Текст книги "Империя звёзд"

Автор книги: Элисон Бэрд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

15. СИЛКИ РАССТАВЛЕНЫ

Гарем Йанувана занимал целое крыло замка, и жили там около двухсот женщин – жен и наложниц Халазара. Когда-то крыло предназначалось для приема гостей, и роскошь его сохранилась с тех пор: гарем мог похвастаться уютными двориками, с плитками ручной росписи и фресками, мраморными ваннами размером с рыбный пруд. Так многочисленны были женщины и так причудлив был капризный выбор Халазара, что некоторые жены и наложницы, бывало, по месяцам не попадали в его комнату. А некоторые вообще никогда – крестьянские девушки, выбранные жрецами в деревнях и привезенные сюда силой, в слезах и страхе. Халазар часто совсем забывал о них, и они становились париями гарема, с ними обращались как с рабынями. Родители их, и без того нищие, совершенно разорялись на приданое, которое должны были выплатить царю. Женщины, пользующиеся благоволением Халазара, жили в относительном уюте и неге, а вокруг играли царственные дети и комнатные собачки. Но и эти женщины были пленницами. Огороженный стеной сад – все, что видели они из внешнего мира.

Гаремом правили евнухи, и их можно было подкупить, чтобы рассказали, что происходит во дворце и в мире. Ни один мужчина не мог войти в это крыло под страхом смерти. Но Мандрагор не считался смертным мужчиной и посещал гарем свободно. Здешние сплетни казались ему интересными: цепочка евнухов отлично передавала известия, и гарем был центром, куда сходились слухи со всего двора.

Сегодня он сидел на мраморной скамье, наигрывая на зимбурийском ситаре. Особого интереса к музыке у него не было: одно из многих средств, к которым он прибегал, чтобы развеять скуку, накопившуюся за несколько веков жизни. Не было инструмента, на котором он не умел бы играть, и играл на каждом хорошо. Женщины гарема, которым в его присутствии можно было не закрывать лицо, бросали на него долгие взгляды, потом спохватывались и отворачивались. Даже тем, кого Халазар не замечал, не разрешено было заводить себе любовников.

Сегодня темой сплетен было спасение дезертиров повстанцами из Мохары.

– Про них такие чудеса рассказывают, про этих воинов, – говорила одна из царских жен. – Один из них что-то вроде пророка, который когда-то дрался на арене гладиатором, потом сбежал. И говорят, что ничто живое – ни человек, ни зверь – не могут его победить. А в бою ему помогают два ангела, один в серебряной броне, говорят, и меч у него алмазный. Он с виду – как светловолосый северный варвар, волосы у него золотые, а глаза – синие, как небо. И второй тоже не из мира этого, не мужчина и не женщина…

– А где же эти повстанцы прячутся? – скептически перебила ее другая.

– А ты не слыхала про затерянный город, который мохарцы построили давным-давно? Он далеко в пустыне и окружен деревьями и водой, и крыши там золотые, а столбы серебряные. И есть роскошный дворец, где лежат в саркофагах древние мохарские цари и царицы, и саркофаги эти вырезаны из алмаза, и тела забальзамированы, как живые, кажется, вот сейчас встанут. Дверь этого дворца стерегут наводящие ужас духи – джинны с львиными лапами и крыльями орлов, и если кто минует этих стражей, то ждет его еще худшее, ибо цари и царицы закляты могучим заклятием, и оно падет на того, кто потревожит их покой. Те немногие воры, которым удалось уйти живыми, недолго наслаждались своей добычей…

Волшебные сказки, подумал Мандрагор. Не раз и не два летал он над этими развалинами в обличье дракона и знал, что там разве что щебень от них остался, хотя изобильный водой оазис вокруг – это правда. Беглые мохарские рабы, что нашли там приют, жили в тростниковых и деревянных хижинах и вряд ли представляли собой угрозу для вооруженной мощи Зимбуры. Куда больше Мандрагора обеспокоил исходящий откуда-то из этих развалин безмолвный вой чистого железа. Мохарцы, как и элеи, мало пользовались этим металлом до недавнего времени и в основном применяли его в виде сплавов. Вряд ли они пойдут на армии Халазара с холодным железом. Тогда, быть может, такое оружие они куют против Мандрагора? Или просто используют металл как щит против его чародейства? С тех пор он облетал это место только на большой высоте и предупредил своих лоананов и гоблинов, чтобы они туда не приближались. Пусть уж лучше солдаты бога-царя пойдут на штурм! Они могут быть и слабее, но им хотя бы ничего не грозит от холодного железа, кроме острого лезвия.

– Принц Морлин! – Он обернулся и увидел, что на него смотрит Ашвари, старшая из жен Халазара, когда-то – царица при царе Зедекаре. – Зачем ты приходишь сюда, в гарем, снова и снова? Дух недоступен чарам смертных женщин – так говорят по крайней мере.

– Говорят правду, – ответил он, не переставая играть.

Она протянула руку и положила ее на струны.

– Брось! Ты сам знаешь, что никакой ты не дух! Кто ты на самом деле – и что здесь делаешь? Если Халазар догадается, что ты – всего лишь смертный, тебя больше не пустят в гарем – и очень может быть, что и голову снимут. В опасную игру ты играешь.

Он посмотрел на нее поверх ситара.

– Уверяю тебя, что не играю ни в какие игры.

– Мы все знаем, что ты хочешь свергнуть его и стать царем вместо него, как стал царем он сам, свергнув Зедекару! Ты при нем изображаешь оракула, как он при Зедекаре. От нас не ускользнуло, принц, что ты, усилив власть царя и его веру в тебя, заставил людей еще больше его ненавидеть. Ты готовишь его падение, а не его триумф. – Взгляд насурьмленных глаз был устремлен в лицо Мандрагору. – Захватив трон, Халазар решил взять себе женщин Зедекары, чтобы тем его опозорить. И ты тоже так поступишь – возьмешь нас в свой гарем?

Мандрагор вздохнул. Как он устал от людей, особенно от зимбурийцев!

– В последний раз повторяю: мне не нужен трон. Только безумец может хотеть царствовать в этом змеином гнезде интриг! И я буду тебе благодарен, если ты такие слухи распускать не будешь. Меньше всего мне надо, чтобы Халазар впал в панику и стал подсылать ко мне убийц.

– Значит, ты все-таки смертный. – Лицо Ашвари стало мрачно-серьезным. – Принц, я должна предостеречь тебя. Если ты все-таки ищешь трона, берегись. Генерал Гемала поклялся, что сперва убьет тебя.

Нетрудно было понять желание женщины уберечь Мандрагора от беды. Он был ее единственной надеждой, ее и всего гарема. Если Халазар умрет своей смертью и передаст трон сыну, то законы наследования требуют, чтобы каждая обитательница гарема была убита и предана земле вместе с умершим монархом. Не потому, что ему в загробной жизни нужна будет их служба, но потому что позор будет на его имени, если хоть одна из его рабынь станет собственностью другого. У этих женщин нет другого назначения в жизни, кроме как ублажать его, а если его не станет, им незачем жить. Рабыни его были приведены к присяге служить всю жизнь ему одному, и им не подобает служить никому другому. Каждый день, каждый час своей жизни они это помнят, эти жены и рабыни, от умной и зрелой Ашвари до девочки-невесты Йемины, все дрожат от страха, что их стареющий господин вдруг падет жертвой припадка или умрет во сне. А вот узурпатор может пощадить их и оставить себе. Чувство отвращения к этому варварству и прилив жалости к этим обреченным узницам нахлынули на Мандрагора и, очевидно, отразились у него на лице, потому что Ашвари хотела еще что-то сказать. Но ей помешало появление Йегоси, который размахивал руками и вопил:

– Он сумасшедший, сумасшедший!

– Ты про царя? – спросил Мандрагор.

Главный евнух смахнул пот со лба.

– Вчера какие-то бедные женщины из города пришли к воротам замка молить за своих голодных детей – зимбурийских детей, говорили они. Каменное сердце сжалилось бы над ними, но он велел их казнить за дерзость и вывесить тела на стенах замка. И он убил капитана Йофи из дворцовой стражи – не за преступление или оплошность, а чтобы у него был дух-слуга, сообщающий ему сведения из Нижнего Мира, и ему нужен был человек, которому он доверяет! А на той неделе, на арене – вы не поверите, но это правда, – медведь задрал двух гепардов, которых на него натравили. Халазар хотел, чтобы победили гепарды, потому что это были охотничьи гепарды из царских конюшен. Вы не поверите, но медведя официально обвинили в государственной измене, отдали под суд, и его публично обезглавил придворный палач! Он с ума сошел, говорю вам.

Мандрагор покачал головой.

– Нет, не сошел. Он просто показывает народу, что он и царь, и бог, и может делать все, что пожелает. Это предупреждение любому, кто посмеет ему противостоять.

– Но сколько еще народ будет это терпеть? Еще немного – и начнется бунт, замок возьмут штурмом, а нас всех перебьют. Разве что бунт будет здесь, внутри, – дворцовый переворот…

Он с надеждой посмотрел на Мандрагора.

Принц снова начал равнодушно перебирать струны.

– Так ничего не изменить, Йегоси. Просто у вас будет другой деспот.

– Уж лучше это, чем торжество толпы! Оно слишкоммногое переменит.

– А отчего вы тогда сами его не свергнете? Здесь, в гареме, он беззащитен как нигде. Секундное дело – сунуть ему в ребра кинжал. Но никто из вас ничего не делает.

– Мы боимся.

Йегоси старался не смотреть в глаза Мандрагору, а Ашвари опустила голову на руки.

– Да. Не ваш царь держит вас в плену, а ваш страх.

Тут вошел другой евнух, и все взгляды обернулись к нему.

Тот поклонился.

– Йегоси и принц Морлин, ваше присутствие немедленно требуется в тронном зале.

Йегоси побледнел. Мандрагор отложил ситар и поднялся со скамьи, не изменившись в лице.

– Что ж, пойдем узнаем, чего он хочет.

Халазар был весьма не в духе.

Наследного принца Йари сегодня выпустили на арену, и на глазах у публики он убил привязанную антилопу полудюжиной стрел. Мальчишка вошел в тронный зал, горя от возбуждения и держа за рога отрезанную голову антилопы. Первой, убитой им. С древних дней мужчина-зимбуриец мог считаться взрослым лишь после первого убитого им животного – обычно на охоте, хотя самые бедные довольствовались убийством свиньи или курицы на церемонии возмужания сыновей. Но Халазар восторга сына не разделял. Скорее его этот обряд обеспокоил.

Если Йари уже не ребенок, не значит ли это, что он, Халазар, стареет? Собственная сердитая физиономия смотрела на него из зеркала в спальне. Да, среди черных волос в бороде – еще один седой! Все появляются и появляются беспощадные напоминания о смертности вопреки всем обещаниям джиннов.

– Как это может быть? – бушевал он. – Я – бог! Как я могу стареть подобно любому смертному? Они мне солгали?

И его окатило холодной волной страха, тут же погасившего гнев. Ему хотелось убить сына, остановить его взросление!

– Я бессмертен! – сказал он одутловатому покрасневшему лицу в зеркале.

Но в голову ему закралось сомнение. Где же его божественная сила, которая, как говорили, скоро проснется? Эти духи его обманули ради каких-то своих интересов?

Он вылетел из спальни и бросился по каменной лестнице вниз, в тронный зал. Там его уже ждали Мандрагор, Гемала, Йегоси и преемник Беренгази.

– Давай-ка я угадаю, – сказал Мандрагор. – Это опять Йомар и его компания?

При имени Йомара Халазар побагровел и грохнул кулаком по столу, от чего Йегоси вздрогнул.

– Поймать их и убить – убить! Я назначил награду за их головы, я ее повысил – сколько сейчас, Йегоси?

– Десять тысяч серебряных, ваше величество! – проблеял Йегоси.

– И все равно никто не привел мне этих негодяев, живых или мертвых! – Халазар рванул себя за волосы. – Меня уже тошнит от них, слышите? Они напали в пустыне на мой караван, похитили товары и забрали рабов!

– Ваше величество, эта война не похожа ни на одну, что вашему величеству приходилось вести. Эти трое пришельцев воюют с тобой, царь, не за твою землю, но за сердца твоих людей. Зимбурийцы не предают тех, кто им помогает.

– Что? Из-за нескольких жалких дезертиров мои подданные выступили против меня? Я пошлю солдат сжечь десяток домов, отрезать пару дюжин голов, и тогда посмотрим, как они будут сочувствовать бунтовщикам! Но мои солдаты – почему они до сих пор не принесли мне головы моих врагов?

– Бунтовщики прячутся в развалинах в пустыне, – ответил Гемала. – Развалины служат им крепостью, и у них там много источников пресной воды. В моих людей летят стрелы и копья, а еще им приходится выдерживать жар пустыни.

– Оправдания, вечно оправдания! Остался ли хоть один человек в Зимбуре, верный моей воле? Где мой начальник стражи?

– Убит, ваше величество, – задрожал Йегоси, – по вашему приказу.

– Почему же его до сих пор не заменили?

– Может быть, возникли трудности с поиском желающих занять такую должность? – предположил Мандрагор с простодушным лицом.

Халазар обернулся к нему в гневе.

– А ты, дух? Почему ты еще не поймал этих преступников, при всей твоей чародейской силе?

– Ваше величество забывает, что у мятежников тоже есть союзники-чародеи, которых они могут призвать, чтобы те их скрыли. – Мандрагор решил промолчать о железе, которое он ощутил там, в руинах. – Но у меня есть план, – продолжал он, шагнув вперед. – Вы приготовите новых жертв, но на этот раз будете готовы к попытке этих воинов их спасти. Казни зимбурийцев на время следует прекратить: люди этого не стерпят. Вместо этого подойдет принцесса Марьяна – она иноземка и рабыня. Пошли ее в Долину Гробниц, предположительно как жертву огненному дракону, который там обитает. И подготовь засаду.

Гемала поморщился.

– А если чудовище нападет на моих людей?

Мандрагор должен был признать, что такая возможность существует: глупость и жестокость огненных драконов вошла в поговорку, и они нередко пренебрегали приказом своего хозяина.

– Я отошлю дракона прочь из долины. Ночью, чтобы никто не знал, что его нет в логове.

– Истинный воин не прибегает к подобным хитростям, чтобы добиться победы, – с презрением бросил Гемала.

Мандрагор приподнял брови.

– Так мне оставить дракона в долине? Как прикажете.

– Молчать, Гемала! Ты не схватил преступников при всем своем хваленом воинском умении! – рявкнул на него Халазар. – Подготовь все, как велел принц Морлин. Да будет так.

«Как мне надоели эти игры!» – думал Мандрагор, уходя из зала. Мало смысла ловить друзей Эйлии, если она действительно погибла. Но точно этого никак не узнаешь. О результатах поисков на Неморе пока ничего не сообщали, но чем дольше не могли найти ее тело, тем сильнее крепло подозрение, что она все еще жива.

«Надо самому лететь ее искать, – думал он. – На Неморе моя мощь сильнее. Пытаясь найти и уничтожить меня там, где я живу, бедная дурочка поставила себя в очень невыгодное положение. Но сейчас я не могу лететь, пока здесь дело не окончено. Все-таки может оказаться полезным захватить заложников. Тогда мне вообще не надо будет биться с Триной Лиа…»

Деревня в оазисе росла. После многих набегов на трудовые лагеря в пустыне освобожденные мохарцы и зимбурийцы присоединялись к повстанцам, пополняя их ряды. Каждую ночь открыто горели костры по всему оазису, звучали песни. Повстанцы расставили на подходах ловушки, ловчие ямы и сети, и все время в руинах скрывались лучники. В оазис все-таки вошли несколько разведчиков и зимбурийский отряд – люди, боявшиеся Халазара больше, чем повстанцев. Их поймали еще на полпути к деревне. Из мохарцев некоторые хотели перебить всех, но Дамион и шаман настояли, чтобы их оставили пленниками. Некоторым предложили вступить в ряды мохарцев, как поступил Киран Йарисс. Когда ни один из них в город не вернулся, другие солдаты проявляли еще меньше охоты идти в оазис. Киран доносил, что среди призывников назревает бунт.

Нашлись несколько фанатиков среди захваченных в плен солдат, которые не были благодарны, что их пощадили. Они говорили, что это жестоко – брать пленников живыми. «Ничего я так не желаю, как умереть за бога-царя!» – кричал один из них, когда его привели в деревню. Лорелин присмотрелась к нему. Глаза его горели лихорадочным огнем, щеки пылали нездоровым румянцем.

– Если бы Халазар был действительно богом, – сказала она, сложив руки на груди, – он бы любил своих людей. Не бросил бы их на войну, на смерть.

Солдат не отвел глаз.

– Халазар-Валдур превращает нас в великую нацию, – возразил он, – и предлагает нам весь мир. И мы должны заплатить ему за это, пусть даже жизнью. Наши жрецы говорят, что маурийский бог – слабак, потому что тем, кто идет за ним, не дает ничего.

– Ну и твой тебе пока тоже не дал весь мир. Вы еще не выиграли войну, которую затеяли. Ты разве не видишь, что вы для него – всего лишь орудия, средства отомстить миру?

– Отомстить? Не понимаю твоих слов. Наш бог карает порочных и безбожных. Много веков назад он разрушил царство элеев огнем с неба.

– А что они ему такого сделали, позволь узнать? – гневно спросила Лорелин.

– Он – бог. Кто мы такие, смертные, чтобы вопрошать богов? Валдур одной рукой дает награду и жизнь, другой – разрушение и смерть. Он в своем праве.

– Гм… там, откуда я родом, «двуличный» не звучит комплиментом.

Беренгази улыбнулся, глядя на нее.

– Все вы обречены, все и каждый. Аватара Валдура обрушит еще на вас свою месть.

Проходивший мимо Йомар обернулся к нему.

– Тихо, ты, а то отпущу тебя домой – по частям.

Беренгази угрюмо покосился на него, но замолчал. Он явно не разделял тягу своих соотечественников к мученичеству.

– Кто-нибудь видел Дамиона? – спросил Йомар, оглядываясь.

– Он пошел в развалины, к Вакунге, – ответила Лорелин.

– Опять? Он теперь целые дни торчит с этим шаманом.

– А что такого? Он хочет побольше узнать о своей немерейской силе – как ее вызывать по желанию, как маги делают. Он думает, что от него будет больше пользы как от мага, а не как от бойца. Может быть, он и прав. Он уже научился понимать любой язык, как я.

Йомар сам не знал, почему это увлечение Дамиона чародейством так его тревожило. Он отлично знал, что народ сильнее верит, будто он Заим, еще и потому, что с ним – два чудесных золотоволосых «ангела». Особенное почтение внушала и мохарцам, и зимбурийцам Лорелин – это непонятное, не от мира сего создание, не мужчина и не женщина, которая умела драться, даже не обнажая оружия. Но и Дамион их интриговал. Они думали, что он, поскольку божествен, делится с Вакунгой небесной мудростью, и мало кто знал, что на самом деле поток информации идет в обратную сторону. Только Унгуру и несколько его близких друзей сохраняли скептицизм. Йомара наполняла тревога, смешанная с усталостью, из-за роли, которую ему пришлось играть, – усталостью от постоянного притворства, от груза ожиданий народа. Впервые до него дошло, каково пришлось Эйлии, когда она увидела толпы обожающих ее арайнийцев.

Он вышел из деревни и пошел к развалинам, где нашел шамана и священника за беседой под древней стеной. У Дамиона были закрыты глаза, руки расслабленно лежали на коленях, а Вакунга что-то тихо шептал ему на ухо.

– Дамион! Дамион, очнись! – окликнул его Йомар, решительно подойдя к медитирующему священнику и наклоняясь над ним.

У Дамиона задрожали веки, потом открылись.

– Не следовало его прерывать, – мягко заметил Вакунга, когда Дамион встал и застонал, потягиваясь.

– Что это он делает? И что ты с ним делаешь? – спросил Йомар подозрительно.

– Помогаю ему найти путь. Тот путь, что ему предназначен.

– Йо, все нормально, – вставил Дамион. – Он действительно мне помогает. Я теперь понимаю, что имеет в виду Лорелин, когда говорит, что у нее есть Предназначение. Я сюда прибыл не сражаться и убивать, а узнать, какое Предназначение у меня.

– Дамион, перестань молоть чушь, – поморщился Помар. – Только потому, что люди считают тебя ангелом…

Дамион улыбнулся.

– Йо, это же ты мне велел с этим не спорить.

– Но это было только вначале, когда нашей жизни грозила опасность. И я не говорил тебе, чтобы ты сам в это верил!

Священник стал серьезным.

– Йо, пусть я не ангел, но я точно знаю, что во мне есть сила, которую я могу изучить, чтобы пользоваться ею, и еще… есть у меня какая-то миссия. Что-то, для чего я предназначен.

– Спятил, – сказал ему Йомар.

Дамион не ответил. Он так и смотрел в пространство с безмятежным выражением лица. Мохарец ощутил небольшой укол тревоги. Опять боевой шок? Бывало, что солдат вроде совсем оправлялся от этой болезни, и вдруг она возвращалась, когда он пытался вернуться к обыденной жизни. Некоторые умирали от нее постепенно, и разум с телом угасали одновременно. То же самое бывало в лагерях рабов с людьми, которые больше не могли выносить страданий. Им уже было не помочь, как не поможет лекарь смертельно раненному. Вид таких людей вызывал у Йомара сострадание, пока он не научился подавлять скорбь и отворачиваться. И тогда он поклялся себе, что сам никогда не сдастся так жалко, но умрет в бою, когда придет его час. Вот так и вышло, что он в ярости гнева бросился на пришедшего в лагерь льва, не страшась его клыков и когтей. Для него это тогда и не лев был вовсе, а царь Зедекара, и надсмотрщики, и сама пустыня в ее неумолимой жестокости. Спустя годы этот поступок казался ему актом не мужества, но безумия. Не виноват был лев, что его охотничьи угодья разрушили люди, а дичь разогнали. Убить его – это как убивать подневольных солдат армии Халазара: истинный враг был не тот, которого ты сразил. А когда ты окровавишь меч, враг этот издевается над тобой из своего недоступного укрытия, смеется над твоими мелкими и бесполезными победами.

У Дамиона глаза были закрыты: он снова ушел куда-то, куда Йомар за ним пойти не мог. Воин пожал плечами, повернулся и отправился обратно в деревню.

Лорелин ушла под навес из звериной шкуры, который ей поставили, и Йомар минуту постоял, глядя, как она лежит на мехах. Лорелин спала, вкладывая в это занятие ту же тщательность, что и во все свои действия: она лежала на спине, вытянув руки и ноги, все мышцы тела полностью расслаблены, спала изо всех сил. Йомар залюбовался ее худощавой грацией. Он чувствовал, что она в любой миг могла вскочить, полностью готовая к бою, как пробудившаяся от дремы тигрица. Но что-то он ощущал и помимо ее физической силы: безупречную чистоту, как в каком-то редком кристалле. Дух ее не был способен ни на какое двуличие или фальшь, на нее можно положиться во всем, доверить собственную жизнь. Идеальный товарищ по оружию, который никогда не побежит, не отступит, всегда выполнит свой долг – если его не убьют. Она вполне могла сама о себе позаботиться, и все-таки Йомару почему-то хотелось защитить ее. Не потому ли отчасти он так против ее участия в боях? – подумалось ему. Не потому ли, что ему невыносима мысль, что ее могут убить или ранить?

«Я люблю ее», – подумал он в изумлении. Как молния из Эфира – откровение.

Он смотрел, и она заворочалась, зевнула, открыла глаза и, увидев его, улыбнулась. Его вдруг потянуло сказать ей то, что он сейчас о ней думал, но слова не пришли, и Йомар упрекнул себя, что никогда не умел переводить мысли в слова. Этого искусства жизнь воина никогда от него не требовала. Вот Дамион – тот знал бы, что сказать. А он, Йомар, только стоял как пень, и миг прошел.

Лорелин посмотрела на Йомара и ощутила прилив теплого чувства, такого сильного, как до сих пор не знала. Вопреки их нередким стычкам было в нем что-то столь же твердое, прочное, надежное, как в земле под ногами. Такие чувства, как знала Лорелин, часто возникают среди товарищей по оружию: те, кто вместе встречал опасность, не могут не привязаться друг к другу умом и сердцем, несмотря на мелкие различия. Она села и снова улыбнулась, и на миг ей показалось, что в его глазах мелькнуло ответное тепло, и он будто вот-вот что-то скажет. Но что хотел он сказать, так и осталось неизвестным – вечернюю тишину нарушил громкий крик, и мгновение было упущено.

– Весть! Я принес весть!

Крику вторил стук копыт.

Йомар раздраженно обернулся.

– Ну что еще? – резко спросил он.

Киран Йарисс въезжал в лагерь на степной лошади, которую ему выделили.

– Что за шум? – снова спросил Йомар.

– Новости из города, – ответил запыхавшийся Йарисс, соскакивая с седла. – Объявлено, что, раз вас никто не может поймать, бог-царь будет убивать людей, пока вы не сдадитесь.

– И как им предстоит погибнуть, Киран? – спросила Лорелин, вскакивая на ноги. – Опять в храме?

– На этот раз нет. Их станут отдавать огнедышащему дракону, у которого берлога в Долине Гробниц. Жертвы будут приносить каждый день. Первой будет пленница благородных кровей – дочь царя Шурканы, которого убил Халазар. Ее держали в замке рабыней, но сейчас ей предстоит умереть.

– Нет! Этого нельзя допустить! – заявила Лорелин. – Когда она умрет, Киран?

– Сегодня на закате. У гробницы Зедекары.

– Значит, у нас еще есть время собрать отряд.

– Что-то мне это не нравится, – сказал Йомар. – Почему в Долине? Это слишком далеко от города. Почему не на арене, не в храме? Очень похоже на засаду. Нас ловят на приманку, выманивают.

– Йо, мы не можем дать этой девушке умереть, – возразил Дамион. Он вместе с Вакунгой тоже пришел в деревню на шум.

– Не ходи, – сказал шаман.

– Я нужен моим друзьям. И Халазар…

– Ты не понял. Халазар здесь ни при чем. Это колдун-дракон вас ловит – и тебя особенно. Если он тебя схватит, это может быть конец нам всем – в том числе дочери Утренней звезды.

Дамион опешил.

– Неужто я настолько важен?

– Важно все. Наводнение начинается с одной капли, песчаная буря – с одной песчинки. Вот таков и ты, Дамион, по крайней мере сейчас. Потому что сейчас все зависит от тебя. Пойди в этот набег, и ты выберешь неверную дорогу, – предупредил его старик. – Ты потеряешь путь. Ты должен остаться и учиться, а не скакать с оружием в руках, как все.

– Может, действительно следует оставить Дамиона, – предложила Лорелин. – Остальные могут идти.

– Послушай ее, – сказал Дамиону шаман. – Она и другие бойцы едут навстречу опасности, но для тебя там куда опаснее. Это будет конец многим чужим жизням.

Священник неохотно повиновался.

– Возьми мой меч, Лорелин. Адамантиновый клинок прочнее твоего. А я останусь.

«И ладно, – подумал Йомар. – Если он с ума сошел, то лучше ему быть здесь».

Воины готовили коней и оружие, а Дамион задумчиво смотрел на них.

– Вы там поосторожнее, ладно? – попросил он. – Если Йо прав и это западня…

– Не бойся, будем начеку, – заверила его Лорелин, пристегивая к бедру меч.

К набегам люди готовились каждый день, отрабатывая выпады и защиты на мечах, испытывая копья и луки. Когда солнце опустилось и ветер стих, бойцы оседлали коней и надели доспехи. Собравшиеся мохарские женщины проводили их пронзительными криками, как полагается провожать воинов на битву. Когда небольшой отряд пустился прочь по пустыне, Дамион озабоченно смотрел ему вслед.

– Удачи! – крикнул он.

И смотрел, пока люди не скрылись в темнеющей дали.

Быки, запряженные в телегу, были белые без единого пятнышка – цвет жертвы. В праздничные дни приносили в жертву ягнят, голубей, других белых животных, а в старые времена людей, приносимых в жертву на алтаре Валдура, облачали в белые одежды и сажали на белых коней. Марьяна это знала: еще живя в доме своего отца, она, любопытствуя об обычаях и нравах других народов, прочла много книг с рассказами путешественников. Так что, хотя никто не говорил ей о причине неожиданного путешествия, она отлично поняла, что это означает, когда ее одели в белое и возложили цветы на распущенные волосы. И упряжка белых быков с венками на рогах подтвердила страшное предположение.

Телега в сопровождении верховых стражников ехала медленно по широкому сухому руслу, иногда останавливаясь, когда колесо цеплялось за крупный камень или попадало в одну из многочисленных трещин, зияющих, как пересохшая пасть.

Вскоре русло стало глубже, потом открылось в широкую долину, ложе древней реки. Ее давно ушедшие воды вырезали в земле странные силуэты: высокие вертикальные формы, будто окаменевшие деревья или статуи на пьедестале. Но в красных стенах каньона были и другие формы, уже не природой сделанные: покатые фасады храмов, портики с колоннами, вырезанные прямо в камне, и украшенные крышки гробниц с фризами, живописующими славные деяния покоящихся в них царей. Пугающие колоссы, каменные великаны с головами шакалов или крокодилов, сторожили входы. Здесь в далекие дни хоронили усопших зимбурийских царей со всеми их домочадцами: женами, наложницами, рабами – всеми, кроме детей. В этой долине сотни людей под угрозой меча принимали яд и ложились в землю рядом с царственными саркофагами.

Заброшенное было здесь место, и сейчас особенно: огромные куски и без того высохшей земли были искорежены и обожжены огнем, и от немногих жестких пустынных кустов остались обгорелые палочки. А вокруг повсюду валялись обглоданные и обгоревшие кости животных: коров, коз, лошадей, даже массивные скелеты слонов – подношения неутолимому голоду твари, что устроила здесь свое обиталище. Маленькая процессия, идущая сейчас по высохшему руслу реки, знала об этом страшном существе. Лица у солдат посерели, а лошади закидывали головы и фыркали от вони жженой извести и падали, густо наполнявшей воздух. Одна вдруг вскинулась на дыбы, испуганное ржание отразилось эхом от стен ущелья. Всадник выругался – у него тоже нервы были на пределе. Быки заревели и заупрямились, но их ударами бича заставили идти вперед.

А молодая женщина, лежащая связанной в телеге, давно уже миновала страх и ушла в забытье, когда вся окружающая действительность кажется нереальной. Когда-то она была принцессой, изнеженной, избалованной, любимой овдовевшим отцом и четырьмя старшими братьями, и все они теперь мертвы, убиты солдатами Халазара. Перемена судьбы была столь быстрой и необратимой, что Марьяна через плен и последующее рабство прошла как в трансе. Предстоящее последнее испытание хотя бы обещало положить конец этим страданиям. Поэтому она поплакала только немного, когда поняла, что конец дороги уже близок, а с ним и конец ее жизни. Про себя она молилась, чтобы после смерти встретиться с родителями И братьями.

Но через какую ужасную дверь придется войти в рай!

Она попыталась представить себе другую сцену: притвориться перед самой собой, что идет по дороге, ведущей к родному дому, возвращаясь с приятной прогулки. Марьяна закрыла глаза, стараясь представить себе вместо тряской телеги открытую царскую карету отца. Ей даже послышались тонкие колокольчики на упряжи яков, упорно и ровно везущих карету вверх. И еще много этих бородатых быков пасется высоко в горах на альпийских лугах, потому что як для шурканца – то же, что лама для маракита, северный олень для риаланца: источник молока, мяса и шкур, подъяремный скот и выкуп за невесту, самая древняя в мире валюта. У ее отца, поскольку он был царем, стада исчислялись тысячами. А дальше еще – дикие горные долины, где пасутся стада диких мастодонтов и шерстистых носорогов, но здешние закрытые от ветра склоны давно уже превращены в террасы, и выращивают на них растения с незапамятных времен. А над ними – древние развалины, вырезанные в скальной толще гор, – пещерные города, построенные исчезнувшими элеями. Марьяна будто видела их перед собой и видела дворец в горах с мощными стенами и сторожевыми башнями, и доброе, ласковое лицо отца, и братьев с веселыми дразнящими глазами. Наверное, она действительно близка к своему концу, раз так ясно видит их…