Текст книги "ЛВ 2 (СИ)"

Автор книги: Елена Звездная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Я подошла, осторожненько поганку с проклятием в золотой заиллюзированную забрала, мало ли, вдруг в таком состоянии она и на черта повлияет, да затем и спросила участливо:

– Случилось что?

Черт посмотрел глазами огромными, в медный пятак размером, да и сообщил:

– Облава в Выборге. Магов там – видимо-невидимо. Ведьмака схватили, да не абы кто – сам архимаг Агнехран в городе!

Леший вдруг нахмурился, а я… мне подробностей надо бы. Я и спросила:

– И что? А как? Где схватили-то?

Черта колошматило, словно молнией его било непрерывно, и говорить бедняга мог с трудом:

– Я как в Выборг перенесся – слетела иллюзия. Начисто слетела.

Ого. Я аж присела рядом от изумления. Черти в плане иллюзий мастера известные, и если ведьмы по договору с дьяволами с них еще иллюзию ту могут снять, то маги… Как?!

– Думал все, конец, – черт смотрел на меня так, словно вовсе не верил, что жив остался. – Меня и схватить-то собирались. Магия в воздухе искрилась – глазам глядеть было больно. И тут как гром среди неба ясного слова властные: «Черта этого не трогать». И… не убили меня. Ведьма, а ты глянь хорошенько, а, точно ли цел остался?

Я поднялась, оглядела черта, и подтвердила:

– Цел.

Тот вздохнул с облегчением, а самого трясет, да так что и кочка на коей сидел ходуном ходит.

– Аггггнеххххррррран, – заикаясь, проговорил черт. – Слыхал много, да ранее видеть не приходилось. Страшшшшный!

Это таки да, тут полностью согласна.

Одного я понять не могла:

– А что он там делал-то?

– Да говорю ж – ведьмака схватили! – истерично возопил черт.

Это вот тоже было очень странно – ведьмака так просто не отыщешь. Черт мог. Ведьма могла. А вот маги, или пусть даже архимаг… то странно очень. Совсем странно.

И тут Леся передала, что Савран вернулся, да меня видеть зело желает.

Ну, желает так желает.

Ударила клюкой о земь, открывая тропу заповедную, да и вышел Савран прямо на болота. Содрогнулся, узрев черта и кикимор, с почтением поклонился лешему, мне тоже поясной поклон отвесил, шапку с головы стянув, а как выпрямился, произнес:

– Странные дела творятся, госпожа лесу хозяйка. Подумал тебе то знать ведомо. Был я в Нермине, как и наказала ты, да вдруг откуда не возьмись портал прямо посередь городской площади. Из него маги вышли, да не как маги, а как воины. Вмиг весь город магией накрыло, и правду та магия открыла. На ярмарке, как оказалося, торговцы уважаемые, да уже не очень, для товарного вида товару своего, амулеты иллюзионные использовали, а тут раз – и перестали те работать, и вмиг товар товарный же вид утратил. Разгневались честные покупатели да торговцы, мордобитие устроили праведное. И я бы поучавствовал, да только за магами следил, чтобы стало быть, тебе доложить. И так скажу – искали они кого-то. А во главе них был… раб. Бывший тот раб, что ты себе в услужение забрала, да опосля отпустила.

Почувствовала на себе тяжелый взгляд лешего. Савран же продолжил.

– Оно может и не узнал бы, да тот маг, главный он у отряда был, он мне кивнул, как знакомцу старому. И по глазам я его узнал, точно он – раб… бывший.

Я же смотрела на Саврана и вот о чем думала – купец передвигается медленнее, чем черт. Значит сначала Агнехран с отрядом своим нагрянули в Нермин, а лишь опосля в Выборг. А еще стало ясно, как они ведьмака нашли – они разрушили все чары иллюзий в городе, видимо так и нашли…

И тут вдруг лешинька возьми да и спроси:

– Весь, а где аспид? Не чувствую я его в лесу-то?

– По делам отлучился, – отмахнулась я, о своем думая.

А следом и Савран вопросил:

– Скажи, лесу Заповедному хозяйка, а нельзя ли мне амулет какой, чтобы чары иллюзорные рушить то? Чтоб товар истинный видеть?

– Такого нету, – честно призналась купцу.

Пригорюнился тот, видать впечатлило его, как иные нечистые на руку торговцы с помощью магии наживаются, но уж что есть, то есть.

– Надеюсь, полезен оказался, – намекая, что пора бы ему, сказал Савран.

– Очень полезен, благодарствую, – ответила я, и клюкой о земь ударила, тропу ему открывая.

А купец от чего-то замялся и вдруг спросил осторожненько:

– А вы, госпожа ведунья, сейчас под иллюзией, али как?

И тут поняла я, что стою Веська Веською, в платье черном чародейском, с волосами в косу прибранными, и нет на мне ни шляпы ведьминской, ни плаща устрашающего, да даже носа крючковатого и того нет.

– Эм… – пробормотала замявшись. – А как меня узнал-то?

– Дык по лешему и по клюке, – чистосердечно сознался Савран.

– Это иллюзия! – не менее чистосердечно соврала я.

– Аа, – протянул купец. – Я тогда поспешаю, еще ходку в Нермин надо сделать за сегодня.

– Ступай, купец, доброго пути тебе, – отпустила я.

И едва ушел, тропу заповедную закрыла.

Черт к тому времени уж подуспокоился, трястись перестал, да и вдруг спросил:

– Ведьма, а слышала ты, Агнехран этот, он и в аду побывал.

Удивилась я, да и вопросила:

– Зачем это?

– Из любопытству, – сказал черт. – Говорят молодой тогда был, зеленый, пентаграмму начертал, дьявола вызвал, да в пентаграмме той запер, а сам сходил в ад, осмотрелся… кого спалил, кого подпалил. Вроде искал чегось.

– И как, нашел? – правда интересно стало.

– А то мне неведомо, – признался черт.

И тут лешинька прервал нас, сообщив:

– Аспид вернулся.

И мы поспешили к избушке, оставив черта на попечение кикимор.

Но когда уходили, даже на миг приостановились – черт вдохновенно вещал благодарным болотным слушательницам о том, как заявился в Выборг, да расшвырял всех магов, а главному самому архимагу и вовсе морду набил.

– Вот… черт, – леший головой покачал неодобрительно.

Ну черти, они такие черти.

И мы шагнули на тропу заповедную.

Как возвернулись к домишку моему, картину застали удивительную – аспид расставлял октагон да не простой, навершием каждой грани был заговоренный горный хрусталь. И тоже не простой это был восьмиугольник, не стандартный магический, подобный кругу, а иной совсем. Шесть кристаллов в нем были противопоставлены друг другу образуя прямоугольник, а вот седьмой и восьмой отстояли от них, соединяя две стороны прямоугольника. Как если бы за столом сидело восемь гостей, по трое друг против друга, да двое во главе стола с двух сторон.

За созданием фигуры наблюдали и волкодлаки, и вампиры, и моровики, и домовой, и кот Ученый, а Мудрый ворон сидел наверху, с высоты корректируя по бумажке, которую держал крылом:

– Правей! Еще правей! Теперича левей!

Ученый кот не выдерживал и периодически мотался наверх к ворону – перемещаться в пределах деревьев он мог без труда, и сверял бумажку с имеющейся конструкцией.

– На полшага правей! – продолжил ворон, едва аспид поставил новый камень, и, подняв голову, вопросительно посмотрел на нашего Мудрого.

Горный хрусталь был передвинут.

Затем аспид отошел на пару шагов, руку к конструкции направил – из ладони вырвался огонь, да и засиял светом, преломляясь в горном хрустале и создавая не плоскую, а трехмерную конструкцию, где лучи образовывали надежный световой куб. И такая сила в том кубе была, что даже мне, хозяйке лесной, не по себе стало. А аспидушка лишь кивнул удовлетворенно, и крикнул ворону:

– Все, благодарствую.

И направившись в октагон, принялся за фигуры не магические – алхимические. Такие, что магам вовсе не подвластны. Да и не изучают алхимию маги, опасно слишком, от того и под запретом. А аспид вот, чертит себе, спокойственно.

И тут тихо мне лешинька сказал:

– То есть, говоришь, он по делам из лесу уходил?

– Ну да, – я с интересом следила за происходящим, – видимо за хрусталем вот горным мотался.

– Видимо, – нехорошим тоном леший протянул, – только есть одна неувязочка, Веся, хрусталь этот горный, он еще вчера принес, когда вернулся вдруг внезапно да торопливо. И так торопился, что хрусталики эти в кусты крапивы бросил не глядя, а опосля к тебе в избенку поспешил. И сдается мне, октагон сей формы странной такой, от того… что хрусталь бросили вчера, сохранностью не озаботившись…

Пожав плечами, заметила:

– Может потому и мотался из лесу. Так то не планировал, а как к избе вернулись опосля разговору, за который ты сердишься, он и решение то принял, что по делам ему надобно.

– А по каким, Веся? – насмешливо леший вопросил.

– Мне откуда знать? – возмутилась я. – Не нянька вроде я аспиду, чтобы делами его интересоваться.

– Не нянька… – мрачно согласился сотоварищ мой верный.

И тут нас заметил аспид.

Мне кивнул приветственно, а вот лешему приказал:

– Мост нужен крепкий, широкий. Деревья раздобудь к ночи.

Леший почему-то после слов этих на меня посмотрел с подозрением. Я ж стояла, то на солнышко глядя, то на верхушки деревьев, и делала вид, что вообще ничего не слышала. Нет, мне-то конечно было известно, от чего аспид приказ такой дал – он лешего отсылал подальше, как и было уговорено, да только мы не договаривались, что отсылать лешиньку будут при мне, а я другу сердешному врать не способная.

– Вееесь, – позвал леший.

– А погода-то сегодня какая хорошая, – невинно заметила я.

Леший продолжал пристально на меня глядеть, я чувствовала это всей собой, даже не глядя на друга верного.

– Солнышко-то как светит, – продолжила, демонстративно ничегошеньки вот вообще не понимающая.

А леший глядит все суровее, и даже холодком из лесу повеяло.

И тут в дело аспид вмешался.

Кристаллы свои оставил, к нам подошел шагом уверенным, размашистым, остановился на лешего глядя, и спросил:

– Неясно, что в просьбе моей, леший?

А друг сердешный возьми да и ответь многозначительно:

– Многое.

А потом возьми да и потребуй:

– Браслет обручальный хозяйке верни.

И аспид, что хотел уж ответить, вдруг промолчал. А вот я не стала.

– Лешинька, пущай пока на нем будет, мало ли, – вздохнула устало, – по ночи едва спасти успела-то.

Леший на меня сурово поглядел, на аспида, на меня… на аспида, на меня…

– Да хватит уже! – не выдержали нервы мои. – Иди, деревья для моста доставай, не теряй времени даром.

И посмотрел на меня вдруг лешинька так, что стыдно стало, как пес побитый посмотрел, с обидой на несправедливость во взгляде, а я… что я сказать ему могла.

«Лешинька, – прошептала мысленно, в глаза черные заглядывая виновато, – я в тебе уверена, знаешь ведь. Никогда и никого у меня ближе тебя не будет, да не хочу, чтобы больно тебе было, понимаешь?»

Затрещал леший корою древесною, да и так ответил:

«Говоришь больно за меня? А мне каково было, когда ты кажен вечер до могилки шла и слезы горькие проливала? Но то твой выбор был, я его уважал».

И поняла я все, да только:

«Тебе больно будет, а плакать стану я, лешинька…»

Развернулся друг сердешный молча, да и без слов в лесу скрылся, осталась я стоять, за каждое слово себя ненавидя.

Да аспид вдруг утешил:

– Ты, хозяйка лесная, хоть и сказала, что в верности лешего уверена, но вспомни – ранее другое поведала, что не пустишь лешего в Гиблый яр, от того, что там ведунья его прежняя, и коли та призовет, ты ему уже будешь не указ. Вспомнила?

Вот после этого стало чуть легче, да все равно – горько и тяжело на душе. Чувствую долго прощения просить буду, очень долго. И простит, конечно, правду ведь сказала – никого у меня ближе лешего нет и не будет, а все равно на душе тяжело.

– Идем, – предложил аспид.

И руку протянул.

Я на ту руку поглядела, на ней браслет обручальный серебра светлого сверкал ярко, кожа то у аспида черная, матовая, чешуйчатая, так что браслет выделяется сильно, а свою ладонь все равно не протянула. За клюку ухватилась сильнее, да и пошла к октагону, сделав вид, что не было руки протянутой, не было и моего демарша независимости.

«Простил уже» – донеслось до меня от лешего послание мысленное.

«Покажу тебе ведунью, своими глазами покажу, – пообещала я».

Так и помирились.

Так что до октагона дошагала я с улыбкой счастливою, встала, между фигурою магической и избушкой, клюку держу, аспида жду.

Тот шел неторопливо, от чего-то на меня глядел пристально, и взгляд его недобрым был, ох и недобрым, да только – а нечего меня за руку водить, чай не ребенок!

Когда подошел ко мне аспид, я уж чуть не постукивала туфелькой от нетерпения, но ждала. Терпеливо ждала. А едва подошел, предупредила:

– Как обеих выпустишь, за меня встанешь.

Совсем хмурым аспид стал, да и произнес мрачно:

– За спинами женщин не прятался и начинать не собираюсь.

Поглядела я на него скептически, аж до боли в шее – высок был господин Аедан, да и ответила:

– Аспидушка, родненький, перед тобой не женщина, перед тобой сила леса Заповедного. Так что будь добр, делай что говорят.

И тут вдруг взбеленился аспид, да и прошипел яростно:

– А иначе что?

Ну, сам спросил, я не настаивала.

– Леееесь, – позвала невинно.

Зловредина поганистая явилась незамедлительно. Еще через краткий миг аспид был спеленат, аки дитя малое, Леся-затейница, даже попыталась было его поукачивать – ну страдала чаща от неиспользованного материнского инстинкта. Да не тут то было – полыхнул аспид пламенем, путы сжечь пытаясь.

Улыбнулась я.

Усмехнулась чаща…

Остался аспидушка во все тех же путах, только теперь лоза была обожженная, а потому крепче стала, надежнее даже.

И на этом демонстрацию силы прекратив, я приказала Лесе отпустить пленника и исчезнуть. Исчезнуть, это потому, что не умела чаща моя после пакости вид сурьезный принимать, и лыбилась издевательски, а у аспида, может, гордость.

Про гордость угадала – стоял теперь весь как туча грозовая, да смотрел на меня так, что я себя Гыркулой обмолвившимся о портках почувствовала.

– Предупредила ведь, – сказала примирительно, – я тебе не женщина, аспидушка, я хозяйка Заповедного леса, то есть я – это лес. Считай – я дерево. За деревом от непогоды укрыться не постыдно ведь, согласись.

Не согласился, но на шаг отступил. Да так что вроде и чуть за мной, а все же практически вровень.

– Ассспидушшшка, – прошипела я.

Поскрежетал зубами, но еще на шаг назад отступил. И вовремя, а то уже вампиры с волкодлаками как-то тоже опасаться перестали и решили подойти поближе.

– Двадцать шагов назад! – приказала я, голос повысив.

Кровопийцам и мясоедам пришлось послушаться, моровики весело остались на месте – им то что, им ничего не сделается.

А затем аспид достал два артефакта-ловушки, да и бросил их в октагон, на максимальном расстоянии друг от друга, так чтобы попали они по краям центрального прямоугольника, но не выходили за линию удаленных кристаллов.

И задымились оба артефакта.

Я сжала клюку напряженно вглядываясь, аспид, кажись, нарушил запрет и приблизился вплотную ко мне, но хоть стоял позади, и то хлеб.

А потом случилось то, чего ожидала я, но никак не ждал аспид.

Лесные ведуньи не простая нечисть, и нежить из них вышла тоже не простая, а потому из левого артефакта змеей-молнией метнулся побег тернистый прямо к горлу аспида, да ведунья в удар всю силу вложила, так что прорвал побег контур октагона и жертву бы свою настиг… но я на пути стояла.

Вскинула клюку, и отбросило лиану ядовитую терновую обратно в контур.

Вторая ведунья атаковать аспида не стала, поняла, что не противник она мне, от того не до аспида – до Гыркулы попыталась достать…

– Шаиссен! – прошептала я.

И осыпался побег пеплом безжизненным. Взмах клюкой и пепел смело в контур октагона.

– Я бы справился, – вдруг сказал аспид.

– Едва ли, – ответила, напряженно глядя на оба артефакта, которые дымились, но замерли, явно обдумывая следующий шаг, – ты пойми, аспидушка, мне не сложно им противостоять, потому что это мой лес, моя территория. Я здесь непобедима. А тебе силы беречь нужно, ведь по ночи опять в бой пойдешь, я правильно понимаю?

Помолчал аспид, да и ответил сдавленно:

– Правильно.

Улыбнулась я невольно, да и прошептала:

– Спасибо.

– За что? – мрачно вопросил союзник мой военный.

– За то, что понимаешь и гордыню свою в узде держишь. Я это ценю. Очень. Спасибо.

Хмыкнул аспид, говорить ничего не стал, оно и не требовалось.

Между тем, дым из левого артефакта валить перестал, показался побег, да весь черный, гнилой, больной, а из него как из семени восстала лесная ведунья. И содрогнулась я невольно, чуть шага назад не сделала, да отступать было некуда, позади меня вплотную уж аспид стоял, так что вид я приняла уверенный да гордый, а самой жутко было до крику истошного.

Мертвая лесная ведунья.

Вместо глаз человеческих – глаза ворона.

Кожа потемневшая, где зеленым мхом покрыта, а где черной потрескавшейся кожей. Впалый рот, да в ухмылке жуткой, хуже звериного оскала скалится, а в остальном… ну парик и плащ у меня пострашнее были, не зря в них столько сил да смекалки вложила. Даже гордость взяла за свое рукоделие.

Но хватило моего воодушевления ненадолго – я ж не только ведунья, я и ведьма еще. А от того больше увидела, чем хотелось бы – над этой нежитью висела черной тучей несправедливость, да мрачным туманом – предательство. И замерла я, в ведунью вглядываясь, а у самой дыхание перехватило, слезы глаза жгли.

И то едва не стоило мне жизни – протянула руку костистую ведунья, да сжала воздух у горла моего так, что не продохнуть уж вовсе не от жалости было. Да тут в дело аспид вмешался – обхватил рукой за талию, к себе рывком прижимая, да ударил пламенем, чистым потоком, прямо в октагон… а пламя то я перехватила.

На какой-то миг показалось – время остановилось.

Но затем прошептал аспид заклинание, вспыхнули контуры октагона, изолируя нас от ведуний и ведуний от нас, а меня Аедан резко к себе развернул, да и прорычал, глазами змеиными синими сверкая:

– Ты что творишь, ведьма?

Я бы ответила, может, но хватило меня лишь на тихое:

– Ключевое слово «ведьма».

И отпустил меня аспид, только глядел неодобрительно… Так неодобрительно, что казалось его воля – выпорол бы в назидание. Но тут я хозяйка, в этом лесу мне никто не указ.

Медленно я к самой грани октагона подошла – за силовым барьером бесновалась-бесилась нежить поганая… это вторая ведунья из артефакта выбралась. А первая стояла, все пытаясь снова до меня добраться путем захвата контроля над воздухом, но поздно – я уж себя в руки взяла, настороже была.

И вот дилемма новая – будь я ведуньей лесной, уничтожила бы обеих не глядя, но и ведьма я. И как ведьма видела отчетливо – одна ведунья черна была изнутри, словно гниль проела, и зависть в ней была при жизни, и злость, и голод тщеславия неутоленный, а вторая…

Та что слева была, была и иной. И стояла я, в нее вглядываясь, да искала… Чего искала-то?

«Веся, не так что-то?» – леший мой переживал-тревожился.

«Не так, – ответила я, да и показала ему обеих ведуний».

Недолго молчал леший, а потом произнес:

«Моей бывшей хозяйки нет».

Сама уж поняла, та повыше была, и хоть мельком ее видела, а узнала бы. Тут же…

«Лешинька, та что слева, девчонка ж совсем», – откуда мне то было ведомо я не знала, но мы, ведьмы, такие, мы многое ведаем незнамо как.

Через мгновение леший был рядом.

Встал, на аспида поглядел неодобрительно, так что тот даже отступил на шаг, опосля на меня еще более неодобрительно… я подумала, и отступила на шаг, вслед за аспидом. Просто лешинька он в гневе страшен, а аспидушка он и так страшен – минус на минус… пусть сами и разбираются.

– Веся, не смей! – проскрежетал леший, разрушая всю мою спешно придуманную стратегию.

– Не смей что? – не понял аспид.

Я постояла, прядь волос за ушко заправила, да и решила:

– А вам двоим определенно есть о чем поговорить. Аспидушка, портки мои у лешего есть. Есть-есть, правду говорю. Лешинька, а это аспидушка меня сегодня из лесу сманил, да под удар подставил.

И вот таким вот нехитрым образом доведя обоих до испепеления друг друга взглядами мрачными и настроения препаршивого, я аккуратненько лешиньку обошла, да обратно к краю октагона вернулась.

Я думала.

Быстро, решительно, соотнося свои силы и силы своего леса.

Девчонку можно было спасти.

Ведунью в ней нет, и магической силы у нее более не будет, но саму девчонку, а она меня едва ли старше, скорей одногодка практически, я по фону ее ауры судить могла, спасти можно было.

Сжала я клюку, вдох сделала всей грудью, да и…

– Веся! – заорал леший.

– Веся, стой! – вторил ему аспид.

Шаг на выдохе и то, что по всем законам магии было изолировано как от вторжения, так и от исторжения, пропустило меня, ласково коснувшись тела теплой, словно печное тепло, магией.

Дальнейшие мои действия были продуманы лишь частично:

– Смерть! – всего одно слово, но взмах клюки опрокидывает ведунью справа наземь, из земли прорываются побеги, оплетая хрипящую и орущую нежить, побеги впиваются в ее тело корнями, грибные споры покрывают тело и крик обрывается.

Любая смерть в лесу на пользу идет. Особливо если лес тот Заповедный, а хозяйка его приказ отдала. И мне не требовалось даже взгляда, чтобы ощутить окончательное разложение нежити – я просто это ощущала. Как ведунья. Как та, что чувствует лес, словно часть самой себя.

И эта же часть меня, моей души, требовала вторую жертву – но я и ведунья и ведьма. А ведьма во мне видела боль, видела страдания, несправедливость видела… и жизнь, которую еще можно было спасти.

– Ссссмерть!!! – прошипела ведунья, пытаясь повторить мой маневр.

Глупая, это же мой лес, а мой лес слушает лишь меня.

– Ярина, – позвала почти беззвучно.

Заповедная откликнулась мгновенно, вспорола землю под ведуньей, оплела ее лианами, не давая и шевельнуться. Оплела ее ноги корнями, не давая и шагу ступить. И вот тогда спокойно я к нежити приблизилась, хоть и держала клюку наготове, хоть и была настороже, а все же руку протянула, коснулась той черной тучи несправедливости, да и ощутила на губах вкус предательства.

Видение было ярким, отчетливым, словно не видение вовсе, а наяву вижу все. Ведунью звали Дарима, да имя то своим она не считала – его мать, гибнущая, прошептала, отдавая кроху чаще леса Заповедного… Там она и осталась, мать этой девочки. Едва сидела, бессильно привалившись к дереву, по щекам ее текли слезы… по груди кровь. А вдали полыхал огнем магическим замок каменный… магов работа. Маги эту женщину и преследовали, маги и нашли – улыбалась она, да на лес глядела взглядом вечным, взглядом мертвым. И сунулись было маги в лес, о ребенке им было ведомо, но восстала чаща, а супротив чащи Заповедной ни одному магу не устоять. Отступили. И над телом матери чаща глумиться не позволила… хорошая чаща была, правильная.

«Веся, убью!» – бушевал мой леший.

Аспидушка тоже гневался, но я сейчас почти ничего из этого мира не слышала, я прошлое наблюдала… И видела я, как растет девочка, не ведая вовсе, что человек она. Как обратилась к ней впервые Силушка лесная, да молвила гласом звериным, криком птичьим – иное дитя леса не поняла бы. А после, как долго и тяжело познавала ведунья язык человеческий, да и язык магический. Как пыталась слова складывать, а звучали нескладно, сколько ночей провела над учебниками ненавистными, а деваться то было некуда. Не было у нее другой жизни, куда уйти тоже не знала – росла дитя, и верила, что весь мир, это лес. Один лишь лес, со зверями да птицами, с чащей, дубом Знаний и Силушкой лесной, учебный процесс контролирующей. И от того невдомек было девушке, что ходит она как зверь в шкуре, что не волосы на голове, а колтун ни разу не чесанный, что не в избе живет – в логове под корнями дуба Знаний устроилась.

Да кто ж ведает, что лучше для нас, а что хуже?

Парубка славного, парубка справного встретила она, когда в реке была. Тот сети искал, унесенные течением, она травы собирала речные, для медведя захворавшего… И когда парня того увидала она, в ее сердце весна распустилась, а мое сжалось от тревоги-предчувствия… Я ж сразу решила, что он и стал ее погибелью, он и предал… А оказалось – не он…

Оказалось совсем не он!

И тут обожгло руку мою, да ощутила рывок сильный, а следом в объятиях аспида оказалась, но не противилась, сил на то не было.

Гневался леший, молчал напряженно аспид, стояла я, уткнувшись лбом в грудь его черную чешуйчатую, а по щекам слезы градом, и трясло меня как в лихорадке. Так трясло, что и лешинька смекнул – не чисто дело.

– Весь, – прошептал растерянно, – Веся…

Ничего я лешему не ответила.

От аспида отступила, клюкой оземь ударила, да и перенеслась прямиком к дубу Знаний. Встала перед деревом могучим, руки дрожат, слезы текут, да боли нет в них – есть гнев! С гневом же, с трудом сдерживаемым, и позвала:

– Сила Лесная!

Зашумел кроной дуб Знаний, зашумели иные дубы.

Не ответила мне Сила лесная. Ни слова не сказала. Словно и нет ее вовсе! Да и не было никогда. Ну да ничего, мы, ведьмы, народ настойчивый.

– Ты предала! Ты! – прокричала я вершинам дубов.

И не стерпела обвинения Силушка Лесная. Проявилась лицом в ветвях и листьях, на меня взглянула пасмурно, да и молвила:

– В моих лесах Заповедных насильно никого не держат. А кто волен уйти – того держать не буду.

Пошатнулась я, на землю осела, слезы горькие по лицу текут, и понять… понять не могу…

Лишь один вопрос задала, с трудом ярость сдерживая:

– А меня убивать будут, тоже позволишь? Не спасешь, не вмешаешься? Такой мне ждать участи?

Зашумела листва, словно ветер по лесу прошел, да и ответила Сила лесная тихим шепотом, словно бы тот же ветер к щеке прикоснулся:

– Не знал я… Не понял… То людские законы, они мне не ведомы.

Смахнула слезы, на кроны дубов взглянула гневно, и спросила:

– Что тебе неведомо, Сила лесная? Когда насильничают неведомо? Когда убивают? Когда на костре жгут? Это тебе не ведомо? Так давай, я покажу!

– Не… – начала было Сила лесная.

Да поздно! Ведьма я! Как есть ведьма! Мы ведьмы чужие судьбы чувствуем! Да боль чужую и ощутить, и передать способны! Ударила по земле ладонью раскрытой и выплеснула все! Все что увидела! Все что почувствовала! Все что пережила перед гибелью безвременной Дарима! Все передала! Все до капельки! Как полюбила ведунья лесная, что ведуньей стала не по собственному выбору, от того и права не имели изгонять ее, ведь лес не подведомственной территорией был – а домом! Как с парубком сговорились о свадьбе, и счастливы были он и она… так счастливы. Как мачеха жениха, баба склочная, злая, пасынка нелюблившая, притворилась радостной, и за невестой в лес поспешила, чтобы принарядить к свадьбе-то, не в шкуре ж ей в деревню на свадьбу идти. Да не дошла Дарима до деревни.

Не дошла…

Как из лесу вышла, схватили ее да и повели на пир страшный, неправильный, злой. Разбойников с собой привела мачеха. Подлых, жестоких разбойников. Опоили, по рукам пустили, в грязь втоптали, а опосля на костре сожгли, как ведьму.

Задрожал дуб Знаний, начали опадать с него листья зеленые, коим падать не ко времени вовсе, но меня не разжалобишь. Я все передала. В этом бесшумном дожде из зеленых листьев, все до капельки, все, что пережила несчастная девушка…

– Хватит, остановись! – взмолилась Сила Лесная.

– Она тоже просила, – жалости во мне не было. – До последнего просила. Кричала, звала, молила. Неужто слышно не было?!

Яд в моих словах был. Горький яд правды, от которой не отвернешься не скроешься – я не позволю.

– Было слышно!!! – сорвалась на крик Сила лесная. – Да спасти ее той ведьме следовало, что лешего обездвижила!

И остановилась я. Ладонь убрала, с подозрением на кроны слезоточащие листвой посмотрела, да и переспросила:

– Что?

Но трясло Силу лесную, так что вся земля дрожала трясло. Оно как – пока на своей шкуре не почувствуешь, чужую боль не поймешь. А как самому испытать придется, то другой разговор. Вот и тут так же – хоть и бестелесная Сила Лесная, а все ж испытала боль и мучения в полной мере, и пережить такое, не каждый может.

Но Сила Леса это сила, собралась она, и приказала:

– Смотри, ведьма!

И нахлынул на меня сонм видений и обрывки слов разговоров, событий.

Вот Дарима на берегу реки, да с ней рядом не кикимора, не водяной, не русалка даже – с ней рядом ведьма сидит. Красивая, волосы ее чернее вороного крыла, глаза синее королевских сапфиров, жесты плавные, а слова… слова неведомые, не слышал слов ее лес, не распознала и Лесная Силушка.

А вот иной разговор – стоит та ведьма перед лесом, да говорит уверенно «Ведьма она. Да не природная – прирожденная. У себя супротив закона держишь – наша она. Нам принадлежит! Отдай по-хорошему, а иначе – всю нечисть супротив тебя подниму!».

Следующий разговор спустя время был – пшеница, что колосилась у леса, и виднелась за спиной ведьмы, уже созрела, а ведьма роняла такие слова:

«Сила наша просыпается от боли и испытания огнем. Не мешайся, тогда и я мешаться не стану».

– Леший бы понял, – тихо сказала Сила Лесная, – леший бы вмешался… Да обездвижен он был, а я того не заприметил. Я с ведьмами в тот момент разговор вел, о программе учебной, о книгах магических… Думал моим ведунам с ведуньями знания надобны, о том я думал…

Вот значит как!

Поднялась я быстро, решительно, клюкой оземь ударила, да метнулась обратно к избе своей, к аспиду и лешему, что понуро у октагона стояли, да к нежити, что когда-то ведуньей была. Просто я ж не сразу поняла, почему человеком ее вернуть можно, а вот лесной ведуньей – нет!

А сейчас… сейчас почти догадалась.

Метнулась за барьер защитный, сковала не почерневшую – обгоревшую, как оказалось, ведунью, да и поглядела на случившееся иным взглядом! Поглядела, чтобы застыть потрясенно – эту ведунью выпили! Вот почему я чувствовала, что стань она живой, магии в ней уже не будет!

Отшатнулась в ужасе.

Замерла, в трех шагах от октагона, стояла с глазами широко раскрытыми, да сердцем, в испуге как птица в клетке в груди бившемся. Словно ребра проломить хотело, да на свободу вырваться.

– Веся, происходит что? – напряженно спросил леший.

А я сказать не могу, не могу и слова вымолвить. Лишь на нежить ведуньи гляжу в ужасе и с пониманием – та Дарима, это…

– Это я, – прошептала в ужасе.

На меня что леший, что аспид поглядели странно очень, а я…

Я клюкой оземь ударила, и к заводи перенеслась. Туфли скинула, клюку к кусту прислонила, и юбку платья чародейского придерживая, к кромке воды подошла. Вот по ней и металась, все успокоиться пытаясь.

Водя себя ждать не заставил, из заводи наполовину высунулся, сонный, заспанный, да и спросил:

– Весь, что?

Остановилась я, на него посмотрела, и сказала:

– Смотри, Водя. Вот есть я, я ведьма прирожденная. Мы природных ведьм на порядок слабее, но коли горе обрушится сильное, у некоторых из нас, не у всех, лишь у некоторых – просыпается сила. Да такая, что природным на зависть! А природные ведьмы, Водя, они одну особенность имеют – им чтобы стать сильной, в силу войти следует. И для того вступает ведьма в бой неравный. И чем сильнее противник, тем сильнее станет ведьма, убив его. Да не только в силу так природная ведьма входит, но и от врага своего многое берет – коли вампира убить, получишь грацию да силу эмоции выпивать, коли волкодлака – звериную грацию, да возможность видеть даже в самую темную ночь. Способности врага, Водя, способности они получают.