Текст книги "Сказка для сказочника"

Автор книги: Елена Плахотникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

3.

– Доброго тебе дня, Многозрящий.

– И тебе легкого и прямого Пути, Многодобрый.

Сколько здесь живу, а привыкнуть к этому приветствию никак не могу. Так и кажется, что со мной не поздоровались, а послали по… легкому и прямому пути.

– Желаешь отдохнуть на моем ковре, ублажить горло, живот, уши или глаза? – вопрошал между тем старикан, подпихивая мне под спину подушку.

На нормальный язык его вопрос переводился так: "За каким хреном ты приперся? Мне доставать пузырь, накрывать поляну, посылать за бабами или тебе чего-то надобно от меня лично?"

– Отдохнуть и ублажить, – сообщаю, удобно развалившись на ковре.

Не так уж часто я бываю у старикана, чтобы не дать ему проявить гостеприимство. Путь из Верхнего города долгий, езда в паланкине дело утомительное, так что отдыхать я собираюсь тоже долго. И силы перед работой восполнить не мешает. Да и Многозрящему в его годы надо больше отдыхать и меньше работать. Вот отдохнем, расслабимся, родство душ почувствуем, а там, глядишь, я дозрею о проблемке своей поговорить. Или соображу, что никакой проблемки не было и нет, и уйду счастливый, так ничего и не рассказав. Я еще и сам не знаю, надо рассказывать о таком или нет. Все-таки то, о чем шепчутся с попом, не обсуждают с врачом, и наоборот. Как говорится, каждый отвечает за свое. А у меня ситуация довольно деликатная. Я и не придумаю, с кем поговорить о таком.

Нет, я не подцепил дурную болезнь, что случается, если экономят на презервативах. С такой болезнью я справился бы сам. Просто меня угораздило опробовать браслет и забрести в архив памяти. Или как там Многозрящий это место обозвал?

Сон мне приснился довольно забавный – к счастью, не предсказание, в этом я научился разбираться, но смотреть продолжение как-то не хочется. Я и жизни такого повидал предостаточно. Оказывается, мамочка у меня и молодости стервочкой была. Только она мне немного другой показалась… более человечной, что ли? Без всех этих ужимок великосветской стервы. А может, мне только показалось. Но смотреть "вторую серию" и выяснять – не хочется. Вот если бы перенастроить браслет, чтобы он поинтереснее что-нибудь показывал. Но такое только старикан может. Да и уточнить у него кое-что не мешает. Появилась у меня одна мыслишка и, пока я добирался, вертел ее и так и этак. Версия, конечно, хилая и дохлая, но разрабатывать надо все, что имеется. Тем более, что разрабатывать долго не придется – спросил и забыл. А версия такая: вдруг этот сон не имеет ко мне никакого отношения, вдруг от прежнего хозяина или хозяйки браслета осталось. Ну, не сбил старикан настройку, с кем ни бывает. А то, что сон про Землю и времена мне близкие и понятные, так и этому объяснение придумать можно. Или за уши притянуть. Вот я попал в этот мир, может, и еще кто-то в него попал. И не важно – мужчина или женщина, главное, что этот "кто-то" вышел на старикана, получил от него браслет, попользовался, вернул, а потом уже мне браслетик достался. Хочется, конечно, поверить в такое, но… одно маленькое "но" – до боли знакомая фамилия. И для настоящего фактика объяснение найдется: мало ли однофамильцев в любом городе? А в другом мире? Так что, хочешь – не хочешь, а придется-таки ввести старикана в курс дела. Хотя бы в общих чертах. Сначала версию проверить, а уж потом, если она накроется… Можно, конечно, вернуть браслет и не заморачиваться. Но жалеть об упущенной возможности… Лучше уж жалеть о том, что не упустил ее.

К концу обеда я дозрел до "поговорить".

В двух словах обрисовал ситуацию, и к шкатулке с браслетом потянулся. Она все время рядом стояла, под ярким платком. В таком виде мне Малек браслет доставил, в таком же виде я его и хранил. Может, именно так и полагается хранить такие вещи, система безопасности там, защитные чары или еще какая хренотень. А может, этот платок просто так, чтобы шкатулка в дороге не поцарапалась. В этом мире ничего нельзя знать наверняка. Но надо будет спросить старикана перед уходом. Кстати, в его доме платок совсем не кажется таким уж ярким.

– Не торопись, Многодобрый…

Щедрый хозяин протянул мне чашу тифуры. Пил ее дедок весьма активно. Я еще не видел, чтобы кто-то здесь потреблял ее в таких количествах. Ну, кроме меня с Крантом. А вот Мальку она почему-то не нравилась.

Идею о чужом сне Многозрящий отмел сразу же. "Не может быть", – сказал, а почему, не объяснил. Или объяснил, но я не понял. Долго рассказывал, что перед тем, как дать браслет новому желающему, берет его в руки. Браслет – не желающего! И после того, как браслет вернется, опять берет в руки. И к чему он это говорил? Или это и есть меры безопасности от чужих воспоминаний?

Я в растрепанных чувствах допил кувшин и попросил о смене настройки. А когда потянулся к браслету, дедок остановил меня.

– Порадуй мои уши своим сладкоречивым…

– Короче, Много… зрящий… чего еще ты хочешь услышать?

Чем больше я живу в этом городе, тем больше мне кажется, что часть его жителей перебралась сюда из древней Азии. Или еще откуда-то, где любили усложнять свою речь многоэтажными комплементами и ненужными подробностями. Я на первых порах вообще дурел от такого. Общаюсь это полдня с пациентом и понять не могу, чего ему от меня надо. Или он дочь мне предлагает, или поалихой своей хвастается, или меня снять хочет. Потом оказывается, что мужик на паховую грыжу жалуется.

Теперь-то я попривык к такому общению, научился отсекать медовые реки, и включаться в беседу, где-то через полчаса после ее начала, а на работе специального человека завел. Чтобы фильтровал базар. Вот он в приемной сидит и фильтрует. Весь мед на себя принимает, а мне только диагноз сообщает. В особо сложных случаях – жалобу пациента. Очень это мне время экономит.

Знакомые, которые бывают у меня в гостях, уже усвоили, что со мной можно по-простому, без всяких этих сладких речей. Но иногда кое-кто забывает, и тогда приходится напоминать, что вино вдыхается, а закусь подсыхает, что самый лучший тост – это "Будем!"

– …мне понятно, что ты в печали, но не пойму, о чем твоя печаль, – сообщил между тем дедок.

Если он и дальше станет так изъясняться, я его песнопевцем обзывать буду.

– А чего тут непонятного? Твой браслет показал мне прошлое матери, а я хотел бы…

– Не спеши, Многодобрый, – старик поднял сухонькую ладошку. – Мой разум отстал от поала твоих речей.

Вздыхаю и поворачиваюсь к этому… отставшему.

– Ну, чего ты не понял?

– Почему ты думаешь, что женщина, чей лучезарный лик, явил тебе…

– Короче!

– …что она твоя мать?

Вот может же нормально говорить, если очень прижать.

– Потому что…

Говорить, что точно такая же фамилия была у меня до четырнадцати лет, не стоит. И не в секретности тут дело. Просто в этом мире нет такого понятия, как фамилия. Тут даже имена имеются не у всех.

– Потому что у нас общее родовое имя. По женской линии.

Это дедок понял. И тут же предложил выпить за обретение родовой памяти.

Выпили.

Пока я закусывал, у него созрел еще один вопрос. Рот у меня был занят, и остановить деда оказалось некому. Я успел подъесть все мясо на блюде, когда словесный по… ток иссяк. А суть вопроса оказалась очень простой: почему это мне втемяшилось в голову, что я видел именно мать, а не мать матери или… ну, и дальше по возрастающей.

Хотел уточнить, что я не видел, а был той неведомой женщиной, но потом задумался. Вдруг старикан прав? Ведь никаких временных реалий в том сне не было. Больничный коридор обычный – деревянный пол, крашеные стены и двери. Точно такой же можно увидеть в любой больнице победнее. Что там было еще? Кабинет. В кабинете стеклянные шкафы, стол, топчан под простыней, гинекологическое кресло, еще один шкаф возле умывальника… короче, стандартный набор стандартного кабинета. Ничего слишком старого и ничего нового. Если и был в кабинете календарь, то я его не заметил. Или не запомнил. Или он лежал на столе, под грудой папок и бумаг. У самого такой же стол был в свое время. Теперь другой, получше. Но тоже завален записями.

Блин, мир другой, а привычки из старого тянутся! Да кому они на фиг нужны, эти карточки пациентов?! Только время на них трачу и бумагу перевожу. Дорогую, за свои деньги купленную.

– Ты прав, Многозрящий. Это могла быть и мать моей матери.

Тогда все сходится: и фамилия – мамочка родила меня до замужества, и немного другой характер, и… а что еще? Вот хренов дедок – озадачил, а я сижу-гадаю, в детектива играю. И стихами думать начинаю. И всех на хрен посылаю. Да какая разница, сон по двухтысячный год мне показали или про восьмидесятый! Все равно я хочу смотреть другой!

– Почему? – без всяких словоблудий спросил дедок.

Значит, выпил он столько, что на длинных оборотах язык заплетается.

– Потому, что он мне не нравится!

– Чем?

Голос совершенно трезвый, а в глазах стеклянный блеск.

– Тем, что… – Ну, как объяснить, чем не нравится? Не нравится, и все тут! – А сам ты посмотреть не можешь?

И двигаю к деду шкатулку.

– Могу, – трогает ее пальцем. Словно пробует горячая или нет. – Только я не пойму.

И голос вдруг становится счастливый-счастливый!

Все, дедушке больше не наливаем. Да и мне, пожалуй, хватит. Тем более, что все кувшины на боку лежат.

– Почему это не поймешь? Вот посмотришь и…

– Мне будет интересно побыть матерью твоей матери.

– Да ничего в этом интересного нет!

– Для тебя. Ты уже был.

Ну, что на такое ответишь? А старикан хитро улыбается и ждет, чего же я отвечу.

– Понимаешь, ста… Многозрящий. Та женщина собирается родить ребенка. Скоро. Очень скоро.

Замолкаю. Надеюсь, что дед и сам все дальше поймет, а он…

– У тебя будет интересный опыт.

– Да ничего интересного в этом нет! – опять срываюсь на крик. Малек заглядывает, но я машу рукой – не мешай. Так же тихо он исчезает. – Это обычная работа, Многозрящий. Тяжелая и грязная работа, – говорю уже в полголоса. – Я столько раз это видел…– Видел, – кивает головой старикан. – А можешь сам родить свою мать. Или себя.

– Как?! Ты что мелешь?..

Это сколько же надо выпить, чтобы до такого додуматься. А вроде не больше меня пил…

– Браслет поможет. А ты что подумал? – И Многозрящий улыбается.

Почему-то мы начинам смеяться. Оба и сразу. И смеемся долго. Сидим, обнявшись, и смеемся. Такими и застал нас Малек, когда принес еще один полный кувшин.

– Это не мой кувшин, – потрогал его пальцем старик.

– У тебя закончились, – буркнул Малек от двери.

– Ты хоть заплатил за него?

Знаю, каким будет ответ, а все равно спрашиваю.

– А у меня не просили.

Ошибся. Обычно Малек отвечает, что я не приказывал ему платить.

Открыл новый кувшин. Попробовали. Потом еще попробовали. Но так и не поняли, чем это тифури отличается от того, что мы выпили.

– Ну, как, ста… Многозрящий, перенастроишь мне браслет?

Мне надоело закусывать фруктами и опять потянуло на "поговорить". Да и не пить я сюда пришел, а решать конкретную проблему! Вот решу, тогда и допить можно.

– А зачем?

Во, блин, спросил! Я от такого вопроса чуть с ковра не свалился. Старикан что, уже успел все позабыть? И мне теперь все по новой рассказывать? Да еще следить, чтобы он слушал, а не спал?

– Почему тебе не нравится память женщины?

Слава Богу, не забыл!

– А это мне должно нравиться?

– Кому-то нравится тифура, кому-то – сладкая вода, а кто-то пьет хамиси и смеется, – заговорил нараспев старикан.

– Пьют эту гадость?!

Меня аж передернуло. Однажды я это хамиси попробовал. Интересно мне стало, над чем это неслабые мужики так смеются, что даже на ногах удержаться не могут. А этих поальих поводырей не всякий поал с ног свалит. Мне одного глотка хватило, чтобы проблеваться. На вкус, как прокисшее пиво, разбавленное мочой недельной давности. Запах, по крайней мере, очень похожий. Вот только запах появляется не сразу, а когда пойло в рот попадет. Избавиться от этого запаха потом не так-то просто. Чем больше полощешь рот, тем больше воняет. Я сутки после дегустации жрать не мог. Если и есть клуб любителей хамиси, то я в него не вхожу.

– Понимаешь, ста… Многозрящий, я хочу посмотреть память отца. Это можно устроить?

Старикан важно кивнул.

Вот и хорошо, вот и замечательно. Имеются у меня к любимому папочке несколько вопросов. Точнее, всего два: как его угораздило сдыбаться с моей матерью и… почему это он отказался от меня. Других детей, насколько я знаю, у него нет. Женат он тогда тоже не был, не бедствовал, мог бы и устроить единственного сын как-нибудь по другому. Не скажу, что жалею о том, что оказался в детдоме – поздно жалеть. Да и кто его знает, чем бы я стал, если бы попал к любящим бабушкам-дедушкам или еще куда… Просто мне интересно. Как интересно всем, кто вырос без родителей, почему этих родителей не было рядом, когда они были нужны. Хоть ничего уже нельзя изменить, но интересно и все тут. И еще интересно, почему это я заглянул в материнскую память, ведь отцовская мне должна быть ближе.

Но старикан не подтвердил моих догадок. Оказалось, браслет работает не по половому признаку. Оказалось, что о ком думаешь перед сном, того и во сне покажут.

Не помню, чтобы я думал о любимой мамочке. Скорее уж вспомнил какого-то зануду и послал его к такой-то матери. А может, и точнее адрес указал. А то с чего бы мне такое приснилось?..

– Но перенастроить можно? – опять пристал я к Многозрящему.

И старикан опять кивнул.

– Ну, так бери, перенастраивай

И шкатулку к нему двигаю. А он ладошки к груди прижал, головой качает и… улыбается. Паразит!

– Ты сам, Многодобрый. Мне нельзя это трогать.

– Как сам?! Я тебе что, мастер-настройщик?

– Ты хозяин браслета. Как ты захочешь, так и будет. Потом будет, как захочет он.

Я не сразу понял, чего старик наболтал. Порасспрашивал его еще немного и уяснил суть вопроса. Вначале, пока браслет настраивается на нового носителя, сны получаются как бы по заказу. Вот как у меня. Ну, почти. Потом все идет само собой, по инерции. И от хозяина браслета зависит только одно – спать сегодня без снов или вытащить браслет из шкатулки.

Уже хорошо, что не надо эту красоту постоянно таскать. Мне и тиамного за глаза хватает. Пусть другие браслета вроде бы не замечают, но я-то его вижу и чувствую!

– А сам ты пользовался им? – и я похлопал по шкатулке, которую так и не открыл в гостях. – И в чью память ты заглянул?

– Мне для этого не нужен браслет, – Многозрящий покачал головой. – Я бы воспользовался браслетом Забвения, но такого у меня нет.

Шутить сразу перехотелось. Кажется, Машка тоже что-то говорила об абсолютной памяти. Чем больше я думаю, тем меньше мне кажется, что память – такая уж замечательная штука. Не удивительно, что дедок столько пьет. С его-то работой…

Прощались мы почти вечером, как два уважаемых человека, со всеми положенными словоизлияниями и поклонами. Протрезвевшие, довольные друг другом и окружающей средой.

На ужин я не остался. Работаю сегодня в вечернюю смену. И вчера работал. И завтра буду. Привык долго спать по утрам. Еще с того мира привычка. Многолетняя. А избавиться от такой привычки еще труднее, чем приспособиться к ней. Вот и работаю во вторую смену. И никто не возражает. Я сам себе хозяин и указчик. А для пациентов главное, чтобы у хирурга было хорошее настроение, и руки чтобы не дрожали.

Вот чем хороша тифура – и вставляет крепко и выветривается быстро. А главное – никакого похмелья или дури после нее. У меня, по крайней мере.

Все-таки не зря я к старикану наведался, совсем даже не зря! И проблему решил, и отдохнул душой с приятным человеком. После такого отдыха и поработать немножко можно. Вечерком, когда прохладнее станет. Не напрягаясь, без трудового героизьма. Герои у меня потом грыжу лечат. Или геморрой. "Надо так работать сегодня, чтобы было чем заняться завтра". Помню, Санек любил такое говорить, помогая очередной мамочке забеременеть. Да-а, прикольные были времена, не скажу, что очень спокойные, но вспомнить есть что. А перед сном можно прогулку под Санутом устроить. Он сегодня в небе часа три торчать будет. Пройтись по пустым улицам, пока жители по своим каморкам сидят. Молчун давно выпрашивает совместную прогулку. Вот и погуляем. Как в том анекдоте, на все шестьсот баксов. Главное, перед сном на нужную волну настроиться. Или ну его, этот браслет, до подходящего настроения?..

Вот вернусь с прогулки, тогда и решу.

4.

– Ох, Ксюха, и язык же у тебя! Хорошо б от него три метра отрезать и выбросить, а на оставшийся метр гирю пудовую подвесить. Цены б тогда тебе не было! Красивая и молчаливая – все мужики у твоих ног.

Ну, насчет "красивая" Мамирьяна, как всегда преувеличивает. Не каждый парень заговорит с девушкой, если в ней метр восемьдесят шесть. И если у нее фигура, как у той некрасовской женщины, что

 
Избу за угол поднимет
Корову за спину закинет…
Днем посадит огород
А ночью мужа… удовлетворит.
 

Такую вот частушку спел мне один юморист. Роста мы почти одинакового, но он худющий, как глиста после голодовки. Считает себя первым красавцем и остроу-умным… аж жуть! «Это с тебя, – говорит, – девушку с веслом ваяли?» И я такой комплимент смолчать должна? Может, еще краснеть и стесняться, пока надо мной смеются?.. Или сомлеть от счастья, что этот задохлик на меня внимание обратил?.. Как же, сейчас разбегусь и с заднего сальто в шпагат сяду! Я и ответила. «С меня, – улыбаюсь, – ваяли. И ту, что с веслом, и ту, что с ядром. Представляешь, как я хорошо сохранилась, внучок. Получше твоей мамы, небось…» Ну, он и отвял, и целую неделю потом дулся. Не любят почему-то парни, чтобы их обсмеивали. А втирать парню, что он самый лучший, самый умный, самый красивый, а в постели, ну просто супер – этим пусть Мамирьяна занимается. Ей это нравится и у нее это получается. И не глупые вроде парни, а ведутся на ее треп, как последние недоумки. В золотых карасиков превращаются: чего пожелаешь, любовь моя, только скажи!.. И не пацаны сопливые, кому «хочу секса!» в голову шибает, а мужики на десять-пятнадцать лет старше возле нее крутятся. Со стороны посмотреть, так грустно и смешно делается.

– Вот ты ляпнула и забыла, а я запомнила и повторила, – продолжает возмущаться Мамирьяна, пока я молчу. С ней и разговаривать не обязательно. Кивнешь, она и говорит себе дальше. – Знаешь, как мне неудобно было за твое "убиться с веника"! Я потом пять минут перед Сереженькой оправдывалась и краснела. Думаешь, это легко?

– Краснеть? – пошутила я.

– Вот именно, – зарычала Мамирьяна. – Краснеть! Попробуй как-нибудь, когда это надо, а не хочется!

– И пробовать не буду. У меня такое все равно не получится. Это ты у нас великая актриса…

– А ты у нас кто? Непризнанная гимнастка? Или пловчиха, что выплеснула половину бассейна!..

Мамирьяна в плохом настроении много гадостей наговорить может. Память у нее хорошая, воображение – тоже, чего не было – придумает, что было – приукрасит. Потом все так перемешает, что не сразу разберешь, где правда, а где народное творчество. Длинный язык – это у нас наследственное. Как и стервозность. Только, когда я стервозничаю, парни от меня шарахаются, как от повестки в военкомат, а когда Мамирьяна – то в дрессированных собачек превращаются. У меня как-то хватило ума спросить: почему такая несправедливость? Мамирьяна тогда напустила на себя вид опытной женщины и изрекла: "Запомни, Ксюха, врожденный талант, это еще не все. Его надо тренировать и использовать. Вот доживешь до моих лет…" А ей тогда было пятнадцать, всего на год старше меня.

– И дался тебе тот бассейн… – Ну, поскользнулась я перед соревнованием, но все равно второй пришла! А первое место от меня никто и не ждал. – Ты лучше про "карасика" своего расскажи. Это тот, из телефонной?

– А вот и нет, – сестричка сразу переключилась на своих ухажеров. – Вечно ты все путаешь. Из телефонной – это Стас, а Сереженька – директор банка. Его бывшая выражалась точно так же, как ты. А он о ней не очень хорошо отзывается. Кстати, может, ты и есть его бывшая?..

– Марина, ты в своем уме?

Было дело, назвала я как-то ее Мамирьяной, обида была такая, что до драки дошло. Мне-то что, отряхнулась и все в порядке, а она неделю с синяком под глазом ходила. Вернее, не ходила, а дома сидела, изображала больную и безвинно обиженную. А уж чего ее мамаша моей наговорила, так и вспоминать не хочется. Вот уж чьим языком площадь подметать можно.

– А чего такого? Сбегала потихоньку замуж, куш приличный с Сереженьки стряхнула и домой вернулась, изображать невинную скромняшку.

Насчет невинности – это устаревшие сведения. Мамирьяна столько меня ею шпыняла, что уже надоело. А тут подвернулся шанс стать женщиной, и не с кем попало, а с приятным парнем, который приглашает к себе на квартиру, а не в ближайший подъезд или в мужской туалет, еще и настроение у меня было подходящее, вот я и… стала. Оказалось, что это не так больно, как пугали знакомые девчонки. Или больно в тринадцать, а в двадцать уже терпимо? Как тампон засунуть, только толще и несколько раз подряд. Никаких невероятно приятных ощущения я тоже не почувствовала, хоть Мамирьяна рассказывает такое, что… Нет, приятно все-таки было, но до того. Пока гладил и целовал, было приятно, а потом… потом было терпимо. А совсем уж потом – мокро и чуть-чуть крови. Темка не сразу ее и заметил. А когда заметил, начал нудить: "Я же не знал… Наверно, тебе не очень понравилось". Я не стала отвечать. А он опять за свое: "Говорят, девчонкам в первый раз не очень… Но потом им нравится. После второго или третьего раза. Если ты захочешь… Я обязательно…" Пока я молчала, голос у него становился все несчастнее и несчастнее. Мне даже жалко Темку стало. Чего это он, в самом деле, так расстроился? Самому-то нормально было, ну и ладно. Меня-то чего расспросами доставать? А потом, совсем уже шепотом, он сказал: "Почему же ты раньше не сказала…" А зачем? Да и как он это себе представляет? Становлюсь это я по стойке "смирно" и докладываю?.. Было бы чем гордиться. Или бояться. Не в средние века живем. Девушки и так замуж выходят. Или с "таком" не выходят. Тут уж кому как повезет. А я замуж пока не собираюсь. Куда спешить-то в двадцать лет? Но на свидание еще раз прийти согласилась. Темка – он прикольный и по росту мне подходит. В кои-то веки можно туфли на каблуке надеть, и не рассматривать у парня макушку. А не получится с Темкой ничего – расстанемся друзьями. Вон Мамирьяна так со всеми своими расстается.

– А может, у тебя с тем длинным чего-то было? – заинтересовалась вдруг она.

– С чего это ты решила?

Не хотелось мне обсуждать с ней Темку.

– А вы весь вечер так ворковали… еще и ушли вместе.

– Ну и что? Или ты думаешь, что если я увидела парня выше меня, так сразу его и захомутала?

Мамирьяна засмеялась, тряхнула головой. Волосы рассыпались по плечам, как в рекламе шампуня. Мамирьяна говорит, что и у меня может так получиться, если я потренируюсь. Но терять несколько дней или недель на дурацкое махание головой что-то не хочется.

– Нет, я думаю, что это он завалил тебя, и сразу же застолбил. А ты лежала и разглядывала потолок в его комнате. Признавайся, так и было?

Отвечать я не стала. Мамирьяна всегда отличалась потрясающей догадливостью.

– Ты хоть не додумалась заговорить о ремонте в такой момент? Знаешь, мужики ведь здорово обижаются, когда их отвлекают во время секса.

– Почему?

– А так они устроены.

– Маринка, ты меня совсем уж дурой считаешь? Конечно, я не говорила с ним о ремонте, хотя потолок у него действительно не очень…

– О, Господи… – сестричка закатила глаза. – Хватит уже и того, что ты заметила этот потолок. Горе ты мое! А как ты умеешь притворяться, про это без слез и не вспомнишь. – Иногда ей нравится изображать заботливую мамочку. – О чем ты хоть говорила с ним?

– О том, о сем. А на прощание сказала "спасибо".

– Ксюха, ты точно дура! Спасибо-то за что?!

– А что, мне надо было извиниться? За испорченную простыню? Или, может быть, еще и постирать ее?! – Достала она меня своими советами до самых печенок. – И чего тебе от меня надо? Сама на Темку глаз положила?

– Темка твой, конечно, красавчик. Но что с него взять, кроме мускулов и пистолета? Он хоть не компенсирует им свой мини-размер?

– Не поняла. О чем ты?

– О том, что у мужиков в штанах имеется! Или ты была в обмороке и рассмотреть не успела?

Я в жизни в обмороки не падала. Даже когда машина сбила передо мной собаку. Но рассмотреть, что у Темки в штанах, постеснялась. А на ощупь… совсем там не мини-размер.

– Он хоть резинку для тебя купил?

Я уставилась на Мамирьяну. Знает же, что я не ношу эти заколки-резинки, а спрашивает.

– Какую резинку?

– Жевательную, дура, жевательную!

– Зачем? Я не люблю…

– Ксюха, не притворяйся глупее, чем ты есть. Я о презервативе говорю. Или ты думаешь, что с первого раза не залетают? Должна тебя огорчить: залетают и еще как!

Обманывать не хотелось, а говорить, что не помню… так не поверит же! У Мамирьяны всегда с собой пачка резинок есть, и тех самых, и жевательных. Я как-то спросила, зачем ей те, ведь женщины их не носят, а она засмеялась. "На всякий случай", – сказала.

– Маринка, а чего это ты такая злая? – решила я перевести стрелки. – Критические дни начались, да?

– Если бы, – вздохнула она.

– Так ты того… подзалетела? – проявила я догадливость. – От Сережки?

– Нет. Не подзалетела и не от Сережки. Просто резинка лопнула.

– И что?

– И ничего. Пока ничего. Два дня всего прошло.

Как и у меня, но докладывать об этом Мамирьяне я не стала.

– А что Сережка говорит? – Спросила, чтобы не молчать. Мороженое я съела, кофе выпила, что еще делать? Или говорить или разбегаться. А то сестричка уже пачку сигарет заказала. Курить я так и не научилась, и не люблю, когда курят при мне.

– Дался тебе этот Сережка!

– Так ты же с ним была на празднике… – я и не ожидала, что Мамирьяна разорется на все кафе. На нас даже оглядываться стали.

– Ему позвонили, и он быстро уехал.

– А с кем же…

– Да мало ли мужиков там было?! Это ты, как длинного увидела, так и по сторонам смотреть перестала. А я веселиться пришла, а не скучать в одиночестве.

– Ну и повеселилась, – сказала, чтобы отвлечь сестричку от сигареты. Она уже и пачку драть начала. А попроси ее не курить – задолбает насмешками.

– Повеселилась, – вздохнула Мамирьяна,. – Кто ж знал, что ему размер больший нужен.

– Ты хоть имя его знаешь?

– Я не только имя его узнала, но еще и визитку взяла. На всякий случай. Вдруг дом захочется построить…

– А дом тут при чем? – не въехала я.

– А у него строительная компания. Или ты думаешь, что я с первым попавшимся нищим пойду, как ты? – спросила Мамирьяна, роясь в сумочке.

Не иначе, зажигалку ищет.

– Ничего такого я не думаю. И при чем тут…

– Скажи еще, что твой Темка не первый попавшийся, а запасной.

– Это почему же он запасной?

Настроение портилось, и разгадывать загадки не хотелось.

– А ты хоть знаешь, кем он работает?

– Охраняет какую-то шишку…

– Да не шишку он охраняет, а заместителя шишки. Вот, нашла! – Мамирьяна помахала маленьким прямоугольничком и вдруг засмеялась.

– Ты чего это?

– Ты тоже будешь смеяться, когда узнаешь, как его зовут.

– И как?

– Ти-мо-фей, – по складам прочитала Мамирьяна.

– И чего здесь смешного?

– Ксюха, не тормози! Он тоже Темка, представляешь?! – и она засмеялась еще громче. Кажется, это было уже нервное.

– Во-первых, он не Темка, а Тимоха, а во-вторых…

– Да ладно тебе. Вот подзалетим мы с тобой, две дуры, от двух Темок и будет тебе во-вторых, – решила попугать меня Мамирьяна.

– Не будет, – уверенно заявила я. – Так только в сериалах бывает.

– А откуда киношники сюжеты свои берут, а?.. Ох, задницей чую, надолго мы запомним это восьмое марта!