Текст книги "Охота на журавля"
Автор книги: Елена Колчак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
16
Мне бы только собраться…
Голова профессора Доуэля
– Итак, господа присяжные, – перемыв посуду и вытерев стол, я выставила на его середину маленького глиняного Вицлипуцли. Вообще-то, если верить Булгакову, Вицлипуцли относился к мексиканскому пантеону, а этот блестящий коричневый толстячок, довольный собой и окружающим миром, даже и не пытался скрывать своего восточного происхождения. Но к его хитрой ухмылке, лакированному пузечку и коротеньким пухленьким пальчикам так подходили булькающие и свистящие мексиканские звуки, что строгое следование исторической, а может, мифологической истине показалось мне сущим пустяком. Так безымянный китайский божок превратился в своего заокеанского собрата.
– Это будет Слава. К нему я отправилась к первому. Мы его, вроде, уже исключили, однако, пусть постоит. На всякий случай. Кажется, трихопол держится в организме – ну, чтобы сочетание с алкоголем было опасным – что-то около суток, да? И если Слава не врет насчет пива, значит, трихопол Марк получил позже, в течение дня. Временные границы существенно сужаются, так? Кстати, можно будет у него поинтересоваться насчет постоянной женщины. Как я поняла, они с Марком довольно близко приятельствовали, так что вполне может быть в курсе. Ох!
– Ты чего? Укусил кто?
– Дурость моя укусила1 Надо же Санечке позвонить! Сергиенко! Уж он-то все про всех знает. Больше, правда, про всяких больших людей, но, глядишь, и тут чего подбросит.
Чтобы не терять какие-то оттенки и детали информации на пересказе, я переключила телефон на «громкую связь» и предупредила мужчин, чтобы не чихали и вообще не сильно шевелились. У моего телефона странный характер: в режиме «громкая связь» он работает лучше, чем в обычном. Единственное неудобство – другая сторона слышит малейший звук из моей комнаты. Так что предупреждение насчет чихания и прочих телодвижений было отнюдь не придиркой.
Санечка, на мое счастье, оказался дома. Хотя где, собственно, при его-то противности, он мог бы еще быть? Совершенно не представляю, чтобы кто-нибудь мог пригласить это создание в гости. Жуткий сноб, захлестывающий высокомерием всех присутствующих, сколько бы их не было. Зато знает подноготную всех мало-мальски значимых людей города. И соображает отлично. Этого не отнять. Правда, извлекать из него нужную информацию – сущее мучение, кокетничает, как сорокалетняя старая дева. Ох, будем прогибаться, никуда не денешься. По телефону оно все-таки полегче.
– Ну, Санечка, ну, солнышко наше любимое, ты же все про всех знаешь, а это всех касается… – я напустила в голос столько сиропа, что, казалось, сейчас прилипну к дивану.
– Ты про что? – недовольно спросил наш главный редакционный «справочник».
– Про Марка, конечно. Ты не знаешь, у него в последнее время был кто-нибудь?
– Женского полу, что ли?
– Ну да.
– Да у него всегда кто-то был, чем-чем, а аскетизмом покойный не отличался, – не слишком любезно заметил Санечка. – Коллекционером тоже не был, мордой не вышел, но, в общем, девочек там хватало.
Брезгливости в его голосе было столько, что мне почему-то подумалось: да, виноград нынче совсем зелен. Даже жаль его – Санечку, а не виноград – стало.
– А что-нибудь постоянное?
– Ну знаешь, Маргарита Львовна, я к нему в гувернеры не нанимался. Мне-то что – каждый день он их меняет или постоянство демонстрирует. Хотя… – казалось, что в трубке слышно, как щелкают Санины мыслительные шестеренки: нельзя ли из этого неожиданного интереса извлечь какую-нибудь выгоду, а если нет, то получить ли удовольствие, послав назойливую просительницу подальше, или потерпеть в надежде на перспективы получения информации в будущем… – а тебе зачем все это? Думаешь, обиженная девица его угробила? Так брось, не загоняйся. Пить меньше надо, вот и все. Что-то я сомневаюсь, чтобы наш Марк был способен возбуждать в женщинах такие шекспировские страсти. Была у него какая-то в последнее время, но это не ко мне вопрос.
– Тогда… Слушай, Санечка, может, знаешь, у него приятель был, Слава, крупный такой…
– Венеролог, что ли? Гляди-ка, кто ей понадобился, – Сергиенко гадко захихикал.
– Санечка… – жалобно протянула я. – Мне он не как медик нужен.
– А, предпочитаешь крупных мужчин? Ну, этот подойдет.
Я глубоко вдохнула и трижды про себя повторила страшное слово «экзистенционализм» – не «ом мани падме хум», но тоже помогает. Санечку иногда бывает трудно выносить, однако взялся за гуж, не говори, что не лошадь.
– Саня, что ты вообще про него знаешь, кроме того, что он медик?
– Да ничего, ну видел несколько раз, ну знаком, и все. Они с Марком на пару нашу Танечку обхаживали, тебя тогда еще не было. Горчакову.
– Какую Горчакову? – переспросила я, лихорадочно пытаясь припомнить, кто же это. Иннокентий тут же начал подавать мне какие-то странные знаки – причем абсолютно беззвучно. Что за притча?
– Ну Сидорову, она же по мужу Горчакова. Эти петухи вокруг нее чуть не полгода круги нарезали, а она взяла и в сторону вильнула, за этого своего Олега выскочила. Умора!
Вот уж действительно, умора – Татьяна который год за Олегом, а я и не знала, что она Горчакова. Но вообще-то от Санечки я ждала больше информации.
– Ну что, господа, все слышали? Получается, что мотив у Славы мог быть. Хотя он и не слишком похож на человека, способного затаить тайную ревность. Тем более что оба с носом остались, был бы смысл ревновать к Марку.
Я достала из шкафа еще четыре фигурки.
– Ты что, солнышко, в шахматы играть собралась?
– На двенадцати досках, причем вслепую! – огрызнулась я.
Ильин вздохнул.
– Ладно, если тебе так соображается лучше…
– Да, лучше. И не надо из меня чудовище делать. Это не я людей с шахматными фигурками путаю, а тот, кто… Ну, в общем, кто-то из этих.
– И много их у тебя? – поинтересовался Никита.
– На всех хватит. Если на китайскую мафию не нарвемся.
– Почему китайскую?
– Потому что все одинаковые и очень многочисленные.
А статуэток у меня скопилось и вправду немало. Парочку я купила сама, остальных надарили всяко-разные гости. К случаям и без оных. Когда собираешься к кому-то с более-менее торжественным визитом, вечно приходится ломать голову: чего бы человеку такое преподнести. Чтобы и не очень дорого, и изящно, и удовольствие доставить.
Про мое равнодушие к растительности – как в горшках, так и в букетах – знает, кажется, полгорода. Вот и выискивает народ фигурки позабавнее. Целое стадо скопилось. Надумаю уйти из газеты, открою магазин сувениров, сразу стану миллионером.
Для директора «Сюжет-клуба» я выбрала маленького зеленого динозаврика с «бабочкой» на том месте, где положено быть шее. Для центра «Двое» – из чувства противоречия – взяла двухдюймовую копию роденовских «Амура и Психеи».
– А это что за фря? – спросил Ильин, разглядывая предпоследнюю статуэтку – соломенную Кармен. Вообще-то я предпочитаю керамику или металл в чистом виде, но далеко не все гости об этом знают. Дареной игрушке в нутро не смотрят. Тем более что фигурка совершенно прелестная: простенькая глиняная куколка, а вся одежка сплетена из крашеной соломки и шелковых ниток, только башмачки деревянные. Веер, черная мантилья, которой она кокетливо прикрывает лицо – Кармен, да и только.
– А это специально для твоей версии о неосторожном убийстве. Ну помнишь, ты предлагал – дескать, любящая дама решила избавить ненаглядного от пагубной привычки и перестаралась.
– Ты это всерьез?
– А почему нет? Ну, правда, кому Марк мог так уж помешать?
– Месть вообще исключаешь?
– Не смеши меня! Месть… За что?! Заботливая дура – это хоть где-то правдоподобно. Мужики тоже могут ошибаться: сначала сделал, потом подумал – а большинство прелестных дам делает то, что им, видите ли, сердце подсказывает, а думать они при этом ни до, ни после не желают. Хорошо еще, когда присутствует классическая женская интуиция – она, как правило, без лишних умственных заморочек выводит к верному решению. Только… называют эту способность женской, а обладает ею дай бог одна из десятка.
– И женщин ты почему-то не любишь… – заметил Ильин, задумчиво глядя на «Кармен».
– Крайностей я не люблю, – ринулась в бой справедливая Маргарита Львовна. – А женщины к ним более склонны. Гораздо более даже. Лучшие из них, женщин то есть, в самом деле способны видеть куда как дальше вашего полу, но ведь это лучшие. Вроде меня, – честно добавила самокритичная я. – А остальные почему-то свято уверены, что это общее свойство, и потому делают то, что им куда-нибудь взбредет, даже не давая себе труда задуматься о последствиях.
Никита скептически хмыкнул.
– Первый раз слышу теорию «обезьяна с гранатой» из женских уст. Продолжайте, мадемуазель, оч-чень интересно…
– Издеваешься? Софью Андреевну вспомни.
– Какую Софью Андреевну? – опешил Ильин.
– Толстого жену, Льва Николаевича. Не могу сказать, чтобы я его любила, скорее наоборот, но ее поведение вообще ни в какие рамки не лезет. Кстати, точнехонько по твоей версии.
– Бр-р! – Никита непонимающе помотал головой. – Ты о чем?
– Когда Лев Николаевич ударился в вегетарианство, Софья Андреевна решила, что это вредно.
– Ну и?
– И велела готовить ему еду на мясном бульоне. Потихонечку от него самого. Из самых лучших побуждений, естественно. Похоже, да? Мой милый – алкоголик, по крайней мере, я так полагаю, а лечиться не желает, так я ему ничего не скажу, сама все сделаю. Он же мне потом спасибо скажет. А? Типично женский подход, и типично женская фраза. Вы когда-нибудь такое от мужчины слышали?
– Да, пожалуй, что и нет, – согласился Ильин и добавил меланхолически. – Надо же, а я думал, что это моя версия…
– Да твоя, твоя, я же не претендую.
Наконец, на столе явилась последняя статуэтка – толстый серый улыбающийся кот. Высказывались некоторые предположения, что это тот самый Чеширский кот, но с этим я никогда не соглашалась и упорно звала его Котовасием – уж больно противный. Настоящие кошки никогда такими не бывают. О чем думал мастер, производя на свет это самодовольное чудище – непонятно. Будь он покрупнее, точно бы оказался в роли копилки. Но где вы видели копилку размером со спичечный коробок?
– Вот. Терпеть это животное не могу, поэтому надеюсь, что больше он нам не понадобится.
Глебов с Ильиным по очереди осмотрели Котовасия и недоуменно уставились на меня.
– Это будет господин Котов, директор клиники «Тонус».
– А почему не понадобится?
– А потому что Марк там не был. Даже не звонил, лишь собирался.
– Странно… – Ильин удивленно посмотрел на меня, на статуэтку, опять на меня.
– Что тебе, солнышко мое, странно? Собирался и не зашел? Так это у нас сплошь да рядом случается. Намереваешься пообщаться с одними людьми, а вдруг выясняется, что нужны тебе совсем другие. Или еще что-то мешает. Ничего странного.
– Странно другое. Мне казалось, что ты любишь кошек.
– А я не сказала «кошек», я сказала – «это животное». Сие отнюдь не кот, сие есть Котовасий. Давно пора его кому-нибудь отдать, да подарки, говорят, не передаривают, а выбрасывать тем более грех. Хоть бы он разбился, что ли…
– Ясно, – хмыкнул Никита, разглядывая очередного «персонажа» со всех сторон. – Надо же придумать – Котовасий! Да, кстати, а почему ты именно эту фигурку выбрала? Из-за фамилии или как?
– Или как. Видел бы ты это сокровище! Сытый, усатый, важный. При этом суетиться ухитряется не хуже вентилятора на колесиках. Все стараются с прессой дружить, но должны же быть какие-то границы…
– Видимо, мы имеем честь наблюдать пресловутую женскую интуицию в действии, – сообщил майор ближайшему кактусу.
– Это комплимент или повод для драки? – огрызнулась я.
– Ритуля, я понимаю, что история эта тебя порядком взвинтила. Но ты бы все-таки характер-то попридержала, а? – мягко заметил Никита.
– Ну, извини.
Глебов вначале молча следил за нашей перепалкой – а кстати, чего это я действительно разбушевалась? – и наконец решил-таки вмешаться.
– А вы про сумку не забыли?
17
И что это там внутри?
Пандора
Тщательное обследование внутренностей сумки преподнесло две новости, хорошую и плохую. Собственно, плохую – удивительно скудное количество «объектов» – я обнаружила еще в редакции. Зато практически все содержимое обещало оказаться весьма полезным – это была новость хорошая.
Я, должно быть, ужасно безалаберная, но, право, Маркова сумка выглядела пустыней. В моих торбах «живут» предметы многочисленные и разнообразные. Кроме ручек, блокнотов, визиток и прочего журналистского мусора, я таскаю с собой разные полезные мелочи: ножницы, чайные ложки, нитки, винтики всякие, веревочки-проводочки, пластырь, соль, флакон с витаминками и прочее в этом духе – по принципу «авось пригодится». Плюс объекты неясного назначения: камушки, пробки, стеклышки и железки – по принципу личной симпатии к каждому из предметов. Итог получается весьма странным. А Марково имущество прямо-таки кричало о профессии своего хозяина: рабочий блокнот, диктофон, пара кассет, несколько авторучек и безликая мелочь типа консервного ножа и отвертки.
Естественно, вначале мы дружно схватились за диктофон. По поводу такого энтузиазма я даже съязвила:
– Ага, щас послушаем, а там «я тебя, злодея, раскусил, ты аргентинский шпион и диверсант, под видом метро копаешь туннель в Австралию и вообще увел у меня трех любимых женщин и продал их на африканские плантации». А потом «ах, Валентин Борисович, скушайте, пожалуйста вот это замечательное лекарство, и не забудьте потом выпить эту замечательную водочку». И сразу будет ясно, кто и зачем.
Сказала – и тут же осеклась. В каждом человеке, вероятно, сидит маленький бородатый одноглазый типчик в нимбе набекрень и следит: правильно ли ты себя ведешь. Этакий внутренний судия. Почему одноглазый? Потому что замечает одни неправильности. Как похвалить за что хорошее – от него не дождешься, ему бы только поворчать. Сейчас судия с укоризной качал головой и грозил мне скрюченным пальцем: успокоиться бы тебе, Маргарита Львовна, что-то ты и вправду буянишь лишнего. Нервная какая-то, цепляешься за всех, заноза невоспитанная.
Никита прав, пора аутотренингом заняться. Вот прямо сейчас, как выпровожу гостей, сяду в «лотос» и начну распевать «ом-мани-падме-хум» – пока не достигну полного просветления. Стану такая просветленная-просветленная – чтобы насквозь было видно. Может, мировой разум, восхитившись моей высокой духовностью, в награду подскажет мне нужные ответы на неясные вопросы? А что? Ему, всемирному, все одно делать нечего – только свой пупок созерцать. Или что он там созерцает? Пупка-то у него, всеобщего нашего, должно быть, и нету совсем. Да неважно. Отвлечется, понимаешь, от своих всемирных медитаций, покопается в загашнике и вывалит – нате вам, Маргарита Львовна, Знание. Вот только зачем тогда мне, такой просветленной, будут эти Ответы? Ладно, пусть уж мировой разум сам абсолютную Истину созерцает, а я как-нибудь так, пешком постою.
Короче говоря, раз уж решили начать с диктофона – так тому и быть. Правда, перед этим мне пришлось перерыть полдюжины разных ящиков в поисках рабочих батареек. В диктофоне батарейки, конечно, имелись. Но, увы, абсолютно нежизнеспособные. Замену-то им я нашла – в «культурных слоях» моей квартиры небольшой противоракетный комплекс немудрено обнаружить, не то что батарейки – но мои язвительные предположения на ближайший период остались ничем не подтвержденными. Хотя и не опровергнутыми. Ни тпру, ни ну, словом. Техника!
Судя по всему, батарейки приказали долго жить как раз в тот самый день. Так что кассета, которая была в диктофоне, при попытке ее прослушать, выдала тираду в духе сильно перевозбужденного Буратино – этакая соловьиная трель на высоких частотах. Явно последнюю запись пытались сделать на батарейках, порядком уже посаженных. Обе кассеты, валявшиеся в сумке сами по себе, прослушивались нормально, но относились к предыдущей неделе и, по крайней мере на первый взгляд, ничего интересного не содержали. Я было собралась по этому поводу сильно огорчиться, но Глебов пообещал, что немного поработав с последней кассетой, он воспроизведет «всю эту жуть» с нормальной скоростью. Насчет «немного» он, по-моему, преувеличивал.
Под давлением обстоятельств пришлось временно переключиться на другой объект.
Ильин подвинул ко мне марковский блокнот и обманчиво ласково предложил:
– Я так думаю, солнышко, что в заметках коллеги ты разберешься получше нашего, а? Вон даже почерки у вас похожи – как пьяная курица лапой.
У, язва! Вот и мечтай рядом с такими о просветлении и слиянии с мировым разумом. Только-только умиротворишься – а тебя раз, и на землю, на грешную и оч-чень ощутимую.
К сожалению, ничего такого подходящего для швыряния в ехидного милиционера под рукой не оказалось. Кроме собственно блокнота, но его бросать мне было жаль, лучше полистать. Чем я немедленно и занялась. К счастью или нет, но блокнот оказался новым, всего семнадцать заполненных страниц. Первую занимал список фамилий: Костин, Званцев, Тарский… ясно, весь пантеон кандидатов на кресло губернатора. Или паноптикум. Хотя, по-моему, точнее это назвать зоопарком: вначале крупные хищники, потом помельче, ну и всякие кошки-мышки и прочие мелкие животные. В соответствии с табелью о рангах, то бишь – рейтингами. Ну да, их считают по большей части купленные агентства – но при этом картинку они, рейтинги, дают, достаточно близкую к действительности. Хотя бы потому, что публикуются во всевозможных СМИ, причем часто и обильно. Политическая успешность ведь не из всенародной любви произрастает. Любовь – это так, удобрение. А почва для этой самой успешности – узнаваемость. Смотрит простой человек на предложенные цифирки и убеждается: вот эти нынче в первых ходят, из них и выбирать надо, что ж свой голос попусту отдавать. Месяц-два такой обработки – и реальный график пристрастий возлюбленного нашего электората начинает очень даже соответствовать сочиненным (и, главное, оплаченным) в предвыборных штабах рейтингам. Словом, главное условие успешного пиара – его должно быть много.
Нынешняя губернаторская кампания шумит-гремит уже на полных оборотах. И пока что первая тройка идет плотно. То один, то другой вперед вырывается. С одной стороны, все шансы на стороне нынешнего губернатора: привычка – великое дело. Любимый предвыборный лозунг «коней на переправе не меняют» пользуется ба-альшим успехом. Однако, нынешний за последние полгода, видать, почил на лаврах и позволил себе несколько раз основательно проколоться. Думал, что все ему простят, дорогому и любимому – а главное, нашему– ан, нет, российская публика противоречива. Сбрасывать прежних кумиров любит почти так же, как и водружать их на пьедесталы. Надо полагать, от дыхания господ Званцева с Тарским у нынешнего губернатора не только волосы на затылке – уши шевелятся. Горячее такое дыхание, жаждущее – вот-вот на стельки порвут. Джунгли.
Две фамилии в конце марковского списка – после тройки лидеров – были обведены неровным овалом: Веденеев и Гришин. Н-да. Не радует. Судя по всему, страничка заполнялась при раздаче редакционных заданий в связи с началом предвыборной гонки. Ничего интересного. Хотя…
Следующие восемь страниц, насколько я поняла, занимали интервью с теми самыми Гришиным и Веденеевым. Разбирать предвыборные лозунги, нацарапанные Марковыми каракулями – занятие сродни тому, которым злая мачеха озадачила трудолюбивую Золушку – кажется, она велела ей отобрать просо от пшеницы… Ох! Зато я узнала, что господин Гришин вложил личные средства в ремонт детского садика, а господин Веденеев шефствует над местным клубом ветеранов. Полезные люди, ничего не скажешь. Чего им на прежних местах не работается, чего в губернаторское кресло тянет? Ладно бы еще шансы какие были, а то ведь наберут в первом туре по ноль целых две десятых процента и отвалятся. А уж что денег на предвыборную потратят – нет бы эти деньги тем же детишкам или ветеранам отдать. Тоже мне, олимпийцы, главное – не победа, а участие. Зато засветятся, конечно, да, а скоро уже и думские выборы…
Следующая страничка была пустая, лишь в центре красовалось несколько цифр: «17, 8, 16.34».
– Ну как, братцы кролики, есть идеи?
– А у тебя? – сердито парировал Ильин. Еще бы не сердито – расковыряй-ка вот эдакий ребус. Прям даже неприлично в такой ситуации размахивать собственной осведомленностью. Потому что я-то знала – но, ей-богу, совершенно случайно:
– У меня, други, не идея, я почти уверена. Поезд 17, вагон 8, отправление в 16.34. В сторону Москвы – поскольку нечетный. Родственный ему 18-й идет как раз от Москвы. Вот только за время не особенно ручаюсь. Прибывает семнадцатый, насколько я помню, действительно где-то в конце дня, но – плюс-минус квадратный километр, так что «16.34» может быть не отправление, а прибытие на наш вокзал, он тут стоит минут двадцать. В общем, имеется три варианта. Ох, нет, если делить одушевленные и неодушевленные предметы, тогда четыре. Либо посылка откуда-то оттуда, либо посылка в Москву, хотя это вряд ли.
– Почему? – полюбопытствовал Глебов.
– А их проще отправлять с нашими поездами, которые здесь формируются. И проводники местные, можно связаться в случае чего. А на проходящих бригады тамошние. Можно и с ними отправлять, только тогда нет смысла крупно все это записывать. Если уж срочно понадобилось, приезжаешь на вокзал, ждешь первого же паровоза в сторону Москвы и договариваешься с проводником. А тут точно указано. Значит, либо встречал, либо провожал. Если встречал, то может быть и кто-то и что-то, а провожал обязательно человека.
– Лихо… – грустно согласился Ильин. – Придется тебя к нам на работу брать. А день?
– Ну, знаешь, для этого уже телепатом надо быть. Можно примерно вычислить. По соседним записям. Которые до и которые после. В блокнот ведь подряд пишут, да? Не открывают посередине для очередной заметки. И, раз цифирь эта железнодорожная промежду двух записей, надобно лишь выяснить, когда заполнялись соседние странички. Но это уже завтра, время к ночи. Потому что – ну кому сейчас можно позвонить? Уж конечно, не в кандидатские штабы. Господин Гришин, занимающий три странички перед цифрами, наверняка где нибудь расслабляется от тягот предвыборной гонки. Вместе со своей командой.
Так, а что у нас на следующей странице после цифр? Поглядим. Как, однако, у Марка почерк меняется, эти заметки он, похоже, сам для себя набрасывал, спокойно, вдумчиво и не торопясь. «КВД похож на морг, только цинковых столов не хватает. Сколько же поколений протирало эти ступеньки?» И еще полстраницы в этом духе. Это он, должно быть, своего Славу дожидался.
– Это уже записи последнего дня, – подытожила я. – Вот вам и крайний срок.
– Молодец, хорошо соображаешь! – Ильин показал мне большой палец, но до меня и так уже дошло, что сморозила глупость: вряд ли Марк мог кого-то провожать или встречать после того, как умер.
– Но он ведь не мог знать, что умрет? – вмешался Глебов. – Может, записал то, что к следующему дню относилось? Или вообще через сколько-то…
– Нет, Кеша, вряд ли, – покачал головой Никита. – Тогда число стояло бы, или день недели, а тут только время. Значит, почти наверняка этот паровоз либо в предпоследний, либо в последний день должен был идти. Риточка, может вспомнишь, он каждый день ходит? А то они по новым временам так и норовят то через день, то что-нибудь вроде «вторник, пятница»…
– Всегда ходил ежедневно, по крайней мере до прошлой осени точно. А чего маяться, не проще на вокзал позвонить?
Справочная девушка под счастливым номером «тринадцатая» вежливо и вполне разборчиво сообщила, что «поезд номер семнадцать ежедневный, прибытие 16.34, отправление 16.59».
– Не очень-то нам это помогает, а? Хотя… Время московское, так? Разница у нас со столицей час. 16.59 – по-нашему без минуты шесть. Тогда, если это последний день, Марк в редакцию к шести никак не успевал. А я точно помню, что он появился сразу после чьего-то заявления – мол, рабочий день две минуты назад кончился. От вокзала до редакции минимум пятнадцать минут. А если городским транспортом, так все полчаса. А паровоз в шесть без минуты только отправляется.
– А если ему надо было лишь что-то получить? Полшестого встретил – и как раз к шести появился в редакции, – быстрее всех сообразил Глебов.
– Ладно, это я попробую взять на себя, – сообщил Ильин. – Все равно мне завтра-послезавтра вокзальный народ опрашивать. Может, кто чего запомнил и по этому делу. Только… Маргарита Львовна, у тебя фотография Марка хотя бы есть? Так, случайно…
– Хотя бы есть, правда, не могу поклясться, что совершенно случайно, – я залезла в сумку и отдала Ильину один из отпечатанных вчера – действительно на всякий случай – снимков. Когда я выпрашивала их у отдела кадров, потом сканировала и печатала, я еще не знала толком – зачем, знала лишь, что это может понадобиться. И вот, понадобилось.
– Риты все такие умницы, а? Или через одну? Не знаешь? – похвалил меня Никита. Ну, по крайней мере, я думаю, что это была все-таки похвала.
– Угу, поголовно. А некоторые в особенности. Может, мы уже продолжим?
Кроме фразочек о внешних признаках и внутренней сущности КВД, на странице присутствовала непонятная фамилия на «К» – не то «Керстинов», не то «Кусултов» – и три названия – «Тонус», «Двое» и «Сюжет-клуб» с вопросительным знаком. Рядом с каждым был обозначен телефон – эти телефоны я уже знала – плюс фамилии, имена и отчества соответствующего начальства. Двинув блокнот Ильину и ткнув пальцем в список, я схватилась за телефон. Воистину умница – вначале делаем, потом думаем. А если бы человек уже спал? Слава, однако, вовсе не спал, во всяком случае трубку снял после первого же гудка.
– Слава? Рита беспокоит, извините, что так поздно. Вы не помните, Марк во время вашей беседы что-нибудь записывал?
– Телефоны основных клиник я ему продиктовал. С именами. Я эту публику по долгу службы знаю, хотя бы на уровне знакомства. Вкратце обрисовал ему, кто и что. Он, в основном, из-за этого ко мне и приехал. Всегда легче, если точно знаешь, к кому надо обращаться. Больше, кажется, ничего. Он собирался в тот же день их обойти, при мне звонил и договаривался. А… У вас что-то…
– Есть один нетелефонный вопрос, но это до завтра терпит. А в общем… Слава, ничего я пока не понимаю, просто пытаюсь пройти тот же путь, что прошел Марк, может, что замечу. Да, спасибо, конечно, я позвоню, если что.
Положив трубку, я автоматически повторила в уме последние фразы. Тот же путь, что прошел Марк… Н-да… Марка он привел точнехонько на кладбище, между прочим. Если человек умер, это надолго, а если уж дурак – то навсегда. «Навсегда» тебе, Маргарита Львовна, не хочется. А как насчет «умер»? Ладно, предупрежден – значит вооружен, выскочу как-нибудь. Да и не одна, в конце концов. Вон какие у меня соратники – залюбуешься.
– Что это за нетелефонный вопрос ты собираешься обсуждать? – мгновенно вцепился в меня один из «соратников». Ох, и въедливый он все-таки.
– Да сказала ведь уже, твою идею хочу проверить: была у него сейчас постоянная возлюбленная или нет. Ну и о подробностях расспросить. Может, Слава ее знает. Давай дальше, а? Не всю же ночь с этим блокнотом сидеть. Ребенку и вовсе спать пора.
Ребенок фыркнул, однако ничего не сказал. Как в анекдоте – добрейшей души человек, а ведь мог бы и шашкой рубануть.
– Поехали дальше?
На страничке, озаглавленной «Сюжет-клуб», рядом с названием была расписана та самая английская расшифровка, о которой поведал мне господин Красниковский. Какие у нас, однако, одинаковые… ну, если не мысли, то, по крайней мере, вопросы. Записи, относящиеся к «Сюжет-клубу» были неожиданно разборчивы, очень легко читался внятный конспект того же, что излагал мне Владимир Иванович. Через три странички начинался центр «Двое». Последние две были озаглавлены «Тонус». О-ля-ля!
– Ты же сказала, что Марк в «Тонусе» не появлялся и даже не звонил, – довольно безразлично заметил Ильин.
– А я при чем? За что купила, за то и продаю!
Никита поразмыслил и спросил:
– Хочешь сказать, что директор врет?
– Вот еще! Был бы смысл…
– Да, пожалуй, – согласился Ильин. – Смысла никакого. Значит…
– Значит, – подхватил нетерпеливый Глебов, которому ну очень хотелось поучаствовать в процессе. – Либо информация не из клиники, а из другого источника, либо из клиники, но не от директора, так?
Мне пришло в голову еще одно предположение, но высказываться я не стала, лишь заметила, что все это выглядит немного странно. Утром только-только узнал от Славы о самом факте существования клиники «Тонус» и ее директора, а после обеда уже нашел там кого-то помимо этого самого директора. Не слишком шустро получается?
– А если знакомого встретил? – не унимался Иннокентий. – Который там работает? Это даже и не случайность, такое сплошь и рядом происходит. Намеревался поговорить с начальством, но предпочел предварительно черпануть из хорошо информированного источника. Или все то же самое, но вообще в другом месте.
– Вполне… – согласилась я довольно уныло. Еще бы не уныло – где теперь этот «источник» искать? А выпадает из графика около трех часов. Ну или около двух, если минус вокзал. Видимо, последнюю фразу я произнесла вслух, ибо Никита тут же возразил:
– Почему «минус»? Если он кого-нибудь провожал, этот самый отъезжающий мог быть и «источником».
– Тьфу! – почему-то рассердилась я и вновь уткнулась в блокнот.
Записи по «Тонусу» походили на криптографию еще сильней, чем предвыборные беседы.
Вот что значит эта строчка? Четыре буквы и рядом два восклицательных знака, тире, знак вопроса, потом довольно большой пробел и снова два восклицательных. Еще и буквы какие-то странные. Первая наверняка «К». За ней, кажется, «у»… Или «ц»? А дальше совсем не понять. Не то «п», не то «и», а может, и вовсе «н»? Последней почти наверняка стояла буква «р»… Или «п»?.. Глебов предположил, что написано «Купр»… Куприн? Купрум? Куприянов? Года три назад у нас в «Городской Газете» работал один Куприянов и, кстати, специализировался как раз на медицинской тематике. Может, он?
Ильин – из чувства профессиональной справедливости и природной вредности стал утверждать, что нет ничего, мешающего таинственным буквам означать, к примеру, «Книп» – «Книппер», почему бы и нет? Ольга Леонардовна Книппер-Чехова. А может, это и вовсе «Кипр»? Или «Кстр» – тогда это сокращение. Только все равно непонятно, что оно означает.
– А по-моему все-таки «Купр». И очень похоже на кусок фамилии со Славиной странички. Надо у него спросить. Завтра же. Или вдруг это тот Куприянов, что у нас в редакции работал. Господи, сколько же проверять-то придется!
– А ты как думала – информация сама в руки прыгать будет?
