Текст книги "Просто Давид"

Автор книги: Элинор Портер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Глава XI
Джек и Джилл

Давида тянуло еще раз навестить Госпожу Роз, но что-то его удерживало. Мальчик постоянно вспоминал о ней, и сад живо стоял у него перед глазами, хотя Давид покинул его в тихий сумеречный час, когда дама мрачно созерцала погруженный в тени пруд. Он не мог забыть, что в ее жизни не было солнечных часов, чтобы их посчитать, – она сама так сказала. Он не понимал, как такое возможно, и, думая об этом, чувствовал смутную тоску и беспокойство.

Может, это беспокойство и побуждало Давида еще тщательнее исследовать городок и отправляло его на новые улицы в поисках интересного и необычного. Как-то раз крики и смех привлекли его на площадку за церковью, где играли какие-то мальчики.

Давид по-прежнему очень мало знал о мальчиках. В горном домике у него не было товарищей по играм, а когда он ходил с отцом за покупками в деревушку, мальчики попадались редко. Да, был паренек, который часто приносил в хижину яйца и молоко, но он очень смущался, почти ничего не говорил, и, казалось, всегда был напуган и хотел уйти – словно ему велели не задерживаться. А в последнее время, с тех пор как Давид поселился на ферме Холли, общение с мальчиками приносило еще меньше удовлетворения. Все они, за исключением слепого Джо, ясно давали понять, что не видят толку в ровеснике, который не нашел занятия лучше, чем бродить по лесам и улицам со скрипкой под мышкой.

Однако сегодня что-то переменилось. Может, мальчики уже привыкли к Давиду или решили, что забавно будет утолить любопытство, несмотря на возможные последствия. Так или иначе, они приветствовали Давида воплями радости.

– Ну и ну, парни, глядите! Это ж тот, со скрипочкой! – закричал один, и остальные присоединились к его громкому «ура!».

Давид пришел в восторг – он вновь оказался кому-то нужен, и это было так приятно! Сказать по правде, его весьма ранило подчеркнутое пренебрежение со стороны ровесников.

– Как… как вы поживаете? – спросил он, смущаясь, но продолжая широко улыбаться.

Мальчики бросились к нему с радостными криками. Некоторые из них держали в руках короткие палки, а у одного была старая жестянка из-под соленых помидоров с привязанной к ней леской. Самый высокий мальчик что-то прятал под курткой.

– Как поживаете! – передразнили они. – Как ты поживаешь, мальчик со скрипочкой?

– Я Давид – меня зовут Давид, – любезно напомнил он с улыбкой.

– Давид! Давид! Его зовут Давид, – пропели мальчики, словно хор в комической опере.

Давид расхохотался.

– О, спойте еще раз, спойте же! – крикнул он радостно. – Это было здорово!

Мальчики вытаращились на Давида, а потом презрительно фыркнули и обменялись насмешливыми взглядами – видно, маленький бродяжка и неженка даже не мог понять, что над ним издеваются!

– Давид! Давид! Его зовут Давид! – вновь проблеяли они ему в лицо. – Давай, настрой скрипочку. Мы хотим сплясать.

– Сыграть вам? Конечно, я сыграю, – обрадовался Давид, поднимая скрипку и проверяя струну.

– Подожди-ка, – остановил его самый высокий. – Прима-балерина еще не подготовилась. – Мальчик осторожно вытащил из-под куртки сопротивляющегося котенка с дырявым мешком на голове, обвязанным вокруг шеи.

– Так! Давай, клади ее посередине, – осклабился мальчик с консервной банкой. – Держи, а я пока «шлейф» привяжу, – закончил он, пытаясь ухватить верткий пушистый хвост напуганной кошечки.

Давид уже начал играть, но тут же прервался на неблагозвучной ноте.

– Что вы делаете? Что случилось с этой кошкой? – потребовал он ответа.

– «Случилось»! – сказал глумливый голос. – Уж точно, ничего с ней не случилось. Она теперь прима-балерина, во как!

– Что это значит? – закричал Давид. В этот момент леска впилась в перевязанный хвостик, и котенок завопил от боли. – Посмотрите! Ей же больно!

Ответом ему был гогот и глумливые словечки. Потом высокий мальчик осторожно опустил на землю кошечку с мешком на голове и банкой, привязанной к хвосту.

– Готово! Давай, играй! – приказал он, – а она будет танцевать.

Давид сверкнул глазами.

– Я не буду играть… для этого.

Мальчики внезапно перестали смеяться.

– А? Что? – если бы это сказал сам котенок, вряд ли они изумились бы сильнее.

– Я говорю, что не буду играть, пока вы не отпустите кошку.

– Ой-ой, да что ты говоришь! Слышите, а? – усмехнулся глумливый голос. – А что, если мы скажем, что не отпустим ее?

– Тогда я вас заставлю, – пообещал Давид, разгоряченный от чего-то нового, которое, казалось, родилось в нем уже созревшим.

– Мяу! – сказал самый высокий, выпуская пленного котенка.

Освобожденная кошечка судорожно попятилась. Банка, привязанная к лапам, стала биться об землю, грохотать и дребезжать, пока испуганное существо, обезумевшее от ужаса, не превратилось в вихрь воплощенного страдания.

Мальчики собрались в круг и, восторженно вопя, удерживали кошечку в его границах, продолжая безжалостно издеваться над Давидом.

– Ага! Попробуй, останови нас! Что, не можешь? – насмехались они.

Давид на миг застыл, не сводя глаз с мальчишек. В следующую секунду он развернулся и побежал. Улюлюканье превратилось в хор триумфальных криков – но ненадолго. Давид всего лишь торопился положить скрипку на поленницу. Потом он бегом вернулся, и, не успел самый высокий мальчик перевести дыхание, как был поражен сильнейшим ударом в челюсть.

У церкви рыжеволосая девочка с красными от слез глазами быстро перелезла через забор, за которым она давно уже пряталась, плача и ломая руки.

– Его убьют, убьют! – стонала она. – И все из-за меня, ведь это моя киска… моя киска! – рыдала девочка, пытаясь разглядеть кошачьего защитника в массе мельтешащих рук и ног.

Кошечка, оставленная мальчиками без внимания, продолжала пятиться и крутиться в разрушительном вихре, но очень скоро девочка обнаружила ее. Захлебываясь криком, хозяйка бросилась к котенку, сняла мешок и отвязала мучительную леску. Затем, сев на землю на безопасном расстоянии, принялась успокаивать пульсирующий комочек серого меха, испуганными глазами наблюдая за дракой.

И что это была за драка! Конечно, ее исход не вызывал сомнений: шестеро бились с одним, но в то же время этот один преподнес противникам самый большой в их жизни сюрприз. Им стали точные удары и искусные уловки, из-за которых собственная сила и вес противников обрушивались на них самым непостижимым образом. Конечно, одиночке приходилось хуже всех, но девочка, торопливо убежавшая на улицу, привела с собой высокого гладковыбритого молодого человека, которого позвала издалека, назвав Джеком.

Джек моментально прекратил драку. Энергичными рывками и толчками он распутал извивающуюся массу, отрывая от нее мальчишек одного за другим – и каждый, увидев выражение его лица, торопливо ускользал прочь, словно радуясь, что удалось так легко отделаться. Наконец на земле остался один Давид. Но когда он показался на свет, девочка вновь залилась слезами.

– О Джек, его убили, я знаю! – выла она. – А он был такой хороший… и миленький. А теперь – только посмотри. Это ужас!

Давида не убили, но вид его действительно был ужасен. Рубашка порвалась, галстук потерялся, а лицо и руки были покрыты грязью и кровью. Над одним глазом зрела уродливая шишка, а под вторым был синяк. Немного оторопело он принял руку, протянутую мужчиной, поднялся и осмотрелся. Девочку, стоявшую позади, он не видел.

– Где кошка? – беспокойно спросил он.

И тут случилось непредвиденное. С громким всхлипом девочка бросилась ему на шею, не выпуская кошки из рук.

– Здесь, здесь! – сказала она, задыхаясь. – И ты ее спас, мою Джульетту! И я буду всегда, всегда любить тебя за это!

– Ну-ну, Джилл, – поторопился вмешаться мужчина. – Думаю, сначала стоит выразить благодарность, узнав, не можем ли мы как-то помочь нашему юному воину. – И он принялся вытирать с лица мальчика грязь своим носовым платком.

– Может, мы возьмем его домой, Джек, и отмоем, пока другие не увидели? – предложила девочка.

Мальчик тут же обернулся.

– Ты назвала его Джеком?

– Да.

– А он зовет тебя Джилл?

– Да.

– Настоящие «Джек и Джилл», которые «идут на горку»[1]1
  «Джек и Джилл» – английская детская считалка:
Идут на горку Джек и Джилл,В руках несут ведерки,Но Джек упал и лоб разбил,И Джилл скатилась с горки.  (Пер. С. Маршака).


[Закрыть]?

Новые знакомые Давида рассмеялись, но девочка, покачав головой, ответила:

– На самом деле нет, хотя мы правда ходим на горку – каждый день. Но это не настоящие имена. Мы прозвали так друг друга ради смеха. А ты придумываешь прозвища ради смеха?

Давид засиял, несмотря на грязь, синяк и шишку.

– О, вы правда так делаете? – выдохнул он. – Послушайте, теперь я уверен, что мне хочется для вас сыграть. Вы поймете!

– О да, он еще и играет, – объяснила девочка, порывисто обернувшись к мужчине. – На скрипочке, прямо как ты.

Не успела она закончить предложение, как Давид уже поторопился за скрипкой, немного пошатываясь на ходу. Когда он вернулся, мужчина посмотрел на него и обеспокоенно нахмурился.

– Думаю, мальчик, тебе стоит пойти к нам домой, – сказал он. – Это недалеко – за пастбищем на холме и за огородами. Мы о тебе позаботимся. С этой шишкой над глазом надо разобраться.

– Спасибо, – просиял Давид, – я бы хотел пойти с вами и… я так рад, что вы меня приглашаете! – он говорил с мужчиной, но смотрел на рыжую девочку, которая все еще держала на руках серого котенка.

Глава XII
Непонятные ответы

«Джек и Джилл» оказались братом и сестрой. Они жили в крошечном домике на пригорке напротив «Солнечного холма», за ручьем. Больше Давиду почти ничего не рассказали, пока не уделили его шишкам, синякам и грязи самое пристальное внимание. И еще ему пришлось ответить на несколько вопросов.

– А теперь, если не возражаешь, – с улыбкой начал мужчина, когда убедился, что мальчик больше не нуждается в его заботах, – не расскажешь ли, кто ты такой и за что удостоился стольких ударов и тычков от шестерых мальчишек?

– Я Давид, и я хотел освободить кошку, – просто ответил мальчик.

– Да, четко и как минимум по сути дела, – засмеялся мужчина. – Однако, судя по всему, тебе к такому не привыкать. Но все же, Давид, этих мальчиков было шестеро, и кое-кто был побольше тебя.

– Да, сэр.

– И они были такие злые и жестокие – вступила девочка мелодичным голосом.

Поколебавшись, мужчина осторожно спросил:

– И могу ли я спросить, где ты… мм… научился так драться?

– Я боксировал с папой. Он говорил, что прежде всего надо быть здоровым и сильным. А еще он немного учил меня джиу-джитсу, но, боюсь, вышло не очень с таким числом противников.

– Вынужден с тобой согласиться, – мрачно признал мужчина. – Но ты их немало удивил, я гарантирую, – продолжал он, глядя на виновницу происшествия, свернувшуюся в довольный серый клубок на подоконнике. – Однако я все еще не знаю, кто ты. Кто твой отец? Где он живет?

Давид покачал головой. Как всегда, когда упоминался отец, лицо его стало задумчивым, а глаза – мечтательными.

– Здесь его нет, – тихо сказал мальчик. – Он ждет в далекой стране, когда я приду и расскажу ему, какой прекрасный мир я нашел здесь.

– А? Что? – спросил, запнувшись, мужчина, не зная, можно ли верить собственным ушам и глазам. Этот мальчик, который дрался как демон и говорил как святой и который, даже будучи весь в побоях и синяках, лепетал о найденном «прекрасном мире», приводил его в крайнее замешательство.

– Как, Джек, разве ты не знаешь? – с жаром прошептала девочка. – Это мальчик, которого взял к себе мистер Холли.

И добавила еще тише:

– Это маленький бродяжка. Его отец умер в амбаре.

– О, – сказал мужчина, и лицо его прояснилось, а в глазах появился проблеск сочувствия. – Так ты мальчик с фермы Холли, да?

– Да, сэр.

– И он везде играет на скрипочке, – восхищенно добавила девочка. – Если бы ты не сидел больной взаперти, ты бы его и сам услышал. Он везде играет – везде, где ходит.

– Правда? – вежливо осведомился Джек, вздрогнув при мысли о звуках, которые, должно быть, издает скрипка в руках такого вот мальчика (Джек и сам немного играл – достаточно, чтобы чуть-чуть разбираться в скрипичной музыке и любить ее еще больше). – Хм, хорошо, а что еще ты делаешь?

– Ничего, только гуляю и читаю.

– Ничего! Такой большой мальчик, да на ферме Симеона Холли? – по интонации Джека было понятно, что он был хорошо знаком с Симеоном Холли, его методами и убеждениями.

Давид счастливо рассмеялся.

– Конечно, на самом деле я много чего делаю, только больше это не учитываю. «Horas non numero nisi serenas», понимаете, – с довольным видом процитировал он, улыбаясь изумленному молодому человеку.

– Джек, что это было – что он сказал? – прошептала девочка. – Похоже на иностранный язык. Он иностранец?

– Ты поставила меня в тупик, Джилл, – отреагировал мужчина, состроив смешную гримасу. – Кто он такой, одним небесам ведомо – мне нет. А сказал он фразу на латыни – вот это я знаю. Однако, – с иронией обратился он к мальчику, – конечно, ты знаешь, как это переводится.

– О да. «Безоблачные лишь часы считаю я» – мне это понравилось. Так написано на солнечных часах и, знаете, я тоже буду как солнечные часы и перестану учитывать время, которое я провожу не так, как мне нравится. Например, когда я дергаю сорняки, мотыжу картошку, собираю камни и все такое. Понимаете?

Сначала мужчина непонимающе смотрел на Давида, а потом расхохотался.

– Вот так так! – пробормотал он. – Вот так так! – и снова рассмеялся. А потом спросил: – Папа тебя и этому научил?

– О нет – хотя да, он научил меня латыни и, конечно, я смог это прочитать, когда увидел. Но слова были написаны на солнечных часах там, где живет моя Госпожа Роз.

– Твоя… Госпожа Роз? Кто же это?

– Как, вы не знаете? Вы живете напротив ее дома, – воскликнул Давид, указывая на башни «Солнечного холма», возвышающиеся над деревьями. – Вон там она живет. Теперь я знаю эти башни и ищу их взглядом, где бы ни был. Я их очень люблю, и когда смотрю на них, снова вижу розы повсюду – и ее.

– Ты говоришь о мисс Холбрук?

От добродушных интонаций не осталось и следа. Голос Джека так переменился, что Давид удивленно поднял голову.

– Да, она так сказала, – сказал он, удивляясь смутной перемене в лице мужчины.

Последовала короткая пауза, и мужчина поднялся на ноги.

– Как твоя голова? Болит? – быстро спросил он.

– Не очень. Думаю, я… пойду, – в некотором смущении ответил Давид, протягивая руку за скрипкой и неосознанно отражая своим поведением внезапную перемену в атмосфере.

Тогда заговорила девочка. Она забросала Давида словами благодарности, указывая на довольного котенка на подоконнике. Да, на этот раз она не сказала, что будет любить, любить, любить его всегда, но благодарно улыбалась и горячо звала приходить в гости как можно чаще.

Давид откланялся, и еще долго махал рукой и оборачивался, и обещал прийти снова. Только спустившись до подножия холма, он осознал, что под конец мужчина по прозвищу Джек почти ничего не говорил. Мальчик вспомнил, как тот стоял у столба на веранде и мрачно смотрел на башни «Солнечного холма» над вершинами деревьев, сияющие красным и золотым в последних лучах заходящего солнца.

На ферме Холли Давиду пришлось провести очень неприятные полчаса, объясняя, почему порвалась рубашка и откуда на лице синяки. Фермер Холли не одобрял драк и очень строго выразил это свое убеждение. Даже миссис Холли, которая обычно была так добра к Давиду, дала понять, что он покрыл себя позором. Однако с его ранами она обращалась очень осторожно.

Все же Давид осмелился задать вопрос, прежде чем подняться наверх и лечь в кровать:

– Миссис Холли, а кто эти люди, Джек и Джилл, которые были так добры ко мне сегодня?

– Это Джон Гернси и его сестра Джулия, но весь город знает их как Джека и Джилл, как они сами себя давно называют.

– И они живут совсем одни в маленьком доме?

– Да, разве что вдова Гласпел приходит несколько раз в неделю – готовить и убираться. Не больно-то они счастливы, Давид, и я рада, что ты спас котенка этой девочки. Но ты не должен драться! От драки добра не жди!

– Я дрался, чтобы спасти кошку.

– Да-да, я знаю, но… – она не завершила фразы, и Давид сразу воспользовался паузой, чтобы задать следующий вопрос.

– Почему они не больно-то счастливы, миссис Холли?

– Ох, нет, Давид, это долгая история, и ты не поймешь, даже если я расскажу. Просто они совсем одни во всем мире, и Джек Гернси болен. Ему, должно быть, теперь тридцать, и не так давно он подавал большие надежды – изучал право или вроде того в городе. Потом умерли его родители, а позже он сам потерял здоровье. Что-то случилось с легкими, и доктора отослали Джека сюда, жить на свежем воздухе. Говорят, он даже спит на улице. Так или иначе, он здесь, и за сестрой присматривает, но, конечно, с его-то надеждами и амбициями… Но хватит, Давид, конечно, ты не поймешь!

– О нет, я понимаю, – выдохнул Давид, задумчиво глядя в угол, лежащий в тени. – Он нашел в большом мире свою работу, а потом пришлось остановиться – и он не смог ее сделать. Бедный мистер Джек!

Глава XIII
Сюрприз для мистера Джека

Жизнь на ферме Холли переменилась. Появление Давида внесло в нее новые элементы, грозившие сложностями. Дело было не в лишнем рте – об этом Симеон Холли больше не беспокоился. Урожай обещал быть хорошим, и в банке уже скопилась нужная сумма, которая покроет долговую расписку в срок, до конца августа. Сложности, связанные с Давидом, имели совсем другую природу.

Для Симеона Холли мальчик был загадкой, которую требовалось решительно разгадать. Для Элен Холли он был неизменным напоминанием о другом мальчике из давних времен, и в таком качестве она любила Давида и учила его, стараясь превратить в подобие того, кем стал бы этот другой. Для Перри Ларсона Давид был игрой, доставлявшей веселые минуты, – «вроде путаной доски для шахмат – околесица и дельные вещи в одну кучу».

На ферме Холли не могли понять мальчика, который отказывался от ужина, чтобы посмотреть на закат, или предпочитал книгу игрушечному пистолету, как это выяснил Перри Ларсон в день Четвертого июля; который как девочка собирал цветы, чтобы украсить ими стол, но без колебания бил первым в схватке с шестерыми противниками; который не ходил рыбачить, потому что рыбам это бы не понравилось, и не признавал охоту за любыми живыми существами; который впал в транс на целый час при виде «миллионов чудесных полосатых жучков» на поле с молодой картошкой и наотрез отказался опрыскать этих «чудесных жучков» парижской зеленью. Все это сбивало с толку, если не сказать больше.

Но Давид работал, работал хорошо, и в большинстве случаев с готовностью слушался других. Кроме того, мальчик узнавал много полезного и интересного; но не только он делал странные открытия в эти июльские дни. Холли тоже узнавали много нового. Им открылось, что розовый цвет восхода и золотой цвет заката достойны внимания и что грозовые тучи, сгущающиеся на западе, означают не просто сильный дождь. Кроме того, они узнали, что зелень на вершине холма и на далеких лугах – не просто трава, а пурпурная дымка вдоль горизонта – не только горы, лежащие между ними и соседним штатом. Они начали смотреть на мир глазами Давида.

И были еще долгие сумерки и вечера, когда Давид уносился на крыльях своей скрипки в горный дом, оставляя позади мужчину с женщиной, которым казалось, что они слушают голос кудрявого розовощекого паренька, что когда-то устраивался у них на руках на закате дня. И здесь Холли узнавали новое, но этот урок скрывался глубоко в их сердцах.

Вскоре после первого визита к Гернси Давид вновь отправился в «дом, который построил Джек», как называли его сами хозяева. (На самом деле дом построил отец Джека. Однако Джек и Джилл не всегда придавали значение реальному положению вещей). День был не самый приятный. В воздухе висела легкая дымка, и Давид оставил скрипку дома.

– Я пришел… узнать, как здоровье кошки… Джульетты, – начал он, немного смущаясь. – Решил, что лучше навестить вас, чем читать, – объяснил он Джилл, стоя в дверном проеме.

– Здорово! Я так рада! Я надеялась, что ты придешь, – приветствовала его девочка. – Входи же и посмотри, как поживает Джульетта, – добавила Джилл торопливо, в последний момент вспомнив, что брату не слишком понравилось ее нескрываемое восхищение этим странным мальчиком.

Джульетта, пробужденная от дремы, сначала была склонна отказать посетителю во внимании. Однако через пять минут она уже мурлыкала у него на коленях.

Завоевав внимание котенка, Давид с некоторым беспокойством огляделся. Он начал задаваться вопросом, зачем вообще пришел, и жалеть, что не отправился вместо этого к Джо Гласпелу. Ему хотелось, чтобы Джилл не рассматривала его так, сидя рядом, но говорила бы – все равно что. Но Джилл, очевидно, онемев от смущения, нервно завязывала угол фартука в узелок. Давид пытался вспомнить, о чем говорил несколько дней назад, и спрашивал себя, что же ему так понравилось. Он мечтал, чтобы тишина прервалась – как угодно, и вдруг из комнаты в глубине дома полились звуки скрипки.

Давид поднял голову.

– Это Джек, – застенчиво произнесла девочка, которая мечтала о том же. – Он играет на скрипке, прямо как ты.

– Правда? – просиял Давид. – Но… – он остановился, прислушался и тут же нахмурился.

Вновь и вновь скрипка играла одну и ту же фразу – и вариации в ней говорили о нерешительности пальцев и управлявшего ими разума. Последовательность нот повторялась с досадным постоянством и еще более досадными различиями. И тогда Давид вскочил, довольно бесцеремонно опустив Джульетту на пол – к вящему неудовольствию избалованной юной аристократки.

– А где же он? Я бы ему показал, – вскричал мальчик и, уловив командные нотки в его голосе, Джилл невольно поднялась и открыла дверь в берлогу Джека.

– О, пожалуйста, мистер Джек, – заторопился Давид, входя в комнату. – Разве вы не видите? У вас выходит неправильно. Если б вы только разрешили мне показать, мы бы сразу все исправили!

Мужчина со скрипкой уставился на мальчика и опустил смычок. Лицо его медленно заливал румянец. Фраза была особенно трудной, и не давалось скрипачу, но от этого вторжение мальчика не показалось ему более уместным.

– Ну да, конечно, исправили бы, – немного резко ответил он. – Не утруждайся, мальчик, умоляю.

– Но это нисколечко не трудно, – с жаром взмолился Давид, полностью игнорируя сарказм в словах собеседника. – Я хочу это сделать.

Несмотря на раздражение, мужчина хохотнул.

– Ну, Давид, я тебе верю. И гарантирую, что ты беспечно набросишься на концерт Брамса, как на шестерых хулиганов с кошкой в тот раз – и так же будешь надеяться на победу!

– Но это правда легко, если знать, как, – засмеялся мальчик. – Смотрите!

К своему удивлению, мужчина обнаружил, что передает скрипку и смычок в нетерпеливые тонкие руки. Секунду спустя он отпрянул в изумлении. Заковыристые ноты упали со смычка Давида – ясные, четкие, но все же связанные друг с другом, словно круглые жемчужины на нитке.

– Видите, – вновь улыбнулся мальчик и опять сыграл фразу, на этот раз медленнее и с явным упором на трудную часть. Затем, словно охваченный непреодолимым порывом, он набросился на следующую фразу и технически безупречно сыграл струящуюся каденцию, завершавшую фрагмент.

– Ну и ну! – изумленно выдохнул мужчина, принимая протянутую скрипку. И сразу с жаром спросил:

– Ради всего святого, кто ты такой, мальчик?

Лицо Давида сморщилось от горестного удивления.

– Ну как же, я Давид. Разве вы не помните? Я был здесь на днях.

– Да, да, конечно, но кто научил тебя так играть?

– Папа.

– Папа! – повторил мужчина, изобразив комическое отчаяние. – Сначала латынь, потом джиу-джитсу, а теперь еще и скрипка! Мальчик, кем же был твой отец?

Давид поднял голову и чуть-чуть нахмурился. Его так часто, причем без всякого сочувствия, расспрашивали об отце, что это стало вызывать у него отторжение.

– Он был папа – просто папа, и я очень-очень его любил.

– Но как его звали?

– Я не знаю. Кажется, у нас не было фамилии, как… как у вас здесь. В любом случае, даже если она и есть, я ее не знаю.

– Но, Давид, – теперь мужчина говорил очень мягко и осторожно. Он знаком пригласил мальчика присесть на низкое сиденье рядом. Девочка тоже оказалась поблизости. В ее глазах светился интерес.

– Нет, Давид, у него должна была быть фамилия. Ты никогда не слышал, чтобы его как-то называли? Подумай хорошо.

– Нет, – Давид сказал одно-единственное слово и отвел взгляд.

В первый раз с тех пор, как он пришел в долину, он подумал, что отец, возможно, хотел скрыть их фамилию. Однажды мальчик-молочник спросил, как называть отца, а тот рассмеялся и ответил: «Думаю, придется величать меня «стариком с горы», как говорят в деревне». Насколько помнил Давид, отец больше никогда не говорил о своем имени. Раньше мальчик не придавал этому значения, но поскольку здесь, внизу, фамилия была такой важной, он задался вопросом, не хотел ли отец сохранить ее в тайне. Если так, то Давид был даже рад не знать ее, ведь это позволяло не отвечать любопытным людям, которые задавали очень много вопросов. И еще Давид был рад, что люди не смогли прочесть имя отца в конце второй записки в самое первое утро.

– Но, Давид, подумай. Разве никто не называл отца по фамилии там, где вы жили?

Давид покачал головой.

– Я уже говорил вам. Мы были совсем одни – в домике высоко на горе.

– А… твоя мама? – и вновь Давид покачал головой.

– Она мама-ангел, а мамы-ангелы не живут в домах, знаете.

Последовала короткая пауза. Затем мужчина тихо спросил:

– А ты всегда там жил?

– Папа говорил, шесть лет.

– А до этого?

– Я не помню.

В голосе мальчика послышались нотки сдержанной боли, которые не ускользнули от мужчины.

– Должно быть, твой отец был прекрасным человеком! – воскликнул он.

Мальчик обернулся. Глаза его светились от глубокого чувства.

– Да, он был совершенством! Но здесь, внизу, люди об этом не знают, и, кажется, им все равно, – сказал он, задыхаясь.

– Ох, они просто не понимают, – успокоил его мужчина. – А скажи-ка – ты, должно быть, долго учился, чтобы так играть?

– Да, но мне это нравилось.

– А чем еще ты занимался? И как оказался здесь, внизу?

И вновь Давид рассказал свою историю – в этот раз, возможно, подробнее, чем когда-либо, поскольку рассказ предназначался для ушей сочувствующего слушателя.

– Но сейчас, – закончил он задумчиво, – все стало совсем другим, и я один здесь, внизу. Папа ушел, как вы знаете, в далекую страну, и не может вернуться оттуда.

– Кто тебе это сказал?

– Сам папа. Он написал мне.

– Написал тебе! – воскликнул мужчина, резко выпрямившись.

– Да. Письмо было у него в кармане, знаете. Они… нашли его, – голос Давида звучал очень тихо и неуверенно.

– Давид, а можно мне посмотреть… это письмо?

Мальчик заколебался, а потом медленно вытащил письмо из кармана.

– Да, мистер Джек. Вам я покажу.

Осторожно и благоговейно, но при этом весьма нетерпеливо мужчина взял записку и внимательно прочел ее, надеясь найти в ней имя, которое поможет разрешить загадку. Вздохнув, он вернул ее мальчику. Глаза его увлажнились.

– Спасибо, Давид. Это прекрасное письмо, – сказал он тихо. – И я верю, что однажды ты это сделаешь. Ты придешь к нему со скрипкой наготове и проведешь смычком по струнам, чтобы рассказать, какой прекрасный мир ты здесь открыл.

– Да, сэр, – просто сказал Давид. И вдруг просиял:

– А теперь я всегда нахожу мир прекрасным, потому что не считаю часы, которые мне не нравятся.

– Ты не хочешь этого делать? О, я помню, – отозвался мистер Джек, и лицо его быстро переменилось.

– Да, как солнечные часы там, где живет моя Госпожа Роз.

– Джек, что такое солнечные часы? – с любопытством вмешалась Джилл.

Джек повернулся к ней, словно ощутив облегчение.

– Привет, девчоночка, ты здесь? И ни слова не сказала? Спроси у Давида. Он расскажет, что такое солнечные часы. Знаете, идите-ка вы на веранду. Мне надо… немного поработать. Да и солнце вышло, видите? Вон оно, за деревьями. Вышло только, чтобы сказать «спокойной ночи». Бегите, живо! – и он игриво выпроводил их из комнаты.

Оставшись в одиночестве, он сел за стол. Работа лежала перед ним, но Джек не брался за нее. Он сидел неподвижно и смотрел на золотые вершины башен «Солнечного холма» – до самых сумерек, когда башни стали серо-белыми. Затем взял карандаш и принялся яростно писать. Но когда Давид сошел с веранды, Джек подошел к окну и весело окликнул гостя:

– Запомни, мальчик, если мне вновь станет досаждать какая-нибудь нота, я пошлю за тобой.

– Он и так придет. Я пригласила, – заявила Джилл.

И Давид с радостным смехом ответил:

– Приду, конечно!