Текст книги "Исповедь четырех"

Автор книги: Елена Погребижская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава девятая
Ход кротом или о вложении пальцев

Эпиграф:

Фрэнк Заппа: «Люди, никогда не игравшие в рок-команде, лелеют смешнейшие фантазии о том, как увлекательна и роскошна гастрольная жизнь. Нет, бывало, конечно, и весело, но вообще-то это жуткое дело».

THE REAL FRANK ZAPPA BOOK.

Вольный пересказ с американского А. Герасимовой.

Вокруг нового года ко мне домой стали стекаться толпы гостей. Все без конца ели, приносили с собой французские сыры и алкоголь, который без конца сами же, подлецы, и пили. Некоторые даже приезжали из Америки, а потом, уезжая назад, оставляли мне свои сапоги, мол, ясно, что они не подошли, кому-нибудь отдай уже. В разные дни разные люди вели со мной длинные душевные разговоры, плавно уходящие в утро. И мне всем хотелось рассказать, что я пишу книгу и вот там у меня происходит то-то и то-то, а Умка и говорит… «А кто такая Умка?» – спросила девушка из Америки на отличном русском. Именно потому, что у нее такой русский, и могли поговорить. Ну, как… говорю, и вольно пересказываю ей факты биографии. «А почему ее песни все-таки не берут на радио?» – домогалась ответа непонятливая американская подруга. – «О, это вопрос непростой, как это по-английски…» Вспомнить, как это по-английски мне, ясное дело, не удалось.

Зато удалось бодро объяснить, что такое «играть из всех утюгов» и как лично я этого хочу. А что касается первого вопроса, то и на родном языке это не так-то просто объяснить. Но я попробую. Сначала Умка, как мы знаем, играла и пела на Арбате, потом, когда появилась группа, они стали давать концерты в маленьких рок-клубах. Как сказал про тот период добрый Саша Кушнир, «они играли в клубах или обоссанных или облеванных, было только два варианта». Умка, правда, этот факт отрицает, места, мол, были чистые и уютные, но это вопрос субъективный. Бывали еще квартирники, как можно догадаться, на квартирах.

И тут возникают в повествовании некоторые детали, которые вряд ли бы появились в опциях у любого другого музыканта. Всегда, когда речь шла о квартирниках, Аня настойчиво упоминала о носках как о важной части технического как бы райдера. Носки мы с ней обсудили, еще когда были на «Вы».

Я: Перечитав ваши все интервью, замечаю, что через них красной нитью проходит образ грязных носков.

Умка: У меня нос чуткий, я терпеть не могу некоторых запахов.

Я: У меня есть устойчивый стереотип, что хиппи не являются самыми чистоплотными членами общества.

Умка: Это тот самый стереотип. По этому стереотипу у нас с вами должны быть длинные локоны с кучеряшками, например… Просто меня часто про квартирники спрашивают: люблю ли я квартирники. А как их любить, когда все садятся, снимают обувь – и даже если у одного воняют носки, то это просто страшно (причем не обязательно это хиппи – бывают у совершенно цивильных людей вонючие носки). Но если от мужика, например, парфюмом несет, я этого тоже не люблю.

Вторая характерная деталь – плацкартные вагоны. Умка вполне серьезно доказывает, что это лучший транспорт для их группы на гастролях. То есть если бы из экономии, мне было бы понятнее. А тут подведена база. Аня даже написала специальное «Пособие для начинающих ездунов».

«Если вы полагаете, что летом в купе прохладнее, то глубоко ошибаетесь.

Что же касается плацкартного вагона, то там всегда гуляет легкий ветерок – если даже сильно топят, что тоже бывает. И если в купе запах носков соседа (а я что говорю) может превратиться в дантово-адскую пытку, то в плацкарте его как-то потихонечку сдувает, и вообще все запахи сливаются в один, не самый противный, в котором преобладает аромат жареной курицы с чесноком, иногда слегка протухшей, но чеснок как-то скрашивает дело».

«Есть замечательные новенькие вагоны со стеклопакетами, из которых ПОЧТИ не дует, с мягкими кожаными полками и толстыми новыми матрасами. А есть… разболтанные старые: отовсюду дует, на многих окнах отсутствуют шторки, трясет ужасно, прямо видно, как шатаются переборки. Шатаются и издают ритмичное быстрое поскрипывание, похожее на скулеж небольшого щенка, но гораздо противнее… Но при всем том я никогда не променяю разболтанный продувной плацкарт на душное клаустрофобное купе».

Из пособия мы узнаем, что лучшие попутчики – одинокие нестарые мужики. Одинокие – вместе не бухают, нестарые – шанс, что не храпят, мужики – они человечнее теток (визг, треск, «…девочки, а давайте не будем спать вообще?»), как считает Умка.

Кроме того, она советует соорудить из подручных материалов, например, платка, домик между верхней и нижней полками, в коем уютно спать.

«А если на окне нет шторки, можно одеялом завесить окно, одеяло прекрасно поддается подтыканию во все четыре стороны. Или зацепить его концами за крючки, имеющиеся над обеими верхними полками – если, конечно, эти крючки не оборваны. Вообще, на всякий случай советую возить с собой пару-тройку бельевых прищепок».

Может, мы и далеко ушли от вопроса о радиоротациях, но мне кажется, что причудливые лоскуты сложатся в общее одеяльце, а его можно подоткнуть… навеяло, извините. Третий лоскуток – это то, что Аня упорно отказывается поднимать цену входного билета.

Я: Почему у вас такой низкий уровень притязаний?

Умка: Мы начинали с того, что просто ездили автостопом в города, куда нас приглашали друзья, и там играли на чужих гитарах, на каких-то флэтах. Еще два года назад для меня гонорар в триста баксов казался чем-то запредельным, честное слово.

Я: Так вы не отказываетесь поднимать уровень притязаний?

Умка: Мы, конечно, поднимаем, нас же начинают узнавать в больших клубах, у нас же все постепенно идет. Недавно еще, бывало, придешь в какой-нибудь клуб: «здрасьте, я некая Умка, можно мы у вас поиграем?» – «Что? Кто? Броневичок? Цирковая труппа с медведем?» Мне все говорят: «Почему ты не выпендриваешься, ты же рок-звезда?» – «Я, – говорю, – как-то не приучена».

Я: А если вы вдруг освоите умение выпендриваться? И вдруг к вам придет директор лейбла крупнейшего?

Умка: Ко мне придет? Ну, если он похож на приличного человека, я с ним заключу контракт на один альбом. Только он не придет ко мне.

Я говорю, что обязательно все, наконец, повернут голову и не пройдут мимо, как не прошли мимо Егора Летова.

Умка: Ну, как раз через 20 лет, когда мне будет 65.

И добавляет:

«Мне, конечно, парочка эфиров не помешает, или чтобы парочка песен иногда крутились по радио».

Я не знаю ни одного артиста, который бы не хотел, чтобы к нему пришло признание. Кто-то, как я, одержим манией стадионов, кому-то достаточно небольшого круга верных последователей. Но есть одна неприятная подробность. Когда на тебя вешают ярлык «неформат», я себя сразу чувствую как в детском саду, когда всех детей строят по парам, всем пара нашлась, а я стою идиотом. Или идиоткой. Меня не взяли. Знаете, как обидно. А в это время песни, которые здорово хуже, карабкаются в рейтингах. Я свои эмоции приписывать Умке не хочу, но шанс, что она испытывает что-то подобное, есть. Аня всегда была отличницей и любила быть лучше всех. Опять же, амбициозная особа. И если оставаться в андеграунде в советское время было как бы даже почетно, там все приличные люди, а сейчас, когда номинально никто ни с кем идеологически не борется, сейчас почему бы не стать ей популярной певицей, собственно?

Умка: Андеграунд – это такая ложная вещь, это прикрытие для тех, кто никому не нужен: «вот мы сидим в андеграунде, а Умка у нас первый в андеграунде парень на деревне». Типа, сиди и не высовывайся, вот твоя экологическая ниша. Это все не так. Вот Егор Летов – это андеграунд или нет? Они завоевали всенародную любовь без всяких искусственных нажимов.

Я: Это то, что ты метафорически называешь «ход кротом»?

Умка: Ну да. Хотя я не против искусственных нажимов и не против андеграундов. Мне просто смешно позиционировать себя в андеграунде, если я собираю большие залы.

И тут я понимаю, что мне казалось в Ане таким несовременным. Такое несовременное желание не прогибаться и сохранять собственное лицо. Тут мы все, которые за последние годы четко уяснили, что часы дорогой марки, машина, недвижимость, «Prada» и независимые скандинавские дизайнеры делают нас самодостаточными людьми, а заколачивание бабла – единственная возможная мотивация, мы все можем пожать плечами.

А шоу-бизнес, как мы знаем, средоточие всех пороков, артисты спят с продюсерами ради продвижения, родители выкачивают свои нефтяные вышки, делая из бесталанных дочерей певиц, жюри эстрадных конкурсов еще до начала знает, кто победит, звезд штампуют на фабриках, короче, все плохо. Хотя мне сдается, что так всегда и было, с небольшими поправками. И при этом у талантливого человека, я считаю, все равно есть шанс. Если он при этом умный и хитрый, умеет ни с кем не ссориться и проявляет гибкость, дружит с правильными людьми и умеет очаровывать инвесторов.

У меня, правда, не получилось пока. А что наша героиня?

Умка: Если коммерческий успех связан с тем, что я должна измениться, то тогда мне не нужен коммерческий успех, мне лучше уж признание.

Я: Коммерческий успех связан с тем, что ты должна измениться. То есть за успех ты не готова такую цену платить?

Умка: Абсолютно. Вообще, наверное, каждый человек заслужил то, чтобы его воспринимали таким, каков он есть, а не переделывали его под некий стандарт. Вот и все. Это все равно, как если бы тебе сказали петь первым сопрано, когда у тебя такой замечательный низкий голос. Это невозможно, это все то же самое. Чего ты улыбаешься?

Я: Ну, к примеру… Ты понимаешь, что обстановочка поменялась. Если раньше люди хоть как-то понимали, что имеет смысл думать о других, командные виды спорта, например, лидировали у нас в стране, то теперь все убеждены, что надо думать о себе в первую очередь, потому что эгоцентризм – главный фетиш современного мира, поэтому не хоккей, а игра одиночек, большой теннис…

Умка: Я сейчас близкий человек гораздо большему количеству людей, чем раньше, потому что меня услышало гораздо большее количество людей. Поэтому мне может взять и из Салехарда придти посылка внезапно. А если, не дай бог, чего-нибудь со мной случится, я могу себе представить, как они побегут все.

Я: Я имею в виду, что как будто ты не замечаешь, что мир требует другого.

Умка: Чего он там требует? Ходить в ногу? У нас была уже такая современность, при товарище Брежневе мы все ходили в ногу, то есть велено было ходить в ногу. Дырка в заборе есть всегда: и при капитализме, и при социализме, при феодализме, совершенно все равно. Я вообще не очень верю в социальные вот эти догмы. Есть всегда какой-то процент людей, которые будут такими, какие они есть.

Несколько цитат на тему:

Вопрос: Вы хотели бы, чтобы в вас вложили деньги?

Умка: Нет, я не хочу, чтоб в меня что-то вкладывали. Цитирую песню Мары – Мара, девушка такая симпатичная, торгует лицом своим на обложках всяких, есть у нее такая песня, чего-то там «свои пальцы вложи в меня» или «пальцы твои внутри», что-то такое… Вот эти персты… я не хочу, чтоб в меня их кто попало… сувал… Не надо в меня ничего вкладывать. Я сама могу в кого хочешь…

Вопрос: …Земфира… Завидуешь?

Умка: Я как-то давно переводила текст «Hair» (мюзикл «Волосы»), так там была такая отличная фраза: «Честно говоря, милочка, мне насрать…»

Глава десятая
Бандана

Мне по поводу нашего с Аней предыдущего разговора вспомнилась фантастическая повесть, прочитанная мной, кажется, в журнале то ли «Техника молодежи», то ли «Нева», в школьной библиотеке. Называлась «Приобщение к большинству». Тамошнее книжное общество не любило тех, кто отличался от большинства, кто хоть чуть-чуть выделялся. Космонавт-герой Рут Доррингтон возвращается с Плутона домой, а тут:

«…Десять лет жизни – срок немалый! К тому же, десять лет, прожитых им, Рутом Доррингтоном! Здесь, на Земле, стрелки часов бежали быстрее. И кое-что тут изменилось не в лучшую сторону. Он уже успел подметить. Да и на Плутон доходили вести…»

И тут он получает письмо, написанное древним способом, от руки. «Дорогой друг! Вам надлежит приобщиться к большинству не позднее, чем через десять дней с момента получения нашего письма. С уважением и восхищением по поручению Высшего Совета Равных…»

Ну и потом он понимает, что так сейчас поступают со всеми, кто отличается.

Под конец к нему приходят плохие и хотят убить. Но сначала вежливо объясняют, почему.

«– А гении теперь тоже ни к чему. Все, что необходимо для дальнейшего процветания, создано. Нужен лишь определенный уровень производства и соответствующее ему количество населения, живущего по общепринятому стандарту. Все, что выходит за рамки этого среднего, должно отсекаться. Как сверху, так и снизу. Это и гарантирует нам сохранение всех стандартов.

– Значит, – „Да процветает средний обыватель!“?

– Именно, Рут. И мы гордимся тем, что мы – край средних людей, среднего большинства, среднеобразованных, среднеинтеллигентных, среднесчастливых…

– И никто не протестует?

– А протесты всегда исходили именно от тех крайних групп, которых сейчас практически не существует. Именно там, в тех слоях, и возникали проклятые вопросы, подобные тем, которые задаете сейчас вы. Вот именно поэтому, Рут, и вы должны уйти, хотя мне лично вы очень импонируете.

– Благодарю, – Рут отхлебнул глоток коктейля, – что ж, почти все ясно…»

Ну и в итоге герой убегает к хорошим, которые, оказывается, есть.

Это я все к тому, что именно так все у нас и устроено. То есть хочется думать, что это «приобщение к большинству» про какие-то сталинские времена, совок и все такое прочее. Но это про сейчас. И я сознательно не обсуждаю вопросы демократии, хотя вряд ли там иначе, я говорю про поп-музыку. Я считаю, что формат – это нивелирование отличий, поддержание только общих видовых черт без малейшей оригинальности. Именно поэтому все неравнодушные к музыке граждане стенают, ах, нет ничего нового. И в данных условиях не приобщаться к большинству – этот выбор требует изрядного мужества.

Мы практически уже закончили с Аней наши разговоры, и вообще она должна была уйти уже час назад, как обычно. Но как-то так мы стали говорить про облысение. Не про явление природы, а про Анино.

Умка: Я даже не знаю, с чем это было связано. Может, это было связано с тем, что у меня отец был парализован некоторое время. Довольно долго. Ну, и в какой-то момент у меня полностью выпали все волосы. Это было 6 лет назад примерно.

Я: Извини, такой вопрос глупый, они за одну секунду выпали?

Умка: Они стали выпадать очень быстро и выпали где-то месяца за полтора, клоками. Эта болезнь называется аллопеция. У меня длинные волосы были до этого. Я не стала дожидаться, пока они выпадут все, я их сбрила. И вот первый раз когда пришла на концерт, я была в кепке и потом рраз так – сняла эту кепку… все так: ааах!.. ух, как они убиты были. И вот этот ужас сравним только с тем восторгом, который был, когда я в первый раз вышла на сцену без банданы через полтора года. Я выхожу, у меня маленькие совсем, но волосы. Все как закричат: ураааа! Я полтора года ходила лысая совершенно, без бровей, без ресниц. Была похожа просто на Фантомаса.

Я: Ты пыталась относиться к этому с иронией?

Умка: Ну, к такому варианту сложновато относиться с иронией, хотя я старалась. Это было серьезное такое испытание. Я после этого стала как-то мягче, наверное – мягче и добрее, и умнее, если можно так о себе говорить. То есть я поняла, что такое быть человеком, на которого на улице все оглядываются не потому, что он в какой-то броской одежде, а просто потому что он урод, потому что просто видно, что он…

Я: Болеет…

Умка: Ходили всякие жуткие слухи про всякие жуткие заболевания, меня посетившие, а там не было никаких заболеваний, это просто было на нервной почве. Все мне вылечили, волосы у меня выросли.

Я: Как вылечили?

Умка: Вылечили удивительно в клинике частной маленькой, не очень даже дорогой. Называется клиника «Благовест». Новосибирские ученые разработали способ это дело лечить посредством какого-то активного кремния. Этот жидкий кремний, он как бы строит барьер между клетками… в общем, там, когда лечат, подробно все объясняют. Я видела людей, которых вылечили от гораздо более тяжелых случаев. То есть у меня фигня, я начала лечиться через полгода после начала этой истории, а там была тетка, которая 18 лет ходила лысая. У нее вырос такой седой ежичек. Это удивительно было.

Я: У тебя фотографии же есть?

Умка: Где я лысая? Я постаралась все эти фотографии запихнуть поглубже.

Я: Есть в Интернете они.

Умка: Есть, да. Одна фотография, где я еще с бровями, а без бровей уж очень некрасиво было. Потому что весь как бы кайф моей личности заключается…

Я: В бровях?

Умка: В бровях, в ресницах, в волосах. И когда вот это все черненькое исчезает, то ничего хорошего. Все эти люди абсолютно лысые, они, кстати, очень похожи, я замечаю их. Женщины обычно ходят в париках, накладных ресницах, с накрашенными бровями. А мужики, как есть, так и ходят. У мужчин, как правило, не отрастают волосы.

Я: А почему ты не седеешь?

Умка: Не знаю, наверное, в качестве компенсации.

Я: А ты намерена долго оставаться молодой и красивой?

Умка: Я бы хотела вообще всегда быть молодой и красивой.

Глава одиннадцатая
Привет пошлю я, став старухою…

Эпиграф:

«Известна запись Хармса о том, что стихи надо писать так, что бросишь стихотворением в окно, и стекло разобьется».

А. Герасимова. «„Моя“ „жизнь“ „в“ „искусстве“».

Доклад на конференции «Понятийник русского авангарда» в Загребе, май 1994 г.

Я: Давай. Если бы ты писала бы книжку про Умку, то ты бы что особо отметила, вот Умка – она…

Повисает длинная пауза. Аня вертится на кресле и смеется.

Я: Пауза затянулась. Тебе что, нечего про нее сказать?

Умка продолжает смеяться.

Умка (сквозь смех): Закомплексованная самовлюбленная уродина… Это шутка.

Я (терпеливо): Ну и…

Умка: Помешанная на тотальном контроле (это в мой огород камень, я ей об этом говорю все время).

Я: Это тоже отчасти правда, но мы же книгу будем писать не то что хвалебную, но стараться нашего персонажа предъявить в лучшем свете.

Умка (подхватывает): Обаятельная, мужественная женщина, с кучей положительных качеств. Лучше всех (уверенно кивает головой), просто лучше всех.

Я: Угу. А если бы мы отражали ее вклад какой-то в жизнь окружающих людей?

Умка: Выдающийся вклад (смеется).

Я: Чем?

Умка: Потрясающее колоратурное сопрано.

Я: А если ближе к реальности?

Умка (серьезно): На самом деле мне кажется, что мне за всю жизнь удалось написать несколько очень хороших песен, действительно хороших. Которые близко подходят к сути вещей. (поясняет): Меня интересует суть вещей, хотя чем больше я в нее проникаю, тем больше она от меня удаляется. Но это нормальное явление. Плохо, что невозможно понять, что будет, когда мы умрем. А может, это и хорошо как раз. Какая-то загадка должна оставаться.

Я: «Роллинг стоун», по-моему, публикует статьи из себя же 70-х – 80-х, и меня поразило интервью с Ленноном.

Умка: Я читала это интервью. Оно у меня есть в такой большой американской книжке – лучшие интервью журнала «Роллинг Стоун».

Я: И меня поразило там одно место, что-то типа того, что через 10–20 лет он собирается заниматься тем же, что-то о том, как он будет долго жить и как с ним будет все круто. И его достаточно скоро, его… мм…

Умка: Обрубают.

Я: Да.

Умка: Он же не знал, что его застрелят.

Я: Да, но я-то вот лично живу в каких-то иллюзиях, что если я буду верить в то, что я буду жить ну, не вечно, а долго и забрасывать постоянно какие-то дела в будущее, как удочку, и рассчитывать их закончить потом когда-то, то я вот и буду долго жить.

Умка: Да, мне тоже так кажется, это очень близкая мне тема. Кстати, Игги Поп говорит в конце книжки, что люди умирают, когда всем становится на них наплевать – или когда устают.

Я: Но мы-то не устали.

Умка: Нет, я пока вообще еще полна сил.

ЗАНАВЕС
Умка. Цитатник на разные случаи

Каждый, кто вылез хоть как-то, даже я, доказательство того, что Золушка существует.

Я не хочу, чтобы в меня кто попало что попало вкладывал.

Когда молодой и глупый человек пишет песни, то это не интересно, а когда старый и глупый, то некоторым кажется, что они умные.

Я не люблю, когда меня уважают, я люблю, когда меня любят. Нет, уважают пусть, но не особенно выказывают.

Я никогда по-человечески не курила, всегда стреляла, самый вкус сигареты мне противен. Я думала, я такой андеграундный персонаж, пусть у меня рядом с кроватью стоит пепельница с бычками – но опять не пошло.

Свобода пришла ко мне в джинсах с вышивкой, с длинными волосами, в хайратнике, с сумкой из мешковины.

К сожалению, 95 процентов людей дураки, я раньше думала, что 70, а на самом деле нет. Но это ничего, кое-кого можно переубедить.

Умка: Вот мой почерк. Там ничего не понятно. Я, правда, показываю вверх ногами…

Из зала: В тебе умер врач.

Умка: Во мне? Умер? Нет. Во мне никто еще не умер.

О том, как Умка преподавала в лицее:

А я ж не могла курить ту траву, которую студенты курят, особенно тогда: время было голодное, бедное. Это сейчас у каждого школьника эта трава на окне растет, а тогда не было.

Компьютерному поколению вообще почерк не нужен. Зачем им почерк?

Из зала: Вы любите природу?

Умка: Да. И она меня тоже, в общем.

Существует вот это дно, воспетое русской литературой, оно есть до сих пор и там есть очень интересные люди, к которым стоит прислушаться, а если не замечать, как они пахнут, то и вообще отлично.

Самое скучное – это смерть. И еще, наверное, ходить на работу. Но я практически не пробовала.

Я не могу сказать, что я старею. Я просто старше становлюсь. Нельзя же про ребенка, которому было два года, а потом стало пять, сказать, что он постарел. Так же про ребенка, которому было тридцать, а теперь – сорок…

Играние музыки способствует вечной жизни.

Вопрос: Если (попсовики) утратят дистанцию, (поклонники) перестанут покупать постеры, календари с их изображениями и вообще исчезнет культ.

Умка: Ну да. Глупо же дрочить на портрет человека, с которым ты только что здоровался за руку, он смотрел тебе в глаза, говорил «ура»… Поэтому я, кстати, не делаю постеров со своей рожей вообще.

«Мне заграница не нужна, меня бесплатно кормит вся страна» (из песни «Про папу»).

Не знаю, насколько большие деньги и большая слава прибавляют человеку счастья.

Когда один знаменитый филолог, у которого я читала доклад, спросил, где я училась, я ответила: «в Литинституте»; он сказал: «Да, самообразование – великая вещь».

Самое противное в мужчинах – это вот это их «мужское», самое противное в женщинах – это их «женское», самое противное в детях – это их «детское».

Умка, тебя что-нибудь закрепощает? (Вопрос зрителя.)

– Бюстгальтер! (Общий взрыв хохота.) Это штука испортила мне полжизни, пока я догадалась, что можно обходиться без нее!

 
Деньги можно подарить.
Деньги можно потерять.
Деньги можно прокурить.
Деньги можно прокирять,
Можно их закинуть в речку,
И проездить на такси,
А можно просто бросить в печку,
Как ведется на Руси.
 

(стишок 1986 года)

И зачем мужиков заставлять рожать детей? Правда, женщин я тоже не стала бы так мучить.

Я никогда не была такая свинская мать, которой все равно, что там ребенок ест или когда он ложится спать. С этим все было железно.

Вообще рок-н-ролл – это такая вещь, которую в белых перчатках не слушают.

Вопрос: Я не смогу ездить стопом, не люблю невзгоды и лишения.

Умка: Мне кажется, что хуже невзгоды, чем просыпаться в 8 часов по будильнику каждый день, нету.

 
Привет пошлю я, став старухою.
Мужам ученым и мадам:
Рюмашку хлебушком занюхаю
И дневники свои издали.
И долго буду им любезна я.
Седая старая карга,
Пока висит еще над бездною
Моя последняя нога.