Текст книги "ЛВ 2 (СИ)"
Автор книги: Елена Звездная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
«Лешинька, – позвала, стоя близ него призрачным сиянием, – откель болотников столько?»
– Аспид подсобил, – ответил леший.– Он их и уведомил. А еще, Веська, у каждой приходящей семьи, бумага дозволительная есть, на ней имя аспида нашего, да слова: «Дозволяю миграцию в Заповедный лес».
Это как?
Изумилась я больше прежнего, на лешего воззрилась потрясенно, а тот мне на ворох бумаги указал, я ж его поначалу за куст какой приняла, а то ворох был. Цельный ворох бумаги.
– И скажу я тебе, Весь, дело аспида правое, я с ним во всем согласен, хорошо боевые действия провернул, но… ты количество разрешительных бумаг видишь сама, и скажи мне, мог ли это всего один, пусть и аспид, провернуть?
Между тем Леся появилась, да не одна – с ней целая семья болотников была. Папа-болотник, мама-болотница, и дети в количестве двенадцати штук, причем часть из них по расовому признаку к болотникам отношения не имела – русалки да русалы то были.
– Приемные, – торопливо пояснила болотница, поправляя зеленые волосы с вплетенными в них кувшинками. – В документах все указано.
Леший грамоту разрешительную развернул, прочел, на отца-болотника поглядел внимательно. А тот и рассказал:
– Как пал Ясеневый лес, так в ту же ночь и река кровью окрасилась. Кого из детей смогли, тех забрали. Теперича наши все. Все до единого.
– Доброе то решение, уважения заслуживает, – склонил голову мой леший. – Да дом ваш новый покуда не безопасен, неча туды с дитятками соваться, здесь оставайтесь. Леся.
Чаща моя тут же оплела всех представителей семейства Иловых, да и препроводила на наши болота.
«Правильное решение», – иронично похвалила я.
Потому что решение по всем правилам было неправильным, но вот если по совести, а не по протоколу, тогда верным.
– У тебя научился, – усмехнулся леший.
Постоял, клюку сжимая да на мост взирая и продолжил:
– Не учли мы с тобой чего-то, Веська, ох и не учли. Что-то не то на континенте деется, что-то страшное, да по ночи, в сумраке сокрытое. Вот скажи, ведала ли ты, что не токмо Заповедные леса, но и Заповедные болота, Заповедные реки уничтожаются?
«Откуда, лешинька?» – удрученно спросила.
– Вот и я не ведал, – признался друг мой верный. – А теперь смотрю на болотников и вот что думаю, Веся, я твое решение биться за Гиблый яр не понимал, глупое решение, своих забот полон рот, а тут целую войну развязать, а выходит… права ты была.
«Спасибо, лешинька, – поблагодарила искренне».
– Это тебе благодарность по пенек жизни, – криво усмехнулся мой первый помощник, опора моя. – Только одно скажи – что думаешь, можно мне мост перейти, глянуть что там и как? Аспиду я доверяю, может и не хотел бы, а доверяю. И то, что болотниковые семьи создвал – то дело верное, болотники они по одиночке слабы, а как много их, то ж сила с трудом одолимая. Так что аспиду, пусть и нехотя, пусть и настороженно, а доверяю я. И все же тебя спрошу – можно мне мост перейти?
Подошла я ближе, обняла руками призрачными друга верного, да и ответила:
«Нет, лешинька, нельзя. Ты моя опора, ты моя сила, ты всему нашему лесу Заповедному голова, тобой рисковать нельзя. Не смогу я без тебя, лешинька. Я многое могу, на многое способна, все в жизни перенесла, а без тебя не смогу я».
Ничего не стал говорить леший, лишь помолчал, на ту сторону болот глядя.
Долго молчал, и понимала я его – сама, когда в Гиблый яр сунулась, о нем же не подумала, и что он в ту ночь перенес мне не ведомо, да и ведать не хочу, страшно то, и больно.
– Ладно, ступай лес проверь, – сказал леший. – Ягод нам много потребуется, кореньев, морошки где взять для болот новых? Сама видишь, сколько прибывает-то, чем кормить? Большое дело мы с тобой затеяли, Веся, но кто, коли не мы?
«И то верно», – согласилась я.
Посмотрела на реку – Водя тоже на посту был. Трудился, воду речную в болота проводил, да не простую воду – с рыбой, с мальками, с тиной съедобною. Помогал, чем мог, скверну уничтожал, серебряные ручьи на границе выжженной пробудил, да мелких болотников, баловников тех еще, родителям возвращал.
А все же главная заслуга во всем была аспида.
И идея с болотниками да болотницами его, и как ловко отвлек ведуний лесных, и как бой провел уверенно да продуманно, аки полководец опытный. И хоть в душе ворочалось недовольство – про болотников мне должон был сказать, а все ж таки не могла я не признать – поступил правильно. Верное решение было. Болотники, что дома свои потеряли, за новый дом сражаться будут истово. И как бы не повернулось дальше событий колесо, а все ж теперь вот они, болота Заповедные, территория магией напитанная, от скверны отчищенная, да заполненная теми, кто за дом свой глотку и мертвякам перегрызет. Хорошее решение принял аспид, верное, долговременное. Отныне никаким лесным ведуньям, никаким магам – земли эти не захватить.
Но кормить их всех как?!
И помчалась я по лесу тенью призрачной, решать вопросы насущные.
По первости отправилась к Рудине, она над моими болотами главная была. Да ожидала я от болотницы недовольства и гнева, слов недобрых ожидала, а вышло все иначе – Рудина сама по моим Заповедным болотам металась, где кого на временное жилище устраивала, кого из своих к новоприбывшим с едой направляла, а настичь ее смогла, только на затопи с морошкой. Стояла Рудина на одном колене, обе ладони к земле влажной прижала, да и вливала силы свои, как могла, сколько могла, столько и вливала, чтобы росли ягоды быстрее.
Да только дело то хоть и верное, задумка правильная, а вот исполнение…
«Не так, Рудина, – прошептала ей порывом ветра. – Ты не ягоды вызревать заставляй, ты корням силу направь, а иначе ну созреет морошка к утру, а уж к вечеру – вся затопь почернеет, да съежится. Ты не ягоды растишь сейчас, ты морошку губишь».
Всхлипнула болотница, села на землю, по лицу слезы потоком.
Я ее дело продолжила – воды призвала, да не простой, а с золой, с перегноем из лесу, да вдохнула жизнь в ростки, что иначе погибли бы, задавленные более сильными кустами, и зазеленела затопь, вся кустиками морошки покрылась, на каждом кустике россыпи ягод, вот только не зрелых. Природа она тонкого обращения требует, я чем смогла – помогла, а ягоды поспеют и сами. Не за день – за неделю, зато поспеют и много их будет.
Рудина за всем следила внимательно – училась. Она болотница старая, опытная, у нее своих знаний с избытком, на мои методы Рудина всегда косо смотрела. Всегда, но не сейчас.
– Скажи, хозяйка лесная, что ж это деется? – спросила тихо, ладонь к земле приложив, да заучивая-запоминая, все мои действия.
«Не ведаю я, Рудина, – ответила порывом ветра с болот».
– Молодая ты еще, – усмехнулась болотница, – зеленая. Зеленее ягод этих, коим спеть еще и спеть. А я вот сегодня, Веся, страшное узнала… от семьи моей, что жила в подгорных болотах… ничего не осталось. Нет у меня больше братьев, отец сгинул, мать убили… И не только в мою семью беда пришла… Где ж это видано, чтобы болотницы потомство русалочье спасали, Веся? Мы ж враги, понимаешь? Мы исконные враги. Нам, болотникам, милое дело – реку в болото превратить. У русалок другая задача – они реку чистой да быстрой хранят, баланс в ней поддерживают, контролируют. От того воевали мы, многие сотни лет воевали, мы враги, Веся… Так скажи мне, насколько страшен наш общий враг, если русалки с болотницами объединились? Если спасают друг друга? Если детей врагов своих ради сохранения их жизни среди собственных прячут?
Что я сказать ей могла?
Прикоснулась к лицу прекрасному, не стареют болотницы ликом, за что недолюбливают их кикиморы, да и так сказала:
«У нас главная цель сейчас – против врага выстоять, имеющееся сберечь, да Гиблый яр своим сделать. Это важно. На скорбь нет у нас времени, Рудина. Как победим, вот тогда и скорбеть будем о павших».
– Как ты скорбишь над могилой в Сосновом бору? – ядовитая на язык была болотница.
«Все мы в жизни кого-то теряем. То не первая могила, над которой скорблю я, Рудина. Еще три имеются. Да все равно надежда живет в душе – что это последние могилы, над которыми слезы проливаю. Ты староста моих Заповедных болот, Рудина. На тебя глядеть будут, в тебе опору искать, нет у тебя права слезы лить. Не сейчас. Соберись, ты нужна своему народу».
Помолчала болотница, да и спросила вдруг:
– Мы ведь отомстим, Веся?
Месть… Кому она нужна, эта месть? Никому от нее не легче, но… в момент отчаяния, нет ничего лучше, поверить в то, что справедливость своими руками творить можно.
«Ага! – отозвалась уверенно. – Проклянем. Я, Рудина, может и зеленая еще, аки эта морошка недозрелая, но так проклинать умею, что, ни один архимаг не снимет то проклятие!»
Улыбнулась Рудина, и спросила:
– Как в Горичах?
«Как в Горичах, – согласилась я».
Болотница тихо рассмеялась, слезы вытерла, да и спросила:
– С едой что?
«Купим, – ответила я. – По счастью купец у меня в лесу завелся, хороший купец, правильный. Так что купим, еды всем хватит покуда своя не произрастет».
– Неправильная ты ведунья, – усмехнулась Рудина. – Любая леса хозяйка пропитание в лесу своем ищет, а ты вне его. Но вот живу я, Веся, и понимаю – твой путь он вернее будет.
«Не грусти, Рудина, хорошо все будет», – сказала напоследок, и поспешила далее.
Да вот только сказать это одно, а вот сделать… дел было столько, что впору за голову хвататься. Саврана я поутру разбудила, в дверь постучав. Благо сон у купца был не крепким, вышел быстрее, чем Митяй проснулся, а вот нервы напротив – крепкими, так что устоял мужик на ногах, когда я ему споро список писала его же писчим пером и на его же бумаге.
Список он таков был:
«Савран, будь так любезен, не ори, это я, леса хозяйка».
На этом бледнеющий купец рот закрыл, а так-то вообще заорать собрался.
«Прощения просим, – написала торопливо, – я сплю сейчас, ночь выдалась тяжелая, да и по лесу дел невпроворот, а потому готовься, купец, дел для тебя много будет».
Кивнул Савран, сходил умылся, воды выпил, да и вернулся. А я все писала. Писать было чего.
«Через пять дней ярмарка в Нермине, но садоводы то уже съезжаются, вот они то нам и нужны. Савранушка, будь так любезен, скупай все! Мне все надобно. Малина урожайная, деревья плодовые, пшеница на посев, земляника садовая. Мне надобно ВСЕ, Савран, все и скупай».
– Так… цену запросят, – разумно заметил мужик.
Тут прав был.
«Так, а ты правду скажи – купишь сейчас, они обернуться с товаром сумеют еще раз к ярмарке».
– И то верно, – согласился Савран. – Опять же – оптом брать буду, так что добьюсь я цены сниженной. Еще что, хозяюшка?
Еще было много чего. Мне и поросята нужны были, как молочные, так и свиноматки стельные, и коровы, и козы. Писала я список, Савран уж только бороду и поглаживал недоуменно.
Выглянул малец его старший, на список поглядел, уважительно новый лист бумаги предложил, и в избе скрываться не стал. А через пару минут и вовсе спросил:
– Госпожа лесу хозяйка, а мне с папкой можно?
«Нет!» – написала мгновенно.
Насупился мальчонка. Подумал, да и другой вопрос задал:
– А нам с Луняшкой на болота можно?
Оторопела я.
А Савран сообщил напряженно:
– Да друзей завели там, говорят девчонки и мальчишки бегают, играют, с собой зовут. Странные они, да задорные. И Ульяна себе уж подруженек нашла тоже.
Окончательно остолбенела я.
Руку протянула, к щеке Саврана прикоснулась. Тот меня видеть не видел, я незримым призраком во сне по лесу брожу, но прикосновение ощутил, вздрогнул, я же – ничего странного не увидела. Но вот как к сыну его прикоснулась, так и замерла – мальчонка стал видящим. Просто оно ж как – обычному человеку болотников на сухой земле не увидать… а тут получается.
Помолчала я, перо писчее сжимая, новый листок взяла да и написала:
«Савран, тут дело такое – Ульяна твоя да дети были отравлены, а я их спасала двумя силами – ведьмовской да силой лесной ведуньи. От того они по грани сейчас ходить могут, и то видят, что обычному человеку недоступно. В лесу моем вам вреда никто не причинит, но коли дети твои, да жена, с нечистью сдружаться, сложно вам опосля будет, Савран. Нечисть это тебе не людское общество. Тут прямо все, открыто, подлости да злобы меньше. От того как вернетесь к людям, тяжело вам будет. Привыкать тяжело.»
Помолчал Савран, подумал, на сына своего не по годам взрослого поглядел, да и спросил:
– А коли остаться захочу, хозяйка лесная?
Вздохнула я, да вздох мой он не услышал, и написала правду:
«Это Заповедный лес, Савран, в нем всех привечают, никого не держат, никого не гонят. И безопасно тут, а ты, страхом отравленный, безопасность ценишь, да только… Дети у тебя, Савран. Дети вырастут, да пару себе искать будут, таков природы закон. Думаешь, найдут? Это Заповедный лес, Савран, здесь нечисти раздолье».
– Да вижу я, – признался купец.
– Как в сказке живем! Волшебственно! Хорошо! – воскликнул вдруг мальчишка его. – А друзей у меня уж много! Не гони, хозяйка лесная.
Да как же я вас выгоню?!
«То твое решение должно быть, Савран, – написала ему. – Ты семьи глава, тебе и решение принимать. Я гнать не стану. Коли дом нужен больше – лешего пришлю, он с древесиной подмогет. Мужиков могу прислать – мастеровых, хороших, да ты их видел. Для лошадей выпас есть. Зимы в лесу моем нет. Да все же об одном прошу – о детях подумай. Хорошо подумай, Савран».
Подумал Савран, крепко подумал, да и вдруг сказал:
– Об одном должен сказать тебе, хозяюшка, счету деньгам ты не ведаешь.
Тут уж даже протестовать не стала.
– Остаемся мы! – решил Савран.
И просиял улыбкой счастливой малец его.
– Только на таких условиях – отчет писать буду, по всем закупкам, и мужикам платить сам буду, переплачиваешь ты, хозяюшка, сильно переплачиваешь. По рукам?
Рассмеялась я, хорошо смех мой не слышен был, да и написала:
«По рукам, Савран, домового с золотом пришлю».
И вручив ему список, поторопилась дальше. Дел то еще было невпроворот.
Проснулась я к полудню.
Потянулась телом всем, да и замерла.
Не одна я спала. Не одна вовсе!
Прямо рядом, совсем близехонько, на покрывале то своем, но меня одной рукой к себе прижимая, спал аспид!
И страшен же он был!
Лицо черное, матовое, чешуей мелкой, такой что и не разглядеть, покрыто. Плечи широкие. Рука, что меня поперек живота в плен захватила, могучая. И сам он… страшный, здоровенный и… к непотребствам склонность питающий! С трудом сдержалась от пощечины справедливой! С большим трудом! Да и от скандала правомочного!
Только вот…
Спал аспид. Совсем спал. Ночью то умаялся, та еще ночь была. А воевал-то как, воевал правильно. И с болотниками да болотницами это он хорошо придумал. И двух лесных ведуний виртуозно как захватил. И… и не стала я его будить. Пусть спит. Намаялся.
Повернулась на бок, разглядывая чудище-чудовищное диво-дивное.
Надо же – аспид.
Натуральный.
Черный-пречерный. Угольно-матовый. Смотришь вот так – и глазам своим не веришь. Цельный живой аспид…
Только вот чем больше смотрю на него, тем больше… напоминает кого-то. Так то глазу зацепиться не за что, матово-угольная чешуя все черты лица сглаживает, тьмой укрывает, а все равно похож он, на кого-то точно похож… но все никак не могу понять на кого.
И тут аспид глаза открыл.
На меня посмотрел недоуменно, потом на руку свою, что меня поперек живота обхватила, на деревья, снова на меня.
Руку быстро убрал, сел, лицо растер, пытаясь пробудиться, да и сказал повинно:
– Прощения прошу. Я… вроде дальше лег.
И я села, огляделась – никакого пути откуда-нибудь подальше ко мне не наблюдалось, ни листвы помятой, ни еловых иголок потревоженных… Аспид за взглядом моим проследил, понял, что попытка себя оправдать провалилась, как нерадивый путник в топь неизведанную. Отодвинулся. Подумал, и добавил:
– Видимо хмель в голову ударил.
И кому врать-то будешь, болезный? Пока рядом был никакого запаха перегара не почувствовала – не пил ты по ночи, аспидушка, и чарки в себя не опрокинул. Но я хозяйка лесная, он гость – компромисс неизбежен был.
– Да, вино хмельное, хорошее, – согласилась я, запрокинув голову и разглядывая верхушки сосен.
Помолчала и добавила:
– И бой был хорошим. Удивил ты меня, господин Аедан.
Аспид усмехнулся, на меня посмотрел искоса, сказал:
– И твое вмешательство не лишним оказалось.
Надо же! Неужто признал?
Перевела заинтересованный взгляд на аспида, а тот и вовсе глаз змеиных с меня не сводил. Затем вздохнул тяжело, и сказал:
– Как тебе образ передать, ведунья?
О, да запросто!
Я ловко из покрывала выпросталась, на колени встала, перед аспидом сидящим, ладонь к щеке его приложила, в глаза заглянула и объяснила:
– Ты жест то мой повтори, а опосля и передавай.
И вот стою я, в нетерпении вся, а аспид смотрит в глаза мои напряженно как-то, да и вопрос вдруг как задаст:
– Послушай, хозяйка лесная, а не смущает тебя, что рядом спал?
Моргнула удивленно, нахмурилась недоуменно, плечами пожала да и ответила:
– Ну спал и спал, видать устал, утомился, такой бой то был сложный. Так, а ты передавай уже образ, аспидушка, жду же.
Но от чего-то тянул аспид, и на меня все так же смотрел странно, а потом возьми да и выдай:
– И что, с каждым утомившимся вот так ночь без мук совести проводишь?
Снова моргнула.
Руку от его щеки убрала, села на землю, на аспида смотрю и гневно и недоуменно одновременно. И не удержавшись, уточнила:
– А ты о чем сейчас, аспидушка?
А тот сидит, на меня гневно глядит, опосля рукой обвел поляну, да и спросил взбешенно:
– И многие тут с тобой почивать изволили?
Вконец потрясенно воззрилась на него. Но была в его словах истина, зерно истины так точно, а потому, о своем крепко задумавшись, отмахнулась беспечным:
– Так чтобы не из животных – ты первый.
И вот тогда так на меня аспид посмотрел, что показалось вдруг, не господин Аедан на меня глядит, а другой кто-то… кто-то родной очень.
Да не до взглядов было, я об ином задумалась. Огляделась растерянно, только сейчас главное-то понимая, и вопросила:
– А ты меня как нашел, аспидушка?
Мгновенно взгляд аспида изменился, да и вовсе чудище огненное глаза опустило. А я о своем сижу, размышляю вслух.
– Я ж когда во сосновом бору сплю, я с лесом единое целое – не отделить, не найти. Леший может, он часть и меня и леса, а больше-то и никто. Ни одно поисковое заклинание на меня во время сна не подействует. Запах – деревья скроют. Магию – сосны отразят. Как ты нашел меня, аспид?!
– Гхм, – прокашлялся индивид вымершей расы. Смутился даже как-то, да и сказал:– Я же аспид, я многое могу. А что, хозяйка леса, до меня никто не находил?
– Находил, – ответила, с сомнением глядя на аспида. С большим сомнением. – Был один тут… – голос мой дрогнул. – Вот он находил. Незнамо как, но… находил.
И вот смотрю я на аспида пристально, а на языке один вопрос вертится. Один прямой вопрос! И уж готова была задать его, как глянуло на меня чудище, усмехнулось, да и ответило:
– Браслет, госпожа леса хозяйка, обручальный браслет привел.
А!
– Хух! – выдохнула с облегчением.
Точно, браслет! Как не подумала только?
– Что? Напугал? – насмешливо спросил аспид.
– Да уж озадачил, – скрывать не стала.
Головой покачала, глядя на него укоризненно, снова на колени поднялась, ладонь к черной чешуе приложила и попросила:
– Передавай.
Аспид руку свою протягивал осторожно, а как к щеке моей прикоснулся, от чего-то и вовсе вздрогнул, и взгляд у него потемнел стремительно.
– Так, стой-стой, стой, кому говорят! – возмутилась я. – Не сметь темнеть взглядом, я ж тогда не увижу ничего!
Улыбнулся, зубами сверкнув, ладонь к щеке моей прижал, в глаза своими змеиными заглянул и увидела я, как наяву увидела – черное, скукожившееся дерево, то в которое вчера по ночи игла воткнулась, да путь самого Аедана от дерева уничтоженного, в самый Гиблый яр, к месту, откуда удар нанесен был.
– Тыжжжж, куда полеззз? – прошипела я гневно, следя за путем то уже пройденным, от того поздно было возмущение выражать.
А все равно не сдержалась.
Аспид не ответил ничего, лишь продолжил показывать. Как обошел каждый куст там, каждое дерево, да и нашел – цветок. Чистый, зеленый, среди гнили умудрившийся зацвести скверны избежав. И это была ромашка…
Аспид руку свою от щеки моей убрал, я устало наземь опустилась. Сидела недолго, да и думать особой нужды не было.
– Тот кто иглу в тебя метнул, того я знаю – чародей Заратарн Эль Тарг. В Гиблый яр его провел ведьмак, бастард короля нынче почившего Анарион. Ведьмак сейчас несколько… цветет, вот и оборонил один из волосков своих, а тот и принялся.
Помолчал Аедан, да и спросил:
– Как такое возможно?
– Ты про цветок? – уточнила я.
Аспид в ответ так посмотрел, что сразу стало ясно – не про цветок.
– Про то, как Заратарн в Гиблом яру оказался? – догадалась я.
Кивнул.
– Так ведьмак, – я поднялась, потянулась, тело после сна разминая. – Ведьмак, он по грани между нечистью и нежитью ходит, он и провел. А то, что покинул чародей лес зараженный, это тоже ясно и понятно – силен маг, и в правду силен. Порталом ноги унес.
Поглядев на мои утренние ужимки снизу вверх, потому как сидел, аспид произнес:
– Ты, хозяйка лесная, как в себя придешь, мне понадобишься. Ты и леший.
Расчесывая пряди пальцами, удивленно на аспидушку поглядела – ну я то понятно, и леший понятно, а сразу вместе то зачем.
На вопрос удивленный, аспид ответил не сразу – сначала поднялся, потом шею размял, спал видать неудобно, оно и понятно – нечего в лесу спать, лишь опосля произнес:
– Двух пойманных ведуний опознать следует. Я целью ставил уничтожить ту, что была прежней хозяйкой твоего лешего.
И руки у меня тут опустились.
Постояла я, на аспида глядя и грустно и растерянно, затем тихо ответила:
– Не нужно лешего звать. Не нужно…
Аспид посмотрел непонятливо-недоуменно, да и спросил:
– От чего так?
Я на аспидушку поглядела, протянула ладонь, за руку его взяла, да и топнула по земле, тропу заповедную открывая.
Вышли на скалистом берегу, в шаге от моих владений, и то риск был большой, знала я это, но что в лесу скажу, то леший завсегда услышать может, а я того не хотела.
Махнула рукой приветливо водяному, показавшемуся в стремительном течении реки, отпустила ладонь чешуйчатую аспида, и присев на крутом бережку, тихо объяснила:
– Так уж в Заповедных лесах повелось, что леший и ведунья рука об руку действуют, да оба своим мирам принадлежат лишь частично, лесу – тоже частично, а вот себе обоим… полностью.
Аедан слушал внимательно, но рядом не сел, стоять остался.
Может и к лучшему, такое то не скажешь, в глаза собеседнику глядя. И я, взирая на стремнину, так же тихо добавила:
– Леший да лесная ведунья не просто пара, они друг другу и друзья верные, и соратники надежные, и… супруги, Лесной Силушкой обрученные.
– Любовники, – зло усмехнулся аспид.
Глянула на него укоризненно, и поправила:
– Любящие.
Помолчав, добавила:
– Понимающие друг друга с полуслова. Доверяющие. Знающие. Ценящие. Уважающие. Да есть одно «но» – в этой паре леший сильнее любит. Леший – защитник. Леший бережет. Леший заботится. Оно знаешь как, аспидушка, иной мужик к бабе больной своей и не подойдет, а вот леший не отойдет. Он рядом будет завсегда. На него и положиться, и опереться можно. Он и роды примет, и хворую лечить будет, и увечную не бросит, а коли сможет – на себя все увечья примет, собой расплатится.
Вздохнула, и сообщила совсем едва слышно:
– Ко мне мой леший увечным пришел. Умирать он ко мне пришел, аспидушка. А теперь сопоставь, с тем, что уж сказала, и сделай выводы.
Медленно Аедан рядом на скалистый выступ опустился, тихо спросил:
– В верности его сомневаешься?
Резко голову повернув, взглянула с гневом нескрываемым, да с желанием стукнуть чем-нибудь да поувесистее!
– За него я боюсь, аспид! – воскликнула раздраженно. – За него, понимаешь? Она то уже мертвая, ей все равно, а он живой! Всего себя ей отдал, до капли последней, а все равно живой, и ненавидит он себя за то, что сам жив остался, а ее не уберег! А знаешь как это тяжело, жить, и ненавидеть себя за каждый прожитый день?
И я отвернулась, вновь на реку уставившись.
Потом сказала тихо:
– А знаешь, я не хочу, чтобы ты знал. Не хочу, чтобы узнал. Ведь сама знаю, каково это, и не хочу, чтобы тебе было так же больно.
Помолчал аспид, а затем вдруг молвил:
– От того в каждый бой вмешиваешься?
Глянула искоса на аспида и мрачно уведомила:
– Вмешивалась, вмешиваюсь и вмешиваться буду.
Усмехнулся криво и спросил:
– И как тогда воевать прикажешь?
– Без жертв! – я была категорична в этом вопросе.
Снова усмехнулся аспид, да и протянул с намеком:
– Не разбив яйцо, омлета не сделаешь…
– А ничего, еще остаются иные варианты – сварить вкрутую, испечь в золе, съесть сырым. Видишь, аспидушка, было бы желание, вот тока было бы желание – и все получится.
И я поднялась с теплого камня, на Гиблый яр взглянула, аки на территорию подведомственную, и сказала:
– Ну, что у нас далее по плану-то?
Поднялся и Аедан следом, на яр поглядел, опосля на меня, да и спросил:
– Куда лешего сошлем на момент уничтожения ведуний?
Призадумалась я, и пришлось признать:
– А в этом вот на тебя уповаю, аспидушка. Тут дело такое – меня лешинька раскусит запросто, любую ложь ощутит. Так что…
– Понял, разберусь, – решил аспид.
Руку мне подал, видать решив, что уйдем тем же путем что и пришли, да как бы не так.
– Увы, отсюда тропу открыть не получится, – призналась я, и бодро зашагала по скалам вниз, к лесу.
Хорошее это было утро. Яркое, светлое, солнцем пронизанное, светом пропитанное, теплом напоенное. Красота да и только!
Как в мой Заповедный зашли, я тогда уже тропу к избушке своей и открыла, но без клюки тяжело то было, оно ж кому будет легко ногой по земле топать со всей дури, однако клюка оставалась у лешего и клюка лешему была нужнее.
А мне сейчас нужон был черт.
Вот больше всего мне сейчас ну очень нужен был черт. И, главное, имелся такой – что бы леший не говорил, а того несчастного, что с пиру кикиморы к себе уволокли, так и держали в плену эротическом, так что я догадывалась, что черт ради своего спасения пойдет на все.
Так оно и вышло.
Как только у кикимор появилась, черт рванул с болот прямо ко мне с воплями:
– Спаси, избавительница! Чести лишают! Силы мужеской! Гордости человеческой!
– Ой, ну уж не переигрывай, с каких это пор у тебя гордость-то человеческая?
Черт понял, что переборщил, постягивал с себя кувшинки, коими кикиморы все тело его поизукрасили, кикиморы тоже женщины, они завсегда красоту любят, подошел, глянул исподлобья и вопросил басовито:
– Чего надобно?
Надобна мне была сущая мелочь – найти ведьмака в Выборге и сунуть ему поганку в руки. Ту поганку я споро в золотой зачаровала, да и черту передала.
Черт взял, иллюзию монаха макушко-бритого на себя накинул, поправил пояс, и вопросил:
– На словах шось передавать надобно?
– Не-а, – я глянула на болото, там грустные кикиморы сидели, понуро так, печально, я бы даже сказала – одиноко.
И тут черт, в образе монаха-странника, взял да и спросил шепотом:
– А позвернуться-то потом можно будет, а?
И взгляд такой просительный.
Стало ясно, от чего леший его из лесу сразу не выпроводил – черт, похоже, сам уходить не хотел.
– Ты ж кричал «Спаси, избавительница!», – напомнила поганцу.
Мук совести черти не ведали, но шмыгнув носом, который и в иллюзии человеческой был весьма велик и широк, черт нехотя признался:
– Это я так, чтобы любили больше, и для репутации…
М-да. Слов нету, окромя ругательных, но глянув на кикимор, я решила черту подыграть и ответила громко и грозно:
– А как с делом завершишь, сюда и возвернешься для пущего искупления преступления!
Кикиморы пригорюнившиеся на кочках, мгновенно оживились.
– Избави Боже! – верещал черт. – За что жестокость то такая, госпожа ведьма?!
А потом тихохонько:
– Мигом обернусь.
Сказал, окутался дымом с запахом серы, да и исчез с места.
Мы все с кикиморами натужно закашлялись – не, ну никакой совести у адовой братии, это же ужас какой-то.
Опосля я лешего позвала. Верный друг явился тут же, суровый, сосредоточенный, тоже делами болотниц со болотниками обеспокоенный. Так что начал без приветствий.
– Плохо дело, Веся, много ее слишком, нечисти обездоленной. Хорошо, за Гиблый яр взялись вовремя, будет куда разместить, а иначе сдается мне, пал бы и наш лес Заповедный.
Поежилась я невольно от озноба набежавшего. Мне-то как казалось – лес большой, все поместятся, но леший завсегда дело говорит, и если сказал, значит правда.
– С водяным поговори, – продолжил друг верный соратник преданный, – у болотниц много приемных детей, да только сама знаешь, между русалками да болотниками разница есть. И пока дети, то одно дело, а как подрастут, да сила просыпаться начнет…
Договаривать лешинька не стал, оно и не требовалось – я знала, что будет, когда подрастут русалки и русалы. У них магия болотникам полностью противоположная, они чистую воду призывать начнут, чистую да быструю, такая болота со временем погубит.
– Поговорю, – про себя подумала, что хоть список составляй, чего мне там еще надобно, – да только видела я семьи те, и детей приемных болотники как своих любят, так что…
Настала моя очередь не договаривать, потому как все и так ясно.
Леший призадумался, заскрипел, затрещал корой старой, да и молвил:
– Так из семей забирать и не надобно, детям и так досталось – врагу не пожелаешь, пусть водяной им обучение обустроит.
– А ты дело говоришь, лешинька! – обрадовалась я. – Точно. А как обучение пройдут и магией своей управлять научатся, от того болоту вреда не причинят. Ой, хорошо придумал!
Кивнул леший, а на меня глядит взглядом нехорошим, осуждающим. Да так глядит, что сразу понятно – знал он о беседе с аспидом, знал о том, что разговор тот утаить хотела. И опустила я взгляд, виновато опустила.
– Весь, – хриплым скрежещущим голосом сказал леший, – не за то гневаюсь, что ты меня поберечь хотела, ведь обо мне разговор был, это понятно. Я за то гневаюсь, что лес ты покинула, без защиты осталась!
– Прости, лешинька, – молвила тише порыва ветра.
Помолчал леший, да и молвил:
– Ты, Веся, об одном подумай, мы с тобой этот лес из руин подняли. Этот подняли, и Гиблый яр поднимем. Вместе сдюжим. Мы вместе вообще с любой бедой сдюжим, по-своему, не по уму, а по смекалке, да только это если будем вместе. А без тебя, Веся, рухнет все… И я рухну. Помни об этом, особливо когда обо мне сверх меры заботишься.
Он еще что-то сказать хотел, да только вдруг Ярина позвала спешно, следом Леся – черт примчался, стоит на границе леса Заповедного весь испуганный, дрожит-трясется.
Переглянулись мы с лешинькой, он мне клюку передал, я клюкою о земь ударила, и появился черт перед нами таков, как о нем чащи Заповедные и сообщили – дрожит весь, и трясется. В руках все тот же золотой, что я ему передала, а как перед нами очутился, вовсе на кочку болотную рухнул, колени обнял, дрожит.
