Текст книги "Путь к себе"

Автор книги: Елена Купцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Стоит ли?

– Что значит стоит? Испытай меня! Никто еще ни разу об этом не пожалел.

– Я в восторге от твоего самомнения.

– Еще бы! На том стоим. Кроме того, хочу предложить тебе одну небольшую экскурсию.

– Куда?

Слово вырвалось само собой, прежде чем она успела прикусить себе язык.

– Вот это другой разговор! Чую здоровое любопытство, вернее, нездоровое. Это уже кое-что!

– Рано радуешься. Я не…

– Поздно, летка, поздно! – ликовал он – Я тебя зацепил, признайся. Не лукавь с папочкой Виталием. Экскурсия – закачаешься! Московское дно!

– Что ты имеешь в виду?

– Ты меня удивляешь! Горького, что ли, давно не перечитывала? Притоны, ночлежки, бордели, сутенеры и торговцы детьми. Все прелести ночной жизни народа. Один знакомый американец сказал, что если получатся стоящие фотографии, он их пристроит в какой-нибудь журнал. Там сейчас все русское нарасхват.

– А как ты снимать там будешь? – полюбопытствовала Лика. – Никто же не даст.

– Исхитрюсь как-нибудь. У меня свои профессиональные секреты. Ну как, согласна?

Лика понимала, что опять ввязывается во что-то сомнительное, но авантюрная жилка взяла верх. Настоящие репортеры от таких предложений не отказываются.

– Так и быть. Где и когда?

– В десять у пригородных касс Казанского вокзала. Бриллианты надевать не обязательно.

Народу в зале было немного, и она сразу увидела его. Он стоял, прислонившись спиной к колонне, и цепким взглядом осматривал проходивших мимо людей. Лика подошла незаметно, тронула за плечо.

– Привет! Ты похож на охотника, выслеживающего дичь.

– Плохо. Не думал, что это так заметно. А ты еще красивее, чем я помню. Потрясающе выглядишь, даже в этом тряпье.

Лика посмотрела на свои видавшие виды джинсы.

– Лихой комплимент. Я сразу почувствовала себя лучше.

– Зато от сердца. Пошли, потолкаемся среди публики. Может, и набредем на что-то впечатляющее.

Он небрежно запахнул свободную кожаную куртку, и не торопясь пошли по вокзалу.

В переходах, в залах ожидания, повсюду на скамьях, на чемоданах и баулах, на голом полу дремали усталые люди с помятыми лицами. Молодая мать кормила грудью младенца. Какой-то всклокоченный мужчина украдкой мочился в углу, видно, чтобы не отходить далеко от своих вещей. Тут же ели, пили, играли в карты на сдвинутых ящиках.

– Вот она – горькая судьба советского пассажира, – заметил Виталий. – Ни тебе отлить, ни поесть по-человечески.

– Но до туалета все же можно было бы дойти, – с плохо скрываемым отвращением отозвалась Лика.

– Надменная ты моя, – усмехнулся Виталий. – Посмотрел бы я на тебя в его положении. Только отвернись – и половины вещей как не бывало. Вон, посмотри туда, щипачи за работой. Высший пилотаж!

Лика проследила за его взглядом. Молодая худенькая девушка разговаривала о чем-то с дородной теткой в сбившемся набок цветастом платке, видно, обратилась к ней с каким-то вопросом. Рядом отирался невзрачного вида человечек. О таких говорят «без лица». Рука его змейкой скользнула в карман ее плаща, только тронула замочек сумки – и все. Он как испарился. Девушка благодарно улыбнулась тетке и заспешила к выходу.

– Вот так, – произнес Виталий прямо у нее над ухом. – Денежки тю-тю! А ты говоришь, туалет.

Поглощенная увиденным, Лика только сейчас вспомнила о его присутствии.

– Надо их остановить. Немедленно’

– Ни-ни. Нам светиться нельзя. Да разве убережешь всех доверчивых дур.

Лика заметила довольную улыбку на его лице. Он так и снял.

– Ты все заснял?!

– А как же? Бесценные кадры, если получится.

– А если при тебе человека убивать будут, тоже будешь снимать и радоваться?

– Возможно, если все равно ничего не изменишь. Фотография – зеркало действительности, а я лишь ее зоркое орудие.

– Ты – чудовище! – возмущенно выпалила Лика.

– Но зато какое талантливое! – парировал он. – Ты ж ничего не заметила, и никто не заметил. – Отрывисто хохотнув, он притянул ее к себе за плечи и возбужденно зашептал на ухо: – Расслабься, принцесса! Весь мир не спасешь. Поболтаемся здесь еще часок и поедем ко мне. Там тишина, все разбежались. Только Ульмас заперся у себя и кропает что-то эпохальное.

Лика сморщила носик. Ей совсем не хотелось видеть Ульмаса. Слишком хорошо запомнился его холодный, изучающий взгляд. Ее гримаска не укрылась от Виталия. Он звонко чмокнул ее в нос.

– Что, не понравился наш прибалтийский Снайдерс?

– Нет.

– Плохо ты, видать, разбираешься в живописи.

– В живописи как раз разбираюсь.

– Ладно, не дуйся. Не хочешь, не поедем, – примирительно сказал он. – Придумаем еще что-нибудь.

Кто-то тронул Лику за руку. Она обернулась. Чумазая девочка лет семи, зябко переступая голыми ногами в разбитых ботинках, протягивала к ней руку. Длинные пепельные волосы, прозрачное личико, молящие глаза. Прелестный падший ангел.

– Красивая тетенька, дай мне денежку. Очень кушать хочется.

У Лики защемило сердце. Она высвободилась из объятий Виталия и присела перед малышкой на корточки.

– Ты что, совсем одна? Родители твои где?

– Померли. Одна бабаня осталась. Только она старая слепая совсем. Дай денежку, тетенька.

Лика вытащила из кармана пригоршню скомканных бумажек и сунула девочке.

– Спаси Христос, добрая тетенька. Век за тебя буду Бога молить.

Она деловито рассовала по карманам деньги и пошла к выходу.

– Подожди! – крикнула ей вслед Лика. – Ты где живешь?

– Там! – Она, не оборачиваясь, махнула неопределенно ручонкой и юркнула за угол.

Лика медленно выпрямились. В глазах у нее стояли слезы.

– Пойдем отсюда, – тихо сказала она.

– Ох, беда с вами, с интеллигентами, – пробурчал Виталий. – Только чуть припечет, сразу поджимаете лапки, прячетесь в свой уютный сытый домик и ну оплакивать горькую судьбу русского народа.

Лика вздрогнула, точно от удара.

– Ты прав. Надо что-то делать.

– Вот-вот. Сними с себя последнюю рубашку и отдай ей. Голенькая ты мне нравишься куда больше.

Он все говорил, но она уже не слушала его, а со всех ног бросилась догонять девочку.

Выскочив на улицу, Лика огляделась. Девочки нигде не было видно. Вокруг кипела обычная привокзальная жизнь. Озабоченные пассажиры, навьюченные, как мулы, баулами и чемоданами, разухабистые наперсточники, голосистые торговки мороженым и пирожками. Несмотря на довольно поздний час, все это топталось, мельтешило, мелькало перед глазами, сливаясь в сумасшедший пестрый водоворот.

Лика наугад свернула налево и, пробежав несколько шагов, оказалась на большой асфальтированной площадке, сплошь заставленной коммерческими палатками. Здесь народу было поменьше, и она сразу увидела свою девочку.

Она забилась в угол забора, отделявшего территорию вокзала, и, прикрываясь ручонками и втянув голову в плечи, пыталась защититься от ударов простоволосой женщины с одутловатым, испитым лицом.

– Ишь, чего удумала! – волила та. – Деньги прятать! От родной мамки красть! Убью падлу!

Лика подбежала и, содрогаясь от омерзения, перехватила занесенную для удара руку. Женщина дернулась, но Лика крепко держала ее. Опухшие бессмысленные глазки уперлись в Лику, малиновый рот изумленно приоткрылся. Лику обдало отвратительным запахом перегара.

– Пусти, бля! Пусти, говорю! – прошипела она.

– Не смейте бить ребенка, – твердо отчеканила Лика. – А то милицию позову.

– Испуга-а-ала, – издевательски проблеяла женщина. – Зови. Мое дите, хоть – бью, хоть – совсем прибью. И никто мне не помеха. Ишь какая фря выискалась! Мартышку мою портить!

На ее крики начали собираться люди. Благодарная публика, подумала Лика. Всегда приятно поглазеть на чужие разборки, нарушающие монотонное течение жизни.

– Тоже моду взяли детей малых бить, – сказала какая-то женщина.

– А ежели их не бить, что тогда вырастет?

– Что вырастет, то вырастет.

– То-то!

– А где курносая, а? Только что здесь была.

– Утекла под шумок. От стрекоза!

Вокруг захохотали. Лика огляделась. Девочка исчезла.

Виталий поджидал Лику у выхода. В суматохе он не увидел, куда она побежала, и решил не искать. Вернется же она когда-нибудь.

– Эй, усатик, прогуляемся за уголок?

Голос был хриплый и надтреснутый. Оборачиваться не хотелось.

– Ты оглох, что ли? Не жмись, я дорого не возьму.

Он нехотя повернулся и обомлел. Стоящее перед ним размалеванное тощее существо с высоко взбитыми обсесцвеченными волосами, через которые просвечивали отросшие черные корни, было не кто иной, как Нинель, его старинная подружка-хохотушка.

Они встретились года три назад, тоже на вокзале. Он уже не помнил, на каком именно. Она тогда приехала с подружкой из Рыбинска поступать в институт. Пухленькая, наивная, глаза так и блестят, все в новинку.

Виталий был с приятелем, делать было нечего. Две юные провинциалки, свежие, как подснежники, пришлись как нельзя более кстати. Они живо задурили им головы своим непринужденным столичным трепом и вольными манерами и без труда затащили к себе.

Подружка быстро куда-то испарилась, а Нинель осталась. Прилепилась к нему всем своим существом, благо идти ей было некуда, стирала, готовила, штопала носки, даже научилась проявлять пленку. В институт она, конечно же, не поступила и, похоже, не жалела об этом. Он уже не знал, куда ему от нее деваться. Не выгонять же на улицу, в самом деле.

Помощь пришла неожиданно. Один из его приятелей, что называется, положил на нее глаз. Виталий не возражал, был даже рад. Нинель почувствовала это и, проглотив обиду, ушла. И ведь ни слова не сказала, не упрекнула ни в чем, просто собрала вещи и исчезла. Он тогда, помнится, вздохнул с облегчением и без особых усилий выбросил ее из головы. Больше он ничего о ней не слышал.

И вот теперь эта неожиданная встреча. Происшедшая с ней перемена поразила его. Мудрено было признать в этой потасканной вокзальной шлюхе веселую хохотушку Нинель.

– Нинель, – с трудом выдавит он. – Здравствуй. Нинель.

Глаза ее изумленно округлились. На мгновение она стала похожа на прежнюю девочку из Рыбинска. Но лишь на мгновение.

– Внта-а-ха. сукин ты сын! Встретились-таки. Вот уж не ожидала.

Она неверным жестом поправила волосы, от чего они истрепались еще больше, и он понял, что она пьяна.

– Ну что? Тряхнем стариной, если уж встретились, или как?

Виталий молчал, не зная, что сказать. Это было ему внове. Обычно он хорошо владел собой и всегда с честью выходил из любых щекотливых ситуаций.

– Как ты…

– Хочешь спросить, как я докатилась до такой жизни? Как девкой стала? Спроси, и я тебе отвечу. С твоей подачи, милок!

Последнее слово она произнесла с такой разъедающем горечью, будто кислотой в глаза плеснула. Виталия передернуло.

– Я не…

– Ну конечно, не. Все вы не. Или забыл уже, как вышвырнул меня на улицу?

– Никто тебя не вышвыривал, не придумывай!

– Да ладно тебе. Знаешь ведь, о чем я. Может, ты меня за шкирку и не брал.

– Не брал.

– Какая разница, мать твою! Слова, слова… Ты на них всю дорогу был бо-о-ольшой мастер. Таких поискать. Только это ты меня дешевкой сделал.

Она икнула или всхлипнула, он не понял. Мысли теснились в голове, мешая сосредоточиться. То, что она сказала, было чудовищно, он не хотел, не мог в это поверить.

– Ты ведь кому хошь готов был меня отдать, когда я тебе обрыдла. Лишь бы взяли. Как кошку какую. Ты головой-то не качай, я правду говорю, разве нет? А я тебя любила. Ох, как я тебя любила, дура стоеросовая! Штиблеты твои готова была лизать, лишь бы не бросал.

– Слушай, Нинель, кончай ты все это, а? Поедем ко мне, поживешь пока, а там видно будет.

– И отсюда уже все видно. Некуда мне идти. Боров из-под земли достанет.

– Кто такой?

– Хозяин мой, вот кто. Меня Махмуд ему за приличные бабки продал. Это хахаль мой последний, – с какой-то даже непонятной гордостью пояснила она. – Я тогда еще в самом соку была. Не то, что сейчас, ухватиться не за что.

– Как это продал?

– А так. Деньги понадобились – и продал. Он вообще-ничего мужик был, справный, только вот баб за людей не считал.

Виталий поморщился. Тошно был слушать ее разглагольствования. Жгучее чувство вины душило его. Никогда раньше он не испытывал ничего подобного.

– Познакомь меня с ним, может, сторгуемся.

– Ни фига! Он меня задешево не отдаст. Я ему деньги приношу. Иль ты разбогател?

– Да не особенно, – пробурчал Виталий.

– То-то.

– Все равно познакомь.

– А чего, можно. Вот он стоит. Сечет за нами, чтоб не прохлаждались.

Она указала на стоявшего неподалеку толстого мужика с раздувшейся шеей. Его крупное от природы тело сплошь заплыло жиром. Мясистый нос утопал в полных щеках, казавшихся еще круглее от покрывавшей их темной растительности. Узкие щелочки глаз с неподдельным интересом наблюдали за ними. Огромное брюхо распирало цветастую рубашку, вот-вот грозя вывалиться. Кожаная куртка, судя по всему довольно дорогая, явно на нем не сходилась и словно прилипла к бокам.

«Вот уж действительно свинская рожа, – подумал подходя. Виталий. – Так бы и врезал по ней». Он непроизвольно нащупал в кармане связку ключей и приладил ненадежнее фотоаппарат.

– Боров, тут мужчина хочет с тобой побалакать, – заискивающе сказала Нинель.

– Отчего же не побалакать? Можно, – благодушно отозвался он.

Глаза между тем смотрели настороженно. Виталий весь подобрался. С таким нужно держать ухо востро.

– Вот хочу девочку твою снять на недельку.

– Валяй. – Он окинул Виталия оценивающим взглядом. – Триста за ночь. Гуртом пусть будет две штуки. Жрачка твоя.

– Две штуки? Это ты загнул. Мы же не в «Метрополе».

– А ты не смотри, что она неказиста. В постели – огонь. Все, что хошь, делает.

– Ладно, уговорил.

– Куда везти?

– Я сам.

– Ишь, шустрый, Не-е, я свои кадры берегу, не то, что некоторые. Ну, чё, лады? Но деньги вперед.

Виталий посмотрел ему через плечо и увидел Лику. Она тоже заметила его и направилась в их сторону. Теперь, стоя в обществе Нинель и Борова, он смотрел на нее их глазами. Красивая блондиночка с потрясающей фигурой и легкой походкой, стильная даже в застиранных джинсах. У такой, наверняка, никогда, ни в чем отказа нет, любящая мамочка и куча поклонников. Фарфоровая цыпочка, не знающая, почем фунт лиха.

Он и сам не смог бы объяснить, почему думает о ней сейчас с таким раздражением. Видно, потому, что сам по уши в дерьме. Ну, ничего, он выкарабкается, вытащит Нинель, снимет грех с души, и Лика ему в этом поможет. При этом он нимало не задумывался о том, почему, собственно, она должна ему помогать. Просто потому, что у него нет сейчас денег, а девку выручать надо. Пропадет ведь. Отбросив сомнения, он решительно повернулся к Борову:

– Слушай, Боров, я сейчас не при деньгах, но девка твоя мне больно нравится. Предлагаю обмен. Ты мне свою, я тебе свою. Вроде как в залог. Часа на два, на три, пока деньги не добуду.

– Че ты несешь, парень? Какой залог?

– Вон идет. Блондинка.

– А мне один хрен, что блондинка, что… – Он не договорил, неуклюже развернулся всем телом и, увидев Лику, тихо присвистнул: – Эта, что ли?

– Эта.

– Чума! Совсем ты, паря, сбрендил.

– Не твое дело, согласен или нет.

– Конечно, согласен.

Виталий облегченно вздохнул. Пока все идет нормально, остается только договориться с Ликой. Он шагнул ей навстречу, подхватил под локоть и отвел в сторону.

– Представляешь, – огорченно проговорила она, та девочка, оказывается, вовсе не сирота. У нее мать, алкоголичка, жуткая баба. Заставляет ее побираться, а потом все деньги и отнимает, пропивает, видно, бьет смертным боем. Еле ее остановила. А пока мы с ней разбирались, девочка сбежала. Пойдем посмотрим вместе. Может, найдем ее.

– Не сейчас, – нетерпеливо оборвал ее Виталии. – Мне нужна твоя помощь. Я тут старую знакомую встретил. Случайно. Она попала в беду. Это долгая история. Потом расскажу. Короче, ее сутенер заломил за нее кучу денег.

– Она, что, проститутка?

– Ну да. Жертва обстоятельств. Мы с ней поедем деньги собирать, а ты побудешь здесь пару часов, ну как залог, что вернемся.

Лике на мгновение показалось, что она ослышалась, так невероятно прозвучало то, что он только что сказал.

– Ты хочешь отдать меня в залог этому типу?

– Подожди, я тебе все объясню.

– Нет, не торопись, Я сама сначала хочу все понять. Значит, ты решил отдать меня в залог, как серебряный портсигар или часы. А тебе известны правила?

– Какие еще правила? Речь идет о каких-то двух ну, по крайней мере, трех часах.

– Если по истечении этого срока хозяин залога не вернется с деньгами, залог переходит в полную собственность продавца.

Виталий очумело уставился на нее:

– О чем ты говоришь?

– A о том, что залог этот – я.

– И ты хоть на минуту можешь предположить, что я за тобой не вернусь?!

– Все может случиться. Машина встанет, не достанешь денег, попадешь в аварию, наконец. Что тогда?

– Слушай, не заводись, – примирительно сказал Виталий. – Что-то у тебя фантазия не в меру разыгралась. Все будет тип-топ. Мы мигом обернемся.

– А почему она не может здесь подождать?

– Ну, как ты не понимаешь? Она вроде как его собственность. Он в любой момент может и передумать. Запрячет ее так, что концов не сыщешь.

– А она действительно такое сокровище?

– Лика, девочка моя, я тебя не узнаю. Она же живой человек!

Лика впервые заколебалась, и он моментально почувствовал это.

– Я ж тебя знаю. Ты не допустишь, чтобы из-за твоей трусости человек пропал.

В чем, в чем, а в трусости ее еще никто не обвинял. Она решительно вздернула подбородок:

– Ладно, идем.

Он схватил ее за плечи и смачно расцеловал в обе щеки.

– Ты – чудо? Обещаю, что даже соскучиться не успеешь.

Прошло чуть больше получаса. Лика беспрерывно взглядывала на часы, но, как всегда бывает в таких случаях, стрелка ползла удручающе, мучительно медленно. Сразу же после ухода Виталия и Нинель Боров подхватил ее под локоток и подтолкнул к припаркованному у обочины невзрачному бежевому «жигуленку»:

– Посиди пока.

Лика довольно резко выдернула руку.

– Мы с вами, кажется, на брудершафт не пили.

– Че?

– Не тыкай, говорю.

– А как же мне с тобой, на вы, что ль?

– Естественно!

– «Естественно!»

Боров схватился за бока и так оглушительно захохотал, что у Лики заломило о ушах.

– Ой, умру с тобой! Лопну, ей-богу! «Естественно!» Уа-ха-ха-ха!

Лицо его покраснело, из глаз текли слезы, теки мелко прыгали и дрожали, как студень.

– Иди-иди.

Он толкнул ее в спину неожиданно сильно. Лика буквально влетела на заднее сиденье машины.

– Полегче, скотина! – выпалила она, потирая ушибленный локоть.

– А вот это ты зря сказала, – медленно проговорил Боров. – Зря.

От его вальяжного добродушия не осталось и следа. Сузившиеся глазки смотрели недобро, с плохо скрываемой угрозой. Лика почувствовала, как по спине забегали мурашки. Чтобы унять дрожь, она зажала коленями ладони и храбро посмотрела ему и лицо. Пусть не думает, что ей страшно.

– Ты на меня глазками-то не сверкай. И не таких обламывал, – спокойно сказал Боров. – Миха! – Он щелкнул пальцами стоящему поодаль краснолицему парню. – Посиди тут, поразвлекай, бля, барышню, пока я не вернусь.

Миха плюхнулся на переднее сиденье и с понтом закурил сигарету. От запаха дешевого табака Лику замутило.

– Не курите здесь, пожалуйста, – попросила она.

– Еще почему?

– Не выношу табачного дыма.

Она с трудом заставила себя улыбнуться ему. Может быть, удастся хоть как-то привлечь его на свою сторону.

– Какие мы нежные! – усмехнулся Миха и, крепко затянувшись, выпустил зловонную струю прямо ей в лицо.

Лика от неожиданности закашлялась, чем повергла Миху в состояние прямо-таки безудержного веселья. Ou хохотал громко, с подвываниями и взвизгиваниями, брызгал слюной, раскачивался взад и вперед и поминутно ударял себя ладонями по ляжкам. Казалось, ничего смешнее он в жизни не видел.

У Лики голова пошла кругом от нереальности происходящего. С тех пор как она познакомилась с Виталием, она все время попадала в какие-то чудовищные ситуации, одна другой круче. Ну, кто тут выдержит? Как он мог уехать и оставить ее одну среди этих ублюдков? Им, похоже, удовольствие доставляет издеваться над ней.

Время тянулось, как жвачка, а с ним и невеселые мысли. Он все время подставляет не, будто забавляется, нимало, незаботясь о ее чувствах. А она подыгрывает ему, пляшет, как послушная марионетка на веревочке. Дерг-дерг – ручки по швам, дерг – ножки в стороны. Противно. Надо отдать ему должное, он хороший психолог. Знает, как задеть ее за живое. Манипулятор тот еще. Но и она не лыком шита. Вот выкарабкается из этой передряги и выскажет ему все, что думает. Мало не покажется. Пусть катится со своей девицей колбаской по Малой Спасской.

Лика слегка приободрилась и снова взглянула на часы. Оставалось ждать чуть больше часа.

Вернулся Боров, и не один. С ним был лысоватый мужчина в приличной серой тройке и с кейсом. Боров сказал ему что-то вполголоса. Лика расслышала только:

– …на час. Мой шофер отвезет…

Миха переместился за руль, плешивый устроился рядом, подчеркнуто стараясь не смотреть на Лику, будто ее и не было в машине.

Дверцы хлопнули, и машина тронулась.

– Эй-эй, минутку. – Лика тронула Миху за плечо. – Куда мы едем?

– Тут недалеко, – процедил он сквозь зубы.

– Я никуда не поеду, – встревоженно сказала Лика, – Немедленно остановите машину.

Он стряхнул ее руку нетерпеливым движением плеч.

– Не рыпайся. Боров сказал, если будешь дергаться, на конвейер поставит.

Лика увидела в зеркальце его ухмылку и похолодела. Она не поняла, что он сказал, но общий смысл был ясен. Они задумали что-то ужасное.

– Послушайте, – обратилась она к своему молчаливому попутчику. – тут происходит чудовищное недоразумение. Вас ввели в заблуждение. Я совсем не то, что вы думаете.

Он не обернулся, но по слегка опустившимся плечам Лика поняла, что ему не по себе. Лика решила не отступать.

– Вы на вид такой респектабельный человек, – продолжила она. – Уверена, что вам скандал ни к чему. Велите ему остановить машину, и разойдемся по-мирному.

Тот повернулся к Михе:

– Я передумал. Поворачивай.

Миха оторопело уставился на него:

– Ты чё, мужик? Не реагируй. Девочка просто набивает себе пену. Молодая еще, неопытная, обычное дело.

– Говорят тебе, поворачивай. Разговорчивые все.

Он вобрал голову в плечи и по уши ушел в сиденье. Обратный путь проделали молча. Лика ловила на себе в зеркальце угрожающие взгляды Михи, но ей было все равно. Первую партию она выиграла.

Борова на месте не было. Видно, отошел куда-то. Пассажир заволновался:

– Где твой начальник? Толстый этот?

– А я почем знаю, – буркнул Мила.

– То есть как? Он мне деньги должен вернуть. Отвечай, то милицию позову!

– И что ты им скажешь?

– У-у, жулье поганое! Все вы заодно!

– Полегче на поворотах, приятель. Так и схлопотать недолго.

Говорил он резко, но в голосе сквозила неуверенность. Уж больно необычно все складывалось.

– Вы посидите тут, я мигом.

Лика не стала его дожидаться. Едва он скрылся за поворотом, она выбралась из машины и побежала в противоположную сторону. Плешивый не пытался задержать ее, видно, решил, что машины ему вполне достаточно.

У самого входа в метро ее остановил тоненький детский голосок, жалобный и пронзительный.

– «Сижу я на бульваре и думаю-ю о том, чго девочку-мартышку забили ки-ирничом… Разлука ты, разлука, чужая сто-о-рона. Никто нас не разлучит, лишь мать сыра земля… – » – старательно выводила девочка, и Лика сразу узнала ее.

Под глазом красовался здоровенный синяк, щека расцарапана. Она пела, всхлипывая, растирая кулачком слезы по щекам, и от этого выходило совсем трогательно и жалобно.

– Кто тебя так? – спросила Лика.

– Мамка прибила, – Девочка подняла на нее припухшие, полные слез глаза. – Сказала еще прибьет, если сто рублей ей не соберу.

– Пойдешь ко мне жить? – неожиданно для себя сказала вдруг Лика.

– Совсем? – недоверчиво спросила девочка.

– Совсем.

– А лупить не будешь?

– Не буду.

– Тогда пойду.

И она доверчиво взяла ее за руку.

Телефон зазвонил, как всегда, не вовремя, бесцеремонно: разорвал тишину, прерываемую лишь их неровным дыханием. Митя шевельнулся, пытаясь высвободиться из ее объятий, но Вика лишь крепче сцепила ноги за его спиной и выгнула спину. Налитые груди со взбухшими темными сосками закачались перед его лицом.

– Не отвечай, – шепнула она. – Пусть звонит.

Он скользнул губами по ее коже, но она чувствовала, что мысли его уже далеко. Проклятие! И надо же было… Она ослабила хватку.

Митя вскочил одним гибким движением и исчез на кухне. Ей нравилось смотреть, как он двигается. Он напоминал ей барса, та же легкость, Гранин и скрытая сила. Ей вообще нравилось все, что он делал.

Вика до сих пор не могла поверить своему счастью. Все получилось как-то само собой. Хотя нет. Она тогда ловко сыграла на его раненом самолюбии. И результат превзошел ее самые смелые ожидания.

Он тогда привел ее к себе и, не закрыв толком дверь, набросился и овладел ею. Она даже раздеться не успела. Прямо-таки изнасиловал, если можно назвать насилием то, чего она так страстно желала. Это было божественно. Вика не удержалась и улыбнулась воспоминанию.

С тех пор они встречались еще пару раз, и эти встречи неизменно заканчивались на старинном скрипучем диване в столовой. Сегодня они впервые устроились в его спальне. Хороший знак.

Вика с любопытством огляделась. Обстановка вполне спартанская: шкаф, письменный стол, книжные полки. На стене постер группы «Квин», фотография Айртона Сенны, Хемингуэй Настоящий компот. Ее внимание привлек пустой гвоздик прямо над кроватью. Интересно, что здесь внесло.

Вернулся Митя.

– Не успел, – разочарованно сказал он.

– Подумаешь! – Вика подвинулась, освобождая ему место рядом с собой. – Надо будет, еще позвонят. Иди ко мне.

Но он не торопился.

– А вдруг это была… – он запнулся и покраснел, – мама.

От неожиданности у Вики перехватило дыхание. Она прекрасно поняла, какое имя он только что готов был произнести. Лика. Опять она. Всегда она. Безумная, слепая ярость поднялась в ней. Слова уже закипели на губах, но она не успела их произнести. Снова зазвонил телефон.

Митя бросился вон из комнаты, как будто жизнь его зависела от этого звонка. Вика вцепилась зубами в край подушки, чтобы не застонать. Проклятие, проклятие, проклятие!

Она кубарем скатилась с постели и застучала ящиками письменного стола. Один, другой. Все не то, какие-то ничего не значащие мелочи. Третий. На пол порхнули исписанные, перечеркнутые листки. Вот оно, то, что она искала! С фотографии в тонкой серебряной рамке на нее глянуло знакомое такое ненавистное лицо в ореоле золотых волос. Глаза мечтательно подняты к небу. Прямо Дева Мария, мать ее!

Вику затрясло. Размахнувшись, она что было силы швырнула фотографию в стену. Раздался жалобный звон разбивающегося стекла.

Она стояла, тяжело дыша, и озиралась по сторонам. Что бы еще такое грохнуть, чтобы дать выход своей боли, пока она не разорвала ее саму?.

Взгляд упал на листочки, сиротливо лежащие на полу. «Тебя потерял я, моя Эвридика…» Зачеркнуто, еще зачеркнуто. Она поднесла листок к глазам.

В этот момент вошел Митя.

– Что ты делаешь?

Он секунду недоуменно смотрел на нее, на разгромленную комнату, на вывороченные ящики стола. Глаза его потемнели и сузились.

– Ты…

– Я! – произнесла она с вызовом. – Я! Читаю вот твои стишки, время коротаю. Не знала, что ты еще и поэт. «Цвела на губах у тебя земляника». Свежо, очень свежо. А можно еще голубика, черника, гвоздика, не без шика, Что там еще у нас рифмуется с «Лика»?

– Ты не имела права рыться в моих вещах.

Голос его звучал холодно и отчужденно. Вика больно закусила губу.

– Право? У меня есть все права, какие только нужно. У меня будет ребенок от тебя.

Он смотрел на нее остановившимся взглядом, как на привидение.

– Да-да. Что ты вылупился? Я беременна, и ты – отец ребенка.

– Ты врешь, – простонал он. – Ты все врешь.

– Очень надо, – передернула плечами Вика. – Я думаю, твоим родителям и декану очень интересно будет узнать, как ты приволок меня сюда и изнасиловал.

Митя бессильно опустился на край кровати.

– Господи! – услышала Вика. – Господи, какой же я дурак!

«Это точно, – подумала она, ликуя, – и за свою дурость, мой милый, ты заплатишь сполна».

Лика поправила сползшее одеяльце, заботливо подоткнула со всех сторон. Девочка пошевелилась во сне, промурлыкала что-то уютно-кошачье;

– Она такая миленькая, правда, мама?

– Очень, особенно, когда спит.

Анна Владимировна, вздохнув, принялась складывать комом брошенную на стуле одежду. Из кармашка платья выскользнули золотые мужские часы и аметистовая сережка.

– Ну вот, уже до отцовских вещей добралась. И сережка… Ох-х-х!

– Мам, мы же договорились подождать, – тихо сказала Лика. – Это все временные трудности. Она должна привыкнуть к нормальной жизни. Ты не забывай, в каких условиях она росла. Даже хуже, чем Маугли.

– Маугли? – Анна Владимировна засмеялась. – Маугли по сравнению с ней крупно повезло. Животные куда благороднее людей.

– Вот именно! Совсем скоро она станет другой, нормальной девочкой, мы еще гордиться ею будем.

– Ругаться она и вправду стала меньше. Но ты не забывай, что существует еще такая вещь, как наследственность. Дурная, в данном случае.

– Не надо так говорить!

– Надо! Что ты знаешь о ее родителях? Мать – алкоголичка и воровка, отец вообще неизвестно кто. Чудный букет! И неизвестно, как и когда это проявится.

– А может, и не проявится.

– Может быть! Вечный русский «авось»! Иногда мне кажется, Лика, что для тебя это лишь занимательная игра. А ведь ты взвалила на нас огромную ответственность.

– И что ты предлагаешь? – горячо спросила Лика. – Сдать ее в детский дом? Там уж из нее точно ничего хорошего не выйдет.

– Девочке надо ходить в школу. Но ее никто не примет, пока у нее нет никакого официального статуса. Кто она нам?

Лика промолчала.

– Молчишь? То-то. Удочерить или установить над ней опеку при живой матери проблематично. Сначала надо добиться лишения ее родительских прав. В нашем любимом государстве права матери охраняются свято. Стоит ей пустить слезу на комиссии, и девочку ей вернут. О последствиях ты, я думаю, догадываешься.

Лика нехотя кивнула.

– Но должен же быть какой-нибудь выход! Нельзя ее отдавать. Я сегодня ее водила к Генриэтте Альбертовне. Она ее послушала, говорит, что у нее абсолютный слух и голосок очень милый. Согласилась, между прочим, с ней заниматься.

– Ну, насчет голоска это и глухому ясно. – Голос Анны Владимировны потеплел. – Мы же знаем весь ее репертуар! И что же она спела нашей старушке?

– Ты не поверишь! Это была бомба. Сначала, как водится, «Разлуку» и «Вова приспособился», а на закуску «Хабанеру» из «Кармен».

– Ого! А это-то откуда?

– Говорит, по телику вчера слышала. Слова свои, что-то вроде: «У любви, как у птички крылья. Ее непросто ощипать».

Анна Владимировна стремительно прижала ладонь ко рту, чтобы не расхохотаться. На глазах выступили слезы.

– И ни разу мелодию не соврала. Ты бы слышала, как: она выводила: «Любо-о-овь! Любо-о-овь!» Генриэтта просто таяла.