Текст книги "Не было бы счастья"
Автор книги: Елена Лагутина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
– Почему нельзя? Ярослава увезли туда, значит, и мне… А, это операционная. Да, конечно, я здесь подожду. – Обессиленно прислонилась к стенке. – Что? Па диван? – Она оглянулась с недоумением. Действительно, у стены напротив стоит небольшой кожаный диванчик. – Да, спасибо, на нем будет гораздо удобнее.
Девушка ушла, минут через пять около Ларисы присела другая, уже в обычном белом халате и без маски. Сестричка. Сказала с любопытством:
– Не часто к нам с огнестрельными ранениями привозят. Вы сможете на вопросы ответить, историю болезни заполнить?
– На вопросы? – тупо переспросила Лариса.
– Фамилия, возраст, адрес и все такое, – терпеливо повторила девушка.
– А-а… да, разумеется. Козырев, Ярослав Германович…
Она сумела ответить почти на все вопросы длиннющей анкеты, даже сама удивилась. Сколько всего она про Ярослава знает, оказывается. Потом сестричка обернулась, посмотрела куда-то в конец коридора и сказала:
– Милиция приехала.
– Милиция? – Лариса глянула в ту же сторону. Маячило там несколько фигур, но кто конкретно был милиционером, она не поняла. Тем не менее, поскольку девушка явно ожидала реакции на это сообщение, спросила у нее: – А кто их вызвал?
– Так огнестрельное же ранение, – объяснила та важно. – Мы в таких случаях обязаны немедленно сообщать. Это же все при вас случилось, может, поговорите сейчас? С милиционером, я имею в виду? Предварительно. Расскажете ему, что видели. Вы ведь видели что-то?
– Видела. Только не поняла ничего. А поговорить… Что ж, конечно… Мне подойти к нему?
– Не надо, – вскочила сестричка, – сейчас я его сюда, к вам, приведу!
Милиционер оказался полноватым круглолицым мужчиной лег сорока. Маленький рост он успешно компенсировал серьезностью и деловитостью. Он вежливо представился, даже показал какую-то красную книжечку-удостоверение, на которую Лариса взглянула без всякого интереса. Фамилия и звание милиционера тут же вылетели у нее из головы, как-то не получалось у нее сейчас сосредоточиться на таких мелочах.
Сначала она просто рассказала ему, как все было, а он только внимательно слушал. Потом попросил повторить все еще раз, а сам начал писать протокол, непрерывно перебивая и задавая вопросы, на большинство из которых она не могла толково ответить. Время от времени милиционер задумывался над своим протоколом, составляя чудовищной конфигурации формулировки, которые, как поняла Лариса, являлись обычным стилем такого рода документов.
Чувствовала она себя при этом полной идиоткой.
– Во что был одет стрелявший?
– Что-то серое. Кажется, ветровка. Ну и брюки, наверное, были.
– Серые?
– Вроде бы да. Понимаете, перемена цвета в глаза не бросалась.
– Рубашка, обувь?
Лариса только хлопала глазами. Скорее всего рубашка была и ботинки тоже. По крайней мере как раз отсутствие их она бы точно заметила. Но вот какие…
– Машину, в которой преступники покинули место преступления, вы видели?
– Да, она была синяя… кажется. И вроде бы «Москвич», но я не приглядывалась, понимаете? Сначала мне ни к чему было ее рассматривать, а потом не до того было.
– Про номер вас спрашивать бесполезно, правильно я понимаю? – вздохнул он.
– Правильно. А зато я его в лицо узнаю! – встрепенулась Лариса. – В любой одежде!
– Эт-то хорошо… – протянул милиционер. – Давайте его лицо опишем.
Но как бы плохо она себя ни чувствовала во время этого разговора, когда он закончился и милиционер с подписанным протоколом удалился, оставив ее в покое, стало еще хуже. Потому что теперь оставалось только ожидание.
Наконец в коридор вышел молодой парень в такой же голубой робе, как та девушка, что не пустила ее в операционную. Марлевая маска болталось у него на шее. Он с веселой улыбкой оглядел пустой коридор и громко спросил в пространство:
– Кто тут с раненым прибыл?
– Я! – Лариса вскочила было, но коленки подогнулись, и она снова рухнула на диванчик. Повторила шепотом; – Я?
– Ну что вы так волнуетесь? – Врач, слегка подволакивая ноги, подошел, сел рядом. – Все с вашим супругом будет нормально. Операцию мы сделали, обе пули вытащили. Можно было бы даже местным наркозом обойтись, но одна не очень удобно засела, поэтому дали общий, так что он сейчас спит. Пули, слава Боту, простые, без затей, так что повреждения получились минимальные. И кровопотеря не такая уж большая, тут вы уже «скорую» благодарите, хорошо ребята сработали.
Лариса, не сводя с него взгляда, быстро закивала, прижав руки к груди:
– А я смогу увидеть…
– Сможете, сейчас его мимо повезут, в реанимацию… Да что с вами, это послеоперационная палата так называется! Там аппаратура, чтобы следить за состоянием… Вы что, последние сто лет в больницах не бывали?
– Да как-то… не приходилось, – слабо ответила она. Двери в операционную распахнулись, показалась каталка. Ярослав, укрытый по подбородок простыней, лежал с закрытыми глазами, бледный и страшно далекий. Лариса рванулась было к нему, но тяжелая рука доктора, упавшая на плечо, пригвоздила ее к дивану.
– Отсюда смотрите, – строго сказал он. – А то знаю я… начнете сейчас у него на груди рыдать. Только инфекция от этих переживаний. Посмотрите и успокойтесь, он прекрасно выглядит.
После того как Ярослава увезли, Лариса выслушала еще одну порцию успокаивающих заверений врача и начала проситься подежурить в реанимации. Ей отказали, вежливо, но твердо. Объяснили, что сложнейшие приборы, являющиеся вершиной медицинской техники, будут следить за состоянием раненого гораздо тщательнее и продуктивнее, чем неграмотная («Вы же к медицине отношения, как я понял, не вместе?») женщина. И в коридоре ночевать никакого смысла нет. Чего себя на диванчике мучить, если можно спокойно выспаться дома и завтра к семи, пожалуйста, в больницу. Возможно, даже можно будет супруга увидеть, а если после обхода его переведут в обычную палату, то и поговорить. Только халатик белый не забудьте и сменную обувь, естественно…
Наконец объединенными усилиями врач и медсестра вытолкали ее на улицу. Лариса медленно шла, ежась от прохладного вечернего ветерка. Теперь надо было решить, что и в какой последовательности делать.
Прежде всего надо по крайней мере на ближайшие пару дней отменить занятия… Ох, как нехорошо, до экзаменов всего ничего осталось! Ладно, с учениками она разберется. В конце концов, кто весь год учился, тот уже готов, а кто бездельничал, тому неделя занятий не поможет. Хорошо, что Наташка взяла Людмилу под свою опеку, не до ее проблем сейчас. И какими они кажутся мелкими по сравнению с настоящей опасностью навсегда потерять Ярослава. Ха, вот и ответ – возвращаться Люське к мужу или разводиться. Пусть представит себе, что это Володька лежит сейчас простреленный в реанимации и что она при этом почувствует. И вывод сделает исходя из этих своих чувств. Ладно, это все не самое главное. Главное – это отец Ярослава. Может, если не говорить ему, он ничего не заметит? Ерунда, Славка звонит или забегает к нему каждый день. И потом, не та ситуация, когда можно в дурацкие прятки играть, Германа Александровича все это касается не меньше, чем ее. По крайней мере он действительно отец, а она, хоть и откликалась в больнице на «супругу», на самом-то деле никто.
Значит, надо сейчас ехать к нему. Лариса посмотрела на часы, не слишком ли поздно, и удивилась – еще и одиннадцати нет! А казалось, столько времени прошло, что должна быть глубокая ночь.
До места она добралась довольно быстро и без проблем. Перед дверью помедлила, снова посмотрела на часы. Не совсем приличный час, чтобы вламываться к пожилому человеку. Впрочем, она не со светским визитом пришла. Подумав так, Лариса решительно нажала кнопку звонка.
– Ларочка? – Герман Александрович, в шлепанцах и домашнем халате, из-под которого видны были голые ноги, удивленно смотрел на нес. – А где Слава? Что… Впрочем, что же это я, вы заходите! – Он отступил в глубь коридора. – Надеюсь, вы не поссорились?
– Нет. – Не поднимая глаз, Лариса скользнула мимо него в комнату. – Дело совсем не в этом.
Надо сказать, что Ярослав в больнице, вот только как это сделать? Как, какими словами сказать отцу, что в его сына сегодня стреляли?
– Все-таки что-то случилось, – встревожился Герман Александрович. – Ларочка, да вы садитесь! Куда же подевался Ярослав? Господи, да вы просто на себя не похожи!
– С ним все в порядке! – Голос прозвучал слишком звонко. Нет, срочно надо брать себя в руки, сейчас не время устраивать истерику. Она села в глубокое кресло, сложила руки на коленях. – Сейчас уже все хорошо.
– А было плохо? – Не сводя с нее внимательного взгляда, Герман Александрович присел на диван, стоящий напротив.
– Да, – коротко ответила Лариса. – В общем, он в больнице…
– Аппендицит! Я так и знал! У него же хронический, я сколько раз говорил…
– Герман Александрович! – остановила его она. – Это не аппендицит. В Славу стреляли.
– Что? Этого не может… Я не понимаю… как это стреляли? Кто? Зачем? Он же не банкир какой-нибудь… Подождите, он что, ранен? Я сейчас! – Он вскочил и кинулся к шкафу.
С трудом Лариса убедила его, что ехать сейчас в больницу бессмысленно. Он потребовал, чтобы она дословно повторила ему все, что сказал врач, подумал немного и снова сел на диван.
– Значит, в семь часов. Ну ладно, в реанимацию действительно не пускают.
– Они халат велели захватить, – пожаловалась Лариса, – белый, и тапочки. Тапочки ладно, а откуда у меня халат возьмется?
– Не проблема, – отмахнулся Герман Александрович, – у нас есть. Лариса, я думаю вам нет никакого смысла сегодня домой возвращаться. Переночуйте здесь, а? И мне не так тяжело будет… А завтра утром вместе в больницу поедем.
– Спасибо. – Она сморгнула слезинку. – На самом деле я сама хотела попросить разрешения… Так страшно было бы сейчас одной дома.
– Тем более остаетесь. Вы, наверное, с голоду умираете, сейчас я что-нибудь придумаю!
– Не знаю, – с сомнением сказала Лариса. – Поздно уже.
– А когда вы последний раз ели? Нет уж, для чашки чаю с бутербродом никогда не поздно! Иначе начнется самопереваривание, и голова будет болеть весь день.
– Ладно. – Она улыбнулась. Действительно, вдвоем было намного легче. – Только мне умыться надо и позвонить, можно?
– О чем речь! Телефон здесь, ванная там, осваивайтесь! А я пошел делать бутерброды.
Лариса снова посмотрела на часы. Поздно. Впрочем, Зойке еще можно позвонить, она наверняка сейчас телевизор смотрит, любительница ночных каналов. Сняла трубку, набрала номер. Длинный гудок, второй…
– Я слушаю?
Ну да, у нее же телефон рядом с диваном стоит, только руку протянуть.
– Зоинька? Прости, ради Бога, я не слишком поздно?
– Для меня нет, а вот для тебя… Что-то случилось?
– Ой, случилось! Но это не телефонный разговор. Зоинька, солнышко, меня завтра не будет, отработай за меня, а?
– А что там?
– Четыре часа в первую смену. Два восьмых, девятый и одиннадцатый. Ты же утром свободна!
– Вообще-то у меня другие планы были… ну ладно, с тебя бутылка. Только имей в виду, Капитолина визг поднимет.
– Пусть визжит. Зоинька, а ученичков моих на пару дней не возьмешь, пока я тут не разберусь?
– С ума сошла? Что у тебя там, мировая война?
– Хуже, Зойка! Ярослав в больнице. Так что, сама понимаешь, мне сейчас ни до чего.
– С ним-то что? На вид такой здоровый мужик…
– Зоинька, я тебе потом все с подробностями расскажу. Ты только учеников возьми!
– Ладно. Но одна я не потяну, просто времени не хватит, половину Маринке сброшу. Ты когда появишься?
– Завтра, ближе к вечеру. Или позвоню, или забегу. Зоя, а еще зайди в администрацию, скажи, чтобы мне отгулы с завтрашнего дня оформили.
– Капитолина тебя точно убьет.
– Пусть только попробует! У меня этих отгулов почти месяц набирается. Будет орать, возьму все сразу, имею право. Ладно, Зоинька, до завтра. Спасибо тебе!
Лариса повесила трубку, посидела минуту неподвижно. Потом встала и подошла к большому зеркалу. Да, видок тот еще. Как будто только что из помойки вынули. Самой еще можно выкупаться, а вот сарафан… Она внимательно осмотрела пятна, появившиеся от соприкосновения с асфальтом. Да нет, обыкновенная грязь, простирнуть, и все будет в порядке. Хорошо, что нигде не порвала.
Через час Лариса, завернутая в халат Ярослава, чистая и причесанная, сидела па кухне и уплетала незатейливые бутерброды, запивая их удивительно вкусным чаем, заваренным по персональному рецепту Германа Александровича, с добавлением дюжины разных трав. Теперь она рассказывала, снова стараясь вспомнить все, что произошло с той минуты, как они с Ярославом вышли из машины.
Герман Александрович слушал очень внимательно и хмурился все сильнее.
– Значит, сказал, что Колька умер, – уточнил он.
– На зоне, – кивнула Лариса и отодвинула последний бутерброд. – Спасибо, не могу больше. Наелась.
– Угу. И Славик, говоришь, его узнал.
– Да. Мне показалось, не сразу, но узнал. Он сам об этом сказал.
– Угу. Значит, этот паршивец что-то скрывал от меня. Не может быть совпадением, что он именно сейчас стал искать Одинокова. А про товарища соврал, конечно.
– Вы о чем? И при чем здесь какой-то одинокий?
– Одиноков, это фамилия такая. Следователя. Пойдем, я тебе покажу.
Ничего не понимающая Лариса встала с жесткой кухонной табуретки, покосилась на нее с неудовольствием и послушно направилась в комнату Германа Александровича. Он уже снимал со шкафа какие-то папки и альбомы, покрытые толстым слоем пыли. Лариса только глянула и тут же вернулась за тряпкой. Она протирала плотные картонные обложки, а Герман Александрович быстро просматривал содержимое, ворча недовольно:
– Давно надо было здесь порядок навести, разложить по годам, по тематике…
Лариса смотрела, как в его пальцах мелькают рисунки, самые разные. Там были портреты, пейзажи, множество каких-то эскизов, жанровые зарисовки… Даже натюрморты изредка мелькали, хотя это явно была не самая любимая тема.
– Есть! Вот они! – Герман Александрович взмахнул рукой, в которой были зажаты три простых альбомных листка. – Смотри! Братья Кармановы.
Лариса взяла листки, аккуратно разложила на столе. Это были портреты, даже не нарисованные, а только набросанные карандашом. На первом листке был изображен парнишка лет двадцати, худенький и большеглазый, тонкая шея торчит из воротника ковбойки. Симпатичный? Может быть. Но как удалось Ярославу простыми штрихами передать ту торжествующую жестокость, которой прямо-таки переполнен этот паренек? И несомненно, именно этот человек вчера… Лариса смотрела на рисунок с ужасом и отвращением.
– Это был он? – тихо спросил Герман Александрович.
– Да. – Она сглотнула. – Только выглядел лет на сорок.
– Сорок? Вообще-то, насколько я помню, они были моложе Славика. Впрочем, тюрьма никого не красит. А это младший брат, тот самый Коля, о котором они говорили. – Он отодвинул в сторону верхний лист, и на Ларису глянул совсем мальчишка.
Сходство между братьями было очень сильным, только у младшего был немного другой рисунок бровей, да еще оставались по-детски пухлыми губы и щеки. Но какой взгляд! Со старшим еще можно было попробовать договориться, но этот был убийца. Такие начинают в самом нежном возрасте, обрывая крылья бабочкам, потом обливают бензином и поджигают кошек, а потом добираются и до людей. Остановить, перевоспитать, переделать их невозможно. Только убить.
– Ты не смотри, что он тут таким ангелочком получился, – сказал Герман Александрович, – на самом деле командовал именно Коля. Выбирал время, место, наносил первый удар.
Лариса кивнула и быстро перевернула листок. Она не могла смотреть на это лицо, тошнота к горлу подкатывала. Третий портрет был двойной – братья смотрели друг на друга. Не просто смотрели, общались. Они явно понимали друг друга без слов, они были абсолютно едины – и в мыслях, и в чувствах. Единое, ничем не замутненное зло.
– Ужас какой-то, – шумно выдохнула Лариса. Встала, отошла к окну и оттуда, с более безопасного расстояния, спросила: – А кто это такие, эти братья Кармановы?
Герман Александрович сел на освободившийся стул и теперь сам разглядывал рисунки.
– Братья Андрей и Николай Кармановы. Андрею тогда было девятнадцать, Николаю чуть больше семнадцати. А было это… да, точно, одиннадцать лет прошло. Славик тогда на последнем курсе учился и по возможности подрабатывал. Даже не ради денег, платили ему гроши, конечно, а ради возможности попробовать, проверить какие-то новые идеи, да и знакомства полезные завести, связи. Засветиться в нужной среде, одним словом. Работа эта чаще всего была по оформлению витрин. – Он слегка повернулся на стуле, откинулся на спинку и продолжал выразительным голосом с интонациями опытного рассказчика: – Вы, Ларочка, наверное, и не помните то время, когда единственным украшением продуктовых магазинов были фигурные башни из жестянок с консервами. А то и просто плакатик «Молоко подлежит обязательному кипячению!» на фоне портьеры из красного плюша повесят, и хватит, нечего баловать. Зачем что-то придумывать, если покупатель все равно от тебя никуда не денется? Придет и еще в очереди будет стоять! Ну а после перестройки частные магазинчики на каждом углу, ларьки-киоски друг друга перещеголять пытаются, государственные магазины тоже зашевелились. Славик работ быстро, качественно и всегда умел понять, что именно клиенту нужно. Это в его деле самое трудное. Наблюдал я пару раз, как он с ними общается… но это к делу не относится. Лариса, пошли еще чайку выпьем? А то у меня от долгих разговоров в горле пересыхает, а эта история не короткая.
Лариса не возражала. Она тоже не отказалась бы сейчас от пары глотков горячего чая. Правда, не потому, что в горле пересохло, а потому, что все еще маячило перед глазами лицо Карманова-младшего.
– Так я говорил о том, что Славик постепенно зарабатывал себе имя, с окраин продвигался на главные улицы. Когда он оформил витрину небольшого продуктового магазинчика на проспекте, его работу заметил сам директор «Детского мира». – Герман Александрович сделал маленький глоток – чай был еще слишком горячий. – А там витринищи какие, на весь этаж! Для умного оформителя простор, поле непаханое! А у них по всем площадям – детские ползунки и воздушные шарики. В общем, нашел директор Славика и дал ему карт-бланш. «Делай. – говорит, – что хочешь, но чтобы люди со всего города съезжались на наши витрины посмотреть». А у Славика тогда так сложилось в институте, что никак он не мог днем работать, только ночью. Но кто ж его пустит ночью по магазину бродить? Ничего, и этот вопрос решили. Витрины-то двойные, так его стали запирать там на ночь со всеми материалами и так, вместе с ним магазин на охрану сдавали. Ночи три он так отработал, а потом это и случилось. Я уже не помню, в два часа или в три да и не важно это, там ведь на проспекте и ночью светло, фонари у каждого дома понатыканы. В общем, занимается он своими делами, на улице, естественно, никого. Потом появились трое – два парня и девушка.
Лариса сидела не дыша. Представляла себе: вот Ярослав возится между двумя стеклами, вот три человека идут по ночному проспекту, залитому электрическим светом… Ей казалось, что она знает продолжение.
– Сначала он не обратил на них внимания, ну идут и идут, смеются чему-то все трое. Потом девушка кричать начала, побежала. Парни ее поймали, конечно. Тут Слава и увидел нож. Заметался, а что делать? Они его даже не замечали, просто не смотрели в ту сторону. Попробовал витрину разбить, но стекло специальное оказалось, качественное, такое вдруг не расколотишь. В конце концов он додумался датчики сигнализации посрывать. Трех минут не прошло, милиция приехала на двух машинах – «Детский мир» грабят! Парни и понять ничего не успели, как их повязали. А Славик… ну можешь себе представить, пока милиция ехала, эти три минуты он скреб ногтями стекло и смотрел, как они убивают ту девушку.
Герман Александрович вздохнул, потер лицо ладонями. Повернул голову к окну, за которым стояла чернильная ночная тьма, снова заговорил, не отводя взгляда от темного стекла:
– Славик на суде был главным свидетелем. Эти парни, Кармановы, выбирали на танцах или просто среди гуляющих девушек ту, на которой золота было побольше, цепочки там, колечки всякие… знакомились, предлагали проводить. Ребята они были видные, впечатление производить умели. Сначала гуляли, пока прохожие с улиц не исчезнут, но вроде как в сторону дома все время, чтобы никаких подозрений. А потом… Девушка эта в двух кварталах жила от места, где ее убили.
Он тяжело вздохнул, перевел взгляд на Ларису.
– Главное, у них при обыске этих ювелирных изделий почти килограмм нашли! А в милиции за два года нераскрытых дел по убийству и ограблению молодых девушек больше тридцати. Часть украшений родственники опознали, но эти подонки твердо на своем стояли – все куплено у алкашей по дешевке. Так что судили их только за последнее убийство. И то они пытались рассказать, что шли, дескать, увидели, как маньяк какой-то ножом машет, хотели его поймать, а он вырвался и убежал. Они вроде попытались девушке помочь, думали жива еще, а тут милиция налетела, да и повязали их, ни в чем не повинных, не разобравшись. И так они складно рассказывали, описание маньяка давали подробное, ни разу не сбились. Не знаю, может, и выкрутились бы, если бы не Славик…
Герман Александрович посмотрел на остывший чай и залпом допил его. Встал, подошел к раковине, сполоснул чашку и поставил ее на сушилку.
– А когда приговор объявили, старший, Андрей, и сказал, что Славику только и жизни, пока он в тюрьме. А вернется – найдет и убьет. Глаза у него при этом были такие… Я после этого суда год спать нормально не мог. Потом забылось постепенно. А теперь, выходит, он вернулся.
– Но что же делать? – жалобно спросила Лариса. – Нельзя же так. Его арестовать надо этого Карманова и обратно в тюрьму, он же убийца!
– Ты прямо как ребенок, Ларочка. Не так это все просто. Его сначала найти надо. Знаешь, наверное, надо мне будет завтра того следователя отыскать, который дело вел, Одинокова. Я думаю, должен он интерес проявить. Он тогда совсем мальчишкой был, ну может, на пару лет старше Славика. Такое это было на суде странное ощущение – все примерно одного возраста, но с одной стороны двое убийц, а с другой – следователь и мой Славик. Даже жутковато немного. И ведь у них родители вполне уважаемые люди, на заводе работали, династия трудовая у них была. Надеялись, что сыновья выучатся, тоже на завод придут, инженерами. Мать все плакала…
Лариса была уверена, что не сумеет заснуть этой ночью, но около четырех часов начала клевать носом, и Герман Александрович отправил ее в комнату Ярослава, на его диван.
* * *
Утром, ровно в семь, они уже топтались в больничном коридоре. Никуда их, разумеется, в такую рань не пустили. Правда, после некоторых переговоров, которые умело провел Герман Александрович, дежурная сестра в реанимации разрешила на цыпочках зайти в коридор и посмотреть на Ярослава через стекло бокса. Он все еще спал, но уже не производил впечатления человека, находящегося в глубоком обмороке. Если бы не мудреные медицинские приборы, окружавшие его (впрочем, большинство из них были выключены), то и вовсе не казался бы больным – спит человек и спит себе.
Немного успокоенные, Лариса с Германом Александровичем вернулись в общий коридор. Сидели, негромко обсуждали планы на день. Сначала, естественно, надо было дождаться врачей, потом конца обхода. Если Ярослава действительно переведут в общую палату, туда уже можно будет зайти, помочь ему устроиться.
Герман Александрович с сомнением посмотрел на большой пакет, стоявший у его ног:
– Зубная щетка, паста, мыло, полотенце, бритва… вроде ничего не забыл. Ладно, если что, съезжу домой, привезу.
С половины девятого начали подходить врачи. Тот молодой, что вчера делал операцию, узнал Ларису, подошел к ней:
– Вы не торопитесь? Тогда подождите немного, сейчас я посмотрю, как там дела…
– Вернулся он минут через двадцать, очень довольный.
– Сто тысяч по трамвайному билету! При стрельбе почти в упор с таким минимальным ущербом для организма! После обхода переводим его в общую, денек еще понаблюдаем, а завтра-послезавтра можно уже и на выписку. Чего казенное белье пролеживать, – подмигнул он.
Начался обход. В коридоре стало более многолюдно – родственники, которые пришли навестить больных с утра, вышли из палат. Вскоре Лариса увидела еще одно знакомое лицо – в дверях показался вчерашний милиционер. Он тоже заметил ее, подошел, поздоровался, с интересом взглянул на Германа Александровича, потом вопросительно па Ларису.
– Садитесь с нами, – подвинулась она. – Познакомьтесь, это отец Ярослава, Герман Александрович Козырев. А это… э-э… – Ее рука неуверенно застыла, указывая на милиционера. Как его зовут. Лариса не смогла бы вспомнить даже под страхом смертной казни.
– Серегин, Александр Николаевич, – четко представился тот.
– Да-да, Александр Николаевич, – пробормотала смущенная Лариса. – Извините.
– Да о чем речь? Вы вчера такого натерпелись, что удивительно, как в лицо меня запомнили. Скажите лучше, что врачи говорят? Можно будет потерпевшему несколько вопросов задать?
– Наверное, да. Только… я теперь знаю, кто это был и почему он стрелял. Герман Александрович, расскажите!
– Одну минуточку. – Серегин вытащил из кармана ручку и пристроил на колене большой блокнот. – Я вас внимательно слушаю.
Герман Александрович коротко, без отступлений, изложил историю одиннадцатилетней давности. Достал было из кармана листок бумаги и начал диктовать относящиеся к делу фамилии и даты, которые специально выписал вчера ночью, потом спохватился: «Что это я!» – и отдал листок Серегину. Отдал ему и портрет Андрея Карманова.
– Одиноков, говорите… – задумчиво протянул Серегин, разглядывая рисунок. – Сам я лично с Виктором Васильевичем незнаком, это другое отделение. Но думаю, что…
– Так, так, так! Все заинтересованные лица в сборе! – Это вернулся врач. – И так заняты разговорами, что даже не заметили, как вашего больного в палату перевели! Номер восемь, вон там. – Он махнул рукой в конец коридора. – Можете к нему зайти, только не все сразу. И имейте в виду, состояние у него хорошее, но при этом всякое утомление может вызвать нежелательные последствия. Всем понятно?
Обращался-то он вроде бы ко всем, но смотрел только на милиционера. Впрочем, того это не смутило.
– Понятно, – миролюбиво сказал он. – Наверное, пусть родственники сначала зайдут, поздороваются, а потом уж я. Ненадолго.
* * *
День в итоге получился очень суетливым и, как выразилась вечером Лариса, вернувшаяся ночевать к Герману Александровичу, «беговым». Первым делом они поговорили с Ярославом и убедились, что у него все в порядке, а он, в свою очередь, удостоверился, что и у них все хорошо. Серегин в это время под неодобрительные взгляды сестер оккупировал телефон в ординаторской. Он довольно быстро отыскал Одинокова, и они вдумчиво и с пользой побеседовали. Потом он действительно совсем недолго поговорил с Ярославом и увез Ларису, как «единственную транспортабельную свидетельницу преступления», на встречу с Виктором Васильевичем.
Одиноков уже ждал их. Хотя Герман Александрович сказал вчера, что они с Ярославом были почти ровесники, выглядел он существенно старше. Может быть, потому, что уже заметно облысел со лба, а может, просто усталый вид прибавлял ему несколько лет. Какое у него было звание, Лариса так и не узнала – он был в штатском, а при знакомстве назвал только свое имя-отчество. Впрочем, нельзя сказать, что это ее очень волновало.
Она снова очень старательно и подробно изложила вчерашние события, Серегин дополнил их показаниями Ярослава. Лариса с интересом выслушала продолжение истории со слежкой. А когда узнала, каким образом Ярослав с Володькой получили те знаменитые синяки, только головой покачала: «Вот болваны!» Потом все трое еще поглазели на изображение Карманова.
Одиноков кивнул:
– Точно он, как живой. Интересно, как он сейчас выглядит?
Серегин с деланной небрежностью перевернул несколько листков в своем блокноте.
– Примерно так. Козырев нарисовал. Ему не очень удобно было, да больно, наверное, так что довольно схематично получилось, но сходство, думаю, есть. Что скажете, Лариса Михайловна?
– Есть, – сказала Лариса.
Рисунок действительно был сделан не слишком аккуратно и четко, и с точки зрения художественной казался недостаточно качественным. Однако в том, что он мог облегчить проведение следственно-разыскных мероприятий, сомнений не было.
– Хорошо все-таки, когда потерпевший умеет рисовать, – с удовлетворением заявил Серегин. – Не надо со словесными портретами мучиться, фотороботами всякими… все разно на них никого узнать невозможно.
– Ну почему? – не согласился Одиноков. – Ловили мы одного маньяка по фотороботу. Объявления развешивали, по телевизору показывали. А когда поймали, сравнили, очень похож оказался. Даже странно, как ему удавалось по улицам ходить столько времени и никто его не узнал. – Он почесал переносицу, посмотрел еще раз на портреты, лежащие рядышком на столе. – Ладно, к нашему случаю это, как говорится, отношения не имеет. Я, пока ждал вас, выяснил кое-что. Освободился Карманов три месяца назад, вышел на свободу с чистой совестью. Семья его переехала тогда же, когда их с братом посадили, в город Вольск. От позора, как я понимаю, уехали туда, где их никто не знает. Но от сыновей не отказывались: письма, передачи, свидания, все как у людей. По документам, Карманов выехал к ним, но по прибытии в милицию не явился, на учет не встал. Участковый обещал сходить к родителям, выяснить все, что можно И еще я взял дело из архива, то, старое. Может, найдутся какие зацепки, где его искать. Адреса друзей-подружек.
– Думаете, он не поехал к родителям, а вернулся сюда и по старым товарищам пошел?
– Сидел же кто-то за рулем той машины. А непроверенных людей на такие дела не берут.
– Да и сама машина… Вряд ли Карманов на «Москвиче» из колонии вернулся, здесь нашел.
– Машину и угнать можно…
Лариса шевельнулась на стуле, и оба следователя повернулись к ней.
– Собственно, Ларису Михайловну мы, пожалуй, можем больше не задерживать? – нейтрально спросил Серегин.
– Да, конечно, сейчас я ей пропуск…
И Ларису, предварительно уточнив, по каким телефонам ее можно будет без проблем найти, вежливо выставили из кабинета. Она успела вернуться домой и до прихода первой группы учеников переодеться (желтый сарафан выглядел, конечно, очень эффектно – поэтому она вчера ею и надела, – но сейчас не совсем уместно), а главное, прикинула, как ей раскидать как можно больше учеников среди подружек-репетиторов. Лариса звонила, договаривалась, просила, извинялась, обещала, объясняла… С некоторым скрипом, но все почти улаживалось.
