Текст книги "Написано с сожалением (ЛП)"

Автор книги: Эли Мартинез

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

– Я даже не знаю, шутишь ли ты сейчас.

– Да. В мире всего около пяти человек знают мою личность. Я не могу рисковать тем, что слухи о ней распространятся. Мне нужно поддерживать репутацию.

Внезапно причины, по которым она хотела, чтобы битва за опеку над ребенком осталась между нами двумя и не попала в прессу, стали намного понятнее.

– Ты большая шишка в мире искусства или что-то в этом роде?

– Полагаю, это зависит от того, кого ты спросишь. Р.К. далеко не Пикассо. Я сильно сомневаюсь, что мы попадем в какие-нибудь музеи, но богатые люди, похоже, испытывают настоящий восторг от наших работ.

Я посмотрел на одну из работ, стоявших на мольберте. Это был крупный план белых цветов. Если мне не изменяет память, это были серебряные колокольчики. Сама картина была красивой, но толстые мазки белой и розовой краски добавляли блики и размеренность, пока фотография не стала почти абстрактной. Я понимал, почему они были популярны. Цветы были не в моем стиле, но прислоненная к стене серо-белая горная сцена была просто невероятной.

– Сколько стоят твои работы?

Она закатила глаза.

– Мое искусство продается по цене от двухсот тысяч до миллиона. Все зависит от размера и востребованности произведения.

– Черт возьми, – вздохнул я.

Хэдли рассмеялась.

– Поверь, никто не был так потрясен, как я, когда все только начиналось. Я не планировала делать карьеру. Мне просто нужна была отдушина, чтобы успокоить свой разум, пока я работаю над собой.

Я окинул взглядом комнату, заставленную холстами в два-три слоя, прислоненными к стенам.

– Почему ты до сих пор не продала их?

– Ах, ну, можно сказать, что я прохожу через…фазу. Я ничего не продавала уже больше года, а с тех пор, как четыре месяца назад умерла моя сестра, работать без нее стало как-то не по себе.

Христос. Сначала ее родители. Теперь она потеряла еще и сестру.

– Мне жаль слышать о твоей сестре.

Она подняла голову, грустная улыбка заиграла на ее губах.

– Я ценю это. Это была автомобильная авария, так что я никак не была к ней готова. Но я учусь справляться.

– Как ты справилась с этим, когда узнала новости? – это был глупый вопрос, который никто не должен задавать. Но для таких людей, как мы, иногда достаточно было одной трагедии, чтобы вернуться в прошлое.

Она посмотрела прямо в мои в глаза, когда ответила.

– Я упала на дно, но мне удалось подняться, – она подняла руки, указывая на десятки фотографий, окружавших ее. – И вот я продолжаю жить дальше. Шаг за шагом, секунда за секундой.

Я кивнул, ощутив неожиданную гордость. У меня защемило в груди, когда я увидел, как она смотрит на меня, в ее глазах блеснула беззащитность.

Мы уже не были так близки, но в том, как она смотрела на меня, ничего не изменилось.

Не изменилось и то, что я чувствовал в глубине души, там, где Хэдли Бэнкс не имела права находиться.

Я прочистил горло.

– Мы должны поговорить о Розали.

– Да. Конечно. Ты уверен, что я не могу предложить тебе

выпить?

Я рассмеялся.

– У тебя есть виски?

– Сейчас одиннадцать тридцать.

– Это значит «нет»?

– Зависит от обстоятельств. Ты пытаешься заставить меня напиться, чтобы смягчить удар,

или ты пытаешься набраться смелости, чтобы сказать мне, что ты завершил мыслительную часть своего процесса и пришел сообщить хорошие новости?

– Я еще не уверен.

Она улыбнулась, лучезарно и искренне.

– В таком случае, у меня есть шампанское.

– Думаю это лучше, чем ничего.

Она хихикнула, задев меня плечом, когда проходила мимо, и я молча проклял тот факт, что мое тело отреагировало на столь незначительный контакт с ней.

Она сразу же направилась к холодильнику и достала апельсиновый сок и бутылку шампанского, пока я садился на барный стул с видом на её кухню.

– У тебя очень мило, – сказал я ей, когда она вынула пробку с помощью салфетки, раздался тихий хлопок.

– Спасибо. Это многое значит, учитывая, что это говорит социальный работник Хант. Полагаю, это неожиданный визит на дом?

Я рассмеялся.

– Я слышал, что предполагать – это плохо, помнишь? Но да, что-то вроде этого.

Она налила шампанское в два фужера, долила в них апельсинового сока и протянула один мне. – Ну, если ты хочешь осмотреться, давай. Наверху смотреть особо нечего. Комнаты обставлены, но скудно, поскольку я декорировала их снизу вверх. Однако могу тебя заверить, что все сделано по правилам. У меня сигнализация на всех дверях и окнах, защелки с защитой от детей на обеих аптечках, чистящие средства находятся в недоступном месте, и на всякий случай, – она наклонилась и достала из-под раковины красный огнетушитель, с громким стуком опустив его на мраморную стойку. – Я профессионал на кухне, поэтому не ожидаю, что эта малышка найдет себе применение. Но никогда нельзя быть слишком осторожным.

Я осушил больше половины напитка одним долгим глотком.

– Твоя подруга Бет помогла тебе пробраться в наш дом?

– Нет. Мой адвокат Бет помогла с этим, – она покрутила ножку бокала между пальцами. – Мы знали, что ты не обрадуешься моему возвращению, поэтому я хотела быть готова ко всему, что ты можешь на меня бросить.

Я покачал головой и вздохнул.

– Мне не нужно ничем в тебя бросаться. Я просто хочу защитить свою дочь.

– Я понимаю.

Я положил оба предплечья на стойку и наклонился к ней.

– Не думаю, что ты понимаешь, поэтому буду откровенен. Я не доверяю тебе, Хэдли. Я не доверяю твоим мотивам. Я не доверяю твоей способности заботиться о ребенке. И, что самое главное, я не верю, что ты останешься здесь достаточно долго, чтобы оправдать рассказ для Розали, что ты ее мать.

Ее рот приоткрылся, а на лице промелькнула обида.

– Но… это не меняет того факта, что ты ее мать. Во всяком случае, с биологической точки зрения. Поэтому я пришел к выводу, что мне нужно научиться принимать этот факт. Но тебе придется работать со мной.

Обида исчезла, когда ее рот растянулся так сильно, что удивительно, как улыбка не расколола ее лицо.

– Договорились. Чего бы это ни стоило. Я готова.

– В течение следующего года мы с тобой сможем узнать друг друга получше. Ты сможешь доказать мне, что не только можешь справиться с появлением в твоей жизни ребенка, но при этом ты планируешь остаться с ним. Тогда… возможно, мы сможем познакомить тебя с Розали.

Она медленно моргнула.

– Прости, ты сказал пройдёт «год», прежде чем я познакомлюсь с Розали?

– Да.

Я знал, что она ни за что на свете не согласится на это. Но никто не начинал

переговоры с их лучшим предложением. Она предлагала что-то абсурдное, вроде двух недель, я – девять месяцев, и мы продолжали спорить, пока не сошлись на шести месяцах. И только тогда я уступил.

– Ты для меня чужой человек. Пройдет не один день, прежде чем я доверю тебе свою дочь.

– О, правда? – протянула она. – Значит, ее воспитательнице пришлось ждать целый год чтобы познакомиться с ней?

– Вряд ли ты воспитательница дошкольного учреждения, Хэдли.

– Ты прав. Потому что я ее мать.

– Мать, которая ее бросила, – ответил я. – Значит, ты для нас чужая. Один год. Я узнаю тебя первым, прежде чем Розали. Это моя сделка. Принимай или уходи.

– Ухх…Я собираюсь принять это. Но это дерьмовая сделка, и ты это знаешь.

Я пожал плечами.

– А чего ты ожидала? Что ты просто вернешься и к концу недели она будет называть тебя мамой? Так дело не пойдет.

– Я вовсе не прошу ее называть меня мамой. Представь меня как Хэдли. Твоя подруга, твоя горничная, садовник, няня… – ее глаза вспыхнули, когда она воскликнула: – О, Боже, позволь мне научить ее искусству!

Я уже открыл рот, готовый отшить ее, когда она метнулась за стойку и схватила меня за руку, дергая ее так, словно, стаскивая меня с табурета, я каким-то образом должен был согласиться.

– Я могла бы научить ее сначала живописи и рисунку, а потом, когда она подрастет, перейти к фотографиям. Ну же, Кейвен. Это же прекрасно. Я буду проводить с ней время, обучая ее всему, что люблю. И ты тоже мог бы находиться там. Ты сможешь увидеть меня в действии и то, как я с ней общаюсь. Ты будешь чувствовать себя комфортно. Она будет чувствовать себя комфортно. А я буду проводить время с ней.

Нет, вертелось на кончике моего языка.

Но она была права.

В моем доме Розали всегда будет в безопасности. Я буду рядом, если что-то случится.

И я буду там, если ничего не получится – например если, Хэдли решит снова сбежать и оставить мою девочку в подвешенном состоянии.

– И это твое долгосрочное решение? Ты просто станешь ее учителем рисования? И мы все будем жить долго и счастливо?

Она перестала подпрыгивать, дергая меня за руку и уставилась.

– Нет. Это мой выход из твоей нелепого предложения с ожиданием в один год. Может, я и не педагог дошкольного образования, но я чертовски квалифицирована, чтобы обучать ее творчеству…

Шестеренки в моей голове начали крутиться во все стороны. Хэдли согласилась ничего не делать с судами… пока. Но я не мог удерживать ее вечно. По словам Дага, я ничего не мог сделать, чтобы помешать ей прийти со своим тестом ДНК и вписать свое имя в свидетельство о рождении Розали. А когда она это сделает, мои возможности станут еще меньше, и единственным выходом из положения станет неприятная битва за опекунство.

Это было не совсем идеально, но ради своей дочери я готов был пойти на любую войну…

Но может мне и не придется этого делать.

– Я хочу, чтобы это было в письменном виде, – объявил я, поднимаясь на ноги. – Законное и обязательное. Шесть месяцев. Посещение под присмотром. Под моим наблюдением. И только в моем доме. Два дня в неделю. Один час…

Она еще раз встряхнула мою руку, ее ногти начали вгрызаться в перья на моей татуировке.

– Два часа. Мне нужно два часа.

– Два часа, и ты согласишься на все остальное?

– Да, – вздохнула она. – Абсолютно. Я обещаю.

В тот день, когда я увидел, как она разговаривает с Розали на вечеринке, я был в ужасе. За прошедшую неделю ситуация не изменилась, но впервые за последние семь дней я почувствовал, что наконец-то контролирую ситуацию.

Лгать дочери и проводить с Хэдли две дня в неделю в течение следующих шести месяцев было не самым лучшим вариантом, но это не пугало меня до смерти, как мысль о том, что Хэдли будет забирать ее каждые выходные.

Поэтому я протянул к ней руку и пробормотал:

– По рукам, – и тут мое тело окаменело, когда она обхватила меня за шею, прижалась ко мне всем телом.

– О, Боже! Кейвен, спасибо тебе большое!

Я резко вдохнул, не зная, что делать, и не понимая, что чувствую, находясь так близко к ней. Но это было не совсем так. Я чувствовал к Хэдли больше, чем когда-либо должен был – даже если не понимал почему. Может быть, потому что теперь я чувствовал, что могу расслабиться, ведь я купил себе шесть месяцев безопасности.

Может быть, потому что после всего, что случилось в прошлом, мне нравилось видеть ее счастливой. Может быть, потому что мне втайне нравилось, как она чувствует себя в моих объятиях.

Какова бы ни была причина, я не отпустил ее, когда она праздновала победу.

– Клянусь тебе. Ты не пожалеешь об этом. Я все исправлю, – пообещала она, крепко обнимая меня за шею.

Я не был уверен, что она права, и какая-то часть меня все еще очень хотела, чтобы она ушла и никогда не оглядывалась.

Но когда я стоял посреди ее тропического оазиса, ее темно-рыжие волосы с фиолетовой краской на макушке щекотали мне нос, а она подпрыгивала и смеялась, не плача, не боясь, не живя прошлым, я тоже почувствовал намек на победу.

Глава 18

Хэдли

– Она тебя полюбит, – говорила я себе, стоя у входной двери Кейвена и в десятый раз разглаживая свою приталенную футболку. Нервы, гудевшие внутри меня, наверное, можно было измерить на шкале Рихтера.

Учитывая, что он оставил для меня открытыми ворота, я была уверен, что на его входной двери установлены камеры, но не могла заставить себя успокоиться.

Я была бешенстве.

Все четыре дня, прошедшие с тех пор, как он покинул мой дом с краской на рубашке, я с нетерпением ждала этого момента. Но теперь, когда он наступил, я не могла заставить себя поднять кулак, чтобы постучать.

Бет составила бумаги о шестимесячном посещении под присмотром и отправила их с курьером адвокату Кейвена, прежде чем уволить меня с должности клиента. Она снова наняла меня минут через десять, когда я сказала ей, что наконец-то выпью с ней мартини в этом ужасном баре, о котором она говорила несколько недель.

Через два дня Кейвен прислал мне смс с новым расписанием. Он не спросил, устраивает ли расписание меня, но я работала дома и не имела особой личной жизни, кроме обслуживания потребностей лучшей подруги и свахи Бет, так что мой график был свободен. Он решил, что я буду находиться с Розали по средам с пяти до семи, а по субботам с часу до трех.

Этого было недостаточно. Но это лучше, чем ничего.

Уперев руки в бока, я репетировала, что скажу, когда он откроет дверь. Забавно, но я не так уж сильно нервничала из-за встречи с Розали. Она была абсолютным ангелом, когда я встретила ее на дне рождения. Даже если она была избалованной девчонкой, я уже любила ее всей душой.

Я была на взводе из-за того, что снова увижу Кейвена.

Я не была уверена, какой вариант мужчины достанется мне сегодня. И поэтому чертовски надеялась, что это будет тот, кто смеется и улыбается. Или даже тот, кто улыбался и смеялся, когда я разбиралась со своим криворуким соседом.

Но в тот раз, когда я увидела Розали в его присутствии, я получила разъяренного Кэйвена, и не горела желанием снова столкнуться с этим парнем.

Ладони вспотели, когда я потянулась к дверному звонку, но прежде, чем я успела нажать на него – или, что более вероятно, снова струсить – дверь распахнулась.

Йен чуть не сбил меня.

– Черт. Черт… – он не успел договорить, как на его лице отразилось узнавание и отвращение.

– Привет, – пискнула я. – Я Хэдли.

– Я знаю.

Когда он не пошевелился и не пригласил меня войти, я спросила:

– А… Кейвен здесь?

– Он здесь.

Опять. Никакого движения. Никаких приглашений. Только осуждающий взгляд.

– Есть шанс поговорить с ним? Он ждет меня.

Он склонил голову набок.

– Зачем ты здесь?

Я знала, о чем он спрашивает, но сделала вид, что не понимаю, о чем он.

Указав на свою сумку, наполненную до краев новыми принадлежностями для декоративно-прикладного искусства, я ответила:

– Я здесь, чтобы научить Розали творчеству.

– Почему? – он растянул этот слог, как будто думал, что я плохо слышу или просто тупая.

Опять. Я знала, о чем он спрашивает, но…

– Потому что известно, что творчество способствует развитию творческих способностей у детей. И я знаю, что ты думаешь – это кажется совершенно очевидным. Но знаешь ли ты, что оно также улучшает успеваемость, развивает мелкую моторику и даже, как было показано, укрепляет навыки принятия решений и концентрацию внимания? В условиях сокращения художественных программ в школах по всей стране, нанять частного преподавателя – единственный способ обеспечить ребенку возможность приобщиться к искусству как можно раньше. Воистину, я аплодирую Кейвену за столь мудрый и смелый выбор для благополучия Розали, – с ухмылкой закончила я.

К сожалению, Йен не купился.

– Не думай, что из-за того, что ты до смерти напугала Кейвена и заставила его согласиться на этот фарс, остальные не видят, что это на самом деле так. Я не знаю, какого хрена ты задумала, но нет ничего, чего бы я не сделал для Розали. Тебе стоит помнить об этом.

Удивленная, я покачнулась на каблуках – и вовсе не из-за его угрозы.

– Я до смерти напугала Кейвена?

Он нахмурился, но ничего не объяснил. Повернувшись к дому, он прокричал:

– Кэв, у тебя гости! – затем он прошел мимо меня к подъездной дорожке.

Я наблюдала как он усаживается в кабриолет «Мерседес», когда услышала позади себя голос Кейвена.

– Он обычно более милый, из нас двоих.

– Ну, в этот раз он не вызвал полицию. Считаю это прогрессом, – я обернулась.

Он был одет в темные брюки и белую рубашку на пуговицах, заправленную внутрь, но рукава были закатаны до локтя, обнажая татуировку в виде перьев. Когда-нибудь я наберусь смелости и спрошу его об этом.

Однако сегодня был не тот день.

– Привет, – вздохнула я.

– Привет, – пробормотал он.

Как и Йен, он стоял на месте, не двигаясь, и не приглашая меня войти. Но, к счастью, в отличие от его друга, у него не было никакого осуждающего взгляда. Я вообще не могла прочитать его выражение лица.

О, но я чувствовала его пристальный взгляд, и мое тело пылало под его пристальным вниманием.

– А что случилось с комбинезоном?

Я взглянула на свои джинсы и простую футболку и охнула:

– Похоже, я не знала, что здесь дресс-код.

– Я шучу. Она была в восторге с тех пор, как я сказал ей, что ты приедешь пораньше…

– Хорошо. Я тоже взволнована.

Его ухмылка переросла в озорную улыбку.

– Я знаю. Последние десять минут я наблюдал, как ты набиралась смелости, чтобы постучать. Я действительно думал, что несколько раз у тебя получится.

Черт побери! Я была права насчет камер.

– Ну, с твоей стороны было очень мило прийти сюда и избавить меня от страданий… О, подожди, этого не произошло.

Он посмеялся.

О, спасибо тебе, Господи.

Это был смеющийся Кейвен. Я могу справиться с таким Кейвеном.

Краем глаза я заметила, как Розали выскользнула из угла и врезалась в ноги отца.

Кейвен успел поймать ее за руку, прежде чем она упадет.

Увидев ее снова, у меня перехватило дыхание. Как это возможно – любить кого-то так сильно чтобы чувствовать это до мозга костей?

– Вы – та самая милая леди с моей вечеринки, – заявила она, размазывая по губам красный соус. – Вы помогли полиции?

Я бросила на Кейвена вопросительный взгляд.

– Да, – ответил он. – Хэдли помогла полиции, и так я узнал, что она хорошо разбирается в творчестве, – это не имело никакого смысла. Но свидетельствуя о том, насколько Розали доверяла отцу, она не стала задавать вопросов.

– А ты можешь нарисовать единорога? – спросила она.

Очевидно, это была настоящая проверка моих способностей.

– Могу, – ответил я, присаживаясь перед ней на корточки и думая о том, что мое сердце разорвется – слезы уже наворачивались на глаза.

– С крыльями?

Я улыбнулась, отворачиваясь в сторону, чтобы убрать эмоции с лица.

– Ну, это пегас. Но, конечно. Я могу приделать рог ко всему, что хоть как-то напоминает лошадь. В том числе и на коз.

– Да, да, – воскликнула она, поднимая кулаки в воздухе. – Ты принесла краски? Я люблю рисовать, но папа больше не разрешает мне ими пользоваться, потому что я случайно попала на стул…

– Случайно? – вмешался Кейвен. – Ты покрасила весь стул в розовый цвет.

Она откинула голову назад и посмотрела на него.

– Я пыталась отмыть его.

– Это был лак для ногтей, детка. Спасти его было невозможно. Мне пришлось купить новый стул.

Она вздохнула и посмотрела на меня огромными глазами.

– Является ли покраска ногтей – творчеством?

– Возможно. Может быть, следующий раз я смогу принести немного лака?

Кейвен покачал головой.

– Ух ты, тебя уволили еще до того, как ты переступила порог дома. Это, должно быть, какой-то рекорд.

Я сделал укоризненное лицо в адрес Розали.

– Так, значит, никакого лака для ногтей. Прости, милая.

Скрестив руки на груди, Розали хмыкнула, но в уголках ее рта заиграла озорная ухмылка.

Кейвен был прав. Она действительно была очень похожа на меня – в основном внешне. Но в ней все еще оставалась частичка его. Особенно когда он был моложе. У нее был тонкий изгиб его рта, а губы были настолько полными в центре, что это вызывало постоянное недовольство. Я думаю, что у нее мог быть и его подбородок, но не могу быть уверена, потому что его теперь скрывала щетина.

В любом случае, она была прекрасна до невозможности.

– Ну что, ты принесла? – спросила она, ее зеленые глаза плясали от возбуждения.

– Принесла что?

– Краски.

– Краски, глину и мелки.

Она очаровательно скривила губы.

– Хорошо, но у меня уже есть мелки.

– Ты когда-нибудь растапливала их и капала на холст?

Собаки в радиусе ста миль могли услышать ее визг.

Кейвен рассмеялся, и я воспользовалась секундой, чтобы насладиться этим звуком. Мне нравилось видеть его таким.

Счастливым, довольным, без чувства вины.

И больше всего мне нравилось, что он устроил жизнь после всего, что ему пришлось пережить. Он заслужил это.

Он всегда заслуживал этого.

Именно поэтому я не решалась вернуться.

– Пригласи мисс Бэнкс в дом, Рози.

Рози.

Успокойся сердце.

Он назвал ее Рози. Это было чертовски мило!

Она протянула руку и схватила мою, потянув за нее, пока я вставала с колен.

Это было безумием, когда дети могли исцелить разбитую душу.

Когда я входила в эту дверь, я следовала не просто за маленькой девочкой с дикими рыжими

кудрями.

Я шла за своей матерью.

Мой отец.

Моя сестра.

Вся наша семья впервые за восемнадцать лет держала меня за руку.

И Кейвен, мальчик, который спас мне жизнь, был прямо там, его улыбка была почти незаметной, но ее тепло все равно поглощало меня.

Я приостановилась, прежде чем она протащила меня мимо него.

– Ничего, если она будет называть меня Хэдли? Мисс Бэнкс всегда заставляет меня чувствовать так, будто это не я, а моя мама.

На его лице появилось выражение извинения.

– Конечно. Я…

– Не извиняйся, – не заботясь о том, как он может отреагировать, я потянулась и поймала его руку, нежно сжав ее.

Он взглянул на наши руки, что-то темное промелькнуло на его лице, но он не отстранился. Он просто уставился на меня, отчаянный и потерянный. Но впервые в жизни я смотрела на него с надеждой на лучшее будущее – для всех нас.

Я отпустила его руку и поддалась неумолимому натиску Розали, позволив ей протащить меня через весь дом. И все это время я чувствовала на своей спине взгляд Кейвена.

Она взяла меня за руку, и мы вошли в большую гостиную, совмещенную с кухней, где пахло чесноком и орегано. Все было устроено так же, как у меня дома, но только приятнее.

Намного приятнее. Но моя была оформлена лучше. У него все было в приглушенных серых и коричневых тонах, ни одного яркого цвета, если не считать нескольких нестандартных строительных деталей, которые высыпались из плетеной корзины в углу. Все было чисто и аккуратно – опять же, то, что нас объединяло. Мое внимание привлекли высокие встроенные книжные полки по обе стороны от камина, где в несколько рядов стояли детские книги.

Я уже дошла до самого низа, когда женский голос удивил меня.

– Розали, – позвала пожилая испанка с красивыми черными волосами, направляясь к нам. Я приготовилась к новым порциям ненависти, которые обрушил на меня Йен, но она ласково улыбнулась мне.

– Привет, я Алехандра. Можно мне украсть Розали на несколько минут?

– Нет! – заскулила Розали. – Она позволит мне плавить мелки, Але.

– Ну, это звучит… грязно. Я уверена, что мисс Бэнкс может…

– Хэдли, – поправил Кейвен. – Мы все можем называть ее Хэдли. Даже ты, Рози Пози.

Рози Пози.

Дорогой. Господи. Забудьте о мелках. Я сейчас расплавлюсь вместо них.

– Хорошо, тогда, – сказала Алехандра. – Я уверена, что Хэдли может подождать несколько минут прежде, чем начать. Мне нужно, чтобы ты выбрала платье для дня фотографии в садике на этой неделе. Твой папа купил сегодня несколько новых, из которых ты можешь выбрать.

Все ее маленькое тело дернулось, как будто ее ударило молнией.

– Они красивые?

Она старательно избегала взгляда Кейвена.

– Ну… Он пытался. Это самое главное.

Я сдержала улыбку при мысли о том, как Кейвен Хант прогуливается по отделу платьев для фотосессии своей дочери в детском саду.

Розали застонала.

– Опять кошки?

– Что не так с кошками? – защищался Кейвен. – Несколько недель назад ты выпрашивала платье с кошками.

– Но теперь мне нравятся хорьки.

– Ты даже не знаешь, как выглядит хорек.

– Да, это так. Но он все равно мое самое любимое животное в мире.

Я прикрыла рот рукой, чтобы подавить смех.

Рози видела это.

Кейвен тоже.

Но они были слишком заняты жарким спором о хорьках, чтобы обращать на меня внимание.

Кейвен положил руку на бедро.

– Может, тебе стоит попросить Хэдли научить тебя рисовать хорька сегодня вечером?

Она сразу же положила руку на бедро.

– Мне не нужно, чтобы она меня учила. Я и так знаю.

И тогда я действительно это увидела.

Она была похожа на мою маму.

У нее были губы Кейвена.

Но ее характер? Это была на сто процентов моя сестра.

– Тогда ты знаешь, что это длинная крыса, похожая на ласку? – возразил Кейвен. – Точно такая же, как та игрушка, которую подарил тебе дядя Йен.

– Ну-у-у…

– Боюсь, что это так, куколка.

Она сморщила нос.

– Ты сам когда-нибудь видел хорька?

– Да, – решительно ответил Кейвен. – И он выглядит как крыса.

– Нет! – она вытянула руки высоко над головой. – Он высокий, с длинной шеей, вьющимися волосами и большими губами.

– Жираф?

Она хмыкнула.

– Нет. Хорек.

Поставив сумку на пол, я достала телефон и загуглила: Высокая, длинная шея, вьющиеся волосы, большие зубы

Я добавила слово «животное», когда на экране появилось дюжина изображений супермоделей.

– Лама? – спросила я, заставив три пары глаз метнуться в мою сторону. Нажав на фотографию, я повернула телефон к Розали. – Она?

– Да! Хорёк!

– Господи, – вздохнул Кейвен. – Это лама, Рози. Есть большая разница.

Ее гнев превратился в ангельскую улыбку, а затем она захлопала ресницами, как профессионал в искусстве обманывать отца.

– Можно мне одну из них?

Край рта Кейвена приподнялся, но его голос оставался строгим.

– Нет. И теперь, когда я знаю, что ты говоришь о ламе, ты даже не сможешь завести ее, когда переедешь в собственную квартиру.

– Что? Почему нет? – пискнула она.

Кейвен, поднял ее на ноги и посадил на свое бедро.

– Они живут на ферме, детка.

– Тогда нам нужна ферма, – возразила она.

В этот момент я никак не могла заставить улыбку исчезнуть с моего лица.

Стоя там с ними. Слушая их разговоры. Наблюдая за их отношениями.

Это было прекрасно и мне хотелось схватиться за фотоаппарат.

Кейвен покачал головой, его улыбка стала еще шире.

– Сделай одолжение, поднимись с Але наверх и примерь платья, которые я тебе принес. Они не все кошачьи. Кажется, было и розово-лиловое.

– О, хорошо, – неохотно согласилась Розали и посмотрела на меня. – Только не уходи в этот раз помогать полиции, хорошо? Я сейчас вернусь.

– Рози, – сказал Алехандра, беря ее за руку.

Я краем глаза взглянула на Кейвена. Но он не смотрел на меня. Он не просто смотрел на девочку, он наблюдал за ней всем своим существом, и на его лице играла широкая улыбка.

Боже, человек мог бы задохнуться от той любви, которую он испытывал к своей дочери. И наблюдать это вблизи было настоящим испытанием.

Прошло меньше двух недель с тех пор, как он вызвал на меня полицию, а теперь я стояла в его доме и готовилась познакомиться с Розали. Это было самое сюрреалистичное ощущение в моей жизни. Проведя пальцем по сердцу в виде буквы «х», я ответила:

– Обещаю, милая. Я буду рядом.

Я смотрела, как она уходит, ее короткие маленькие ножки бежали, стараясь не отстать от Алехандры. Как только они поднялись по лестнице, Кейвен разрушил мою эйфорию, произнеся мои самые нелюбимые три слова в своем лексиконе.

– Нам нужно поговорить.

– О, здорово, – проворчала я.

Длинными, целеустремленными шагами он двинулся за барную стойку, отделявшую кухню от остальной части дома.

– Я подписал соглашение о посещении, которое прислал твой адвокат, но хотел кое-что добавить, прежде чем мы продолжим… – он достал из ящика конверт из манильской бумаги и вынул один лист бумаги. – Это список правил. Большинство из них довольно просты, но я хотел изложить их в письменном виде, чтобы убедиться, что мы оба понимаем, что здесь происходит… – протянул мне бумагу, он достал из кармана ручку. – Мне нужно, чтобы ты подписала это до того, как начнутся занятия…

– Я действительно планирую преподавать ей, понимаешь? Искусство – это большая часть того, чем я являюсь и чем была моя семья. Я бы очень хотела передать ей это.

– Еще лучше. Теперь, как только ты это подпишешь, можете приступать к занятиям.

Он уперся бедром в стойку и скрестил руки на груди, но это выглядело настолько неловко, насколько это вообще возможно. Я бы поставила пятьдесят долларов на то, что он репетировал этот разговор дюжину раз до моего прихода, включая этот случайный, невыразительный наклон.

Что-то в том, что он тоже нервничал, успокоило меня.

Документ был написан на юридическом жаргоне, но суть я уловила.

Нельзя было говорить Рози, что я ее биологическая мать и/или член семьи, подразумевая это или нет.

Не рассказывать ей о стрельбе в торговом центре «Уотерседж», включая любые упоминания о том, как погибли мои родители. Не говорить ей, кто отец Кейвена, как его зовут и какова его роль в перестрелке.

И последнее, но не менее важное: никаких упоминаний о том, что ее оставили на пороге его дома или бросили.

Он был прав, все это было очень прямолинейным. Именно поэтому я так растерялась, когда, подняв глаза, обнаружила, что он наблюдает за мной с жестким выражением лица.

– Она слишком маленькая, – сказал он. – Для всего этого. Я ненавижу врать ей, но

ей четыре года. Моя работа – не допустить, чтобы такая грязь проникла в ее жизнь… – он сделал паузу и издал стон. – И я не хочу намекать, что ты – грязь, но наше прошлое, несомненно, таковым является.

– Кейвен, – прошептала я, сокращая расстояние между нами. – Я понимаю.

Он даже не вздрогнул, когда я положила руку на его предплечье, и гул в моих венах стал оглушительным от этого прикосновения.

Мне нужно перестать прикасаться к нему. Он начинает привыкать к этому.

И я начинала жаждать его все больше и больше.

Я поработаю над этим в другой день, потому что сейчас я была готова на все, чтобы облегчить вину, запечатленную на его красивом лице.

– Не надо мне ничего объяснять. Ты прав. Все с момента нашей встречи было покрыто грязью. Но не она. Я знаю, ты мне не доверяешь, но клянусь, я в твоей команде. Мы можем работать вместе, чтобы убедиться, что это никогда не коснется ее. Меня вполне устраивает быть Хэдли – учительницей рисования. Ей не нужно знать ничего другого…

С этими словами я отпустила его руку, взяла ручку и подписала бумаги.

На его прекрасном лице было выражено облегчение.

– Спасибо.

Мне не нужна была его благодарность.

Я еще не заслужила его благодарности.

Но в конце концов заслужу.

А до тех пор я могла лишь попытаться облегчить всем процесс адаптации. В разгар бушующей бури немного легкомыслия не помешает.

Хлопнув себя по груди, я обвела взглядом пустую кухню, ни к кому не обращаясь и спрашивая: – Он только что поблагодарил меня?

– Меня? Ужасную Хэдли?

Он сверкнул глазами, засовывая бумагу обратно в конверт и запечатывая его латунным зажимом. Однако в этом взгляде было чуть больше ярости, чем во взгляде Розали.

Это значит, что он сделал это с хитрой усмешкой.

А еще это значит, что у меня перехватило дыхание.