Текст книги "Своя гавань"

Автор книги: Елена Горелик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

– Эй, Воробушек! – из люка вылез сияющий, словно новый луидор, Пьер. – Поди сюда, я тебе кой-чего покажу!

– Опять новую загогулину к пушке приделал? – подцепила его Галка.

– Да ты не болтай, а иди сюда.

Галка, посмеиваясь, спустилась с мостика и полезла в люк. Идеальный порядок на батарейной палубе её нисколько не удивлял: всё на местах, настил выкрашен свежей красной краской, ещё даже запах не выветрился. Пьер был очень ревнив, когда речь шла о порядках в его «царстве». А на пушках – просто помешан. Галка нисколько не удивилась бы, обнаружив на его стальных любимицах оптические прицелы или что-нибудь в этом роде. В общем-то, она почти угадала: первым делом Пьер продемонстрировал ей подзорную трубу, на первый взгляд не отличавшуюся от обычной.

– А ты погляди в неё, – заговорщически подмигнул Пьер. – Сразу поймёшь, в чём разница.

– Чёрт! – Галка, посмотрев в окуляр и увидев тонкие ровные деления, так и подпрыгнула. – Дальномер!

– Ну, что-то в этом роде, – согласился канонир. – При таких пушках, как у нас, надо очень точно определять расстояние. Не то все снаряды мимо пойдут. Я тут даже кой-какие расчёты проделал, табличку бы теперь составить. Так всё равно нужны снаряды, мишени и время.

– Дома этого у тебя будет выше крыши. И отличный математик в придачу. Придём – спросишь немца по фамилии Лейбниц, его туда Влад должен был доставить.

– Дело того стоит, можешь мне поверить, Воробушек… Но это ещё не всё, – тут Пьер состроил хитрую рожу. – Пушки видишь?

– Вижу. Пушки как пушки, тяжёлые, под чёрный порох. Дома надо будет стволы перелить…

– Ага. Только это не те пушки, с которыми мы сюда пришли.

– Как это – не те? – опешила Галка.

– Вот так. Не те. Те, которые с отработанными стволами, сейчас на марсельском форте стоят. А эти только по десятку контрольных полигонных выстрелов сделали, – Пьер, улыбаясь во все тридцать два великолепных зуба, погладил одну из пушек по стволу – словно любимого котёнка.

– Эй, Пьер, ты кого тут без меня ограбил? – Галка начала понимать, к чему он клонит, и тоже заулыбалась.

– А, – Пьер махнул рукой. – Восемь новеньких стволов по две тысячи ливров за штуку – это ж просто даром. А старые благополучно заняли их место на бастионах… Понимаешь, Воробушек, комендант тутошний такой жмот! За каждый су торговался до обморока, ворюга!.. Чего ты ржёшь? Можно подумать, тебе каждый день попадаются стальные пушки по две тысячи! Переливка и протачивание ствола дороже обойдутся. А я у этого висельника ещё тысячу снарядов к ним по дешёвке взял. Ты не поверишь: у него вместо пороха в половине бочонков зола – тоже украл, скотина, и до сих пор не попался. Еле удержался от соблазна отправить на прощанье письмецо куда следует! Ведь если Рюйтер прознает, каково они тут форты содержат, от Марселя камня на камне не останется!

– И эти люди… называют нас… пи… пиратами!.. – еле выдавила из себя Галка, задыхаясь от одолевшего её безудержного хохота.

Если бы Пьер знал, какие воспоминания навеяли его снабженческие подвиги мадам генералу, он бы был весьма удивлён. А Галка смеялась, держась за живот, и, не в состоянии удержаться на ногах, потихоньку сползала на снарядный ящик. Смеялась сквозь слёзы, вспоминая свою несчастную родину. Которую подобные марсельскому коменданту высокопоставленные воры распродавали точно так же – по дешёвке…

3

– Говорят, в порту нашли задушенную женщину, – бородатый англичанин-трактирщик – рожа страшная, вот уж действительно пособник нечистого! – пыхнул своей адской трубкой. – Ещё говорят, стража землю носом роет, ищут душегуба. Ну, я думаю, отыщут.

– Точно отыщут? – как можно равнодушнее поинтересовался Богуш, потягивая крепкое и кислое английское пиво. Не чета пражскому, ну да Бог с ним. И таким можно жажду утолить.

– Эти – да. Они всегда находят.

– А если невиновного кто оговорит?

– Э, парень, – осклабился трактирщик. – Ты, я вижу, тут новичок. Так послушай, что я тебе скажу, и на ус намотай: у нас, бывает, и без суда казнят. Но только если на горячем застукают. Если нет, засадят в крепость и будут пару месяцев выяснять, насколько ты виновен. Не бойся. Не было ещё случая, чтобы безвинного казнили. Это дело тоже верёвкой пахнет, вот парни из стражи и берегутся. Сто раз перепроверят. А ежели кто-то невиновного оговорил, сам в ад отправится. Потому если и доносят, то стараются по делу. Чтоб самому не влипнуть.

– Сурово у вас, – к мрачному Богушу подсел бородатый кряжистый голландец – один из тех, кто ехал с ним через этот проклятый океан на этот проклятый остров. – Чуть что – сразу петля.

– А ты как думал? – ухмыльнулся трактирщик. – Тут свои законы. Или соблюдай их и живи в своё удовольствие, или пошёл к чёрту.

– Не поминал бы ты нечистого, – опасливо перекрестился Богуш. – Грех это.

– Я своим грехам сам счёт веду, парень, – с этой гнусной пиратской рожи не сходила ухмылка, казавшаяся Малецкому сатанинской гримасой. – Когда срок придёт – сам за них и отвечу. А ты никак решил за меня похлопотать? Свои грехи уже отмолил, что ли?

Богуш резко поставил кружку на стол – даже пиво выплеснулось.

– Не богохульствуй, – буркнул он, мрачно глядя на трактирщика.

– Не разливай пиво, – старый пират, назвавший трактир, видать, в свою честь, не остался в долгу. – Будешь буянить – заставлю разлитое языком слизать.

Голландец расхохотался.

– Молодец, – он подмигнул трактирщику. – Сразу видать – ещё недавно был грозой морей… Михаэль Янсзон, корабельный плотник, – представился он, мотнув крупной головой.

– Джон Причард, – ответил трактирщик. – Уже третий год как содержу это заведение. До того полных семь лет пускал испанцев на дно. А до того служил на английском королевском флоте и занимался тем же самым – пускал испанцев на дно.

– Очень приятно, – весело рассмеялся голландец. – Плесни-ка ещё пива, гроза морей, выпьем за знакомство!

«Прости, матка бозка, несчастных богохульников, ибо не ведают, что творят». Богуш даже подобрал слова, дабы достойно ответить обоим нечестивцам, один из которых признался, что убивал добрых католиков, а другой этим нисколько не возмутился, но прикусил язык. Трактирщик – еретик, бывший пират. С него станется достать нож и выпотрошить верного сына святой матери церкви, если тот ему ещё хоть слово поперёк скажет… Расплатившись, Богуш покинул негостеприимный трактир.

«Нельзя более терпеть эту еретическую мерзость, этих разбойников, – подумал он, перекрестившись на церковь. – Пойду сейчас к ксендзу Винценту. Предамся в руки Господа, дабы исполнить волю его…»

– Слышь, приятель, а этого богослова недоделанного, что мне всё про грехи толковал, ты знаешь? – как бы между делом поинтересовался Причард.

– Да поляк какой-то, – Янсзон достал из кармана глиняную трубку, набил табаком и запалил от свечки. – Я об его имечко чуть язык не сломал. Кожевничал в Лионе. Потом к вам за море подался. То ли на деньгу польстился, то ли чего натворил… А ты что на него взъелся? Тут пиво по столам разливают и без этого чёртового поляка, – весело улыбнулся он. – Не по нутру пришёлся, а?

– Я терпеть не могу, когда мне начинают указывать все, кому не лень, – проговорил Причард.

– Ну, конечно, ты ведь капитаном был. Верно?

– Верно.

– И ходил в эскадре этой вашей дамочки?

– «Дамочки», – криво усмехнулся «старый пират». – Приятель, мне сорок пять, и я за всю свою жизнь подчинялся без разговоров только троим. Отцу, Мингсу и этой «дамочке». Объяснить, почему?

– Я догадливый, – голландец был весельчак и болтун, но зла не держал. – А поляк и впрямь странный какой-то. Пока мы сюда ехали, все перезнакомились. Друг дружке о родных местах рассказывали, радовались, что будет достойная плата за работу, что детишки выучатся, в люди выйдут. А этот как воды в рот набрал. Каждое слово клещами тянуть приходилось, хоть по-французски говорит лучше меня. Чуть что – сразу крестится… Э, приятель, а у тебя нюх на людей, – снова рассмеялся Михаэль. – Сразу гнильцу почуял, да?

– Я не был бы пиратским капитаном и не дожил бы до этой вот стоянки на берегу, если бы не имел нюха на людей…

– Отче, что мне делать? Слаб я.

– Молитва укрепит дух твой, – по-отечески мягко проговорил ксёндз Винцент. Говорили они по-французски – ибо святой отец не знал польского, а Богуш – испанского. – Тело – всего лишь обуза для души праведной. Недаром оно терзает её болями: это нечистый, чьё царство и есть плоть, стремится совратить тебя с пути истинного.

– Значит, истинно праведный путь – избавление от греховной плоти, отче?

– Рано или поздно через это проходят все. Но лишь немногим, твёрдым в истинной вере, дано вознестись после смерти в царство Божие. Разве не замечал ты, как грешники цепляются за жизнь, стараются любой ценой отсрочить неизбежное?

– Замечал, отче! – просиял Богуш: один к одному его собственные мысли! – Их души отягощены грехами и обречены попасть в ад, а тело удерживает их в этом мире! И они, одержимые страхом перед вечными муками, стремятся задержаться на земле!

– Ты истинный христианин, Богуслав Малецкий, – отец Висенте постарался как можно правильнее произнести странное для него славянское имя. – Ты достоин царства Божьего.

– Укажи путь, отче. Я готов.

– Мученическая смерть за истинную веру – вот путь святого. И твой.

– Я готов, – повторил Богуш. – Что мне делать, отче? Скажи, всё исполню.

– Убийство – смертный грех, сын мой. Но если ты пожертвуешь своей земной жизнью ради избавления мира от еретички, превратившей форпост католической веры в разбойничий вертеп, гибель от руки её приспешников искупит все твои грехи. И ты войдёшь в царство небесное.

– Благослови, отче.

«Второго такого безумца до прихода эскадры мне всё равно не найти, – думал отец Висенте, благословив и отпустив поляка. – А значит, нужно убрать первоочередную цель. Если, конечно, люди ордена не убрали её в Марселе, но лишняя страховка не помешает. Старик епископ скоро сам вознесётся в царство небесное, святым только туда и дорога – да простит меня Матерь Божья за такие мысли. А мы, грешные, расчищаем дорогу для всемирного триумфа католичества, как умеем… О, как много ещё работы!»

– Больно?

– Ещё как… Ведь не тебя, а меня этот проклятый разбойник кулаком в челюсть… У-у-у! Встречу – зарежу мерзавца!

– Да, чтобы украсить своей персоной городскую виселицу, – съязвил Педро. – Больно много чести для пиратского быдла, чтоб из-за него купеческого сына повесили.

– А что ты предлагаешь? Утереться и простить?

– Нет, – Педро загадочно улыбнулся. – Есть идея получше.

Педро и впрямь был заводилой в их компании. Не все его идеи бывали удачны, но по большей части Диего нравились его авантюры. Кроме последней, разумеется… Интересно, во что он его снова втянет?

– Выкладывай, – Диего понизил голос до шёпота, зыркнув на дверь. Матушка и так едва согласилась пустить к нему друга, а если узнает, что они опять что-то затевают – Педро отправят домой, а его запрут на замок. Хорошо ещё, если опять не приставят сторожем эту черномазую дубину Пабло.

Минут пять Педро шёпотом, на ухо, рассказывал Диего о своей идее. Тот поначалу не поверил. Затем испугался. А потом… Потом понял, что Педро прав: это и впрямь отличная идея.

4

Штиль. Ветер молчит.

Упал белой чайкой на дно.

Штиль. Наш корабль забыт,

Один в мире, скованном сном…

Столько лет прошло, а строчки из песни некогда любимой группы «Ария» всё-таки не стёрлись из памяти. И вспомнились в самый раз, к месту… Милях в трёхстах к югу от Азорских островов «Гардарика», «Амазонка» и «Ле Арди» попали в полосу мёртвого штиля. Море стало похоже на огромное мутноватое зеркало, воздух буквально стоял на месте, солнышко припекало – над палубами натянули парусину – матросы от нечего делать дрыхли в кубрике, играли в карты и кости, травили байки. Новобранцев, навербованных в Марселе, давным-давно проинструктировали и поднатаскали в «азиатском бое». На Галкин взгляд, то, чему сейчас обучали салаг на её кораблях, уже мало напоминало классическое айкидо. Пиратская жизнь внесла в это благородное искусство свои коррективы, и теперь это был уже некий своеобразный стиль, не похожий ни на какой другой. Вернее, похожий сразу на многие. Что-то от испанской дестрезы, что-то от французского боя на палках, что-то от английского кулачного боя, хотя, основа и теоретическая часть всё равно оставались японскими. Получилось нечто странное, но очень эффективное. Новички после первых занятий волками выли, но после втягивались… и уже не представляли своей жизни без этого убойного искусства. Сейчас, когда воздух над палубой стал вязким от тяжёлого смоляного запаха, не было никакого желания даже шевелиться, не то, что заниматься рукопашным боем… Хорошо в трюмах полно продуктов и воды, можно хоть три недели спокойно болтаться посреди уснувшего океана и не волноваться насчёт пути до Сен-Доменга. Пираты не раз и не два встречали в море «корабли-призраки» – посудины с несвежими трупами на борту. Эти невезучие наверняка попали в штиль, и им из-за крыс и неистребимой экономии кэпов на продуктах элементарно не хватило еды. Почти на каждом обнаруживались следы того, что озверевшие от голода матросы поедали своих товарищей. Должно быть, соломинки тянули, определяя, кто станет обедом для остальных. А может, и не тянули… Когда на такой «призрак» наткнулась «Гардарика» – а было это задолго до похода на Картахену – Галка долго молчала. А потом объявила, что если перед выходом в море на борту не будет двойного запаса продуктов, квартирмейстер и кок повиснут на рее. И с тех пор это правило на флагмане соблюдалось неукоснительно.

В каюте было душно, несмотря на открытое окно. Потому мистер и миссис Эшби почти всё светлое время суток проводили на палубе, в тени парусиновых тентов. Вот и сейчас Галка, пользуясь вынужденным бездельем, сидела на планшире и записывала всё случившееся после Алжира в свой дневник. Джеймс дремал, умостившись на большой бухте каната, и потому не видел как Хайме – сам, между прочим, выучившийся грамоте всего пару лет назад и делавший две ошибки в собственном имени – учил уже заметно окрепшего Хосе-Индейца «разбираться в буковках». Хосе-Рыжий буквы знал как бы не лучше боцмана, но тот сразу пресёк попытки вмешаться в учебный процесс: «Яйца курицу не учат, парень!» Потому мальчишка то и дело тихонечко прыскал в кулак, наблюдая этот бесплатный балаган…

– Шлюпка от «Ле Арди» отвалила! – крикнул вахтенный, радуясь хоть какому-то сдвигу в этом однообразии.

Его крик разбудил Джеймса. Сонный штурман, быстро «включившись», переглянулся с женой.

– Опять… – вздохнули оба.

– Да пошли ты его подальше, Воробушек, – посоветовал Хайме, оторвавшись от дощечки, на которой он рисовал обожжённой палочкой буквы для своего ученика. – Надоел хуже солонины.

– Послать я кого хошь могу, и далеко. Только этот пойдёт по указанному адресу не один, а со своим фрегатом, – ответила Галка. И обратилась к мужу: – Джек, когда он явится, оставь нас одних минут на пять.

– Будешь его отшивать? – криво усмехнулся Джеймс, потягиваясь. – Давно пора.

Минут через пять шлюпка с «Ле Арди» пришвартовалась к флагману, и на борт пожаловал шевалье де Граммон собственной персоной. В который уже раз за эти четыре дня. Если в Версале он не рисковал конкурировать с самим королём, то сейчас будто навёрстывал упущенное, решив наконец штурмовать крепость по имени Алина-Воробушек. Его не смущали даже присутствие Джеймса и кривые усмешки братвы. Его вообще ничего не смущало. А от применения силы удерживало, пожалуй, лишь одно: Галкина репутация непредсказуемо опасной дамы… Шевалье кивком поприветствовал супругов Эшби, встретивших его на квартердеке.

– Твои матросы, должно быть, устали возить тебя туда-сюда, – весело прокомментировала Галка его появление. Краем глаза она видела, как гребцы поднялись на борт и присоединились к матросам «Гардарики», игравшим в кости на днище бочки. Игра на ценности здесь была запрещена, потому играли на вахты. Но раз парни не остались в шлюпке, значит, шевалье тут надолго.

– Я на «Ле Арди» сдохну от скуки, – признался Граммон, тут же усаживаясь на планшир и обмахиваясь шляпой. – Здесь хоть есть образованные люди, с которыми можно словом перемолвиться.

– Предлагай тему, – Галка закрыла записную книжку и сунула в карман.

– Веракрус.

– Заманчиво, – согласился Джеймс. – Особенно после восстания индейцев Юкатана.

– Вот именно, – хмыкнул Граммон, беспардонно раздевая взглядом его жёнушку, отчего Эшби еле поборол искушение чуток подтолкнуть его. Падать тут невысоко, не расшибётся небось. Но хотя бы вымоется и малость поостынет. – Богатенькие доны сейчас сбегаются под защиту этой крепости, самое время будет их там навестить. К тому же – я абсолютно уверен – там скопилось много золота и серебра. Ты ведь, Воробушек, так дело поставила, что они полных два года вообще не отправляли слитки в Испанию. Боялись, что ты уведёшь у них эти грузы, как увела пару конвоев с зерном.

– Испанцы не идиоты, они наверняка знают, что мы ушли в Европу, – Галка упорно делала вид, будто не замечает наглых взглядов шевалье.

– Ха! Будто ты не в курсе, как они умеют зады чесать, когда действовать надо! – Граммон темпераментно взмахнул шляпой. – Пока они узнали, что мы вышли из Сен-Доменга, пока до них дошли слухи, что нас видели у Гибралтара, пока проснулись и начали собирать лоханки со всего Мэйна!.. Спорю, они сейчас ещё даже якоря не подняли.

– Идея дельная, – усмехнулась Галка. – Ведь если верить нашим примерным подсчётам, за два года доны могли накопить слитков и камушков на сумму от восьмидесяти до ста двадцати миллионов песо… Ага… – она вдруг оживилась, словно ей в голову пришла какая-то очень интересная мысль. – Вот оно что… Нет, это не просто дельная идея – это отличная идея, шевалье!

– Знаешь, Воробушек, я бы предпочёл, чтобы ты называла меня по имени, – не преминул уточнить Граммон.

– Шевалье, вам не кажется, что вы преступаете границы дозволенного? – окрысился Джеймс.

– А вам не кажется, сэр, что вы чрезмерно горячи для англичанина? – Граммон вообще никогда за словом в карман не лез, и только потому до сих пор остался жив, что был отличным фехтовальщиком.

– Дружочек, ещё слово – и я тебя за борт выкину, – удивительно спокойным тоном сказала ему Галка. – Ничего, что я обратилась к тебе так фамильярно?

Шевалье фыркнул, но промолчал. Упрямая женщина. Ничто её не берёт, ничто не смущает. Впрочем, как и его самого.

– Пожалуй, я оставлю вас ненадолго, – процедил Джеймс, понимая, что если он сейчас не уйдёт с мостика, дуэли не миновать.

– Вот упёртый тип! – Граммон, едва Эшби спустился на шканцы, не преминул озвучить своё язвительное и нелицеприятное мнение о штурмане. – Угораздило же тебя выйти за такого зануду.

– Твои предложения? – поинтересовалась Галка.

– Брось его к чертям собачьим. Тебе нужен такой же безумец, как ты сама, а не это скучное создание.

– Шевалье, я сама определяю, кто мне по жизни нужнее, – проговорила капитан «Гардарики». – И вообще, скажи честно – только действительно честно! – ты поспорил на меня?

– Ну, если быть действительно честным, то да, – скабрезно усмехнулся Граммон. Если он ещё не облапил эту женщину, то только из-за опасения получить от неё три-четыре дюйма железа под ребро. Ведь видел же, что и на неё действует его мужское обаяние, но, чёрт возьми, действительно боялся!

– С кем?

– С Лораном, с кем же ещё.

– Придём домой – обязательно поздравь его с победой, – улыбнулась Галка.

– Неужели?

– Ага. Я до ужаса стервозная дама, шевалье, и обожаю портить подобные игры кобелям вроде тебя.

– Значит, что можно королю, запрещено простому капитану?

Сказав это, Граммон тут же пожалел о своём длинном языке, и было отчего.

– Тьфу, блин! – озлилась Галка, яростно взмахнув руками. – Хотела бы я знать, какая зараза распускает про меня такие слухи! Уж не ты ли, красавчик?

– Эй, эй, Воробушек, потише, – с деланной весёлостью рассмеялся шевалье. – Уже и пошутить нельзя… Сказать по правде, я не верил в эту сплетню с самого начала. Ты ведь у нас… Всё, молчу, молчу! А вот маркиза, кстати, стерва ничуть не лучше тебя. Уверен, она тебя со всех сторон языком обтреплет.

– Думаю, маркизе будет малость не до того, – хмыкнула капитан «Гардарики», остывая. – Там кое-кто удружил ей по гроб жизни, нужно будет крепко повертеться, чтобы удержаться в фаворитках. А вот что касаемо нас с тобой, то давай откроем карты. В этом споре победа тебе не светит. Почему – я думаю, не стоит объяснять. Ты умный, сам догадаешься.

– Ты права, Воробушек: шутки в сторону. – Весёлость Граммона мгновенно испарилась: теперь перед Галкой было его истинное лицо – жестокого беспринципного эгоиста. – Должен сознаться, поначалу я считал тебя ненамного лучше портовой швали в юбках – не обижайся, порядочных женщин в Мэйне в самом деле маловато. Да и сногсшибательной красотой ты не блещешь, сама ведь знаешь. Потом я увидел, чего ты стоишь как адмирал. Приятно удивился. Затем был Версаль и твоя игра с королём. Я посмотрел на всё это и понял, что завоевать тебя действительно большая честь. Что ты достойна стать моей единственной женщиной. И ты станешь ею. Я завоюю тебя, чего бы это мне ни стоило.

– Единственной, говоришь? – улыбка Галки была холодной и немного печальной, как зимний рассвет. – А я ведь уже стала твоей единственной женщиной. В смысле – единственной, кого ты не завоевал и не завоюешь никогда. В каком-то смысле это тоже неплохо, согласись.

– Я ещё не проиграл ни одного спора в своей жизни, – в голосе шевалье промелькнула хорошо скрываемая, но всё же ощутимая угроза.

– Не злись, – сказала Галка. – Что тебе важнее – дело или женщина?

– Сейчас для меня это одно и тоже.

– А мне важнее всего дело. Важнее всего. Ты думаешь о Веракрусе, испанском золоте и моих костлявых прелестях. Я думаю сначала о Сен-Доменге, а потом уже о Веракрусе и прочем. Вот в чём разница между нами, хотя, нас считают удивительно похожими. Да, мы с тобой, кроме отношения к жизни, похожи во всём. Даже в везении…

– Кстати, о везении, – в тёмных глазах шевалье промелькнула опасная искорка. – Ты не против, если мы доверим решение нашего спора судьбе? Бросим кости. Кому повезёт больше, тот и выиграл спор. Только одно условие: проигравший не смеет играть отступление.

– Я только раз поставила себя на кон, и выиграла с большим трудом, – проговорила Галка, вспомнив свой самый первый день знакомства с командой «Орфея» и импровизированный спарринг по айкидо сразу с пятью противниками.

– Да, я слышал, как ты одна пятерых в песке вываляла. Но сейчас речь идёт не о боевом искусстве, а о чистом везении. Проверим, к кому из нас Фортуна более благосклонна?

– А не боишься? Вдруг я выиграю, – лукаво прищурилась Галка.

– Когда ты переедешь на «Ле Арди», мне нечего будет бояться, а тебе – не о чем жалеть.

«Самовлюблённый ты тип, шевалье, и крупно недооцениваешь мой сволочной характер, – подумала женщина. – Если я перееду на „Ле Арди“, ты недолго пробудешь его капитаном. Вот чего бы тебе следовало бояться».

– Пошли, – она кивнула на сходни.

Парни, увлечённо бросавшие костяшки на бочке, не сразу заметили двух капитанов. А когда заметили, дружно смолкли, удивлённо уставившись на них. С чего это вдруг они заинтересовались игрой? А Граммон – игра шла в шесть костяшек – бесцеремонно смешал кубики.

– Не люблю игру на шесть костей, – сказал он, пальцем отобрав пару штук. – На две.

– На две, – согласилась Галка. – Бросай.

– Уступлю честь первого броска даме.

– Ну, как знаешь.

У Галки сейчас сердце, мягко говоря, было в пятках. Она бросила костяшки в стакан, мысленно обзывая себя последними словами и так же мысленно клянясь никогда ни за какие блага в мире больше даже не заговаривать об этом… Матросы понятия не имели, что за уговор был между капитанами. Только заметили, что Воробушек была непривычно бледновата, а Граммон пристально следил за каждым её движением… Оловянный стаканчик глухо стукнул о днище бочки. Галка пару секунд прижимала его к рассохшемуся дереву, затем резко подняла, открывая выпавшее число.

– Вот почему я никогда не сажусь играть, – она сказала это так спокойно, словно речь сейчас не шла о её судьбе.

А Мишель де Граммон – баловень судьбы, любимец женщин, удачливый пират, превосходный капитан – стоял, закусив до крови губу. Чувствовал он себя так, будто его мешком по голове стукнули.

Обе костяшки лежали шестёрками кверху…

– Вот, значит, как, – Граммон был, мягко говоря, неприятно удивлён. – Однако везёт тебе до неприличия.

– Тебе тоже.

– Ха! Если бы мне всегда везло так, как сегодня, я бы сейчас с крабами беседовал, а не с тобой!

– Чего ты дёргаешься? Сам же выставил условие – проигравший не играет отступление – а теперь бесишься.

– Это первый спор, который я проиграл, – повторил шевалье.

– Всё когда-нибудь случается в первый раз…

Оба капитана не сговариваясь посмотрели на север. У горизонта, ещё недавно чистого и идеально ровного, на воде появилась едва заметная темноватая полоска.

– Рябь, – проговорил Граммон, сощурив глаза.

– Где рябь, там и ветер, – улыбнулась Галка, высказав то, что подразумевал её коллега. – Ну, всё, кончились наши мытарства.

Шевалье окинул её каким-то странным взглядом.

– А жаль, – сказал он, словно отвечая на какую-то свою мысль. – Очень жаль. Мы бы на пару таких дел могли наворотить…

– У моей жизни есть смысл, и зовут его Сен-Доменг, – проговорила Галка. – Позволь узнать смысл твоей жизни?

Граммон, немного подумав, весело улыбнулся, добыл из кармана красивую резную трубку и сунул её в зубы.

– Выкину за борт, – улыбнулась в ответ Галка, заодно напомнив коллеге о правилах на её корабле.

– Меня или трубку? – последовал вопрос.

– По настроению: или тебя вместе с трубкой, или трубку вместе с тобой.

– Понял, – заржал Граммон. – Я вообще-то знал, что ты стерва, но не думал…

– …что до такой степени, – Галка засмеялась в ответ. Шевалье тоже был стервецом каких поискать, но и он не умел долго злиться.

…Джеймс не без некоторого удивления проводил взглядом шлюпку, на которой Граммон возвращался к себе.

– И он смирился с поражением? – хмыкнул штурман.

– Я на это даже не надеюсь, – ответила Галка.

– Не повторяй ошибку Причарда. На корабле должен быть только один капитан.

– О, Джек, поверь – на эти грабли я точно не наступлю. Ещё пожить охота… По местам! – гаркнула она. Матросы, заслышав долгожданную команду, бросили свои дела, забегали по палубе и полезли на ванты. – Паруса поднять!

Не успели матросы закрепить шкоты, как огромные полотнища парусов, сперва провисшие, как тряпки, стали наполняться ветром.

– С Богом, братва. В добрый путь!