Текст книги "За стеной фильтров. Что Интернет скрывает от вас?"

Автор книги: Эли Паризер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Что могут компании

Вполне понятно, что стремительно взлетающие на вершину гуглы и фейсбуки нашего мира не успевают осознать свою ответственность. Но крайне важно, чтобы они в самом скором времени поняли, какова их ответственность перед обществом. Уже недостаточно заявлять, что персонализированный Интернет – лишь производная от работы механизмов, обеспечивающих релевантность.

Для начала компании могут сделать свои системы фильтрации более прозрачными для публики, чтобы можно было обсуждать, как они исполняют свои общественные обязательства.

Как говорит Ларри Лессиг, «политическая реакция возможна лишь тогда, когда регулирование прозрачно»[436]436
  Lawrence Lessig Code, 2d ed., p. 260, http://books.google.com/books?id=lmXIMZiU8yQC&pg=PA260&lpg=PA260&dq=lessig+political+response+transparent+code&source=bl&ots=wR0WRuJ61u&sig=iSIiM0pnEaf-o5VPvtGcgXXEeL8&hl=en&ei=lbI0TfykGsH38Ab7tDJCA8csa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=18cved=0CBcQ6AEwAA#v=onepage&q&f=false.


[Закрыть]. И тот факт, что компании, чья официальная идеология вращается вокруг открытости и прозрачности, сами настолько непрозрачны, – вовсе не случайность.

Facebook, Google и другие игроки рынка фильтрации утверждают, что публикация любой информации об алгоритмах – это раскрытие их бизнес-секретов. Но эта линия обороны куда менее убедительна, чем кажется на первый взгляд. Главное преимущество обеих компаний – необычайно большое число людей, доверяющих им и пользующихся их услугами (помните, как это привязывает потребителя к поставщику?). Как пишет Дэнни Салливан в своем блоге Search Engine Land, поисковик Microsoft Bing выдает «весьма конкурентоспособные» результаты, однако число его пользователей крошечно по сравнению с аудиторией конкурента. Google остается впереди не благодаря своим формулам, а благодаря числу людей, пользующихся им каждый день. PageRank и другие важные элементы этой поисковой системы «на самом деле относятся к наименее тщательно хранимым секретам в мире», – говорит сотрудник Google Амит Сингал[437]437
  Amit Singhal. Is Google a Monopolist? A Debate. Opinion Journal, Wall Street Journal, Sept. 17, 2010, http://online.wsj.com/article/SB10001424052748703466704575489582364177978.html?mod=googlenews_wsj#U3012719359440EB.


[Закрыть].

Представители Google также утверждали, что им нужно держать свой алгоритм в строгом секрете, поскольку если он станет известен, то его проще будет перехитрить. Однако открытые системы сложнее одурачить, чем закрытые, именно потому, что в их случае в устранении лазеек заинтересованы все. Скажем, операционная система Linux, чей код открыт, более безопасна и лучше сопротивляется проникновению хакеров, чем системы с закрытым кодом вроде Microsoft Windows или Apple OS X.

Не так уж важно, становятся ли программные продукты более надежными и эффективными от хранения их алгоритмов в секрете или нет. Важнее то, что эта секретность защищает компании от ответственности за принимаемые решения, поскольку в этом случае в суть их деятельности трудно проникнуть извне. Но даже если полная прозрачность невозможна, все же компании должны пролить свет на свои подходы к фильтрации и сортировке.

Google, Facebook и другие гиганты мира новых медиа могут найти источник вдохновения в институте газетных омбудсменов, который стал важной темой для обсуждения в середине 60-х.

Филип Фойзи, топ-менеджер Washington Post, озвучил одно из самых ярких обоснований этой практики. «Недостаточно говорить, – писал он, – что наша газета каждое утро играет роль нашего собственного кредо, что в конечном счете мы сами себе омбудсмены. Практика доказала, что это не так и в принципе невозможно. Но даже если бы это и было возможно, то мы не смогли бы никого в этом убедить. Если мы просим читателя поверить, что способны честно и объективно относиться к самим себе, мы слишком многого от него ждем»[438]438
  Philip Foisie's memos to the management of the Washington Post. November 10, 1969, http://newsombudsmen.org/articles/origins/article-l-mcgee.


[Закрыть]. Редакция газеты сочла его аргументы убедительными и в 1970 году назначила первого омбудсмена.

«Мы знаем, что медиа представляет собой великую дихотомию», – говорил Артур Науман, много лет работавший омбудсменом газеты Sacramento Bee, в своей речи в 1994 году. С одной стороны, СМИ должны быть успешным бизнесом, приносящим прибыль. «Но с другой стороны, речь идет о доверии общества, о своего рода общественных коммуникациях. Медиа – это институт, наделенный колоссальной властью над обществом, которая позволяет влиять на мысли и действия, освещая новости тем или иным образом. Эта власть может нанести ущерб обществу, а может пойти ему во благо»[439]439
  Arthur Nauman. News Ombudsmanship: Its Theory and Rationale. Press Regulation: How Far Has it Come? Symposium, Seoul, Korea, June 1994.


[Закрыть]. Было бы прекрасно, если бы представители новых медиа следовали этим принципам. Для начала – назначили независимых омбудсменов и дали больше информации о том, как работают их мощные алгоритмы фильтрации.

Прозрачность – это не только доступность нутра системы для общественности. Как демонстрирует противопоставление Twitter и Facebook, она также подразумевает, что отдельные пользователи интуитивно понимают, как работает система. Это необходимо, чтобы люди могли контролировать эти инструменты и пользоваться ими – а не чтобы инструменты контролировали нас и пользовались нами.

Прежде всего, мы должны лучше себе представлять, какими нас видят эти сайты. Google утверждает, что это позволяет «панель инструментов», где можно отслеживать все подобные данные и управлять ими. На деле она весьма запутанна и многослойна, и среднему пользователю практически невозможно разобраться в ней и пользоваться ею. Facebook, Amazon и другие компании не дают пользователям из США скачать полный комплект персональных данных, которыми эти компании пользуются, а в Европе законы требуют именно этого. Вполне резонно ожидать, что информация, которую мы передаем компаниям, будет нам доступна, и большинство американцев, по данным Калифорнийского университета в Беркли, разделяют это ожидание[440]440
  Jeffrey Rosen. The Web Means the End of Forgetting. New York Times Magazine, July 21, 2010, www.nytimes.com/2010/07/25/magazine/25privacyt2.html?_r=18cpagewanted=all.


[Закрыть]. У нас должна быть возможность заявить: «Вы ошибаетесь. Может, я и был когда-то серфером, фанатом комиксов или демократов, но сейчас – уже нет».

Одного знания, какую именно информацию о нас хранят компании, недостаточно. Они также должны гораздо четче объяснить нам, как они ее используют: какая часть ее персонализирована, до какой степени и на каких основаниях. Посетитель персонализированного сайта новостей должен иметь возможность посмотреть, сколько людей видят разные статьи – возможно, даже увидеть цветную карту, показывающую области общего и особенного. Естественно, это предполагает признание того, что персонализации в принципе существует, – а в ряде случаев у компаний есть серьезные основания не признавать этого. Однако их резоны по большей части носят коммерческий, а не этический характер.

Бюро интерактивной рекламы (Interactive Advertising Bureau – IAB) уже работает над этим. IAB, отраслевая ассоциация онлайновых рекламных агентств, пришла к выводу, что, если сервисы персонализированной рекламы не расскажут пользователям, как именно происходит персонализация, потребители в конце концов разозлятся и потребуют от правительства урегулировать этот процесс. Поэтому ассоциация побуждает своих участников выводить с каждой рекламой кнопки, позволяющие узнать, на какие персональные данные она опирается, как изменить их или вовсе отключить их использование. Поставщики контента, которые используют схожие механизмы персонализации, также должны рассмотреть такую возможность.

Но и в этом случае прозрачность не решает проблемы, если компании не уделяют внимание нескольким параметрам: повышение вероятности случайных открытий, более гуманистичный и тонкий подход к идентичности, освещение общественных проблем и культивация гражданственности.

Пока компьютеры лишены сознательности, сочувствия и разума, в пропасти между нашими реальными личностями и сигналами, на основе которых создается персонализированная среда, многое будет теряться. И, как я писал в главе 4, алгоритмы персонализации могут провоцировать «замкнутый цикл идентичности»: то, что программа знает о вас, определяет вашу медийную среду, а медийная среда влияет на ваши будущие предпочтения. Этой проблемы можно избежать, но тогда алгоритмы должны обеспечивать приоритет принципа «фальсификации»: стремиться опровергнуть свое представление о вас. (Например, если Amazon решит, что вы поклонник криминальных романов, ему стоит активно предлагать вам книги других жанров, чтобы проверить свою первоначальную гипотезу.)

Компании, обладающие большой редакторской властью, также должны приложить больше усилий к развитию публичного пространства и гражданственности. Конечно, кое-что они уже предпринимают: те, кто зашел на Facebook 2 ноября 2010 года[441]441
  День выборов в Конгресс США. Прим. пер.


[Закрыть], увидели баннер с вопросом о том, проголосовали ли они. Проголосовавшие поделились этой новостью со своими друзьями, а поскольку некоторые голосуют под давлением окружения, вполне возможно, что Facebook увеличил число волеизъявившихся. Google много работал над тем, чтобы сделать информацию об участках для голосования более открытой и легкодоступной. Ссылки на этот инструмент выводились в тот день на главной странице Google. Неизвестно, стремились ли компании таким образом повысить свою прибыль (функция «найди свой участок», вероятно, была бы прекрасна для политической рекламы) или нет, однако оба проекта привлекли внимание пользователей к возможности политического участия и проявления гражданской позиции.

Ряд пишущих о новых технологиях программистов и журналистов, с которыми я общался, лишь поднимали брови на вопрос о том, могут ли персонализированные алгоритмы добиться чего-то большего на этом фронте. В конце концов, как заметил один из них, кто будет решать, что важно, а что нет? Со стороны разработчиков Google, по мнению другого, было бы неэтично придавать некоторым видам информации большее значение, чем другим. Хотя вообще-то именно этим они все время и занимаются.

Оговорюсь, что я вовсе не тоскую по прошлому, когда небольшая группа всемогущих редакторов в одностороннем порядке решала, что важно, а что нет. Очень многие по-настоящему важные темы (например, геноцид в Руанде) не прошли этот фильтр, тогда как многие не слишком существенные новости оказались на первых страницах газет. Но я также не думаю, что нам стоит совсем списывать со счетов этот подход. В Yahoo News считают, что возможен и промежуточный вариант: сочетание автоматической персонализации с традиционным редакторским руководством. Некоторые темы видны всем, поскольку они исключительно важны. Другие показываются только отдельным пользователям. И хотя команда редакторов Yahoo тратит массу времени на интерпретацию данных о кликах и изучение того, какие статьи пошли хорошо, а какие нет, они не слепо подчиняются этой методике. «Наши редакторы воспринимают аудиторию как людей со своими интересами, а не просто как поток данных о популярности новостей, – сказал мне один сотрудник Yahoo News. – Как бы мы ни ценили эти данные, их отфильтровывают люди, думающие о том, какого черта все это значит. Почему статья по этой теме, которую мы считаем важной для читателей, не так популярна? Как мы можем расширить ее аудиторию?»[442]442
  Из интервью автора.


[Закрыть]

Возможны и чисто программные решения. Например, почему бы не взять за основу всеобщие представления о том, что важно? Представьте на секунду: что если бы рядом с каждой кнопкой «Мне нравится» на Facebook была и кнопка «Важно»? И все материалы можно помечать как одной из этих кнопок, так и обеими. И Facebook мог бы опираться на оба этих сигнала – что людям нравится и что они считают действительно важным, – чтобы насыщать вашу ленту новостей и делать ее более индивидуальной. Ясное дело, в таком случае в нее чаще будут попадать новости из Пакистана, даже учитывая, что у каждого человека весьма субъективное понимание важного. Коллаборативная фильтрация вовсе не обязательно приводит к импульсивному медиапотреблению: все дело в том, какие ценности фильтры стремятся вывести на первый план. Или же Google и Facebook могут установить над результатами поиска и новостной лентой бегунок от позиции «только то, что нравится мне» к позиции «то, что нравится другим людям, а я, вероятно, возненавижу». Это позволит пользователям находить личный баланс между жесткой персонализацией и более разнообразным информационным потоком. У такого подхода два преимущества: он покажет людям, что персонализация имеет место, и вручит контроль над ней самим пользователям.

У архитекторов стены фильтров есть и еще одна задача. Они могут заложить в систему возможность случайных озарений, чтобы их фильтры могли показывать людям темы, лежащие за пределами их обычного опыта. Зачастую это будет входить в противоречие с задачей оптимизации в краткосрочной перспективе: система персонализации, включающая элемент случайности, по определению принесет меньше кликов. Но по мере того как осведомленность о проблеме персонализации будет расти, в долгосрочной перспективе это окажется правильным шагом: потребители, возможно, станут выбирать именно те системы, которые грамотно представляют им новые темы. Возможно, нам нужна противоположность премии Netflix – «Серендипная премия» для систем, которые лучше всего удерживают внимание читателей, демонстрируя им новые темы и идеи.

Если такой сдвиг в сторону корпоративной ответственности кажется вам невероятным, имейте в виду, что подобные прецеденты уже имели место. В середине XIX века выпуск газеты не был солидным делом. Газеты четко придерживались своей партийной линии и были резко идеологизированными. Искажение фактов ради удовлетворения сиюминутных потребностей владельцев или же просто разнообразия было обычным делом. Именно на эту культуру оголтелой коммерциализации и манипуляций обрушился в свое время Уолтер Липпман.

Но когда газеты стали прибыльным бизнесом и важным институтом, они начали меняться. В нескольких крупных городах стало возможно выпускать газеты, гонящиеся не только за скандалами и сенсациями – отчасти потому, что их владельцы не могли себе этого позволить. Суды начали признавать, что журналистика представляет общественный интерес, и выносить соответствующие решения. Потребители стали требовать более скрупулезного и добросовестного редактирования.

Зародилась редакторская этика. Не все работники СМИ ее придерживались, а другие не всегда следовали ей так тщательно, как хотелось бы. Периодически она грубо нарушалась: доступ журналистов к власти подрывал правдивость их публикаций, а требования рекламодателей ставились выше потребностей читателей. Но в конечном итоге эта этическая система все-таки была нашим спутником в весьма бурном веке.

Теперь флаг передается новому поколению редакторов и кураторов, и важно, чтобы они подхватили его и несли с гордостью. Нам нужны программисты, встраивающие публичную жизнь и гражданственность в создаваемые ими миры. И нам нужны пользователи, призывающие к ответственности, когда стремление к монетизации уводит их в ином направлении.

Что могут правительства и граждане

Компании, возводящие стену фильтров, способны сделать многое, чтобы смягчить негативные последствия персонализации. Идеи, изложенные выше, лишь первые шаги. Но некоторые из перечисленных проблем слишком важны, чтобы отдать их решение на откуп частным коммерческим компаниям. И вот здесь в игру вступают правительства.

Как сказал Эрик Шмидт Стивену Колберту, Google всего лишь компания[443]443
  Transcript: Stephen Colbert Interviews Google's Eric Schmidt on The Colbert Report. Search Engine Land, Sept. 22, 2010, http://searchengineland.com/googles-schmidt-colbert-report-51433.


[Закрыть]. Даже если и есть способы решения проблем, не отнимающие у компании прибыль – а они, вероятно, есть, – воплощение их в действительность не всегда будет главным приоритетом бизнеса. Так что, когда каждый из нас сделает все возможное, чтобы пробить стену фильтров, а компании пойдут на те шаги, на которые они готовы, наверняка появится потребность и в государственном надзоре, гарантирующем, что мы контролируем наши онл айн-инструменты, а не наоборот.

Касс Санстейн предложил в своей книге Republic.com своего рода «доктрину честности» для Интернета, согласно которой сборщики информации должны показывать аудитории две стороны медали[444]444
  Cass R. Sunstein, Republic.com. Princeton: Princeton University Press, 2001.


[Закрыть]. Позже он изменил свое мнение, но изначально предлагал, чтобы по закону кураторы контента были обязаны ориентироваться на общественный интерес и демонстрировать читателям разные варианты аргументации. Я скептически отношусь к этому и согласен с аргументами, из-за которых сам Санстейн отказался от своей идеи: редактирование и кураторство – полная нюансов и динамичная задача, в равной мере искусство и наука, и трудно представить, каким образом можно урегулировать редакторскую этику, чтобы не повредить медийным экспериментам, стилистическому разнообразию и дальнейшему росту.

Сейчас Федеральная торговая комиссия США предлагает ввести список тех пользователей, отслеживать действия которых запрещено (Do Not Track). Эта концепция основана на весьма успешном опыте – внедрении списка телефонных номеров, которые долясны быть изъяты из рекламных баз (Do Not Call). На первый взгляд отличная идея: появится единая площадка, где можно отключить все инструменты онлайн-мониторинга, обеспечивающие персонализацию. Однако выбор, вероятно, будет совсем прост: или вы в игре, или нет, – и сервисы, которые зарабатывают за счет персонализации, могут просто закрыть свои услуги для людей из этого списка. Если они увидят, что большая часть сайтов закрыта для них, они быстро вычеркнут себя из списка, и в результате служба сыграет обратную роль: «докажет», что людям наплевать на отслеживание их данных, тогда как на самом деле большинству из нас нужен более тонкий и гибкий способ контроля.

Самое правильное, на мой взгляд, потребовать от компаний, чтобы они передали нам реальный контроль над нашими персональными данными. Как ни забавно, хотя онлайн-персонализация – довольно новый феномен, принципы такого контроля ясны уже несколько десятилетий. В 1973 году, при Никсоне, министерство жилья, образования и социального обеспечения рекомендовало ввести в законодательство правила о «добросовестной работе с информацией»: – Вы должны знать, кто располагает вашими персональными данными, какими именно и как они используются.

– У вас должна быть возможность предотвратить использование информации о вас не в тех целях, для которых она собиралась.

– У вас должна быть возможность исправить некорректную информацию о себе.

– Ваши данные должны быть надежно защищены.

Прошло почти 40 лет, а эти принципы в целом верны, и мы по-прежнему ждем их практической реализации. Но откладывать больше нельзя: в обществе, где становится все больше работников умственного труда, наши персональные данные и наш «личный бренд» стоят дороже, чем когда-либо. Ваши онлайновые «следы» – один из самых ценных ваших активов, особенно если вы блогер или журналист, снимаете смешные видео или записываете музыку, учите других или зарабатываете на жизнь консультированием. Но если изображение Брэда Питта запрещено использовать в рекламе часов без его разрешения, то Facebook почему-то спокойно может использовать ваше имя, чтобы продать что-нибудь вашим друзьям.

Операторы проталкивают эту концепцию в судах по всему миру: «всем будет лучше, если ваша онлайновая жизнь останется в наших руках». Они доказывают, что возможности и уровень контроля, которые получают потребители, пользуясь их онлайн-инструментами, перевешивают ценность их личных данных. Но потребители не имеют подходящих инструментов, чтобы проверить, верны ли эти рассуждения. Да, возможности контроля, которые вы получаете, очевидны; но тот контроль, который вы теряете (потому что, скажем, на основе ваших персональных данных вам в чем-то отказывают), невидим. И эта асимметрия в понимании огромна.

Что еще хуже, даже если вы тщательно изучили политику конфиденциальности компании и решили, что передать ей права на ваши персональные данные на таких условиях вполне оправданно, большинство компаний сохраняют за собой право менять правила игры в любой момент. Например, Facebook обещал пользователям, что если они установят какие-то отношения со «страницей» организации или музыканта, то эта информация будет доступна лишь их друзьям.

Но в 2010 году компания решила, что все эти данные будут публичными; оговорка в политике конфиденциальности (как и у многих других компаний) позволяет менять правила задним числом. По сути, это дает бизнесу практически неограниченную власть распоряжаться персональными данными так, как им кажется уместным.

Чтобы воплотить в жизнь принцип «добросовестной работы с информацией», нам нужно начать рассматривать персональные данные как вид частной собственности и защищать наши права на них. Персонализация основана на экономической транзакции, ставящей потребителей в неравные условия: Google может понимать, насколько для него выгодно знание вашей расы, но вы не в курсе дела. Выгоды очевидны (бесплатная электронная почта!), а вот недостатки (упущенные возможности и контент) невидимы. Отношение к личным данным как к форме собственности обеспечит ббльшую честность на этом рынке.

Персональные данные – особый род собственности, поскольку вы заинтересованы в них еще долгое время после того, как они стали известны кому-то. Вероятно, не стоит разрешать потребителям продавать все свои данные навсегда. Образцом могут быть действующие во Франции «законы морали», по которым художники сохраняют некоторый контроль над тем, что происходит с их произведениями после продажи. (И если уж говорить о Франции, то, хотя европейские законы значительно ближе к принципам «добросовестной работы с информацией», во многих случаях они исполняются гораздо хуже – отчасти потому, что индивидам гораздо сложнее судиться с нарушителями закона.)

Исполнительный директор Информационного центра по электронной приватности Марк Ротенберг говорит: «Мы не должны исходить из предположения, что мы не можем получить бесплатные услуги без серьезного нарушения конфиденциальности»[445]445
  Из телефонного интервью Кэйтлин Петр с Марком Ротенбергом, 5 ноября, 2010.


[Закрыть]. И дело не только в приватности. Дело еще и в том, как наши данные влияют на контент и возможности, которые мы видим или не видим. И еще в том, чтобы мы были способны отслеживать данные, отражающие нашу жизнь, и управлять ими с той же легкостью, с какой это делают компании вроде Acxiom и Facebook.

Технологи из Кремниевой долины иногда представляют это как битву, в которой невозможно одержать победу: люди уже потеряли контроль над своими личными данными, они никогда не вернут его, надо просто повзрослеть и научиться жить с этим. Но чтобы законы о персональной информации работали, они не обязательно должны быть идеальными: ведь законодательный запрет на воровство нельзя считать бесполезным лишь потому, что иногда люди воруют и выходят сухими из воды. Сила закона добавляет трения в процесс передачи определенных видов информации, и зачастую даже небольшое трение многое меняет.

К тому же и сейчас есть законы, реально защищающие личные данные. Например, закон о добросовестности кредитной отчетности (Fair Credit Reporting Act) требует, чтобы кредитные агентства раскрывали потребителям их истории и уведомляли их, когда они могут столкнуться с дискриминацией на основе этих историй. Это немного, но, учитывая, что раньше потребители даже не могли узнать, содержит ли их кредитная история ошибки (а по данным U. S. PIRG[446]446
  Ассоциация общественных организаций по защите прав потребителей и вообще прав граждан. Прим. пер.


[Закрыть], в 70 процентах историй ошибки есть), все же шаг сделан в верном направлении[447]447
  Mistakes Do Happen: Credit Report Errors Mean Consumers Lose. US PIRG, accessed Feb. 8, 2010, http://www.uspirg.org/home/reports/report-archives/financial-privacy-security/financial-privacy-security/mistakes-do-happen-credit-report-errors-mean-consumers-lose


[Закрыть].

Еще более важным шагом было бы учреждение ведомства, ведущего надзор за использованием персональных данных. В ЕС и многих других промышленно развитых странах такие органы есть, а вот США отстали от них: ответственность за защиту личной информации делится между Федеральной торговой комиссией, министерством торговли и другими ведомствами. Сейчас, когда начинается уже второе десятилетие XXI века, пришло время отнестись к этому серьезно.

Все это нелегко: личные данные – движущаяся мишень, так что баланс интересов потребителей и граждан, с одной стороны, и интересов компаний – с другой, потребует длительной тонкой настройки. Новые законы могут оказаться даже более тягостными, чем те практики, которые они должны предотвратить. Но это как раз аргумент в пользу того, чтобы сделать все правильно и быстро, пока компании, зарабатывающие на персональной информации, не получат еще более сильные стимулы заблокировать принятие таких законов.

Вряд ли так уж просто будет обеспечить сдвиг в регулировании – учитывая, какие деньги крутятся в этой сфере и какую власть они имеют над американской законодательной системой. Чтобы спасти цифровую среду от нее самой, понадобится новый тип избирателей – цифровые экологи, граждане нового онлайнового пространства, собирающиеся вместе, чтобы защитить все прекрасное, что там есть.

В следующие несколько лет будут написаны правила, которые станут управлять онлайновым миром еще десятилетие или даже дольше. И огромные интернет-корпорации выстраиваются в очередь, чтобы принять участие в их создании. Телекоммуникационные гиганты, которым принадлежит физическая инфраструктура Интернета, располагают огромным политическим влиянием. AT&T – один из четырех крупнейших корпоративных спонсоров в американской политике, он опережает по этому показателю нефтяные и фармацевтические компании. Посредники вроде Google также понимают, насколько важно политическое влияние: Эрик Шмидт часто посещает Белый дом, и такие компании, как Microsoft, Google и Yahoo, потратили миллионы на то, чтобы добиться влияния в Вашингтоне. Помните всю эту шумиху о том, как Web 2.0 расширяет возможности простых людей? И забавно, что старая пословица по-прежнему в силе: в битве за контроль над Интернетом участвуют все, кроме обычных людей[448]448
  Это фраза из речи 1972 года американского политика и общественного деятеля Джона Гарднера (работал министром здравоохранения при президенте Линдоне Джонсоне, а затем основал несколько влиятельных общественных организаций). Употреблял это выражение и президент Обама. Прим. пер.


[Закрыть].

Но это лишь потому, что большинство из нас еще не вступили в эту борьбу. Люди, использующие Интернет и пристально следящие за его будущим, своим числом многократно превосходят корпоративных лоббистов. Нас – тех, кто лично заинтересован в исходе этой битвы, – сотни миллионов. И существует множество более мелких онлайн-предприятий, которые кровно заинтересованы работать в демократической, публичной интернет-среде. Если они решат, что открытый, нацеленный на общественное благо Интернет – это действительно важно, и если мы заговорим об этом, если вступим в организации вроде Free Press[449]449
  Непартийная низовая организация, выступающая за реформу СМИ.


[Закрыть], начнем звонить своим конгрессменам, задавать вопросы на городских собраниях и делать взносы в поддержку кампании тех политиков, которые выступают за это, – у лоббистов не останется ни единого шанса.

В Индии, Бразилии и Африке в онлайн выходят миллиарды, и Интернет превращается в глобальное пространство. Наша жизнь все активнее будет перемещаться именно туда. Но может оказаться, что небольшая группа американских компаний в одностороннем порядке начнет диктовать правила, по которым работают, играют, общаются и понимают мир миллиарды людей. Защита идеалов создателей Интернета – идей о связанности всего мира и о контроле пользователей над информацией – должна стать важнейшей для всех нас.