Текст книги "Любовь не кончается: Джулитта"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
Бенедикт сидел в своей комнате и пересчитывал серебро, привезенное им из Улвертона. С монет на него смотрели лица монархов и правителей: Эрик-Кровавая Секира, Гарольд Годвинсон, Эдуард-Исповедник, Вильгельм-Завоеватель и наконец поблескивающий, как рыбья чешуя, лик Руфуса-Толстяка. Решив, что прослыть государственным изменником предпочтительнее, чем потерять голову, Бенедикт счел разумным не только поскорее унести ноги из Англии, но и вывезти из Улвертона основную часть имевшегося там серебра.
– Ты умудряешься то и дело попадать в пекло, ни в одно, так в другое, – пробормотал Рольф в день возвращения зятя в Бриз-сюр-Рисл.
– По вашему мнению, мне следовало уступить? – вспыхнул Бенедикт.
– Неужели ты бы пошел на это? – спросил Рольф, поморщившись.
– Нет. Честно говоря, я едва сдерживался, чтобы не плюнуть Руфусу в его свинское рыло.
Вспомнив этот разговор, Бенедикт мрачно усмехнулся и, достав из мешочка очередную горсть монет, сделал насечку на дощечке, лежавшей на столе. Для веселья повода не было: после его поспешного бегства из Улвертона о возвращении туда не стоило и думать.
Мелодичный звон, с которым монеты сыпались на стол, согревал Бенедикту душу. Приподняв голову, он бросил взгляд на жену – она сидела у жаровни в другом конце комнаты и неторопливо шила нательную сорочку. Даже находясь вдали от посторонних, в собственной комнате, Жизель не снимала с головы платок, чей белый цвет еще больше подчеркивал ее бледность. Опустив глаза, она равномерно поднимала и опускала иголку, даже не пытаясь утереть слезы, бегущие по щекам Затем все-таки достала из рукава кружевной платок и вытерла нос и глаза.
– Что случилось, Жизель? – Отложив монеты в сторону, он обернулся.
Жизель покачала головой, давая понять, что все в порядке, но тут слезы брызнули с новой силой.
Бенедикт быстро поднялся, пересек комнату и обнял жену за плечи. Некоторое время он хранил молчание, позволяя ей выплакаться. Как давно ему не приходилось держать ее, впрочем как и любую другую женщину, в объятиях! Мимолетные увлечения юности казались сейчас далекими и призрачными, мгновения, проведенные с Джулиттой, оставшись в памяти навечно, тем не менее канули в прошлое. Собственная супруга привычно держала его на расстоянии, то и дело оглядываясь на мать. Но сейчас они были в комнате одни. Стоявшую вокруг тишину нарушал только дождь, барабанящий по ставням. Пальцы Бенедикта поглаживали худые плечи Жизели. Они особенно исхудали за то время, когда она по своей воле взвалила на них непосильное бремя. Сейчас, как, впрочем, и всю жизнь, Жизель играла навязанную ей матерью роль, каждую секунду терзаясь угрызениями совести, что играет ее плохо. Бенедикт точно знал, что она скажет, когда немного успокоится и обретет дар речи.
– Мама сказала, что накануне Пасхи собирается дать обет и вступить в монастырь, – наконец выдавила Жизель. – Она уже обсудила все с отцом Жеромом и отцом Гойлем. Мама говорит… – она жалобно всхлипнула, – мама говорит, что хочет умереть монахиней. – Слезы снова градом покатились по ее щекам.
Бенедикт не усматривал в желании Арлетт ничего странного или ужасного. По его мнению, оно было вполне разумным и логичным, если принимать в расчет трепетное отношение тещи к религии. К тому же он считал, что ее уход из мира пойдет на пользу всем, в том числе и Жизели: как только Арлетт поселится в монастыре, заботы о ней лягут на плечи монахинь. А Жизель получит возможность прийти в себя и отдохнуть. Непосильное бремя почти пригнуло ее к земле.
– А что сказал отец?
– Он сказал, что согласен с ее решением.
– Разве он не прав?
– О, конечно, прав! – всхлипнула Жизель. – Просто я не могу думать о том, что она умрет. И знаю, что, как только мама уйдет в монастырь, мне придется проститься с ней навсегда. Она не хочет, чтобы я оставалась с ней до конца. – Вцепившись обеими руками в платок, она спрятала лицо на груди мужа. – Знаешь, я плакала не из-за нее, а из-за себя. Мне ужасно страшно.
Чувствуя, как мокнет от слез его рубашка, Бенедикт осторожно покачивал Жизель за плечи и ласково гладил ее по вздрагивающей спине.
– Ты не должна нести эту ношу одна, – растерянно пробормотал он. – Вспомни о том, что я рядом с тобой.
– Ты не всегда хочешь быть рядом, но я не виню тебя.
Вздрогнув, Бенедикт еще крепче сжал ее худенькие плечи. Положа руку на сердце, сейчас ему действительно хотелось быть где-нибудь подальше отсюда, но даже самым плохим мужьям иногда хочется притвориться хорошими.
– Не думай об этом. Сейчас я здесь, потому что мне этого хочется..
Жизель в отчаянии кусала губы. Ее дрожащие мокрые ресницы сомкнулись. Громко шмыгнув носом, она вытерла их платком.
– Знаю, что последнее время я была не очень хорошей женой для тебя…
Бенедикт вздохнул.
– Кто старое помянет, тому глаз вон. Не кори себя, ведь и я не был примерным мужем.
Возникла напряженная тишина, нарушаемая лишь завываниями ветра за ставнями.
– Я знаю о тебе и Джулитте, – вымолвила наконец Жизель.
Сердце Бенедикта тревожно забилось-, и он понял, что жена, не отнимавшая голову от его груди, заметила это.
– Я знаю, что вы любите друг друга.
– Все уже в прошлом, – сказал Бенедикт, собравшись с духом. – Всему виной весеннее безумие… Оно заставляет кровь вскипать в венах. Теперь Джулитта счастлива с Моджером, а я здесь, с тобой. Пойми, мужчина начинает искать тепло на стороне только тогда, когда холодеет семейный очаг. Ты должна сделать что-то для того, чтобы я не уходил.
Жизель робко подняла на него покрасневшие от слез и усталости глаза.
– Я постараюсь, – неуверенно пообещала она.
– Мы вместе постараемся. – Он нежно поцеловал ее сначала в соленую от слез щеку, затем в губы.
Жизель, казалось, обдумывала заключенное соглашение Потом она сказала:
– Я пообещала маме, что сделаю кое-что, о чем она меня попросила..
– Что именно?
– На освящении монастыря одна женщина рассказывала нам о своих паломничествах к святым мощам. Мама хочет, чтобы я отправилась в Компостелу и помолилась за ее душу. Я привезу оттуда какую-нибудь реликвию для нашего монастыря.
Бенедикт сосредоточенно размышлял над услышанным. Зная, с каким отвращением Жизель относилась к любым путешествиям, он с трудом представлял ее в роли паломницы, да еще отправляющейся в далекую Испанию. Она была создана для спокойной, степенной жизни в замке и только здесь, среди знакомых вещей вроде шитья, пряжи, хозяйских дел и молитв, чувствовала себя как рыба в воде. Любые перемены в этом мирке выбивали Жизель из колеи… Даже поездки в Руан, не говоря уже об Улвертоне, становились для нее пыткой. Теперь Бенедикт понял причину ее слез. Жизель не смела пойти против воли матери, поэтому ничто, даже страх, не могло помешать ей отправиться в Компостелу. Впрочем, он и не собирался отговаривать ее от поездки. Похоже, Арлетт впервые велела дочери что-то дельное.
Приняв решение, Бенедикт пробежался пальцами по плечам жены. Жизель подняла глаза и испуганно взглянула на него в ожидании реакции… Он улыбнулся.
– Я сам отвезу тебя к могиле святого Иакова. И если по дороге встречу хороших лошадей, то куплю их. Испанские скакуны считаются лучшими на всем белом свете. – Его глаза оживленно засверкали.
Похоже, судьба сама предоставляла ему шанс осуществить заветную мечту. Все складывалось как нельзя лучше: Жизель получит пару старых костей и вдоволь помолится, а он сможет подыскать подходящих лошадей для разведения породы. Кроме того, за эти несколько месяцев Руфус если и не забудет о проступке дерзкого торговца, то уж наверняка обратит свой ищущий жертву взгляд на что-нибудь другое, и тогда Бенедикт сможет тихо-мирно вернуться в Улвертон.
Жизель тщательно вытерла слезы и спрятала платок в рукав.
– Ты действительно намерен сопровождать меня к могиле святого Иакова?
В ее голосе прозвучали растерянность и недоверие. Сейчас она нуждалась в той защите и поддержке, которую всегда получала от матери, и не знала, сможет ли муж дать то же.
– Можешь не сомневаться. Я серьезен как никогда, – ответил Бенедикт.
На Пасху, накануне отъезда, Бенедикт отправился с визитом в Фоввиль. Копыта лошади увязали в грязи, холодный пронизывающий ветер доставал до костей. Расплывчатое апрельское солнце сияло ярко, но еще не грело. На ветвях деревьев только-только проглядывали крохотные зеленые листочки.
Из-за частокола виднелись крепкие, надежные стены Фоввиля. Ставни окон, выходящих на покрытый весенней грязью двор, были распахнуты настежь. На грядках небольшого огорода зеленели шалфей и лаванда, рядом торчали бледно-желтые стебельки руты и тоненькие побеги укропа. Среди них, важно кудахтая, расхаживали две курицы.
– А ну, пошла вон, паршивая дворняга – взмахнув метлой, пронзительно крикнула стоявшая в дверях кухни служанка. Из-под ее ног выскочила и метнулась прочь рыжая собака с окровавленным куском мяса в зубах. Торжествующе сверкая глазами, она прошмыгнула мимо опешившего гостя, распугала бросившихся в разные стороны кур и скрылась за воротами.
– Клянусь, госпожа, если Эрну Хантсман не уберет с глаз моих эту бестию, метлы отведает он сам!
– Все в порядке, Эда, успокойся. Я поговорю с ним сама, – донесся из дома звонкий голос Джулитты.
Услышав его, Бенедикт вздрогнул. Он уже сомневался, правильно ли поступил, приехав сюда.
– Эта собака уже не в первый раз ворует у меня мясо. – Эда огляделась вокруг, ища взглядом окаянную дворнягу, и наконец заметила Бенедикта. Чуть не подпрыгнув от удивления, служанка густо покраснела и сухо кивнула в знак приветствия. Потом она оглянулась и позвала хозяйку.
К тому времени, когда Джулитта вышла во двор, Бенедикт успел спешиться Она была одета в коричневую шерстяную тунику, из-под которой виднелась рубашка кремового цвета. На простеньком кожаном ремне висела связка ключей, маленькие ножницы и столовый нож в ножнах Заплетенные в косу волосы прикрывал платок, на шее блестел бронзовый крестик. Глаза Джулитты сверкали, как синие сапфиры Увидев Бенедикта, она слегка покраснела.
– Войдешь в дом?
Бенедикт улыбнулся и покачал головой.
– Благодарю за великодушное приглашение, но принять его не могу. Боюсь, мне вообще не следовало приезжать сюда.
Скрестив руки на груди, Джулитта прижалась спиной к дверному косяку.
– В таком случае, зачем же ты приехал?
– Я взял у тебя многое, но кое-что могу вернуть. Правда, я не уверен, что Моджер одобрит мой поступок, но надеюсь, он проявит снисхождение. Я слышал, что в последнее время ваши отношения значительно улучшились.
– Мне говорили то же самое о вас с Жизелью. Как я понимаю, вы вдвоем отправляетесь в дальнее паломничество?
Он кивнул.
– Да, в конце месяца. Я приехал попрощаться.
– Еще одно прощание? – Джулитта насмешливо выгнула бровь.
Бенедикт инстинктивно поежился под ее пристальным взглядом. Затем, смущенно прокашлявшись, шагнул в сторону и указал на молодую кобылу, привязанную к седлу.
– Я привез твою лошадь. Ее хотел, но не смог заполучить король английский Руфус. Это одна из причин, по которым я вынужден отправиться в дорогу. Оставлять кобылу в Улвертоне было небезопасно.
Джулитта посмотрела на лошадь и снова перевела взгляд на Бенедикта.
– Фрея? Это Фрея?
– Что скажешь?
Вместо ответа молодая женщина подбежала к лошади и, не сводя с нее восхищенных глаз, воскликнула:
– О, как она прекрасна! – Она обошла вокруг Фреи, ласково поглаживая ее упругое тело. – Я же говорила Моджеру, что из нее выйдет толк. Она приучена к седлу?
Бенедикт просиял.
– Разумеется.
– Пожалуйста, помоги мне сесть в седло. Бенедикт не верил своим глазам. Он воочию видел ту непосредственную, своенравную девушку, чей образ трепетно хранил в памяти. Бенедикт поддержал Джулитту и помог ей взобраться на спину кобылы. Она закинула ногу так резко, что ее юбка затрещала по швам. Недолго думая, Джулитта прищелкнула языком и торопливым жестом подняла подол почти до колена, обнажив натянутый на ногу зеленый чулок.
Бенедикт отвязал поводья от седла Сайли и с почтительным поклоном протянул их Джулитте.
Счастливо рассмеявшись, она сдавила коленями бока лошади и направила ее по кругу вдоль забора. Желтые пятна на шелковистой шкуре Фреи переливались на солнце. Бенедикт с удовольствием и болью в душе наблюдал за всадницей, находя в ее горделивой осанке и манере держаться в седле что-то неуловимо знакомое. Да, сейчас она напоминала отца. Джулитта выглядела такой прекрасной и независимой, что Бенедикт живо представил ее в кольчуге и шлеме, с мечом на бедре и щитом в руке. Хотя нет, она больше напоминала дикую валькирию, сзывающую героев на пир. Бенедикт даже не догадывался, что так когда-то выглядела и мать Джулитты, Эйлит.
Наконец всадница подъехала к нему. Ее глаза сияли, щеки полыхали.
– Фрея – само совершенство, Бен.
– Не торопись с выводами. Тебе лучше испытать ее на более далеких расстояниях.
– О, я непременно и с удовольствием последую твоему совету, хотя и заранее уверена, что она оправдает все мои ожидания. Ведь она побывала в твоих руках. – Грациозно соскользнув на землю, Джулитта поправила платье, прикрыв ноги. – Ты сказал, что ее хотел купить король Руфус? Я не ошиблась?
– Да, для своего прихвостня.
– Я рада, что ты отказал ему, – медленно проговорила она. – Наверное, теперь он относится к тебе без особой теплоты?
Передернув плечами, Бенедикт добродушно улыбнулся.
– Ничего страшного. К моменту моего возвращения Руфус уже забудет обиду и сменит фаворита. Привязанности королей недолговечны, их любимцы часто сменяют друг друга. Руфус привык относиться к ним, как к еде: высосал последние соки и выкинул кости.
Джулитта ласково погладила кобылу по морде.
– Ты как-то рассказывал мне, что Руфус строил тебе глазки и был не прочь отужинать и тобой.
– Ни тогда, ни во время нашей последней встречи у меня не возникло желания быть поданным ему на блюде. Пусть довольствуется мальчиками. Пусть его священники замаливают королевские грехи, а я решил удалиться от всего этого подальше и по воле Господа направлю свои стопы к Компостеле. – Бенедикт вставил ногу в стремя, запоздало сожалея о том, что с самого начала отказался войти в дом.
– Раньше ты относился к воле Господа прохладнее, – обронила Джулитта.
– По-моему, я и сейчас отношусь к ней все так же. Жизель думает иначе. Кто знает, возможно, она права.
Джулитта неопределенно пожала плечами. Некоторое время оба молчали.
– Кроме того, у меня есть свой интерес в этом путешествии, – сказал Бенедикт. – Я надеюсь купить нескольких испанских жеребцов, а затем спарить их с улвертонскими кобылами. Табуну нужна новая, свежая кровь.
Джулитта отрешенно кивнула головой. Чувства, всколыхнувшиеся было в ее душе, исчезли – она снова превратилась в вежливую хозяйку, которая любезно прощалась со случайным гостем Ее глаза смотрели на Бенедикта и в то же время словно не замечали его.
– Пожелай мне удачи, – попросил он, направляя Сайли к воротам. Ему вдруг захотелось как можно скорее покинуть Фоввиль. Казалось, что здесь не хватало воздуха, а двор замка вдруг стал слишком тесным. Бенедикт пришпорил коня – и тот сорвался с места, унося всадника прочь.
– Счастливого пути и благополучного возвращения! – крикнула ему вслед Джулитта, но громкий стук копыт и шумное дыхание жеребца заглушили ее слова. Подобрав юбки, она хотела побежать за ним, но не успела сделать и шага, как увидела въезжающего во двор мужа. Моджер и Бенедикт встретились у самых ворот. Джулитта стояла и молча смотрела на них.
Окинув Бенедикта враждебным взглядом, Моджер посмотрел на жену. Гость натянул поводья, уступая дорогу хозяину.
– Это был всего лишь мимолетный визит вежливости, – сказал он. – Я привез Джулитте прощальный подарок Если в тебе есть хоть капля здравого смысла, ты тоже примешь его.
– Тебе ли говорить о здравом смысле, – фыркнул Моджер. – Насколько я знаю, каждое твое появление предвещает бурю Кажется, ты прощаешься уже не в первый раз, я не ошибаюсь? Скатертью дорога! – Он взмахнул рукой в направлении дороги.
С трудом удержавшись, чтобы не наговорить глупостей, Бенедикт молча выехал за ворота.
Подъехав прямо к дому, Моджер спешился.
– Чего он хотел? – раздраженно спросил он.
– Они с Жизелью отправляются в паломничество в Испанию. Он заехал попрощаться, – ответила Джулитта, гадая, в каком настроении приехал муж. Хмурое выражение его лица не говорило совершенно ни о чем, так как оно было, похоже, вечным.
– Он сказал, что привез тебе подарок.
– Да. – Джулитта указала на кобылу. – Ты, наверное, не помнишь ее?
– С какой стати я должен ее помнить? – Моджер передал поводья конюху и подошел к Фрее. Он пробежал руками по ее ногам, проверил копыта, а затем осмотрел целиком все ее тело, искушенным взглядом оценивая пропорции. На долю секунды в его глазах промелькнуло выражение неподдельного восхищения. – С какой стати? – повторил он, так и не дождавшись от жены ответа.
– Ты помнишь тот день, когда я просила тебя купить у заезжего торговца кобылу с жеребенком, а ты отказался? – робко начала Джулитта.
– Нет, не помню. Я… – буркнул Моджер и замолчал, видимо осененный догадкой. – Полагаю, это и есть тот самый жеребенок, – вымолвил он.
Джулитта кивнула.
– Мне не нравится, что он приезжал в Фоввиль в мое отсутствие. Не нравится, что он дарит тебе подарки.
– Он подарил мне всего один, – выпалила она. – К тому же это был прощальный визит. Спроси у слуг, если не веришь мне.
Глаза Моджера хищно сузились.
– Возможно, я именно так и поступлю. – Он скрестил руки на груди… – Надеюсь, ты не забыла, что по закону все твое имущество на равных правах принадлежит и мне.
– Ты не посмеешь отобрать ее у меня, – сердито воскликнула Джулитта.
– Это решу я, – сухо ответил Моджер и потер переносицу.
– Но она моя! Она создана для меня! – с еще большим жаром заговорила Джулитта, позабыв об осторожности и степенности. – Бенедикт сразу понял это, почему же ты не можешь понять Может, ты чего-то боишься?
Его лицо помрачнело.
– Попридержи-ка язык, если не хочешь, чтобы я его подрезал, – грозно молвил он. – Бенедикт для меня глупый слабак, ничтожество. Я презираю его. Впрочем, он даже недостоин моего презрения. И я никого и ничего не боюсь.
– В таком случае докажи это и позволь мне оставить Фрею себе, – с вызовом заявила Джулитта, приняв воинственную позу и дерзко вздернув подбородок.
– А ты готова доказать, что он ничтожество и для тебя? – Моджер шагнул вперед Она увидела в его глазах и безудержное желание, и мучительное сомнение, и потребность в вере.
– Да, для меня он ничтожество, – солгала она, не моргнув глазом. – Мой муж – ты.
– Верно, а потому ты обязана меня слушаться. – Моджер взял жену за руку и потащил ее к дверям дома.
– Я могу оставить кобылу? – спросила она, когда они вошли в спальню.
Сгорая от желания, Моджер резко притянул ее к себе. Скромно потупив взгляд и напустив на себя смиренный вид, особенно нравившийся супругу, Джулитта подчинилась его воле.
– Время покажет, – уклончиво бросил он. Однако Джулитта уже знала, что выиграла эту битву.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
Похоже, собирался дождь. Бенедикт задрал голову и посмотрел на небо, всего час тому назад по-летнему чистое и синее. Теперь над Пиренеями нависли серые грозовые тучи. Они медленно надвигались на паломников, грозя застигнуть их посреди дороги, которая, извиваясь между горных кряжей, спускалась к плодородным равнинам королевства Кастилии.
Даже сейчас, в разгар лета, холодные черные ветры пробирали до костей, а обильные и бурные дожди размывали дорогу, делая ее почти непроходимой. Время от времени путники начали сожалеть о своем решении совершить паломничество.
Если бы Бенедикту довелось отправиться в дорогу одному, он бы непременно воспользовался одним из торговых судов отца. Но Жизель ненавидела море: едва она ступала на палубу, как ее начинало тошнить. К тому же, по ее мнению, всякий настоящий паломник обязан был посетить все соборы, монастыри и аббатства, которые попадутся на пути, и поставить в них по свече за душу того, с чьим именем отправился в дорогу.
Первую свечу супруги зажгли в Руане. На данный момент, когда они преодолевали очередной горный перевал, за их спиной оставалось почти семь сотен миль, щедро уставленных жертвенными огнями, освещавшими Арлетт дорогу на небеса.
Тучи все-таки настигли их, и почти тотчас упали первые капли дождя, холодные и тяжелые, как серебряные монеты, лежавшие в кошельке Бенедикта. Испуганно вскрикнув, Жизель надвинула на лицо шляпу с широкими полями – такие носили все паломники. Путники, из соображений безопасности старавшиеся держаться вместе и ехавшие вместе с ними, начали суетливо рыться в дорожных мешках, доставая накидки.
– Далеко ли еще до постоялого двора? – спросил торговец из Бордо у Понса, маленького щуплого проводника-баска.
– Час или два пути, – с жутким акцентом, делавшим его речь почти непонятной, ответил тот. – Мы успеем добраться до темноты.
Раздраженно посмотрев в спину Понсу, легко и упруго зашагавшему вперед, торговец обернулся к Бенедикту.
– По-моему, мы заплатили ему достаточно щедро. Или даже более того. Этим горцам нельзя доверять. Они скорее перережут вам горло, чем выкажут должное уважение.
Бенедикт промолчал. Тщедушный баск с плутовской физиономией не вызывал у него опасений. Он нравился ему куда больше, чем торговец из Бордо, важный и напыщенный как индюк. Всю дорогу он только и делал, что расхваливал себя, и все давно уже знали, какой богатый, умный и могущественный человек их спутник. Бенедикт старался избегать его.
Нисколько не задетый его молчанием, торговец переключил свое внимание на других паломников. Отряд состоял из восьми человек. Супруги де Реми, торговец, три клюнийские монахини, священник, пользовавшийся покровительством Бенедикта и Жизели, и бродячий музыкант, знавший множество как духовных, так и богохульных песенок, которые он распевал всю дорогу.
При первых каплях дождя менестрель спрятал свою драгоценную арфу в футляр и прикрыл капюшоном рыжие кудри. Монахини увлеченно щебетали с торговцем. Священник, спрятавший лицо в недрах широкого капюшона и укрывший руки в длинные рукава рясы, так же, как и Бенедикт, упорно хранил молчание.
Дорога резко сузилась и превратилась в тонкую белую ленту, зажатую между отвесной скалой с торчащими пучками травы и обрывистым склоном.
Сквозь пелену дождя Бенедикт различил зеленые верхушки сосен, примостившихся среди серых, как грозовые тучи, каменных глыб, лежавших на дне ущелья. Узкий горный ручей стремительно нес свои воды. Зрелище завораживало и в то же время пугало. Бенедикт не мог оторвать глаз от воды, плещущейся далеко внизу, и осознавал, что ему было достаточно сделать один-единственный неосторожный шаг, чтобы сорваться и камнем полететь с обрыва.
Всю дорогу ехавшие бок о бок, путники выстроились в цепочку… Жизель, словно окаменев, неподвижно сидела в седле, боясь пошевелиться и стараясь не заглядывать в ущелье. От страха она так плотно сжала губы, что они побелели. Бегло взглянув на жену, Бенедикт иронично усмехнулся. Как странно: стоя на коленях в построенной человеческими руками церкви, она на все лады прославляла Господа, а теперь пришла в ужас, лицом к лицу столкнувшись с его творением.
Где-то вдалеке грянул гром, тучи приобрели зловещий багровый оттенок. Лошадь торговца, жалобно заржав, попятилась назад. Камни из-под ее копыт сорвались вниз и гулко загрохотали глубоко внизу. Монахини начали усердно молиться, но приближающийся с востока гром заглушил их тонкие голоса, как и звучный баритон подхватившего молитву священника.
Вскоре среди клубящихся в вышине туч сверкнула молния. Раскаты грома стали еще более оглушительными. Жеребец торговца круто развернулся и, встав на дыбы, передними копытами толкнул в грудь привязанного веревкой к его седлу навьюченного пони. Маленькая лошадка потеряла равновесие и начала сползать по обрыву, увлекая за собой лошадь торговца – лицо всадника исказила гримаса ужаса, рот открылся в беззвучном крике.
Недолго думая, Бенедикт соскочил со спины Сайли и перерезал ножом веревку. Пони рухнул вниз. Вскоре все услышали стук упавшего на камни тела.
Промокший до нитки Бенедикт взял лошадь торговца под уздцы и повел по тропе.
– Спешивайтесь и идите за мной, – раздраженно бросил он тучному всаднику и оглянулся. Остальные паломники, потрясенные случившимся, застыли на месте как вкопанные. – Вы все, тоже быстрее спешивайтесь. По крайней мере, останетесь в живых, если лошадь сорвется в пропасть.
Перепуганные до смерти люди немедленно последовали его совету. Торговец соскочил на землю последним. Его огромный живот тяжело колыхался при каждом движении. От страха он еле держался на ногах.
– Вы не должны были перерезать веревку, – вместо благодарности возмущенно воскликнул толстяк.
– Неужели? – спросил Бенедикт. – Вам действительно так хотелось рухнуть в пропасть вместе со своим жеребцом? – Он всучил поводья в трясущиеся руки торговца и взял под уздцы Сайли.
Вернувшийся, чтобы выяснить причину задержки, Понс нисколько не удивился.
– Такое случается, – заметил он, пожав плечами. – Вам еще повезло, что лошадь была вьючной. – Его оценивающий взгляд остановился на Бенедикте. – Значит, это ты перерезал веревку?
– Да. Я не видел другого выхода.
– Ты правильно поступил, франк, – сказал Понс. – Не такой глупый, как все остальные. – Он повернулся и зашагал вперед, быстро исчезая за стеной дождя.
Что-то в голосе проводника насторожило Бенедикта В нем слышалась смутная угроза.
Погода становилась все хуже и хуже, а паломники продолжали путь. Теперь они шли очень осторожно. Спустя сотню ярдов тропа расширилась так же неожиданно, как и сузилась, и взглядам путников открылась долина Хотя под ногами снова была твердая почва, никто не решался сесть в седло. Замерзшие, подавленные и промокшие, странники уныло брели вперед, не замечая красот окружающего пейзажа. Дождь продолжал лить как из ведра.
Путаясь в отяжелевших от воды юбках, Жизель еле передвигала ноги.
– Заткни подол за пояс, так будет легче идти, – посоветовал ей Бенедикт, когда она, пошатнувшись, чуть не упала.
– Это очень неприлично, – возразила Жизель.
– Да кто на тебя смотрит? – сердито буркнул Бенедикт. – Неужели ты думаешь, что сейчас кого-то волнуют правила этикета?
С дрожащими губами, она неуклюже приподняла подол платья и заправила его за пояс. Наблюдавший за ней Бенедикт раздраженно скрипнул зубами. Временами, особенно в такие моменты, как сейчас, он особенно остро тосковал по сообразительной и практичной Джулитте Уж она-то, и глазом не моргнув, поддернула бы юбку, а то и сменила бы ее на широкие мужские штаны… И никаких угрызений совести или мыслей об этикете.
Наконец усталые путники добрались до постоялого двора, расположенного в долине. Вопреки всеобщим ожиданиям, он представлял собой просторную, но жалкую лачугу с низкой и дырявой крышей, покрытой соломой Дождь лил все сильнее Хозяин постоялого двора сказал, что его заведение набито постояльцами, спящими по трое на одной кровати, и не способно вместить больше ни одного человека. Но долгие уговоры и щедрое вознаграждение сделали свое дело. В конце концов он согласился впустить поздних гостей в зал, предложив им для ночевки место у камина. Возмущенные крики торговца, требовавшего для себя более достойного ложа, не произвели на хозяина ни малейшего впечатления.
– Да будь вы самой царицей Шебой, вам все равно пришлось бы спать на полу, – невозмутимо заявил он. – Если уж решились отправиться в такое дальнее путешествие, то должны радоваться и конюшне. Ваш Господь, кажется, не брезговал и ею, когда хотел спать.
После убогого ужина торговец все-таки заснул на рассыпанных по земляному полу грязных и мокрых опилках вблизи чадящего камина. А Бенедикт и на самом деле пошел в конюшню, где было много душистого и сухого сена.
Пришедшая туда вместе с ним Жизель первым делом спряталась за копну соломы, чтобы сменить промокшую насквозь одежду на чуть более сухую, лежавшую в дорожном мешке. Раздевшись до нательных штанов, Бенедикт вырыл в стогу сена что-то вроде глубокой норы Одежду он разложил рядом, понадеявшись, что к утру она высохнет.
За ужином молодой человек даже не притронулся к отвратительному вареву, которым хозяин потчевал постояльцев, и решил перекусить сейчас. Удобно развалившись на сене, он порылся в своем мешке и вытащил оттуда скромные припасы: несколько зачерствевших овсяных лепешек, изюм, мед, сушеные фиги, крохотный кусочек сыра и фляжку разбавленного родниковой водой вина.
Выйдя из своего укрытия и увидев полуголого мужа, Жизель слегка покраснела.
– В сене будет тепло, – сказал он. – Кроме того, я не хочу спать в мокрой одежде. Советую и тебе поступить так же.
Щеки Жизели заалели еще ярче, она инстинктивно схватила в горсть крестик и висящий рядом с ним крохотный футляр с крышечкой, украшенной сверкающими гранатами и изумрудами. Внутри лежали три ресницы, якобы принадлежавшие самой Марии Магдалене Эта безделица стоила столько же, сколько и превосходный боевой конь, но Жизель не считала, что потратилась зря У Бенедикта было на этот счет свое мнение, но в конце концов он решил не обострять отношения с женой.
– Садись. – Он жестом пригласил Жизель к скромной трапезе.
Она послушно села и тщательно прикрыла ноги платьем Ее смущал обнаженный торс мужа, его плечи и грудь, узкая полоска волос, убегающая от сосков вниз по мускулистому животу к поясу штанов Отведя глаза, Жизель откусила кусочек фиги и запила его маленьким глотком из фляжки.
Проголодавшийся за день Бенедикт с удовольствием проглотил и сыр и все остальное Жизель отдала ему свою порцию и съела только медовый пряник. Она настолько устала и ослабла, что даже потеряла аппетит.
Когда все было съедено, в конюшню ввалился Понс, обнимавший за талию смеющуюся женщину с распущенными каштановыми волосами. Лиф ее платья был бесстыдно расстегнут.
Разочарованный, Понс застыл в дверях, враждебно разглядывая Бенедикта и Жизель.
– Я думал, что вы остались в зале. Обычно в конюшне ночую я.
Бенедикт повел рукой вокруг.
– Здесь достаточно места.
Шепнув что-то баску на ухо, женщина высвободилась из его объятий и исчезла в ночи. Тот, нахмурившись, бросил свирепый взгляд на чужаков, вторгшихся в его владения.
– Здесь небезопасно. Вам лучше держаться вместе с остальными.
Бенедикт выгнул бровь.
– Я могу постоять за себя и предпочитаю остаться здесь.
Понс обернулся на двери конюшни и помрачнел еще больше.
– Вы, франки, думаете, что весь мир принадлежит вам, да?
Бенедикт хотел было сказать ему что-нибудь резкое, но, заглянув в темные глаза баска, вспомнил о легендарной вспыльчивости горных проводников и решил промолчать.
