Текст книги "ЛВ 2 (СИ)"
Автор книги: Елена Звездная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
«Мы ему что, скоморохи в ярморочный день?!» – от чего-то злость нахлынула да такая, что с трудом на месте усидела.
«Видать навроде того, – подтвердил леший. – Что делать будем?»
Я еще не знала, что делать, но уже злилась и не без повода – за мной следить, в моем же лесу, да что ж это деется?!
И хотелось разрушить круг подглядательный, снести, смести, уничтожить, да показать аспиду кто в лесу главный, вот только…
«Лешинька, ты ж глянь, он стоит, ничего не делает, ждет» – сказала другу верному.
«Да, – согласился леший, – твоя правда, ждет. Вопрос в одном – чего ждет?»
«Действий, – ответила, на аспида мрачно взираючи, – он ждет моих действий. Видимо планов у аспида два, один воплотит коли я в круге этом останусь, другой коли выйду из него».
«Твоя правда, – поразмыслив немного, снова согласился леший.– И что ж теперь?»
Помолчала я, возможности свои прикинула, да и ответила:
«Возвращайся к нему. Я следом».
Склонил голову леший, связь нашу разрывая, да согласие выражая, и как был под землю ушел.
А я вот в этот момент об одном подумала – где клюка моя? Где лежит она, бесхозная? И каково ей там, одинокой…
Маленькая деталь, о которой едва ли подумает аспид.
А я легла на перину, в одеяло теплое закуталась, глаза закрыла… и скользнула из кокона теплого, бесшумно, да незримо.
Аспид-аспид, я же ведунья, меня в моем лесу кругом алхимическим не удержишь.
Постояла вне границ аспидовой магии, полюбовалась собой спящей на перине, поежилась в платье легком, да и позвала мысленно:
«Лешинька?»
«Славно справилась, не заметил ничего, по первому плану действуем», – отозвался мой верный друг.
Поразмыслив, спросила осторожненько:
«А что за план-то?»
Просто ведь знать не знаю, ведать не ведаю ни про какой из планов.
А и леший от чего-то вдруг с ответом помедлил, словно размышляя о чем-то, да без меня размышляя!
«Лешинька! – позвала гневно».
И словно издали вздох тяжелый услышала, а мой соратник, ответил нехотя:
«Хороший план, Веся. Очень хороший. Любая ведунья одобрила бы, сто пудово одобрила бы, да только…ты ж у меня ведьма».
Подумал, и добавил:
«И я у тебя тоже, не того уже, не расчетливый. План хороший, Веся, но мне он не по нраву, потому что я точно знаю – тебе он вообще не понравится».
Задумчиво по хвое опавшей прошлась, плечи зябко обняв, да и топнула ногой, путь себе открывая.
У Дуба Знаний никого не было. Ни кота Ученого, ни Мудрого ворона, видать там они, с лешим, аспидом, вампирами да волкодлками, в гуще событий самой.
Подошла к дубу, к самым корням, что вглубь земли уходили. Глубоко, до самой воды подземной, до глинистого слоя, до воды, что и в реку впадала. Одной рукой себя обнимала, озябла ж совсем, второй прикоснулась к коре дуба, ладонь распластала, да пустила магию по стволу, по корням, до водоносного слоя, до самой до воды, по ней до реки, а уж в реке-то все было просто.
«Покажи!» – не попросила, потребовала я у водяного.
Водя показывать не хотел, ох как не хотел, всей кожей чувствовала, что против он, да только не в тех мы отношениях, чтобы водяной солгал.
И как наяву увидала озерцо, что близ моей избы появилось неспроста – Водя постарался, ради болотников, чтобы силы не тратили понапрасну, да опосля воду отчистил, мне прозрачный водоем оставляя.
И пытался Водя слукавить, и так озеро показал, и так, и как кувшинки на нем распускаются, и как в нем луна отражается, и как рыбки мелкие, красивущие резвятся, и…
«А может хватит уже?» – вот сил моих иногда с ним нет.
Расстроился, и остальное показал.
Как провез Савран последней ходкой провизию купленную, как устроили пир совещательный мои славные воины, да как на карте-картине раскрывается план аспидов… да и не только аспидов. В этом плане Агнехрана рука чувствовалась незримо!
На востоке, со стороны степей ветряных, две ловушки установили. В одной билась, бесновалась, металась от края к краю великая древняя ведьма Велимира! В другой, скрытой до поры до времени, понуро ведьмак сидел. Сидел, да не дергался.
А Водя мне и слова аспида передал так, словно своими ушами слышала:
«У нежити есть одна особенность – если ее поднимает из мертвых ведьма, она помнит того, кто отнял ее жизнь. Запоминает, в каком бы невменяемом состоянии не находилась».
И я содрогнулась всем озябшим телом.
Да, это правда – запоминают. Не ведомо как, но помнят.
И страшным воспоминанием из прошлого пришел дикий смрад гниющей плоти, ритуальный зал и труп. Труп, который я заставила восстать. Забавно, но нежить отчетливо запоминает лишь того, кто ее убил, а того, кто заставил восстать из мертвых – нет. И я этому рада. И тогда была рада, и сейчас все-таки рада. Скольких я подняла для Тиромира? Многих.
Тиромир мечтал о славе. О том, чтобы о нем говорили. Чтобы узнавали. Чтобы славили. Чтобы не называли, ни в глаза, ни за глаза ублюдком ведьмы и бастардом Ингеборга. Он мечтал об этом, и я мечтала тоже. К этой мечте мы отправились вместе.
Идея и путь ее воплощения пришли спонтанно – мы гуляли по улочкам центра столицы, я с Тиромиром, счастливые, не размыкающие рук, и Кевин, наш верный рыцарь Кевин. Он первый и почуял неладное – а мы не видели, мы едва ли что-то видели кроме друг друга. Мы веселились как дети, забавляясь тем, что магией, на расстоянии, рисовали славные усики примадонне королевского театра. Тиромир шептал мне на ухо заклинания, а я колдовала – ведьмы ведь не оставляют следов, в отличие от магов. И вот когда я уже завершала правый ус залихватски загнутым кончиком, Кевин увидел мужчину, и среагировал первым – заслонив меня с Тиромиром, и окликнув несчастного. Сначала окликнув, после потребовав, чтобы тот остановился. Но человек не останавливался. Ни когда услышал требование, ни когда Кевин призвал магию. Для этого человека остановиться – значило уже никогда не подняться. И он упал, сначала тяжело рухнув на колени, после завалившись на бок. Я кинулась к нему первая, едва ли осознав, что багровое пятно расползающееся по его рубашке – это кровь. Я кинулась к нему первая, именно поэтому услышала предсмертный хрип «Дочь… моя дочь».
Тиромир создал и отправил призывающее заклинание, а мы с Кевином, не слушая его предостережения, бросились по дороге в парк, откуда пришел этот мужчина. Это было и удачей, и поражением одновременно. Кевин повел себя как котенок при виде цепного пса – котенок выгибает спину и топорщит шерсть, пытаясь казаться больше, а Кевин призвал магию иллюзии, чтобы казаться не студиозом, а полноценным могущественным магом, и преступник бежал, бросив жертву, которую еще не успел добить. Но проку с того? Догнавший нас Тиромир рвал и метал – этого убийцу, тихого убийцу, разыскивала вся стража и все маги. Он убивал юных. Мучительно и долго. Вырисовывая лезвием и кровью узоры их чудовищной смерти, и рисунок на той девушке он только начал, а потому Тиромир разразился бранью на Кевина, спугнувшего убийцу, ведь если бы не Кевин, Тиромир его схватил, вот тогда бы, только тогда бы, он прославил бы свое имя.
К сожалению, в тот момент мы с Кевином любили его одинаково. Я как единственного возлюбленного и целый свой мир, Кевин преданно и верно, как настоящий друг. Нам не понравилось Тиромиром сказанное, оба мы сочли сохранение жизни девушки важным, куда более важным, чем слава от поимки ее мучителя. Но Тиромира мы любили. Оба любили. От того в отделении городской стражи мы взяли вину за усы примадонны на себя, и честно отсидели положенные пятнадцать суток за хулиганство.
Отсидели бы и больше, по закону положено было двадцать пять суток, но появился Ингеборг. Ему хватило ума понять, что шептать мне заклинания если кто и мог, то только Тиромир, никого другого он бы и на шаг ко мне не допустил, а путанные объяснения сына архимага не впечатлили.
Нас выпустили из тюрьмы аккурат до черной кареты Ингеборга, а оттуда, после непродолжительного пути, препроводили в тюрьму магов. И Ингеборг пригрозил, что если сами все не расскажем, Тиромир отправится в нижние камеры, где нет ни света, ни доступа к магии, за то, что обучал ведьму, то есть меня, заклинаниям, коие ведьма, то есть я, знать права не имею. Пришлось рассказать. И слово свое архимаг не сдержал – Тиромира посадили в магическую тюрьму. На двадцать пять суток. Сына Ингеборг никогда не жалел, а вот я жалела, места себе не находила, каждый день к нему приходила и Славастена не препятствовала – меня к нему пропускали, а вот ее нет. Из всей этой истории можно было бы вынести массу выводов и извлечь не меньшую массу уроков, но Тиромиру двадцать пять суток в заключении пошли на пользу, и тюрьму он покинул с конкретной и определенной целью – найти «тихого убийцу».
Сначала он искал вместе с Кевином, сам поднимал убитых, пытаясь узнать последние предсмертные воспоминания, но убийца был не только жесток, но и хитер, а потому лицо скрывал маской. Тиромир терпел неудачу за неудачей, и тогда за дело взялась Славастена. Закон о нераспространении магических заклинаний? Да плевать на него Славастена хотела. Ученица исчезала за ученицей, класс пустел, а меня Тиромир не трогал до последнего, жалел, берег, любил… Искренне любил, действительно искренне – пока я в тюрьме сидела, ночи у меня под дверью проводил, сказки рассказывал, иной раз и пошлые, чтобы стражники заслушались и не прогоняли его.
Когда же все изменилось?
«Surge! Surge! Surge!»
«Валкирин, любовь моя, ты сможешь, ты справишься, я уверен в этом»…
И я справилась. Подняла мертвого.
Мы многого от этого не ждали – лишь предсмертные воспоминания требовались, да такие чтобы убийцу найти можно было, но нежить поднятая ведьмой, от нежити поднятой магами отличалась и отличалась сильно. Скоростью отличалась, силой, и… памятью. А еще чутьем, почти звериным.
И поднятая мной девушка отправилась к своему убийце.
Тиромир, подхвативший меня, когда упала, передал Кевину и ринулся за нежитью. В итоге нежить привела к тому, кто отнял ее жизнь, Тиромир заключил нежить в магический контур на пороге дома преступника. Сам он отважно схватил убийцу, а Кевин нашел в подполе картины, те самые ужасающе-чудовищные, что этот мерзавец рисовал на телах своих жертв, и тем однозначно доказал причастность мужчины к убийствам.
Это был оглушительный успех. Все газеты пестрели заголовками, Тиромира наградил сам король, маги-сыскари кинулись наперебой к Ингеборгу, чтобы сына талантливого тот одолжил, да только Ингеборг идиотом не был. В себя я пришла в лазарете от его внимательного взгляда, да только – все знали, что Тиромир его сын, а потому Ингеборгу я была выгодна. И от того, что ради Тиромира не то чтобы молчание хранить – жизнь отдать готова была, и от того, что сыновний успех самому Ингеборгу славу нес.
И все же когда все изменилось? Когда? Когда в глазах любимых чувство вины исчезло, а губы, что целовать хотелось без устали, произнесли словно невзначай: «Валкирин, а сможешь еще раз?».
Смогла.
И еще, и еще, и еще…
Каждый раз себя не жалея, каждый раз все отдавая до капли, до последнего вздоха…
Да только чем больше отдаешь, тем меньше в ответ жди. И не осталось: «А сможешь еще раз?», стало: «Его нужно поднять сейчас, в четыре утра у стражи пересменка, незаметно пройдем. Поторопись, Валкирин».
Больно.
Уж казалось бы отболело, прошло, забылось, скрылось за мутью необходимости выживания и яркой вереницей светлых добрых дней, ан нет, стоило вспомнить, и заболело сердце ретивое. Больно.
Ну да боль мне сейчас не поможет, о другом думать надобно. О том, что я, видать, оказалась явно не первой ведьмой, кто из мертвых поднимал нежить. И архимагу Агнехрану то, получается, было ведомо. А еще стало ведомо, что нежить поднятая ведьмой своего убийцу помнит и жаждет отмщения. Он это знал, точно знал, иначе как объяснить, что весь план строился на том, что нежить, почуяв древнюю ведьму Велимиру, ринется к ней?!
А в том, что ринется, аспид не сомневался, даже стрелки из лесу прямо к ловушке вели, да у ловушки той имелась и особенность – ведьма, что бесновалась в ней, выйти не могла, а вот нежить… для нее проход открыт был полностью. И это почитай, как если бы привязали Велимиру к дереву посреди леса, сковали по рукам и ногам, да и оставили на растерзание ночному зверью! Впрочем, драматизирую – руки с ногами ничем не сковывали, но что сможет сделать ведьма с таким количеством нежити? Ничего. Будет бороться, до последнего сражаться, да только бой этот заранее проигранным считать следует, не сдюжит ведьма, даже самая древняя и могущественная. Не сдюжит. Нет у нее ни шанса.
Да, леший был прав – не понравится мне этот план, совсем не понравится.
«Дальше что?» – вопросила безрадостно.
«Дальше ведьмак, – ответил Водя. – Как ведьма останется без сил, нежити озверевшей путь к ведьмаку укажут».
Содрогнулась я. Да и было от чего – ведьмак он по грани ходит, нежить, нечисть, чудища всяческие, в нем своего за версту чуют, а коли на темную сторону перейдет, то и поднимать нежить, и повелевать ею самолично может. А еще магией наделить. И от того, любая ведунья лесная, быстро смекнет, что ведьмак ей необходим, крайне необходим. А значит да – ринется вся нежить Гиблого яра к ведьмаку, едва падет Велимира.
«Дальше…»
Водя на сей раз не ответил, Водя показал – как вмешиваются маги, как из-под земли вырастает стена каменная, лес от нечисти изолируя, да как наносят удар водяной с болотниками, поднимая ручейки серебряные по всей границе каменной. Сам бы Водя не сдюжил бы, а вот с болотниками, в едином порыве, учитывая количество имеющихся болотников, шанс был.
«Ты не злись, – виновато Водя сказал, – коли выгорит все, за одну ночь с нежитью покончим».
А я… я не то чтобы злилась, мне на душе муторно было, и гадко. Победим, да, возможно, только есть у меня сомнения, и повод для этих сомнений есть тоже.
Поднялась, ладонь от дерева убирая и связь разрывая, опосля ногой топнула, заповедную тропу открывая, да и пошла по ней, прямиком к аспиду.
У аспида меня не ждали.
Едва явилась, отшатнулись от меня волкодлаки, кровью да нечистотами измазывающиеся, вампиры, картинно, филигранно да изящно нанося грязь на свои идеальные камзолы, моровики, парики из тины гнилой себе мастерящие.
А аспид так вообще выдал всего одно, но очень емкое слово:
– Дьявол!
– Не поможет ни один, – сообщила уверенно. – Не их территория, да и проку им с войны-то нашей нет никакого.
И подойдя, посмотрела я на аспида. Аспид на меня смотрел едва ли, зол был, да собой недоволен – не ожидал, что так легко я из западни выскользну, вовсе не ожидал. Да тут дело такое – коли со мной клюка моя, вместилище силы моей, со мной была, тогда да, уйти незамеченной не вышло бы, а так как леший без клюки явился, бросив мою несчастную где-то у болота, никакой магической фиксации не произошло.
Но об этом я господину Аедану рассказывать не собиралась вовсе, да и вообще, я с вопросом пришла.
– Так значит с архимагом Агнехраном заодно действуете? – спросила прямо.
Тогда вот аспид в глаза мне посмотрел, и ответил холодно:
– Да.
Даже пытаться солгать не стал, приятно.
– Что ж, – пытать не стала, это Заповедный лес, здесь вопросов не задают, здесь помогают. Вот и я пришла, чтобы помочь. – Господин Аедан, есть кое-что, что вы упустили.
Прищурил глаза змеиные, смотрит внимательно. Жаль, самое главное проглядел.
– У природных ведьм есть одно преимущество – для вхождения в силу, они убивают врага. Всегда считалось, что достаточно одного, и в силу в принципе входят один раз. Но ведьма, которая сейчас в капкане магическом мечется, убивала не раз. И среди ее жертв, как вы, судя по вашему плану догадываетесь, есть лесные ведуньи.
– На том план и строится, – произнес аспид.
Вздохнула, раздражение сдерживая, головой укоризненно покачала, да и пояснила несведущему:
– Когда природная ведьма убивает – она получает силу того, кто пал от ее руки. Мне дальше продолжать?
Непонимающе на меня поглядел аспид, опосля резко повернув голову, на Гиблый яр глянул, снова на меня и вопросил сиплым голосом:
– У Велимиры есть сила лесной ведуньи?!
Молодец, догадливый.
– И не одной, – вздохнула я.
Сильнее аспид помрачнел, а может показалось то просто, вот только:
– То есть ты против плана, – сходу все понял Аедан.
Отрицать не стала.
– А знаешь, как понял? – вопросил аспид.
И даже мне интересно стало, как именно он это понял.
Но любопытством терзаться алхимик не дал, лишь произнес почти обвинительно:
– Была бы «за», ты меня не поучать стала бы, а подсказала, что делать и чего от Велимиры ждать. Но ты не скажешь, не так ли?
Даже отвечать не стала, лишь взгляд его мрачный выдержала и глаз не отвела.
– Знаешь, Веся… в смысле, хозяйка лесная, ты уж выбери, на чьей ты стороне, и вообще о целях подумай. То ты войну затеваешь, да бой вести нормально не даешь. То навроде и план придумал, да такой, что не пострадает ни один из твоих воинов, но вот ты снова против. И как воевать теперь прикажешь, Веся?
И в чем-то он был прав, определенно прав.
– Знаешь, не стоял бы в избе твоей, не видел бы всего, чем эта ведьма тебя «одарить» пыталась, я бы, может, еще как-то понял жалость твою к ней. Но я стоял. Я видел. Я знаю. А ты хоть на миг, хоть на секунду единую задумалась о том, что будет, если на волю ее отпустить?
Об этом-то я не думала, другое из головы не шло:
– При лучшем для нас раскладе, нежить ее на клочки растерзает, а то и сожрет. И как мне опосля с этим жить предлагаешь?
Аспид на миг глаза прикрыл. Постоял, подышал, шею размял, затем глаза открыл, на меня посмотрел и тихо, очень тихо, совсем тихо взял да и сказал:
– А ты о другом подумай, леса хозяйка, о цене моей, за победу запрошенной. Сопоставь сию цену с процессом деторожательным, да и… сходи, что ли, распашонки повышивай, все толку больше будет!
И огорошив меня этим, зычно скомандовал:
– Начинаем!
Да ко всему прочему и магический зов кинул, я его увидела, а значит прав леший – аспид с магами заодно действует. И не только с магами – Водя мост мигом наладил. А потом прозвучал на весь лес магически усиленный крик Велимиры, и разом, в порыве едином, взревела нежить, взревела и ринулась – туда, мстить. И оно понятно, что не всех тут Велимира умертвила, да только ведуний-то похоже именно она, а три оставшиеся ведуньи всю нечисть Гиблого яра контролировали.
И вот стою я, с трудом устояла вообще, а аспид, помедлив немного, обернулся да и сказал:
– Не бойся, и вины на себя заранее не бери – ловушку от нежити закроют, Велимиру магам верну в целости и сохранности. А вот про ребенка все серьезно, уж прости.
С этими словами аспид первый пошел на мост, его обогнали моровики с бадзулами, анчутки серебристой стайкой летающих плотоядных рыб унеслись вперед, следом вампиры, за ними ауки и оборотни.
А я стояла. Как статуя. Как самая что ни на есть окаменевшая статуя!
Как…
Леший появился рядом как и завсегда неслышно. А вот то, что он каждое слово аспида услыхал, в том даже сомнений не было – один лес ведь на двоих делим.
– «А вот про ребенка все серьезно»… – повторила я слова аспида потрясенным шепотом.
Потому что даже шепот был потрясен.
Мой леший тоже был потрясен и припомнив, повторил слова аспида:
– «Крови – втрое меньше, чем в твоем теле сейчас. Кров – сроком на два месяца менее года».
Помолчал, и проскрежетал гневно:
– Кров сроком на два месяца менее года. Вот оно что! Два месяца менее года это десять месяцев. Время на зачатие, вынашивание и рождение. Это…
И на меня посмотрел друг верный. Я в ужасе, в смятении, в страхе нарастающем на него. Потому как… если бы речь о моей крови шла, вот тогда Лесная Сила бы вступилась, а коли об ребенке слова – защиты и заступничества от нее не жди! Хуже того – Заповедная моя чаща, она уже потенциал аспида оценила, ширину плеч измерила, да добро дала!
– Лешинька, – голос дрожал, – лешинька, он ведь пошутил, да?
– Уже, – мрачно проскрипел друг мой верный.– Нагнал, пошутил, опять догнал и сызнова пошутил.
На меня леший не смотрел, оно и понятно – себя винил.
Вместе ведь решение принимали, но за ним последнее слово было, а он, как и я, о подобном-то и помыслить не мог. Да и а кто бы смог?!
Но теперь-то уж, когда слова сказаны, а обещание дано – мне что делать? За лешинькой, конечно, слово последнее было, но цену приняла я, мне и расплачиваться! Мне. Вот только как? Кров сроком на два месяца менее года, это как понимать? Если бы на всю жизнь, тогда я бы поняла. Страшно мне, чудовищно жутко, принять подобное невозможно, но… ночь с аспидом, это то, что я бы пережить смогла бы. С трудом, с ужасом, но смогла бы. Дитя выносить? Природа поможет, и дитя бы выносила. Но что дальше? Что будет с ребенком? Ведь по всему выходит, что дитя аспид себе заберет! Вот только я не отдам! Никогда ребенка своего, пусть и от аспида, а не отдам никому! И многое для меня и для леса Аедан сделал, оборотней, вампиров, волков, бадзулов с ауками мне сохранил-сберег, и благодарна я за то, за каждую жизнь спасенную благодарна, но ребенком платить не буду! Никогда! И ни при каких условиях!
– Веся, – позвал леший.
А я… я тихо вымолвила:
– Эту цену я заплатить не сумею. Никак. К чертям правила, но это больше, чем я могу дать!
Леший ко мне повернулся и прямо спросил:
– На обман пойдем?
– Другого выбора нет, – ответила с ужасом да с содроганием.
Обмануть того, кто собой рисковал мою нечисть оберегая, да мой лес завоевывая? Обманывать того, кто и сейчас за лес мой борется? А нет у меня другого выбора. Коли меня затребовал бы – отдала бы. Коли попросил жизнь любую спасти – спасла бы. А детьми я платить не стану, ни своими, ни чужими!
– Мы пойдем на обман! – сказала решительно.
Кивнул леший, и напомнил:
– Цена прозвучала и цена была такова «Крови – втрое меньше, чем в твоем теле сейчас. Кров – сроком на два месяца менее года». Вот и выполним, честь по чести, каждое слово исполним. В лесу пусть живет хоть весь год, даже дом ему справлю, коли пожелает. Кровь твою сейчас беречь надобно, в тебе ее немного осталось опосля спасения Агнехрана, но за год нацедим. Ровно треть, как и было указано. И тогда, почитай…
Я его мысль уловила, улыбнулась грустно и его мысль продолжила:
– И тогда без обмана все будет.
– Да, – кивнул мой верный друг, – все без обмана. Все честь по чести. Всю цену выплатим, ни в чем должны не останемся. А опосля – сам из лесу выставлю!
Улыбнулась благодарственно, прошептала:
– Спасибо, лешинька.
– Да не за что, моя то ошибка, ты ведь сразу сомневалась, сомнения были, а вот я сплоховал.
Мы помолчали, и я тихо сказала:
– Лешинька, он мне волкодлаков и вампиров с анчутками бережет. Так что за их кровь своей заплачу, и это справедливо будет.
– Кровь соберем осторожно, – леший уже о справедливости не думал, он к делу перешел, – чтобы не заподозрил ничего. У Гыркулы добудь сосуд, в котором кровь не свернется, да не испортится. И запомни, Веся, что ты магу Агнехрану говоришь, о том аспид неведомо как, но узнает… подумай об этом. Хорошо подумай. И осторожнее будь.
И молча мне клюку передал.
Эту ночь я коротала не с Водей, а с друзьями-соратниками моими верными – ворон Мудрый прилетел, кот Ученый из ближайшего дерева появился, леший рядом сидел, хмуро на другой берег смотрел, лесовики и те подобрались поближе, и ауки – их почему-то пока тут оставили. Но они ждали, забавные нескладные деревянные человечки листвой покрытые, стояли строем (и как только построил?) и ждали чего-то.
Через несколько минут стало ясно чего.
В Гиблом яру, куда ступило мое воинство, вспыхнуло пламя, словно горел кто, или что, и рев уносящейся нежити сменился тишиной, да такой что по спине холодок недобрый пробежал, но вспышка на мосту и все ауки разом вдруг издали адский вой нежити, сумели повторить скрип и грохот ломающихся деревьев, и даже гул земли.
В моем лесу все звери насмерть перепугались!
Совы прилетели, чуть на аук со злости не нагадили, насилу выгнала.
Следом волки явились, да в основном самцы матерые – они решили, что нежить на наш берег перебралась и вот на защиту примчались. Успокоила серых стражей, объяснила, что мост водяной контролирует, а берег по-всякому я, от того переживать не о чем.
А вот потом появилась Ярина. Ей я была не рада, но чаща, возникнув темным силуэтом женщины (никак у Леси моду переняла), остановилась на берегу, да к Гиблому яру потянулась, словно вслушивалась.
– Ярина, – я поднялась,– случилось что?
Чаща руку в мою сторону протянула и темный побег, извиваясь лианой, потянулся ко мне, моей ладони коснулся и я услышала. Зов! Я зов услышала! Зов лесной ведуньи, той, что владела этой Заповедной чащей.
А Ярина голову повернула, да посмотрела на меня черными провалами пустых глазниц, словно сказать хотела «Я доверяю. Тебе доверяю».
И доверие было велико. Любая лесная ведунья на моем месте в такой ситуации эту Чащу уничтожила бы. Любая. Но я любой не была, Ярине то было ведомо, от того и показала, что происходит, от того и доверилась.
– Не отдам, – тихо сказала я чаще, вновь на пригорок опускаясь.
А лешему, что на меня глядел обвинительно, он знал, что делать надобно, высказала с нажимом:
– И не уничтожу.
Покачал головой мой друг неодобрительно, но настаивать не стал. Я же на Ярину смотрела и чувствовала – тяжело ей. Балансирует на грани. Знает, понимает все – а противиться зову истинной хозяйки ей сложно. И становится сложнее с каждой секундой.
– Иди ко мне, – попросила осторожно.
А Лесе приказ передала:
«Оборону держи, сложная ночь будет».
Ярина скользнула ко мне кошкой древесной, на руки забралась, прижалась, дрожит. Обняла ее, погладила успокаивающе, а зов нарастал. Все сильнее и сильнее. Я его чувствовала. И тут снова сигнал от аспида, и все то же самое повторяют ауки, да втрое громче от прежнего, я от их рева чуть не подпрыгнула!
Но успокоилась вдруг Ярина.
И я начала понимать, что происходит что-то дурное, очень дурное.
Посмотрела на Гиблый яр, на душе было тревожно, напряженно, но я решилась.
– Веся, не…– начал было леший.
Да кто ж меня остановит.
Держа чащу на руках, я спустилась к воде, и прошептала:
– Водя, мост мне нужен или какая другая переправа на берег тот.
Водяной не ответил – видать занят был, но зато прислал кракена.
Чудище глубинное явилось, блестя в лунном свете, да щупальце ко мне протянуло – ступила осторожно к нему, в воду по колено заходя, вздрогнула, когда щупальце обхватило поперек живота, а дальше уже не так страшно было.
Кракен плыл рывками, а меня держал по пояс в воде, или поднимал вверх, когда очередной рывок совершал.
Плыл быстро, за несколько минут, у Гиблого яра оказались. Я направляла, а потому высадил меня монстр чуть левее от места высадки войска моего войска. Но не уплыл, рядом остался, щупальцами вокруг меня заслон выставив – Водя знал, чем рискую, вот и берег.
«Веся», – позвал леший мысленно.
И получилось, я услышала. Ярина моей связью с лесом была, на Ярине связь и держалась. И держа кошку древесную на руках, я опустилась на землю и попросила:
– Покажи, все покажи.
И едва глаза закрыла, хлынуло в меня все существо Гиблого яра, вся мощь, и вся тяжесть. Да такой силы был этот погибший лес, что не сиди я на земле – упала бы. А так лишь рукой уперлась, чтобы усидеть – на этой траве лежать было опасно. Понимала это и Ярина – оплела ладонь мою, а следом и меня лианами, так словно сижу я на лежанке со спинкой, и на спинку эту опереться можно было, а то для меня большим облегчением стало.
Села удобнее, глаза закрыла, да вновь вдохнула жизнь этого леса и почувствовала все, весь лес. Как если бы по мне нежить бежала, да по мне уверенной поступью шел аспид, я все чувствовала, но увидеть не могла.
«Я послал филина, знаешь его – крыло ему по весне лечила», – сообщил леший.
«Спасибо»…
Рывок и я вижу все глазами филина.
Черно-белым лес видится, темными фигуры по нему следующие, да чернее всех нежить, от того тяжело разглядеть ее, тяжело различить, лишь инстинкты птичьи и дают понять – не чисто дело тут, опасность великая. Великая, да только… не согласованная, разрозненная и нервная. Оно и было от чего нервничать – лесные ведуньи мчась к своей убийце Велимире, от нежити требовали подчинения и чтобы тоже мчались умертвия ведьму убивать, да только у нежити свои инстинкты имеются, и каждый раз, когда слышали они рев да вой аук, что имитировали нежити крик, то и останавливались. Дилемма у них была – с одной стороны к окраине леса бежать надобно, ведуньи требуют, а с другой рев от реки раздается, а значит туда бежать надобно-то. Но и третья сторона в этом была – ведуньи тоже крик слышали, от того медлили, хотели дождаться подкрепления, не ведая, что не воинство мертвое там, а фантом-обманка. Умен аспид, ох и умен, хоть сиди, да и восхищайся – разобщил он нежить, ослабил, растянул по лесу, заставил в инстинктах нежить сомневаться, и теперь бери и уничтожай умертвия хоть мечом обычным.
Вот только права я была – Велимира стоять да смерти ждать не собиралась.
Она, именно она убила ведунью Гиблого яра, она ее погубила, а потому… потому именно Велимира и силу ведуньи этого леса и имела. И силу, и власть. И сейчас, чувствуя что происходит, Велимира призывала подвластную ей Заповедную чащу. И зов становился все сильнее! Велимира была ведьмой, и как ведьма, она чащу не ощущала, только власть свою над ней чувствовала, и потому не ведала – не до боев сейчас Ярине, не до сопротивления, Заповедная чаща ныне на соломинке держится. И вот любая ведунья бы это поняла, а ведьме то неведомо, да и не интересно, плевать ей на чащу, и на лес этот тоже. Велимира как квинтэссенция зла – оголтелого, безжалостного, бессмысленного зла.
– Держись, – мне вслух того говорить не надобно было, чаща моя и мысли мои услышит, если обращусь, но я сказала, мне так проще было.
Сказать-то проще, а вот что делать я не знала, и времени на раздумья у меня не было.
Велимира звала, зов нарастал, зов становился сильнее. Сколько еще продержится Ярина? Минуту, две, может три, а после подчинится ведь, и, подчинившись, погибнет – беречь ее ведьма не станет, и о сохранности ее не подумает даже.
Вмешаться, но как? Магии моей не хватит. Магию леса использовать я не в праве – моему лесу Заповедному то не пойдет на пользу, и так неведомо на чем держимся, на упрямстве моем одном. А самой в бой вступить то дело гиблое – не противник я Велимире, а коли я погибну и лес мой падет.
И что делать-то?
По здравому размышлению следовало мне назад вернуться, да Ярину магией своей не удерживать – знаю ведь, что не удержу, не в моей власти то. Остановить бой-сражение? А тоже не выйдет – уж коли начала Велимира чащу призывать, то не остановится, покудова не призовет.
И что же делать-то? За какую соломинку спасительную ухватиться?!
