Текст книги "Путь к себе"

Автор книги: Елена Купцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– Лену? Вы, верно, ошиблись, но…

Лика ринулась вон из ванной с отчаянным криком:

– Это меня, мама, меня!

– Одну минуту, – сказала в трубку мать и, повернувшись к Лике: – С каких пор ты Лена?

Лика вымученно улыбнулась ей и прижалась ухом к трубке.

– Алло!

– Ленка, чертовка. – Голос Виталия звучал возбужденно и радостно. – Ну и задала же ты мне задачку! Всю твою сраную журналистику перевернул, всех на уши поставил, но телефон твой все же достал. Так что первый подвиг для тебя я уже совершил. Счет открыт.

Лика с трудом перевела дыхание. Сердце колотилось где-то в животе, во рту пересохло. Казалось, она не сможет выговорить и слова. «Он искал меня, думал обо мне», – звенело, пело в мозгу.

– Эй, ты здесь? Что ты молчишь?

Лика сделала над собой гигантское усилие. Сердце вернулось на место, голос восстановился.

– Перевариваю информацию. Не маловато ли для подвига?

– Это с моими-то исходными данными? Ну, ты, даешь! Ни фамилии, ни отчества, только имя это птичье и словесный портрет. Но тут уж я расстарался. Рембрандт свою Саскию так не расписывал на холсте, как я тебя в деканате.

Лика счастливо рассмеялась:

– Я себе представляю.

– Не представляешь. Это надо было слышать.

– И к чему такие усилия?

– То есть как? Я же знал, что ты задерешь свой изящный носик, наступишь на горло собственной песне и уйдешь под корягу зализывать душевные раны, но ни за что сама ко мне не приедешь. Самый тупиковый вариант из всех возможных. Так и вышло.

– С чего это ты взял, что мне надо что-то зализывать?

– Опыт, милая, опыт. Приходит с годами. Ладно, сантименты по боку. Собирайся и приезжай. Адрес не забыла?

– Я сегодня занята, – нерешительно возразила Лика.

– Отмени!

– Это будет трудно.

– Но возможно, – победно заключил он. – Жду тебя через час.

В трубке запели гудки отбоя. Лика бессильно опустилась на стул. Ситуация опять безнадежно выходила из-под контроля. Она уже знала, что все отменит и поедет к нему.

Их кухни высунулось озабоченное лицо матери.

– Кто это был?

Голос ее звучал спокойно и даже как-то безразлично, но Лика чувствовала, как она встревожена. Впрочем, сейчас ей было все равно.

– Один знакомый.

– Это я уже поняла. Тот самый, который из Белого дома?

Лика кивнула.

– Чем занимается?

– Фотограф. Делает очень сильные вещи.

– Как зовут?

– Виталий.

– Хм, никогда не любила это имя. Помнишь, у нас, когда мы еще жили на Чехова, был сосед Виталий. Впрочем, ты еще маленькая была. Забулдыга, мало привлекательная личность.

– Не помню.

– Не важно. А как фамилия?

– Не знаю.

Лика еле заметно передернула плечами. Её почему-то раздражали эти расспросы.

– И что?

– Приглашает погулять, – соврала Лика и покраснела.

– Но ты же собиралась к Наташе.

– Отзвоню ей.

– Даже так! Неудобно ведь, день рождения у человека.

– Мам, я сама соображу.

– Конечно, сообразишь. Я просто подумала, может, тебе взять его с собой.

– Боюсь, это будет не совсем кстати. Он же там никого не знает.

– Так познакомишь.

– В другой раз.

– Ну, смотри.

Мама подошла к ней и погладила по волосам.

– Отлично выглядишь. Пошла бы к Наташе, а? Или…

– Или.

Лика чмокнула ее в щеку и принялась набирать номер подруги, лихорадочно соображая, что бы такое ей сказать, чтобы она не обиделась.

Виталий с нетерпением поджидал ее на улице. Не успела она подойти, как он сгреб ее в объятия и, не обращая внимания на прохожих, принялся целовать. Лика слабо отбивалась.

– Вот и ты, – лихорадочно шептал он. – Лапочка, так бы и съел всю.

От него пахло сигаретами и спиртным, но Лику почему-то это не отталкивало, а совсем наоборот. Он затащил ее в подворотню, пустую и темную. Здесь, в некоем подобии уединения, Лика, наконец, расслабилась.

Она, уже не таясь, отвечала на его поцелуи. Прикосновение его рук к обнаженной под блузкой груди будило совсем уж нестерпимые эмоции. Лика застонала и повисла на нем всем телом, крепко обвив руками за шею.

Он прислонил ее спиной к стене. Лопатками она чувствовала ее шершавую поверхность. Юбка задралась до талии. Одним резким движением он содрал с нее трусики, треск разрываемой ткани слился со стоном наслаждений, когда он вошел в нее.

Лика закачалась между небом и землей, трепета и замирая от блаженства. «Я схожу с ума, – думала она. – Это безумие, это не может происходить со мной».

Она крепко зажмурила глаза, и все вокруг исчезло. Грязная подворотня, полутемный двор, освещенный облупленным фонарем, разбитая песочница. В целом мире остались только они, слитые воедино, глухие, слепые, бездумные, пылающие.

– Уф-ф-ф, – выдохнул он, опуская ее, наконец, на землю. – А жаль, что никто не проходил мимо. Вот был бы прикол: идет приличная такая старушка с собачкой, а мы тут с тобой…

– Замолчи, пожалуйста.

Лику покоробил его развязный тон. Виталий насмешливо посмотрел на нее:

– Эй, принцесса, а где это вы потеряли свои трусики? Не иначе как в своем хрустальном дворце?

Лика вспыхнула до корней волос, благодаря судьбу за вечно разбитые лампочки в подворотне. По сути, он прав, не ей разыгрывать принцессу-недотрогу, но все равно вульгарный тон его был ей неприятен.

Виталий почувствовал ее замешательство, прижал к себе и, уткнувшись лицом в волосы, прошептал:

– Извини, они, кажется, восстановлению не подлежат. Но если вдуматься, так даже лучше. Я буду заводиться от одной мысли, что там у тебя ничего нет и можно затащить тебя в любой темный уголок и ублажить без возни с этими дурацкими тряпками. Вот так, например.

Прежде чем она успела среагировать, он нырнул с головой к ней под юбку. Темная сладостная волна накрыла ее, и прежде чем кануть в ее бездонную глубь, Лика успела подумать, что этот человек всегда будет для нее неразрешимой загадкой, которую нечего и пытаться разгадать.

В «берлоге» было тесно и дымно. Бродили какие-то люди, длинноволосые мужчины в жилетках на голое тело, худые девицы в бесформенных хламидах или почти невидимых платьицах, агрессивно накрашенные, с неизменной сигаретой в алых прорезях ртов.

Лика почувствовала себя аккуратно причесанным подростком, которому только что тщательно вымыли уши и шею, перед тем как идти в воскресную школу. Перехватив несколько откровенно оценивающих взглядов, Лика поняла, что ей здесь не нравится.

На кровати тощий Валентин взасос целовался с другим парнем. Лика заметила, что никто не обращает на них внимания, и решила, что в этой насквозь богемной среде это дело привычное.

Виталий принес два больших стакана с чем-то оранжевым.

– Что это? – спросила Лика.

– «Скрю драйвер», по-нашему. «Отвертка».

Лика знала, что под этим лихим названием скрывается очень милый коктейль, водка с апельсиновым соком.

– Тебе надо нас догнать, – сказал Виталий. – Ты здорово отстала.

– То есть?

– Все уже бухие, а ты как стеклышко. Не годится.

– А чем это хоть пахнет таким странным? – спросив Лика, поднося стакан к губам.

– Травку курят, – небрежно ответил Виталий. – Только не говори, что не пробовала.

– Никогда.

Лика сделала глоток и тут же выплюнула все обратной кашляя и утирая слезы. Язык и губы нестерпимо жгло.

– Да это же чистый спирт!

– А ты что думала?

Виталий опрокинул в себя добрую половину своего «коктейля» и даже не поморщился. Лика, прищурившись, наблюдала за ним. Глаза его странно, неестественно блестели, лицо покраснело и сразу стало простоватым. Он вынул из пальцев сидящей рядом девицы самокрутку, с удовольствием затянулся, плотно сжав губы, задержал дыхание и лишь потом медленно выдохнул.

Он протянул папироску Лике. Она не стала спорить, взяла, улучив момент, незаметно передала обратно девице в кресле.

К ним подошел высокий человек с худым аскетичным лицом. Как бывает у очень светлых блондинов, брови и ресницы у него тоже были светлые. Бледному голубоглазому лицу явно не хватало красок, так и хотелось взять палитру и чуть-чуть подретушировать.

В отличие от Виталия и всех остальных он выглядел свежим и совершенно трезвым. Лишь по слегка сузившимся зрачкам Лика поняла, что и он отдал дань общему увлечению.

– Кто такая? – спросил он, окинув Лику заинтересованным взглядом. – На остальных баб не похожа. – Заметив, что по лицу ее пробежала тень и еле заметно вздрогнули брови, он поспешно пояснил: – Цитирую Тургенева.

– Значит, это следует расценивать как комплимент, господин Базаров, – отозвалась Лика.

Он широко улыбнулся, обнажив ряд ослепительно белых, безупречных зубов.

– А как же иначе? Что занесло вас, в это насквозь прогнившее гнездо, прелестная бабочка?

Он говорю с еле заметным прибалтийским акцентом. Лика поняла, что перед ней тот самый художник, автор странных натюрмортов, украшающих стены «берлоги».

– Сбавь обороты, Ульмас, – сказал Виталий. – Она со мной, так что твое убойное эстонское обаяние здесь не к месту.

– Обаяние всегда к месту, – возразит тот. – Глядя на вас, становится жаль, что я не пишу портретов.

– Никогда не поздно начать.

– Только если вы согласитесь позировать, э-э-э-…

– Лика.

– Ульмас.

– Я подумаю, – нерешительно сказала она.

– Не соглашайся, Ленка, – пробурчал Виталий. – Он тебя нарисует с клешнями и всю заросшую ракушками.

– Почему именно так? – спросила с любопытством Лика.

– Тоска по морю, – ответил Ульмас. – По-моему, вам пойдет.

– Ей все пойдет.

Виталий уже раздобыл где-то папироску и теперь потягивал ее, зажмурив от удовольствия глаза. Он успел прикончить оба коктейля и стоял, пошатываясь, бледнея лицом. Язык ворочался с трудом, глаза стекленели. Он с заметным усилием сфокусировал их на Лике.

– Лучше всего совсем без одежды и этих сраных ракушек.

Под его мутным взглядом Лика поежилась. Она вдруг всей кожей ощутила опасность и инстинктивно шагнула назад. Он поймал ее руку и крепко сжал.

– Стриптиз! – закричал он неожиданно громко, перекрикивая общий говор. – Стриптиз! Ленка, покажи им!

В комнате воцарилась тишина. Все взгляды, пьяные, одуревшие, насмешливые, устремились на нее. Лика почувствовала в панике, что неудержимо пунцово краснеет.

– Номер объявлен. Публика ждет, – требовательно заявил Виталий.

Лика беспомощно посмотрела на Ульмаса. В его бледных глазах плясали искорки смеха и еще что-то, очень похожее на вполне клинический интерес. Так смотрят дети, когда сажают в банку жука, чтобы поглядеть, что он будет делать.

Поняв, что с этой стороны помощи ждать не приходится, Лика повернулась к Виталию, рассчитывая обернуть все в шутку. То, что она увидела, повергло ее в панику: перед ней был совсем чужой, незнакомый человек. Сузившимися холодными глазами он смотрел на нее, кривя в ухмылке губы.

– Сейчас же отпусти меня, – потребовала она, надеясь, что голос ее звучит достаточно твердо.

– Сначала стриптис-с-с! – прошипел он и свободной pyкой рванул на ней блузку.

Несколько пуговиц отлетели, обнажая плечо. Раздались нестройные хлопки, восторженные возгласы, свист. Виталий шутовски раскланялся.

Улучив момент, Лика рванулась и бросилась к двери.

Перескочив через чье-то бесчувственное тело, распростертое на ковре, она очутилась в коридоре. В темном углу копошилась какая-то парочка.

– Пососи его. Он это любит, – донесся до нее прерывистый шепот.

С трудом подавив тошноту, Лика выскочила на лестницу, оттуда на улицу. Свежий ночной воздух подбодрил ее.

Пробная через темную подворотню, она вспомнила встревоженное лицо матери, услышала ее голос: «Что хорошего можно ждать от сомнительных знакомств?»

– Мамочка, – прошептала Лика, – как же ты права!

У нее было чувство, будто ее всю вымазали в грязи. Спасительный зеленый огонек замигал из темноты. Такси! Лика отчаянно замахала рукой. Ей все казалось, что за ней гонятся.

Только захлопнув за собой дверцу такси и откинув голову на спинку сиденья, она наконец почувствовала себя в безопасности.

Она не придет, должна была прийти, обещала и вот – не пришла. Он и сегодня не увидит ее. Когда Наташа сказала ему об этом, он сразу как-то сник и потерял всякий интерес к происходящему. Он и пришел-то только из-за нее. Лики. Надеялся на встречу, на откровенный разговор, а получил…

Митя прикрыл за собой дверь и, не зажигая света, опустился в глубокое, покойное кресло, ушел в него с головой и устало вытянул ноги. За стеной гомонили друзья, хлопали пробки от шампанского, звенела гитара.

– Моя Наташенька, танцуют все кругом, – перефразируя Лещенко, запел Нико. – Моя Наташенька, попляшем мы с тобой. Моя Наташенька, а жить так хочется…

«Очень хочется жить, – с горечью подумал Митя. – Лика, Лика, что же ты делаешь со мной?»

В соседней комнате задвигались стулья, поплыла медленная, обволакивающая мелодия. «Танцевать будут», – безразлично подумал Митя.

– Рок-н-ролл давай!

– Пошел бы ты погулять со своим рок-н-роллом! Девочки, держите его, не пускайте к магнитофону.

– Да-да-дуда-дуда. Да-ла-дула!

Веселый визг, возня, звук падающего тела Жалобное «Девочки, помилосердствуйте!» Женская партия победила.

Внезапно вспыхнул свет. Митя зажмурился. Ручка кресла скрипнула пол тяжестью чьего-то тела.

Вика. Ее полная нога, обтянутая плотным блестящим чулком, покачивалась прямо перед его носом.

– Вот ты где. А я тебя везде ищу.

Митя с трудом подавил раздражение и выпрямился в кресле.

– Потанцуем?

– Что-то нет настроения.

Вика резко наклонилась к нему. От нее пахло шампанским и тяжелыми духами. Кажется. «Мажи нуар». Лика иногда душилась такими, но на ней они звучали обворожительно не то, что… Митя слегка поморщился, что впрочем, не укрылось от внимания Вики.

– Душа болит, а сердце плачет, – язвительно произнесла она. – Конечно. Красотка-то наша опять хвостом вильнула.

Митя промолчал.

– И как ты это терпишь, не понимаю, – продолжал она. – Тебе откровенно дурят голову, а ты только слюни пускаешь.

– Слушай, Вик, нее лезь ты не в свое дело, – попросил Митя.

Ему не хотелось сейчас ни с кем говорить, тем более с Викой. И еще его почему-то ужасно раздражала ее нога, нарочито выставленная напоказ. Она напоминала пухлую сардельку в сверкающей целлофановой упаковке. Казалось, чуть ткнешь – оболочка лопнет, и брызнет жирный сок. – И придет же в голову, – усмехнулся про себя Митя. – Канибализм какой-то».

– А я ведь люблю тебя, Митя, давно люблю, – сдавленным голосом произнесла она.

Сказала и осеклась. Митя молчал, не зная, что ответить. Повисла долгая, мучительная пауза.

– Молчишь, – сказала она, наконец. – Не молчал бы, если б на моем месте была она, соловьем бы разливался от восторга, на коленях ползал.

– Прекрати!

Он резко встал. Слушать ее было невыносимо. И тут же стало стыдно своей несдержанности.

– Прости.

В спасительной темноте коридора он столкнулся с Наташей.

– Митя! А мы тебя потеряли.

Он подхватил ее под руку и потянул за собой на кухню.

Она покорно следовала за ним. К счастью, кухня была пуста.

– Что сказала тебе Лика?

Она стояла перед ним, маленькая, хрупкая. Матовое, сердечком, личико в обрамлении длинных каштановых волос было беззащитным, как у ребенка.

– Сказала, что не сможет прийти.

– Но почему? Почему?

Наташа прикусила губку. Темные брови ее съехались к переносице, образовав над ней плавную атласную линию.

– Не могу сказать. Просто не знаю. – И, заметив недоверчивость в его глазах, поспешно добавила: – Мы так давно и хорошо друг друга знаем, что объяснения не нужны. Если она говорит, что не может, значит, не может.

– А ты-то сама как думаешь? Есть у нее кто-нибудь?

Митя буквально вонзился и нее взглядом и вдруг понял, что слова его падают в пустоту. Она уже не слушала его.

В коридоре раздались поспешные шаги, шорох, приглушенные голоса.

– У тебя такие красивые губы. Как это я раньше не замечал!

– Давай сбежим.

– К тебе или ко мне?

– К тебе. У меня мама дома и брат. О-о-о, Нико!

Наташа дернулась всем телом. На лице ее отразилась такая мука, что Митя невольно поежился. Она вся напряглась, как тугая тетива лука, и обратилась в слух.

«Чистый мазохизм», – подумал Митя. Звуки, доносившиеся из-за двери, не оставляли никаких сомнений в том, чем там занимаются эти двое. Целуются, конечно.

Митя дотронулся до ее руки. Наташа подняла на него яростно сверкающие глаза.

– Кто угодно, но только не я! Почему. Митя?

Митя пожал плечами:

– Да он и предположить не может, что ты…

– И стесняется ко мне подойти, так, что ли? – язвительно сказала Наташа. – Скромненький наш. Нет, не могу это слышать.

– Так удиви его, – неожиданно для себя самого сказал Митя. – Отмочи что-нибудь этакое, чтобы он ошалел.

Слова эти выплыли из самых глубин его изболевшейся души. Легче советовать другим, чем сделать самому.

Наташа удивленно взмахнула ресницами, потом вдруг ни с того ни с сего состроила озорную мордочку, подхватила поднос, весь уставленный массивными стаканами, и шагнула в коридор.

Митя, ничего не понимая, попытался ей помочь, но она лишь нетерпеливо отмахнулась от него ножкой. Две высокие фигуры шарахнулись друг от друга при ее неожиданном появлении.

– Инга, у тебя помада размазалась. Смотреть жутко, – проворковала Наташа, пытаясь обойти ее с тяжелым подносом.

Нико протянул руки, чтобы помочь ей, но поймал не поднос, а саму Наташу, которая неуловимым движением скользнула ему на руки. Оглушительный звон разбивающегося стекла заполнил коридор.

Митя с восхищением наблюдал за ней. Ох, женщины! В каждой дремлет великая актриса и пробуждается от сна, когда хозяйке это нужно. Сценка с падением была разыграна безукоризненно.

Ошалевший Нико хотел было поставить ей на ноги, но тут неожиданно вмешался Митя:

– Новорожденную можно бы и на руках поносить.

Наташа незаметно подмигнула ему, обвила шею Нико руками и зашептала что-то ему на ухо. Судя по выражению его глаз, и в изломанной улыбке, ниточке усов, это что-то было весьма и весьма занимательно. Они исчезли в гостиной, где были встречены ревом восторга.

Инга стояла перед зеркалом и нервными движениями стирала помалу с лица. Выглядела она действительно жутко. Митя не стал дожидаться развязки. Ему вдруг до боли захотелось увидеть Лику.

Он незаметно выскользнул из квартиры и, засунув руки в карманы, зашагал к метро.

Асфальт матово поблескивал под ногами. Желтки фонарей растекались по нему, как по сковородке. Мимо просвистывали редкие машины.

Проспект Вернадского, заветное место. Сколько долгих вечеров провел он здесь, около ее дома, не счесть.

Митя прислонился спиной к дереву прямо напротив подъезда, засунул поглубже руки в карманы и приготовился ждать. Сегодня все выяснится, и не будет больше неизвестности, этих томительных звонков, падающих в пустоту, этих бесконечных «Лики нет дома. Позвони завтра, ладно, Митя?» Он очень хорошо относился к ее матери, но каждый раз, слыша ее голос в трубке телефона, холодел сердцем, уже знал, что она ему скажет, и не мог ей простить неправды.

Она появилась неожиданно. Дробный цокот каблучков по асфальту, легкая тень.

– Лика?

Она остановилась, как подстреленная. Рука порхнула к горлу. Лица в темноте не разглядеть.

– Лика?

Он шагнул к ней. Ни слова в ответ. Лишь запрещающий жест рукой, и она исчезает, исчезла в подъезде. Стук закрывающейся двери, как молоток о крышку гроба.

Он мог бы догнать ее, встряхнуть за плечи, заглянуть в глаза, задать, наконец всe наболевшие вопросы и, может быть, получить на них ответ. Мог, но не стал.

Лика одним махом взлетела по ступеням черном лестницы, не дожидаясь лифта. Дыхание перехватило. Она опустилась на холодную ступеньку, прижалась лицом к перилами зажмурила глаза. Остекленевшее лицо Виталия, беззащитная улыбка Мити, холодный, оценивающий взгляд Ульмаса, женоподобный Валентин, чьи-то алые губы, присосавшиеся к папироске. Пестрый калейдоскоп, а в центре его она, Лика.

«Отчего все так нелепо складывается?» – в отчаянии подумала она. С Виталием все не так, и она это ясно видит. Его мир никогда не станет для нее своим, они всегда будут чужими друг другу. Но даже сейчас, когда у нее на душе так гнусно, ее все равно непреодолимо тянет к нему. Он был готов выставить ее напоказ своим дружкам, но останься они вдвоем, и она снова не смогла бы устоять под натиском его желания. Тут какая-то дьявольская химия, необъяснимое колдовство, загадка, почище, чем у сфинкса. Нечего и пытаться ее разгадать, надо просто кончать с этим, пока не поздно.

Легко сказать! Она вдруг остро, словно наяву, ощутила прикосновение его колючих усов к своей обнаженной груди и сладостно содрогнулась всем телом, плотнее прижалась лицом к перилам лестницы. Железо раздражающе холодило лоб, не принося облегчения.

Звук шагов вернул ее к действительности. Кто-то спускался по лестнице. Еще не хватало знакомого встретить, в смятении подумала Лика и сжалась в комочек, стремясь сделаться как можно более незаметной.

– Лика, это ты? – спросил знакомым голос. – Ну и местечко же себе выбрала?

Лика нехотя повернулась. Так и есть. Соседка Лариса с помойным ведром. Хорошо хоть с полным.

– Лифт не работает, – соврала она.

– Отдохнуть, что ли, присела? И с каких это пор ты стала такая дохлая, что на седьмой этаж подняться не можешь? – язвительно спросила Лариса. Прислушалась. – Да нет, жужжит.

Видно, только что включили.

Она поставила ведро у мусоропровода и наклонилась к Лике. Темная челка закачалась над глазами.

– Да что с тобой? Белая, как бумага, краше в гроб кладут, ей-богу! Вставай давай, попку застудишь. Нам, бабам, нельзя на холодном.

Лика неожиданно для себя схватила ее за руку:

– Ой, Ларис, я так влипла!

Слова полились неудержимым потоком, теснясь и опережая друг друга.

– Стоп! – скомандовала вдруг Лариса. – Излияния у мусоропровода отменяются. Пошли ко мне.

Ведро так и осталось стоять, забытое на лестнице.

В оранжевом пятне света на ковре расположились все три знаменитые Ларисины кошки. Дымчатая, розовая и черная. Ленивые и вальяжные, они и были истинными хозяйками этой квартиры. Лариса в них души не чаяла и позволяла абсолютно все. Может быть, поэтому мужчины долго у нее не задерживались.

Ларисе было уже под тридцать. Стройная ухоженная брюнетка, она была очень хороша собой, но, несмотря на это, до сих пор оставалась одна. В поклонниках недостатка не было, они сменялись с такой же регулярностью, как сменяются времена гола. Неиссякаемый предмет пересудов для старушек у подъезда. «Гляди, Мань, очередной Ларискин хахаль пошел. Шастает как к себе домой, а у самого, небось, законная жена и семеро по лавкам. А Лариска-то хороша. Одно слово, шалава».

Ларису весь этот шорох совершенно не волновал, по крайней мере внешне. Она проплывала мимо них спокойная, прекрасная, не замечая колючие, недобрые взгляды в спину. С Ликой они были приятельницы.

– Устраивайся поудобнее. Я сейчас кофе поставлю.

Лариса исчезла на кухне. Лика присела в кресло. Одна из кошек, черная Шарлотта, или попросту Лотта, тут же переместилась к ней на колени.

Машинально почесывая за ухом, Лика почувствовала как уходит напряжение, переливается через пальцы в густой блестящий мех. Лотта замурчала, будто включился маленький симпатичный моторчик, устроилась поудобнее и замерла.

– Какая картина! – Лариса возникла в дверях с чашками и кофейником. – Жать, Гриши нет. Он бы вас нарисовал.

Гриша был последним по счету Ларисиным любовником. Улыбчивый, общительный, он успел перезнакомиться практически со всеми, кто жил в их подъезде.

– Он что, художник?

– Так, любитель. Успел запечатлеть всех моих красавиц.

– И как получилось?

– Чудовищно!

Лариса заливисто рассмеялась, но была в ее смехе какая-то трещинка.

– Что-то его уже несколько дней не видно.

– Разбежались, так что это уже пройденный этап.

Лика повнимательнее посмотрела на нее. Несмотря на небрежный тон, было в нем что-то, делающее дальнейшие вопросы невозможными.

– Сейчас коньячку выпьем, – продолжала между тем Лариса.

Лика отрицательно покачала головой:

– Без меня.

– Думай, что говоришь. Лотта и кофе с коньяком – лучшее средство от стресса. Проверено. Тут как-то стало мне совсем скверно, так только этим и спасалась. Минус кофе. – Лариса усмехнулась. – Каюсь, каюсь. Лотта, так та вообще от меня не отходила. Лежала на ногах, как грелка. Не знаю, что бы и делала без нее.

Лика покосилась на кошку. Та, словно поняв, что речь идет о ней, заиграла хвостом и сладко зевнула, обнажив розовую пасть с рядом мелких острых зубов.

– Ну, рассказывай, что там у тебя стряслось. Только не заводись.

Лариса разлила кофе по чашкам, плеснула в рюмки коньяк и приготовилась слушать.

– Да, в общем, ничего особенного, – промямлила Лика.

– Ладно тебе скромничать, – сказала Лариса, согревая в ладонях рюмку. – Я уже и так кое-что поняла. Мужики на части рвут. Так оно и неплохо. Все лучше, чем вообще ничего. Ты коньяку-то выпей, легче будет.

Лика лизнула янтарную жидкость, поморщилась и отставила рюмку. Вкратце описала историю своею знакомства с Виталием, опустив некоторые пикантные подробности, мучительное чувство вины по отношению к Мите.

– Ты с ним спала? – спросила вдруг Лариса.

– С кем? С Митей?

– Да нет. С этим твоим фотографом.

Лика кивнула, чувствуя, как краска заливает щеки.

– И как? – Лариса словно бы и не заметила ее смущения.

– Что – как?

– Понравилось?

– Хм… Очень.

– Ну так и в чем проблема, не пойму. Радуйся. В наше время не так-то просто найти мужика, который способен доставить удовольствие женщине. Можешь мне поверить, у меня опыт богатый.

– Но он… как тебе объяснить… совсем не моего круга.

Лариса весело расхохоталась:

– Вот тошнища! Синдром девочки из хорошей семьи. Волнуешься, что скажет мамочка. Не бойся, она в свое время нагулялась, теперь твоя очередь.

– Но он хотел заставить меня раздеться при всех!

– Большое дело! – хмыкнула Лариса. – Ну, потерял мужик голову, что ж теперь, кастрировать его за это? Я вот тоже гляжу на тебя иногда и жалею, что я не лесбиянка.

Лика поперхнулась кофе.

– Лариска, прекрати!

– И вообще, какая из тебя журналистка, если ты, попав в такую ломовую среду, не можешь извлечь для себя максимум пользы. Наблюдай, вникай. Напишешь потом об этом. Когда еще придется. «В подвалах Москвы», – импровизировала она. – Это же бомба для твоего «Московита».

– Ты думаешь?

– Естественно. Об этом, по-моему, еще никто не писал. Заголовок дарю, цени мою щедрость.

– Да я ценю. Вот только…

– Что – только? Твой фотограф? Хорошенькая, судя по всему, штучка.

– Вот именно. Прямо какой-то доктор Джекил и мистер Хайд в одном лице.

– А они всегда в одном лице, – заметила Лариса.

– Никак не могу его раскусить.

– А надо?

– Хотелось бы.

– Ой ли? Знаешь, как бывает? Хороший такой орешек, крепенький, блестящий. Что-то там внутри. Раскалываешь его, раскалываешь, расколола – а он внутри пустой. И думаешь, и чего это я надрывалась, так хорошо, когда целый был.

– Звучит убедительно.

– Еще бы не убедительно, если выстрадано. Нравится – принимай как есть, а не нравится – бросай. Но только сразу. А то будешь размазывать манную кашу по тарелке.

Лика передернула плечами. Бр-р-р, гадость какая! А ведь именно это она и собиралась делать.

– Слушай, Димон, а может, мне на ней жениться?

Нико вытянул под столом ноги во всю длину и, взъерошив себе волосы, закинул руки за голову.

– У?

– Я говорю, может, жениться на ней?

– На ком? – отсутствующим голосом спросил Митя.

Они мирно прогуливали лекцию по истории. Народу в кафеюхе было совсем мало, и Митя сам не заметил, как отключился.

– Как – на ком? На Наталье, естественно. А то еще вильнет хвостом, как твоя Лика. Ой, извини, старик, – спохватился Нико. – Глупость сморозил.

«Если бы, – горько подумал Митя. – Все, правда».

– Не вешай носа, Димон, все еще образуется, – с деланной бодростью продолжал Нико.

– Что ты меня уговариваешь? – раздраженно сказал Митя. – Тебе, наверное, лучше меня все известно.

– Да-а-а, увели девушку. Прямо из стойла, – прокомментировал Нико. – Фотографы-порнографы.

Митя поморщился.

– Да у нас и не было ничего.

Ночь, земным двор, шелест листвы на ветру, ее губы. Митя скрипнул зубами. Не было ничего, ха!

– Угу. Ты только отвлекись. Сам не заметишь, как вес пройдет. Я вот тоже влюблен в нее был на первом курсе. И ничего, жив.

Митя смерил его насмешливым взглядом. Нико, как ни в чем не бывало, продолжал:

– Давай сегодня в Иняз зарулим, а? Там такие бабы, и все как одна девственницы. Хотя мне нельзя. – Нико сокрушенно покачал головой. – Наталья не поймет. И как это я ухитрился так влопаться!

– Я, пожалуй, отвалю, – сказал Митя, вставая. – На сегодня хватит. А ты женись, и поскорее, пока она не пeредумала.

– Кто это тут собирается жениться и на ком?

Оба как по команде повернулись. У столика стояла Вика, покачиваясь на высоченных каблуках. Черный свитер туго обтягивал высокую полную грудь и пухлые складочки на боках. Заметив, куда они смотрят, она попыталась поглубже втянуть живот, но лишь задохнулась и покраснела.

– Присядь, Виктория, в ногах правды нет. – Нико pадушным жестом указал ей на стул. – Составишь мне компанию, а то этот хмырюга совсем разленился. Не успел прийти и уже линяет.

– Ты уходишь? – спросила Вика т быстро добавила: – Я тоже. Проводишь до метро?

– Пошли, – нехотя согласился Митя. – Пока, Нико.

– Давай-давай, сачок, – проворчал тот и выудил из сумки затрепанный учебник. – Хоть историю почитаю, раз все равно за вас всех отдуваться на семинаре.

– Куда пойдем? – Виктория выжидательно смотрела на Митю.

– Как куда? Сама же сказала до метро.

– Это я так, для отвода глаз. Чтобы у Нико лишних вопросов не возникло. Прогуливать – так с музыкой. Мне дядя как раз обалденные пласты подкинул. Майлс Дэвис, записи семьдесят восьмого года. Убойная труба.

– Давай как-нибудь в другой раз, и ребят позовем, – промямлил Митя. – У меня тут встреча одна…

– Встреча у него, – хмыкнула Вика. – Мне-то хоть мозги не пудри. Ходишь как побитая собака, а она трахается со своим жлобом направо и налево. И охота строить из себя идиота. Все уже за животики держатся.

– Пошли!

Митя стремительно развернулся и, схватив ее за руку, потащил за собой. Вика от неожиданности чуть не слетела с каблуков и, подпрыгивая, засеменила за ним.

«Только бы она не говорила ничего, – думал Митя, крепко сжимая ее руку. – Только бы она больше ничего не говорила».

Звонок прозвенел неожиданно, когда она уже перестала ждать и почти убедила себя, что все закончилось само собой и самым наилучшим образом.

– Привет, принцесса!

Его голос в трубке звучал как всегда беззаботно, будто не было этих мучительных дней неизвестности и ожидания, будто ничего и не произошло. А может, и вправду ничего, усомнилась на минуту Лика.

– Я вот только вчера спустился с небес на грешную землю. Залет, доложу тебе, был капитальный. Все как в тумане. Я тебе, случайно, не звонил?

– Нет, – холодно ответила Лика.

– Вот и славно. – Он хмыкнул. – Славно. Тебе вряд ли это было бы о кайф.

– Представляю.

– Не представляешь. Ты много чего себе не представляешь, моя девочка. И, слава богу! В этом секрет твоей прелести. Но сегодня я бодр, мозг мой ясен, как никогда, и я снова готов припасть к твоим ногам.