Текст книги "Путь к себе"

Автор книги: Елена Купцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Ее лицо загадочно белело в темноте, он не мог прочесть выражения ее глаз, и это придало ему смелости.

Ее глаза стремительно приблизились, и прежде чем Митя успел что-то сообразить, он уже целовал ее.

Она не отодвинулась, не удержала его, только откинула волосы назад неповторимым плавным движением, которое он так хорошо знал и любил, что оно даже снилось ему по ночам.

Ее губы приоткрылись ему навстречу, и все вдруг стало просто, совсем как у Нико. Где-то близко протопали тяжелые ботинки, замешкались на секунду – и вновь загрохотали по асфальту.

Но им было уже все равно. Все вдруг исчезло и потеряло смысл, кроме прикосновения губ, рук, волос, кроме дыхания, ставшего одним на двоих, кроме упоительного чувства слияния, открытия, проникновения.

Откуда вдруг это появилось, ни один из них объяснить бы не смог. Их души потянулись друг к другу, переплелись крыльями так, что ни расплести, ни развести, ни различить.

Он сидели так долго-долго. Уже ночь опустилась на огромный встревоженный город. Где-то проносились машины, лязгали гусеницами танки, тысячи людей не спали, ожидая самого страшною.

А здесь, в тихом московском дворике, на скамейке сидели двое, тесно прижавшись друг к другу и не в силах разомкнуть объятий… Весь мир для них сузился до размеров этой скамьи, и казалось, нет лучше места на земле.

У Белого дома бурлила многотысячная толпа.

Весь переулочек у задней стены американского посольства был заставлен машинами, выстроенными елочкой. Лика толкнула Митю рукой в бок:

– Смотри, смотри, половина с дипломатическими номерами. Ненавязчивая американская помощь.

– Молодцы, – улыбнулся Митя. – Сами вмешиваться не могут, а машин не пожалели.

На высоком заборе посольства гроздьями висели какие-то люди, кричали по-английски и показывали два растопыренных вверх пальца. Международный знак – виктория, победа.

Лика помахала им из окошка, пристроила своего «жучка» в «елочку», и они отправились искать своих.

Это оказалось более чем проблематично. Народу со вчерашнего дня только прибавилось. Вокруг колыхалось людское морс, трехцветные флаги, лозунги, тут и там щетинились арматурой баррикады. Кучковались вокруг радиоприемников, тревожно ловя обрывочную информацию и тут же передавая ее по цепочке, пели под гитару старые любимые песни, перекуривали, обменивались впечатлениями.

Вдоль набережной пеночкой стояли пара десятков танков. Митя спросил у проходящего мимо парня:

– Слушай, друг, откуда танки?

– А ты не в курсе? – Парень широко улыбнулся.

– Да нет, мы только что приехали.

– Командир их привел. Лебедь зовут. Против приказа пошел.

– Ну и дела! – Митя покачал головой. – Отчаянные парни.

– Это точно, им ведь теперь, если что, трибунал светит за нарушение присяги. Вы телик-то хоть вчера смотрели?

– Нет, а что?

Митя искоса взглянул на Лику, возвращая ее этим взглядом в прошлую ночь. Она ответила лукавой улыбкой. Глаза ее мягко засветились. Какой там телевизор!

– Э-хм, – смущенно кашлянул парень, от которого не укрылся их безмолвный разговор. – Вчера в программе «Время», говорят, сюжетец про нас проскочил. Каким чудом, непонятно. Ельцин на танк забрался, речь говорил. Я подумал, может, вы меня видели. Я совсем рядом стоял.

– Так ты давно здесь?

– С самого начала.

– Нет, к сожалению, не видели. – Лика виновато развела руками. – Наверное, неспроста его показали, как ты думаешь? Может, там что-то сдвинулось?

– Хорошо бы.

– Слушай, а как здесь все организовано? – поинтересовалась Лика.

– Да так, в основном само собой. Разбиваемся на пятерки, десятки. Человек тут один этим занимается, с бородой Витей зовут. Недавно противогазы раздавали. Все ждут газовой атаки. Вы прибивайтесь к нам, так и разберетесь. Еду привезли?

Лика протянула ему пластиковый пакет.

– Приберегите пока, пригодится. Кто знает, сколько еще тут…

– Да ты бери, – сказала Лика. – Голодный, наверное.

– Не-а, я уже поел. Кооператоры подкармливают, из Дома приносят. Солдатиков вообще кормят наперебой, они уж у себя в казармах отвыкли, поли, от такой пиши. По-моему, все окрестные жители уже здесь отметились. Одна бабулька – вот умора! – даже суп в кастрюльке принесла.

– И что?

– А что? Выпили за милую душу. Вчера рванули сюда, никто о еде и не подумал.

Лика огляделась по сторонам. Стены Белого дома пестрели надписями: «Нас не запугаешь!», «Кошмар на улице Язова», «Забил заряд я в тушку Пуго». Народ самовыражался, как всегда.

Они устроились на ступеньках, около лохматого парня с гитарой.

– Поднявший меч на наш союз, – четко, как отбивая шаг, пел он, – достоин будет худшей кары.

– И я за жизнь его тогда не дам и самой ломаной гитары, – подхватили с десяток голосов.

Лика смотрела на строгие светлые лица, решительно расправленные плечи, высоко поднятые головы и чувствовала, как гордость поднимается в ней мощной ватной. Мы молоды, мы сильны, нас много, и никаким траченным молью гекачепистам нас не сломить. Она присоединилась к хору.

– Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке!

К ним подошел мужичонка неопределенного возраста.

– Ребята, я выпить принес, – сказал он, пристраиваясь рядом.

Из-под полы пиджака, как по волшебству, возникли две поллитровки.

– Устали, поди, озябли. Вон, ветер какой, – приговаривал он.

Все как по команде повернулись к нему. Никто не проронил ни слова. Под строгими взглядами десятков пар глаз он почувствовал себя неуютно.

– Чего вы, чего? – забормотал он. – Я ведь от души.

– Шел бы отсюда, дядя, – сказала какая-то девушка.

Никто не пошевелился, но человек этот оказался вдруг как в вакууме.

– Какой я тебе дядя, шалава! – неожиданно закричав он, вскочив па ноги.

Жилы на шее вздулись, лицо покраснело. Превращение было таким стремительным, что поневоле закрадывалась мысль, а не спектакль ли это?

– Ох, сука, доиграешься, – продолжал распалять себя мужик. – Ей от сердца предлагают, а она выкобенивается!

Сжав кулаки, он шагнул к девушке и словно натолкнулся на стену. Несколько человек встали у него на пути: словно из-под земли выросли. Он как сдулся, втянул голову в плечи и исчез.

– Ходят тут всякие, воду мутят, – проговорил их знакомый парень.

– Думаешь, засланный казачок? – поинтересовалась Лика.

– А кто его знает? Появляются тут такие. Кто в драку лезет, кто выпивку предлагает. Да только зря все это. Негласный сухой закон». Пока все не кончится.

Потянулись часы томительного ожидания. Напряжение нарастало. Постоянно ждали штурма – то со стороны Kyтузовского проспекта, то с набережной, то с Садовой.

Небо заволокло тучами, начал накрапывать дождь. Но никто не уходил. Сознание общего дела сплачивало людей придавало сил.

Митя не отходил от Лики, держался рядом, оберегая, охраняя. Она все время чувствовала на себе его заботливый, любящий взгляд, и на сердце становилось тепло. Всего сутки назад они были лишь друзьями, и как все переменилось.

Было необъяснимо приятно вдруг прикоснуться невзначай к его руке, ощутить ее стремительное пожатие и знать, что этот красивый человек рядом с тобой не думает в этот момент ни о риске, ни о смерти, а лишь о твоей вдруг зарозовевшей от волнения щеке, которую так и тянет поцеловать.

«И поцеловал бы, – вдруг ни с того ни с сего раздражаясь, подумала Лика. Неужели обязательно надо дожидаться приглашения? Нет, не родился, видно, еще такой мужчина, который был бы и смел, и ненавязчив, и всегда бы сам знал, когда приблизиться, а когда отдалиться».

Лика украдкой вздохнула. Вечно женщине приходится все брать в свои руки, а иногда так хочется просто плыть по течению и ни о чем не заботиться, чувствовать солнце сквозь прикрытые веки и знать, что все устроят за тебя, и именно так, как ты этого хочешь.

Уже стемнело, когда пронесся слух, что по Садовой идут на штурм бронетранспортеры. Толпа зашевелилась и двинулась туда. Со стороны Калининского проспекта донеслись выстрелы.

– Расстреливают! – истошно закричала какая-то женщина.

Как ни странно, крик этот не вызвал паники, а лишь добавил людям решительности.

Выстрелы слышались все ближе, но страха не было, как не было и удалой радости. Наступил эффект психологической анестезии, когда опасность становится безразлична.

На миру и смерть красна, подумала Лика. Не совсем так, не красна, но терпима, и эта маленькая трепещущая зверюшка, именуемая инстинктом самосохранения, в какой-то момент затихает.

Лика оглянулась. Вокруг колыхалось море чужих лиц, уже смутно видимых в сгустившейся темноте. Мити рядом не было. Видимо, его оттерли в толпе.

Лика завертела головой, пытаясь найти его, но безуспешно. Она лишь споткнулась и упала бы, если бы ее не поддержал высокий плечистый мужчина с лихими моржовыми усами.

На мгновение, прижав к себе Лику, он поставил ее на ноги и весело заглянул в глаза. Руки, однако, убирать не спешил.

– Я всегда знал, что произвожу сильное впечатление на женщин, – сказал он, скаля зубы и одной рукой подкручивая воинственно топорщащийся ус. – Но чтобы дама при виде меня падала – это впервые.

Лика мягко попыталась освободиться, но у нее ничего не вышло. Его рука прочно устроилась у нее на талии и, похоже, никуда перемещаться не собиралась. Может, оно и к лучшему, резонно решила Лика, споткнувшись еще раз. Коленки целее будут.

Они уже приближались к Садовой. Выстрелы звучали все чаще. Трассирующие пули ярким пунктиром циркачи потому ному небу.

– Э-эх! – молодецки крикнул ее спутник. – Жаль, что мой мушкет ржавеет дома. Я бы им показал. – И наклонившийся к Лике: – Самое подходящее время для знакомства, вы не находите? Меня зовут Виталий, а вас?

– Лика.

– Как?

Она потянулась к его уху и от неожиданного толчка в спину ткнулась в него губами.

– Божественно! – прокричал он, перекрывая гул толпы. – Теперь и умереть не страшно. Попробуем еще раз.

– Лика.

– Так-таки и Лика? Жаль, что я не Антон Павлович. Могли бы переписать историю, на этот раз со счастливым концом. Но ничего, сойдет и так. Не менять же мне имя. Вы не возражаете?

– Нет.

Лика не могла удержаться от улыбки. Чувство нереальности происходящего охватило ее. Вокруг свистят пули, рев моторов, грохот, где-то впереди бьется стекло, а она готова кокетничать с этим невозможным человеком, для которого, похоже, чувства опасности просто не существует.

Он покрепче обхватил ее за талию, не переставая говорить;

– Итак, Лика. Что бы это значило? Лидия, Людмила?

– Елена.

– Ну конечно. Прекрасная Елена. Как это я сразу не догадался! А все из-за темноты. Теперь-то я ясно вижу, что вы – Елена. Просто читаю по вашему лицу.

Они вышли на Садовую. Выезд из подземного туннеля был перегорожен троллейбусами. БМП, урча, таранил препятствие, но пока безрезультатно.

Рядом бежали люди. Один из них, размахнувшись, бросил бутылку с зажигательной смесью. Заполыхало.

– Ах, ублюдки! – крикнул Виталий. – Отведайте коктейльчика Молотова.

Впереди кто-то дико закричал. Люк передней машины, лязгая, распахнулся, оттуда посыпались солдаты.

Лика и Виталий, пригибаясь, перебежали к темному зданию ресторана «Арбат». Кого-то несли, бесчувственное тело обмякло, рука бессильно свисала до земли.

Лика отпрянули, зажав кулачком рот. На асфальте, прямо под ее ногами, растеклась густая лужа крови.

– Этого уже не собрать, – горько проговорил Виталий. – Мер-р-завцы, они за все заплатят, за каждую каплю.

Лика уткнулась лицом в его плечо. Он гладил ее по мелко вздрагивающей спине, шептал какие-то успокаивающие слова, но Лика не слышала его. Мысли путались. Погиб человек, почтя на ее глазах, она видела его кровь на асфальте. Погиб! Какое безнадежное слово. Ниточка жизни оборвалась, и никто уже не в силах восстановить ее.

Она подняла голову и сухими, лихорадочно блестящими глазами посмотрела на Виталия. Он был мрачен. И куда только подевалось его балагурство.

– Он… умер? – спросила дрогнувшим голосом Лика.

– Боюсь, что так. – Он склонил голову. – Но мы живы и будем стоять до конца.

БМП, пятясь, ушли в туннель. Все затихло. Люди потянулись обратно к Белому дому.

Лика крепко держалась за руку Виталия. Напряжение не отпускало, все внутри натянулось, как струпа, вот-вот лопнет. Они молчали, слова вдруг потеряли всякий смысл перед лицом крови и смерти.

Все cнова сгрудились вокруг Белого дома. Шел пятый час утра. Дождик сеял не переставая. Внезапно все огни на Кутузовском проспекте разом погасли, все, даже бессонные в эту ночь окна домов. Там, где только что светилась жизнь, – темный страшный провал.

Лика в ужасе зажмурила глаза, не в силах смотреть туда. Ей вдруг показалось, что под ногами у нее разверзлась бездна. Сейчас их всех засосет, как в черную дыру, и ничего уже больше нн будет.

Виталий обнял ее, озябшую, дрожащую, и прижал к себе, прикрыв полами куртки. Через тонкую ткань рубашки она слышала биение его сердца, вдыхала запах табака вперемешку с запахом пыли, пота и дождя, что-то мужское, сильное, терпкое и чувствовала себя женщиной воина, вернувшегося с поля битвы. Он еще не остыл от схватки, ноздри щекочет запах пороха, в ушах звучат боевые кличи, и он обнимает ее небрежно и вместе с тем осторожно, как долгожданную награду за отвагу в бою.

– От меня, наверное, пахнет как от мускусной крысы, – шепнул он ей. – Как-никак вторые сутки здесь.

Лика потерлась щекой о его рубашку.

– Очень хорошо пахнет, – шепнула она в ответ.

Он приподнял ее лицо за подбородок, внимательно и серьезно заглянул в глаза, ничего не сказал, лишь плотнее запахнул куртку.

Забрезжил рассвет. Стали видны осунувшиеся, усталые отсыревшие волосы, серые тени под глазами. Достоверной информации не было, но появилась надежда. Откуда-то стало известно, что в ГКЧП раскол, войска переходят на сторону Ельцина, из Тулы и Рязани летят на подмогу десантники, а Язов сложил с себя полномочия. Слухи эти ничем не были подкреплены, но все без устали повторяли друг другу, что все идет к концу и Горбачев якобы уже обратился к народу из Фороса.

К десяти часам стало уже окончательно ясно, что никакою штурма не будет. ГКЧП лопнул, как мутный, зловонный пузырь на болоте.

– По «Эху Москвы» ребята слышали, что они сейчас драпают во Внуково, – возбужденно рассказывала дама с усталой челочкой над припухшими от бессонной ночи глазами. – Шкуры свои спасают.

– Вот бы поймать их… – мечтательно сказал кто-то.

– А что, – ответили ему. – Айда во Внуково, всех там и накроем.

Лика слушала вполуха, не особенно вникая в то, о чем говорили вокруг. Внутри будто что-то отпустило, затянутая сверх всякого предела пружина зазвенела и, вместо того чтобы лопнуть, тихо развернулась и теперь проворачивалась на холостых оборотах. Лика наслаждалась пустотой и бездействием, как обжора радуется минутной передышке между трапезами.

И тут она вспомнила о Мите. Он, наверное, где-то здесь, разыскивает ее. А она… Хочется ли ей, чтобы он сейчас ее нашел? Пожалуй, нет.

Лика искоса посмотрела на Виталия. Он стоял поодаль, засунув руки в карманы, и разговаривал с каким-то человеком. Почувствовав на себе ее взгляд, он повернулся и подмигнул ей.

Лики вспомнила, как давеча согревалась у него на груди и улыбнулась воспоминанию. Нет, она решительно не хочет сейчас видеть Митю. Что-то произошло за эту ночь, неуловимое, но важное, и Мите здесь места нет. Слишком тесно, хлопотно и суетно все выйдет.

Гаденькая, какая мыслишка, подумала Лика и гут же мысленно закрыла для себя этот вопрос. Пусть все идет своим чередом, а там будь что будет.

Часам к двенадцати люди стали расходиться. Усталые, счастливые, они прощались друг с другом, чтобы никогда больше не встретиться. Все понимали это, но понимали также и то, что навсегда останутся родными. Слишком много было пережито за эту страшную ночь, чтобы когда-нибудь забыть. Они уходили победителями, измочаленными, но нe сломленными, несмотря ни на что.

– Ну что. Прекрасная Елена? – сказал Виталий. – Победа все-таки осталась за нами. Я думаю, это стоит отметить. Приглашаю в мою берлогу.

– У меня машина, – отозвалась Лика.

– Даже так! Неплохо, вполне в духе времени.

Он небрежно обхватил ее за плечи, и они зашагали в сторону американского посольства, где терпеливо дожидался верный «жучок».

Все было странно: и то, что она сидит босая на ковре в квартире практически незнакомого мужчины, и то, что чувствует себя при этом совершенно естественно.

Виталий оказался профессиональным фотографом. Вместе с несколькими приятелями он снимал обшарпанный подвал мрачноватого серого дома на Солянке, снимал за вполне символическую плату, поскольку все предприятие имело статус творческого объединения и под этим соусом пользовалось различными льготами.

Подвал разделили перегородками на отдельные «берлоги», провели коммуникации и отделали кто во что горазд, чем Бог послал.

Обитало их, здесь пять человек, два фотографа и три художника, жили своеобразной коммуной, но на ноги друг другу не наступали, уважали творческую независимость.

В этот час в мастерских никого не было. Лика с любопытством огляделась. «Берлога» Виталия стоила того.

Это была комната метров в пятьдесят с четырьмя небольшими оконцами под потолком, занавешенными тяжелыми темно-красными портьерами до полу. Стены были отделаны дощечками, тонированными темным лаком, с выжженными на них знаками зодиака. По стенам развешаны сильно увеличенные фотографии и картины без рам.

Светильники под круглыми красными абажурами были беспорядочно расставлены по всей комнате. По углам громоздились штативы, лотки, рамки и прочая фотографическая дребедень. Кровать в углу, низкий столик, несколько стульев и кресел, вот, пожалуй, и все.

Лика принялась разглядывать фотографии. Они были хороши, одна из них особенно привлекла ее внимание. Улица в одном из новых районов Москвы, высокие, однотипные дома. Сумерки и камера фотографа превратили их в причудливый, таинственный лабиринт. На первом плане, спиной к объективу, – девушка, видна только щека, да длинные пряди белокурых волос. Медлит на порото неизведанного, колеблется, прежде чем сделать шаг вперед.

Лика даже подошла поближе, чтобы получше разглядеть, настолько ее увлекло схваченное автором настроение.

Дверь скрипнула. Вошел Виталий с подносом, на котором дымились две чашки, и бледнела тарелка с сыром и яблоками.

– Осмотр холодильника особых результатов не принес, – бодро заявил он, ставя поднос на ковер. – Чего, впрочем, и следовало ожидать. Зато глинтвейн удался на славу.

Лика скользнула на ковер и прихлебнула из чашки горячую пряную жидкость.

– М-м-м, – с наслаждением простонала она. – Что-то особенное!

– Корица! – провозгласил Виталии. – Весь фокус в корице. По такому случаю был уничтожен весь запас Ульмаса. Последствия непредсказуемы, но я готов ответить по всей строгости закона.

– А кто это Ульмас? – полюбопытствовала Лика.

– Мой сосед. Ульмас Пяст, художник, эстонец, жутко талантливый. Вот эти натюрморты – все его.

Лика покосилась па нагромождение крабьих клешней, ракушек и усомнилась про себя в услышанной высокой oценке, однако ничего не сказала.

– А вот это фотография чья? – спросила она, указав на лабиринт.

– Моя.

– Здорово.

– А мы, оказывается, еще и понимаем что почем!

– Да не без этого.

– И в кого же мы такие умные?

– В маму с папой.

– Принято. Вот и тост родился. За маму и папу!

Они чокнулись чашками и выпили.

– И чем же занимается их выдающаяся дочь?

– Учусь на журналистике в МГУ.

– Угу. Финал скоро?

– Маячит.

– Как закончишь, будем работать имеете. Ты – писать, я – снимать.

– Заметано, – отозвалась Лика, хрустя яблоком. – Слушай, а телефон здесь есть?

– А как же! На столике при входе. Только ты недолго. Глинтвейн остынет.

Лика гибким движением поднялась с ковра и вышла. В длинном узком коридоре было почти темно. Высоко под потолком горела лишь одна слабенькая лампочка. Телефон притулился на низком подобии тумбочки у стены, сплошь исписанной именами, номерами телефонов и краткими посланиями типа: «Дайте мне кайфу, для лучшего лайфу!»

– Алло, алло. Лика, это ты? – раздался в трубке взволнованный голос матери.

– Я.

– Ты где была?

– Там.

– Я так и знала. Примчалась домой, а от тебя ни слуху, ни духу. Как ты?

– Все в порядке.

– Митя уже два раза звонил. Темнил, я ничего не поняла. Волновалась жутко.

Митя. Лика почувствовала укол совести, слабенький такой, но чувствительный.

– Если еще раз позвонит, скажи, я у подруги.

– Какой такой подруги? – подозрительно спросила мать.

– Так. Дымовая завеса.

– Ясно. Я его знаю?

– Нет. Новый знакомый.

– Лика!

– Да, мама.

– Не наделай глупостей.

– Не буду.

– Уверена?

– Да.

– Ладно. Дома когда будешь?

– К вечеру. Если что изменится, позвоню.

– Хорошо бы ничего не изменилось. Я жду тебя.

– О’кей. Целую.

Лика повесила трубку и прислонилась спиной к стене.

«Не наделай глупостей». Легко сказать.

Когда она принимала душ, уже сумасбродный шаг, если учесть сложившуюся ситуацию, Виталий крикнул из-за двери:

– Спинку потереть?

– Не надо, – ответила она поспешно.

Слишком поспешно. Он не дурак, понял, наверное, что между ними заварилось что-то не совсем обычное для мимолетного знакомства.

«Вечно я все усложняю, сердито подумала Лика. – Веду себя как малолетняя девчонка».

Она отделилась от стены и пошла комнату. Виталий сидел на ковре, по-турецки поджав под себя длинные босые ноги.

Он тоже успел побывать в душе, волосы блестели от воды, рубашка распахнулась, обнажив мускулистую грудь. Кожа, по контрасту с загорелым лицом, была белая, золотистая от курчавых волос, сбегавших к животу.

– Кому звонила? – небрежно спросил он.

– Маме.

Почему не папе?

– Папы нет. Умер несколько лет назад.

– Извини, не знал. А кто у вас мама?

– Заместитель главного редактора в Прогрессе».

– Ого! Выхолит, ты насквозь блатная.

– Выходит, так, – невозмутимо ответила Лика, отправив в рот кусок сыра и запив его большим глотком глинтвейна.

Он уже остыл и потерял половину своего обаяния, но Лика этого даже не заметила. Сидящий перед ней мужчина притягивал ее как магнит, и ничего с этим поделать она не могла.

Лика уткнулась глазами в чашку, чтобы хоть как-то справиться с собой. Под его пристальным взглядом ей стало не по себе. Она так и чувствовала, как краска разливается по щекам, отчаянно надеясь, что это можно списать на воздействие глинтвейна.

Возникла мучительная пауза, мозг лихорадочно работал, пытаясь найти хоть какую-то безопасную тему для разговора.

Виталий переменил позу и неожиданно оказался совсем рядом. Это было совсем уже невыносимо. От него исходила такая мощная волна мужской властной силы, что Лика совершенно растерялась.

Он притянул ее к себе и поцеловал в мягкие, податливые губы Она не сопротивлялась, просто не могла.

– Знаешь, как это называется? – шепнул он. – Хочешь, а молчишь.

Возразить было нечего. Вес ее существо рвалось к нему. Он медленно, томительно медленно расстегивал пуговки ее рубашки.

В одну секунду все перевернулось. Только что она сидела, надежно занавесившись длинными ресницами, и судорожно искала, что бы такое сказать, а теперь вот трепетала в его пылающих ручищах, которые, казалось, были везде.

– Сладкая, сладкая моя девочка, – шептал он, прерывисто дыша.

Лика откинулась назад, длинные волосы свесились до пола. Она раскачивалась, как наездница, у него на коленях, чувствуя, что он проникает все глубже и глубже.

Никогда еще она не ощущала в себе мужчину так безумно и остро. Она знала, что не любит его и вряд ли когда-нибудь полюбит. Она инстинктивно чувствовала чужака, в нем было что-то примитивно-дикарское, что и притягивало, и отталкивало, все сразу. Он был явно из той породы людей, что берут от жизни все, что хочется, и не особенно задумываются о последствиях.

Такие люди всегда занимали Лику, но на расстоянии. Ей было интересно наблюдать за ними, как за образчиками иной человеческой породы, восхищаться легкости, с которой они идут по жизни, и выбирать себе друзей иного склада. Близости не возникало никогда. А что же теперь, теперь…

Тягучие, томительные волны накатывали на нее одна за другой, все тело пело под прикосновениями его рук. Никакие доводы рассудка уже не действовали.

Увлеченные своим занятием, они не заметили, что в комнате кто-то сеть. Субтильный молодой человек с аккуратно расчесанными длинными волосами уже некоторое время наблюдал за ними от двери.

– Красиво трахаетесь, ребята, – пропел он высок фальцетом.

Лика взвизгнула от неожиданности и резко дернулась, пытаясь спрятаться, прикрыться, исчезнуть. Но Виталий удержал ее.

Он зарычал, нашарил рукой ботинок и запустил в сторону незваного гостя. Тот юркнул за дверь. Ботинок с громки стуком ударился о стену.

– Валька, падаль! – закричал Виталий. – Сколько тебе говорить, чтобы стучал?

– Не бушуй, Витаха, – послышалось из-за двери. – Не кончай, пока камеру не принесу.

– Вот сволочь, – простонал Виталий. – Так и норовят все испортить. Сам не может и другим не дает.

У Лики голова пошла кругом от идиотизма происходящего. Это надо же было так влопаться. Настроение было безнадежно потеряно. Почувствовав приближение оргазма, она только успела шепнуть:

– Будь осторожен. Я не предохраняюсь.

Он только прокричал что-то безумное в ответ. Лика ринулась в ванную, запахивая на ходу рубашку. Валентина нигде не было видно.

Когда она вернулась, Виталий лежал, распластавшись на ковре, и курил.

– Ты в порядке? – лениво спросил он, выпуская кольца в потолок.

– Надеюсь, – холодно ответила Лика и принялась одеваться.

– Не дуйся, Ленка. Предупреждать надо. Не маленькая.

Ее возмутило его спокойствие и еще непривычное обращение: Ленка.

– Меня зовут Лика, – с достоинством возразила она, натягивая джинсы.

– Для кого-то, может быть, и Лика, а для меня Ленка, Леночка сладкая.

Он поймал ее за ногу и потянул. Она мягко упала прямо на него, попыталась подняться, но безуспешно.

– Не торопись. Мы еще не закончили.

– Что касается меня, то закончили. Не знаю, что я вообще тут делаю.

– Ты только что трахалась со мной, и тебе это понравилось. Не суетись, я еще припас кое-что на сладкое.

Он перекатился через нее и, оказавшись сверху, поцеловал в губы. Жесткие усы щекотали, покалывали кожу. Несмотря на незримое присутствие Валентина с камерой, она почувствовала, что возбуждение снова охватывает ее.

– Дай мне пару минут, и я снова буду готов.

– Ну, нет. – Лика уперлась руками ему в грудь. – Довольно.

Ее руки вдруг оказались растянутыми в стороны. Распятая на ковре, она лежала, тяжело дыша под тяжестью его тела. Виталий оскалил зубы в улыбке.

– Не верю, как говаривал старик Станиславский. Я еще с тобой не закончил, моя девочка.

Он наклонился и несколько раз провел жесткой щеточкой усов по шелковистой поверхности ее груди. Лику как током прошило. Ее тело, всегда такое послушное, решительно выхолило из-под контроля, и ей это не нравилось. Она привыкла всегда, при всех обстоятельствах контролировать ситуацию. А тут все шло наперекосяк, причем с самого начала.

До боли закусив губы, Лика яростно посмотрела на него.

– Фу, какая злая кошка, – усмехнулся Виталий. – Одни глазищи и острые когти. Но где-то здесь прячется теплый влажный зверек, который…

Лика судорожно дернулась и перехватила его руки.

– Ладно, – сказал Виталий, вставая. – Желание дамы – закон, даже если оно и опрометчивое.

Он помог ей подняться на ноги.

– Лети, птичка.

Лика, быстро оделась, стараясь не смотреть на него. Оба молчали. Виталий плюхнулся на кровать, закинул руки за голову и прикрыл глаза.

Лика в нерешительности огляделась, не зная, что делать дальше. Он явно был не расположен помогать ей.

– Я пошла, – сказала она тихо.

– Угу.

Он по-прежнему лежал, не открывая глаз. Лика подошла к двери, еще чего-то ожидая, открыла ее, помедлила на пороге.

– Свой номер можешь записать на стене около телефона, – сказал он полусонным голосом.

Это окончательно доконало ее. С треском захлопнув дверь и глотая невесть откуда взявшиеся слезы, она выскочила в коридор. У телефона притормозила. Светлана. Рая. Оля. «Я еще вернусь». «Ох, эти усы! Не только для красы!»

«А пошел он куда подальше», – яростно подумала она. Пнула дверь и выбежала на улицу.

Следующие дней десять прошли как в тумане. Растревоженное либидо трепыхалось и не давало покоя.

Хуже всего было с мамой. Она сразу поняла, что что-то неладно. но не расспрашивала, а лишь смотрела озабоченна Лика то и дело ловила на себе ее взгляд, полный невысказанных вопросов.

Митя звонил несколько раз, и от этого становилось совсем скверно. Говорить с ним она не могла. Приходилось просить маму врать, что она на даче.

В конце концов, она действительно туда сбежала, но выдержала всего два дня и вернулась, надеясь… На что? Она и сама не знала.

Соседи звали играть в настольный теннис, но ракетка валилась из рук. Устроили пикник, закрытие дачного сезона. Она поехала, пытаясь развеселиться, но лишь глядела букой. Все выходило натужно, через силу. Казалось, ничто не способно ее развлечь.

– Что это с тобой происходит, Лика? – спросила ее, не выдержав, Катя, соседка по даче, старинная подруга детства. – Влюбилась, что ли?

– У тебя. Катрин, только одно на уме, – откликнулась Лика. – Чуть что, сразу влюбилась.

– Уж очень похоже.

«Похоже, похоже, – раздражённо подумала Лика. – Тоже мне любовь, просто похоть играет. Трахнулась с сексапильным мужиком, спасовала, а теперь кусаю локти. Дура безмозглая, тряпка! Плюнуть и забыть!»

Однако это оказалось не так-то просто. Она бросалась к телефону на каждый звонок, понимая в душе, что это не может быть он но, тем не менее, замирая в надежде.

«Зачем мне все это нужно? – пыталась она вразумить себя. – Радуйся, что дешево отделалась, и живи, как жила». Но доводы рассудка помогали мало.

Фен уютно жужжал в зеркальной тишине ванной. Лика рассеянно следила за многочисленными своими отражениями и размышляла.

Она собиралась на день рождения подруги и теперь пыталась сообразить, будет ли там Митя и как ей вести себя, если они все же встретятся.

С той ночи у Белого дома, когда она встретила Виталия, она ни разу не виделась и не говорила с Митей, знала, что рано или поздно этого не избежать, но как последняя трусиха. пряталась в свой улиточный домик.

Она никак не могла побороть в себе жгучее чувство вины, хотя и не до конца понимала, почему, собственно, должна его испытывать. Она – свободный, взрослый человек, никакими обязательствами с ним не связана, вольна делать, что хочет. Подумаешь, целовалась с ним на скамейке. Большое дело!

Однако весь этот внутренний монолог терял свою убедительность, когда она вспоминала его глаза, обращенные на нее. Чувство было такое, будто она подманила котлетой голодного пса, а потом эту самую котлету у него из-под носа и выдернула.

Лика выключила фен и тут же услышала из-за двери удивленный голос матери: