гнетет и тревожит, – вдруг сказал Путята, когда все предметы обсуждения были исчерпаны, и градоначальник, лишенный возможности то и дело заглядывать в свои записи, должен был маяться под проницательным немигающим взглядом Государя.

– Ну, может, чего и гнетет, – пробурчал Длиннорукий, – да это дело домашнее, а у тебя, Государь-батюшка, и без того забот по горло.

– А ты все же расскажи, – царь глянул на градоначальника вдруг потеплевшими глазами. – Может, вместе чего надумаем. Сам знаешь: одна голова хорошо, а две – еще лучше. Особенно такие, как наши с тобой.

– Ну что ты, Государь, где уж моей глупой голове с твоею равняться, – возразил князь, который однако же был весьма тронут этой незатейливой лестью. – А горе у меня такое – Петрович сбежал.

– Ай-яй-яй, как нехорошо, – нахмурился Путята. – А может быть, он оттого сбежал, что ты с ним дурно обращался?

– Да что ты, царь-батюшка, это я-то дурно обращался? – в избытке чувств всплеснул князь короткими толстыми руками. – Лучше, чем к родному брату, относился! И на приличную должность пристроил, и в еде никогда не отказывал, и в одежде!..

– А отчего ж твой Петрович всегда в лохмотьях щеголял? – не без некоторого ехидства спросил Путята.

– Это он сам! – вспылил Длиннорукий. – Я ему свои лучшие старые наряды предлагал, а он ни в какую – мол, так я привык, и все тут. Ну еще бы – столько лет в лесах разбойничал… А ну как опять на большую дорогу сбежал? – вдруг смекнул Длиннорукий. – А что, с него станется. Верно говорят: сколько волка ни корми, а он в лес глядит!

– Верно говорят, ох верно, – сочувственно поддакнул Путята. – Но будем все же надеяться на лучшее. Ну, погуляет и вернется.

– Да куда он вернется, – все более распалялся Длиннорукий, – когда он меня обокрал!

– А вот это уж и вовсе нехорошо, – скорбно покачал головой царь. – Что сбежал, это еще пол беды, а ежели обокрал, то придется разыскать и в острог препроводить. И много ли у тебя добра пропало?

– Не знаю, не проверял, – буркнул градоначальник. – Но что-нибудь стянул, уж не без этого, я его знаю!

Царь пристально глянул на князя Длиннорукого:

– А у тебя, выходит, немалые богатства дома заначены, коли есть, что стянуть…

– Да что ты, царь-батюшка, нету ничего! – возопил князь. – Беден я, аки мышь церковная, тридцать лет верой-правдой служу, и ни полушки себе не взял!..

Трудно сказать, до чего еще договорились бы два государственных мужа, но тут в горницу заглянул чернобородый дьяк:

– Государь, в Заседательной палате все уж собрались, одного тебя дожидаются.

– Ну, пускай малость еще погодят, – откликнулся Путята. – Ступай покамест, а я следом. И ты, княже, ступай в палату, скажешь остальным, что я скоро приду.

И уже когда Длиннорукий был в дверях, Путята его окликнул:

– Постой, и как это я забыл – я ж сам призвал твоего Петровича на ответственное задание.

* * *

Лихая тройка несла карету по уже знакомой нашим путешественникам дороге, ведущей в Белую Пущу и далее в Новую Ютландию. Но на сей раз их путь лежал не столь далеко – к Загородному царскому терему, до которого езды было около часу. Лошадьми правил малоприметный мужичонка в стареньком потертом тулупе, и лишь очень немногие в Царь-Городе знали его как колдуна Чумичку.

Дубов и его спутники – Чаликова, Серапионыч и Васятка – больше помалкивали, глядя через узкие окошки на проплывающие мимо луга, сменяющиеся перелесками. Чем дальше, тем реже попадались возделанные поля, а лес становился все гуще и дремучее. В присутствии Соловья Петровича никому не хотелось говорить о целях поездки, а уж тем более – о личном. Сам же Петрович как бы и не чувствовал напряженности и разливался соловьем:

– Вот вы, я вижу, люди небогатые, по-своему даже трудящие, а служите богатеям, грабителям бедного люда. Ездите в ихних повозках, жрете ихнюю еду и берете от них деньги, заработанные кровию и потом наших бедных крестьян!

Его попутчики не особо внимательно прислушивались к этим разглагольствованиям, думая больше о своем, лишь Чаликова в конце концов не выдержала:

– Но ведь вы же, Петрович, сами служите Государю, а он вовсе не бедный человек, а такой же грабитель, как и все остальные.

Дубов укоризненно покачал головой – этого Чаликовой говорить не следовало, учитывая вздорный нрав Соловья: при любой попытке перечить себе он тут же, что называется, срывался с цепи, начинал визжать и размахивать ржавыми ножами, которые носил под лохмотьями как память о былых разбойничьих похождениях.

Однако на сей раз Надеждины возражения он воспринял спокойно:

– Верно говоришь, красавица. Цари да князья – они и есть первые мироеды и угнетатели. А вот Путята – он вовсе не таков. Он мне все объяснил!

Последние слова Петрович произнес с таким важным видом, будто хотел сказать: «Это наша тайна – моя и Путяты».

– Он мне так и сказал, – с не меньшей важностью продолжал Петрович, – что вся страна сверху донизу отравлена ложью, воровством и мздоимством и что настала последняя пора все менять, покудова не поздно. А с кем? – спросил меня Путята и сам же ответил: С теми немногими честными и порядочными людьми, которые еще сохранились в нашей стране. И один из них – ты!.. То есть я, – скромно пояснил Петрович. – И еще он сказал, что вы едете на поиски клада, и что люди вы вроде бы как честные, но кто знает – не соблазнитесь ли чужим добром, коли чего найдете. И ты, Петрович, должен за ними приглядеть, потому как в тебе я уверен куда больше, чем нежели в них. А богатств никак нельзя упускать, ибо они, сказал мне царь, назначены на облегчение тяжкой участи бедного люда!

– Что, так и сказал? – недоверчиво переспросил Васятка.

– Так и сказал, – запальчиво выкрикнул Петрович. – Чтобы простому народу лучше жилось! Он хоть и царь, а мужик что надо. Извини, говорит, Петрович, что не угощаю и чарку не наливаю – у меня у самого кусок в горло не лезет, когда наш народ голодает!

– Нет-нет, он так и сказал, что мы едем за кладом? – уточнил Дубов. – И что вы должны за нами сле… приглядывать?

Петрович несколько смутился – увлекшись проповедью всеобщего равенства, он явно сказал что-то лишнее. И, злясь даже не столько на своих слушателей, сколько на себя самого, возвысил голос почти до визга:

– Да, так и сказал! И еще много чего сказал, а чего сказал – того я вам не скажу!

– Ну и не надо, – нарочито равнодушно промолвила Надя. Вообще-то она надеялась, что Петрович продолжит свое страстное выступление и проговорится еще о чем-нибудь. Но Петрович замолк – видимо, счел, что ему, защитнику всех бедных и угнетенных, доверенному лицу самого царя Путяты, не пристало тратить свое красноречие на таких ничтожных людишек.

И как раз в этот миг карета стала замедлять ход, а потом и вовсе остановилась.

– Ну что там такое? – недовольно пробурчал Петрович.

– Уж не ваши ли бывшие соратнички? – не удержалась Надя от маленькой подколки. Петрович лишь презрительно фыркнул – настолько он был выше всего этого.

– Да нет, похоже, небольшая пробка, – заметил Серапионыч, глянув в окошко.

Действительно, дорога в этом месте была очень узкой, даже две крестьянские телеги протиснулись бы с трудом, а навстречу ехала почти столь же громоздкая карета, разве что более пошарпанная. Сей экипаж, запряженный парой лошадок, остановился за несколько шагов от кареты Рыжего, и пока два возницы обсуждали, как им лучше разъехаться, кони из обеих упряжек приглядывались и принюхивались друг к другу.

– Давайте выйдем наружу, – сказал Васятка. – А то при таких разъездах и перевернуться недолго…

С этим предложением согласились все. Последним с крайне недовольным видом карету покинул Петрович, не забыв прихватить и «дипкурьерский» мешок, который не отпускал от себя ни на миг.

Надя внимательно разглядывала замысловатую эмблему, украшавшую дверь встречной кареты. При некоторой доле воображения ее можно было бы счесть похожей как на советскую, так и на пиратскую символику, только вместо скрещенных костей (или серпа и молота) на дверце были изображены два меча. Роль звезды (черепа) выполнял крупный гриб, по очертаниям напоминавший мухомор. Сомнений не оставалось – такой герб мог принадлежать только рыцарю из Новой Ютландии, или Мухоморья, как иногда называли маленькое, но гордое королевство из-за обилия на его болотах этих грибов, ярких и красивых, однако совершенно несъедобных.

Надя подумала, что, может быть, карета даже принадлежит кому-то из ее знакомых – в прошлогоднее пребывание в Новой Ютландии ей довелось немало пообщаться с доблестными рыцарями. Более того, именно она, Надежда Чаликова, нашла нужные слова, дабы поднять рыцарей на борьбу со ставленниками Белой Пущи, свергнувшими законного короля Александра. Василий Дубов в тот раз также выполнял ответственную и нужную работу в Новой Ютландии, хотя собственно с рыцарями соприкасался в меньшей степени.

Дверца распахнулась, и из кареты вылез человек в потертом камзоле. Надежда его тут же узнала – то был рыцарь, которого в Мухоморье все почтительно величали доном Альфонсо.

Приподняв щегольски изогнутую шляпу с ярким пером, дон Альфонсо легким поклоном приветствовал наших путешественников, которые ответили ему тем же, кроме разве что Петровича, вцепившегося в свой мешок, с которым с самого начала путешествия не расставался ни на миг. А узнав Надежду, дон Альфонсо благоговейно опустился на одно колено и с огромным почтением поцеловал ей край платья.

– Да полноте, дон Альфонсо, к чему такие китайские церемонии, – стала его поднимать Надя, одновременно и смущенная, и польщенная. – Давайте лучше я вас познакомлю. Этот почтеннейший господин – доблестный рыцарь дон Альфонсо из Мухомо… то есть из Новой Ютландии. А это мои друзья…

И Чаликова стала представлять рыцарю каждого из своих спутников – Дубова, Серапионыча, Васятку… Лишь Петрович не захотел подать руки дону Альфонсо – он продолжал стоять в сторонке, исподлобья поглядывая на подозрительного чужестранца.

Когда дошел черед Василия Дубова, дон Альфонсо обрадовался необычайно:

– Как, вы и есть тот самый боярин Василий! Нет-нет, не скромничайте, мы-то прекрасно знаем обо всех ваших славных подвигах. Еще бы – наш стихотворец господин Грендель уже воспел их в своей новой поэме! Знал бы я, что встречу вас, непременно захватил бы список, но поверьте – поэма столь же звучная, сколь и правдивая.

Увидев, что Василий совсем смешался от бурного «поэтического» внимания к своей скромной особе, Надежда перевела разговор:

– Скажите, дон Альфонсо, а как поживает ваш король, Его Величество Александр? И что его молодая супруга?

– Ее Величество Катерина недавно счастливо разрешилась от бремени девочкой, – не без гордости за свою королеву сообщил дон Альфонсо. – И знаете, как ее нарекли? В вашу честь – Надеждой!

Тут уж пришел черед смутиться Чаликовой. А Дубову – менять предмет разговора:

– Куда путь держите, почтеннейший дон Альфонсо?

– Да не так уж далеко, в… – Тут дон Альфонсо произнес какое-то мудреное название, мало что говорившее и Дубову, и Чаликовой, и Серапионычу.

– И собираетесь ехать через Царь-Город? – спросила Надежда.

– А как же иначе? – удивился славный рыцарь. – Тем более, что это самый ближний путь.

– Боюсь вас огорчить, дорогой дон Альфонсо, но думаю, что лучше бы вам через Царь-Город не ехать, – заметил Дубов. – Теперь там отчего-то вашего брата ново-ютландского рыцаря не больно жалуют.

– Да, это так, – подтвердила Чаликова. – Не удивлюсь даже, если законопослушные горожане забросают вас каменьями при полном попустительстве властей.

– Почему вы так думаете? – удивился дон Альфонсо. Вместо ответа Надя извлекла из сумочки диктофон:

– С помощью этого чудесного устройства я записала некоторые выступления на открытии водопровода.

Наугад перемотав пленку назад, Надежда нажала кнопку. Из чудо-коробочки раздался невзрачный голосок царя Путяты:

«…И я, и мой народ с глубоким уважением относимся к Ново-Ютландскому королю и его государству. Однако есть еще некоторые рыцари, которые тщатся отвратить наших людей от стародавних обычаев, дабы приобщить к своему образу жизни, глубоко чуждому для нашего народа. – Путята неожиданно возвысил голос: – Так вот что я вам скажу – не получится, господа хорошие!»

Последние слова оказались заглушены рукоплесканиями и одобрительными выкриками, а когда они смолкли, голос Путяты поспешно проговорил:

«Но, господа, я вовсе не хочу валить всех рыцарей в одну кучу – большинство из них достойнейшие люди, не говоря уж о короле Александре, которого я искренне чту».

Разумеется, эти слова, произнесенные почти скороговоркой, публика встретила более чем сдержанно.

– Очень мило, ничего не скажешь, – натянуто усмехнулся дон Альфонсо. Между тем Чаликова прокрутила пленку немного вперед.

– А теперь будет еще милее, – пояснила она и вновь нажала кнопку.

«Эти Ново-Ютландские разбойники пьют кровушку наших невинных младенцев, – истошно визжал высокий резкий голос. – И если мы не перебьем всех рыцарей к такой-то матери, то скоро сделаемся их невольниками, а наши жены и дочери – ихней подстилкой. Или даже не ихней, а их слуг, их конюхов и, прости господи, лошадей!».

«Да что рыцари, – то ли вторил, то ли возражал ему другой оратор. – Их-то и распознать недолгое дело. Куда опаснее другое – наши с вами соотечественники, у кого в роду были рыцари и прочие иноплеменники. Днем они ничем не отличаются от нас, а по ночам поджигают наши терема, наводят смерть на наших лучших людей и молятся своим поганым идолам в своих потаенных мечетях и синагогах!»

«Смерть убивцам!» – возбужденно ревела толпа. Даже в записи все это казалось какой-то невероятной дикостью, а ведь Надя с Василием не далее как вчера все это слышали и видели воочию.

Только теперь Надежда поняла, что же ее более всего удивило и возмутило: то, что царь Путята весьма благосклонно внимал подстрекательским речам и не предпринимал ни малейшей попытки хотя бы как-то их сгладить.

– Это мне напоминает «пятиминутки ненависти» из Оруэлла, – шепнул ей Дубов.

– А по-моему, самый настоящий фашизм! – не выдержала Надя. Тем временем голос ретивого патриота, все более возбуждаясь, продолжал:

«Куда смотрит наш Тайный приказ? Он должен выявить всех царь-городцев, у кого среди пращуров до седьмого колена был хоть один чужак, и поганой метлой вымести их всех из нашей славной столицы за десятую версту, чтобы и духу их не осталось! А то мы сами этим займемся – мало не покажется!»

«А что! Займемся! – послышались задорные выкрики из толпы. – Наше дело правое!».

Надя выключила диктофон:

– Ну и дальше все то же самое, с незначительными вариациями. Так что, дорогой дон Альфонсо, решайте сами – заезжать вам в столицу, или нет.

По счастью, дон Альфонсо принадлежал к числу наиболее рассудительных ново-ютландских рыцарей. Другой на его месте, услышав о том, что его ждет в Царь-Городе, напротив, очертя голову ринулся бы навстречу опасностям. Дон же Альфонсо призадумался:

– Да уж, вот ведь незадача. Но не возвращаться же теперь восвояси?

Увы, познания Дубова и его спутников в географии параллельного мира ограничивались Царь-Городом, Новой Мангазеей, ну разве еще Белой Пущей и Новой Ютландией. К счастью, с ними был Васятка:

– А-а, ну так вам, дон Альфонсо, надобно теперь повернуть назад, через несколько верст за Боровихой есть поворот налево – это и будет дорога, другим концом выходящая на Мангазейский тракт. А уж из Новой Мангазеи куда угодно добраться можно, даже в объезд Царь-Города.

– И то верно, – подхватил Серапионыч. – Лишний день пути, зато невредимы останетесь.

– Что ж, вы правы, так и сделаю, – великодушно дал себя уговорить дон Альфонсо. – Боюсь только, здесь не очень-то развернешься…

Но и это затруднение решилось быстро – Чумичка что-то вполголоса проговорил и сделал резкое движение рукой сверху вниз, отчего и карета дона Альфонсо, и лошади, и даже кучер сразу же уменьшились вдвое. А когда рыцарский экипаж без особого труда развернулся, Чумичка таким же движением, но уже снизу вверх, вернул его в прежние размеры.

– Вот это да! – только и мог проговорить дон Альфонсо.

– Да ничего особенного, – пробурчал Чумичка. – Самое простое колдовство, и все.

– Простое для тех, кто умеет, – уточнил дон Альфонсо. – Друзья мои, раз уж нам суждено часть пути проехать вместе, то не согласитесь ли вы составить мне общество, перейдя в мою карету?

Друзья тут же согласились, лишь Васятка вызвался остаться в карете Рыжего:

– Надо ж приглядеть за Петровичем – как бы он со злости чего не натворил…

Для того, чтобы понять, что Петрович испытывал именно чувство злости, вовсе не нужно было обладать Васяткиной проницательностью или дубовской дедукцией – все чувства были словно бы написаны у Петровича на лице.

Подойдя к Чумичке, Василий негромко спросил:

– Признайся, Чумичка, этот фокус с лошадьми ты проделал с помощью чудо-стекла?

Колдун скупо усмехнулся:

– Такие пустяки знающему человеку и без стекла проделать – пара пустяков. А стекло, оно всегда при мне. – И Чумичка многозначительно похлопал себя по груди – где-то там, во внутренних карманах тулупа, хранилось «чудо-стекло», как они с Дубовым называли магический кристалл (или, точнее, его половину), который в прошлом году попал в руки Чумички при весьма драматических обстоятельствах. Это произошло, когда господин Херклафф, прежний владелец кристалла, обронил его во время бегства из замка Ново-Ютландского короля Александра. Правда, в отличие от чародея-людоеда, Чумичка имел весьма отдаленное представление о том, как следует обращаться с магическим кристаллом, и Надя с Василием были свидетелями, как Чумичка путем проб и ошибок пытался освоить его волшебные силы – хотя и с переменным успехом.

– Я немного разобрался в том, как он действует, – добавил Чумичка, вскакивая на свое кучерское место. – Хотя все равно, неясностей во сто крат больше…

Вскоре оба экипажа катились по дороге: впереди карета дона Альфонсо, а позади – почти опустевшая карета Рыжего. Вызвавшись сопровождать Петровича, Васятка надеялся еще кое-что выудить из навязанного попутчика. Для начала он, словно бы продолжая прерванный разговор, спокойно заметил:

– Вот вы говорите, Петрович, будто Путята – не такой, как все. Честный человек, а не грабитель и мироед. А какая же тогда корысть была мироеду и грабителю Дормидонту ставить его царем заместо себя?

Столь простое логическое построение оказалось Петровичу явно не по зубам. А следовательно, и не по нраву. И хоть он пребывал в самом мрачном расположении духа, без ответа подобное замечание оставить никак не мог:

– Ты меня, парень, зря не путай. Я знаю, что говорю. А я говорю одно – мироедов и угнетателей трудового народа грабил и грабить буду! А ежели кто противу них, то таковым народным благодетелям я завсегда пойду в пособники.

– Но вот ведь Путята собирается отыскать сокровища царя Степана, – не отступался Васятка, – а те сокровища были награблены у трудового люда в Новой Мангазее. Ну не верю я, что злато, обагренное кровью, может кого-то осчастливить!

– Чушь собачья! – топнул Петрович ножкой по не очень прочному полу. – Что с того, что с кровью, зато теперь послужат доброму делу. И ежели кто из твоих приятелей хоть малую толику утаит, то пеняйте на себя – не токмо грабить буду, но и убивать на месте! – Петровича «несло», он уж и сам не особо соображал, что говорит. Но остановиться не мог. – За народное добро, пограбленное у народа, любому глотку перегрызу, так и знайте! Лично царю обо всем доложу, он мне доверяет. Одному мне, – с гордостью стукнул Петрович себя в грудь. – А эти, они все мелкие ворюги, что угодно готовы стянуть. Не выйдет, господа хорошие!..

Петрович продолжал разоряться, а Васятка слушал и каждое слово мотал на ус, хотя усов по молодости лет еще не носил. По всему выходило, что Петрович, даже если в запале чего и приврал, все-таки был подотчетен напрямую самому царю Путяте. Единственное, что не очень укладывалось в светлой голове Васятки – неужели царь не мог для столь ответственного задания найти кого-то поумнее? Объяснение напрашивалось одно – при выборе между честным дураком и человеком умным, но «себе на уме», Государь отдал предпочтение первому.

* * *

На утренней службе в храме Всех Святых народу было не очень много. И хоть на отца Александра из-за отсутствия его юного помощника ложилась большая, чем обычно, нагрузка, он сразу приметил двоих незнакомцев, одетых в чиновничьи кафтаны. Правда, на одном из них кафтан сидел как-то мешковато, и креститься он норовил то не той рукой, то не в том направлении, и второму чиновнику приходилось его незаметно толкать в бок и что-то шептать на ухо. Первый чиновник испуганно переменял руку, правильно складывал пальцы, но потом снова путался, и все начиналось сначала. Словом, чувствовалось, что они явились в церковь не помолиться, а с какими-то другими намерениями.

Сразу по окончании службы они подошли к отцу Александру.

– Чем могу служить, господа? – вежливо спросил священник. Он сразу понял, что обращение наподобие «чада мои» в данном случае было бы не совсем к месту.

– Мы из градоуправления, – ответил тот чиновник, что все время наставлял своего товарища в церковных обрядах. – Меня зовут Нестор Кириллович, а моего помощника…

– Порфирий, – поспешно представился помощник, почувствовав замешательство начальника. – Можно без отчества.

– Ну что ж, прошу пожаловать ко мне в покои, – гостеприимно предложил отец Александр.

Пока священник вел гостей в ту часть церковного здания, где квартировался вместе с Васяткой, Порфирий так внимательно приглядывался ко всем дверям и стенам, будто хотел увидать, что за ними скрыто. Впрочем, подобная наблюдательность скоро объяснилась, и очень просто.

– Батюшка, мы к вам явились с немаловажным делом, – сказал Нестор Кириллович, когда хозяин и гости уселись кто где в небольшой, но довольно уютной горнице отца Александра. – Ваша церковь давно не чинена, и настала пора ее подновить.

– А то ежели запустить, то потом еще дороже выйдет, – добавил Порфирий.

– Понятно, – улыбнулся в бороду отец Александр. – Это дело хорошее, богоугодное. Очень рад, что у городского начальства наконец-то дошли руки и до нашего захолустья. Как я понял, вы хотите осмотреть храм и составить смету? Постойте, давайте сперва чайку выпьем, а потом уж и приступим.

– Нет-нет, приступим сразу, – решительно заявил Порфирий, заметив, что его начальник уже готов поддаться уговорам хлебосольного хозяина. – А то нам еще десяток мест нужно осмотреть… То есть обойти.

– Служба есть служба, – согласился отец Александр. – В таком случае, прошу за мной.

Обход помещений много времени не занял – чуть более часа. Чувствовалось, что господа чиновники обладали в этом деле немалым опытом, особенно Порфирий. Он безошибочно находил всякие темные закоулочки и внимательно их осматривал, сообщая о разных неполадках вроде трещинок в стене и разошедшихся половиц, а Нестор Кириллович добросовестно все записывал, макая перо в чернильницу, подвешенную на цепочке поверх кафтана, и при этом умудрялся не запачкаться.

Пока Нестор Кириллович заносил данные в опись предстоящих работ, Порфирий успевал поговорить с отцом Александром, который по просьбе чиновников отпирал всякие кладовки, чуланы и прочие подсобные помещения. Правда, непринужденная беседа Порфирия и отца Александра чем далее, тем более походила на допрос последнего первым. Порфирия занимало все – и много ли в церкви прихожан, и как обстоит дело с пожертвованиями, и не докучают ли соседи. Отец Александр, как мог, удовлетворял неуемное любопытство должностного лица и насторожился лишь при очередном вопросе:

– Тут вот у вас, батюшка, прислуживал такой молодой мальчонка, а нынче я его не вижу. Что он, прихворнул?

– Нет, слава Всевышнему, здоров. Просто я ему сегодня дал выходной, – ответил отец Александр. – А что, это имеет отношение к ремон… к починке храма?

– Нет-нет, ни малейшего, – заверил Порфирий. – А скажите, погреб у вас есть?

– Есть и погреб, – сказал священник. – Вы что, и туда собираетесь залазить?

– Непременно, – подтвердил Порфирий.

– Обычно все неполадки именно из погреба и начинаются, – поддержал своего подчиненного Нестор Кириллович.

– Ну что ж, коли так, то добро пожаловать в подвал, – гостеприимно предложил отец Александр.

Когда Нестор Кириллович и Порфирий наконец-то покинули храм, оставив по мелкой монетке «на общую свечу», отец Александр присел прямо на нижнюю ступеньку паперти и негромко проговорил:

– А они, видать, не дураки. Хорошо, что мы успели переправить Ярослава в надежное место. Хотя в наше время самое надежное место – на кладбище…

* * *

Журналистка Надежда Чаликова оставалась журналисткой даже здесь, в параллельном мире. В отличие от так называемых «журналюг», более вдохновляющихся всякого рода «грязным бельем», Надя всегда старалась докопаться до истины, что, конечно, не препятствовало ей так или иначе проявлять свое отношение к происходящему. И поэтому теперь, оказавшись в одной карете с доном Альфонсо, она добросовестно пыталась выяснить, что же за черная тень пролегла между Кислоярским царством и Новой Ютландией – версия о первом попавшемся под руку «образе врага» Чаликову не очень убеждала. Журналистским чутьем она ощущала, что тут непременно должно было скрываться что-то еще.

Дон Альфонсо добросовестно пытался удовлетворить любопытство своей попутчицы, но и он никак не мог вспомнить ничего, что могло бы омрачить отношения двух государств и настроить кислоярцев против Ново-Ютландского королевства: