Текст книги "В лапах Ирбиса (СИ)"
Автор книги: Елена Ласк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
Глава 22
– Ты очень бледная. – Спустя затянувшееся молчание констатировал Виктор. – Покойники и те румянее тебя. Может скажешь, из-за чего тебя так рубит?
Чем больше он задаёт вопросов, тем сильнее хочется вернуться в глухомань, из которой он меня увёз, запереться в домике и не вылезать неделю, наслаждаясь одиночеством – состоянием, в котором мне больше всего комфортно. Мне бы радоваться, что вот-вот к жизни вернусь, но нет, прошлое стабильно напоминает о себе, терзая и без того расшатанную психику. Искоса посмотрела на Виктора, ждёт от меня ответа, а мог бы проявить деликатность, но ему будто нравится вот так, ткнуть наугад, и наблюдать будет больно или нет, а я уже давно сплошная рана, чуть затянувшаяся. Он ещё не знает, на что подписался, даже я сама не знаю, что от себя ожидать, хотя первые симптомы уже дали о себе знать. Мне стало плохо ещё в пути, а во время первой остановки на одной из заправок окончательно скрутило. Пока Виктор и его люди курили прямо рядом с машинами, в то время как их боязливо заправляли, причём боязливо не из-за возможности взрыва, а страха перед этими людьми, меня выворачивало наизнанку в туалете небольшого кафе при заправке. Ожидание, что мне станет лучше не реализовалось. Сон, который я увидела был слишком реальным, а машина, в которой меня везли неизвестно куда, не изменилась. Незнакомая обстановка нервировала, и я начинала чувствовать себя потерянной. Я отвыкла от длительных поездок на автомобиле, от общения с незнакомыми людьми, от наличия надежды, что всё ещё может быть в моей жизни так, как я когда-то задумала.
Виктор смотрит на меня, а мне нечего ему ответить, я из того не самого приятного туалета выходить не хотела, лишь бы его машину больше не видеть. Иногда я вспоминаю то, что забыла из той ночи. Сегодня это было ощущение, как меня вдавливают в холодный металл так, что дышать трудно, хочется отключиться, но сознание ясное, и я чувствую всё в полной мере: холод, боль, его движения внутри себя, каждое из которых сопровождается скрежетом часов о чёрную гладкую поверхность, мой глубокий выдох, когда он покинул моё тело. Только тогда я заблуждалась, он остался в нём навсегда.
– Просто укачало. – Виктор знал, что солгу. Мы оба понимали, что это глупая ложь: когда укачивает, человека не трясёт и он не находится в полуобморочном состоянии.
– Мы можем поехать медленнее. – Произнёс с издёвкой. Кажется я начинаю его ненавидеть, хотя это не так уж плохо – хоть какое-то эмоциональное разнообразие.
– Не надо. – Воспротивилась слишком резко. – Чем быстрее приедем, тем лучше. Далеко ещё?
– Далеко. – Ответил и улыбнулся. Затеянная им игра мне не нравилась.
– Это неправда. – Постаралась не поддаться, заставляя себя говорить ровно. Если он хочет чего-то добиться, то пока близок только к очередному приступу тошноты.
– Как и твой ответ мне. – Не знала, что взгляд может быть слишком пристальным. Не понимала, до этого момента. Причиной было моё нежелание рассказать Виктору правду о себе. В своей голове он додумывал возможные варианты и пытался подогнать под них моё поведение. Для него я была жертвой насилия. Только я не воспринимала себя так уже давно. То, что Ирбис сделал с моим телом – ничто, по сравнению с тем, что он сотворил с моей психикой, чувствами, отношением к жизни. Он раскурочил всё внутри меня и именно от этого я постоянно распадаюсь.
– Решили в психолога поиграть? – Огрызнулась, проверяя последующую реакцию.
– Клим большой любитель психологии, а я предпочитаю другие игры. Не спросишь, какие? – Я тоже накидала в голове возможные варианты об этих людях. Ни один из них не успокаивал и не пробуждал доверия к ним – не трогают, уже хорошо, задают вопросы – скоро перестанут.
– Я похожа на идиотку?
– Боишься нас?
Беседуя со мной в лесном домике, Виктор этого вопроса почему-то не задал, хотя я ждала, не зная, что отвечать. Зато теперь знала. Прошлась взглядом по Климу и Шмелю. Первый даже не пытался притвориться, что не слушает, неоднозначно поглядывая на меня, будто я по минному полю шагала, а у второго закончились сигареты и он нервно дышал, пытаясь делать вид, что ему всё равно, ну или обиделся после того, как я ему Кусю в руки сунула, когда в кафе со всех ног бежала.
– Нет. – Отвечала, поддержав зрительный контакт. Я уже знала, что толка от страха никакого, бесполезное чувство, только всё портящее.
– Меня?
– Нет.
– Думаешь не стоит? – Улыбнулся, будто забавную зверюшку увидел, с которой интересно играть.
– Думаю, что вы слишком самоуверенны.
– Неужели. – Произнёс заинтересованно, ухмыльнувшись, переглянувшись в зеркале с Климом. Его я тоже, похоже, ненавижу. Шмель в этой компашке самым нормальным кажется за счёт своей прямолинейности, он не постеснялся отматерить меня, возвращая, точнее швыряя, в меня Кусей, когда я вернулась к машине.
– Есть такой фильм «Патология». По сюжету молодые врачи-патологоанатомы играли в игру – убить так, чтобы никто не смог это раскрыть. Так вот, мы с сокурсниками недолго играли в лайтовую версию этой игры, ограничиваясь теорией.
– Почему недолго?
– Я была абсолютным чемпионом. Все быстро сдулись.
– А как же: «Человеческая жизнь священна»?
– Это непреложная истина, но она не отменяет того факта, что я могу сделать так, чтобы человека парализовало, или у него пропало зрение, слух или чувствительность, или ему постоянно казалось, что по телу бегают насекомые… могу и импотентом сделать. – На последних словах Шмель закашлялся, а Куся, которую этот звук потревожил во время дрёмы, недовольно шикнула. – Мне продолжать? У меня много забавных примеров, и я не буду отрицать, что не пробовала реализовать что-то из перечисленного на практике.
– Ну, удиви нас. Не плохо узнать, кого взял под опеку.
– Мой преподаватель анатомии, намеренно занижавший мои оценки, неделю жил с мыслью, что подхватил чуму. Этого времени мне было достаточно, чтобы сдать экзамен у его временной замены.
– Тебя не поймали?
– Он знал, что это была я, но доказать ничего бы не смог.
– Наверно ты была отличницей.
– Нет. И не надо пытаться узнать кто я. Не пытайтесь выяснить что-то о моём прошлом. Это бесполезная трата времени. Вы обещали мне новую жизнь и только поэтому я здесь.
– А наизнанку тебя выворачивает тоже поэтому? – Мне казалось, что эта тема закрыта, но недооценила настойчивость Виктора.
– Мне тяжело перестроиться. Слишком резкая перемена обстановки. И ещё у меня была психологическая травма… на которую наложилась вторая. Мне просто нужно время.
– Может тебе нужен хороший врач? Психолог.
Вот и настал момент моего нелюбимого вопроса. После всего произошедшего мне потребовалось много времени, чтобы принять, что сама я не справлюсь, но помощь специалиста, когда я к нему обратилась, только всё усугубила. Я общалась с ним онлайн, анонимно, но даже так не смогла быть полностью откровенна, рассказать всю правду.
– Мне нужна новая жизнь. И со временем я решу все свои проблемы.
– И кто из нас самоуверен? – Виктор приподнял бровь, демонстрируя своё отношение к моим глупым, по его мнению, словам.
– Вы. Я себя знаю, вы меня – нет.
– То же самое я могу сказать и о себе.
– Значит, мы с вами очень похожи. – Зрительный контакт начал меня раздражать, я явно проигрывала.
– Ты когда-нибудь убивала?
Вопрос, на который я никогда не смогу ответить честно. Последний раз, когда я соврала, поняв, что больше никогда не смогу сделать это ещё раз, был на итоговом заседании суда. Не думала, что когда-нибудь услышу его снова. Такие вопросы не задают просто так, в беседе или дружеском разговоре, и я надеялась избежать его в будущем.
– Я не стану отвечать, и не стану задавать встречный вопрос. – Не выдержала, отвела взгляд в сторону, рассматривая как за окном мелькают сосны, обрамляющие дорогу.
– Интересно надолго ли тебя хватит. – Услышала сухое после небольшой паузы.
Напрасно он думает, что я наивная простушка или хотя бы мало-мальски среднестатистическая девушка, которую он спасает. В моей голове всегда было много тараканов, она была ими переполнена. Потом пришло время и все они сдохли вместе с моими мечтами и планами. И меня это устраивало. Только я не учла, что тараканы крайне плодовиты и на место умерших пришло новое поколение, ещё не показавшее себя во все красе. Они росли, крепли, мутировали под воздействием моего сопротивления и нежелания жить. Да, я не хотела жить и одновременно не хотела признаться самой себе в этом желании нежелания. Если бы не доктор Разумовский я бы не выкарабкалась. Он умудрился вытащить меня не только с того света, но и из лап Ирбиса.
Глава 23
Моя новая реальность началась с того, что я снова почувствовала боль, ту самую, распирающую, от того, что внутри твоего тела что-то инородное. С ужасом распахнула глаза, но рядом никого не было. Не сразу поняла, что боль в другом месте, из-за катетера. Я лежала на небольшой кровати, прикроватная тумбочка была заставлена лекарствами, рядом стояло медицинское оборудование, не последней модели, но хорошее. Сил подняться не было, да и не хотелось. Я осматривала очередную незнакомую комнату: деревянные стены и потолок, покрытые лаком, пол, судя по всему, тоже был деревянным, вся мебель из дерева, кругом одно дерево и это раздражало, свет раздражал, воздух чистый и свежий раздражал, то, что я жива раздражало. Собрав все силы, избавилась от катетера, только боль это не уняло. Осмотрела себя. На мне была простая белая сорочка, вены исколоты, кожа болезненно бледная. Хотелось в туалет, но даже от одной мысли становилось невыносимо больно, кажется, с катетером я поспешила. До меня плавно доходило, что я почему-то жива. По ощущениям и симптомам мне зашивали разрывы. В остальном тело было в порядке. Единственным, что я боялась осмотреть, были бёдра, ведь там должны быть синяки от его пальцев, которые он оставил, максимально широко раздвигая мои ноги, стискивая и сжимая, каждый раз, когда входил, вжимая меня в капот, сиденье машины, кровать, крутя и переворачивая как куклу. Я всхлипнула осознав, что произошедшее не было кошмарным сном, и мне придётся жить с этим дальше.
Рядом послышался тяжёлый вздох. Так вздыхал только один человек, каждый раз, когда понимал, что несмотря на то, что сделал всё возможное и даже больше, не смог помочь пациенту. Доктор Разумовский подошёл и обыденно проверил пульс. Не могла на него смотреть – он знал, что со мной произошло, а я не хотела жалости. Ничего не хотела.
– Всё заживёт. – Утешал он. Только это могло подействовать на его пациентов, но не на меня.
– Где мы? – Спросила, уставившись в потолок.
– В моих родных местах. – Ответил, присев на стул рядом.
– Почему здесь?
– Мне всегда здесь было хорошо. И тебе будет. Это место способно принести умиротворение.
– Или вечный покой.
– Его тоже. Но в твоём случае не скоро. Мой коллега тебя хорошо зашил. Порывался восстановить девственность.
– В смысле? Он… – Повернула голову на Разумовского, отметив, что выглядит он уставшим, будто не спал несколько ночей и это вполне могло быть правдой, если следил за моим состоянием пока я была в отключке.
– Доктор Клинский специфический человек, немного ненормальный, помешанный на женских половых органах.
– Не знала, что вы с психами дружите. – Снова отвернулась в потолок, надеясь, что доктор не станет допытываться о моём самочувствии или ещё о чём-нибудь.
– Может это не так уж плохо. – Не ожидала от него такое услышать. Мы оба понимали абсурдность подобной операции. Да и сексом я больше не собиралась заниматься. Никогда.
– Мне это не нужно. – Голос дрогнул, подкрались слёзы, жгущие глаза.
– Да. – Вздохнул тяжело, проведя рукой по лицу, будто пытаясь снять с него усталость. – Тебе нужно отдохнуть, только сначала поставим катетер обратно.
– Нет! Не надо. – Не хотела быть пациенткой, тем более человека, который думал обо мне как о сильном человеке с большим будущим. Понимала, что он всё видел, когда обрабатывал раны, но тогда я ничего не чувствовала и не знала.
– Тебе ещё рано обходиться без него.
– Нет. – Отрезала в последний раз, стиснув одеяло, отгораживаясь от его заботы.
– Хорошо. Я помогу тебе. – Попытался помочь мне подняться, но я отвела руку.
– Не надо. Я сама.
– Сама, так сама. Я в соседней комнате. – После этих слов поднялся, и наконец вышел, оставив меня наедине с моими мыслями.
Разумовский выглядел замученным и подавленным. Он всегда грустил о потерянных пациентах, но таким я видела его в первый раз. И от осознания того, что я испортила ему жизнь, становилось только хуже.
Мы были знакомы с момента моего поступления, но я не всегда была его фаворитом. Все студенты знали: доктор Разумовский всего себя посвятил медицине, ни жены, ни детей. Он жил на работе. Мог не спать сутками и проводить по несколько операций подряд, что никогда не сказывалось на результате. И только в год моего поступления решил посвятить себя ещё и преподавательской деятельности. Если бы не он, я бы бросила университет после первого курса. Мне казалось, что я бездарна, что в медицине мне делать нечего, сомневалась в себе. Вокруг были студенты умнее и талантливее меня, которые учились в специальных школах и не вылезали от репетиров, которые пришли учиться, уже зная всю программу первого курса. Я им проигрывала, чувствовала себя недостойной. Разумовский с самого начала выделял меня, причём не как лучшую студентку. На первом же экзамене завалил, отправив на пересдачу, а потом на ещё одну, пока я чуть ли не наизусть выучила его дисциплину. Даже тогда он казался недовольным. Перед второй сессией я умудрилась заснуть на его лекции.
– Добрый вечер. – Раздалось эхом по пустой аудитории, когда я подняла голову со стола, потирая лицо.
Я испуганно осмотрелась, в помещении было темно и пусто. Доктор Разумовский сидел за столом, изучая какие-то документы.
– Простите. – Хотелось провалиться под землю, ну или хотя бы на этаж ниже.
– Мне вы можете сказать простите, а вот пациентам это сделать будет проблематично. – На меня не смотрит, только интонацией показывает, что недоволен, я понимала его.
– Почему? – Принялась складывать свои записи и ручки, чтобы поскорее уйти, но то тетрадь падала, то ручка укатывалась, как специально.
– До того света сложно докричаться. – Произнёс будто неразумному ребёнку что-то объяснял, листая папку, а я застыла, уставившись на него, Разумовский будто меня в убийстве только что обвинил.
– Я же не на операции заснула. – Не оправдывала себя, издевательский тон Разумовского не нравился.
– Верно. Но важно само отношение и оценка своих сил. Если я понимаю, что не смогу простоять двенадцатичасовую операцию, я не стану её проводить, пока не буду уверен, что простою двадцатичетырёхчасовую.
– Простите ещё раз, это больше не повторится. – Я заторопилась собрать вещи, запихивая их в сумку, чтобы уйти.
– Вам стало скучно? Или это новый способ усвоения информации как в фильме «Большая перемена». У вашего путешествия в страну сновидений есть объяснение.
– Я работала ночью. – Оправдывалась, уже спускаясь по лестнице всё ближе к столу доктора, который так и не посмотрел в мою сторону, лишь бровями повёл.
– Кем?
– Продавцом в круглосуточном магазине. – Пришлось признаться, лишь бы не решил, что давлю на жалость. Остановилась, не решаясь уйти без разрешения.
– Что вам мешало устроиться в сфере близкой к медицине? – Теперь он переключился на толстый кожаный синий блокнот, делая в нём записи заковыристым почерком.
– Размер оплаты.
– Копите на последнюю модель телефона?
– Нет. Иногда людям просто нужны деньги.
– Тогда советую вам определиться, что для вас важнее: знания или деньги. Советую сделать это до экзаменов.
– Почему вы хотите моего отчисления?
Доктор наконец поднял на меня свой взгляд, устало вздохнув, а затем пододвинул документы, которые всё это время изучал.
– Какой диагноз вы бы поставили этому человеку?
Сначала я не решалась даже подойти к столу. Эта папка казалась мне сродни мине – одно неверное движение и всему конец. Глаза Разумовского через очки казались ледяными и колкими. Взять в руки папку так и не решилась, листая прямо на столе. Потом, находясь в состоянии похожем на панику, взяла документы в руки, листая то с начала, то с конца. Я с ужасом перечитала симптомы, просмотрела анализы несколько раз, и не могла найти ответ. Доктор не торопил, терпеливо ждал, пока я перебирала в голове всё, что знаю.
– Либо у него несколько болезней, либо ни одной. Сказать окончательно можно лишь пообщавшись с пациентом.
– Больше не приходите на мои лекции, – говорил доктор Разумовский, забирая у меня из рук листы, – в таком состоянии. – Закончил он после паузы. – На экзамене персонально для вас будет опрос по сегодняшней теме дополнительно к стандартному билету. И этот материал вам предстоит изучить самостоятельно. Я запретил присутствовавшим сегодня студентам давать вам записи лекций. Можете идти.
– До свидания. – Выдавила из себя, сдерживая подступающие слёзы, сбегая из аудитории и от навалившихся проблем.
Глава 24
До экзаменов я находилась в каком-то непонятном состоянии. По ночам учила курс Разумовского, днём упорно делала вид, что не валюсь с ног. Бросить работу я не могла себе позволить. Понимая, что не справляюсь, начала пропускать лекции, подводя себя к грани отчисления. С Киссой были постоянно какие-то проблемы, она также как и я грешила прогулами, только в школе. Я понимала, что не выдерживаю этого бешеного темпа. Экзамены сдавала с трудом. Некоторые преподаватели, не скрывая, всем своим видом показывали, что я не достойна здесь находиться, возможно думая, что занимаю чьё-то место. Экзамен у Разумовского был последним, последний рывок перед летней передышкой.
– Вы хорошо подготовились. Гораздо лучше, чем по остальным предметам. Пациентов тоже выборочно лечить будете? – Произнёс Разумовский, рассматривая оценки, полученные мной по остальным предметам.
В аудитории была гробовая тишина. Студенты даже дышать полной грудью боялись на экзаменах этого человека. Он всегда знал у кого какое слабое место. Не жалел никого, даже тех, кто всё знал, но под его давлением терялся. По ним он проходился особенно, временами доводя до слёз. Списать у него было невозможно, за шпаргалки он выгонял с экзамена, прощаясь до переэкзаменовки или навсегда, было и такое. Я пришла на экзамен, уверенная, что пришла моя очередь. Абсолютно всё знать невозможно, особенно когда перед тобой человек, который является опровержением этого утверждения. От недосыпа и нервотрёпки подташнивало, а от издевательского тона Разумовского уже трясло. Я не понимала, чем снова недоволен этот человек. Сколько можно? Что ещё он от меня хочет? Я бы поняла, если бы он начал делать намёки или приставать, но его претензии не были ничем подпитаны. Разумовский тыкал меня как котёнка в лужу и самое паршивое возразить было нечем.
– За лето я подтяну свои знания. – В глаза ему не смотрела, берегла остатки нервной системы. Не смотря на всю свою подавленность боялась не сдержаться, и высказать ему всё, что думаю по поводу его персональной оценки моей личности.
– Это не ответ.
Три слова, а я уже готова психануть и вылететь из аудитории, не дожидаясь, когда он меня дожмёт, окончательно размазав.
– Что вы хотите услышать?
– Я хочу услышать слова будущего врача, хирурга. – Я молчала, совершенно его не понимая. Только слёзы обиды по щекам текли. Я выжала из себя всё, но ему снова было мало. – В клинике, где я работаю, будут набирать медсестёр. Конкурс огромный, требования высокие. Пройти этот отбор ваш последний шанс остаться в университете, если не придёте или не получите место, осенью можете не возвращаться. Как стимул для вас – зарплата у нас на порядок выше, чем вы сейчас зарабатываете.
– Я поступила в университет сама, никто за меня не просил. Учусь не хуже многих, но почему-то именно я не даю вам всем покоя. – Наконец подняла голову, натолкнувшись на взгляд, неизменно демонстрирующий превосходство над всеми.
– Лично мне не даёт покоя ваш потенциал, который вы гробите. Что касается других преподавателей, поясню специально для вас их стимул – на ваше место всегда можно взять того, за кого будут просить и платить. Жду вас в клинике, там и получите свою зачётку. Не получите работу, зачётка вам больше не понадобится.
Я не вскакивала со стула, на котором сидела, не говорила громких слов, не выражала недовольства. Я спокойно встала, и практически бесшумно вышла, аккуратно закрыв за собой дверь. Первым порывом было нажаловаться на Разумовского, на его предвзятое отношение. Он явно превышал свои полномочия. Обречённо выйдя из аудитории, медленно спускалась по лестнице, считая ступеньки. Сколько ещё я так выдержу, живя на пределе физических возможностей. Да, у меня есть небольшая передышка, но лето закончится и всё начнётся заново, требовать будут ещё больше, а времени и на учёбу, и на работу мне уже не будет хватать. Эту сессию я закрыла с натяжкой, следующая может стать последней, если всё продолжится в том же темпе.
Впервые в университете было тихо. Наш экзамен был самым последним в этом учебном году. Опустилась на ступеньки, прислонив лоб к коленям, стараясь глубоко дышать. Разумовский ведь не завалил меня… сразу. Отсрочил унижение, решив придать ему особо жестокую форму. Я почувствовала, как внутри разгорается злость. Её можно было направить против Разумовского, только я прекрасно понимала, насколько он был прав в своём утверждении о месте, которое я занимаю. Отдавать я его не собиралась. Без боя точно. Поэтому, первое, что я сделала, придя домой – легла спать, отключив будильник и телефон, заперевшись в комнате. Через двое суток, выспавшись, приведя себя в порядок, я начала готовиться к собеседованию.
Я пыталась найти информацию о том, как проводятся собеседования в этой клинике, но ничего не нашла. Даже на форумах никто не откликнулся на мой вопрос. Чуть позже узнала, почему. Первым, что я сделала, переступив порог клиники, которую называли «Белоснежная», было подписание соглашения о неразглашении всего, что происходит в этих стенах, с заоблачными суммами штрафов, при виде которых становилось плохо, некоторые человеческие органы гораздо дешевле. Претендентов было много. Здесь рассматривали кандидатуры всех желающих. Собеседование проходило в несколько этапов и уже на первом отсеяли восемьдесят процентов претендентов. Тест из тысячи медицинских вопросов я сдала с лёгкостью и мне казалось странным, что у кого-то с ним возникли трудности. Больше всего я боялась психологического теста. У меня с детства были небольшие проблемы, я всегда боялась, что кто-то узнает о моей небольшой проблеме с голосом, а также может счесть её большим недостатком. Оставалось надеяться, что с психологом этой клинике не повезло. Напрасно. Пришлось выложить всё напрямую.
Доктор ничего не записывал. Разговаривал спокойным голосом, создавая ощущение, что мы старые знакомые. Я прекрасно понимала, что это такой способ расположить к себе, и не обольщалась. Разговор начинал напоминать игру – кто кого переманипулирует. Я делала вид, что моя проблема меня не беспокоит, он – что в это искренне верит. Даже моя попытка отвлечься на его привлекательную внешность, чтобы не выдать своё напряжение, не помогла, пришлось отвечать на ворох вопросов, из которого я была обязана выбраться, скинуть с себя, чтобы пройти и этот этап.
– Ваши родители знали об этой проблеме?
– Мама знала.
– Отец?
– Нет.
– Ваша мама обращалась к специалистам?
– Да. Причину так и не выяснили.
– Лечение?
– Не помогло.
– Даже медикаментозное? – Он улыбнулся, прекрасно зная причину, по которой мне не помогли таблетки. Проницательный. Поглубже села в мягкое кожаное кресло, поёрзав, окончательно выдав себя.
– Хорошо. Да, я не пила таблетки. Мама была беспечна и отдала мне флакон вместе с инструкцией, которую я прочитала. Список побочных эффектов мне не понравился.
– Вам было семь.
В отличие от меня за время нашего разговора он ни разу не пошевелился, даже что он дышит было незаметно. Лишь глаза медленно закрывал и открывал, напоминая чем-то ленивца, только очень красивого, светловолосого с выраженными скулами и ярко очерченными губами, выделяющимися на светлой коже, будто он долго целовался перед нашей встречей.
– Даже семилетний ребёнок знает, что тошнота и рвота очень неприятны. – Мой ответ его позабавил, уголки губ дёрнулись, и он смутился, когда понял, что я заметила.
– Вы учитесь на врача. Ваши планы на своё будущее амбициозны. Вам не кажется, что эта ваша особенность может отразиться на выполнении обязанностей хирурга? – Наконец-то пошёл в атаку. Долго раскачивался.
– Не отразится.
– Почему вы так уверены? Что ещё вы не сказали?
– Голос пропадает, когда хочется кричать, звать на помощь, в моменты, когда в опасности нахожусь непосредственно я, когда что-то угрожает именно мне, а не окружающим.
– Интересно. Когда в последний раз вы теряли голос подобным образом?
– На выпускном, когда мой пьяный одноклассник зажал меня в одном из кабинетов.
– Чем всё закончилось?
– Я ударила его шпилькой в ногу и коленом в пах, после чего убежала.
– Ещё примеры.
– Когда однажды возвращалась из школы и за мной шёл подозрительный тип. Было темно, поблизости никого не было. Я ускоряла шаг – он тоже. Я потом резко рванула и пролезла в лаз в ограде. Убежала.
– Ещё.
– В лагере, когда мне устроили тёмную. Таких моментов было немного.
– Есть ли пример, когда угроза исходила не от человека?
– Голос пропадал если мне снился кошмар. Когда я просыпалась, говорить не могла.
– Как часто вам снятся кошмары?
– Давно не снятся, но я помню ощущение беспомощности и беззащитности.
– Что вам снилось?
– Не знаю.
– Ваш случай очень интересен, жаль, что вы не моя пациентка. Гипноз мог бы помочь вам вспомнить, если когда-нибудь решитесь, буду рад вас видеть.
– Что вспомнить?
– Причину, из-за которой ваше сознание воздвигло огромную стену без лазов и дверей.
– Гипноз прорубит ход в этой стене?
– Нет. Он её разрушит и то, что она сдерживает обрушится на вас вперемешку с обломками стены. Я бы мог предположить, что вы стали объектом сексуального насилия в детстве, но в ваших документах сказано, что вы девственница. Так что, если надумаете, моя кушетка в вашем распоряжении.
Я не воспользовалась его предложением. Доктор Стержнев умел расположить к себе, подтверждением этому было то, что уже через полчаса нахождения в клинике я от четырёх разных женщин слышала восхищённые речи о нём. Меня он тоже впечатлил, красотой, умом, проницательностью, а ещё напугал тем, что нашёл во мне, и в чём не смог разобраться. Но судя по тому, что этап собеседования с ним я прошла, он тоже не остался ко мне равнодушен и не оставил надежды затащить меня на свою кушетку.
Последний этап был самый сложный. Собеседование а-ля «один против всех». Страшно было представить, как они проводят отбор врачей, если на должность медсестры собеседуют всем высшим медицинским составом. Собрались главы всех отделений. Каждый задавал по несколько вопросов. И вроде всё складывалось благополучно, пока очередь не дошла до Разумовского. Всё время собеседования он молчал, ни на кого не смотрел, будто был не здесь. По скользкому столу он толкнул ко мне папку, которая больно ударилась своим жёстким краем о пальцы, практически впилась в них. Открыв её, я натолкнулась на знакомые листы.
– Я хочу слышать диагноз. – Так и не подняв на меня взгляд, покручивая в руках ручку.
Не знала я, какой поставить диагноз. Слишком мало информации. И вообще не понимала зачем медсестре ставить диагнозы. Меня никто не торопил, и я принялась внимательно вчитываться в каждый показатель. Мне уже было не столь важно получить это место, как доказать Разумовскому, что я не бездарность.
– Я не могу поставить диагноз. – Произнесла самой себе, но в глухой тишине услышали все. Доктор Разумовский нервно откинул ручку и поднял на меня разочарованный взгляд. – Не могу, потому что в этой папке анализы двух разных людей.
Кто-то из присутствовавших ухмыльнулся, кто-то поджал губы, кто-то еле заметно закивал, будто в такт музыке. На мои слова у всех была разная реакция.
– Собеседование окончено. – Произнёс Разумовский, взглядом указывая мне на дверь.
Потом так и не смогла вспомнить попрощалась я с присутствовавшими или тупо поднялась и вышла. Я была уверена в своём ответе, не могла ошибиться, только Разумовского снова что-то не устроило, и я хотела знать, что.
– На этот раз я не ошиблась. – Я стояла напротив стола в его кабинете, в который вошла без стука. Перед его глазами по-прежнему лежала эта несчастная папка, на которой было сосредоточено всё его внимание.
– За свою карьеру я ошибся лишь раз, – медленно произносил он, будто сдерживая боль, – когда не заметил чужой ошибки, а должен был.
– Вы потеряли пациента?
– Я поздно понял в чём дело. Время было упущено.
– Никто бы не заметил.
– Ты заметила.
– Со второго раза, после долгих раздумий.
– Я их тоже долго изучал, эти анализы, увлёкся мыслью, что это неординарный случай, а всё было на поверхности. Твой первый ответ был гораздо ближе к истине, чем все мои тогда.
Он достал зачётку из ящика стола и подтолкнул ко мне по глади стола. До меня не сразу дошло, что означал этот жест, это потом, вернувшись домой, я поняла, что получила свою первую пятёрку и прошла собеседование, но тогда в его кабинете мне было всё равно и на зачётку, и на работу. Мне хотелось сказать Разумовскому правильные слова, только их не существовало.
– Спасибо вам. – Произнесла на прощание. Он знал, что благодарю его за то, что он поделился со мной своей ошибкой, а на ошибках, как известно учатся. И все его слова, и претензии относительно меня стали логичны и понятны. Всё его недовольство мной трансформировалось в бесценный урок.
Разумовский мне лишь кивнул, убирая папку в стол, принявшись изучать гору новых.
