Текст книги "Наперекор судьбе"

Автор книги: Элизабет Хеншэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Глава шестнадцатая

Мэдселин разбудил громкий стук сердца Эдвина, который отзывался у нее в ушах. Они по-прежнему лежали в объятиях друг друга и не шевелились.

Почувствовав, что дыхание Мэдселин изменилось, Эдвин нежно прижал ее к своей груди.

– Я сделал тебе больно? – пробормотал он ей в ухо.

Мэдселин раскрыла глаза и заглянула в его все еще пылавшее лицо. Он как-то печально улыбнулся ей.

– Не слишком, – ответила она, прильнув к нему и вдыхая его слабый мускусный запах.

– Это хорошо, – сдавленно проговорил он, целуя самую чувствительную точку у нее на шее.

Мэдселин едва не задохнулась от удивления.

– Что ты делаешь, Эдвин? – еле выговорила она. – Ты снова хочешь этого? – Она села.

Эдвин просто кивнул. Он был явно зачарован красотой ее обнаженного тела и тем, как на нем играли отблески пламени камина.

– На этот раз, – тихо и настойчиво произнес он, – я буду очень нежным.

Усталость Мэдселин исчезла, едва она прочитала в его глазах желание. Соски ее отвердели от его взгляда, и он добродушно рассмеялся.

– Не так-то много времени нужно на то, чтобы уговорить тебя, женщина.

Мэдселин задумчиво посмотрела на него, а потом просунула руку под одеяло. Смех его мгновенно улетучился, и Эдвин прерывисто задышал.

– Тебя тоже.

Вскоре после наступления рассвета к ним вошла Фрида и, радостно приветствовав, принялась хлопотать возле камина.

Мэдселин не знала, что в данном случае предписывает этикет, и, плотно закутавшись в одеяло, устремила взор в отдаленный угол комнаты, где висело несколько громадных боевых топоров. Они напомнили ей об их с Эдвином ближайшем будущем. Мэдселин почувствовала, как глаза у нее внезапно наполнились слезами. Заметив это, Эдвин нежно обнял ее и поцеловал в плечо.

– Ты о чем-нибудь сожалеешь, Мэдселин? Она покачала головой.

– Только о том, что нам довелось провести вместе всего лишь одну ночь. – Проглотив ком в горле, она обернулась и посмотрела на него. В смутном свете раннего утра, заросший густой щетиной и с всклокоченными волосами, Эдвин Эдвардсон все равно был прекрасен. – А может быть… – Эдвин резко оборвал этот исполненный робкой надежды вопрос Мэдселин, приложив палец к ее губам.

– Нет. Даже не думай об этом. Моя смерть предрешена. Кроме того, – более медленно добавил он, – если бы ты знала, что я сделал, то, возможно, не захотела бы провести со мной другую ночь.

Мэдселин вздохнула.

– Что бы там ни было, Эдвин, я не могу поверить, что твой поступок столь ужасен, чтобы я могла тебе отказать.

Им помешала Фрида – она принесла ворох высушенной одежды и каким-то повелительным жестом швырнула его на кровать. Они с Эдвином перебросились несколькими словами, а затем Фрида понимающе улыбнулась и торопливо покинула комнату.

Едва дверь с шумом захлопнулась, Эдвин подтащил Мэдселин к себе, и она вновь оказалась под ним, придавленная его тяжестью. Он больше не улыбался, лицо его было серьезно.

– Малле выехал. До его появления у нас очень мало времени, и я не желаю, чтобы он застал тебя в таком виде.

Он с растущим нетерпением поцеловал ее. Потом прижался к ее лицу лбом и крепко стиснул ее в объятиях.

– Ты – частичка моей души, и уже много лет, Мэдселин. С самого начала наши судьбы были связаны, и я только сожалею о том, что причинил тебе столько боли.

– Но ты ничего не…

– Выслушай меня, – перебил он. – У нас мало времени, и я не хочу скомпрометировать тебя.

Он отбросил ей волосы с лица и внимательно посмотрел на нее, словно пытаясь навек запечатлеть в памяти ее черты.

– Когда я умру, ты будешь знать, что в последние мгновения моей жизни я думал о тебе.

Он неистово целовал ее, и слезы их смешались. А потом он овладел ею, нетерпеливо и бурно. Она слышала, что так обычно поступают воины, отправляясь в последний, смертельный поход.

Несколькими минутами позже Эдвин встал и торопливо натянул на себя одежду. Он ушел, не сказав ни слова. Но, покидая комнату, захватил с собой буханку хлеба.

Мэдселин закрыла глаза и попыталась остановить неумолимый ход времени. Она чувствовала себя немного разбитой, но, тем не менее, умиротворенной. «Эдвин мой. Он сам мне об этом сказал».

Ухватившись за эту мысль, Мэдселин заставила себя встать с кровати. «С нашей кровати». Она вымылась и тщательно оделась, спрашивая себя, так же она выглядит, как раньше, или нет. «Может кто-нибудь догадаться, что я больше не девушка?»

Пока она раздумывала, можно ли ей взять одну из буханок хлеба, в комнату влетела Фрида. Щеки ее разгорелись от утренней прохлады. Мэдселин виновато отскочила от буханок, однако Фрида просто рассмеялась. И большая теплая буханка упала Мэдселин на колени.

Вскоре после того, как она съела свой хлеб, утреннюю тишину нарушил громкий трубный глас охотничьих рожков. Фрида вытерла тряпкой руки, а потом бросилась к двери, призывая с собой Мэдселин с помощью жестов и быстрого потока слов.

Приближался Альберт Малле в сопровождении двадцати стражников. Латы их сверкали в лучах раннего утреннего солнца. Они неумолимо приближались к деревне. Все жители прервали свою работу и смотрели на всадников из окон и дверей домов. Эдвин стоял у ворот с Осриком.

Подъехав к воротам, Альберт Малле торопливо спешился и хлопнул Эдвина по спине, как добрый друг. Когда Мэдселин подошла к ним, он шагнул ей навстречу и поздоровался с ней. На его красивом лице явно отразилось облегчение.

– Миледи! Мы с радостью узнали, что вам удалось спастись от людей Орвелла.

– Благодарю вас, сэр, – улыбнулась Мэдселин. – Осрик и остальные жители деревни прекрасно нас устроили. Надеюсь, мы сможем как-нибудь отблагодарить их за доброту.

Малле склонил голову.

– Я прослежу за этим, миледи, но сейчас для меня главная задача – вернуть вас леди Д'Эвейрон. Она очень волнуется все эти дни.

– А Орвелл? – Мэдселин не могла больше удерживать в себе этот вопрос. – Как насчет него?

– Он находится в темнице крепости де Вайлан. Вчера вечером мы поймали его, он был недалеко отсюда. Он почти настиг вас.

Мэдселин возбужденно взглянула на Эдвина, но тот хмуро смотрел себе под ноги.

– А что скотты? – спросил он. – Вы поймали кого-нибудь из них?

Альберт Малле с сожалением покачал головой.

– Нет, но, по крайней мере, мы сможем что-нибудь вытрясти из Орвелла.

– Сомневаюсь, – пробормотал Эдвин, отбрасывая назад незаплетенные волосы. Потом посмотрел на Мэдселин. – Пойдемте, госпожа. Вам нужно отдохнуть.

Возвращение в крепость де Вайлан было трудным, потому что им приходилось медленно пробираться через лес. Несмотря на мягкую погоду, Мэдселин было холодно. Эдвин держал свое слово и явно игнорировал ее с тех пор, как они покинули деревню.

При мысли об Эдвине у нее на губах появилась легкая улыбка. «Да, это было чудесно». Мэдселин мысленно вернулась к воспоминаниям об их первой встрече. Она думала тогда, что он просто варвар, браконьер. «А ведь он хотел лишь поцеловать меня!» Насколько она могла припомнить, выражение его лица тогда об этом отнюдь не говорило. «Меня можно простить: ведь тогда я подумала, что он похож на убийцу».

Только к полудню они въехали через ворота крепости де Вайлан. Их приветствовали взволнованные люди. Во дворе было неестественно тихо, несмотря на то, что собралось множество знакомых лиц. Эмма бросилась вперед. Ее круглое плоское лицо светилось от радости.

– О, миледи! Как я рада, что вы вернулись! – закричала она. – Я думала, что никогда больше не увижу вас в живых.

– Что ж, – улыбнулась ей Мэдселин, – тебе надо благодарить Эдвина. Это он меня спас.

В этот момент появился сам герой и снял ее с лошади. Он крепко держал Мэдселин за талию, и девушка почувствовала, как у нее загорелась кожа в тех местах, где ее касались его руки. Они не сказали друг другу ни слова, но, едва она спустилась на землю, их взгляды на несколько секунд скрестились.

Мэдселин не могла больше выдержать молчания между ними.

– Что ты собираешься делать? – спросила она, не опуская ладони с его руки. – Тебе необходимо отдохнуть.

Эдвин хмуро посмотрел на Альберта Малле, который энергично отдавал приказания солдатам.

– Да. Я отдохну. Но потом. Еще многое предстоит сделать.

– Пришли мне записку, – взволнованно попросила она.

Он кивнул, а потом развернулся и направился к дому.

Глядя ему вслед, Эмма покачала головой:

– Вот уж никогда не думала, что он спасет вас – ведь он так ненавидит нормандцев.

– Некоторых нормандцев, – поправила Мэдселин, позволив себе криво улыбнуться. – Пойдем. Мне нужна горячая ванна и чаша крепкого вина.

– Да, вам надо будет выглядеть как можно лучше.

– Почему? – озадаченно посмотрела Мэдселин на Эмму.

– Здесь, в крепости, состоится суд. Эта новость ошеломила Мэдселин.

– Суд? Но я думала, что состоится поединок между Эдвином и Орвеллом.

Эмма многозначительно покачала головой.

– Нет, миледи. Все должно быть сделано по закону. Пять баронов собираются выслушать его историю, а потом решат, что с ним делать.

Сердце Мэдселин тревожно забилось. «Значит, Эдвину, быть может, не придется с ним сражаться».

– Тогда пошли. Нам нужно многое сделать.

Эмма посмотрела на испачканную одежду Мэдселин и вздохнула.

До того как Мэдселин услышала звуки охотничьего рожка, созывавшего всех в зал, три толстых свечи прогорели чуть ли не на две трети. Вымытая, отдохнувшая и переодетая, Мэдселин поняла, что сейчас она вновь встретится лицом к лицу с Орвеллом. Она спокойно прошла в громадный зал, где должен был состояться суд над Генри Орвеллом.

Несмотря на яркое послеполуденное солнце, в зале горели сотни свечей – достойное освещение предстоящего действа! Пространство посередине зала приготовили для Орвелла, а бароны, которым предстояло судить его, расселись за установленным на помосте столом. Нижние столы были сдвинуты к стенам, чтобы все могли наблюдать за судом. За решеткой полыхал огонь.

Мэдселин села поближе к дверям, с этого места ей были хорошо видны и Орвелл, и бароны, и, как она надеялась, Эдвин.

Мэдселин не видела его с момента, когда они расстались во дворе замка, однако он передал ей маленький, обтянутый кожей пакет из своей комнаты. Там была крошечная круглая брошь из полированного серебра, выполненная в старинном английском стиле. Надежно пристегнутая к накидке, брошь сейчас сверкала в свете факелов. Это была изысканная вещица, и Мэдселин очень гордилась тем, что смогла выставить напоказ столь прекрасный дар.

К тому времени, когда в зал вошли бароны, деревенские жители уже успели рассесться по скамейкам вдоль стен и на половиках. В зале было душно и дымно, и Мэдселин стало трудно дышать. Напряжение нарастало.

Альберт Малле был единственным из пяти баронов, которого узнала Мэдселин. Было ясно, что он представлял Ричарда Д'Эвейрона. Остальные четверо сидели с мрачным видом, явно недовольные тем, что им предстояло вершить правосудие в зале де Вайлан. Взмахом руки Малле приказал ввести Орвелла.

Все головы повернулись к дверям, чтобы проследить, как Генри Орвелл медленно идет в середину зала. Он остановился перед стоявшим на возвышении столом и со скучающей миной оглядел судей. Он выглядел не так безукоризненно, как обычно. Темные штаны его и туника были забрызганы грязью и покрыты пылью, башмаки перепачканы, а плащ разорван. Он не был похож на человека, готовящегося встретить смерть.

Глядя мимо Орвелла, Мэдселин чуть не свернула себе шею, пытаясь высмотреть Эдвина. Англичанин стоял в противоположном конце зала, наполовину спрятавшись в тени. Его светловолосая голова возвышалась над окружавшими его людьми. Глаза его были устремлены на врага. Он ни на миг не сомневался, что этот человек вырезал его семью и разрушил его жизнь.

Альберт Малле встал, чтобы обратиться к собранию:

– Генри Орвелл обвиняется в предательстве, а милорды Фитцневилл, де Монморанси, Верной и Стэнли присутствуют здесь, чтобы именем короля совершить правосудие.

По толпе пронесся глухой ропот, однако Орвелл оставался бесстрастным.

Малле обратил свое красивое лицо к обвиняемому, устремив на него тяжелый немигающий взор.

– Что вы можете сказать по этому делу, Орвелл?

Улыбнувшись, Генри Орвелл недоверчиво покачал головой.

– Вы прекрасно знаете, что я ни в чем не повинен. – Его тихий, убедительный голос пронесся по залу. – В сущности, я оказался жертвой в этой печальной истории.

Все пять судей невозмутимо отмели эти слова, и у Мэдселин немного отлегло от сердца. Было не похоже, что эти люди сочувствуют обвиняемому.

– Объяснитесь, – протянул самый низкорослый из судей. Он тер своими пухлыми пальцами заросший щетиной подбородок. При этом его толстые щеки сотрясались. Темные, похожие на бусинки глаза злобно косились на пленника из-под кустистых бровей. Однако Орвелла, похоже, это не беспокоило. Он просто наклонил голову, милостиво соглашаясь.

– Я всегда был преданным слугой короля, обоих королей, и по достоинству награждался за мою службу, – ответил он, глядя прямо в глаза обвинителю. Сбросив через плечо плащ, Орвелл повернулся и посмотрел на остальных судей. – Я пришел сюда с Уильямом Нормандским, так же как и вы, Вернон. Тогда были суровые времена, не так ли?

Человек, к которому он обращался, неохотно кивнул, громко шмыгнул носом и вытер его довольно грязным рукавом.

– За двадцать лет люди меняются, Орвелл, – как-то бессвязно пробормотал он и отпил большой глоток вина из чаши.

– Может быть. Тогда я был молодым, возможно, более отчаянным, но все равно я хорошо командовал. Мы надежно оберегали наши земли и держали англичан в узде. Это была грязная работа, но я следовал приказам короля. – Орвелл обратил взор на другого человека, сидевшего перед ним. – Де Монморанси может подтвердить это. Время от времени мы объединяли свои силы.

Все глаза затем устремились на самого высокого барона из пяти и самого старшего. У Монморанси было худое, с резкими чертами и совершенно безразличное лицо. Космы седых волос прилипали к его сверкающему черепу, и он время от времени почесывал их.

– Да. Король был доволен вашей работой. Он описывал используемые вами методы как весьма… «совершенные».

– Он дал мне земли, которые требовали жесткого, справедливого и верного хозяина, – мрачно ответил Орвелл. – С тех пор скотты постоянно ломились в мои ворота, но было бы глупо обмануть доверие короля.

– Да, и в самом деле глупо, – откликнулся Монморанси. – Однако прибыльно.

На это Орвелл беспечно пожал плечами.

– Верно. Однако меня можно назвать кем угодно, но только не глупцом.

Мэдселин заметила, что он посмотрел в направлении Эдвина, но не разобрала выражения лица Орвелла. Эдвин же не мигая, смотрел на него.

– Продолжайте, Орвелл, – прорычат Вернон. Грубое, похожее на луковицу лицо его в свете факелов казалось еще топорнее.

– Когда Вильгельм Завоеватель умер и королем объявили Руфуса, скотты сделались более назойливыми. Они обнаглели и постоянно совершали набеги на мои земли. Мне было трудно сдерживать их, поскольку мы здесь так разрозненны. – Орвелл приподнял брови, словно в ожидании ответа на свой вопрос.

Однако ему ответил только Монморанси – да и то хмыкнув. Остальные продолжали взирать на Орвелла с растущей неприязнью. Несмотря на то, что Мэдселин не было жаль Орвелла, она с сочувствием подумала о том, как несладко, должно быть, ему сейчас приходится, как страшно стоять перед этими суровыми людьми.

Орвелл вздохнул.

– Я понял: чтобы отбиться от скоттов, нужно применить более изощренные меры. Вот я и предложил им мир в качестве цены за прекращение набегов.

Услышав эти слова, бароны заерзали на своих сиденьях и посмотрели друг на друга, самодовольно усмехаясь.

– А неплохая цена, не так ли? – со смешком спросил Вернон.

– Только для того, чтобы выведать их планы, – жестко парировал Орвелл. – Если мы будем убивать по нескольку скоттов каждый день – это ничего не даст, но король будет рад, если мы возьмем в плен нескольких их вожаков. А может, и принца!

В зале повисла оглушительная тишина. Никто не сомневался, что Уильям Руфус и вправду будет очень рад, если ему в руки попадется шотландский принц. Безусловно, тот самый, кто устраивает разорительные набеги на его земли. Бароны перестали ухмыляться и с вновь возникшим интересом уставились на Орвелла.

Мэдселин почувствовала, что она почти не дышала все это время, и медленно вдохнула. «Все это очень умно, и Орвелл необычайно изворотлив. Они не должны верить ему».

– Разумеется, – продолжал Орвелл, – я был не первым, кто пытался договориться с ними. Они очень настороженно отнеслись сперва к моим намерениям, но потом мне удалось обмануть их.

– А почему вы не говорили об этих планах Д'Эвейрону? – подозрительно поглядел на него Вернон.

– Это слишком опасно. Скотты сказали, что кто-то уже платил им, и я не хотел возбуждать подозрения. Это необходимо было держать в тайне.

– Что ж, весьма удобно, – пробормотал маленький черноглазый барон.

Проигнорировав эту колкость, Орвелл повернулся и поглядел на Малле.

– То, что Д'Эвейрон подозревал меня, было мне как раз на руку. До скоттов дошли такие слухи, и они стали доверять мне. Я был близок к тому, чтобы раскрыть, кто стоял за всеми этими набегами, но тут Д'Эвейрон допустил ошибку.

Альберт Малле с шумом выдохнул:

– Ричард Д'Эвейрон – не дурак, Орвелл. Он никогда не доверял тебе.

Орвелл лишь покачал головой:

– Он ошибался. Он доверился дурному человеку.

При этих словах в зале раздался гул голосов. Мэдселин заерзала на скамейке, желудок у нее сжался. Громкий звон, донесшийся с верхнего стола, утихомирил всех.

– Таким образом, обвиняемый превращается в обвинителя? – Суровые глаза де Монморанси устремились на Орвелла. – И кто же этот человек?

Мэдселин затаила дыхание, а Орвелл повернулся на каблуках и указал прямо на Эдвина Эдвардсона:

– Вот этот англичанин – истинный предатель.

В толпе раздались отрывистые возгласы, и Альберт Малле был вынужден еще раз ударить в гонг.

– Тишина! – властно приказал он. Эдвин не двигался, и лицо его не изменилось. Он продолжат немигающе смотреть на Орвелла. Его явно не удивило выдвинутое против него обвинение.

– Ричард Д'Эвейрон неплохо разбирается в людях. – Ледяные слова Малле разнеслись по залу. – Он доверял Эдвину Эдвардсону потому, что у него на это были причины. Может, Эдвин и англичанин, но он преданный, честный и достоин доверия.

Лицо Орвелла оставалось совершенно бесстрастным.

– Да, он был верен Д'Эвейрону. А вы когда-нибудь интересовались, почему?

Мэдселин внезапно взглянула на Эдвина и обнаружила, что тот не сводит с нее глаз. В этих глазах горела такая страсть, смешанная с печалью, изливавшаяся из самой глубины его души, что это было невозможно выдержать.

– Эдвин Эдвардсон убил нормандского аристократа в отместку за гибель своей семьи. И с тех пор Ричард Д'Эвейрон прикрывает его.

Мэдселин почувствовала, как горло ее сжалось. Она посмотрела на Эдвина. Глаза его были закрыты.

– Кто был тем нормандцем? – спросил де Монморанси.

– Ги де Шамбертен. Он участвовал со мной в кампании на севере Англии. Эдвардсон выследил его и убил прямо в день свадьбы.

Кровь отхлынула от лица Мэдселин. Она ни на минуту не могла предположить, что Ги пал от руки Эдвина.

– Ты убил его? – прошептала она. – Ты убил Ги?

Эдвин просто кивнул. Это было последнее, что увидела Мэдселин, прежде чем в голове ее что-то разорвалось, и она погрузилась в спасительную тьму забвения.

Глава семнадцатая

– Очнитесь, миледи!

Настойчивая мольба Эммы вернула Мэдселин сознание. Она открыла глаза и поняла, что находится уже не в зале, а в своей комнате, на постели.

– Правда, что он убил Ги? – Мэдселин сразу вспомнила свою последнюю до обморока мысль.

Рядом с лицом Эммы возникло другое. Это был Эдвин, он угрюмо склонился над ней. Тишина между ними затягивалась, пока, наконец, Эмма не выдержала.

– Не сомневаюсь, вам есть, что сказать друг другу, поэтому я вас ненадолго оставлю наедине. И больше не огорчайте ее, англичанин, – погрозила она Эдвину пальцем.

На это Эдвин лишь быстро кивнул головой. А когда Эмма покинула комнату, присел рядом с Мэдселин.

– Ты, правда, это сделал? – спросила она, зная ответ. Но ей все равно хотелось услышать это из его уст.

– Да.

Больше он ничего не сказал, просто сидел рядом и ждал ее вопросов. Мэдселин с трудом приподнялась и села.

– А почему ты сам не сказал мне об этом? Ты ведь знал…

Эдвин кивнул, глубоко вздохнув.

– Да, я знал с того самого дня на берегу, когда ты мне назвала его имя. Я пытался сказать тебе об этом прошлой ночью, но ты не разрешила мне. Хотя, – пожал он плечами, – я не очень-то старался.

Мэдселин ничего не ответила, но смотрела на Эдвина, явно ожидая, чтобы тот продолжал.

– Я не очень старался, потому что понимал, что ты будешь меня ненавидеть. Да простит меня Господь, Мэдселин, но я не вынес бы твоей ненависти. Я сознаю, что поступил неправильно, но я просто хотел провести одну счастливую ночь с тобой, прежде чем принять смерть.

Она покачала головой, не желая верить, что этот человек, которого она считала достойным доверия и честным, не только зарезал ее жениха, но и не сказал ей правду. Его обман поразил ее в самое сердце.

– Я могла бы простить многое, Эдвин Эдвардсон, но я не могу простить ложь. Если бы ты мне сказал и предложил сделать выбор, я, возможно, смогла бы полюбить тебя. А так – ты взял обманом то, что мог получить по любви.

Эдвин склонил голову.

– Да. – Потом он поднял голову и пристально посмотрел на нее. – Но я ни о чем не сожалею, Мэдселин де Бревиль. Хотя бы одну ночь мы любили друг друга. Несмотря на то, что я сожалею об обмане, я не могу жалеть о том, что случилось.

Он быстро встал.

– Я ухожу, чтобы не причинять тебе боль. Но знай: я люблю тебя, – пробормотал он, а потом повернулся и покинул комнату.

В пустой комнате стало как-то холодно, и Мэдселин тяжело откинулась на подушку.

– Я тоже люблю тебя, – прошептала она ему вслед, – но не могу простить тебе этого. «И все же, в чем дело? Эдвин собирается умереть, и ведь он ухватился всего лишь за единственную соломинку, предложенную ему». Мэдселин застонала, зарылась лицом в подушку и горько зарыдала, и рыдала до тех пор, пока у нее не остаюсь ни единой слезинки.

Забыв о времени, Мэдселин смотрела на языки пламени. Она понятия не имела, сколько часов прошло с тех пор, как ушел Эдвин. Ей казалось, что прошли годы. «Я никогда больше не увижу его». Сердце у нее разрывалось, как тогда, восемь лет назад. Но сейчас ей было гораздо больнее.

По правде, говоря, она мало знала о Ги, лишь то, что это был красивый рыцарь, такой очаровательный, забавный. Когда он умер, она оплакивала не столько его, сколько ту жизнь, которую, как она предполагала, они могли бы провести вдвоем. Но Эдвин – это совсем иное. Они спорили, конфликтовали друг с другом, но шли вместе в эти последние несколько недель. «Мы любили друг друга одну ночь. Я думала, что узнала его».

У нее застрял ком в горле, на одеяло закапали слезы. Неожиданно перед ней возник отец Падрэг.

– П-простите меня, – запинаясь, выговорила она. – Я н-не слышала вас.

– Да, – тихо ответил он. – И это меня не удивляет.

Пытаясь перестать плакать, Мэдселин громко шмыгнула носом, но это не помогло. Священник подал ей чистую тряпку и сел возле кровати.

– Итак? – решительно начал он. – Не желаете ли вы со мной о чем-нибудь переговорить? – Он внимательно следил за Мэдселин своими карими глазами, а она тем временем вытерла глаза и высморкалась.

Потом настороженно поглядела на него:

– В каком качестве? Вы имеете в виду – как со священником?

– В любом, – ответил он. – Иногда необходимо с кем-нибудь поговорить. Возможно, я лучше понимаю жизнь, чем вы думаете.

Что-то в его голосе было такое, что заставило Мэдселин более внимательно посмотреть на него. «Возможно, я ошибалась в своих поспешных выводах о священнике».

– Эдвин убил Ги, – тихо произнесла она. – И разрушил мою жизнь.

Отец Падрэг кивнул. Губы его были тесно сжаты.

– Такое действительно очень трудно простить. А он сказал вам, почему он это сделал?

– Он думал, что Ги был одним из тех нормандцев, что убили его родных.

Священник тяжело вздохнул и посмотрел на Мэдселин.

– И это тоже очень трудно простить, не так ли?

Пальцы Мэдселин забегали по краю одеяла.

– Однако он ждал этого несколько лет. А потом убил в утро нашей свадьбы.

– А сейчас? – нежно подсказал Падрэг.

– Сейчас? Сейчас я обнаружила, что люблю человека, который убил моего жениха, и не могу удержаться от ненависти к нему. Все это так бессмысленно. – Мэдселин крепко переплела пальцы и попыталась удержать очередной поток слез.

– Человеческая натура – странная вещь, – заметил отец Падрэг. – По своему опыту знаю, что люди стремятся иметь то, чего они никогда не получат. Реальность обычно – это нечто иное.

Нахмурившись, Мэдселин посмотрела на него в надежде, что он просветит ее. «Теперь он произносит какие-то бессмысленные слова».

– Насколько хорошо вы знали своего суженого? – терпеливо спросил он.

– С детства, хотя Ги был намного старше меня, и я не часто виделась с ним. Большую часть времени он проводил в Англии.

– А как вы думаете, могли ли вы быть счастливы с этим человеком? – Темные глаза его с силой впивались в нее.

– Теперь я никогда об этом не узнаю, – пожала плечами Мэдселин.

– Понимаю. А тот человек, за которого вы надеетесь выйти замуж по возвращении в Вексин? Как насчет него?

– Хью? – Мэдселин совершенно забыла о нем. «Ну же? Как насчет Хью?» За эти последние несколько недель она вообще редко вспоминала о нем. Мэдселин поняла, что он был хотя и добродушным, но по сравнению с Эдвином неглубоким, поверхностным человеком. Мэдселин не сомневалась, что она никогда не будет с ним счастлива. – Я не уверена. Но я сомневаюсь, чтобы он когда-нибудь лгал мне.

– Если бы Эдвин сказал вам правду, то, как вы думаете, вы простили бы его?

Так вот в чем суть дела. Он убил Ги, а она ненавидела человека, который сделал это восемь лет назад. Закрыв глаза, она покачала головой.

– Да простит меня Господь, святой отец, но я не знаю. «Разве незадолго до этого Эдвин не пользовался таким же доводом?»

Отец Падрэг устало улыбнулся ей.

– В таком случае мне лучше сказать вам, что Орвелл признан виновным. Эдвин предложил ему сразиться на мечах. Скоро они будут драться у озера.

– Когда он ушел? – спросила Мэдселин, чувствуя, как от лица у нее отхлынула кровь. Несмотря на то, что она не могла простить его, мысль о его возможной скорой смерти пронзила ее до глубины души.

– Свеча сгорела до половины, не более того, – ответил Падрэг. – Вы хотите туда пойти?

Сердце у нее громко забилось. Она отбросила одеяла.

– Вы отведете меня?

Вокруг озера были установлены факелы, точно так же как накануне Дня всех святых. Языки пламени изгибались и придавали собравшейся толпе какой-то призрачный, жуткий вид.

Туго обернувшись плащом, оступаясь на неровной земле, Мэдселин пробиралась к берегу священного озера. Отец Падрэг решительно вывел ее вперед, чтобы она могла видеть происходящее.

Пять судей торжественно стояли перед священными камнями и следили, как двое соперников готовятся к поединку. Даже если Орвелл и страшился за его исход, он не подавал виду. «Он как будто испытывает облегчение», – подумала Мэдселин. Он сбросил плащ и размахивал зловещего вида широким мечом. Эдвин стоял неподвижно, подобно священному камню, лицо его было мрачное, сосредоточенное.

По команде Малле сражение началось. Кто-то в толпе заиграл на рожках заунывную мелодию. Мэдселин знала, что эта песня должна вызвать священных духов озера и убрать с дороги угнетателя-иноземца.

Эдвин начал хорошо, он с силой обрушил свой громадный меч на врага, а потом несколько раз рубанул им сплеча, как Мэдселин часто видела во время его учений. Однако Орвелл был достаточно подвижен и предвидел направление удара. Он был мельче и легче Эдвина, но необычайно хитер и опытен.

Орвелл намеренно сосредоточился на раненой руке Эдвина. Увертываясь и подпрыгивая, Орвелл ударял и делал выпады с решимостью, которая была столь же неожиданна, сколь действенна.

Несмотря на злость из-за предательства Эдвина, Мэдселин не могла не удержаться от того, чтобы с волнением следить за каждым движением Орвелла. Этот человек сражался как демон, и Эдвину не удавалось остановить его.

Последние слова Эдвина эхом раздавались у нее в голове.

«Я не останусь, чтобы дольше причинять тебе боль. Я люблю тебя» – вот что он сказал тогда. И в этот миг Орвелл парировал сильный удар Эдвина и затем развернулся и нанес глубокую рану в грудь англичанина.

Отпрянув от сильного удара, Эдвин оступился и упал на колени. Толпа затаила дыхание, глядя, как Орвелл вновь опускает свой меч. И были ли тому виной духи озера или просто счастливый случай, но музыка приостановилась, и вопль Мэдселин, выкрикнувшей имя Эдвина, донесся до его ушей.

Словно услышав ее, он посмотрел в ту сторону, откуда донесся ее голос, и лицо его изменилось. С удвоенной силой он поднял свое оружие и остановил меч нормандца, а затем быстрым движением вскочил на ноги.

Сердце Мэдселин встрепенулось и едва не выскочило из груди. «Что бы я ни чувствовала к этому англичанину, я не хочу, чтобы он умирал, и, похоже, духи озера тоже этого не хотят».

Эдвин отчаянно сражался с нормандцем, и вскоре Орвелл оказался оттиснутым к берегу озера. Но он по-прежнему не испытывал страха. По лбу его струился пот, и, несмотря на то, что он не позволял пока мечу англичанина пустить себе кровь, все же усталость давала о себе знать.

Видимо, из-за неуклюжей обуви внезапно нормандец оступился на тростнике и упал на колени. Толпа радостно вскрикнула, надеясь на быструю развязку поединка, но ее ждало разочарование. Эдвин остановился и дал противнику возможность подняться.

Этот рыцарский жест пропал втуне, тем более для Орвелла.

– Твой отец сделал то же самое, англичанин. Это стоило ему жизни, – намеренно и злобно прошипел нормандец. И эти слова сделали то, чего не могло бы сотворить ничто иное. Эдвин бросился на Орвелла с искаженным от ненависти и гнева лицом. Именно этого и добивался нормандец. Ловко отскочив в сторону, Орвелл зацепил раненую руку Эдвина, и у того мгновенно полилась кровь.

Эдвин застонал, рука его безжизненно повисла сбоку, и Мэдселин громко вздохнула. Улыбаясь до ушей, Орвелл поднял руки, чтобы нанести смертельный удар. Однако неожиданно потерял равновесие, зацепившись ногой за тростник, и упал в озеро.

Несмотря на то, что вода там не доходила и до колен, нормандец не поднялся. Эдвин отошел, однако не сделал ни единого движения, чтобы убить своего противника.

Альберт Малле бросился вперед и вытянул Орвелла из воды. Голова того превратилась в кровоточащее месиво. Он ударился об острый камень, лежавший под водой.

– Генри Орвелл был виновен. Так решил Бог.