Текст книги "По обе стороны любви"
Автор книги: Елена Лобанова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
Глава 15
– Ничего себе вид! – изумилась утром Светка. – Ну-ка признавайся: напилась вчера, что ли, подруга?
– Ну почему же сразу напилась… просто не спалось, и все. То ничего-ничего, а то опять бессонница, – пробормотала Вероника, пряча взгляд и не входя в подробности.
Разговаривать со Светланой с утра ей было как-то неуютно. Может, потому, что та выглядела сегодня особенно эффектной. Ее челка вызывающе отливала розово-фиолетовым, в тон перламутровой помаде, и сиренево-розовые тени окружали единственный полностью открытый проницательный глаз. На черном свитере сверкала серебряная брошка-паучок. Вероника, как и Маришка, с детства обморочно боялась пауков.
А может, это сцены из флорентийской жизни, уже написанные, никак не отпускали ее. Совершенно зримо они стояли перед глазами, и каждая имела собственную перспективу, краски и даже запахи. Только вот некоторые придуманные ночью фразы теперь почему-то звучали как фальшивые пассажи, и хотелось немедленно побежать домой исправлять позорные промахи.
– Бессонница! Это в сорок-то лет! При муже! – осудила Светлана. – А чего, интересно, в шестьдесят делать будем?
В словах подруги, безусловно, присутствовала какая-то логика. Только вот сегодня с утра логические задачи не давались Веронике.
– Слушай, ну хоть бы круги под глазами запудрила! В таких случаях лучше даже тональным кремом. Хочешь, дам? У меня с собой.
Ее голос доносился как бы сквозь невидимую преграду. Или как с экрана телевизора, если звук сильно убавить: фигурки на экране перемещаются туда-сюда, шевелят губами, вертят головами, но о чем именно они так волнуются – непонятно. Вероника вздохнула и попыталась сосредоточиться.
Эта перламутровая красотка – ее давняя подруга Светка, и Светка заботится о ней.
Светка – на ее стороне. И не она виновата, что Вероника обидела своих героев неудачными репликами.
Вероника улыбнулась ей, но помотала головой, отвергая тональный крем. Светка поджала губы и закатила глаз в потолок.
– А я вот, девочки, позже четырех не встаю. А когда и в три, – поделилась биологичка Анна Петровна. – Привыкла – и отлично! Ночью и тетради проверишь, и планы напишешь. Попробуйте сами – не пожалеете! Тихо. Никто не мешает. Хочешь – голову мой, хочешь – в кухне возись… С сыном и с невесткой душа в душу живем: вечером, как полдевятого – я сразу к себе, спать! Утром они еще глаза не разлепили, а я уже на работу собралась. Когда ж и ругаться?
Все у Анны Петровны в жизни, похоже, складывалось просто и правильно. И сама она выглядела просто и правильно: серый костюм, белая блузка, перламутровая заколка в седом валике волос. И ученики ее уважали. И боялись. И панически зубрили перед уроком про какие-нибудь «нервные временные связи в коре больших полушарий головного мозга».
Умеют же люди жить правильно. А Вероника вот умудрилась сегодня явиться без часов – оставила, конечно, на комоде. Просить теперь у детей? Или вести уроки, ориентируясь по солнцу?
– Вы, наверно, по натуре жаворонок, – рассеянно заметила она Анне Петровне.
– Да все мы тут, блин, жаворонки! – ни с того ни с сего вспылила Светка и передразнила: – «По на-ту-уре!» А что ж нам еще остается?! Вот я как-то, помню, еду к первому уроку, и мужик в троллейбусе прямо по ногам – топ, топ! Ну, я ему так вполголоса: обратите внимание, говорю, рядом женщина стоит! А он так глянул косо, наклонился и мне еще тише: а откуда, говорит, здесь женщины? Все нормальные женщины сейчас еще в постели предпоследний сон досматривают!
– Да ладно тебе, Светка! Умеешь ты испортить настроение! – возмутилась Вероника. – Молчи лучше, не растравляй с утра!
– …А когда у нас совещание после второго, какая-нибудь санэпидстанция явилась и душу мотает – все ли ведра со швабрами подписаны? все ли тряпки стерильные? доски языком вылизаны или нет? – так в это же время они, женщины которые, педикюршу на дом заказывают, – злорадно продолжала Светлана. – А вечером в ресторан… Вы вот, к примеру, Вероника Захаровна, какой ресторан предпочитаете? Или вам больше по душе суши-бары?
Кажется, она опять читала Вероникины мысли. И при этом нарочно вознамерилась, кажется, разломать, порвать на клочки все прекрасные, вымечтанные бессонными ночами картины!
Определенно Светка встала не с той ноги.
Веронике было отлично известно, что, когда ее подруга в таком состоянии, перечить ей не следует – все равно выйдет себе дороже. Однако то ли от усталости после творческой ночи, то ли от чего другого нервные временные связи в коре больших полушарий ее головного мозга нарушились, и язык не послушался рассудка.
– А что эти суши! Сырая рыба – она и есть сырая рыба, – пожала она плечами как можно равнодушнее. – Я вот была недавно в «Лаванде». Знаешь, у нас на Пушкина? Посидели со знакомой. Так, ничего особенного, интерьер в голубых тонах. Кресла плетеные… Темновато, правда.
– Так и слава Богу! – ядовито успокоила Светка. – А то все бы сбежались посмотреть на твой маникюр… Или ты по такому случаю накладные ногти нацепила?
– Там еще одна профессиональная гадалка работает, ее родственница, – продолжала Вероника, не отвлекаясь. – И между прочим, у меня на кофейной гуще вышло, что скоро все в жизни наладится. Так и сказала: на дереве вашей мечты уже почки расцветают!
– Класс! – восхитилась Светлана. – Как совсем расцветут, сводишь туда и меня! Познакомишь. А я, так и быть, угощу приличной маникюршей!
В конце концов настроение все-таки испортилось. Вероника грянулась с небес на землю. И последним толчком, сбросившим ее с высот вдохновения, был мимолетный вопрос директрисы в коридоре: «Ну как там протокол вашего собрания, готов?»
Имелось в виду, разумеется, воспитательное собрание с Беспечными.
В ответ голова Вероники сама собой с готовностью закивала, губы изобразили что-то вроде подхалимской улыбочки, а предательский язык повернулся брякнуть:
– Да, конечно, завтра принесу!
– Завтра у нас суббота! – напомнила директриса холодно. В голосе у нее имелось богатейшее множество холодных обертонов. Как у Снежной королевы.
– В понедельник я имею в виду, – поспешно поправилась Вероника.
Хотя откуда возьмется даже в понедельник этот самый протокол, она, понятное дело, не ведала.
День был испорчен вполне и окончательно. И ясно стало, что Вероника снова чем-то не угодила судьбе, и та без обиняков демонстрировала ей свое нерасположение. Недолгая полоса везения оборвалась резко и без предупреждения.
Дежурный пирожок с повидлом в буфете не лез в горло.
На уроке в одиннадцатом всевидящая Масина радостно оповестила:
– Вероника Захаровна, а у вас на колготках стрелка!
В седьмом же, стоило на минуту выйти из кабинета, как славные детки закинули тряпку под потолок на новенький плафон.
Обиднее всего, что не хватало сил даже на ругань.
Вообще красиво ругаться – это было не Вероникино амплуа.
Почему-то никогда не приходило ей на ум звучных определений вроде: «Да разве ж вы дети?! Вам же сказать, кто вы такие – так вы ж маме побежите жаловаться!» или: «Вот как посоветую родителям заняться воспитанием – да так, чтоб вы и спали стоя!» Так нет же: не только свежие и оригинальные обороты речи – авторские афоризмы! практически произведения искусства! – но даже банальные фразы типа «Отправляйся за дверь, и завтра в школу с родителями!» звучали у нее так фальшиво, что никому и в голову не приходило следовать этим распоряжениям.
Иногда, проходя по коридору и услышав из какой-нибудь двери особо образный эпитет либо свежую метафору, Вероника замирала на месте и прислушивалась – не из праздного любопытства, а в искреннем восхищении искусством высокохудожественного гнева.
Сама же она обрушивалась с ругательствами исключительно на собственных детей, и сцены гнева выходили у нее столь грубыми и бессвязными, что потом иногда приходилось просить за них прощения. Спасибо хоть Маришка с Туськой всегда великодушно ее прощали.
Правда, на работе иной раз выручали мимика и жесты. Неплохо удавалось Веронике, например, укоризненное выражение со склоненной набок головой – если, конечно, его кто-нибудь замечал. Класса до седьмого на учеников действовал также испуганный взгляд в сторону двери, сопровождаемый громким шипением: «Ну-ка, сели как положено! В школе комиссия. Могут войти в класс в любую минуту!»
Но и с мимикой требовалось знать меру. Ибо где-то Веронике уже попалось предостерегающее высказывание: «После сорока лет педагога можно узнать по измятой физиономии!»
Поэтому каждый раз, когда муж подозрительно осведомлялся: «Чего сковырклетилась, а? Опять проблемы?» – она тут же спохватывалась и улыбалась по возможности жизнерадостно.
Вот и сегодня на проницательный вопрос супруга:
– Ну что там у тебя? Опять твоих паркет скребками чистить назначили? Или нормативы по отлову бродячих собак повысили? – она попыталась было улыбнуться, но на этот раз не получилось.
И пришлось нехотя признаться:
– Да нет, все насчет Беспечного…
– Еще одно собрание, что ли? – возмутился муж. – Каждую неделю они у вас теперь?
– Да нет, сегодня индивидуальная работа… Домой к ним, короче, опять тащиться. Уговаривать, чтоб мать выписку из протокола подписала, решение собрания. Директриса назавтра требует…
– Требует! А сколько платят они за то, что требуют? – проворчал Николай.
И на этот раз почему-то не вспомнил про Ольгу Федоровну.
Вероника благодарно посмотрела на него. Вид у мужа был усталый и какой-то неухоженный. Она пригладила ему волосы.
– Ну ладно, Коль, не злись, а? И так ноги к ним не несут. Постараюсь там управиться побыстрее, максимум за час. Может, обойдется без скандала. Надавлю на сознательность… В крайнем случае, если задержусь, ужинайте сами. Макароны с сыром под подушкой…
– Ты хоть в курсе, что бывают в природе обеды из трех блюд? Не веришь – у Туськи спроси, они в садике знают, – буркнул он напоследок и ушел в комнату.
И Вероника с тяжелым сердцем поплелась проводить индивидуальную работу.
Под вечер, кажется, уже не язык, а ноги ее перестали слушаться рассудка, ибо, хотя и сошли с троллейбуса на нужной остановке, однако по неизвестной причине свернули не на том углу, отдалив свою хозяйку на пару кварталов в сторону от хорошо знакомой калитки.
Этот район города был совсем деревенским: с хорошенькими домишками, наивно распахнувшими голубые ставни за решетчатыми заборчиками, с мирно цветущими по сию пору дубками в крохотных палисадничках. Как только сюда умудрилось попасть семейство Беспечных? Такие домишки явно предназначались для сказочных волшебниц или в крайнем случае милых старичков и старушек…
На самых подступах к свежепокрашенной зеленой калитке у нее оторвался ремешок от сумки. Может, то был знак свыше? «Вернуться!» – мелькнула малодушная мысль.
Вероника с тоской оглядела тихую улочку, словно обвиняемый – ступени, ведущие в здание суда…
Глава 16
Мрачное предчувствие, увы, не обмануло ее.
Беспечной-матери дома не случилось.
– Откуда я знаю, когда придет! Они мне не отчитываются, – с вызовом сообщил Беспечный-сын.
Разговаривали во дворе: он – стоя на ступеньке крыльца, она – глядя снизу вверх.
«Черт, каблуки не надела!» – запоздало пожалела Вероника.
– Ну ладно, тогда как-нибудь в другой раз, – заключила она, старательно скрывая облегчение.
– А куда вам спешить? Посидите пока, – предложил трудновоспитуемый хозяин.
И что-то в его голосе насторожило Веронику.
Она слегка повернула голову.
Чистопородный дог дымчатой окраски, грациозно простерший мощные лапы, возлежал в двух метрах позади нее, как раз поперек калитки. Глаза у него были светло-карие, с золотыми искорками, как камень авантюрин. А калитка позади выглядела как дверца в кукольный домик.
В глазах пса, в позе и в том, как он поводил головой, ловя каждое движение хозяина, чувствовалась готовность ради него НА ВСЕ. Например, по первому его знаку загрызть любое живое существо. Или держать это существо в западне столько, сколько сочтет нужным повелитель. Мнение жертвы, понятно, не учитывалось.
Впрочем, повелитель был великодушен. Он готов был даже, пожалуй, отпустить жертву без всякого ущерба ее здоровью. Единственное скромное его желание состояло в том, чтобы его попросили. Или, еще лучше, взвизгнули бы от страха: «Леша! Ты что?! Убери собаку!» И он снисходительно усмехнулся бы и приказал: «Карат, место!» И разрешил бы: «Можете идти…» Как директор после получасовой нотации в кабинете.
Он посмотрел на Веронику выжидающе.
– Да я вообще-то не тороплюсь. Не помешаю тебе? – вежливо поинтересовалась она.
…Чета Беспечных-родителей возвратилась через полтора часа. За это время их сын проштудировал четыре темы из раздела «Причастие», составил пять предложений с причастными оборотами и пять – с однородными членами. Звонок прервал его на заучивании стихотворения Лермонтова «Три пальмы».
– «Вот к пальмам подходит шумя караван! В тени их веселый раскинулся стан»! – завопил он радостно и кинулся открывать.
Вероника откинулась на спинку кресла. Оказалось, что все это время она сидела на краешке сиденья, прямая и застывшая, как циркуль. Теперь спина тихо ныла и почему-то клонило в сон. «Вроде полседьмого, не больше, – вяло удивилась она. – Теперь домой, домой… Какие еще протоколы! Да и не такой уж он трудновоспитуемый… то есть трудновато, конечно, но воспитуемый…»
В коридоре послышался топот, словно целый класс бежал в раздевалку после физкультуры. На пороге показались: Беспечная-мать с девочкой лет трех на руках; рослый мужчина в костюме цвета сливок – очевидно, Беспечный-отец; румяная толстушка в блестящей кофте; наконец, два подростка, постриженные до гладкой шарообразности голов.
– Вероника Захаровна! Вы с Лехой заниматься пришли?! – закричала мать, широко открыв глаза и хлопая ресницами в точности подобно сыну.
– Н-н… ну, в общем, да, – пробормотала Вероника, – у нас диктант скоро… повышенной трудности…
– Ира! Смотри! Павлик! Это ж наша учительница! Классный руководитель наш!! – истошно вскрикнула мать. – Вероника Захаровна, это моя сестра, а вот племянники! А это папа наш… А вот это – кто? Сама скажи!
– Настя! Здласте! – закричала девочка и всплеснула руками.
– Очень нам приятно, очень! – говорила толстушка, качая головой и совершая в сторону Вероники замысловатые полупоклоны. – С нашим Лехой… чтоб заниматься…
– Да вы потише! Испугали человека, – вмешался басом отец. – А что это вы вскочили, Вероника Захаровна?
– Да я в том смысле… Мне домой уже пора. И задание на завтра мы сделали.
– Домой?! – завопили в два голоса мать-Беспечная и ее сестра с выражением ужаса. – Да время ж детское! Не-ет, не-ет, будете ужинать с нами!
– Что вы, спасибо, я же из дома, только из-за стола! Полчаса назад буквально… – убеждала Вероника, прижимая руки к груди.
– Ничего себе полчаса! – подал голос сынок. – Часа три одни правила долбили…
– Вот видите, Вероника Захаровна! Садитесь, даже и не разговаривайте! Счас наши мужики шашлычок организуют! – радостно вскричали женщины.
Тем временем мужчины куда-то исчезли. И откуда-то чуть заметно потянуло дымком. А в комнате, как по волшебству, возник длиннющий стол под белой скатертью, и на этой скатерти – какие-то тарелки и бутылки.
– Большое спасибо, но я не могу никак. Ну никак, честное слово! – как можно убедительнее говорила Вероника, умоляюще глядя в глаза хозяйке. – У меня и дома не знают, где я! Наверно, ищут уже…
– А скажите честно, Вероника Захаровна, – вдруг очень тихо спросила Беспечная-мать, – вы, может, совсем не для того приходили? Может, вы нам сказать что хотели?
И в глазах ее появилось выражение упрямого озлобления, как на собрании. А толстушка сестра замерла с салатницей в руках.
Вероника растерянно молчала, не в силах придумать ничего для ответа. Уши ее медленно заливались краской.
– Ох уж эти мне родители! – внезапно с удивлением услышала она собственный голос. – Все им что-то мерещится! Лешка, ты до чего мать довел?! Бессовестный! Нервы никуда. Ну ладно, посидим немножко с вами… Марина… забыла, как по отчеству?
– Да просто Марина, – с остатком обиды, но уже потеплевшим голосом буркнула Беспечная.
Никто и никогда не мог бы назвать Веронику любительницей шумных компаний. Отродясь не владела она искусством непринужденно общаться, есть, а тем более пить с незнакомыми людьми. И уж конечно, в самом страшном сне ей не могло присниться, чтобы она пила В ПРИСУТСТВИИ УЧЕНИКА!
Насилие, которое она совершила над собой в этот вечер, было поистине самоотверженной жертвой педагогическому долгу.
Выговорив «посидим немножко с вами», Вероника как бы раздвоилась: одна ее часть словно уснула или впала в забытье, чтобы не видеть, как другая сидела за столом, улыбалась, говорила какие-то глупости, отвечала на какие-то дурацкие вопросы, ела и пила.
Позже этот злополучный ужин вспоминался смутно, как в тумане.
Совершенно не задержался в памяти, например, вкус шашлыка, хотя ясно, что именно шашлык должен был быть гвоздем меню. Вообще из всего разноцветного изобилия на столе запомнилась только рыба «хе». Удивительно было, что можно так запросто и с удовольствием есть сырую рыбу под таким необыкновенным названием.
Кроме того, абсолютно четко помнилось, что маленькая рюмка, стоявшая перед Вероникой, наполнялась каким-то темно-красным вином не более трех раз. Однако то ли вино было выдающейся крепости, то ли повлияли волнение и усталость, но опьянела она, без сомнения, больше всех за столом.
Дальнейшие события выплывали в памяти бессвязно, в виде отрывочных кадров: вот Марина показывает ей фотографии Лешки в детском саду, и они обе, перейдя на ты, хохочут, и она, Вероника, кричит: «Глаза! Глаза!», имея в виду отчаянно-шкодливое выражение Лешкиных глаз; вот маленькая Настя с ревом лезет к ней на руки, удерживаемая тетей Ирой; вот отец с сыном и племянниками исполняют какую-то невообразимую акробатическую пирамиду; вот Марина с Ириной на два голоса поют грустную украинскую песню, очень знакомую, но Вероника никак не может вовремя подхватить припев.
Мысль о времени грянула в голове, как будильник среди ночного безмолвия.
– Захаровна, ты что подхватилась? Не пустим! – рявкнул Беспечный-отец, с которым тоже незаметно перешли на ты.
Но в этот момент первая, более ясная часть сознания Вероники пробудилась на короткое время, и она увидела себя – среди чужих людей, за чужим столом, в чужом доме; а также метнулась мысленным взором к своим собственным детям и мужу, ожидающим ее – вот уже сколько?
Что удивительно – часов здесь нигде не было видно. А может, хозяева нарочно их изъяли?!
По строгому приказанию классного руководителя Лешка вышел куда-то посмотреть время, а когда вернулся и объявил – часть сознания вновь отключилась, оставив Веронику на автопилоте.
…Провожать учительницу отправились всей компанией, прихватив дога Карата и литровую банку с рыбой «хе».
Николай, открыв дверь, не нашел слов.
Молча пропустил он все общество в прихожую, и тут же из комнаты выскочили Маришка и Туська – это в двенадцатом-то часу! Последовала веселая и шумная процедура взаимных приветствий, знакомства и, учитывая позднюю пору, – прощания. И как раз когда провожавшие уже развернулись было лицом к выходу, Вероникин язык вдруг сам собой произнес:
– Коля! А где-то у нас было еще шампанское? За знакомство!
– Да что вы, что вы, Вероника Захаровна, – степенно завозражала Марина, придерживая обернувшегося было мужа за рукав.
Но тот – быть может, так же неожиданно для себя, как и Вероника, – подхватил:
– За знакомство? А почему бы и нет?
Вероникин же муж опять ничего не сказал, а просто посмотрел на нее и полез на антресоль за бокалами.
…Окончательно сознание возвратилось к ней часа через два, когда за гостями наконец закрылась дверь и мгновенно уснули Туська с Маришкой.
Слезы полились в ту же минуту – будто ждали наготове. Ее настоящее человеческое «я», задавленное педагогическими соображениями, теперь вырвалось из-под контроля и дало себе волю. Весь стыд и неприличие этого вечера, ничем более не прикрытые, обрушились на нее и сломали. Она лежала на диване лицом вниз, раздавленная и уничтоженная, и, трясясь и захлебываясь, заливала слезами подушку.
Муж принес воды.
– Уволюсь, – сказала она, когда смогла говорить, – завтра напишу заявление. На фига эта работа! В гробу я видела! Ну как теперь Лешке в глаза смотреть?! Еще эта директриса со своим протоколом… Да реализатором на рынке в сто раз лучше… уборщицей…
– Ладно-ладно, успокойся, – похлопал по плечу муж.
От его голоса ей стало полегче. Слезы, правда, хлынули с новой силой, но это были уже слезы облегчения – и, похоже, последние. Все-таки испытания этого дня, слава Богу, подошли к концу.
Глубоко вздохнув, она начала стелить постель.
– Ничего страшного, – успокаивал муж, – чего в жизни не бывает! Сразу увольняться… Ну подумаешь, выпила! Вы ж все тоже люди. Хотя, конечно, наша Ольга Федоровна бы…
Вероника замерла с простыней в руках.
– Ты иуда, – тихо вымолвила она.
Впереди разверзлась еще одна бессонная ночь.
