Текст книги "Московские эбани"

Автор книги: Елена Сулима

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

Первый обед они провели почти молча, лишь иногда перекидываясь малозначительными фразами. Второй, дня через три – тоже. Виктория была в глубокой депрессии, отчего он ошибочно принял её за мрачную роковую особу, этакую женщину вамп. То, что он не женится на такой, было ему ясно после второй встречи. Но что-то его влекло встретиться с ней ещё раз. Быть может оттого, что хотя и у него на родине встречались такие женщины, но доступа к ним у Билла никогда не было.

На третью встречу, он вдруг как-то разошелся и стал рассказывать ей о своих нелепых случаях во время съемок на второстепенных ролях. Виктория слушала его и мягко улыбалась, что-то озорное и в тоже время доброе увиделось ему. Так они подружились. По двое суток фермер Билл добирал в своем номере отеля «Москва» сексуальные удовольствия с ополоумевшими от нищеты и безнадежности, девушками, на третьи встречался с Викторией в каком-нибудь ресторане. После обеда они прогуливались по улицам, после чего чопорно расставались. Она вела себя, как американка знающая себе цену – не форсируя события. Но Билл встречался с ней и все равно робел при мысли, что она плохо себе представляет, что он всего лишь простой фермер рядом с нею и, идти за него замуж ей не так уж и прилично.

ГЛАВА 44

Такого унижения Виктория себе представить не могла. Конец сентября наступило время расплаты. По её подсчетам, благодаря тому, что заказы на кисломолочные продукты увеличивались в среднем, в три-четыре раза, Якоб мог уже отдать две третьих долга из своих пятидесяти процентов. Поэтому, не чуя ничего плохого, Виктория начала процесс месячного подсчета прибыли, как они договорились и выплаты себе и Якобу по пятьдесят процентов.

Но вдруг, всегда старающийся выглядеть человеком мягким и интеллигентным, Якоб рассвирепел. Лицо его налилось кровью и обрело пучеглазо-рыбье выражение, он словно ловил дрожащими губами воздух: – Что?! – Заорал он, – Разбежалась! Как же! Я тебе и пятьдесят процентов? Сейчас! Возьми себе пятьдесят долларов и радуйся, – столько сейчас получает профессор!.. Сделала свое дело – можешь уходить. Я лучше возьму себе девочку секретаршу долларов за тридцать, и она счастлива будет!

Виктория слушала, поначалу молча, но вдруг её понесло неадаптированной к местному пониманию речью: – Ты что? Не понимаешь?! Ты же накинул себе на шею кармическую петлю! Очнись, идиот! Тебя несет, Якоб, несет в с дикой скоростью к тем дням, когда ты будешь болтаться подвешенным, словно марионетка, и уже будешь ничего не в силах изменить в своей судьбе!

И смолкла, попятилась, и даже не хлопнув дверью, как полагается в таких случаях, словно исчезла во тьме коридора.

Якоба прошиб холодный пот. Самое глупое было во всей этой истории, было то, что он и не планировал так поступать с Викторией – словно сиюминутный демон вселился в него и изверг все его тайные, отгоняемые им же мысли. Но побежать за ней, просить прощения… – вообще двинуться не смог.

Виктория вернулась к себе домой, пережитый, дозволенный ею самой себе, гнев обессилил её. Она рухнула на диван.

"Уходи! Убегай-уходи! – гудел в ней второй внутренний голос: – Это все не твое!.."

А второй голос мягко вел свою параллель: – "Мстить, наказывать, учить, – это, значит, равняться с тем, с кем все равно никогда не достигнешь взаимопонимания, это делать петлю на своем пути. Не заплутаешь ли, не потеряешь ли свой путь? Нет тебя, Якоб, нет тебя в моей жизни. Нет. Я не буду тратить больше даже на разговор с тобой ни времени, ни сил. Потому что то, что достойно малого, не достойно большого".

И поднялась, и почувствовала пьянящий воздух свободы так, словно не отпускающий замок наконец-таки сломался и ворота распахнулись.

Она взяла холст на подрамнике, из тех, что купила зачем-то недавно, теперь ясно зачем, и устроилась писать на балконе.

Панк Миша уселся на подоконнике наблюдать.

– Вот здорово! А вы меня рисовать научите?

Его голос полностью перенес её в свежий воздух, ясный день. И чушь его рассуждений не раздражала ее:

– В детстве, правда, я не любил рисовать. Я гулять любил во дворе. Но вижу – дело перспективное, если у вас так много денег.

– Да нет. Более бесперспективного дела я ещё не видела – вздохнула Виктория: – А если деньги твоя конечная цель – учи математику, английский язык, тогда, может, ты сможешь поехать учиться заграницу. В Кембридже тоже в таком прикиде, как ты ходят.

– Вот еще! Что они о моде-то знают?! У них же денег по горло! отрезал бывший панк Миша. – Да и вообще – я патриот! Я родину не брошу!

– Да никто не говорит, что тебе её надо бросать. Но почему бы не получить образование международного уровня…

– Между прочим, мама заработала свои деньги не здесь, а заграницей. Присоединился к ним Митя.

– Ну-у… чтобы деньги оттуда привезти, это другое дело. А так уезжать, чтобы учиться у них – не в жисть! Чему они могут нас научить? Да они никогда в наших делах не разберутся!

Митя с многозначительным укором посмотрел на незнающую что ответить мать.

Зазвонил телефон. Это Спиин:

– Продаю идею за тысячу долларов!

– Почему так дорого?

– Потому что я – биолог, мне эта идея неинтересна…

– А если б у меня не было денег?

– Ну… тогда… баксов за сто. Все дело в том, что познакомился я с одни егерем из Вятской губернии, он утверждает, что в его местах нашли икону Рублева. Из неё было корыто для кормление свиней сделано.

– Было такое. Давно. Ну и что?

– Вот видишь, какие там места – интересные!

– Я как-то и не задумывалась об этом.

– А вот есть над чем задуматься – есть. Там в тайге один монастырь стоит…

– Спиин, так, ты куда решил податься? В монастырь или в заповедник?

– Я-то в заповедник. В крайнем случае, в охотохозяйство, а вот тебе надобно в монастырь ехать.

– Вот уж спасибо. Не думала я. Что мне уже только туда и дорога.

– Да нет. Не молиться. Идея есть!

– Умная?

– Не думаю. – Честно ответил Спиин, и пояснил: – Однако тебе должна понравиться, поскольку она бесполезная, но красивая и с историей.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Да ты послушай, сначала, ты, послушай!..

И Спиин рассказал ей о заброшенном монастыре в тайге. Он почти что разрушен, но не революционерами, а ещё в четырнадцатом году на него напали язычники народности коми. Монахи отбивались не на жизнь, а на смерть. Потому что была в том монастыре одна чудодейственная икона, по приданию, вывезенная ещё из Византии. Часть монахов ушла в подземный ход с той иконой и замуровала себя изнутри. С тех пор никто не искал ни этот ход, ни этой иконы. Она и поныне там. Настоящая! Византийская!..

– А зачем она тебе?

– Мне-то она не нужна, тебе лучше знать, что с ней делать, но если ты в эти края экспедицию соберешь, я в ней с удовольствием участвовать буду. Может, оттуда мне и до Печеро-Лыческого заповедника потом будет проще добраться?..

Сообщение Спиина показалось последней каплей. Реальность расползалась, словно льдины в ледоход под ногами: непонятная, муторно-насильственная игра Вадима, так и не вернувшего ей её картины; война с Чечней; взрывающиеся дома; гибель Бормана; Потапа; а тут ещё Якоб отвратительно обошелся с ней; привезенные деньги тают на глазах; ремонт квартиры никак не окончиться; а ещё надо – продолжать искать мастерскую. И вдруг, оказывается, что всего-то и надо, что срочно ехать и искать икону. Виктории стало жаль, что череп человеческий богом дан не в форме буденовки, и некуда спускать пары кипящего сознания.

– Да, ладно. Не надо мне ста долларов, хоть десять дай. – Продолжал тем временем Спиин. – Я сам могу собрать команду из безработных бывших биологов и геологов. Да им только свисни – за пол часа точку соберутся. Ну… так что? Едем.

– Обязательно! – ответила Виктория и положила трубку. – Больше к Спиину меня не подзывать! – крикнула она сыну.

Но тут же раздался звонок, Митя подошел к телефону и, поняв, что это не Спиин, протянул Виктории трубку. Билл говорил быстро. Он явно волновался. Виктория с трудом понимала лишь отдельные слова. Там, где она жила и бывала, люди общались на столь варварском английском, что понять его мог кто угодно, только не англичанин, и даже не американец. Также и Виктория быстрее бы поняла говорящего по-английски тайца, китайца, да хоть итальянца или француза, но понять, что нес Билл, так просто сходу не могла. По отрывочным словам выходило, что он скоро должен уехать, что Виктории надо жить в Голливуде и есть оранж, который она сможет срывать, протягивая руку из окна его дома.

Причем здесь "оранж"?.. Только «оранжа» ей ещё и не хватало. Все вокруг неё знали, что ей следовало делать, кроме её самой.

Договорились с Биллом встретиться через три дня вместе с переводчиком, так чтобы не было потом сомнения, что они не правильно поняли друг друга. Виктория назначила ему встречу в тихом кафе дома Архитекторов. Туда же пригласила Светлану в качестве переводчика.

ГЛАВА 45

Светлана сказала о назначенной решающей судьбу Виктории встрече Вере. Вера похвасталась Ивану, что Виктория выходит замуж за голливудского актера и бизнесмена. Иван незамедлительно решил сообщить об этом Вадиму.

Вадим сидел уже не в ресторане гостиницы Россия, а в тихом, напоминающие скромные советские времена ресторане "Гурия", – не время было расслабляться. Пик наплыва туристов хотя и окончился, но желающих посмотреть Европу ещё было немало. По его подсчетам только через месяц всего лишь на недели на две, он сможет сделать себе перерыв в делах. А дальше снова за работу – подавай туристам жаркие страны, римские каникулы, рождество в Лондоне, Париже…

Борис, отбатрачивший лето на даче у отца, теперь снова сопровождал его всюду. Все было, как и год назад, как и два… разве что – с любовными историями было временно покончено. Чувствуя себя уверенными в своей непоколебимой холостяцкой сущности, Вадим и Борис просто получали удовольствие от еды. Но тут заверещал мобильный телефон Вадима. Вадим, не дернувшись, жевал мясо. Звонить продолжали. Значит, действительно очень надо. Вадим включился в разговор. Иван передал ему, что Виктория выходит замуж за американского миллионера и после завтра у них последние решающие переговоры в доме Архитектора.

– Что ж… подождем третьего часа игры, – ответил Вадим фразой Булгакова, передал Борису то, что ему сообщил Иван и продолжил обед.

Борис немного поработал челюстями и застыл:

– За миллионера, значит, да?.. А чего он в ней нашел? Я думал, миллионеры любят длинные ножки, длинные ручки…

Вадим молча ел.

– Она, конечно, баба ничего. – Продолжал рассуждать вслух Борис, – Но чтоб вот так и за миллионера!.. Вот подфартило! Вот бабам как может повезти! И все-таки, что он в ней нашел?..

– Заело пластинку. – Буркнул Вадим. – Ты лучше мне скажи, чего она в нем нашла?

– Как чего? Деньги!

От такого ответа Вадим поморщился.

– А если не деньги? – спросил он у Бориса. – Может, он мужик сам по себе ничего?

– Не бывает такого. Как миллионер – так обязательно противный! Я это всегда в кинах вижу. – Отшутился Борис.

– Бежит она отсюда. Вот зачем он ей и нужен. Сломалась. – Заключил Вадим. И едва он это понял, как почувствовал, что потерял к ней всякий интерес – сломанных женщин ему хватало.

– Надо ей картины отдать. Надоело. Поехали в офис. Проследишь, чтобы сегодня же пришли рабочие, все сняли и складировали.

– Куда?

Вадим задумался. Вывозил он холсты и картон без рам. В рамах теперь они займут немало места. Свободных помещений в офисе не наблюдалось. Можно, конечно было отдать приказ, чтобы все из рам вынули, но куда девать пустые рамы? Пусть забирает с рамами. Они все равно ему не нужны.

– Так куда грузить-то будем – на свалку? Или прямо к ней по адресу? переспросил Борис.

Вадим молчал.

– И понагородил ты дел, я чувствую, с этой леди Ви! Ты мне объясни, ну чего ты от неё ждал? Добивался-то чего?

– А то – чего ты дождался в самолете на обратом пути?

Борис напряг память. То, что происходило в самолете, он помнил смутно. Помнил только, что сначала угрожал какой-то очень страшной расправой рыжеволосой женщине, а потом они о чем-то ворковали. А ещё помнил, пластиковый стакан с красным вином, раскачивавшийся перед его носом.

– А что там было?

– А то. Знаешь, как в песенке из фильма "Жестокий романс" поется: "Что это было, чья победа? Кто побежден? Кто был охотник, кто – добыча?.. Все дьявольски наоборот…"

– Это что же выходит, я, что ль, стал её добычей?! Той рыжей что ль?!.. Да нужен я ей?.. – искренне удивился Борис, и добавил уже тихо, сам себе: – Так что ж я, лопух, отрубился тогда в самолете-то! – пришел в себя от сожалений и снова к Вадиму: – Так чего? У тебя, что – охота окончена? Поигралися и будет?.. А в Тайланд мы лихо тогда скатались! Здорово было… Девушки щебечут, слоны трубят… А ананасы как растут, помнишь?! Ха! Картошка поэкзотичнее будет. – Но, заметив, что Вадим вовсе не собирается впадать в приятные ностальгические воспоминания, перешел снова на деловой тон. – Так, картины-то куда девать будем? Ей привезем?

– Ей? – Вадим задумался. А вдруг информация ошибочная? Он обязательно должен присутствовать при разговоре её и этого американского жениха, вдруг не все так просто? Хотя бы издали следить за выражением её лица, за движениями её тела. Тогда он поймет, что к чему, какого продолжение. Но картины все-таки лучше пока что снять: – Картины ко мне повезешь. У меня лоджия застекленная – огроменная. Все влезет. Поезжай ко мне в офис и приступай к делу. Я сейчас позвоню, предупрежу секретаршу. И поспеши. Не позже, чем через полтора часа, я буду дома. А сейчас… – сообщение о том, что Виктория завела шашни с каким-то миллионером, заставило его вспомнить об отходных путях, о Тоне в том числе. – Я, покуда, к знакомым зайду. Переговорить надо. Неподалеку – на Фрунзенской набережной живут.

– Конечно, если на Фрунзенской набережной – дело святое! Там только солидные люди! – съязвил Борис, догадываясь, о ком идет речь.

Двухкомнатная квартира Марианны располагалась на первом этаже, но все-таки в таком дорогом месте, что она только своей пропиской уже могла претендовать на элитарность. Марианна гордилось ею, как и волосами, благодаря пышности которых нагло представлялась племянницей Аллы Пугачевой. Больше в принципе гордиться ей было не чем, если брать из общепризнанных ценностей московских мещан. Муж компьютерщик? Так ведь он же старый, да и денег нужных в дом не приносит, тем более после кражи компьютера… Можно было годиться ещё старой «Волгой», что ржавела у них во дворе, но в то время когда вокруг такие дорогие машины!.. Своей внешностью? Но теперь пропагандируется дугой тип красоты, а Марианна пухленькая, низкорослая… А ещё можно было бы гордиться любовниками – знакомые женщины делали это. И где им только удавалось подцепить знаменитостей?.. Марианна, конечно, не всегда сидела дома – бывали времена, когда она выходила в театр, бегала на кинофестивали, посещала кафе, которые посещали известные люди, но так за всю жизнь ни одной знаменитости подцепить не удалось. Были и у нее, правда, богатые типы – вот, к примеру, уголовник Вася – едва отсидел – открыл кафе. Какой ни какой, а все-таки бизнес. Уже купил Мерседес. К сожалению, Васю охватывала истерика при длительном общении с женщинами – он мог даже ударить. И убить тоже мог. Были ещё не особо затертые мужички, но чтобы гордиться ими, надо было долго объяснять кто они такие. А Марианна не вникала в это особо. К тому же они как-то очень быстро забывали о её существовании и никогда не спрашивали: "Чем тебе помочь, Марианночка?". Приходилось самой напоминать о себе. Кому прямо, а кому и косвенно – через их женщин. Вот и Вадима она доставала через Тоню, чтобы пришел и спросил: "Что же тебе нужно, Марианночка?", а она бы ему все перечислила. Вот и достала. Пришел слава те!

И все-таки, визит Вадима застал её врасплох, – в одной комнате сидел муж, как всегда, упершись в экран компьютера, в другой подруга-лесбиянка, а на кухне пили трое мужчин, с которыми познакомилась вчера, гуляя по Парку Культуры, но одного уже успела влюбить в себя. Человеком он казался весьма перспективным. Во всяком случае – не жадным. И все-таки сходу она бросилась на шею Вадиму, полная ликования.

Вадим холодно снял её руки. И они покорно опустились, прогладив его нежно и печально от груди до бедер. Он отстранился. То, что он говорил, было столь глупо, столь омерзительно, что она предпочла не запоминать. Единственная информация, которая все равно не забылась – это то, что она зря звонит Тоне и мучает бедную девушку, ведь Вадим уже давно расстался с ней. Расстался?.. Но ведь про свою новую женщину он ничего не сказал!.. Во всяком случае, не защитился крепкой семьей ли, женой и ребенком, как это делали другие. А лишь попросил забыть о нем и ушел. Как же!.. Сейчас!..

Ушел, как убежал. Первое, что попалось, где можно осесть в спокойствии – все тот же ресторан «Гурия». Вошел. Официантка вгляделась в него проникновенным взглядом печальных армянских глаз, метнула ему на стол меню и, не дожидаясь пока он его раскроет, спросила:

– Сколько?

– Сто пятьдесят. – Кивнул, испытывая благодарность, за то, что его понимают, Вадим.

Затем к ста пятидесяти граммам водки прибавилось ещё сто пятьдесят вместе с закуской из мясного и рыбного ассорти. Оливки не заказывал принципиально – их любила Марианна. А ещё она любила красную рыбу и буженину. Поэтому закуска не осталась почти нетронутой.

"Может быть я гомик? Только не знаю об этом". – Рассуждал про себя Вадим. – "Но трясет ведь от баб! Трясет! Как вспомнишь, как она воскликнула: "Ах, какая бужениночка!" – так теперь мне от этой буж…" его передернуло, – А Тоня! Ведь не такая пошлая мещанка, а как машина – что вложили, то и выдает. Ничего нового! А сколько их было – одни все знает, и попробуй их знаниям не соответствовать – уничтожат, как класс! А другие сами чуть что – либо вены резать, либо в окно! А Виктория? Вроде бы взрослая женщина! Да ещё и творческая, сильная личность – при этом абсолютно не умеет вычислять ситуацию! Не ожидал я. Я ожидал, что она все сразу поймет. И вот мой полный облом произошел!.. Или… может, это не я гомик, а это она абсолютно мужчинами не интересуется, потому что лесбиянка?! Кто знает, что у неё там было с немыми, да со слепыми?! А теперь миллионер! Ну-у извращенка!"

В таком сумрачном состоянии, хотя выпито было немного, но много передумано, он вышел из машины у своего подъезда. Отпустил своего водителя до завтра, вход к подъезду загораживал синий фургон, пришлось неудобно обходить его через лужу, остановился перед дверью подъезда, полез за ключами, чтобы открыть домофон, но ключей не было. Вадим набрал код и вошел в подъезд, надеясь, перед дверью получше порыться в карманах. Доехал на лифте до своего второго этажа, хотел выйти, но застыл в онемении – вся лестничная площадка была уставлена так, что ему показалось, что это гигантские дискеты, а дом его – вообще компьютер. И если он сейчас переступит порог лифта – то попадется в его сеть. Но тут же усмирил свое воображение и переступил порог.

– Слава те! Явился! Тугрики давай! – вышел ему навстречу из темного угла лестничной клетки Борис. – Мне за машину, расплачиваться надо.

Вадим молча вынул ему из нагрудного кармана две пятисот рублевые купюры, не зная, сколько стоит рейс этой мистической машины, но при этом, зная, что Борис никогда не возьмет себе лишнего. Борис сел в лифт и уехал.

Оставшись в одиночестве, Вадим огляделся. Дискеты оказались картинами. Ими был заполнен почти весь холл его лестничной клетки. А в доме жили непростые люди, так что и сама лестничная клетка была немаленькая. Вадим вспомнил, откуда все эти картины. Что сейчас предстоит упаковывать их на лоджию, отчего все съежилось внутри него – физического труда и всех, связанных с ним заморочек, Вадим не любил.

Но делать нечего. Вадим порылся в карманах, обыскал весь дипломат ключей не было.

Приехал на лифте Борис. Они долго и бестолково обсуждали, где бы это он мог потерять ключи и как глупо чуть, что снимать пиджак, наклоняться в неправильной позе. Потом долго исследовали неправильную позу, но оказалось, что и при ней ничего из карманов не выпадает. Но, что бы они ни думали, как бы не рассуждали о том, как можно потерять ключи, при каких обстоятельствах и какие бывают последствия – итог был один – ключей не было.

– У тебя есть вторые ключи от твоей квартиры? – после получасу разговорного идиотизма резюмировал Борис.

– Есть. У мамы.

– Тогда поезжай к маме, а я твое добро посторожу.

– Она в пансионате. В Анапе. А второй дубликат ключей в квартире.

– Да… Анапа не ближний свет – двое суток по минимуму туда и обратно? Слушай, а чего она у тебя там делает? Это же детский курорт? Она что? Воспитательница?

– Какая она воспитательница? Да она вообще чужих детей терпеть не может! Отдыхает. Как на пенсию с почты ушла, так и отдыхает.

– А… отдыхает, значит… А ключи у нее. Так чего же ты её вообще, куда подальше, за границу, не услал? Ты же можешь, у тебя же турагентство! Я бы услал.

– Вот ещё – баловать! Она меня что – баловала? Она меня по полной программе чуть – что мокрой тряпкой охаживала. Денег карманных вообще не давала. А как на фортепьяно учить вздумала – так я вообще после этого большую половину детства, как под миньоном просидел.

– Под чем? Под чем?

– Под маленьким роялем таким, он мне в наследство от бабки по отцу достался.

– Ну и названице! Так сдуру о чем и другом подумаешь. А от её квартиры у тебя ключи есть?

– Зачем? Она же не выпивает, время от времени, как она их потеряет?

– Вот мне мой отец от верхнего замка оставил, случись что чего. Пожилой все-таки. В магазин, к примеру, вышел, а с ним плохо стало. Правда, у него второй замок есть. От второго он ни за что в жизни не даст. Но с твоей железной дверью мы и при одном замке не сладим. Она на вскрытие не рассчитана. Может через лоджию соседей?

– Да сосед уже пол года как в Италии живет.

– А может эту службу вызвать? Как ее? МЧС что ли?

– Только МЧС нам не хватало! Вот, переполоху-то будет. Не дай бог, по телевизору покажут!

– А давай по нижнему балкону к тебе залезем? Чего? Думаешь Трудно? Второй этаж-то всего.

– Вообще-то нетрудно, но у меня же там окна закрыты.

– Выбьем. Ну и что? Иначе придется ко мне ехать. Да как мы все это добро туда-сюда таскать будем?

Они вышли на улицу. Темнело. Обошли фасад дома, потому что окна квартиры Вадима выходили на торцовую часть и огляделись. Лишь тощее деревце могло им служить подмогой. Внизу под лоджией Вадима была точно такая же застекленная лоджия.

– Значит, так – Я лезу. А ты меня страхуй снизу. – Распорядился Борис, как более трезвый товарищ.

– Это почему это ты ко мне в квартиру без меня лезешь? – Возмутился Вадим.

– Потому как я худой, а ты толстый. – Пояснил Борис.

– Ты что думаешь? Я не могу сам залезть на свою лоджию? Да видел бы ты, как я играю в теннис?! – И полез по лоджии первого этажа.

Борис, не будь дурак, тоже полез – он тоже хорошо играл в теннис. Первое стекло соседа снизу крякнуло под ногой Вадима, но сорвался вниз первым Борис. Сорвался и молча, лежа на земле, потирал ногу. Вадим же тем временем продолжал карабкаться вверх.

Он уже достиг своих перилл, следовало только подтянуться, встать на плиту своей лоджии, а там уже можно думать, как бить стекло. Борис зажмурился, и отполз чуть в сторону, ожидая осколков, что полетят на него. Но оказалось, Вадим уже выдохся – он не мог подтянуться. Его руки не выдерживали массу его тела. Он с несколько секунд покряхтел, покряхтел и грохнулся вниз.

– Я ногу сломал! – это было его первое членораздельное изречение после нескольких минут воя и ругательств.

– Я тоже. – Еле отозвался Борис.

– Да что тоже?! Ушибся, небось, ты был ниже меня! А я с такой высоты!..

– Ушибся – не ушибся, а на две ноги встать не могу… – мужественно констатировал Борис.

Они уставились друг на друга, тупо соображая, что же им делать.

Но тут из мокрых осенних кустов с шелестом и всплесками дождя на них налетел сумасшедший с палкой.

Он дубасил их, не разбирая куда, а никто из них не мог встать на обе ноги, приходилось, отползать, откатываться в стороны и лишь после ряда отборных ругательств Вадим узнал в этом чудище с палкой своего соседа снизу.

Сосед тоже признал его визуально, матернулся и исчез также неожиданно, как появился.

Ладно, я, – возмутился, преодолевая стоны, закатившийся под куст Вадим, – у меня перелом! Но ты-то мог оказать должное сопротивление?

– У меня тоже перелом. – Упорствовал Борис в уже сгустившейся ночной тьме из-под соседнего куста. – Только я более терпеливый. Меня отец воспитывал по-спартански. Он тренером был. По боксу. Знал бы ты как я весь этот бокс ненави-ижу!

– Терпеливый он! Больно мне-е! Мне же больно! – снова взвыл Вадим. А-А-А!

Но тут ветви кустов захрустели так, словно они в глухой ночной тайге и к ним ломится медведь. Они замерли. Стало тихо вокруг на мгновение, и вдруг: новая ураганная волна дьявольской армии налетела на них.

Град ударов дубинок и кованых ботинок сыпался на них недолго, не более минуты, но этого хватило, чтобы запомнить на всю оставшуюся жизнь.

Когда представители нашей доблестной милиции, приехавшие по вызову мирных жителей, затихли, – ни Вадим, ни Борис не могли представить себе, что им ещё хоть сколько-то жить осталось.

Спустив пары, милиционеры начали разбираться. После чего оказались неожиданно очень милыми, настолько, насколько могут быть милыми милиционеры для москвичей. Они даже искренне посочувствовали двум дуракам, и вызвали "скорую помощь".

Так Вадим и Борис оказались в больнице. Ноги их загипсовали. Обкололи черти чем, так, что очнулись они с подвешенными ногами в гипсе, когда, не спрашивая их разрешения, им сунули в подмышки, ледяные термометры.

И тут же вспомнились все события предыдущего дня. А потом картины Виктории, забытые на лестничной клетки дернули тревогой. Вадим нащупал в тумбочке свой мобильный телефон и позвонил водителю. Водителю требовалось проникнуть к нему подъезд, а потом сидеть и сторожить картины, до тех пор, пока не приедет служба спасения.

Водитель все сделал, как было сказано, и через пол часа уже перезвонил Вадиму. Вадим занервничал – уж не украли ли чего?! Но так как омерзительные ледяные градусники суют у нас в больницах слишком раним утром, все картины – как стояли, так и остались стоять к приезду водителя.

К полудню был выставлен диагноз – на двоих один и тот же: "Скелетная вытяжка не требуется, поскольку у обоих сломаны малые берцовые кости, (те, что пониже колена и потоньше), они особой нагрузки при ходьбе на себя не берут. Следовательно, ноги с отвесом им подвешивать нет смысла".

Отвесы сняли. Можно было подумать и о костылях, но врач, Сергей Викторович, предупредил, что осколочные ранения дают очень сильную болью отзываясь через пятку…

От так и сказал: "осколочные ранения".

Вадим и Борис почувствовали себя героями, словно они пережили как минимум перестрелку.

В итоге им прописали колоть обезволивающее, снотворное и оставили лежать в больнице минимум три дня.

Но как это три дня?! Вадим же наметил себе назавтра быть в Доме Архитекторов!

Но скорбно-скромное выражение лица врача Сергея Викторовича не давало возможности восстать.

Так дотянули до ужина. Но разваренная рисовая каша была достойна, чтобы от неё бежали, бежали и бежали! Приехавшего к ним водителя быстро снарядили в аптеку. Тот купил обезболивающие лекарства, витамины и две пары костылей.