Текст книги "Проводница"
Автор книги: Елена Ласкарева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
Глава 7
Никита пересчитал деньги и засмеялся:
– Значит, оставили носатого с носом?! Бедный Жорик! Ну ничего, я ему доступно объяснил, что выдал вам такие же полномочия. Но вы в следующий раз тоже не все спускайте. Хоть половину оставьте Георгию. А то он интерес потеряет, не станет сотрудничать. А вы, если сами сдать не сумеете, куда денете?
– Прав ты, парень, – вздохнула Лидка. – Но уж больно соблазн был велик. Народ как налетел…
– Так Лидка аж с койки подскочила. Глаза еще не продрала, а уже ручонками суетится, сдачу считает, – подхватила Ольга.
Она избегала смотреть на Никиту, хотя подсознательно ждала этой встречи всю поездку. Она отдала ему пять тысяч, он демонстративно сунул их в бар-сетку не считая и обхватил ее за плечи.
– Мне сейчас некогда, малыш, – шепнул он. – Не обижайся. Вы с оборота едете?
Ольга кивнула.
– Когда на посадку?
– Вечером. В двадцать десять отправление.
– Я помню, – Никита осторожно коснулся губами мочки ее уха. – К посадке приду. Принесу товар. Думаю, так безопаснее, чем в депо околачиваться. Пришел мужик с вещами, может, пассажир? Верно?
– Да, – Ольга замерла и непроизвольно прижалась к нему.
– Прокачусь с вами немного…
– Опять до Минвод?
Она почувствовала, как по спине пробежали мурашки.
– Как получится, – с намеком ответил он.
Ездить «с оборота» тяжело. Это значит, что у бригады нет положенных дней отдыха после рейса. Состав приходит на конечную станцию, заправляется водой, меняет постели, загружает продукты, и в тот же день отправляется обратно. И так можно кататься хоть месяц, хоть два… Зато преимущества налицо. Все работники получают за рейс, и, чем больше они успеют наездить за месяц, тем больше зарплата. Так что приходится выбирать: или законный отдых, или больше денег.
Ольга с Лидкой, впрочем, как и остальные члены бригады, выбирали деньги. В конце концов, успеешь забежать домой раз в три дня на пару часов, и то хорошо. Примешь душ, сменишь белье – и опять в рейс.
Корешок, как обычно, сидел на крыше сарая, смотрел, вытянув шею, в сторону Сортировочной. Но Ольга пришла от вокзала. Прошлый раз она одна с бельем корячилась, теперь пусть Лидка вкалывает, а она лучше с пацаном лишний час проведет.
У них как раз обнаружилась недостача: кто-то спер две наволочки и простыню. Лидка не уследила, позволила пассажирам кидать белье в мешок без счета, вот и пролетели… Они с Ольгой скинулись пополам за наволочки, а простыня у них еще с позапрошлой поездки оставалась лишняя, тогда в их пользу кладовщица обсчиталась.
Лидка не возражала. Все равно с Игорьком поругалась из-за упущенных колец, так что пусть помается, потоскует, чтоб в следующий раз был послушнее. Ольга помогла сыну спрыгнуть вниз, поймала в охапку, закружила, а потом достала из сумки дорогой импортный набор индейцев с настоящими перьями на головах и шарнирами на руках и ногах. Такие, в отличие от пластиковых китайских, умели швырять копья, стрелять из луков и садиться на коня. Корешок обомлел от счастья, прижал игрушку к груди и поднял на Ольгу счастливые глаза.
– Это мне?
– Ну конечно…
– Ой, мам… – Он вдруг засомневался совсем не по-детски: – Но это ведь дорого… А нам на квартиру надо…
– Я в этот раз много заработала, – похвасталась Ольга. – Так что можем себе позволить. Я тебе еще конфет привезла, московских, шоколадных.
– Ну, ты транжира! – восхищенно сказал Корешок. – Пировать будем?
– Будем!
Ольга открыла ключом дверь и тут же бросилась распахивать окна. В закупоренной квартире за неделю воздух так застоялся, был спертым, затхлым, что дышать невозможно. Как раз под их квартирой проходил подвал, который вечно заливало водой. От сырости стены плесневели и покрывались грибком. Чтобы дом немного просох, надо было топить даже летом, но Ксения с Ольгой и зимой-то не всегда топили – вечно в разъездах.
В их дворе газовое отопление каждый включал и выключал сам. С одной стороны, удобно – регулируй по собственным запросам, а с другой – стоит уехать – и дом успевает выстыть напрочь.
Ольга быстро включила газовую горелку в печи, зажгла на кухне все конфорки и сунула в духовку привезенную пиццу. Корешок ее просто обожал. Он сам достал тарелки, вилки и устроился за столом, нетерпеливо поглядывая на духовку.
– Ты с оборота, Олечка? – заглянула к ним тетка Тамара.
Ольга кивнула.
– Я вам деньги привезла, недели на две хватит.
– А у нас еще осталось, – похвалилась тетка Тамара. – Мы с Антошей экономные.
Ольга знала, из чего складывается такая экономия. Тамара предпочитала кормить Антошку чем подешевле. Сварит дешевых макарон, зальет молоком – и ладно. А суп из тех же макарон и бульонного кубика. Но выбирать не приходится, хорошо, хоть так за Антошкой следит…
– О! Ты дома? – неожиданно раздался громкий голос Ксении. – А я иду, смотрю: дверь нараспашку. Аж сердце оборвалось. Думала, воры…
– А о том, что я могу приехать, ты не подумала? – повернулась к ней Ольга.
Но Ксения на удивление миролюбиво была настроена. Она пропустила Ольгину реплику мимо ушей, тяжело поставила в угол полмешка картошки и подсела к столу.
– Вот, в Брюховецкой взяла по дешевке. Уже копают. Американка, вся одна к одной, – сказала она. – Чайник поставь. Сил нет встать уже, ноги гудят.
– Я, между прочим, тоже из рейса, – по привычке огрызнулась Ольга. Но что-то в материном поведении было странным, и она, поставив чайник, тронула ее за руку. – Случилось что?
– Да как сказать… – задумчиво протянула Ксения. – С женщиной одной поговорила… Пассажирка мне попалась, из бывших. Такая чопорная старушка, букольки уложены, воротничок белый. Она меня несколько раз подзывала, то одно спросит, то другое… А потом вдруг посмотрела так и тихо-тихо позвала: Эмма…
– Почему Эмма? – встряла тетка Тамара.
– Не знаю. Ты слушай. Я тоже говорю: я не Эмма а Ксения, вы обознались. Думаю, заговаривается старушка. А она мне: нет, ты на самом деле Эмма. Тебя так мать с отцом назвали. А другое имя и фамилию в детдоме тебе дали. Я с матерью твоей дружила, ты, говорит, с ней одно лицо. Ты Эмма Першина, твоих родителей в сорок восьмом арестовали, тебе и года не было…
– Ой, вот врет-то! – всплеснула руками тетка Тамара. – Я же мать твою, Ксенька, отлично помню. Варя она, Коренева, в столовой у нас работала. А отец твой машинистом был. Жаль, померли рано, царствие им небесное…
– Погоди, – оборвала ее Ксения. – Я ж не тронулась умом, чтоб отца с матерью забыть. Вот только взяли они меня из детдома. И я даже помню, как забирали, как воспитательница мне вещи в чемоданчик складывала и говорила, что теперь у меня будет другая фамилия…
Тамара ахнула и прикрыла ладошкой рот.
– Выходит, правда?
– Выходит, – вздохнула Ксения.
Ольга обалдела от изумления. Она ни разу не слыхала от матери, что та была в детдоме. А Ксения, видно, и сама не хотела бередить смутные воспоминания. Она их и воспоминаниями считать не хотела – так, обрывочные картинки, запахи, ощущения которые не то приснились, не то в кино увидела…
– Вот я и думаю: раз меня на удочерение отдали, значит, их в живых уже не было… А где сгинули? Расстреляли их или в лагере? А каково им было, когда ребеночка крохотного от них отнимали? Да если б у меня Ольку так забрать хотели, я б всем глаза выцарапала…
– Ой! Брось! – отмахнулась Ольга. – Ты меня в интернат сдала и рада была до смерти, что жить тебе не мешаю.
– Не жить, а работать! – вскинулась Ксения. – Ты своего вон тоже туда же спровадила. Чем меня пилить, себя попрекай. Не мать, а кукушка!
– Ну, если он даже бабке родной не нужен, куда ж его?! Ничего, чуть-чуть нам потерпеть осталось, да Корешок? Куплю квартиру, заберу из интерната, ни в чем отказа знать не будет! – запальчиво заявила Ольга.
– Стерва ты, Олька, – устало сказала Ксения. – А я тебе разве в чем отказывала? Платья какие тебе с Москвы привозила, шубу кроличью, костюмчик шерстяной, помнишь? Как заберу тебя на каникулы гляну: платьишко застиранное, так сердце прям и сожмется… Я тебя в охапку – и в магазин Покупаю тебе все подряд, прям, как дура, покупаю.
– Ой, слышала уже! – раздраженно отмахнулась Ольга. – Что ты все вещами меня попрекаешь» Не помню я твоих костюмчиков. Не помню' Зато вот тетка Тамара свидетель, как я к тебе во втором классе сбежала. А ты меня мокрой веревкой отхлестала и назад в интернат отвезла. Вот это я помню!
– А что мне делать было? Увольняться? А на какие шиши тебя кормить? – Ксения махнула рукой, и на глазах у нее выступили слезы. Она всхлипнула – Я и так, как мимо интерната проезжала, так шею тяну, смотрю, думаю: как там моя доченька одна… как там моя кровиночка?…
Ольга скривилась, как от зубной боли.
– И ведь кто послушает, поверить может, – буркнула она. – В тебе, мать, великая актриса умерла.
– Ой, ну перестаньте вы, – встряла тетка Тамара. – Ты лучше дальше расскажи, Ксень. Значит, ты Эмма Першина… И что?
– И все, – пожала плечами Ксения. – Бабулька эта сказала, что жили мы в Ростове-на-Дону. Надо будет съездить туда, сделать запрос в архиве. Может, дело их сохранилось, а может, и фотографии какие есть… Да и узнать хоть, где похоронены…
– И когда поедешь? – спросила Тамара.
– Завтра, – огорошила ее Ксения. – Я уже из бригады списалась, отгулы взяла. Думаю, за пару недель управлюсь.
– Отгулы? – оторопела Ольга. – Значит, чтоб с внуком посидеть, ты и деньком не пожертвуешь?! А какая-то бабка тебе небылицы наплела, ты тут же срываешься? Ну и кто ты после этого?!
– Поражаюсь я тебе, Ольга! – сурово сказала Ксения. – Это же родители мои, твои дед с бабкой Вот он, – кивнула она на Корешка, – правнук их. Надо ведь уважение оказать, последнюю заботу проявить.
– Ой, да ты у нас, оказывается, за крепкую семью! – обиженно фыркнула Ольга. – Им от твоей заботы уже не жарко и не холодно! О живых надо думать, мать! О живых!
Глава 8
Семейные тайны и возникновение из небытия неведомых бабки и деда Першиных Ольгу совершенно не трогали. Что было до нее, что будет после – без разницы. Волновало только настоящее да обозримое будущее.
А уж когда Никита обнимал ее на узенькой покачивающейся полке, то она забывала даже, кто она сама…
– До встречи, сладкая, – поцеловал он ее на прощание, когда доехали до Минеральных Вод. – Скучать будешь?
– Очень, – серьезно ответила Ольга.
Длинноносый Георгий придирчиво пересчитал в Москве привезенную Ольгой икру и вручил ей деньги – все сплошь новенькие хрустящие пятисотки. Никита оказался прав: раз на раз не приходится, и за этот рейс Ольга сумела продать только одну банку.
– В расчете, – сказал Георгий. – В следующий раз вместо меня к вам другой человек придет. Рыжий такой, вы его сразу узнаете. Теперь он будет икрой заниматься.
– Да нам как-то все равно, – сказала Лидка. – Хоть черт с рогами пусть приходит, лишь бы платил.
…Чтоб не портить форму, Ольга надела старенький халатик и пылесосила дорожку в коридоре. Хотя бригадир и ругался, запрещал в фирменном поезде носить домашние халаты, но все проводницы потихоньку игнорировали его указания.
– Оль, картошки горячей купить? – спросила Лидка.
– И огурчиков малосольных, – попросила Ольга.
– На солененькое тянет? – подколола ее подруга.
– Типун тебе на язык!
Поезд остановился на станции. Ольга собрала пылесос, отнесла в служебку и вышла на платформу прямо в халате.
Теперь почему-то волей-неволей она обращала внимание на влюбленные или семейные пары. В третьем купе в этот раз ехали парень с девушкой, и парень чем-то неуловимо напоминал Никиту. Ольге доставляло удовольствие смотреть на него, а он не замечал ее взглядов. Для него проводница была чем-то вроде мебели.
Ольга закурила и глянула по сторонам. Парень с девчонкой тоже вышли из вагона. Он отвернулся от ветра, прикуривая от зажигалки, а она выбирала у торговок кулек с ягодами. Ольга мельком отметила, что разбирается в них девчонка, как свинья в апельсинах. Она взяла красный, незрелый кизил, заплатила и сунула ягодку в рот. Тут же скривилась и выплюнула.
– Боже! Ну и гадость!
Вдоль вагона по перрону ходили тетки с огромными коробками расписных сервизов, которые они таскали на оттопыренных руках. Неподалеку от станции был комбинат, на котором зарплату работникам вместо денег выдавали местной продукцией.
Но в поезде, шедшем из Москвы, покупателей обычно не находилось. Люди ехали отдыхать, им не с руки было таскаться весь отпуск с сервизом, да и деньги экономили. А вот в том, что с юга, местный товар уходил влет. Ольга тоже хотела прикупить себе здесь чайный сервиз, иногда попадались очень красивые, но откладывала покупку на потом, до лучших времен…
– Ой! Посмотри, какая прелесть! – взвизгнула девчонка.
Она указывала своему парню на перламутровый сервиз в мелких розочках, как раз такой, как приглядела для себя Ольга. Парень мельком глянул на него и фыркнул пренебрежительно:
– Фу! Безвкусица! Это же просто кич, дорогая. Ты бы еще ковер с лебедями купила.
Девчонка надула губы и обиженно захлопала глазами. И Ольга вдруг почувствовала и себя задетой, словно это ее только что грубо оборвали. Она щелчком отбросила сигарету и поднялась в вагон.
Дверь служебного купе рывком отъехала в сторону, и на пороге возник похожий на Никиту парень. Ольга подняла голову от кроссворда.
– Нам нужен нож и две тарелки, – сказал он. Ольга молча склонилась над кроссвордом. Смена была Лидкина, и напарница несла свою вахту в проводницкой.
– Вы слышали меня? – с напором поинтересовался парень.
– Не глухая.
Ольга почувствовала, как нарастает внутри глухое раздражение. Ишь ты, какая фря! Смотрит поверх людей, словно принц крови! А она должна обслуживать его высочество?
– Может, мне обратиться сразу к бригадиру? – со скрытой угрозой спросил он.
– Ваше дело, – пожала плечами Ольга. – Закройте дверь с другой стороны. И впредь запомните, что надо стучаться.
Парень смерил ее взглядом и с треском захлопнул дверь.
Через несколько минут в купе заглянула Лидка.
– Ты чем этого чудака разозлила? Влетел весь красный, нож требует… Я думала, сейчас всех вокруг резать начнет…
– Да ну его, – поморщилась Ольга. – Много о себе воображает.
– Они там дыню едят, – сообщила Лидка. – Может, и нам взять на следующей станции? Или лучше арбузика, а?
– Только убирать ты будешь, – решила Ольга.
Она терпеть не могла сезон арбузов, когда на полустанках тетки тащили их прямо к поезду, пассажиры соблазнялись и устраивали в вагоне пиршество После этого полотенца, стены, ковровые дорожки были залиты липким арбузным соком, на простынях расплывались бледно-розовые пятна, а в туалеты выстраивались очереди.
Все проводники обычно держали закрытым ближний туалет, чтоб самим сходить без очереди и в чистое, а в таком случае пассажиры начинали скандалить, и его тоже приходилось открывать. А уж выгребать из мусорных бачков скользкие корки и прилипшие семечки – и врагу не пожелаешь.
Лидка выскочила на стоянке и вернулась с огромным полосатым арбузом. Баба Таня из соседнего вагона углядела Лидкино приобретение и тоже явилась «помочь». Вслед за ней подтянулась Лиза из плацкартного и приковыляла пожилая проводница Вера Васильевна, которой уже давно пора было сидеть на пенсии.
Поезд – это вообще как большая коммуналка. Новости разносятся по нему в мгновение ока. если проводницы не забегут друг к дружке, то встретятся на перроне, официантки-разносчицы снуют туда-сюда с тележками и судками, передают сплетни. А роль коммунальной кухни выполняет вагон-ресторан.
Разносчица Галина, бойкая и нахальная деваха, втиснула свою тележку в узкий проход и заглянула в проводницкую, где вокруг арбуза собралась теплая компания.
– Да у вас тут веселье! – позавидовала она. – Пива хотите?
– Да ну, у тебя с наценкой, – отмахнулась баба Таня.
– К арбузу пиво не катит, – подала голос Лизавета. – Сюда бы водочки.
– Нет, я пас, – тут же отказалась Вера Васильевна. – У меня уже организм плохо принимает. Голова будет трещать, а мне в ночь дежурить.
– Я могу из кабака и водочки принести, – предложила Галина.
– Счас! – расхохоталась баба Таня. – Я сама тебе сколько хочешь из своего вагона принесу. У меня, после того как вы закроетесь, каждую ночь кто-нибудь «догоняется» по ночному тарифу.
– Перебиваете нам торговлю…
– Дополняем недостающие услуги, – довольно усмехнулась баба Таня.
Они с Галиной терпеть не могли друг друга, поскольку были почти ровесницы, но у Татьяны уже внучка подрастала, а Галина все еще ходила «в девках». Никто замуж не брал. И ей казалось, что все над ней из-за этого подшучивают. Недавно она «закрутила» с директором вагона-ресторана Пашкой, что вызвало новую волну злых женских шуточек в ее адрес.
Пашка был на десять лет моложе, со всех официанток брал «процент» с чаевых и манерой поведения напоминал противную бабенку. Галина же с него пылинки сдувала, суетилась, в глаза заглядывала… В общем, по единодушному мнению всего женского персонала поезда, вела себя недостойно.
Галина гордо ответила, мол, ее дело предложить, а ваше – отказаться, и покатила тележку дальше.
– Сосиски, булочки, кефир! – зычно загорланила она в коридоре. – Пиво жигулевское! Вобла! Чипсы, шоколад!
– Кстати, девочки, между нами, – сказала баба Таня, глядя Галине вслед. – Мне Маринка из девятого сказала, что на линии контролеры. Вы поосторожнее.
– У нас в прошлый раз были, – беспечно отмахнулась Лидка. – В одну воронку снаряд два раза не падает.
– То наши были, «кустовые», а это министерские злобствуют. И с ними еще ребятки из РУБЭПа.
– А этим-то что надо? – ахнула Лиза. – На баб с автоматами? Нашли преступниц!
– У них свой план, – вздохнула баба Таня – Тоже кушать хотят.
– Они рейдом проходят или подсадными? – уточнила Лидка.
– В том-то и дело, что подсадными. Причем по разным вагонам рассредоточатся, а потом – бам!
– Да ладно тебе пугать, – сказала Ольга. – Что они нам сделают? Оштрафуют? С нашей зарплаты много не возьмешь.
Но от Татьяниных слов настроение у всех упало, так что посиделки свернули и стали расходиться.
Ольга стояла на платформе станции Минеральные Воды и курила. Из Лизаветиной плацкарты выгружался целый отряд детворы. Несколько встрепанных женщин строили их в пары – московских школьников привезли в летние лагеря. Из бригадирского девятого вагона два дюжих парня осторожно сносили на руках инвалидное кресло – кто-то приехал лечиться в санаторий…
Ольга вздохнула. Она не помнила, когда отдыхала в последний раз. По крайней мере, отпуск не брала уже несколько лет. Получит отпускные – и опять в рейс. Летом обычно проводников не хватает. Дорога переходит на летнее расписание, увеличивают количество рейсов, делают дополнительные, с номерами, начинающимися на пятьсот…
Их так и зовут на дороге: «пятьсот-веселый». Их формируют из старых, списанных вагонов с выбитыми стеклами, а в обслугу набирают студентов-практикантов. Ох и «весело» ехать в них несчастным пассажирам… Но они и такому билету рады в разгар сезона, когда ничем не доберешься до вожделенного моря или целебного источника…
Смешно, но Ольга даже в Минеральных Водах ни разу не была. Ничего не видела, кроме вокзала, а ведь до них всего каких-то четыре часа пути… А санаторий вообще казался каким-то сказочным раем, где все сидят по уши в нарзане и тебе подают на тарелочке с голубой каемочкой чего душа пожелает.
Надо будет в следующем году обязательно плюнуть на все, взять отпуск, купить путевки и поехать с Корешком к морю или в санаторий. А то ведь ему тоже, кроме пыльного двора да крыши сарая, вспомнить нечего… Вот станут в школе сочинения писать «Как я провел лето», а что он напишет? Что сидел на крыше, смотрел на рельсы?
Нахальный парень со своей девушкой тоже выходили в Минводах. Только теперь он больше не казался Ольге похожим на Никиту. Ее Никита и повыше, и в плечах пошире, да и вообще симпатичнее. Он мужественный и сильный, а этот хлюпик и скандалист.
– Нам билетики, пожалуйста, – глядя в сторону, сказал он, протягивая руку.
Ольга достала из планшета их билеты и отдала девушке. Такие умеют устроиться, им даже дорогу на отдых оплачивают…
– Я жду, – напомнил он.
– Чего? – ехидно поинтересовалась Ольга. – Когда подадут личный кадиллак?
– Билеты.
– Вадик, я взяла, – дернула его за рукав девушка и повернулась к Ольге: – Извините…
– Не извиняйся, Инна, – с пренебрежительной гримасой сказал парень. – Этот выпендреж от неудачной личной жизни. Если б у них семьи были, они бы тут не работали…
Ольга аж задохнулась от злости. Да что он понимает в жизни, сопляк?! Вон Лидка замуж собирается, у бабы Тани и муж, и дочь, и зять, и внучка уже, Вера Васильевна со своим стариком сорок лет прожила. Он тоже проводником ездит, только на встречном, чтоб дома по очереди кроликов кормить…
Она хотела ответить наглецу позабористее, но тут кто-то крепко обхватил ее за плечи и приподнял над платформой. Ольга взвизгнула, повернула голову и увидела Никиту. Он был доволен сюрпризом.
– Привет, малышка, – он повернул ее к себе нашел губы и крепко поцеловал – Соскучился… Видишь, даже навстречу выехал, недотерпел…
Краем глаза Ольга заметила, как вытянулось лицо у наглого парня. Не ожидал, что у какой-то проводницы такой красавец-ухажер! То-то!
Она откровенно прижалась к Никите, обвила руками шею, а он подсадил ее на подножку и шлепнул по туго обтянутой юбкой попке.
– Идем в купе… У нас целых четыре часа.
И втащил вслед за ней в вагон две тяжелые сумки.
Пыльные ветки придорожных кустов скребли по стеклам. В этом месте ущелье между горами сужалось, и низкорослый лесок подступал вплотную к железной дороге. Никита приподнялся на локте и с интересом смотрел в окно.
– Что ты там увидел? – томно потянулась к нему Ольга.
– Так, чепуха… Я подумал, что здесь удобные позиции. Поезд как на ладони. Легко обстрелять.
– Ну что ты! – удивилась Ольга. – Кто стрелять будет? Слава богу, не война.
– Конечно, – согласился Никита.
Он поднялся и начал одеваться.
– Нам еще час ехать, – потянулась к нему Ольга. – Ложись.
– Да нет, я в Тоннельной выйду. Дела, малыш. Я потому и встретил вас заранее, а то не знаю, когда теперь вернусь.
– Ты надолго? – замерла Ольга.
– Да нет, – ободряюще улыбнулся он. – Максимум на неделю. Но постараюсь пораньше…
– Деньги возьми, – торопливо напомнила Ольга.
– Ах да, – Никита взял у нее свернутые в трубочку пятисотки и опять, не считая, сунул в барсетку.
– А почему ты не пересчитываешь?
– А зачем? – он насмешливо глянул на нее. – Разве ты меня обманешь? Надеюсь, у нас скоро все будет общим…
– Ты шутишь…
– Рыбонька, я тебе уже обрисовал свое жизненное кредо. Зачем повторяться? Если ты сейчас не веришь, потом поймешь, что была неправа…
– А когда – потом? – охрипшим голосом спросила Ольга.
– Скоро, – Никита нагнулся и чмокнул ее в ушко. Шепнул: – Но пока ты должна мне помочь…
– Я ведь помогаю, – Ольга вскинула на него глаза.
– Да это мелочи, малыш. Вот в ближайшее время может понадобиться кое-что переправить… За это и заплатят покруче…
Поезд вошел в тоннель, налетела тьма, тревожно застучали в гулкой тишине колеса… И Ольге вдруг стало страшно. Она вскочила, обхватила Никиту, прижала изо всех сил.
– Ты сейчас уже уйдешь?
– Надо, – вздохнул он. – Я же не только икрой занимаюсь, у меня дела поважнее есть. Ты, кстати, запомни: там ровно сто банок. На двадцать пять тысяч в этот раз товара везешь. Видишь, как я тебе доверяю?
– Э! Да ты что ревешь, подруга? – Лидка уселась рядышком, притиснув Ольгу к стене своим толстым телом, и попыталась заглянуть в лицо. – Да они, козлы, того не стоят! Брось! Он тебя обидел, что ли? Да? Так мы его икру сейчас кошкам скормим!
Ольга покачала головой и постаралась выжать улыбку.
– Никто меня не обижал… Это я так… Само плачется…
– А… – понимающе протянула Лидка. – Это бывает. Водички попей.
– Не хочу.
– Тогда само пройдет, – глубокомысленно заявила Лидка.
Ольга судорожно перевела дыхание и пожаловалась:
– Я влюбилась… Вот ведь горе…
– Почему горе? – удивилась Лидка. – Никита парень нормальный. И при бабках.
Ольга сама не могла объяснить почему. Просто в груди разрастался горький ком, а сердце надсадно щемило. Что же это за любовь – побарахтаться на узкой койке пару часов, и все? Она о нем ничего не знает, даже фамилии. Где он живет, чем занимается, может, женат, может, у него дети по всему свету? Он ей совсем ничего о себе не рассказывал. Что он любит, чем интересуется… Не человек, а закрытая, непрочитанная книга…
А вот она для него была просто как на ладошке. И мать ее он увидел, и сына, и их убогую квартирку, и даже успел оценить скандальный характер Ксении Вот только не интересовало его, что чувствует Ольга, чего хочет, о чем мечтает… Человека он в ней не видел – только молодое горячее тело.
Слезы текли и текли, она их даже не утирала. … Ведь мог он сказать ей на прощание, когда она так неистово к нему прижалась: «Люблю тебя… Не могу' расстаться… От сердца отрываю»… Мог… Потому что именно эти слова едва не слетели с ее губ, только она вовремя сдержалась. А он заговорил об икре… Эти неоплодотворенные зародыши осетров для него важнее того, что происходит между ними на узкой купейной полке. Деньги важнее чувств, бизнес – любви.
Да и с чего она взяла, что он ее любит? Назвал красавицей? Так она и вправду красива. Слава богу, не слепая, в зеркало каждый день смотрит. Сказал, что хочет с ней жить? Так ведь не жениться обещал, а фактически взять на содержание. И ни слова в его жизненных планах не было сказано о ее Корешке Не вписывался пацан в его планы? Не планировался «довесок» к «горячей девочке», согласной хранить верность и ждать?
Почему-то из-за Корешка было обиднее всего. Родному папаше, Герке беспутному, не был нужен, бабке родной – тоже… Выходит, и любимому мужчине ее сын в тягость? Или он его просто в расчет не принимает, держит за что-то типа домашней собачки: надо покормить и выгулять, а пацан за это станет преданно любить?
А Корешок – это корешок! Это корень! Это только благодаря ему Ольга пытается укорениться на одном месте, осесть, создать нормальный дом. Только с появлением сына она поняла, как важны для человека семья, родной очаг, место, где живешь… Отними сейчас у нее Корешка – и не станет в ее жизни никакого смысла.
И потом, Корешок – не просто корень и не производное от фамилии… Это – товарищ! Кореш, друг, тот, кому можно доверить самое сокровенное. Ольга растит себе друга, помощника, соратника, Корешка… И по большому счету на этой земле, кроме него, у нее никого нет.
И никого нет, кроме Никиты… И все тело ноет от желания прижаться к его телу, губы просят его губ…
А ведь Ольга будет счастлива, только если все они будут вместе… И Никита… И Антошка… И даже мать, черт ее дери! Куда ж без нее?!
