Текст книги "Надежда (СИ)"

Автор книги: Елизавета Абаринова-Кожухова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 34 страниц)

Когда же лекция завершилась, Разбойников молча встал и словно на автопилоте проследовал к выходу.

В вестибюле к ребятам подошли Столбовой и Лиственницын.

– Время позднее, мы вас проводим по домам, – как нечто решенное, сообщил Егор Трофимович. – Ну, кому куда?

Выяснилось, что Генка живет почти по дороге к дому Лиственницыных, а Митьку и Люсю взялся проводить Столбовой.

– Да ни к чему это, – попытался было возражать Генка. – Гипнотизер и отравительница, от которых вы собираетесь нас охранять, город уже давно покинули.

– Откуда ты про них знаешь? – строго спросил Лиственницын.

– Так мы ж сами их видели! – радостно сообщил Митька. – Помнишь, Вась, на бульваре – сначала мужик за листья мороженое покупал, а потом они с этой теткой во всем черном от дээндэшников драпали! Жаль, Машки нет, она бы вам то же самое сказала.

– Ну хорошо, Гена, а с чего ты взял, что их уже нет в городе? – не отступался Николай Павлович.

Генка чуть смешался, но ему на помощь пришел Вася Дубов:

– Элементарно, дядя Коля. Если они ведут себя так «внаглую», то вновь бы себя проявили, а раз милиция их ищет, то давно бы их уже схватила на месте преступления. А если этого не произошло, то значит, они ушли.

– А если наоборот, затихарились, чтобы вечером, когда стемнеет, вновь выйти на охоту? – возразил Столбовой.

– Не думаю, Егор Трофимович, – со своей стороны возразил Вася. – Во-первых, вечером магазины закрыты, и им негде кленовые листки отоваривать, а во-вторых, дети уже по домам сидят, если эта дама в черном действительно только на них охотится.

– Но вы-то не по домам сидите, – усмехнулся Егор Трофимович. – Ладно, ребята, пошли.

Уже по дороге инспектор Лиственницын сказал:

– А ты, Генка, храбрый парень – с самим Петровичем заговорил, да еще когда он «на взводе». Если не секрет, о чем вы с ним так долго беседовали?

Генка прикинул – говорить ли правду, а если говорить, то как ее подать.

– Я рассказал, что его ждет, – как бы нехотя произнес Генка. – Недавно мне попалась одна научно-популярная брошюра о том, как можно моделировать будущее через события, которые происходят в настоящем. Ну, вроде как бы продолжить функцию, заданную неким уравнением…

– Ну и что же ты ему нафункционировал? – не вытерпел Николай Павлович.

– Ну ладно, – решился Генка. – Я сказал Александру Петровичу, что перед ним на выбор два пути. Первый – он будет столь фанатично и догматично отставивать свои идеалы, что удостоится прозвища «Железобетонный Петрович» и в какой-то момент зайдет в своей «железобетонности» так далеко, что попадет за решетку на восемь лет, из которых проведет в заключении шесть…

– Постой, Геннадий, отчего же именно восемь и шесть? – изумился инспектор Лиственницын. – Нет, ну я допускаю, что по твоему методу можно смоделировать какие-то общие тенденции, но чтобы такие подробности – это уж ты хватил!

Генка лишь вздохнул – кажется, он действительно «хватил» в том смысле, что опять наговорил лишнего. Почувствовав это, Вася поспешил сменить тему:

– И как это он тебя за такие предсказания на месте не прихлопнул?

– Из дедовского нагана, – усмехнулся Николай Павлович.

Генка рассмеялся:

– Ну отчего у нас такое представление о людях? Раз товарищ Разбойников – значит, сразу прихлопнет, да еще из нагана. А он нормальный мужик, если к нему отнестись просто и по-человечески. Тем более, что я представил Александру Петровичу и вторую модель, по которой он опять-таки будет действовать в соответствии со своими убеждениями, но лишь до того предела, пока это не противоречит логике и здравому смыслу. И тогда он войдет в историю как прекрасный хозяйственник и благодетель своего города.

– Ну и какой же путь выбрал товарищ Разбойников? – спросил Лиственницын.

– Он ничего не сказал, но выбрал, я так думаю, второй путь, – словно и не замечая насмешки, совершенно серьезно ответил Генка. И, чуть подумав, добавил: – Собственно, иного выбора у него и не было…

За этими не совсем обычными разговорами они дошли до Генкиного дома. Прощаясь, Вася сказал:

– А знаешь, Генка, по-моему, ты просто на солнце перегрелся, вот и несешь всякую околесицу.

Генка даже не обиделся:

– Что ж, Вася, может, ты и прав. Ну, будь здоров. Спасибо, Николай Палыч, что проводили.

С этими словами он скрылся в подъезде, а Николай Павлович и Вася продолжили путь вдвоем.

– Дядя Коля, как ты думаешь, может, ему и впрямь открылись некие тайные знания? – сказал Вася, вспомнив, что было на речке.

– Кому – Разбойникову? – не понял Лиственницын.

– Да нет, Генке.

– День сегодня какой-то шебутной, – вздохнул Николай Павлович, а Вася не понял – то ли он говорит о чем-то своем, то ли так своеобразно отвечает на вопрос о Генкиных «тайных знаниях».

* * *

Когда Чаликова, Серапионыч и Васятка добрались до Горохового городища, солнце уже давно закатилось, хотя небеса были по-прежнему светлы. На остатки от десяти рублей, похищенных доктором у самого себя, они доехали пригородным автобусом до деревни Заболотье, а оттуда по известным Серапионычу лесным дорожкам пробрались к Городищу.

– Ну, идемте, что ли? – как-то не очень уверенно предложила Надя, когда они взобрались на самый верх, к подножию столбов.

– Давайте я первый, – вызвался Серапионыч. – Если что, не поминайте лихом.

– Доктор, но если вы почувствуете, что что-то не так, тут же возвращайтесь! – напутствовала его Надежда.

– Всенепременнейше, – не стал спорить Серапионыч и отважно шагнул в пространство (а может, и время) между двух каменных столбов. В отличие от своих спутников, доктор был полностью уверен, что попадет именно туда, куда нужно.

Едва переступив «порог», доктор замахал рукой Наде и Васятке – дескать, все в порядке, давайте сюда.

Первым, кого они увидели, миновав столбы, оказался Василий Николаевич Дубов, поднимавшийся вверх по склону. Одет он был в майку и «бермуды» – так же, как в самый первый день экспедиции. Царь-городский кафтан висел сложенный у него на плече.

Надю удивило даже не столько отсутствие рядом с Василием отца Александра, сколько облик самого Дубова – таким удрученным и подавленным она еще никогда его не видела.

Внизу, на проселке, стояла простая крестьянская телега, запряженная рыжей лошадкой.

Надежда окликнула Дубова.

– Наденька? – удивился Василий. По всем рассчетам, его спутники теперь должны были находиться в Кислоярске, а никак не на Городище, да еще с «параллельной» стороны.

Вмиг придав лицу выражение самое непринужденное, Дубов скинул кафтан прямо на землю и, пошарив во внутреннем кармане, достал листок бумаги:

– Это отец Александр просил передать тебе, Васятка. Сам он должен был еще на пару дней задержаться.

Трудно сказать, чего стоила Дубову и его непринужденность, и то, что произнося эту ложь, он даже не покраснел – но другого выхода у Василия не было: от его умения держаться теперь зависела дальнейшая судьба, а может быть, и самая жизнь Васятки.

Приняв листок, Васятка присел на один из камней, коими был усеян весь холм, и стал читать:

«Дорогой друг Васятка! Случилось так, что отец Иоиль захворал, и несколько дней я должен буду исполнять свои обязанности, покамест он выздоровеет или я подыщу себе иную замену. А дотоле постарайся не тосковать в незнакомом тебе мире и всецело доверяй нашим друзьям, как ты всегда доверял мне.

До скорой встречи, и хранит тебя Господь.

Александр».

Послание было написано вполовину старославянскими, а вполовину современными буквами – за год пребывания сначала в Каменке, а затем в Царь-Городе Александр Иваныч так толком и не освоил письменность, принятую в Кислоярском царстве. Васятка мог читать и так, и эдак, но когда одна буква написана старинным уставом, а соседняя в том же слове – по-современному, то даже короткую записку приходилось разбирать довольно долго.

Пока Васятка читал, Дубов отвел Надю и Серапионыча в сторонку:

– Умоляю вас, тише. Нельзя, чтобы Васятка о чем-то догадался.

– Что случилось? – Надя порывисто схватила Василия за руку.

– Александр Иваныч погиб, – чуть слышно ответил Дубов.

– Не может быть! Я не верю! – шепотом вскричала Надя.

– Убийство? – внешне бесстрастно спросил Серапионыч. Дубов кивнул.

– Вы как хотите, а я возвращаюсь в Царь-Город, – заявила Надя. Едва глянув на нее, Василий Николаевич понял – отговаривать бесполезно. Да и некогда.

– Только держитесь как можно естественнее, – шепнул Дубов, украдкой глянув в сторону Васятки.

– Постараюсь, – с трудом улыбнулась Надежда.

– Васятка, тут дело такое, – возвысил голос Дубов, – мы с Надей посоветовались и решили еще на денек-другой задержаться в Царь-Городе. А вернемся вместе с отцом Александром.

– А как же я? – удивился Васятка. Он переводил взгляд с Нади на Василия и на доктора, словно бы о чем-то догадываясь и боясь верить в свои догадки.

– А мы с тобой поедем обратно в Кислоярск, – Серапионыч положил руку Васятке на плечо. И добавил: – Надеюсь, в Кислоярск нашего времени…

– В каком смысле – нашего времени? – обернулся к нему Дубов.

– Да это отдельный рассказ, – вздохнула Надежда. – А кстати, Владлен Серапионыч, полностью ли вы уверены, что, пройдя между столбов, окажетесь именно в нашем времени?

Доктор беззаботно рассмеялся, хотя наверное, один он знал, чего ему стоили и этот смех, и эта беззаботность:

– Наденька, вы, конечно, не заметили, но я положил под левым столбом листок бумаги из своей записной книжки…

Василий слушал со все нарастающим изумлением – при всей проницательности он никак не мог сообразить, о чем, собственно, толкуют его друзья.

– Ну, с Богом, – деланно бодро произнесла Чаликова. – Надеюсь, на сей раз все обойдется без сюрпризов?

– Я в этом просто уверен, – подхватил Серапионыч и без лишних слов шагнул между столбов с таким видом, как будто это была дверь его служебного кабинета.

Никакой бумажки рядом с левым (равно как и с правым) столбом не оказалось – за двадцать лет она уже давно превратилась в прах.

– Васятка, давай сюда! – крикнул доктор.

– Ну, простимся, что ли? – боясь выдать себя, нарочито чуть грубовато проговорил Дубов.

– Прощай, дядя Вася, – едва слышно промолвил Васятка.

– Что значит – прощай? – возмутилась Надя. – Никаких прощаний, скоро мы все увидимся – и ты, и я, и отец Александр…

Почувствовав, что не в силах долее изображать натужную бодрость, Чаликова подтолкнула Васятку:

– Ну, иди же!

– До свидания, тетя Надя, – столь же тихо сказал Васятка и, не оглядываясь, прошел между столбов.

И лишь увидев, как Серапионыч и Васятка неспешно спускаются вниз по городищу, Надя уронила голову на плечо Василию и тихо зарыдала.

Серапионыч пристально вглядывался вперед и вниз – туда, где проходило шоссе. Вскоре доктор разглядел проезжающий автобус – уже не громоздкий «Львов», а длинный рыжий «Икарус» с «гармошкой» посередине. Затормозив и приняв в себя нескольких пассажиров, стоящих на обочине, авотбус покатил дальше и скрылся из виду за ближайшим поворотом дороги.

– Ну, теперь мы дома, – облегченно вздохнул доктор. – Правда, опять на автобус опоздали, но это уже как бы почти традиция.

– И как мы в город попадем? – забеспокоился Васятка.

– В город отправимся завтра, – беспечно ответил Серапионыч. – А переночуем… Ну да хоть бы в Покровских Воротах.

– Где-где? – не понял Васятка.

– В усадьбе Ивана Покровского. Да ты не беспокойся, Васятка – это, наверное, единственное место, где любой человек может чувствовать себя самим собою, не боясь, что его примут за безумца.

– А, ну понятно, – кивнул Васятка, хотя толком ничего не понял.

Тем временем Дубов подхватил чаликовский саквояж, и они с Надей тоже стали спускаться по склону, к проселочной дороге, где все еще стояла телега с лошадкой: будто зная или догадываясь, что и обратно в город ему придется возвращаться не одному, Чумичка не спешил, высадив Дубова, поворачивать обратно. Теперь же, видя, как Василий бредет вниз, да еще вместе с Надей, он силился развернуть телегу на узкой дороге.

– Вася, что произошло?.. – после недолгого молчания разомкнула уста Надежда.

– Толком не знаю, – вздохнул Дубов. – Ясно одно – убит.

– А письмо к Васятке?

Дубов печально улыбнулся:

– Александр Иваныч догадывался, что его ждет, и написал это письмо еще позавчера, при нашей последней встрече. Как видите, оно пришлось очень кстати – можно представить, что сталось бы с Васяткой, вернись он теперь в Царь-Город. – Дубов немного помолчал. – Когда мы ехали сюда, то нам навстречу шла Анна Сергеевна в полуобгоревшем платье и сильно бранилась, а Каширский ее успокаивал. Не ваших ли это рук дело?

– Моих, – не стала отрицать Надя. – Пришлось ее малость поджечь, спасая вас.

– Меня? – переспросил Василий. – Нынче, Наденька, вы изъясняетесь загадками…

Так и не сумев развернуться по-обычному, Чумичка прибег к тому же способу, что и несколько дней назад на Белопущенском тракте: сначала «уполовинил» лошадь и телегу, а когда дело было сделано, вернул их в прежний вид.

Именно на этой скромной повозке, запряженной рыжею лошадкой, а не на рыжем «Икарусе» и не в щегольской карете господина Рыжего путешественниками предстояло возвратиться туда, где их никто не ждал, а коли и ждали, то явно не с распростертыми объятиями. И если Василий в глубине души считал эту затею сущим безрассудством, то Надя, прекрасно представляя, какой прием их ждет, столь же ясно понимала, что по-другому поступить она не могла. Иначе не была бы Надеждой Чаликовой.

* * *

За ужином Вася с увлечением рассказывал Светлане Ивановне и Николаю Павловичу о том, что было на лекции. Однако при этом он внимательно следил за своей речью, чтобы не проговориться, как чуть не утонул на речке или, Боже упаси, о том, что предсказал ему странный голос.

Потом инспектор Лиственницын развлекал домочадцев рассказами о своей нелегкой службе за последние дни: сначала о таинственном исчезновении и столь же внезапном возвращении студента из археологической группы, а потом – о проделках маньячки-отравительницы и мошенника-гипнотизера. А уж на самую закуску Николай Павлович не без доли юмора пересказал донесение сержанта Воронцова о встрече с «полковником Волковым-Тамбовским»:

– Я тут записал себе кое-что из воронцовского отчета. «Мое внимание было привлечено внешней схожестью подозрительных граждан с описанием фальшивомонетчика и его ядолюбивой сообщницы. Ситуация осложнялась еще и тем фактором, что одежда гражданки имела ряд физических повреждений, имевших причиною возгорание посредством огня». – Лиственницын закрыл блокнот. – Чувствуете, какой штиль? Все графы Толстые просто отдыхают.

– Постой, дядя Коля, так, значит, сообщница была в обгоревшем платье? – обрадовался Вася. – Выходит, что я ее в лесу видел! Жаль, не знал, кто она такая, а то мы бы с ребятами сами ее задержали и доставили куда следует.

А потом, вставая из-за стола, Вася неожиданно для приемных родителей и даже для самого себя сказал:

– Тетя Света, дядя Коля, я вас очень, очень люблю.

– И мы тебя, Васенька, тоже очень любим, – чуть удивленно ответила Светлана Ивановна. – Правда, Николай Палыч?

– Ну конечно, – подтвердил Лиственницын. – Для нас что ты, что Солнышко… Ну, ты сам знаешь.

– Да, кстати! – вспомнила Светлана Ивановна. – Вася, постарайся не очень шуметь, когда будешь ложиться – Солнышко наконец-то смог заснуть.

– А его ожоги – что, уже прошли? – обрадовался Василий.

– Да, как раз сегодня. Ну, спокойной ночи.

– Спокойной ночи, тетя Света, – Вася дотронулся губами до ее щеки и осторожно, стараясь не скрипеть дверью, прошел в спальню.

Вася знал за собой такой недостаток, как некоторая неуклюжесть в движениях. И если бы теперь он затеял раздвигать кресло-кровать, то непременно бы что-нибудь уронил или на что-нибудь наткнулся. И хоть Вася знал, что разбудить Солнышко обычно бывает очень трудно, ему не хотелось рисковать – он помнил, как тот маялся последние несколько ночей.

Привыкнув к полутьме, Вася разглядел Солнышко, лежащего на боку с самого края тахты. Вася поднял соскользнувшее на пол одеяло и осторожно накинул его на обнаженное юное тело спящего. Чуть дальше, у стены, лежала вторая подушка. Недолго думая, Вася скинул с себя все, что на нем было, и, переступив через ноги Солнышка, лег рядом с ним на спину, привычно закинув руки под голову.

Спать совсем не хотелось. Василий чувствовал, что ему необходимо привести в порядок свои мысли – день был весьма пестрым и насыщенным самыми невероятными приключениями. И Вася стал «прокручивать» в уме события дня, как бы рассказывая о них Солнышку, ибо с кем еще можно было всем этим поделиться?

Со свойственной ему обстоятельностью Вася рассказал о происшествии на бульваре, о детективных поисках пропавшего кольца (не упуская сопутствующих «чувственных» ощущений), о том, как чуть не утонул в реке и был чудесным образом спасен, но когда речь дошла до странного голоса, посулившего ему скорую смерть, Вася запнулся – вспоминать такое ему не хотелось.

– Ну, продолжай, ты здорово рассказываешь, – вдруг услышал он шепот возле уха.

Вася вздрогнул:

– Солнышко?

– Я уже давно не сплю – слушаю.

– Как же ты слышишь, если я ничего не говорю? – удивился Вася. Солнышко тихо засмеялся:

– Да потому что я тебя люблю, дурачок.

– И я тебя тоже очень люблю, – совершенно серьезно ответил Вася.

Он даже не стал спрашивать, как Солнышку удается слышать его мысли. Наверно, я забылся и начал мыслить вслух, – решил Вася, – а Солнышко просто решил надо мной подшутить.

– Все-таки повезло мне, что вокруг столько хороших людей, – вслух подумал Вася и в этом счастливом заблуждении забылся легким летним сном.

* * *

Возможно, уважаемый читатель уже втайне недоумевает: а что в это время делал Василий Дубов? Нет, не тот мальчик, которого спасали от покушений Надежда Чаликова и ее друзья, а взрослый Василий Дубов, частный детектив, для чего-то задержавшийся в Царь-Городе.

Разумеется, мы не забыли о нем. Просто мы старались по возможности ничем не перемежать рассказ о событиях «нашего» мира двадцатилетней давности, чтобы дать возможность уважаемым читателям более полно почувствовать или вспомнить атмосферу тех лет, а может, и немного поностальгировать о недавнем прошлом, когда и солнце было ярче, и горы выше, и чувства искреннее, и сами мы – моложе и лучше.

Неспешно трясясь на крестьянской повозке, Василий и Надежда рассказывали друг другу и Чумичке о пережитом за минувшие сутки. Что происходило с Чаликовой, уже известно, а вот о приключениях Дубова мы вам сейчас поведаем, дополнив его рассказ некоторыми подробностями, которых Василий Николаевич мог и не знать.

Итак, Василий проснулся с необычайной легкостью на душе – друзья были в недосягаемом далеке, и поэтому он мог действовать куда раскованнее, с меньшей оглядкой на опасности, которые теперь угрожали только ему одному. Конечно, Дубов чувствовал бы себя совсем иначе, если бы уже утром знал об участи отца Александра, но он об этом не знал – и, наверное, хорошо, что не знал.

Позавтракав в компании с Рыжим, Дубов ушел, совсем ненамного разминувшись с царскими посланниками, которые прибыли с целью препроводить дорогих гостей на соколиную охоту. Посланникам пришлось возвратиться в царский терем с вестью, что госпожа Надежда Чаликова и лекарь Серапионыч покинули столицу накануне вечером, а господин Дубов, не считая возможным ехать на охоту без них, отправился в город по своим делам.

Его путь лежал к так назывемому Потешному приказу (царь-городская разновидность нашего Министерства культуры), где у него была назначена встреча с главой Приказа князем Святославским.

Дорога к Приказу шла через живописнейшие уголки столицы, и Василий, сколь бы его голова ни была забита предстоящим делом, невольно любовался зодческими изысками. Эта часть Царь-Города отличалась некоторой, как выразились бы многие современные нам искусствоведы, эклектичностью архитектурных стилей: тут были и расписные деревянные терема с узорчатыми окошками и коньками на крыше, и строгие каменные палаты, про которые говорят «мой дом – моя крепость», и добротные срубы из потемневших бревен. Иногда попадались более современные по здешним понятиям жилища – с широкими окнами и открытыми верандами, как в доме у Рыжего. А остроскатная крыша одного из теремов и вовсе была украшена причудливыми сказочными птицами, каждая не похожая на другую.

Однако вершиной зодческой мысли оказалось непосредственно здание Потешного приказа – здесь пресловутый «эклектизм» дошел до того, что это строение удивительным образом одновременно походило и на пряничный теремок, и на увеличенный во много раз могильный склеп.

Вдруг откуда-то сверху раздался глубокий бас князя Святославского: глава Приказа стоял прямо над Василием, картинно опершись на металлическое ограждение балкончика, сделанное в виде еловых веточек.

– Василий Николаич, как я рад снова вас видеть! – пророкотал князь, и чувствовалось, что это не дань вежливости, а воистину так и есть. – Погодите, я к вам спущусь.

И не успел Дубов обернуться, как попал в объятия князя Святославского – дородного, барственного господина в богатом кафтане, отороченном мехами и шелками.

– Как мило, дорогой мой Василий Николаич, что мы снова свиделись, – оживленно говорил князь, – а то и умным словом не с кем перемолвиться. Нет, вы как хотите, а встречу надобно достойно отметить!

– Вообще-то я к вам по делу, – осторожно возразил детектив. – Может, как-нибудь после?

– Никаких после! – Князь даже ухватил Василия за плечо, словно бы испугавшись, что тот может убежать. – Насчет дела я прекрасно помню, и как только господа скоморохи явятся в Приказ, их тут же препроводят к нам. – Князь заговорщически подмигнул. – Здесь поблизости имеется одно прелестное местечко, где можно славно откушать. Идемте, право слово, не пожалеете!

– Ну ладно, – сдался Дубов. – В конце концов, отчего бы и нет?

– Да-да, ну конечно же, отчего бы и нет?! – обрадовался князь и тут же потащил Василия в ближайший переулок, где между двух слегка покосившихся домиков красовалась харчевня «У тети Софьи», имеющая вид опрятной избы с добротным бревенчатым крыльцом. В палисадничке стояли несколько столов, нарочито грубо сколоченных, с деревянными чурками, заменявшими стулья.

– Пойдемте внутрь, или расположимся здесь? – спросил князь.

– Давайте лучше здесь, – предложил Дубов. – Как говорит Серапионыч, кушать на свежем воздухе – для здоровья пользительнее.

– Совершенно согласен, – обрадовался Святославский, – и об одном жалею, что нету теперь с нами Серапионыча – умнейший человек! Пропустить чарочку, да с закусочкой, да в обществе добрых приятелей, да еще на свежем воздухе – чего еще можно желать?

Дубов несколько удивился – он даже и не знал, что Святославский знаком с Серапионычем. Впрочем, князь и с Дубовым был едва знаком, но принимал его, как любимейшего друга.

Едва князь и сыщик уселись за одним из столов, к ним подскочил половой, разбитного вида парень с перекинутым через руку полотенцем. Похоже, что князя Святославского тут хорошо знали.

– Добрый денек, почтеннейшие гости, – с приторной улыбочкой проговорил половой. – Что заказывать будем-с?

Князь подпер ладонью обширную бороду, тяжко вздохнул:

– А принеси-ка ты нам, братец, водочки.

– Очень хорошо-с, водочки-с, – кивнул половой. – А кушать что будете-с?

– А вот ее, родимую, и будем кушать, – ответил князь, и в его голосе зазвучало предвкушение уютнейшего застолья с умеренным питием и приятнейшею беседой.

– Шутник-с, – подмигнул половой Дубову.

– Ну, принеси чего обычно, – с ясной улыбкой проговорил князь Святославский. – Да скажи стряпухе, чтобы уж расстаралась, дабы не осрамиться перед заморским-то гостем!

Приняв заказ, половой исчез, но тут же вернулся с подносом, на котором стоял глиняный кувшинчик и многочисленные блюдечки и судочки, из которых пахло чем-то изумительно вкусным. Князь собственноручно разлил содержимое кувшинчика по двум глиняным же чарочкам.

– Нет-нет, Василий Николаич, погодите! – воскликнул он, увидав, что Дубов потянулся за чарочкой. – Теперь она холодная, только из погреба, а это настоящая вишневая наливочка, и чтобы ощутить ее подлинный вкус, надо ей дать самую малость согреться. Вот-вот, еще мгновение – и готово! И, нет-нет-нет, не пейте сразу, а для начала только самую малость. Окуните кончик языка, и вы ощутите непередаваемый вкус этого божественного напитка!

Василий так и сделал. Наливочка и впрямь оказалась очень приятной, хотя вряд ли стоила тех возвышенных похвал, которые расточал ей князь Святославский. А князь, похоже, только входил во вкус:

– Теперь, милейший Василий Николаич, возьмите вот эту вот закусочку, самую малость, быстро допейте наливочку, и тут же, не медля ни малого мгновения, закусите!

Василий послушно выполнил и это предписание. Закусочка действительно оказалась весьма вкусной, приготовленной не то из брюквы, не то из редьки, с добавлением сметаны и мелко нарезанных копченостей. Тем временем половой поднес к столу еще два кувшинчика, с водкой и смородинной настойкой, но не уходил, наблюдая за священнодействиями князя Святославского.

– Неужели вы не ощутили божественного вкуса этой замечательной закусочки?

– Ощутил, – должен был согласиться Дубов.

– А раз ощутили, то теперь выпейте чуть-чуть водочки и непременно закусите вот этой рыбкой. Да с лучком, с лучком. – Князь сладостно вздохнул. – В годы моей молодости такую стерлядку ловили сетями в верховьях Кислоярки, потом свежезасоленную на тройках привозили в Царь-Город и замечательнейшим, только им одним ведомым способом приготавливали в харчевне, дай бог памяти, на Никольской улице. Сам государь Дормидонт, ежели должен был принимать иноземных гостей, непременно потчевал их нашей стерлядкой. Да уж, в прежние годы всякая харчевня, даже самая захудалая, имела свои особые кушанья, тайны которых свято блюла. Вот, помнится… – Князь горестно махнул рукой. – Да что вспоминать! А теперь, куда ни придешь, везде одно и то же, и никакого разнообразия, никакой тайны… Да вы закусывайте, Василий Николаич, вот непременно квашеной капустки отведайте, она здесь знатная, с морковкой да с морошкой. А вот, помню, покойница Анисья Матвеевна добавляла в капусту еще и яблоки, и даже груши… – Князь аж зажмурился, вспоминая незабвенный вкус капусты «от Анисьи Матвеевны».

– Так кто ж мешает добавлять в капусту груши и яблоки? – спросил Дубов. Его уже малость «развезло» от наливок и закусок, а более того – от многословия князя Святославского.

– Ха, добавить яблок и груш в капусту всякий дурак сумеет, – пригубив смородинной настойки и заставив продегустировать ее и Дубова, не без едкости проговорил князь. – А Анисья Матвеевна знала, как яблоки-груши нарезать, и в каких соотношениях, и сколько чего добавлять. И главное – никакой тайны из своих знаний не делала, со всеми готова была поделиться. А все одно – как она, никто не научился капусту квасить. А почему? А потому что призвание! – И вдруг Святославский обернулся к половому: – Любезнейший, скоро ли принесут рыбную похлебку?

– Уже на подходе-с, – улыбаясь, откликнулся половой.

– А уж похлебка тут – это скажу я вам! – продолжал витийствовать князь. – Такого вы еще никогда не кушали. А отведав, на всю жизнь запомните, уверяю вас! А пока что мы с вами выпьем еще по чуть-чуть и закусим вот этим замечательным балычком…

Но тут принесли уху, от которой валил пар настолько густой и пахучий, что князь Святославский аж зажмурился от удовольствия. А открыв глаза, увидел, как Василий обнимает и лобызает двоих людей, хорошо ему знакомых – скоморохов Антипа и Мисаила. Правда, одеты они были как обычные царь-городские мещане, и лишь чуть заметная «сумасшедшинка» во взоре да легкая небрежность в одежде и прическе выдавали в них служителей высоких искусств.

С Антипом и Мисаилом Дубов познакомился в прошлом году, когда они втроем, приехав в Новую Мангазею, за несколько дней сумели раскрыть противогосударственный заговор. А едва они вернулись в Царь-Город, то по представлению Василия и ходатайству князя Святославского оба скомороха были указом самого царя Дормидонта восстановлены на государевой службе в Потешном приказе, из которого когда-то были изгнаны за некую провинность.

– Ну что, Савватей Пахомыч, снова в нас потребность пришла? – весело осведомился Мисаил.

– Скажи, что нам делать, а мы за тобой и в огонь, и в воду, – добавил Антип.

– Я в этом ничуть не сомневаюсь, – улыбнулся Дубов. – Но будьте так добры, зовите меня по-простому – Василием.

(Дело в том, что в Мангазее Дубов проживал не только под чужим именем – там его звали Савватей Пахомыч – но и под чужой внешностью, и когда по окончании задания он вернул себе первоначальные то и другое, то скоморохи долго путались, прежде чем привыкли к такому стремительному превращению).

– Да что вы стоите, присаживайтесь, – засуетился князь Святославский. – Похлебки много, на всех хватит. Но для начала пропустим по маленькой…

Тут Василию припомнилась шутка боярина Павла о князе Святославском, будто бы он даже покойника сумеет упоить до мертвецкого состояния, причем так искусно, что тот ничего и не заметит. Дубову же Антип и Мисаил, оба отнюдь не злейшие враги «зеленого змия», сегодня нужны были по возможности трезвые. Поэтому Василий Николаевич деликатно кашлянул, напоминая князю, что раз уж они собрались все четверо, то не худо бы и приступить к делу.

Святославский же понял это покашливание по-своему:

– Да-да-да, ну конечно же, как я позабыл – ведь мы идем к нашему другу, лишенному счастья откушать этой замечательной ухи. Что же делать-то?

– Давайте возьмем ее на вынос, – предложил Дубов. – А на месте разогреем!

– Можно, конечно, и так, – с сомнением вздохнул князь, – да разогретая уха и вполовину не сохранит того неподражаемого вкуса и запаха, как только что свежесваренная!..

– Не извольте-с беспокоиться, князь, – вдруг встрял половой. – Мы вам котел так завернем-с, что и до вечера горячим останется-с.

– Ну вот и прекрасно, – обрадовался Святославский. – А котел мы вам после вернем, не беспокойтесь. Ах да, постойте, надо ж еще вина прихватить, да побольше!

– Могу вам посоветовать взять целую бочку-с, – тут же предложил половой. – Оно и дешевше выйдет, нежели в разлив-с.

– А что, недурно придумано, – обрадовался Дубов. – Князь, вы как, не против?

– Можно и всю бочку, – охотно согласился князь. – А что за винцо – небось, какая-нибудь самоделка?

– Князь, обижаете! – возмутился половой и миг спустя выкатил огромную бочку.

– Добротная бочка, крепкая, – со знанием дела отметил Мисаил.

– А главное, большая, – оценил Василий.

– Позвольте сказать, бочка многоразовая-с, – с улыбочкой проговорил половой, – и ее будет надобно вернуть, дабы отправить восвояси-с.