Текст книги "Написано с сожалением (ЛП)"

Автор книги: Эли Мартинез

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Перевод: Рена

Вычитка: Катрин К, Рена

Пролог

– Прижмитесь друг к другу, – приказала моя сестра с расстояния в несколько ярдов. Она поднесла к глазам маленькую одноразовую камеру, которую я получила на свой восьмой день рождения.

Это было не совсем то, что я имела в виду, когда просила у родителей фотоаппарат. Но это не

помешало мне сделать тридцать пять непременно невероятных снимков моих друзей, моей

школы, нашей игуаны Германа и даже несколько снимков главного сердцееда третьего класса Брэда Харриса, сделанных тайком.

Я всегда любила фотографировать – по крайней мере, мне нравилось то, что я могла делать со старым маминым объективом. Ничего другого я не знала. Я умоляла купить мне цифровую камеру, как те, что я видела в магазине электроники, но этого никогда не случилось бы. Мои родители были старой закалки до мозга костей. Если у них не было этого в детстве, то и у нас не будет. А если учесть, что наши бабушки и дедушки тоже были старой закалки, это означало, что у нас не будет ни телевизоров, ни компьютеров, ни мобильных телефонов. В Уотерседже (штат Нью-Джерси) – сонном пригороде Нью-Йорка – мы были настолько близки к амишам (Амиши – религиозное движение, которое не принимает современные технологии и удобства), насколько это вообще возможно.

Мой отец владел пекарней недалеко от Таймс-сквер, но, по его словам, опасный город был не местом для воспитания семьи. Я не думала, что десятки маленьких детей, которых мы иногда

видели на субботних пикниках в Центральном парке, согласятся с этим, но убедить моих родителей в обратном было невозможно.

Папа обнял нас с мамой и прижал к себе.

– Я уверен, что мы находимся так близко, как только можем, не превращаясь в одно большое чудовище семейства Бэнкс.

Я закатила глаза, когда отец поднял руки, как когти, и зарычал.

Я любила его, но иногда он может быть таким нелепым.

Мама тихо засмеялась.

– Просто сфотографируйся, милая. Я уверена, что это будет здорово.

Не будет. Не под тем углом, под которым она снимала. Скорее всего, я буду полностью вырезана из кадра, но, опять же, более чем вероятно, что это был ее план. Для чего нужны старшие сестры, если не для того, чтобы мучить тебя?

Неважно. Мне было все равно, попаду я в кадр или нет. Единственная причина, по которой я

согласилась на дурацкую фотографию посреди фуд-корта торгового центра – это желание

закончить рулон пленки, чтобы ее можно было проявить. Пленка была умирающим искусством, и «Шестьдесят минут» было одним из немногих мест в Уотерседже, где ее можно было проявить, пока вы ждете.

И, поверьте, если бы вы видели Брэда Харриса, вы бы поняли, почему я торопилась получить эти снимки обратно.

– Скажи «сыр»! – пропела мама, несомненно, улыбаясь при этом потрясающе.

Моя мама была великолепна так, что люди останавливались и смотрели на нее. Не в сексуальном смысле. Даже не в традиционном смысле. Нет, Кира Бэнкс обладала классической красотой, присущей только ей. К счастью, она передала свои рыжие волосы и зеленые глаза мне и моей сестре. Чаще всего я ненавидела свои вьющиеся оранжевые кудри, но она обещала, что однажды они превратятся в глубокие, насыщенные янтарные волны, как у нее. Я не была уверена, что верю ей, но тем не менее надеялась. Я хмуро уставилась на камеру, готовая покончить с этим чертовым снимком и отправиться в «Шестьдесят минут».

– Ты называешь это улыбкой? – сказал папа, пощекотав мне бок. – Мне нужно что-то посерьезнее, лютик.

– Папа, прекрати, – проворчала я.

Это были последние слова, которые я когда-либо говорила своему отцу. Он упал лицом вперед с зияющей дырой в затылке, прежде чем до наших ушей донесся звук выстрелов.

Хаос взорвался. Симфония криков и воплей эхом отразилась от белых плиточных

полов, а басом стал постоянный гул выстрелов.

Люди бежали. Отовсюду. Во всех направлениях. Рассеиваясь и расплываясь вокруг меня в калейдоскопе джинсовой ткани и хлопка. Я начала двигаться, возможно, чтобы последовать за ними, но какой-то первобытный инстинкт внутри меня кричал, чтобы я пригнулась. В панике я посмотрела на маму.

Она знала, что делать.

Она стояла всего в нескольких футах от меня, и наши глаза встретились как раз вовремя, чтобы я увидела, как ее тело дернулось от удара. Сначала плечи, одно за другим. Затем туловище, голова отлетела назад от силы пули.

А потом она упала, приземлившись поверх мертвого тела моего отца.

– Мама! – закричала я, ныряя к ней.

Стрельба продолжалась, каждый выстрел сливался с предыдущим.

Упав на колени, я взяла ее за руку.

– Мама, мама, мама, – повторяла я, и горячие слезы текли по моему лицу. Кровь просочилась сквозь ее бледно-розовый свитер, а в глазах блестел чистый ужас, когда она смотрела на меня.

Мне было всего восемь лет, и вокруг нас шел адский дождь из пуль, но выражение ее лица

невозможно было перепутать.

Она знала, что умирает, и не могла понять, как сделать так, чтобы я не умерла.

Внезапно стрельба прекратилась, и в момент прояснения я подняла голову, чтобы поискать сестру. Но все, что я увидела – это смерть и отчаяние. Некогда оживленный фуд-корт превратился в кладбище. Тела лежали скорченными, реки крови сливались в лужи, а лужи, соединяясь, образовывали красное море. Крики превратились в стоны, а вопли – в хныканье. Немногие оставшиеся в живых люди прятались под столами или цеплялись за раненых близких, как и я.

Только когда я оглянулась на маму, она уже не была ранена.

Она была мертва.

Мои плечи бешено затряслись, из горла вырвались беззвучные рыдания. Мне нужно было бежать. Мне нужно было выбраться отсюда. Но страх и беспомощность парализовали. Я прижалась лбом к маминому лбу, как она делала со мной много раз в прошлом, успокаивая после тяжелых снов.

Мне нужна была она – с пустыми глазами и неподвижная – чтобы все исправить. Мне нужно было, чтобы она села и сказала мне, что все кончено. Мне нужно было, чтобы отец поднялся на ноги и притянул меня в свои сильные объятия, где ничто не могло бы причинить мне вреда. А еще мне нужно было, чтобы появилась сестра, взяла меня за руку и стала без устали дразнить за то, что я слишком остро реагирую.

Мне нужно было, чтобы все это не было реальностью.

Внезапно мужчина встал и бросился к двойным стеклянным дверям. Одним выстрелом он упал на землю. Мой крик смешался с криками и воплями других людей, запертых и спрятанных в этой зоне военных действий. В отчаянии я огляделась в поисках помощи.

Но была только смерть.

Кровь.

И безнадежность.

Я заметила мужчину примерно возраста моего отца. Он сидел спиной к перевернутому столу, лицо его было перекошено, а руками он закрывал уши, раскачиваясь взад-вперед. С густой бородой и мускулистыми руками, покрытыми татуировками, он был тем, к кому, как мне казалось, я могла бы обратиться за защитой. Мой желудок сжался, когда прозвучал еще один выстрел, а затем раздался стук тела, которое, как я теперь знала, упало на пол. Я могла бы прожить всю жизнь, так и не узнав, как это звучит. Но теперь я никогда не смогу забыть этот звук.

– Кто-нибудь еще хочет сбежать? – спросил мужчина глубоким, и зловещим голосом.

Я не знала, где он находится, но резко вдохнула и опустилась на пол, надеясь, что он не заметит, что я еще жива.

После этого стало жутко тихо. Единственным звуком, кроме стука моего сердца в ушах, был скрип его ботинок по плитке при каждом повороте. Его шаги были медленными, словно он не спеша осматривал нанесенный ущерб. А может быть, они были намеренными, поскольку он искал следующую жертву.

Мой желудок вздрагивал каждый раз, когда звук становился ближе.

Потом я вздыхала от облегчения, когда они исчезали вдали.

Однако это был лишь вопрос времени. Мои родители были мертвы, возможно, и сестра тоже. Я буду следующей.

Лежа как можно неподвижнее, я закрыла глаза и впервые за всю свою жизнь помолилась. Мы не ходили в церковь, и меня никогда не учили религии, но если Бог был реален, то только благодаря ему я могла выжить.

Все это время я держала маму за руку.

Она защитила бы меня.

Или, как оказалось, она пришлет кого-то, кто сможет это сделать.

– Когда я скажу «иди», мне нужно, чтобы ты пошла со мной, – прошептал он.

Мои веки распахнулись, и я увидела подростка, лет пятнадцати-шестнадцати, с темными волосами и самыми голубыми глазами, которые я когда-либо видела, смотрящего на меня. Он тоже лежал на животе, лицом ко мне, прислонившись щекой к холодной плитке, а красная бейсболка была повернута набок и скрывала большую часть его лица. Как он оказался здесь?

Я тряхнула головой так быстро, что она как будто завибрировала.

Его глаза выпучились.

– Послушай меня, ребёнок… Он выстраивает маршрут. Сейчас он внизу, возле кафе «Фройо». После того как он сделает следующий проход, у нас будет около шестидесяти секунд, чтобы добраться до «Пиццерии. У них есть дверь в задней части, через которую мы можем сбежать, но ты должна держаться меня.

Я уставилась на него. Кто этот мальчик? Он был молод, но старше меня. И хотя он не был крупным и мускулистым, как тот татуированный парень, он был высоким и, вероятно, мог дать отпор.

– Ты меня слышала? – спросил он, когда я не ответила.

– Когда я скажу «вперед», ты не высовывайся и беги за прилавок в «Пиццерии». Хорошо?

– Он… он будет стрелять в нас, – заикаясь, проговорила я.

– Вот почему мы должны быть быстрыми, – он поднял голову и огляделся.

– Черт, – пробормотал он, прижавшись щекой к плитке и закрыв глаза.

Я несколько секунд смотрела на его длинные, трепещущие ресницы, размышляя, стоит ли доверять этому парню. Я знала его не лучше, чем стрелка. Но он был всем, что у меня было. Помощь в любой форме, даже в виде долговязого подростка, была лучше, чем ничего.

Его глаза все еще были закрыты, дыхание было неглубоким, а тело совершенно неподвижным, когда он вдруг протянул руку и двумя пальцами закрыл мне веки.

– Все будет хорошо, – прошептал он так тихо, что, если бы он не был в нескольких дюймах от меня, я бы его не услышала.

И впервые с тех пор, как я увидела, что мой отец упал замертво, я почувствовала искру надежды, что, возможно, все будет хорошо.

Прижав ладонь к прохладной плитке, я скользила по ней, пока не нащупала кончики его пальцев. Шаги становились все ближе, но мальчик немедля переместил свой указательный палец на мой.

Это был такой маленький жест, но от него у меня на глаза навернулись слезы.

Для маленькой испуганной девочки, прикидывающейся мертвой, чтобы спрятаться от сумасшедшего, это было самое приятное, что он мог сделать.

Подушечка его пальца легла на мою, и я больше не была одна.

Я не знала, кто он и откуда, но без тени сомнения понимала, что, когда он скажет «иди», я пойду с ним.

Глава 1

Кейвен

Настоящее время…

Я бы хотел, чтобы мне было что сказать. Честно говоря, я бы хотел, чтобы Йен тоже мог найти пару слов. Но он каким-то образом всегда находит способ увильнуть.

– Это не случайно! – крикнул он, вызвав всеобщий смех.

– Думаю, единственное, что осталось сказать – это спасибо. Всем, кто помог нам добраться сюда. И особенно всем тем, кто сомневался, что у нас получится, – улыбаясь, я поднял бутылку в воздух.

– За «Калейдоскоп»!

Пробка от шампанского вылетела, разлив алкоголь по паркету. Дюжина моих друзей, их спутниц и несколько придурков, которые притворялись, что мне нравились, зааплодировали, когда я опрокинул семисотдолларовую бутылку и сделал глоток, а затем вытер рот рукавом своего синего пиджака.

– Полегче, а то сегодня ты будешь ни на что не годен, – промурлыкала Вероника, прижимаясь ко мне своим стройным телом и огромной грудью. Ее золотисто-русые волосы, как шелк, спадали на обнаженные плечи, а облегающее красное платье без бретелек не оставляло места для воображения.

Впрочем, после того, как она всю ночь трахала меня глазами, я не подозревал, что она вообще хочет, чтобы я использовал свое воображение.

Ухмыльнувшись, я обнял ее свободной рукой за талию. Мы уже несколько месяцев играли в запретную игру «кошки-мышки». Она бросалась на меня. Я притворялся, что не хочу трахнуть ее до потери сознания. Но, когда сделка была завершена, а деньги лежали в банке, я официально стал свободным человеком. Ну, не то, чтобы я не был свободным человеком раньше. Большую часть своей жизни я был счастливым холостяком.

Но с тех пор, как мы познакомились три месяца назад, Вероника была для меня недосягаема. Она была личным помощником Стэна Готэма – миллиардера, владельца технологического гиганта Copper Wire. Это была та самая компьютерная компания, которая только что купила мой студенческий стартап за шестьсот восемьдесят шесть миллионов долларов.

Подождите. Позвольте мне повторить.

Шестьсот.

Восемьдесят шесть.

Миллионов.

Долларов.

Ни одна женщина в мире не стоила того, чтобы испортить такую сделку.

Восемь лет назад, когда я основал «Калейдоскоп» вместе со своим лучшим другом Йеном Виллой, мы даже не смогли уговорить его родителей вложить деньги в нашу программу распознавания лиц. Такие компании, как Google и Facebook, опережали нас на много лет, но никогда не стоит недооценивать двух студентов с яростным стремлением избежать работы с девяти до пяти. Оказалось, что не устраиваться на работу – самое трудное из всего, что было. Я был уверен, что никто из нас не спал годами.

Но то, что мы стали мультимиллионерами в возрасте двадцати девяти лет, того стоило.

«Калейдоскоп» был революционным и использовался федеральными и местными властями, а также сотнями частных компаний. Двадцать пять пикселей – вот и все, что требовалось нашей системе для идентификации человека. Если изображение или видео существовало в Интернете или на компьютере, наши поисковые системы находили его. Для людей, устраивающихся на работу и имеющих опыт работы в порноиндустрии, это было не очень удобно. Но для сотен жертв, чьи насильники, убийцы и похитители были не только идентифицированы, но и осуждены, это был чудодейственный инструмент.

Мы с Йеном думали, что это только начало деятельности «Калейдоскопа», ведь на лицензионные сделки уходило непомерное количество денег, а на горизонте маячили еще миллионы.

Все изменилось несколько месяцев назад.

Нет, «Калейдоскоп» не был идеальным. Мы привлекли к себе немало внимания, когда ДНК оправдала подозреваемого в убийстве, которого наша программа идентифицировала по размытому видео с камер наблюдения и профилю на Facebook. Определенно, это был не самый удачный момент. Однако в глазах общественности мы получили немного снисхождения, когда две недели спустя кандидат в президенты подключился к незащищенной сети Wi-Fi, и наша система обнаружила на его жестком диске обнаженные изображения пропавшей несовершеннолетней девочки. Она была найдена вместе с тремя другими жертвами секс-торговли в Чикаго.

Как говорится, ни одно доброе дело не остается безнаказанным, одно это изображение навсегда изменило компанию «Калейдоскоп». К концу месяца нас с Йеном вызвали для дачи показаний перед Конгрессом в стиле Цукерберга. Так начались величайшие в истории нашей страны дебаты об этике и неприкосновенности частной жизни.

Новостные каналы по всему миру освещали события, связанные с «Калейдоскопом». Люди выходили на улицы в поддержку программы, рассказывая о ее успехах в криминальных расследованиях. Другие брали в руки вилы, устраивая акции протеста и требуя приговорить нас к тюремному заключению за создание такого мощного оружия. Это была неделя, когда Кейвен Хант и Йен Вилла стали известны всем. Тогда же мы решили, что не годимся для политики, и приняли заманчивое предложение Стэна Готэма купить компанию.

Я не хотел ее продавать. Когда-то «Калейдоскоп» был нашей страстью, но у нас были связаны руки. С судебной битвой в Верховном суде, которая, скорее всего, навсегда закроет наши поисковые системы, богатые и опустошенные звучало гораздо лучше, чем разоренные и опустошенные.

Итак, мы праздновали завершение сделки и девятизначный баланс на наших банковских счетах. И я наконец-то был свободен, чтобы потерять себя в прекрасной женщине.

Я передал Веронике шампанское.

– Как ты думаешь, для чего именно я сегодня буду бесполезен?

– Не играй со мной, – улыбаясь, она поднесла бутылку ко рту и сделала глоток.

– Кто играет? – спросил я, абсолютно не стесняясь, скользнув рукой вниз к ее попке.

Она прижалась ко мне.

– Что скажешь, если мы выгоним всех этих людей и вернемся ко мне домой?

– К тебе? Это выглядит как нерациональное использование времени, учитывая, что моя кровать находится в пятнадцати шагах по коридору.

– Твоя квартира – помойка, Кейвен.

Я скривил губы и оглядел свою квартиру.

– А-а-а… Мы действительно называем это помойкой в наши дни?

Ее глаза блестели, когда она смотрела на меня, ее длинные и, скорее всего, накладные ресницы невинно трепетали.

– Вчера? Нет. А сейчас, когда ты богат? Безусловно.

По меркам большинства людей, я был «при деньгах» с тех пор, как «Калейдоскоп» впервые вышел в свет, но я не проводил дома достаточно времени, чтобы оправдать трату огромных денег за квартиру, которая служила бы не более чем гостиничным номером. И я догадывался, что когда твой босс – третий по богатству человек в Америке, моя двухкомнатная квартира, какой бы чистой и просторной она ни была, вероятно, действительно выглядит как помойка.

– Я начну поиски квартиры завтра.

Она усмехнулась.

– Умный мужчина.

Покачав головой, я оторвал от нее свой взгляд и увидел, что к нам направляется Йен. Его высокое худощавое тело пробиралось сквозь болтающих гостей, но его стоические карие глаза были устремлены на меня, и на его лице было выражено неодобрение.

Если я всегда был законченным холостяком, то Йен был немного… ну, скучным. Я любил этого парня, правда. Но если мои выходные проходили в тусовках со светскими львицами, то его – в его доме в пригороде, с книгой в одной руке и, если судить по отсутствию женского общения в последние несколько лет, с членом в другой.

Остановившись перед нами, он засунул руку в карман своих темных брюк и устремил взгляд туда, где красные ногти Вероники возились с пуговицей на моей рубашке.

– Вы двое не теряли времени даром.

– Прошло уже несколько часов с тех пор, как деньги поступили в банк, а мы оба все еще одеты, – я подмигнул Веронике и прижал ее к себе поближе. – Я бы сказал, что это беспринципный пример самообладания.

Йен закатил глаза.

Вероника хихикнула.

А я вздохнул, свободно и легко, как будто это был первый день в моей жизни.

Взяв у меня из рук шампанское, Йен осмотрел этикетку.

– Господи, ты что, пьешь винтажное Dom? Этой бутылкой мы могли бы заплатить за квартиру в колледже.

– Ты что, не слышал? – я наклонился поближе и прошептал: – Теперь мы богаты.

Он не отрывал глаз от бутылки, и на его губах заиграла ухмылка. Да. Он тоже гордился нами.

Он перевел взгляд на меня, и эта едва заметная ухмылка растянулась в полноценную улыбку.

Он поднял бутылку и сделал длинный глоток.

Я разразился хохотом, а моя голова наполнилась кайфом, не имеющим ничего общего с алкоголем.

Все было просто… хорошо.

Жизнь никогда не была для меня легкой. Хаос следовал за мной, как темная туча, нависая и кружась, отбрасывая свою тень повсюду, несмотря на то, насколько ярким должен был казаться путь передо мной.

После того, как я вырос в таких условиях, где счастье было скорее привилегией, чем выбором, я знал, что не стоит верить, что этот момент будет чем-то иным, кроме как мимолетным.

И через секунду вселенная подтвердила мою правоту.

Мое внимание отвлек звонок в дверь. Люди приходили и уходили всю ночь, не утруждая себя такими любезностями, как стук. Я попросил пару, живущую этажом ниже, не вызывать полицию, если будет шумно. Но было всего девять. Все было далеко не так шумно. Особенно если учесть, что Вероника все еще была в одежде.

Эта мысль заставила меня ухмыльнуться, глядя на ее декольте.

– Я открою, – сказал Йен. – Все равно уже ухожу.

– Что? – я вскинул голову. – Ты только что приехал.

– Да, и я уже ухожу. Как бы привлекательно ни звучало наблюдение за тем, как ты надираешься, прежде чем улизнуть в свою спальню, я скорее предпочту, чтобы у меня отвалились уши, чем буду вынужден выслушивать еще одну минуту о хреновых инвестиционных возможностях Брэндона. Предупреждаю, он ждет тебя, чтобы представить комбинацию «доджбол-пивоварня» в Милуоки.

– Это звучит как юридический кошмар.

– Точно мои мысли. Я ухожу, так что твоя работа – сообщить ему эту новость. И клянусь Богом, Кейвен, если утром я проснусь и найду в своей почте макеты логотипов для Fast Ball Brewing, я выслежу тебя и…

– Да-да-да. Может, если подумать, тебе стоит уйти? – я взял шампанское и передал его Веронике, а затем подтолкнул его к двери.

– Сегодня вечером мне предстоит спустить шестьсот миллионов долларов. И меньше всего мне нужен твой голос разума в моей голове.

– Половина, – проворчал он. – Только половина этих денег твоя, придурок.

– Правильно. Верно. Половина. Постараюсь не забывать об этом, когда буду покупать мячи для доджбола.

Он бросил на меня взгляд через плечо, губы дрогнули, выдавая его, пока мы шли к двери.

Был март, но на город обрушилось резкое похолодание, в том числе выпал легкий снег, и ожидалось, что за ночь его станет еще больше. Пока Йен возился с пальто, шарфом и перчатками, я открыл дверь, чтобы посмотреть, кто звонил в звонок.

Беглый осмотр выявил пустую прихожую.

И тогда я услышал звук, который изменил не только всю мою жизнь в настоящем, но и в будущем.

Сначала это было просто кряхтение, но, словно почувствовав мой взгляд, малыш издал резкий крик.

Смятение поразило меня, как молния, отбросив на шаг назад. Опираясь на дверной косяк, я разглядел желтое одеяло с дыркой, достаточной для того, чтобы показать бледно-розовое личико.

– Какого черта? – я оглядел зал, ожидая, что кто-нибудь выскочит и начнет смеяться. Когда никто не заговорил, чтобы произнести реплику, я сделал шаг ближе и повторил. – Что за хрень?

Я был совершенно не в состоянии осознать абсурдность происходящего передо мной.

Конечно, я знал факты.

Это был ребенок.

На пороге моего дома.

Один.

Но в этом уравнении явно отсутствовало «почему».

Йен заглянул через мое плечо.

– Почему у твоей двери лежит ребенок?

– Я понятия не имею, – ответил я, глядя на корчащийся и теперь уже кричащий сверток. – Он был там, когда я открыл дверь.

Йен толкнул меня в бок, чтобы встать рядом со мной. – Ты меня разыгрываешь, да?

– Выглядит так, будто я тебя разыгрываю?

Он перевел взгляд с меня на ребенка, потом обратно.

– Как он сюда попал?

Мы были двумя невероятно умными людьми, которые создали технологическую империю из ничего. Но, очевидно, ребенок был слишком большим испытанием для каждого из нас.

– Я понятия не имею, но предполагаю, что он не поймал такси…

В его глазах мелькнуло понимание. Он двинулся первым, перешагивая через плачущего ребенка, и поспешил по коридору, заглянув за угол возле лифта, прежде чем вернуться один.

За моей спиной продолжалась вечеринка, но даже с открытой дверью громкие разговоры не шли ни в какое сравнение с доносящимися из коридора криками.

Вероника внезапно появилась рядом со мной, ее тело стало твердым, когда она заикаясь произнесла.

– Это… ребенок?

– Отойди, – призвал я, вытягивая руку, чтобы преградить ей путь, как будто младенец собирался внезапно превратиться в бешеного зверя. И, будем откровенны, я ничего не знал о младенцах. Все было возможно.

Йен опустился на колени, подхватив плачущего ребенка. А я тем временем стоял, как ошалевший идиот, парализованный тяжестью, которую еще не понимал.

– Вызовите полицию… – он резко остановился и потянулся к одеялу ребенка. – О, черт, – прошептал он, глядя на меня расширенными, полными паники глазами.

– Что? – спросил я, шагнув к нему, чтобы получше рассмотреть ребенка. Но не крошечный малыш, лежащий у него на руках, заставил мое сердце остановиться, а желчь подняться в горле. В руке моего лучшего друга был сложенный листок, который был завернут в детское одеяло. На вид бумага была ничем не примечательной, но именно мое имя, неразборчиво написанное чернилами, привлекло мое внимание.

Я выхватил записку из рук Йена и открыл ее.

Кейвен,

Мне очень жаль. Я никогда не хотела, чтобы это случилось. Это наша дочь, Кира. Я буду любить ее вечно. Заботься о ней так, как я не смогу.

С сожалением, Хэдли.

Зал начал кружиться, а из моей головы словно выкачали все до последней капли крови. Грохот в ушах утих, и громкие разговоры моих гостей, внезапно осознавших, что за дверью что-то происходит, ожили.

А потом хаос снова настиг меня – прошлое пронеслось в моей голове, словно моя жизнь промелькнула перед глазами. Я знал Хэдли. Если это вообще было ее настоящее имя. Или, если точнее… Я знал Хэдли всего на одну ночь.

Мы познакомились в баре. Она была сногсшибательной, с волнами густых рыжих волос, которые привлекли мое внимание, как только я вошел в дверь. Подойдя к ней, я понял, что именно ее глаза делают ее самой завораживающей женщиной, которую я когда-либо видел, потому что это были те ярко-зеленые радужки, которые вспыхивали у меня перед глазами каждую ночь, когда я просыпался в холодном поту. Она казалась немного скучной и серьезной, но обладала острым, саркастическим умом. Физическое влечение было взаимным, и через две рюмки мы вернулись в мою квартиру голые, и трахались до тех пор, пока не оказались на грани комы.

Или, по крайней мере, я был почти в коме.

У Хэдли, напротив, было более чем достаточно энергии, чтобы обчистить мою квартиру и унести компьютер, iPad, мобильный телефон и бумажник. Тот самый бумажник, в котором хранилось единственное, что осталось у меня от матери.

Я сразу же позвонил в полицию, когда понял, что она обокрала меня. И если не считать нескольких рыжих волосков, оставшихся на наволочке, Хэдли практически исчезла.

До сегодняшнего вечера.

– Кейвен? – позвал Йен. – Что там написано?

Я глубоко вздохнул и посмотрел на ребенка у него на руках. Одеяло сползло с его головы настолько, что было видно копну тонких волос, более рыжих, чем волосы матери.

Я ничего не слышал от Хэдли уже более восьми месяцев. Казалось ужасно удобным, что она появилась именно сегодня, чтобы подбросить ребёнка, учитывая, что сделка с «Калейдоскопом» была завершена и содержимое моего банковского счета стало достоянием общественности.

– Вызывайте полицию, – объявил я, повернувшись на носке и войдя в свою квартиру, оставив Йена стоять в коридоре с ребенком Хэдли.

Протиснувшись сквозь толпу обеспокоенных зрителей, я направился прямо к бутылкам со спиртным, стоящим на барной стойке. Мне не понадобилось ни льда, ни даже стакана. Я открыл бутылку водки, чертовски надеясь, что жгучий алкоголь заглушит панику, бурлящую в моих венах.

Все это время ребенок не переставал плакать.

Глава 2

Кейвен

– У вас есть основания полагать, что ребенок ваш? – спросил пожилой седовласый полицейский.

Избегая его взгляда, я тупо уставился на экран ноутбука, пока загружался «Калейдоскоп», одновременно борясь с тошнотой и желанием сорвать с себя кожу или убежать как можно дальше от этой квартиры – возможно, и то, и другое.

За двадцать минут, прошедших с тех пор, как мы нашли ребенка, я все это время вспоминал ночь с Хэдли.

Я не был идиотом. Когда твоя сексуальная жизнь сводилась к сексу на одну ночь или случайному повторению, в этом случае предохранение было обязательным. У меня была насыщенная жизнь, и если у меня не было времени на отношения, то уж точно не было времени на герпес или малыша. Я надевал презерватив каждый раз, когда был с женщиной, сколько себя помню. А в ту ночь с Хэдли я использовал по меньшей мере четыре.

Но именно тот случай, когда я проснулся от того, что она оседлала мой член, сейчас терзал мои мысли. Один раз. Один, блядь, раз.

– Мистер Хант? – спросил полицейский.

– Не знаю. Может быть… О, Боже. Может быть.

– Понятно, – пробормотал он. – Вы случайно не помните фамилию Хэдли?

Я поднял глаза от компьютера и нахмурился.

– Если бы я знал, наверное, упомянул бы об этом, когда она грабила меня.

Я перевел взгляд на команду медиков, сгрудившихся вокруг моей кровати и осматривающих ребенка. Он все еще кричал так, что я боялся, что от этого звука у меня расколется голова.

Христос. Как я мог пройти путь от шампанского и празднования многомиллионной деловой сделки до слушания криков ребенка, который может быть моим, а может и не быть?

Все, включая Веронику, ушли. Оказалось, что ребенок, брошенный на пороге дома – настоящий убийца настроения.

Йен все еще был здесь, тихо стоя в углу, и набирая сообщения на своем мобильном телефоне. Время от времени он останавливался, чтобы спросить, как у меня дела. Мне было не до разговоров. Я был слишком занят тем, что снова искал Хэдли.

Когда несколько месяцев назад она забрала мой бумажник, у меня не было возможности ее выследить. И поверьте, я пытался. Камеры в маленьком баре, где мы встретились, отсутствовали. Я потратил большое количество времени, чтобы найти запись того, как мы шли ко мне домой, но к тому моменту прошло уже более двадцати четырех часов.

Это был кошмар. Эта женщина забрала почти десять тысяч долларов электроники. Но я бы с радостью позволил ей оставить все это, если бы она просто вернула мне бумажник.

Я не отличался особой сентиментальностью, но в этом бумажнике лежало ожерелье, которое я забрал с шеи матери, когда она лежала гробу. После нескольких месяцев наблюдения за тем, как рак сокрушает ее дух и, в конечном счете, тело, мой отец даже не стал дожидаться похорон, чтобы очистить дом от всего, к чему она когда-либо прикасалась. Мой старший брат, Трент, сказал мне, что это часть папиного процесса горевания. Однако утром, когда на похоронах появилась женщина с грузовиком U-Haul, я решил, что быстрая уборка больше связана с ней, чем с потерей моей мамы.

Поэтому, когда я увидел свою мать, бледную и безжизненную, с ожерельем на шее, которое она никогда не снимала, я притворился, что наклонился поцеловать ее перед закрытием гроба. С шепотом извинившись, я стащил ожерелье с ее шеи и спрятал в карман.

Если не считать двух фотографий, которые мне удалось спрятать под матрасом, пока отец очищал дом от ее памяти, это ожерелье было единственным, что у меня осталось.

Я был в ярости, когда Хэдли забрала его у меня.

Но теперь, возможно, это было замаскированное благословение. Потому что на этот раз я был готов к встрече с ней. Я установил камеры на фасаде своего здания. Один кадр, как она уходит, бросив ребенка, и я смогу опознать ее раз и навсегда.

Открыв на компьютере программу «Калейдоскоп» – к счастью, мой логин еще не был аннулирован, я просмотрел записи последних нескольких часов. Но ничего не нашел.