Текст книги "По обе стороны любви"
Автор книги: Елена Лобанова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
Глава 5
– Слушай, Свет, вы по программе проходите хоть что-нибудь из средневековой архитектуры? Желательно итальянской. Ну там какие-нибудь воспоминания современников… я не знаю… или древние рисунки, или фотографии?
Светлана кинула на Веронику зоркий взгляд из-под челки, косо прикрывавшей правый глаз. Вероника не постигала, как можно было терпеть подобную прическу. У нее самой от такой челки давно началась бы крапивница.
– Новая идея? – осведомилась Светлана.
Лучшая Вероникина подруга была преподавателем истории по специальности и психологом по призванию. По крайней мере в Вероникиной душе она читала как в открытой книге. И, как настоящий психолог, имела свой собственный взгляд на каждую жизненную ситуацию.
– Надо же! Чего только с учителями не бывает, – удивилась она, выслушав сбивчивое повествование о посещении музея. Потом чуть отодвинулась, окинула подругу изучающе-бесстрастным взглядом и, покачав головой, вынесла предварительное заключение: – Ну, та-ак… Что я могу сказать? Видимо, случай типа сублимации по Фрейду. Доработалась ты, в общем, Вероника Захаровна!
И по ее тону стало ясно, что у нее, Вероники, большие проблемы. Правда, Светлана тут же смягчилась, утешающе погладила ее по плечу и вспомнила:
– Хотя у нас, междупрочим, тоже один родственник все писал! Дядя Миша, теть-Викиного мужабрат. И почему-то все время про кота. Теть-Вика рассказывала: как напьется, так сядет и пишет. И все, главное, про кота! – И прыснула. Но тут же спохватилась и добавила ободряюще: – Но знаешь, в целом Мужикабсолютно нормальный! По виду никакне подумаешь…
Как историк, Светлана имела, конечно, право и даже отчасти обязана была проводить аналогии и выводить умозаключения.
Однако на сей раз Вероника оскорбилась.
Какой-то спьяну выдуманный кот – и донна Вероника, флорентийская синьора!
Она холодно посмотрела на косую челку, из-за которой похоже было, что у Светки не два, а полтора глаза.
В памяти тотчас явилось другое лицо: оживленное, чуть насмешливое, будто давно знакомое. Эта женщина словно хотела что-то передать Веронике взглядом. И казалось – стоит только еще раз вглядеться в это лицо, сосредоточиться, прислушаться – и зазвучит ее голос, не то чтобы резкий, однако смелый и завораживающе непривычный, со словами нездешними, таинственными и значительными. Но некоторые из них, пожалуй, можно будет угадать – во всяком случае, отчего бы не попробовать?
Светлана стояла рядом и, сверля Веронику неполным комплектом глаз, как обычно, читала ее мысли.
– Ах, простите, я и забыла, что Вероника Захаровна у нас сценарист! – с усмешкой вскричала Светка. – Главный специалист по новогодним сценкам! Так это, значит, ваш новый персонаж, МАЭСТРО?
Вероника помрачнела и отвернулась.
Школьный конкурс новогодних сценок был ее ахиллесовой пятой.
Из года в год, в то время как другие классы дисциплинированно репетировали отрывки из «Морозко», «Снежной королевы» и «Двенадцати месяцев», у нее разгорался скандал с ролями. Никто в ее ученическом коллективе, как она ни уговаривала, не желал исполнять ленивых падчериц, злобных мачех и незначительных слуг. Взамен таковых настойчиво предлагались кандидатуры человека-паука, графа Дракулы и русалки Ариэль.
Выбившись из сил спорить и доказывать и в очередной раз проклиная свою бесхарактерность, Вероника садилась писать новый сказочный сценарий.
Пожалуй, только эти сценарии и заслуживали наименования ее собственных методических разработок. Наименования, понятно, иронического…
Хотя, между прочим, задача была не из легких. Попробуй-ка кто объединить в одном сюжете Шрека со Снегурочкой, а Гарри Поттера со Снежной королевой!
Эти свои диковинные сюжеты Вероника изобретала, понятно, по ночам. Изобреталось первое время через силу, но постепенно все легче и легче. Со временем выработался даже примерный план сценарной работы: сначала переписать на чистый лист всех заказанных героев и героинь и, перечитав полный список, постараться побыстрее оправиться от шока; потом пририсовать с одного боку Деда Мороза, с другого – елку; а там уж можно браться и за сюжет!
Пожалуй, рассуждала она, обаятельному уроду Шреку красотка Снегурочка пришлась бы не по вкусу. Или это у него чистый комплекс? Другое дело – Гарри Поттер. Хотя этот парень, пожалуй, малость нудноват по части юмора. Надо, надо бы его познакомить со Шреком…
Иногда герои упрямились, нипочем не желая вступать в контакт, и упорно отмалчивались при встрече, а иногда после первой же сцены становились закадычными друзьями.
Между прочим, некоторые сюжетные повороты казались ей прямо-таки изящными! А самое главное – выписывая их, она начисто забывала о собственных неотступных житейских заботах.
За окном размещался скупой зимний пейзаж. Снежинки белой мошкарой вились вокруг оранжевого фонаря. А под пером вдруг начинали твориться разнообразные новогодние чудеса!
Дружные девчонки-елки в легких зеленых шубках пускались на поиски Снегурочки, украденной свирепым Кинг-Конгом, которого, оказывается, пригрела в своей избушке Баба-Яга, чья ступа на поверку оказалась инопланетным кораблем…
Незаметно Вероника входила во вкус.
– Вею, вею, завеваю… Снегом землю заметаю… – бормотала она нараспев, воображая себя старушкой вьюгой, и старенькая машинка пристукивала клавишами в такт. – Хлопья роем закружу и в сугробы уложу…
Стихи в ее сценариях порой своевольно вторгались в прозу, и это не казалось странным ни ей самой, ни героям, ни актерам.
Однако консервативное школьное жюри не склонно было восхищаться драматургическими новациями. Оно только головами качало, наблюдая на сцене выход Деда Мороза в сопровождении черепашек нинзя и выслушивая многословные диалоги полудюжины Снежных королев с привидением Каспером. Хотя кто знает? – возможно, если бы самодеятельные актеры как следует выучили свои роли и перестали бы ругаться на репетициях… а если бы в придачу к тому школьная сцена чудом выросла до размеров настоящей театральной…
Но пока что призы регулярно доставались другим классам. Вероникины же питомцы покидали зал с чувством глубокого неудовлетворения, укоряя сценариста: «Вот говорил же – надо было выйти с пистолетом!» или «Подумаешь, могла бы одна Снежная королева быть и в черном!» Помимо упреков, на Вероникину долю оставались в лучшем случае сочувственно-недоумевающие взгляды коллег.
Теперь, разом вспомнив все это, она от души вскричала в ответ подруге:
– Да у меня эти сценарии, если хочешь знать, уже в печенке, в селезенке и в мочевом пузыре!
Пожалуй, она разразилась бы полновесным драматическим монологом, если бы не закончилась большая перемена.
Однако как раз в этот момент затрещал звонок.
…Одиннадцатый «Б» собирался на урок, как обычно, без суеты.
Через несколько минут, когда наиболее активная его часть, зевая, расселась по местам и лениво выложила на столы учебники, кое-кто лишь показался в конце коридора. С чувством собственного достоинства, неторопливой пружинистой походкой направлялись в сторону классной двери спортсмен Приходько и второгодник Московкин; с другого конца коридора показались Стрелкова и Масина, которые, в свою очередь, приближались со скоростью, максимально доступной в длинных юбках-карандашах из ткани стрейч и на каблуках высотой одиннадцать сантиметров.
Вероника, однако, была твердо намерена выпустить этот класс, не подорвав окончательно нервную систему. Поэтому, устав стоять у двери в позе швейцара, она просто отошла к столу, села и вяло поинтересовалась:
– Ну и сколько еще будем опаздывать? Где на этот раз были?
– Вам рассказать – не поверите, Вероника Захаровна! – оживился Приходько, с актерским простодушием вытаращив глаза.
– Садитесь, садитесь, – поторопила Вероника, предвидя театральный экспромт на десять минут.
– Нет, правда! – с жаром подхватил Московкин, школьный секс-символ, и потряс челкой, выстриженной перьями. – Представьте себе, Вероника Захаровна: идем мы с Серегой сейчас по двору…
– А во дворе что делали – курили? – уточнила Вероника довольно, впрочем, равнодушно.
– Идем и видим: старушка с палочкой за забором, – не отвлекаясь и возвышая голос, продолжал Московкин. – И говорит…
– …«Переведите, деточки, через дорогу!» Точно?
Деточки дружно потупились.
– Ну-у… типа того…
– Надо же! Хоть бы новенькое что придумали с шестого класса! – от души возмутилась она. – Садитесь уж… Что еще такое?
Последний вопрос относился к Стрелковой, остановившейся у стола и глядевшей моляще из-под густосиних ресниц.
– Фероника Сахарофна, – прошелестела та, – у нас сфета не пыло фечером… Я не успела… – И преданно захлопала глазами.
С ресниц ее посыпались синие крошки.
– Ладно уж… но чтобы в следующий раз… – скороговоркой отмахнулась Вероника и со вздохом открыла журнал.
С грустью посмотрела в него и перевела взгляд на учеников.
Те вдруг разом занялись делами: кто-то принялся прилежно заполнять дневник, кто-то – с деловым видом рыться в папке, а кто-то – внимательнейше рассматривать свеженаращенные ногти длиной четыре сантиметра или ловко тыкать этими ногтями в кнопочки сотового телефона.
Вероника не спеша вписала в положенную строчку журнала тему урока и объявила:
– Значит, сегодня у нас анализ стихотворения.
Потом еще раз вздохнула и добавила с ноткой надежды:
– По выбору учащихся!
И оглядела класс.
В лицах отразились сдержанное раздражение и легкое замешательство – не доходящее, впрочем, до страха. Лишь Московкин поднял глаза и лучезарно улыбнулся со своей второй парты, демонстрируя то ли полную готовность к анализу стихотворения, то ли убежденность в своей неотразимости.
– Московкин! Хочешь отвечать – подними руку! – раздраженно предложила Вероника.
Сияние в его глазах тут же померкло, сменившись тихим укором.
«Двойки… нет, колы! Всем в столбик. Такой славный частокольчик в журнале… Так сожрут же на первом педсовете», – размышляла она, постепенно пропитываясь яростью, как промокашка чернилами.
– Можно мне? – вдруг нездешним гармоничным аккордом прозвучало сбоку.
И не успела Вероника кивнуть головой, как тихоня Анечка Крившук, умница девочка и, можно сказать, звезда параллели, с трогательной уверенностью приблизилась к учительскому столу и, повернувшись лицом ко всем этим невежам, объявила звонко:
– Пушкин! «Пророк».
Увлажненными глазами Вероника посмотрела на это дитя и машинально прикрыла веки – так лучше слушалось.
Не часто в одиннадцатом читали Пушкина наизусть. Ну и что с того, что когда-то учили и «Я вас любил…», и «Онегина» – все равно ведь не помнят! Вон физиономии какие изумленные – поверишь, что и про Пушкина впервые слышат!
– Вероника Захаровна, а что такое «пророк»? – непринужденно осведомился с места Приходько.
Крившук запнулась, оглянулась на Веронику. Та озадаченно воззрилась на Приходько, не в силах решить – простодушное ли это невежество или откровенная наглость?
На помощь пришел Московкин:
– Ты че, Веталь? ПРО! РОК! Забыл, что такое рок, что ли?
Вероника онемела.
Досадной особенностью ее организма был, кроме всего прочего, обычай лезть в карман за каждым словом. Уже потом, постфактум, ей в голову приходили десятки остроумнейших, не-в-бровь-а-в-глаз ответов. В нужный же момент самым привычным для нее состоянием было, увы, позорное хлопанье глазами!
Пауза затягивалась.
Уже послышалось несколько сдавленных смешков. Уже залилось нежно-алым личико Анечки Крившук…
И как раз в эту самую минуту со стуком распахнулась дверь, и подобно неудержимому цунами в класс ворвалась Светлана. Челка ее разметалась по всему лицу, и Вероника испугалась было, что сейчас она, ничего не видя, врежется в нее и свалит с ног. Однако Светка лишь цепко схватила ее за руку и мгновенно вытащила в коридор с воплем:
– Уважаемая Вероника Захаровна! Одно из двух – или ваш Беспечный, или я! Нам тесно в одном кабинете! И имейте в виду – это мое последнее! Абсолютно! Окончательное! Слово!!!
И таким образом почти что кстати началась совершенно другая история.
Глава 6
В отношении работы муж сочувствовал Веронике. И, как правило, принимал все близко к сердцу. Иногда, на ее взгляд, даже чересчур.
– Черт-те что! Ну как это – брызнуть газовым баллончиком? На уроке истории! Да в наше бы время…
– В ваше время газовых баллончиков не было, – уточняла Вероника. – И чем, интересно, история лучше других предметов? На литературе, значит, можно?!
– Да не в этом же дело! Вы кого воспитываете вообще, детей или бандюг?! – возмущался он.
– А что мы? Это все телевидение, боевики всякие… Пропаганда насилия, – оправдывалась она.
– Но как же это ты могла допустить! – накалялся он. – Ты классный руководитель или нет?! У тебя обязанности есть или нет?!
Тут уж Вероника окончательно выходила из себя.
– Обязанности? А как же! – сбивалась на визг она. – Обязанностей – некуда складывать! Не успеет сентябрь начаться – пиши семь списков класса! Список в буфет, список в медкабинет – с адресами, между прочим, и с датами рождения, – и точно такой же в библиотеку! Потом еще завучу: отдельно по годам рождения, отдельно мальчиков и девочек; потом немцев и англичан отдельно по группам, ну и в личные дела. А там уже мелочь разная: то краеведение заставляют вести, то эмхэка…
– Вот и очень хорошо, что краеведение! И правильно, – не уступал супруг. – У нас вот тоже Ольга Федоровна кружок вела – «Люби и знай свой край». Очень даже интересно было! И в музей ходили, и по местам боевой славы, и в походы – помнишь, я фотографии показывал? Только альбом этот куда-то делся – у матери, что ли, поискать, нашим девкам хоть показать… А что еще за эмхэка, я не понял?
– Ну, мировая художественная культура. Искусство там, религия с философией… Новый предмет, вести никто не хочет, а я крайняя. Как обычно! – негодовала Вероника. – Да еще сдуру детям учебник красивый такой заказала, с цветными вклейками, а к нему, оказывается, программу не достать! Целый месяц искала…
– Ну и что – достала все-таки? Вот видишь! Не знаю я, конечно, но, по-моему, тоже неплохой предмет. То – патриотическое воспитание, а это – общее развитие. Лично у нас вот такого не было!
Иногда Вероника не могла понять: нарочно он выводит ее из себя или на самом деле такой правильный? Ну просто равносторонний треугольник! Она посмотрела на мужа прищурившись.
– Предмет, может, и неплохой. Только меня, может, этому не учили! Такая вот маленькая деталь. Лично у нас в институте русскую литературу преподавали и старославянский язык, а слово «бодхисатва» я, может, вчера сама первый раз в учебнике прочитала! Да, да, бот-хи-сат-ва! Вот слышал ты что-нибудь подобное? Правильно, и я так же… А это у буддистов, между прочим, важнейшее понятие. Типа существо, стремящееся к просветлению и спасению человечества. Вот и преподавай детям такие штуки!
Наконец-то супруг явно озадачился. Даже прошелся по комнате туда-сюда с недоумевающим выражением.
– Да-а, это у тебя дело ответственное… Слушай! А может, с Петей посоветуешься? Ну, с Сашкиным шурином? Он как-никак у нас лицо духовное, хоть по первому образованию и инженер. Батюшка все-таки, отец Петр! Они же в своих семинариях наверняка такое изучают. Сашка говорил, он теперь в новой часовне, не то в храме на Гидрострое. Узнать, может? Он вроде вообще так ничего… Люди к нему на исповедь ходят. Одного мужика даже вроде от самоубийства отговорил!
– Очень рада, – мрачно откликнулась на предложение Вероника. – Только как-то мне не до Гидростроя сейчас! Тут временный журнал назавтра завести, протокол родительского собрания с мотивацией пятидневки, а через неделю, будьте любезны, – план воспитательных мероприятий на полгода плюс планирование календарное на весь год по классам. Не мало?! Ну и деньги собирать, само собой, на питание, на охрану, на классные-школьные нужды… И каждый дрожит, что убьют когда-нибудь с такими деньгами!
Последние слова развеселили мужа: он оскорбительно захмыкал. Потом укоризненно покачал головой.
– С живыми детьми вы работать разучились, вот что! – заключил он веско. – Хочешь обижайся, Венька, хочешь нет, но я так скажу – превратились вы в бюрократов! Ну-ка, сама вспомни: в наши времена нас как воспитывали?!
– О-о-ой, только не заводи опять про свою драгоценную Ольгу Федоровну! Тошнит уже! И не надо делать вот это… УМНОЕ ЛИЦО!
– Тошнит ее! А сами-то вы что можете? Ни в контакт с ребенком войти, ни понять интересы…
– А что там понимать? Интерес у этого Беспечного, кроме разных гадостей, один – бокс! Он в прошлом году месяц не ходил – болел, видите ли! Ну, я притащилась узнать – чем… Открываю калитку, а он во дворе во-от в такенных перчатках боксерскую грушу обрабатывает!
– Ну вот, видишь? Спорт! – обрадовался муж.
– Мордобой это, а никакой не спорт! Он на груше натренируется, а потом в школе всех подряд колошматит.
– Все равно должны быть какие-то методы, – упорствовал супруг. – Воспитательные я имею в виду. Может, с семьей надо почаще встречаться… Мать-отец у него есть?
– Да вроде бы… Мать вот сегодня на собрание вызвала. Является раз в год по обещанию.
– Ну вот и погово… подожди! Так ты уходишь, что ли? – спохватился он.
– Здра-а-асьте! О чем речь два часа! Говорю же, Светка докладную директрисе написала, вот собрание провожу внеочередное. Родительский актив через повестки собирала.
– А за Натальей в садик кто пойдет?
– И снова здрасьте! Она ж дома давно! Не слышишь?
Из-за стенки как раз донесся плаксивый Маришкин вопль: «Не трогай! Уйди! Ма-ам!»
– Так что каша вам в кастрюле, а чай сами заварите, – подытожила Вероника уже от двери.
– Опять пища лордов? – мрачно уточнил муж напоследок.
– Овсянка, сэр! – И она сердито хлопнула дверью. Но все-таки успела еще услышать Туськино негодующее: «Мама ушла?!» Теперь, значит, ожидай рева на добрый час, если не ухитрятся отвлечь ребенка…
На улице обнаружилось, что уже стемнело. То ли хмурый день раньше времени сдал свои полномочия ночи, то ли надвигающийся октябрь решил издали показать свой мрачный характер. Однако этот вечер выдался тихий, безветренный и какой-то смиренный, с приглушенными голосами прохожих и едва слышным шуршанием листьев.
Вероника как раз проходила мимо сквера, когда зажглись фонари. Она даже вздрогнула от неожиданности: вдоль всей ограды и внутри сквера, по обе стороны аллеи, в одно мгновение расцвели ряды светящихся матовых шаров, похожих на одуванчики. Когда же их успели здесь поставить? Они разом придали вечернему пейзажу завершенность – словно темный бархат украсили сверкающей вышивкой.
Беспричинная тоска опять подступила к Веронике.
Когда-то, тысячу лет назад, она шла по такой же аллее с мужем – нет, тогда еще не мужем, а неведомым и прекрасным, лучшим в мире человеческим существом. И сама она тоже была неведомым и прекрасным существом. И то, что они шли вместе по этой дороге среди цветов – живых, а не стеклянных, – означало что-то необыкновенно важное, самое важное, невыразимое словами…
Но разве никак нельзя больше вернуть это? Разве нельзя отправиться гулять по городу, как в юности, под шорох листопада и обрывки случайных мелодий? – возразила она своим же мыслям. И с обреченностью ответила сама же себе: нельзя. Ибо все те мелодии смолкли и осенние листья давно засыпали потайную тропинку к тому прекрасному и невыразимому… обману.
Так что лучшее, что можно теперь сделать, – это постараться устроить все как у людей. Посидеть вечером с детьми, или с мужем за кофе у телевизора – хотя кофе когда еще закончился! – вот-вот, купить кофе и попытаться наконец остановить это сумасшествие, вечно в спешке, бегом, высунув язык: вторая смена, или собрание, или успеть за хлебом, пока не расхватали… а кстати, пластилин! Надо же немедленно найти Маришке пластилин на завтра, на урок труда! Опять чуть было не забыла…
Однако вместо веселой ярко-желтой вывески «Канцтовары» на углу в глаза холодно блеснуло неоновое сообщение: «Сотовые телефоны». И не успело еще сознание переработать эту информацию, как прямо из-под неоновых букв навстречу ей снизошел не кто-нибудь, а сама Беспечная-мать в кожаной мини-юбке и во всем великолепии вечернего макияжа.
Беспечная была красавица в стиле вамп: с огненными очами, черными как ночь волосами и ярко-алыми губами. Таких роковых вампирш можно было встретить у Светки на страницах «Космополитена». Но сейчас Вероника, увы, не сидела с игрушечной кофейной чашечкой на Светкиной кухне, а торопилась на работу. И потому поспешила сделать официально-приветливое лицо.
Беспечная прищурилась и вымолвила, не разжимая губ:
– Здрастн…
– Здраствуйте-здраствуйте! – с поспешной готовностью по дурацкой привычке откликнулась Вероника.
И тут же вспомнила наказ директрисы: перед собранием обязательно провести с матерью предварительную беседу наедине. Морально подготовить, так сказать.
Выходит, удачно, что встретились! Похоже, хоть что-то получится у нее сегодня сделать вовремя!
Однако следующие пять минут показали, что не оправдалась и эта последняя надежда.
Предварительная беседа упорно не складывалась.
– Вы только, я вас очень прошу, на собрании его не защищайте при нем же, – говорила Вероника. – Ну, в смысле пускай сперва другие родители выскажутся. И не переживайте особенно, там не много и будет – человек шесть-семь всего. Это ж будний день, люди на работе.
– Всю дорогу в школе за справедливость воевала! Одна против всех! И сын мой такой же, – говорила Беспечная. – У него характер – в деда, моего папу! Казак!
– За блузку Гришиной, конечно, платить вам придется, – говорила Вероника. – Все-таки масляной краской, да на шелк – это ж никакой растворитель не возьмет. Ну и насчет урны тоже… я имею в виду, которую он на той неделе в туалете поджег. А вот кто из баллончика брызнул, так это еще предстоит разобраться. Светлана Петровна точно не видела – спиной стояла. Вполне мог и Куценко, мало ли умельцев!
– А в краже человека обвинить! – говорила Беспечная. – Завуч ваш, бородатый этот, вызвал: «Пускай, – говорит, – признается, а то хуже будет!» Ну и что теперь?! Плейер-то нашли! А извинился кто перед ребенком?! Я уже корвалола два пузырька выпила! А Леха: «Да не слушай ты этих учителей, – говорит, – ну их на фиг!»
В конце концов Вероника замолчала, рассудив: может, женщине просто нужно выговориться? Может, будет поспокойнее…
На собрание Беспечный-сын явился в полном соответствии со своей фамилией: с сережкой в ухе и не вынимая рук из карманов куртки.
Родительский комитет разом оживился:
– Руки-то из карманов вынь! И к доске не приваливайся. Молодой еще, постоишь перед взрослыми!
– Действительно, Леша, в присутствии родителей… надо бы как-то… да. Итак, сегодня мы собрались, чтобы… э-э… поговорить о поведении Беспечного Алексея. Алеша, наш родительский комитет… э-э… обеспокоен твоими поступками и… в общем, ждет объяснений.
– Вот именно! Объяснений! Ну-ка, объясни нам про свой газовый баллончик!
– Баллончик? Так он не мой, а Куценкин, – с полной невозмутимостью ответствовал Беспечный.
– Куценкин? Ишь ты! И брызгал Куценко?!
– А никто и не брызгал. Я попробовал только один раз. – И ребенок скромно опустил пушистые девичьи ресницы.
Родители онемели. Потом вразнобой закричали:
– Попробовал?! Полдня класс проветривали, в коридоре занимались!
– Садист растет, вы подумайте!
– У моего ребенка и так аллергия, еще обострения не хватало!
– К психиатру таких надо.
– А банку с краской кинуть в девочку?!
– Так я ж в нее не метился!!! – гаркнул Беспечный во весь формирующийся бас.
– Хуже всех! Один мой сын хуже всех! Садист, значит! Еще и шизофреник! – перекрыло все голоса рыдание.
Оказалось, Беспечная-мать уже плакала навзрыд в своем углу, размазывая платком макияж в стиле вамп.
– Да что вы, никто не имел в виду… успокойтесь! – всполошилась Вероника. – Мы же вас вызвали, чтоб спокойно все обсудить… И… согласитесь, все-таки вы в школу… э-э… нерегулярно ходите! В прошлом году, по-моему, два раза всего?
– А когда мне ходить? Трое похорон в прошлом году с января – дядя, бабушка и брат двоюродный! Это ж все пережить – как вы думаете?! – прорыдала Беспечная.
Вероника не знала, что и сказать. Уши ее, чувствовалось, запылали.
Родители присмирели.
– А у нас в семье за прошлый год семеро умерли! – четко раздалось вдруг в тишине, и все испуганно повернулись к Гришиной. – Но при этом ни одного собрания я, представьте себе, не пропустила!
– Интересно – сразу семеро! – удивилась сквозь слезы Беспечная и предположила: – Отравили вы их, что ли?
Дальнейшие события развивались неуправляемо.
В течение двух минут родительский актив исчерпывающе охарактеризовал Беспечную-мать, сына и всю их семью. В ответ Беспечная-мать, не скупясь на выражения, посулила половине присутствующих в скором времени нянчить внуков, а второй половине – носить передачи известно куда.
– И вот, веришь – я ничего сделать не могла! – доказывала Вероника мужу. – Как с цепи все посрывались! Хорошо хоть, она от слез говорить совсем не могла, убежала и Лешку утащила. А то бы… Нет, это я не знаю, что такое! И что мне теперь в протокол писать? И директриса что скажет? Прямо хоть увольняйся, честное слово… Коля, ты слышишь? Николай!
– М-м, – отозвался муж, ворочаясь в кресле и не открывая глаз.
На часах было четверть одиннадцатого.
Вероника вздохнула и поплелась в детскую. У двери остановилась. Света нет, и как будто тихо – неужто сами легли вовремя?
Но не тут-то было, вот Маришкин голос. Что-то бубнит, вроде сказку рассказывает…
– …И вдруг видит – въезжает в комнату черный-пречерный гроб на колесиках! А в черном гробу на черном покрывале…
– Ты совсем идиотка, что ли?! – заорала Вероника не своим голосом, врываясь в детскую и отвешивая Маришке полновесный подзатыльник. – Ребенка на ночь пугать! Дылда здоровая!
Через мгновение уже ревели все: Туська убежденно и с полной отдачей, как все, что она делала, Маришка – безутешно, не в силах пережить обиду, Вероника – прижимая к груди и заливая слезами пострадавшую Маришкину макушку.
– Ну, вы там, бабы! Сбесились совсем? – рявкнул Николай, и все на минуту притихли.
