Текст книги "Странные женщины"
Автор книги: Елена Белкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)
– Да, опять! – закричал ей вслед Игорь. – Опять ты школу проспала! Устроили ее в лучшую гимназию, а она балбесничает! Не хочешь учиться – иди работать!
Настя возникла в двери кухни с криком:
– А я просила в эту гимназию устраивать? Я просила? Я просила? Я просила?
– Тогда иди работай! – кричал отец.
– Сам иди работай! – кричала дочь.
– Как ты со мной разговариваешь?
– А как ты со мной разговариваешь? Сбегу на фиг!
– И сбегай!
– И сбегу! Вот паспорт получу и сбегу!
– Пока восемнадцати нет, никуда не денешься!
– Денусь!
– Не денешься!
– Денусь!
Лизе хотелось закрыть уши.
И ей вдруг почудилось, что кто-то милосердный и впрямь закрыл их, она перестала слышать. Но от этого сделалось еще хуже, еще страшнее.
Это – мой муж? – думала она, глядя на всклокоченного мужлана, истерично разевающего рот, выпятившего пузо и бестолково размахивающего руками…
Это – моя дочь? – думала она, глядя на щенячьи лающего подростка-девочку, сжавшую кулачки, мечущую глупоглазые искры, ноги расставлены, рот гримасничает, выбрасывая слова с невероятной скоростью…
То, чего мы не замечаем в близких людях (и плохое, и хорошее), в чужих нам видится яснее. И Лиза ясно видела, увы, не самое приглядное, ясно, как чужое. Но она ведь понимала, что это – свое, и ей горько становилось от этого. Но одновременно все казалось нелепым, смешным. И хотелось оборвать, прекратить, как-нибудь тоже нелепо и смешно, но не так, как они.
Лиза подошла к решетчатой металлической полке с посудой, спокойно сняла тарелку и, прицелившись, разбила ее о трубу под мойкой.
Отец и дочь разом замолкли и изумленно посмотрели на нее.
Игорь опомнился первым.
– Ты что, сдурела? – заорал он. – Ты с утра мне нервы мотаешь сегодня!
Лиза приветливо улыбнулась ему, взяла вторую тарелку, разбила и ее.
– Перестань! – закричал Игорь.
– Перестану тогда, – пропела Лиза, – когда вы перестанете орать.
И взяла третью тарелку.
Игорь и Настя молчали.
И вдруг Настя рассмеялась. От души. Так звонко, так мило, так хорошо, ясно, чисто, что Лиза не удержалась и подхватила ее смех.
А потом невольно кривой улыбкой ухмыльнулся и Игорь.
– Да, – сказала Настя. – С вами не соскучишься. Ладно, я опаздываю. Мне сегодня ко второму уроку, между прочим!
– Так бы и сказала, – миролюбиво сказал Игорь.
Лиза нашла веник и совок, стала заметать осколки.
– Кстати, – сказала она. – Не ходил бы при дочери в трусах.
– Ты что, совсем? Доконать меня хочешь? Она дочь мне или кто? Или ты фрейдистка совсем?
– Да нет. Просто не совсем чистые они у тебя.
– А я виноват, что у меня совсем чистых нет?
– Постирай.
– Я?
– Ну не я же, – сказала Лиза. Распрямилась и задумчиво сказала: – Неужели я действительно тебе их стирала? И носки?
– А кто же?
– С ума сойти.
И Лиза опять нагнулась.
А Игорь постоял, посопел над ней и отправился в комнату.
Одеваться.
Глава 2
Потом Настя ушла в школу, Игорь сел смотреть телевизор, а Лиза бесцельно кружила. Ей хотелось больше узнать о себе, хотелось расспросить Игоря, но…
– Что ты маешься? – спросил Игорь. – Тебе на курсы к скольки?
Какие-то курсы, подумала Лиза. Как бы впросак не попасть.
– Сегодня отменили.
– Очень приятно. Будем любоваться весь день друг на друга.
– Я тебе настолько надоела?
– Не надо истолковывать буквально! – Он взглянул на часы. – Ладно, пойду из автомата Чукичеву позвоню. Скажу: или решай вопрос сейчас же, или… Или пойду в домоуправление и устроюсь в самом деле дворником!
Он побрился, почистил зубы, надел линялые джинсы, футболку, старые кроссовки и ушел.
Надо бы и ей зубы почистить.
Лиза вошла в ванную. Там в стакане стояло несколько зубных щеток. Какая ее? Эта, широкая и длинная, вряд ли. Она влажная, это его. Эта, модненькая, с гнущейся ручкой, изивистая вся, скорее всего Настина: все лучшее детям. А ее вот эта: просто и элегантно. Ее вкус. Она взяла щетку и вдруг явственно ощутила чувство брезгливости.
Ты с ума сошла? – спросила она себя мысленно. ЭТО ТВОЯ ЩЕТКА. Ты осталась сама собой, только не помнишь этого.
Но пересилить себя не могла: щетка продолжала казаться чужой, не ей принадлежащей. Поколебавшись, Лиза поставила ее в стакан, выдавила пасту на палец и потерла зубы пальцем, прополоскав затем рот. Полоская, почувствовала что-то. Пошевелила языком, нащупывая. Точно. Вылетевшая пломба. И кажется, давно вылетела. Значит, дупло. Пахнет. И тошнота вдруг неудержимо подступила к горлу. Будто чужие зубы вставили ей в рот и она вынуждена терпеть их дурной запах!
Рехнулась, точно рехнулась, думала Лиза. Белье ведь утром надела – и ничего!
Но тогда она об этом не думала, а сейчас вдруг и белье показалось нестерпимо чужим. Не думать об этом, не думать!
Послышался звонок в дверь. Наверное, муж вернулся.
МУЖ ЖЕНЩИНЫ, КОТОРАЯ БЫЛА…
Но это был не Игорь. Это была женщина с недобрым лицом и взглядом. Не поздоровавшись, она спросила:
– Твой олух дома?
– Нет.
– Тогда поговорим.
– Поговорим, – согласилась Лиза, гадая, кто эта женщина и о чем она собирается говорить.
Та прошла в комнату, села в кресло, поерзала в нем.
– Мы тоже такие хотим купить. Уютно, удобно. Где брали, за сколько?
– Я не помню, Игорь брал.
Женщина помолчала.
– Я вас обоих понимаю, – сказала она вдруг. – Ефим всю жизнь ни одной смазливой морды не пропускал. Ты сама это знаешь. Но любит он только меня и никуда от меня не уйдет. Потому что нигде он больше не найдет такую дуру. Никакая другая его поганый характер не поймет. Никакая другая ему прощать все не будет. Ну и детей он любит, конечно. Особенно Варьку. Из-за одной Варьки не уйдет, просто обожает ее. Я и тебя понимаю. Надоело на вторых ролях, хочется блеснуть. Понимаю, сама такая же была, слава богу, что перебесилась. Нет, ей-богу, как в администраторы перешла, спать стала нормально, нервы не прыгают, как чертики. Короче, я все понимаю. Но наглеть-то не надо! Нельзя же так в открытую! Все уже болтают об этом. Мне это надо? Ну встретились где-нибудь подальше разик-два в неделю, трахнулись бы потихоньку… У него через месяц пройдет, я знаю. А внаглую – зачем? Показываешь, что ты такая смелая, что на всех тебе наплевать? А если я тоже обнаглею? Вот придет твой олух, а я ему все возьму и скажу. Он же псих у тебя, он же тебя убьет просто. Ты этого хочешь?
Лиза лихорадочно анализировала.
Итак, перед ней жена одного из актеров. Нет, скорее даже режиссера, она же говорит: блеснуть хочется, а с помощью кого может блеснуть актриса? Итак, режиссер или актер из заслуженных, которому доверили постановку. Она, Лиза, с ним в связи. Эта женщина считает, что ради получения роли.
Скорее всего так. То есть не важно, ради роли или нет, но важно другое: она изменяет мужу. Да и немудрено изменять ему, такому рыхлому и рано поизносившемуся. Да еще с репутацией психа. И безработному к тому же.
Но как она должна вести себя? Как себя должна вести та женщина, которой она была? Оправдываться? Быть агрессивной? Лукавить?
– А что бы ты хотела вообще? То есть в идеале? – спросила Лиза вполне доброжелательно, показывая этим, что готова идти навстречу. Может быть.
Но слова ее на женщину произвели действие необыкновенное. Она откинулась в кресле и смотрела на Лизу так, будто та сказала что-то из ряда вон выходящее.
– Значит, наглеем дальше? – наконец выговорила она. – Наглеем окончательно?
– Не понимаю.
– Да кто ты такая стала, чтобы мне тыкать?! Сопля ты зеленая! Я ведущей актрисой была, когда ты еще под стол пешком ходила! Напролом, значит, прешь?
Вот тебе и раз, подумала Лиза. Надо поправиться.
– Извините, – сказала она. – Оговорилась.
– Знаю я эти оговорки! Ладно! Считай, что разговора не было. Кстати, если скажешь Ефиму, что я к тебе приходила, прибью, вот тебе крест, прибью! – Женщина даже перекрестилась. – И учти, – добавила она, стоя в двери, – я двадцать четыре года с Ефимом прожила и еще столько же проживу. А с вами, с михрюшками, он ни с кем больше чем полгода не возится! Одного только не пойму! – развела она руками. – Чего ж он раньше-то? Слава богу, лет двенадцать уже вместе работаете, и на тебе, разглядел! Он ведь по молоденьким больше, а тебе-то, я знаю, тридцать пять уже! Для него тридцать пять – старуха!
– А как же вы? – не удержалась Лиза.
– Думаешь, обидела? А вот нет! Я о любовницах говорю, о подстилках! А жены, милая моя, возраста не имеют, когда они любимые!
И женщина ушла, резко хлопнув дверью.
Оставшись одна, Лиза почувствовала почти отчаянье. Может быть, подумала она, пора перестать испытывать судьбу и просто-напросто обратиться к врачу? Ведь это лечат, наверное, как-нибудь? Хотя вряд ли. Она что-то слышала и читала о подобных историях. Это, кажется, проходит само.
Нельзя отчаиваться. Ведь она довольно много уже вспомнила – и вспомнит еще больше.
Вот сейчас, например, она стоит на кухне и задумчиво оглядывается. Ноги сами сюда привели. Значит – что?
Как что? Обед готовить. Из того, что есть. Кормить мужа и дочь. Она видела в холодильнике картошку, морковь, чеснок, лук. (И главное, помнит, что картошка – это картошка, морковь – это морковь. И так далее. И как готовить – помнит!)
Лиза взялась за дело. Нашла терку, натерла морковь, луковицу, головку чеснока, обжарила это, потом сбросила в тарелку, почистила картофелины, нарезала их – не кружочками, а дольками. Руки сами это делали. И тоже на сковородку. Когда картошка была почти готова, из тарелки добавила морковь и лук, аккуратно перемешала. Получилось довольно аппетитно. Хлеб есть. Негусто, конечно, но голодными муж и дочь не останутся. А вечером он сходит к сестре и займет денег. Куда он запропастился, кстати?
Убивая время, она занялась рассматриванием своих вещей в шкафу. Ничего особенного, ухищрения бедности. А вот платье почти приличное. Вот джинсы. Она сбросила халат, надела их и почувствовала себя удобно и комфортно. Надела также легкую маечку-футболку. Доставая ее из шкафа, уронила легкий цветной шарфик. Подняла – и вдруг прижалась к нему лицом, жадно вдыхая запах.
(Вспышка: «ОПИУМ». РАДОСТЬ, СЧАСТЬЕ. Отчего? С чем связаны эти воспоминания? Купила ли она сама этот шарфик или это подарок дорогого человека? Почему так печально стало вдруг, почти до слез?)
Лиза положила шарфик на место. Вышла на балкон.
Третий этаж. Вправо и влево по улице одинаковые панельные дома, а напротив бетонный забор и за ним скопище автобусов. Автопарк?
Ничего не вспоминается. Только лишь ощущение чуждости и уныния, словно сослана в этот город, в это место, в это унынье. Господи, как тут можно жить? Чем тут можно жить? Видимо, она очень любит свою работу. И наверное, дочь. Мужа вряд ли. Но почему работает театр, на дворе ведь лето?
Нет, еще не совсем, еще листья на тополях молодые, трава внизу, на чахлых газонах возле дома, короткая, недавно пробившаяся сквозь пожухлую прошлогоднюю.
Она вернулась, ища что-то. Газета попалась на глаза. Именно, газета нужна.
Телевизионная программа с двадцать четвертого мая по тридцатое, с понедельника по воскресенье. Значит, скорее всего сегодня двадцать четвертое мая. Театральный сезон еще не кончился. Но – скоро. Может, все-таки пойти к врачу и уговорить его дать справку до конца сезона? Но тогда ей не светит роль в новом спектакле, на которую, судя по словам жены этого самого Ефима, она претендует? Но нужна ли ей эта роль? Чувствует ли она себя сейчас актрисой?
Прислушалась к себе.
Нет. Ничто не манит на сцене. Не хочется.
Но это сейчас. Надо прийти, увидеть, попробовать. И может быть, все вспомнится разом, именно все – от одного прикосновения к любимому делу!
Но где Игорь, вышедший позвонить из автомата? Ведь не меньше трех часов уже прошло!
Прошло еще полчаса, и Игорь наконец явился.
Был бодр. Заговорил от порога:
– Представляешь, Чукичев, подлец, говорит: не телефонный разговор, пришлось ехать к нему, а у него куча народа, пришлось ждать, а в результате он сказал, что еще недельки две надо потерпеть. Это максимум. Я разозлился. Я не марионетка, в конце концов, чтобы меня дергать! Я говорю: Чукичев, ты извини, мы хоть друзья детства, но время деньги, а я из-за тебя полдня потерял! Плати! И он, представляешь, смеется – и достает деньги. И я взял. Правильно я сделал?
– Конечно.
– Еще бы! Вот, кефирчику купил, хлебца, сахару, живем! Хотя к сестре все равно придется ехать. А ты картошечки пожарила? Умничка! Обедать будем или Настю подождем?
– Как хочешь.
– Я поем, пожалуй.
Когда он проходил мимо, она уловила легкий запах чего-то спиртного.
Но вопросов не стала задавать.
Разогрела и наложила ему картошки, открыла пакет кефира, налила в стакан, поставила перед ним, нарезала хлеб. Положила и себе немного картошки.
И вдруг заметила его быстрый взгляд, тут же спрятавшийся, а в нем – тайное недоумение. Наверное, что-то не так сделала? Но что?
Ел он так же бодро, как и говорил, но в этой бодрости, в этой демонстрации голода чувствовалось что-то искусственное.
– Не понимаю, – сказал он вдруг.
– Чего?
– А где твои вопросы, где упреки?
– Какие?
– Но ты же заметила, что я выпил, я же видел, что заметила!
– Ну и что?
– Спроси: где и с кем? Ты же не можешь, чтобы не спросить!
– Если тебе так хочется, спрошу: где и с кем?
– С Чукичевым! Пивом угостил, представь себе! Вот и все объяснение.
– Ну и хорошо, – сказала Лиза, не понимая, отчего он так злится.
– А может, я не у Чукичева был? Разве мне можно верить? Мне нельзя верить!
– Почему?
– Потому что ты подозреваешь всегда черт знает в чем!
– Я не буду тебя подозревать, успокойся!
– Неужели? Тогда я вот поем сейчас и пойду гулять. Один. Просто гулять. Можно мне это?
– Почему бы и нет?
Он швырнул вилку.
Помолчав, спросил:
– А почему это у тебя все-таки курсов сегодня не было?
– Отменили, я же сказала.
– Васенька заболел?
– Не знаю.
– То есть?
– Послушай, я ведь не задаю тебе лишних вопросов, не задавай и ты.
– Та-ак! – Он встал и заходил по кухне. Два шага – поворот, два шага – поворот. – Ты то есть предлагаешь взаимную свободу?
– А у нас ее нет?
– Нет. Потому что ты вечно требуешь отчета за каждый мой час! Где был, с кем был, что делал, что говорил! Ты унижаешься до того, что у дочери выспрашиваешь, куда папа вечером уходил, на сколько! Ты даже рада, что не очень занята в театре, лишь бы побольше дома быть!
– Я больше не буду унижаться. Из-за чего? Из-за такого сокровища?
– Ты о ком?
– О тебе.
Он сел с лицом совершенно ошарашенным.
– То есть в каком смысле – сокровище?
– В уничижительном. Ты смотрел на себя в зеркало? Тебе тридцать пять лет, а ты выглядишь на сорок. И даже больше. Ты пощупай, какое ты пузо распустил. Что, лень чуть-чуть физкультурой заняться?
Он молчал.
А потом вдруг сказал чуть ли не с нежностью:
– Лапсик мой!
И посмотрел на нее выжидательно.
В каждой семье, у каждой пары, думала Лиза, есть кодовые слова, словечки, обороты, которые что-то обозначают. Сейчас он явно произнес именно такие кодовые слова. И она должна соответствующим образом реагировать. Но – как?
И она стала мыть тарелки.
– Лапсик мой! – с нажимом повторил Игорь.
Она промолчала.
– Ладно, – сказал он. – Надеюсь, мадам, вы разрешите мне часик вздремнуть в одиночестве?
– На здоровье.
– Слушай, что с тобой сегодня?
– Просто болит голова. Может у человека болеть голова?
– Может, – разрешил Игорь, хотя в ответе его слышалось глубочайшее в этом сомнение.
Потом пришла Настя, Лиза покормила и ее.
– Как дела в школе? – спросила.
– Нормально.
– Отметки за год хорошие будут?
– Нормальные.
– Как тебе картошка?
– Нормально. У Степы день рождения сегодня.
– Это хорошо.
– Ничего хорошего. Мне подарить нечего.
– Что ж. Отец, возможно, вечером достанет денег.
– Мне сейчас нужны.
– Где же я возьму?
– К тете Вале сходи.
(Где эта тетя Валя? Кто она? Соседка?)
– Нет, извини.
– То есть как нет? А что я буду делать?
– Ты скажешь: Степа, у родителей нет ни копейки, поэтому подарок я тебе как-нибудь потом подарю, а пока прими от меня поцелуй. И в щечку его.
– Двоюродного брата?
– Ну и что? Братский поцелуй. То есть сестринский.
– Там его родители будут. Потом уйдут, но сначала будут.
– Ну и что?
– Ты хочешь, чтобы я при них, при папашином братце сказала, что у вас денег нет?
– Да. Что такого?
– Чтобы он обрадовался, что вы совсем на мели?
(Хорош братец, однако, радующийся бедности своего брата!)
– Пусть радуется, мне-то что?
– Слушай, мне это нравится! Давно пора! А то выпендриваемся неизвестно перед кем!
– Вот именно. Мы бедные, нечего это скрывать. И думать об этом – нечего. Лучше разбогатеть.
– А получится?
– Я тебе обещаю.
– Да? Слушай, а ты иногда бываешь совсем нормальная! А можно я приду в одиннадцать?
– Если тебя проводят.
– Обязательно проводят, обязательно!
И Настя, весьма довольная, ушла в свою комнату.
Заглянув туда через несколько минут, Лиза увидела, что она, как и отец, улеглась вздремнуть.
Любят поспать, подумала Лиза.
Итак, у Игоря, кроме сестры, есть еще и брат. Но у него он денег просить не собирается. Видимо, у них сложные отношения.
Но если и брат, и сестра живут в этом городе, следовательно, не один Игорь приехал из Казахстана, а все семейство? И возможно, ей еще предстоит счастье общаться с его родителями.
Ничего. Ничего. Надо вытерпеть. Все придет в норму.
Глава 3
Лиза решила пойти прогуляться. Вдруг увидит что-то, что поможет разбудить ее память?
Оглядела себя. Вполне нормальная повседневная одежда. Для улицы сгодится.
В прихожей на ящике для обуви лежали ключи. От квартиры. Она взяла их на всякий случай.
Вышла из подъезда.
Пошла по дороге вдоль дома.
Навстречу ехал старый «Москвич». Лиза посторонилась, но машина, замедлив ход, направилась прямо на нее. Лиза перешла дорогу, чтобы обойти, машина тоже медленно повернула, следуя за ней.
Какие-то дурацкие шутки.
За рулем сидел светловолосый лысоватый человек в очках. И смеялся. Остановил машину, вышел.
– И чего это мы бегаем?
Лиза поняла, что это ее знакомый.
– И куда мы собрались? – продолжал он весело и запанибратски. – И почему это нас на занятиях не было?
– Обстоятельства, – сказала Лиза.
– В чем дело? Случилось что-нибудь?
– Ничего особенного.
– Я тебя ждал полдня. Могла бы из автомата позвонить.
– Не могла.
– Но сейчас-то – ко мне? Ее не будет до шести, сына я к бабке отвез. У нас полно времени еще. Едем?
Это и есть курсы, про которые говорил Игорь? – подумала Лиза. Что это значит? Еще один любовник помимо неведомого Ефима? Бойкая же бабенка была она в той жизни, которую не помнит!
(Вспышка: ВАСЕНЬКА. Чье имя? Игорь спросил: Васенька заболел? Это, наверное, про этого очкарика. Про его какие-то курсы. То есть, наверное, он якобы ведет какие-то курсы, муж его знает. А на самом деле он ее любовник. Но чем он лучше мужа? Посуше немного, посвежее выглядит, ну и что?)
– Ты пройди дальше, – сказал тем временем деловито Васенька (если это был он), – а я поеду и обогну дом и встречу тебя там, за углом. Игорю, если он сейчас из окна видит, скажешь, что я просто заезжал узнать, здорова ли ты, хотел зайти к нему, но ты попросила подвезти в центр.
– Он спит.
– Тогда садись быстрей.
И она села в машину. Нет, она не собирается делать с ним то, что делала ее предшественница (так мысленно Лиза стала называть самое себя в прошлом), но надо воспользоваться возможностью как можно больше разузнать о себе.
Очкарик развернулся и бесстрашно повел свою машину по ухабистой разбитой улице, беспощадно тряся ее на выбоинах и колдобинах, словно желая добить, чтобы ни она не мучилась больше, ни он.
Выехали на магистраль.
Лиза смотрела вокруг с любопытством, ничего не узнавая.
Потом решила попытаться выяснить, с кем же она едет.
– Васенька… – произнесла она как бы машинально. Если он Васенька, то спросит: «Что?» Если не Васенька, спросит: «Какой Васенька?» И она скажет: «Роль учу. Интонацию не могу найти».
Очкарик спросил:
– Что?
Значит, Васенька…
– Ничего, – сказала она. – Соскучилась.
– А уж как я!
Вскоре он остановил машину в переулке, где кособочились несколько старых двухэтажных домов, некоторые с пустыми окнами, предназначенные на слом.
Они вышли.
– Минут через пять, ладно? – сказал Васенька и пошел по переулку к пятиэтажным панельным домам, на которые этот переулок выходил.
Вот еще новости! Очевидно, это для конспирации: сначала он идет в квартиру и, если там все в порядке, ждет ее, а если вдруг опасность – возвращается.
Она должна через пять минут прийти. Но какой дом, какая квартира?
Васенька свернул, Лиза быстро пошла за ним. Вот он миновал один дом, другой, а в третий вошел.
Дом и подъезд она теперь знает, но от этого не легче.
Она вошла в подъезд.
На лестничную площадку выходят двери трех квартир. Три на пять – пятнадцать. И как его найти среди этих пятнадцати квартир?
Нужно подождать. Он встревожится и сам обнаружит себя.
Так и вышло. Через несколько минут послышался звук открываемой двери. Васенька перегнулся через перила второго этажа.
– В чем дело? – шепотом спросил он.
– Ничего. Голова закружилась.
И она стала подниматься.
– Голова закружилась? Сроду у тебя этого не было!
– Не знаю… Как-то вдруг… Все-таки возраст! – не восемнадцать лет!
– Кто бы говорил!
Васенька впустил ее в квартиру и тут же, у двери, принялся жадно обнимать, шаря руками по телу.
– Сейчас мы тебя полечим! Сейчас все пройдет! – зашептал он ей в ухо. И подхватил ее на руки, и понес.
Мельком она увидела обстановку незнакомой квартиры.
(Вспышка: РАСПАШОНКА, ЭТО НАЗЫВАЕТСЯ – «РАСПАШОНКА»! Распашонка – трехкомнатная квартира, которая делается из двухкомнатной: одну комнату разгораживают, деля ее на спальню для родителей и детскую, а проходная становится общей, залом. Но разменять такую квартиру все равно трудно, а на две однокомнатные практически невозможно без большой доплаты. Она это помнит! Но почему помнит, зачем помнит?)
Васенька отнес ее в крохотную спальню, где помещалась только постель, уложил ее. Потянулся губами к ее губам.
– Подожди, – сказала она. – Никак не проходит.
– У тебя просто давление упало. Ничего страшного.
– И мерзну почему-то.
– А ты под одеялко. Барахлишко снимай свое – и под одеялко, и грейся. А я сейчас.
Он вышел, она накрылась одеялом, не снимая «барахлишка». Одеяло пахло чем-то чужим, не мужским, а женским: дезодорант или духи. Он спит под ним со своей женой. И естественно, встречаясь с Лизой, не меняет постельного белья: для конспирации. Иначе жена спросит: почему свежая простыня, наволочка, пододеяльник? Словам его, что хотел сделать сюрприз, не поверит. Господи, какие пошлые мелочи…
Васенька появился с чашкой в руке:
– Выпей кофе. И давление поднимется, и согреешься! А почему мы одетые еще?
– Сейчас. Не спеши.
– Дело ваше. Ничего, я сам горячий, я тебя после кофе окончательно согрею.
И Васенька, не стесняясь ее (да и кто любовницы стесняется?), разделся, демонстрируя тощее тело, поросшее кое-где рыжеватыми волосами; ребра обтянуты бледной кожей. Забрался под одеяло, постучал для юмора зубами, показывая, что тоже замерз. Глядел на нее и ждал. Она пила кофе не спеша.
И думала примерно так: хочу я все вспомнить или не хочу? Если хочу, нужно пробовать все варианты. Вдруг в момент сближения с этим Васенькой ее озарит? В конце концов, ее тело, судя по всему, не раз было в Васенькином владении, почему бы и сейчас… (Рука Васеньки стала гладить ее нетерпеливо и довольно бесцеремонно, как свою собственность.) Влечения – ноль. Вернее – минус. Он не нравится ей, этот Васенька. У него лицо не очень умного человека. Он слишком деловито и привычно уложил ее в постель. Лысина его не нравится…
– Ну, все? Все? – спросил Васенька, заглядывая в чашку. – Уже лучше? Лучше уже?
Взял чашку из ее руки, поставил на пол.
– А теперь я буду греть тебя, теперь я тебя согрею, я весь горячий, сейчас почувствуешь, – зашептал он, пытаясь снять с нее кофточку. – В чем дело? – удивился, почувствовав сопротивление.
– Ни в чем. Бывает, что женщина не может?
– Бывает. Но у тебя это было две недели назад.
– Я не про это. Я… Ну… Состояние души.
– Тем более! – воскликнул Васенька. – Сейчас у тебя будет другое состояние души!
– Я не хочу.
– С ума ты меня сводишь.
– У меня проблемы. Я думаю о них.
– И думай. Голова думает, а остальное-то свободно!
– Ты в состоянии немного подождать?
– В состоянии, – сказал Васенька и обиженно лег на спину. И заговорил раздраженным голосом: – Проблемы! Ты стала совсем как Игорь твой! У него всю жизнь проблемы! А почему? Потому что слишком много хочет. А что народ говорит? Народ говорит: кто много хочет, тот мало получит! Если уж актером быть, то только гениальным! Если зарабатывать, то миллионы! Ну и сидит на кукане! Лично я никогда не собирался гениальным актером быть. Я умею перестраиваться. Я не мечтаю, а вкалываю. В тридцать лет переучился? Переучился. Компьютерщиком стал? Еще каким, и даже курсы веду. Для всех по выходным, для тебя дополнительно – в понедельник. (Он хохотнул самодовольно.) Надо оргтехнику продавать? Продаю. Надо ремонт машин освоить? Освоил. Мастер на все руки! Что, не так? Я не позволяю себе впадать в депрессии там всякие, как твой Игорь. Извини, конечно. Слишком большая роскошь по нашим временам. Он просто дурак, извини. Я бы ради такой женщины все сделал. И вообще, в любое время и в любых обстоятельствах нужно уметь находить радость. Мы ведь нашли радость друг для друга? Так ведь? Так?
– Так, так, – подтвердила Лиза, радуясь, что Васенька в похвальбе своей выложил довольно много информации. Он тоже из актеров. Скорее всего они вместе учились. Кроме дополнительного понедельника, он обучает ее и в самом деле работать с компьютером: она что-то смутно помнит. Зачем ей это нужно? Собирается тоже уйти из театра? Не ради же только встреч с Васенькой она пошла на эти курсы!
Больше информации не поступило: Васенька умолк. Явно чего-то ждет. То есть не чего-то, она знает, чего он ждет. Она даже честно пытается уговорить себя. И не получается. Она не чувствует ничего, кроме неприятного ощущения, что рядом лежит чужой голый мужчина.
Может, попробовать поссориться с ним?
Надо нащупать тему, предмет для возможного раздора.
– Послушай, – сказала Лиза. – Вот ты говоришь, что на месте Игоря все для меня сделал бы. А что тебе мешает быть на его месте?
– Что это с тобой? – удивился Васенька. – Разве не я тебе это предлагал? Разве не ты сказала: невозможно? Нашу квартиру не разменять, вашу тоже, жить негде, дочь еще не выросла. Куча причин и отговорок! Не ты говорила? Не ты?
– Да, ты предлагал. Потому что знал, что я откажусь, – со странной уверенностью сказала Лиза.
– Ничего я не знал.
– Хорошо. Теперь я согласна.
– Ты серьезно?
– Вполне.
Васенька поерзал и сказал:
– Да, но, как ни печально, проблемы действительно есть. Нашу квартиру можно, к примеру, обменять на однокомнатную и комнату. Вашу – тоже. По однокомнатной мы оставляем им, сами берем по комнате и тоже меняем ее на однокомнатную. Но в самом деле, как твой балбес будет жить в одной комнате со взрослой дочерью? Она не захочет. Она сбежит куда-нибудь. И мой сын тоже ведь вырастет…
– Не надо ничего менять. Заработай. И купим двухкомнатную квартиру. И возьмем Настю к себе.
– Ты издеваешься? Ты знаешь, сколько сейчас двухкомнатная стоит? А я, извини, не ворую, не спекулирую, я зарабатываю деньги исключительно головой и руками. А головой и руками заработать сейчас нельзя! И даже если заработаю, ладно. Но я тебе честно должен сказать: я люблю тебя, но с дочерью твоей мне будет трудно. Понимаешь, я совестливый слишком. Я буду мучиться, что рядом, в заботе и ласке, чужой, извини, ребенок, а мой собственный – со стервой матерью где-то там… Я изведусь весь.
– Значит, я правильно угадала? Ты предлагал, но не собирался в действительности ничего делать?
– Я собирался! И собираюсь! Но надо подождать. Насте будет восемнадцать, можно отправить ее куда-то учиться…
– Да, конечно! Потом сын твой вырастет. А самое лучшее дождаться, когда дочь выйдет замуж, сын женится, мой муж и твоя жена выйдут на пенсию. Гуляй – не хочу!
Она добилась, чего хотела: Васенька обиделся.
Он встал и начал одеваться.
И тут в двери кто-то стал орудовать ключом.
Васенька с вытянувшимся лицом прошептал:
– Машка? Не может быть. Почему так рано? Быстро вставай! На кухню! Чашку захвати! Налей себе кофе! И мне!
Он лихорадочно одевался, приближаясь одновременно к двери.
Сидя в кухне, Лиза услышала, как открывается дверь, а потом женский голос:
– Чего это ты на защелку?
– Да машинально, – ответил Васенька. – А ты чего рано так?
– В банк послали с бумагами и обратно не ждут сегодня, там всегда канитель страшная. Вдруг встречаю Лену Перебейко, помнишь Лену Перебейко?
– Лену?
– Олега Перебейко жена.
– Олега?
– Ну, Мишки твоего друг, они даже у нас были один раз на Новый год лет пять назад. Блондинка крашеная с таким вот носом.
– А-а…
– Ну вот. Она, оказывается, там работает. И помогла мне. И я…
С этими словами жена Игоря вошла в кухню.
– Привет, – сказала Лизе.
– Привет, – откликнулась Лиза.
– Кофе пьем?
– Да.
– Ясно. Вот почему дверь на защелочку закрыли. Чтобы кофе спокойно пить. Ясно.
– Не сходи с ума, Маша, – сказал Васенька.
– Пока не схожу, – разочаровала его Маша.
Ушла и вернулась. Налила себе кофе.
– А постель не успели убрать. Нехорошо, – сказала она. – И как же так, Васенька? – обратилась она к мужу. – Ты такой чистоплотный человек, а женщину принимаешь в грязной постели! Я недели две не меняла, – объяснила она Лизе. – Все некогда. Работа, работа. Но теперь поменяю. Дезинфекцию проведу, чтобы, не дай бог, не подцепить чего-нибудь. А то актрисы народ ненадежный, сегодня с одним, завтра с другим. Специфика профессии!
Васенька молчал, стоя в двери.
– Успокойтесь, – сказала Лиза. – У нас ничего не было.
– Мы уже на «вы»? – удивилась Маша. – Или ты от растерянности?
– От растерянности.
– Как же так? Актриса должна уметь держать себя в руках. Хорошо играть свою роль. Что у тебя там по роли? Чем вы занимались? Компьютерной грамоте он тебя обучал? Но дома у нас компьютера нет, вот беда. Сапожник без сапог.
– Повторяю, у нас ничего не было. Дочерью клянусь! – сказала Лиза.
– Никогда не клянись, сучка, – спокойно сказала Маша. – Особенно близкими. Сегодня не было, значит, вчера было или на прошлой неделе. Не так?
– Так.
– Ну и молчи, – сказала Маша и так же спокойно и размеренно, как говорила, выплеснула остатки кофе на Лизу. Хорошо еще, что жидкость оказалась не горячей. Но футболка сразу же неприятно промокла, прилипла к телу.
– Перестань! – закричал Васенька.
– А, проснулся! – приветливо обернулась к нему Маша. – Не кричи, тебе это не идет. Тебе идут ласковые слова. Ты мне много говоришь ласковых слов. Мурзенька. Котик мой. Солнышко. Костер неугасимый. Зайчонок. – Маша загибала пальцы, показывая Лизе. – Вон сколько хороших слов! А тебя он как приголубливает?
