Текст книги "Сумерки памяти(СИ)"
Автор книги: Елена Хотулева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
– Понимаешь, самое главное... – теперь я, наоборот, говорила так быстро, что не могла остановиться. – Да, самое главное, что мы были там вместе. Ведь, я же знала, что мы с тобой никогда... Ты слышишь меня? Никогда не расставались! Это было двести пятьдесят лет назад, но уже там мы принадлежали друг другу...
Он как-то невесело вздохнул, сел на диван и взял меня за руку:
– Успокойся и рассказывай все с самого начала.
– Но я не знаю, какими словами об этом говорить. Там все люди так странно изъяснялись. Их манера выражаться слишком сложна для дословного перевода на наш современный язык.
– Тогда представь себе, что адаптируешь их речь для нашего времени, и все станет на свои места.
– Но в этом случае я не смогу сохранить колорит присущий той эпохе...
– Пойми, что не это главное, – он был явно обеспокоен тем, что я так близко к сердцу восприняла свой первый опыт хождения в иной мир. – Тебе важна только суть, а ее можно передавать любыми словами. Внимательно слушаю тебя. Говори.
Я на секунду закрыла глаза, откинула со лба прядь волос, и, немного собравшись с мыслями, начала рассказывать.
***
Сначала я представила себе морское побережье, на котором мы с тобой отдыхали в прошлом году. Там было все как прежде – та же белая вилла с огромным солярием, те же смолистые сосны, ловящие ветвями ветер.
Я мысленно гуляла по берегу и разглядывала волны: рождая легкую пену, они выплескивали на песок мелкие ракушки и темно-зеленые водоросли с застрявшими в них небольшими кусками янтаря, похожие на волшебные ожерелья морских королев. Легкий ветерок, шурша, перебирал листья кустарников, росших в прибрежных дюнах, а грустные чайки жалобно кричали, подхватывая на лету мелкую рыбешку.
Едва я успела подумать о том, что хочу увидеть какой-нибудь венецианский дворец, как неожиданно картина стала меняться – берег моря исчез, плеск волн стих, и через мгновение я поняла, что нахожусь в "воспоминаниях".
Это было очень необычно и захватывающе. Создавалось впечатление, что прокручиваешь в памяти только что увиденный фильм – "слышались" звуки музыки, обрывки разговоров, крики птиц. Интересно было и то, как я могла "видеть" и чувствовать саму себя. Это напоминало сны, в которых иногда наблюдаешь за происходящим, как бы чужими глазами, но одновременно имеешь возможность оставаться в собственном теле, ощущая при этом эмоции как бы двух человек сразу.
Итак, богатое итальянское палаццо. Я стою наверху широкой мраморной лестницы и слушаю звуки клавесина, доносящиеся из открытого окна. Затем, увидев в саду своего отца, подхватываю пышные юбки и стремительно сбегаю ему навстречу. Он обнимает меня, улыбается и начинает разговор, осторожно заглядывая мне в глаза:
– Завтра мы должны поехать в Венецию к твоей тете. Там будет большой бал, на котором ты познакомишься со своим будущим мужем...
Я недовольно отбрасываю от себя его руку и, надув губы, отвечаю:
– Ни за что! Я вообще не желаю выходить замуж. Я хочу жить одна, открыть салон, в котором будут собираться мои друзья, читать стихи, прозу...
Отец тяжело вздыхает и, не оборачиваясь, уходит в дом.
Я тихо шепчу ему вслед:
– Все равно я сделаю по-своему...
***
Он прервал мои рассуждения веселым смехом:
– Вот о чем, оказывается, ты мечтала двести пятьдесят лет назад! Куда все подевалось? Никаких прекрасных принцев, рыцарей и менестрелей! Где твоя детская наивность и восторженность? Салон, друзья...стихи, проза...
Я на минуту призадумалась:
– Да, ты прав. Характер действительно не очень похож на мой. Хотя впоследствии – ты это еще увидишь – кое-какие параллели будут просматриваться.
– Интересно... А сколько тебе там лет? Наверное, семнадцать?
– Да, примерно столько. Я такая юная, высокомерная гордячка, не лишенная, однако, некоторых романтических грез, которые рождаются во мне также неожиданно, как ветер в заливе.
Он вытащил из кармана зажигалку, украшенную паутинным узором*, и стал крутить ее в руках, периодически высекая пламя.
– Послушай, а почему ты ничего не сказала о своем отце? Он знаком тебе в этой жизни?
– Может быть... Хотя не уверена, – я попыталась восстановить в памяти этот образ, который мне действительно казался очень родным и близким, и еще немного подумав, поняла. – Да, да! Конечно. Но как это удивительно. Представляешь себе? Это мой сын! Мой теперешний ребенок был моим отцом! Кстати, он меня там очень любил и оберегал.
Он улыбнулся:
– Значит, есть надежда, что в этой жизни твои с ним отношения сложатся также неплохо. Хотя... Всякое бывает – ведь там у вас были некоторые размолвки.
Я махнула рукой:
– Мне кажется, что это произошло единственный раз... Да и то, все кончилось так, как он хотел... Тебе интересно?
– Конечно. Продолжай скорее.
***
Следующий эпизод застает меня уже в Венеции. Я стою у большого зеркала, обрамленного позолоченными амурами, и рассматриваю великолепное платье, которое на меня надели, чтобы отправить на бал. Этот наряд мне, как видно, нравится, да и весь мой настрой в этот день более миролюбивый, чем накануне. Я чувствую, что уже с нетерпением жду вечера, так как в глубине души мне очень интересно, кого же отец столь настойчиво прочит мне в мужья.
И вот, наступает вечер. Пламя свечей отражается в многочисленных зеркалах, хрустальных подвесках и бриллиантовых ожерельях. Огненными бликами сияет золотая лепнина. Напудренные дамы в бело-розовых платьях томно смотрят на своих наряженных кавалеров.
Я иду через зал под руку с моим отцом, который, как видно, далеко не последний человек в этом обществе, и от всей души горжусь своей внешностью и богатством.
Передо мной проходят люди, а я иду дальше, от волнения почти не замечая никого вокруг. И, вот, наконец-то отец украдкой кивает мне на мужчину в изысканном камзоле:
– Это он, твой жених.
Я разглядываю лицо этого человека и понимаю, что влюбилась с первого взгляда. Я больше не хочу ни друзей, ни салонов с поэзией и прозой, и в тот же вечер говорю отцу, что согласна выйти замуж.
***
По его губам скользнула довольная усмешка, которую он, однако, поспешно скрыл:
– Влюбилась с первого взгляда? И кто же был этот счастливец?
Я даже покачала головой от возмущения:
– Делаешь вид, что ничего не понимаешь? Зачем? Ясно ведь, что это был ты.
Он засмеялся:
– И как я выглядел?
Я закрыла глаза:
– Ты был потрясающе красив. Почти как сейчас. Даже не знаю, где лучше...
Он встал и подошел к столу:
– Надо закурить, иначе не дослушаю эту историю до конца.
– Что тебя так веселит? – вспылила я. – Что я влюбилась в тебя с первого взгляда или то, что ты кажешься мне таким красивым?
– Не злись. Это нечто сродни зависти к моему собственному прошлому, только и всего. Мы там были женаты, ты влюблена, все так безоблачно...
– А кто тебе сейчас-то мешает? – возмущенно перебила я. – Жили бы также припеваючи.
Ответом мне была тишина.
– Почему ты замолчал?
– Знаешь, расскажи мне до конца свою историю. Я больше не буду смеяться. Это было так... Лишь бегство от самого себя
Я снова недовольно покачала головой. "Опять он ничего не ответил, – подумалось мне. – Однако заставить его говорить, если он не хочет, я не смогу. Придется говорить дальше".
– После этого бала я увидела наше венчание, точнее тот момент, когда мы, взявшись за руки, выходили из огромной белой церкви. Гости встречали нас на лестнице и бросали вслед цветы и какие-то зерна. Мы улыбались и шли к парадно украшенной гондоле, которая должна была отвезти нас домой. Отныне я жила в твоем роскошном особняке, выходящем окнами на главный канал. А потом мне показали много картин, которые как бы иллюстрировали нашу дальнейшую жизнь...
– И что же это была за жизнь?
– Я бы охарактеризовала ее как праздное счастье двух влюбленных друг в друга состоятельных людей.
Он снова сел в кресло, и сказал:
– Интересно, а дети у нас там были?
– Нет. Я почему-то не могла иметь детей, и наверно именно от этого свой смысл жизни мы находили в таком вот времяпрепровождении.
– Ну, если не считать отсутствия детей, то вполне приятное, на мой взгляд, времяпрепровождение. Как ты думаешь?
– Еще бы! Золото и бриллианты просто сыпались нам на голову. Да ведь и само по себе это было время, когда излишества в нарядах и украшениях воспринимались как образчик хорошего вкуса. Вообще, надо сказать, что от этого замужества я получила гораздо больше, чем мечтала получить от одиночества. Здесь были и салоны, в которых самые модные поэты читали свои только что вышедшие из-под пера стихи, и закрытые маскарады, на которые допускали только самых близких друзей, и разнообразные балы. Но во главе всего этого была любовь, которая не только не иссякала, а наоборот, от года к году становилась все крепче и крепче подобно сваям этого волшебного города. Что же касается детей, то мы с тобой были... Как бы это сказать? Какие-то самодостаточные. Для полного и исключительного счастья нам вполне хватало общества друг друга. Сейчас конечно это было бы иначе...
Он загасил одну сигарету и прикурил следующую:
– Видишь, как, оказывается, могут за много лет меняться характеры.
Я недоуменно посмотрела на него:
– Если все так непостоянно, то какой же тогда смысл в этих воспоминаниях?
– Как ты не можешь понять! – он стряхнул пепел в акантовый венок. – Все эти личности никуда не делись, а остались и дремлют внутри тебя.
– Ждут случая, чтобы проснуться?
– Узнаешь потом, чего они ждут, – неожиданно мрачно ответил он.
Я встала с дивана и потянулась:
– Уже глубокая ночь, а мы с тобой все болтаем. Лучше бы ты заставил меня спать. Теперь я снова встану с головной болью.
– Это, к сожалению, не в моих силах.
– А я думала, что ты можешь все...
Он взглянул на небо:
– Не так уж и поздно. Мы еще успеем немного поговорить. Ты же не покинешь меня, не рассказав свои воспоминания до конца?
– Конечно нет. Ведь мне и самой интересно. Вообще, ты знаешь, я удивляюсь, как все-таки жива во мне эта память прошлых жизней. Ведь когда я несколько лет назад была в Венеции, то действительно очень много "вспоминала". Я ходила по этим кривым темным улочкам, спускалась к извилистым каналам, смотрела на проплывавшие мимо гондолы и все время пыталась что-то "увидеть" или заново пережить. Передо мной вспыхивали картины балов, маскарадов, чьих-то объятий в лунном свете. И все это я приписывала лишь сильному впечатлению, которое произвел на меня этот город.
Я подошла к остановившимся настенным часам и попыталась раскачать маятник:
– Неужели можно так жить? Только любовь, счастье и развлечения?
Он рассмеялся:
– Мне не верится, что за все это время мы с тобой ни разу не поссорились.
– Да, ты прав, – улыбнулась я, – Было одно недоразумение, обернувшееся впоследствии крупным скандалом.
– Любопытно. Расскажи-ка мне об этом поподробнее.
– С удовольствием, – сказала я и, перестав дергать часы, села на ковер возле его кресла.
***
Мы, как и прежде, живем в Венеции. Развлекаемся на балах и маскарадах, иногда выезжаем на материк и путешествуем в ближайшие города. Все идет очень гладко до тех пор, пока однажды в каком-то салоне я не встречаю молодую особу, такого же высокого положения как и я, которая очень быстро становится моей подругой. Своим мировоззрением, а надо сказать, что взгляды у нее довольно прогрессивные, она начинает оказывать на меня заметное влияние, и я не то чтобы всегда беру с нее пример, но как бы стараюсь не отставать во многих вопросах куртуазного поведения. Как-то раз, на одном из светских сборищ она по большому секрету признается мне в тайной связи с неким известным человеком нашего круга. На меня это производит сильное впечатление, поскольку я, несмотря на то, что мы живем в обществе с достаточно вольными нравами, никогда не допускаю даже мысли о том, чтобы изменить своему мужу...
***
– А я тоже всегда оставался тебе верен? – он меня перебил с какой-то ревностью в голосе.
– Да, конечно! Ты был от меня просто без ума, так что о любой тайной связи с твоей стороны даже не могло быть и речи.
Он улыбнулся:
– А почему ты столь уверенно это утверждаешь? Разве можно такие вещи знать наверняка?
– Ну, там, может быть, и нельзя, но, глядя отсюда, я, как выяснилось, имею возможность чувствовать за тех людей, которые со мной общались. Таким образом, то что двести пятьдесят лет назад было невидимо для моего взора, сейчас может проявиться, и все тайны раскроются.
– Хорошо, что мне нечего было скрывать, а то мог бы выйти некоторый конфуз.
Теперь улыбнулась я:
– Нет, не вышел бы, точно знаю...
***
Итак, подруга признается мне в своем тайном увлечении, но преподносит все это так, что мне становится немного завидно и как бы неудобно за то, что я такая несовременная и, в отличие от большинства моих приятельниц, не имею связи на стороне. При этом интересно, что в моем отношении к тебе все остается по-прежнему – я слишком влюблена, чтобы увлечься каким-нибудь высокородным сеньором, и вовсе не собираюсь менять свой образ жизни.
И вот тогда-то я и придумываю авантюру, которая должна, как мне кажется, очень поднять мой авторитет в глазах подруги и, одновременно, развеселить мое и без того не скучающее сердце.
Я вижу себя сидящей за небольшим золоченым столиком, инкрустированным перламутровыми цветами – размышляю над чем-то, глядя в окно на проплывающие мимо гондолы, а затем достаю перья и собираюсь писать письмо. Оно адресовано моей подруге. Я пишу о том, что у меня разгорелся очень бурный роман с неким N, имя которого назвать не могу, так как он вращается в чересчур высоких кругах, и о том, что самые пикантные подробности этой связи я расскажу ей при встрече.
Все это я сочиняю настолько увлеченно, что, к сожалению, слишком поздно замечаю, как в комнату заходит мой муж – то есть ты. Я явно не жду тебя в такой час в своем будуаре и поэтому поспешно стараюсь спрятать в пачке бумаг уже запечатанное письмо.
***
– И неужели я решаю его прочесть? – воскликнул он.
– О! Не только...
***
Видя мои резкие движения, ты естественно начинаешь подозревать, что у меня, вопреки всем твоим представлениям о моей честности, появились от тебя какие-то секреты, и поступаешь со мной несколько диктаторским способом.
Ты подходишь к моему столу и молча, глядя мне прямо в глаза, протягиваешь руку, чтобы я сама отдала тебе эту роковую бумагу.
Напрасно я пытаюсь лепетать что-то о небольшом недоразумении, которое там описано, и о том, что все это вообще не является правдой – в ответ от тебя я слышу только слово "письмо!", и мне, естественно, приходится повиноваться.
***
– И я его прочитал?
– Прочитал и швырнул мне на стол.
– А потом?
После этого и начинается самое страшное. Ты быстро выходишь из комнаты, и через некоторое время я вижу в окно, как твоя гондола уплывает в неизвестном направлении.
– И я, естественно, даже не обернулся?
– Конечно. Ты накинул на плечи черный плащ и, завернувшись в него, даже не удостоил меня прощальным взглядом.
– Какой я, однако, был выдержанный два с половиной столетия назад, – рассмеялся он, – Сейчас бы ты так легко не отделалась.
– Смеешься! А для меня начались часы адских мук. Я выбросила свое злосчастное послание в воды канала, и стала метаться по дому, каждые десять минут выбегая на балкон.
– Интересно, – задумался он, – а сейчас эта твоя подруга стала такой же искательницей приключений?
– Нет, – засмеялась я. – Она замечательная, вот только салоны в этой жизни для нас оказались закрыты.
Он снова закурил, и некоторое время сидел молча, а потом спросил:
– И как же долго я отсутствовал? Всю ночь и весь последующий день?
– Почти угадал – ты появился только поздно вечером, прошел в гостиную, которая, кстати, там называлась салоном, и молча сел в кресло.
– И что же при этом делала ты?
– А я к тому времени уже успела промочить насквозь пятидесятый носовой платок и, увидев тебя, снова бросилась в объяснения о доказательствах своей невиновности.
– И на этот раз я тебе поверил?
– Точно не знаю, возможно, да. Однако то, что с тех пор ты жил с огромным осколком ревности в сердце и старался не выпускать меня надолго из поля зрения, мне хорошо видно. Удивляет же меня другое – почему-то именно после этого происшествия наши отношения стали еще более близкими, чем прежде. Тебе не кажется это странным?
– Нет, нисколько, – он встал и закрыл балконную дверь. – Понимаешь, ведь если я тебя там действительно так сильно любил, то это событие очень наглядно продемонстрировало мне существование постоянной опасности потерять твою любовь. Жить же без тебя я просто не мог, и как раз поэтому я не только не довел создавшуюся ситуацию до полного разрыва, а наоборот, как можно быстрее постарался свести ее на нет.
– Но мне кажется, что ты сделал это не сам по себе – ведь я очень упорно уговаривала тебя простить мне это недоразумение и, наверное, в конце концов смогла тебя убедить.
– Ты говоришь так, будто совсем меня не знаешь. Естественно, я несколько часов напролет смотрел на твои потоки слез и выслушивал бесполезные оправдания, однако это вовсе не означает, что они хоть как-то повлияли на мои поступки.
– Почему? – удивилась я.
– Потому что я решил все еще тогда, когда вечером возвращался домой, а твое раскаяние мне было нужно только для залечивания моих сердечных ран.
– А ты, оказывается, был романтик?
– Был? – он удивленно посмотрел на меня. – А сейчас я по-твоему холодный циник?
Я тяжело вздохнула:
– Все в моей голове уже перепуталось – где "был"... где "есть"... Но скажи-ка мне, пожалуйста, ты тоже видишь то, что вспоминаю я? Почему ты так легко объяснил мне все свои чувства?
Он довольно долго молчал, а потом произнес:
– Тебе скоро пора домой. Расскажи мне все до конца, а то, действительно, завтра утром тебе придется вставать с головной болью. И, кстати, перестань сидеть на полу.
Я тяжело вздохнула, перебралась в его кресло и снова стала говорить.
***
После развязки нашей небольшой любовной драмы я вижу много чередующихся картин о том, как мы с тобой живем дальше. Неторопливо сменяют друг друга времена года, извилистые набережные и переулки попеременно то уходят под воду, то снова высыхают от палящего зноя. Изменяются наряды и прически, чуть другими становятся развлечения. Тихо и незаметно мы приближаемся к финалу.
Тебя уже нет рядом со мной, я сижу одна и разглядываю украшения, которые ты дарил мне на свадьбу. В окна залетает печальный ветер с канала, морская сырость начинает пробираться в душу. Не могу сказать точно, сколько мне в этот момент лет, поскольку, глядя сквозь такой слой времени, определить возраст довольно сложно, но очевидно, что я еще далеко не старуха.
Отчего-то мне не показывают ни твоей смерти, ни похорон, я не могу услышать, о чем мы говорили и как расстались, но я всем сердцем ощущаю ту страшную тоску, которая охватывает меня от этой утраты...
***
– И сколько ты еще прожила после этого? – спросил он, неожиданно резко задернув тяжелые шторы на окнах.
– Совсем немного. Я чем-то тяжело заболела, долго лежала в кровати, и тихо ушла из этой красивой, насыщенной любовью и радостью жизни.
– Ну что ж. Вот ты и досмотрела этот небольшой кусок земного бытия двух неравнодушных друг к другу людей. Обсудим все это завтра, а теперь тебе действительно пора спать.
* 4 *
Он, как и договаривались, ждал меня возле покосившегося верстового столба неподалеку от нашей дачи.
– Ну что, готова прокатиться с ветерком?
– Конечно, – весело сказала я, устраиваясь на заднем сидении его массивного мотоцикла. – А куда мы сегодня поедем? Ты мне скажешь или это пока останется в секрете?
– Ну... Если ты не против, то мне хотелось бы увидеть тот косогор, неподалеку от заброшенного шлагбаума, про который я тебе несколько раз рассказывал, – его последние слова заглушил рокот мотора.
– Отлично, все складывается как нельзя лучше, погода сегодня прекрасная, да и настроение под стать ей – вполне подходит для небольшого путешествия.
Я крепко ухватилась за его кожаную куртку, и мы тронулись в путь. Ровное матовое шоссе плавно извивалось лентой вдоль густого леса. Мимо нас стремительно пролетали деревья: обвешанные шишками стояли плотной стеной разлапистые ели, коренастые сосны сияли молодой корой в лучах солнца, а многоцветная листва дубов и лип складывала узоры волшебного калейдоскопа. Я с наслаждением вдыхала прохладный свежий воздух наступившей осени, замешанный на ароматах пожухлых трав и сухих цветов. Лес оставался позади и махал нам на прощание ветвями.
Он немного сбавил скорость, и мы свернули на неширокую разбитую дорогу, которая, изрядно петляя, вывела нас к безымянному жилому массиву. Теперь вместо деревьев слева и справа от нас мелькали покосившиеся заборы, построенных более полувека назад деревянных дач. Перед глазами вспыхивали и сразу же гасли маленькие цветные картинки чьей-то незнакомой жизни, которая удивительным образом воплощалась здесь то в веревочном гамаке, натянутом хозяевами между деревьев, то в скрипучем велосипеде, случайно брошенном возле открытой калитки, а то и в плюще, который, вопреки желанию сажавших его людей, заполонил большую часть участка и сумел обвить колонны террасы.
Наконец и эти усадьбы прошедших времен остались позади, и немного проехав вдоль поля, мы остановились поблизости от довольно необычного места, в котором с трудом угадывался старый переезд через железнодорожное полотно. От обильных многолетних дождей асфальт здесь совсем раскрошился, и сквозь его широкие трещины пробивалась на свет густая поросль жизнелюбивой травы.
Я слезла с мотоцикла и подошла к шлагбауму. К моему удивлению вместо ожидаемой балки с противовесом он представлял собой проржавленный кривой рельс, который лежал на двух старых бетонных блоках разной высоты, покрытых заметным слоем угольной пыли. Вокруг валялись какие-то сломанные домкраты, гаечные ключи и непонятные громоздкие пружины, отчего все это напоминало заброшенную мастерскую под открытым небом. "Как он любит такие картины разрушенного прошлого, – подумала я печально. – Мне даже иногда кажется, что он каким-то образом черпает силы во всем этом упадке" ...
Он прервал мои размышления словами:
– Пойдем на косогор, я взял с собой теплое покрывало, так что можем немного отдохнуть прямо там на траве.
– Хорошо, – я пошла вслед за ним, захватив с собой несколько красивых обломков гранита, валявшихся среди бетонного мусора.
Он разложил поверх колючих колосков большой кусок какой-то плотной ткани, на который мы с удовольствием сели и начали разговаривать.
Я решила сразу перевести беседу в интересующее меня русло:
– А ты ведь так и не сказал мне ничего по поводу моих "венецианских снов". Почему ты назвал их "куском бытия двух неравнодушных друг к другу людей"? Считаешь, что это не было настоящей любовью?
Он улыбнулся:
– Я имел в виду, что истинная любовь, то есть любовь в высшем значении этого слова, не может выглядеть столь приземленно. Какие-то балы, интрижки, ревность... Никакой духовности и благородных устремлений. Но ведь насколько я понимаю, тебя интересует именно вопрос о нашей принадлежности друг другу?
– Ну... – замялась я. – В общем да. Мне хочется разобраться, действительно ли мы представляем собой две части единого целого, или наша история только похожа на легенду о половинках, бродящих по свету в поисках друг друга.
Он задумчиво посмотрел на одинокую росшую неподалеку сосну:
– Знаешь, мне стало казаться, что ты еще не совсем готова к этим воспоминаниям о далеком прошлом. Я даже немного боюсь за тебя.
– Почему?
– Видишь ли, ты ждешь от своих изысканий только историй о нашей любви и преданности, но пойми, что это не высшая цель бытия. Душа, снова и снова перерождаясь, вовсе не накапливает в себе эти мелочные чувства мирской привязанности, базирующиеся на материальном достатке и плотской верности. Она хранит в себе потенциал духовности, который, – здесь ты частично права – действительно преумножается от многочисленных эмоций искренней самоотдачи, жертвенности и конечно любви, но только не в крайних ее проявлениях.
– Каких это еще крайних проявлениях? – удивилась я.
– Таких как, например, ревность и страсть. Что же тут непонятного.
Я покачала головой:
– Нет, ты просто не видел того, что посчастливилось подсмотреть мне, иначе бы ты так не говорил. Я уверена, что, сколько бы жизней я ни вспомнила, в них во всех мы были с тобой вместе, и связывали нас узы отнюдь не простой "земной" увлеченности друг другом. Здесь были и твои "высшие устремления", и самоотдача, и, конечно, ревность, но даже она была там чем-то большим, чем простая собственническая эмоция, хотя я еще не могу точно сказать, чем именно.
Он молчал, и я решила продолжить свою мысль:
– И кроме всего прочего, нельзя забывать о том, что мы всегда были женаты. А браки, как известно, свершаются на небесах. Так что, говорить о совсем уж приземленных отношениях здесь не стоит.
– Вряд ли, – он отбросил от себя сухую травинку и сорвал какой-то увядший цветок, – я не думаю, что мы были столь постоянны в своих привязанностях. Наверняка, у тебя где-то и когда-то был другой муж, а у меня какая-нибудь жена.
– Нет, я не могу даже думать об этом. Я все-таки слишком ревнива.
– Неужели больше чем я? – рассмеялся он.
– Ну нет! С тобой вряд ли кто-то сможет сравниться...
– Вот тебе и эмоции "высшей духовности", – снова засмеялся он. – Говорим, говорим о проблемах бытия, а сами даже не можем перестать ревновать друг друга. О чем после этого вообще может идти речь?
Я улыбнулась:
– Ты такой умный, а не понимаешь самых простых вещей: чем любовь более приземленная и чем острее все ее крайние проявления, тем ближе она к Богу, потому только, что она искренняя, а не меркантильная в духовном плане...
– Я понимаю, что ты лезешь в философские дебри, мало что зная пока о законах мирозданья. Так что предлагаю тебе отложить этот разговор на несколько дней – хотя бы до той поры, когда ты вспомнишь чуть больше подробностей своего прошлого.
– Можно подумать, что эти воспоминания смогут изменить мое мнение...
Мой голос утонул в грохоте товарного состава, перевозившего вагоны, груженные углем. Они медленно проезжали мимо нас, монотонно стуча, и было хорошо видно, как от их тяжести вминаются в каменную насыпь пропитанные запахом неизвестных смол деревянные шпалы. Постепенно шум стих, и наступила почти абсолютная тишина.
– Ты слышишь? – сказала я. – Кузнечики пытаются перекричать стрекотание высоковольтных проводов.
– А где эти провода?
– Да вон же они, над нами, – я показала рукой на уходящие вдаль деревянные опоры с пыльными гирляндами изоляторов. – Так красиво...
Он достал из кармана сигареты и закурил:
– Скажи, а в последние дни ты не пыталась ничего вспомнить? Почему-то мне кажется, что ты хочешь о чем-то рассказать.
Я засмеялась:
– Ты, как всегда прав. И как только это у тебя получается – все про меня знать наперед? Чудеса!
– Да нет никаких чудес, – отмахнулся он, – просто я люблю тебя и от этого вижу насквозь.
– Это точно! Жалко только, что моя любовь не предоставляет мне таких неограниченных возможностей.
– Не переживай, это приходит со временем. Но, может быть, ты все же расскажешь мне, где ты путешествовала на этот раз? Или будешь томить меня в неизвестности?
– Нет, томить не буду. Но настройся на то, что рассказ будет не только про любовь, но и про смерть, потому что на этот раз я увидела сказку с не очень-то счастливым концом.
– И в этой грустной истории мы снова были вместе? – спросил он, как будто хотел моим ответом подтвердить собственные мысли.
– Конечно, ведь я об этом тебе и говорю, – сколько бы я не смотрела, мы всегда будем рядом друг с другом...
Он недовольно покачал головой:
– Никогда не говори того, в чем не можешь быть уверена. Лучше рассказывай все по порядку.
– Хорошо, – сказала я и села поудобней, – начну сразу с того момента, когда я попала на ту сторону и начала вспоминать.
***
Итак, я вижу, как мы с тобой взявшись за руки идем по направлению к особняку, который следовало бы назвать дворцом, поскольку он очень большой и красивый. Мы с тобой снова, как в "венецианской жизни", богаты и счастливы. Мы недавно поженились, и жизнь нам кажется сродни прекрасной музыке, которую мы слышим одинаково. Разница между нами состоит только в том, что, в отличие от меня, ты, кроме нашей семейной жизни, еще очень увлечен какими-то придворными политическими интригами, в которых ты чувствуешь себя как рыба в воде.
Не могу сказать точно, на каком языке мы разговариваем и в какой стране это происходит, но, судя по нашим нарядам, можно предположить, что это какое-то развитое европейское государство, в котором, скорее всего, преобладает католическая религия.
По мере того, как мы приближаемся по дорожке к дому, я начинаю понимать, о чем мы там говорим. Это понимание настигает меня в середине твоей реплики, от которой я слышу только последнюю фразу:
– ...теперь он наш, и мы здесь будем жить.
В ответ я весело говорю тебе:
– А сейчас там кто-нибудь есть, или его прежние хозяева уже успели уехать?
– Надеюсь, что успели, иначе получилось бы не очень удобно – они еще собирают вещи, а мы будем им мешать, – отвечаешь ты. – Кстати, приготовься к тому, что там совсем нет мебели... Но, правда, я уже распорядился, и эту неприятность скоро исправят.
Я просто готова взлететь от переполняющего меня радостного любопытства:
– Значит, сейчас мы только посмотрим, как расположены комнаты, а в следующий раз уже сможем здесь остаться?
Ты с явным удовольствием смотришь на мой непосредственный восторг:
– Да, походи, полюбуйся видом из окон, рассмотри обивку стен, роспись потолков... Короче говоря, делай, что тебе заблагорассудится и понемногу привыкай – теперь этот дворец принадлежит нам.
– Мне просто не верится, что эти люди могли добровольно отказаться от такой роскоши и, продав все свое имущество, уехать за океан, – удивленно восклицаю я.
Мы поднимаемся по огромной лестнице и заходим внутрь. Какой-то человек встречает нас на пороге и несколько раз подобострастно кланяется, предлагая показать нам дом. Ты одним движением руки приказываешь ему удалиться, и мы начинаем осмотр, не спеша переходя из одной комнаты в другую.
Я восхищенно рассматриваю огромные залы с сияющим полом, небольшие кабинеты, в которых позабытые на окнах массивные занавеси создают таинственный сумеречный свет, коридоры, на стенах которых наверняка висели суровые портреты предков. А ты идешь позади меня, и я ясно ощущаю, как ты там счастлив. Ты радуешься какой-то полной гаммой чувств. В ней присутствуют и любовь ко мне, и тщеславие оттого, что в результате каких-то своих успешных действий ты получил в собственность не только этот дворец, но, кажется, даже какой-то титул. Ты ощущаешь и удовлетворение, что мне так нравится все происходящее в моей жизни, хотя я не знаю и сотой доли твоих поступков, в результате которых ты сумел так преуспеть.
