Текст книги "По обе стороны любви"
Автор книги: Елена Лобанова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
Глава 22
– Не пишешь? Все вдохновения ждешь? – поинтересовался муж, заглядывая в кухню. – Ну, извини, что помешали…
Из-за его плеча выглядывала длинноволосая блондинка. Одна белесая прядь закрывала ей, как Светке, улыбающийся глаз. Но в отличие от Светки блондинке, видимо, это было неудобно, и она время от времени откидывала прядь рукой с перламутровыми ноготками.
«Неужели?!» – с ужасом мелькнуло в голове у Вероники.
– Вот… познакомиться приехали, – сообщила блондинка с милой непосредственностью.
Вероника кивнула и не нашлась что сказать. Сомневаться было больше не в чем.
– Одобряешь мой выбор? – кивнув на свою спутницу (та развратно припала к его плечу), осведомился Николай. – Все-таки бывшая спутница жизни!
И посмотрел на Веронику с запоздалым укором.
Вероника не знала, куда деваться от стыда.
– Коль, ты прости… – жалко забормотала она. – Я и вешалку тебе пришить не успела… Но если б ты предупредил… А я как раз борщ варить собиралась…
– Да ладно! – махнул он рукой и, приобняв блондинку, подтолкнул ее вперед. – Она все сделает!
Вероника покосилась на соперницу. Так и есть: параметры девяносто-шестьдесят-девяносто были как будто напечатаны на ее черном переливающемся платье! Безупречные ноги текли от ушей!
И где только в Воронежской нашлась такая?!
Но тут же вспомнилось: когда-то, когда они первый раз приезжали познакомиться с родней, забегала какая-то девочка-соседка…
– Соседка матери! – представил Николай. – Модель! Зовут Джордана…
– Бруно? – глупо спросила Вероника.
– Ариведерчи, – с упреком ответил бывший супруг. – Мы вообще-то ненадолго, у нас билеты на Канары…
В доказательство новая подруга приспустила плечико платья, под которым обнаружилась лямка ярко-красного купальника.
Не в силах вынести такого зрелища, Вероника отвернулась.
– И решили вот стол тебе на память оставить, – заключил Николай. – У настоящего писателя первым делом должен быть письменный стол. Я счас быстренько из нашей кровати переделаю…
В руке его мелькнул молоток. Блондинка подала коробку с гвоздями. Звуки ударов загрохотали в ту же минуту – безжалостно, бесповоротно, безвозвратно…
…«Бум-бум-бум!» – что есть силы колотили в дверь, и голос соседа Паши рычал:
– Вера! Верка!! Ты там спать улеглась, что ли? Муж твой звонит! Колька!
– Обалдел, что ли?! Детей разбудишь! – закричала полушепотом и Вероника, справившись с замком и откидывая цепочку.
Паша сгоряча открыл было рот.
Она погрозила ему кулаком и глянула свирепо.
Он растерянно закрыл рот.
Запирая свою дверь, она окинула взглядом коридор и две двери.
Коварная блондинья улыбка мелькнула в воздухе последний раз и растаяла в полутьме.
– Это ж межгород! Деньги идут! – пустился в обвинения Паша на своем пороге. – Зову, зову – никакой реакции!! Стучу, стучу…
– Ясно! – оборвала Вероника, пробегая мимо, к тумбочке с телефоном.
– Это я, – сказал в трубке голос Николая.
– Угу, – отозвалась она, все еще тяжело дыша.
Помолчали.
– Ты извини, что не предупредил. Не стал будить. Деньги дали – никто даже не ждал. Думал за пару дней управиться… Сердишься?
Она вздохнула. Дыхание понемногу выровнялось.
– Девять соток уже вскопал, – доложил он. – А сегодня дождь. Вот пришел на почту позвонить…
– А сколько осталось? – спросила она.
– Три… Как там наши?
– Нормально.
Помолчали еще.
– Туська на Новый год снежинкой будет, сказали готовить костюм, – сообщила Вероника.
– Ну купи ей! Продаются они?
– Не знаю, еще не смотрела.
– А Маришка кем?
– Не решили, какой танец будет танцевать.
– Ну, деньги бери, – велел он, – знаешь где.
– А как баба Лара? – вспомнила она.
– Да как всегда. Радикулит замучил. Платком замотанная ходит. С Христофоровной своей опять поругалась…
– Я б ей хоть крем «Софья» купила. Там же нет? И справочник по травам.
– Да ладно, не сообразил… Ну а ты как? Хоть соскучилась?
– Относительно, – подумав, неопределенно отозвалась она.
– Ясно… Пьеса твоя как?
– Отдала режиссеру. Меня на курсы послали, а он лекцию читал.
– Ну и молодец!.. А если что – не расстраивайся… Другого найдем. Прорвемся!
Вероника улыбнулась. Помолчали опять.
– Ладно, давай заканчивать уже. Рублей сто, наверно, набежало?
– Да нет еще… Ладно, к выходным, может, выберусь отсюда.
– Давай… А я борща сварю, – неожиданно для себя пообещала Вероника.
– Еще не хватало! – возмутился Николай. – Мы здесь только им и питаемся. Наелся на всю жизнь! Лучше макароны свари.
Вероника положила трубку осторожно, как будто боясь разбить.
Тотчас вышел из кухни Паша.
– И все? Поговорили уже? – фальшиво-любезным голосом осведомился он. По этому тону Вероника заключила, что разговор он подслушал дословно. И по-видимому, намерен сообщить ей что-то новенькое о супружеских отношениях.
– А как же! – отозвалась она поспешно. – Спасибо вам огромное за беспокойство. Извините, что заставила ждать… и нервничать… большое спасибо.
Последнее слово она произнесла уже за дверью. И через три шага была уже на своей территории.
Мирная сонная тишина царила в доме. Вероника огляделась вокруг. Привычные вещи прилегли вокруг, как послушные домашние животные. Она прошлась по комнате, поправила покрывало на кровати, переставила стаканчик с карандашами на столе.
На Верхней полке книжного шкафа стояла стеклянная рамка с фотографией: Николай с Вероникой на берегу моря, у громадного чугунного якоря. На якоре сидит мартышка и деловито тянет лапу к голове ничего не подозревающей Вероники.
Вероника взяла прохладную рамку в руки, всмотрелась в лицо мужа – впрочем, тогда еще не мужа…
Однажды она читала журнал на скамейке в парке. Они с девчонками тогда договорились собраться у колеса обозрения и поискать кафе, где можно было бы отметить диплом. И вот она сидела почти полчаса, а девчонки все не показывались – хорошо хоть ей пришло в голову захватить с собой этот журнал. И только-только она, устав вертеть головой, раскрыла его и нашла рассказ, по которому с первого взгляда было видно, что он о несчастной любви, как рядом спросили:
– Что нового происходит в мире?
Она сначала даже не поняла, что обращаются к ней. Тем более что произнес это парень, который ровно тридцать секунд назад, она могла бы поклясться, стоял вдалеке на трамвайной остановке – она еще заметила модную ярко-розовую рубашку.
А теперь вот он каким-то загадочным образом очутился рядом.
Однако почему-то он не спешил присесть и завязать бойкий разговор из серии «А что это здесь девушка делает одна?», а просто смотрел на нее, улыбаясь неизвестно чему, и, не дождавшись ответа, наконец заключил:
– Так, значит, все по-старому?
И как-то так получилось, что, оставив в стороне тему мировых проблем, они перешли к узколичным, и тут обнаружилось, что ждет своих однокурсниц она вовсе не в нужном месте, поскольку старое колесо обозрения, оказывается, давно не работает, а новое установили у пруда с лебедями. И когда они дошли туда, девчонки почему-то не кинулись ругать ее, и никто не захохотал даже: «Ну, Лыткина в своем репертуаре!» – а просто молча и как-то даже ПОЧТИТЕЛЬНО посмотрели на них…
И почему-то ей опять представились Данте и Беатриче, стоящие молча по разные стороны какой-то дороги. Они стояли так печально в своих длинных одеждах, с бессильно опущенными руками и поникшими головами…
– А может, ему надо было просто решиться поговорить с ней, не важно о чем? – вслух подумала Вероника, обращаясь к мужу. – Она бы услышала его голос… Ну, Данте с Беатриче я имею в виду.
И ей ясно представилось, что он сначала пожал плечами, а потом, поразмыслив, согласно кивнул.
Глава 23
Не доверяя собственному голосу и памяти, она вызубрила наизусть фразу для звонка, как первоклашка – первое заданное учительницей стихотворение: «Святослав Владимирович? (Имя это, как и следовало ожидать, означало по словарю имен «баловень судьбы»!) Здравствуйте, вас беспокоит самозваный автор…» Ну а дальше – дальше воображение отказывало ей…
Ровно через неделю она дрожащими пальцами набрала заветные семь цифр.
– Помню, помню, здравствуйте, – отозвался на другом конце провода бодрый голос. Он звучал деловито и без малейших признаков волнения. – Заходите, когда вам удобно! Допустим, завтра, в одиннадцать, – подходит? Договорились!
Услышав короткие гудки, она еще некоторое время держала трубку, чего-то ожидая. Но гудки так и продолжались.
Оказалось, раньше этот новый театр был Домом культуры, и она – подумать только! – занималась там в хореографическом кружке. Она приостановилась на минуту, вглядываясь в окно на третьем этаже – неужто тот самый станок так и тянется вдоль стены?
Знакомая лестница была устлана теперь торжественной красной дорожкой. А когда-то скакали здесь с девчонками, скользя матерчатыми тапочками по холодному камню. Балетки шили сами, без выкроек: просто ставили ногу на ткань и обводили ступню – это была подошва, а для верха изготовлялось что-то вроде овала с дыркой. Еще помнились бесконечные страдания: ноги у Вероники были толстоваты выше колен, а похудеть никак не получалось, и когда однажды преподавательница потребовала привести для знакомства мам – «посмотреть, что от вас МОЖНО ОЖИДАТЬ в будущем», – Вероника не решилась привести маму, и после занятий за ней пришла худенькая тетя Женя…
Растерянно улыбаясь непрошеным воспоминаниям, она взошла на второй этаж.
Но у двери с блестящей надписью «Приемная» вдруг выросла внушительная женская фигура и холодно осведомилась:
– Простите, вы приглашены?
Вероника тотчас опомнилась и почувствовала себя самозванкой; жалкой графоманкой, вторгшейся в пределы профессионалов. Здесь полным ходом шла чужая, недоступная для непосвященных жизнь. И все вокруг было совершенно другое, чужое: какие-то фрески с угловатыми цветными фигурками на стенах, шторы с тяжелыми серебристыми кистями на окнах, отдаленные шаги и голоса… Тем не менее она выпрямилась и постаралась ответить по возможности с достоинством:
– Я – да, я к Владимиру Святослав… э-э… к Святославу Владимировичу.
После чего секретарша, вместо того чтобы расхохотаться и указать Веронике ее настоящее место, на глазах уменьшилась в размерах – это из другой двери шагнул в коридор сам режиссер и небожитель.
Он молча кивнул, молча полупоклонился и молча же указал Веронике путь сквозь две двери в кабинет, и через несколько шагов она очутилась у начала нескончаемого стола с рядами кресел по обе стороны.
В помещении этом, несомненно, присутствовала чертовщинка: кресла, хоть и совсем новенькие с виду, поскрипывали насмешливыми человеческими голосами, настенные светильники украдкой перемигивались в зеркале, и двойное выражение на лице сидящего напротив Вероники человека ежеминутно менялось то в сторону доверчивого простодушия, то, наоборот, в направлении едкого скепсиса.
– Присаживайтесь! – пригласил он для начала весьма приветливо.
Она перевела дыхание и опустилась не на кресло, а на обыкновенный стул с металлическими ножками и спинкой, незаметно примостившийся с краю.
– Работаете, значит, в школе? Ясно… А учились здесь же? Что заканчивали? – приступил он к ознакомительным анкетным расспросам.
Ответить ему удалось сравнительно благополучно: она не впала в ступор, не перепутала номер своей школы с домашним адресом и даже пару раз использовала в речи свободные вставные конструкции с уточняющими оборотами.
– Вообще-то учителя, я заметил, особый народ! Похожи на детей, – неожиданно сообщил он, выслушав ее. – Проводили мы для них пару мероприятий… Играют в игры, водят хороводы!
И покивал ей доброжелательно.
Она перевела дух.
Однако едва уловимая тень разочарования все же время от времени мерещилась Веронике на лице мэтра, в особенности когда он опускал глаза, поднося ко рту чашечку кофе с нарисованным иероглифом (сама она в середине разговора с изумлением обнаружила перед собой точно такую же чашечку).
– Но – Данте! – вдруг воскликнул он и отшатнулся назад в своем кресле.
И тут-то ее обдало холодом из его распахнувшихся глаз, подобных мощным прожекторам, устремленным на сцену!
– Хотелось бы полюбопытствовать – откуда возникла сама идея? И что вы читали по этому вопросу? Из каких источников, так сказать, черпали вдохновение?
– Читала, да… Сначала «Божественную комедию» с комментариями – не считая, конечно, стихов и «Новой жизни»… потом трактат «Пир» в сокращенном изложении, биографию Голенищева-Кутузова… да, и Мандельштама «Разговор о Данте».
Отчитывалась она поспешно, чуть не скороговоркой, опасаясь, что голос ей вот-вот изменит.
– И еще биографии Боккаччо и Дживилегова – биографии Данте, я имею в виду… И Борхеса «Десять эссе о Данте». А насчет идеи точно не могу сказать, как-то все так… спонтанно…
Не рассказывать же было, в самом деле, о посещении музея!
Слушая ее, он кивал, словно бы подбадривая. И вдруг спросил отрывисто:
– А иллюстрации Уильяма Блейка к «Комедии»? Неужели не видели? Уильям Блейк, поэт и художник! Восемнадцатый век, начало девятнадцатого. «Пророческие поэмы», которые никто не оценил при жизни… Хотя в школьной программе это, очевидно, не проходят?
Прожекторы в глазах опять включились. Вероника виновато качнула головой, чувствуя, что позорно багровеет.
Но так же неожиданно режиссер вдруг отвлекся от темы и погрузился в свои думы. Невидящий взгляд его соскользнул с нее и устремился в окно, в дальние дали. Она замерла, не решаясь перевести дыхание. В висках стучало. «А ведь до сих пор ничего так и не сказал!» – ехидно заметил чей-то голос внутри ее.
Однако режиссер словно услышал!
– Ну что ж, о вашей пьесе… – молвил он наконец и цепким взглядом глянул в лицо Вероники.
И она с ужасом ощутила невероятную силу и мощь этого незнакомого мужчины – тощего, не первой молодости, – невесть как заполучившего абсолютную власть над ней!
Он мог просто-напросто убить ее одним словом. Мог прекратить поступление кислорода из атмосферы в ее легкие.
И похоже, ко всему в придачу он имел очевидные садистские наклонности! Он выжидал. Он явно наслаждался её беспомощностью, смаковал ее позор. Как могла она собственными руками отдать ему проклятую папку?! Как посмела вообразить…
– …можно сказать хорошие слова, – наконец закончил он фразу и посмотрел на нее как бы с удивлением. С таким подчеркнутым АКТЕРСКИМ удивлением.
А может быть, он желал уничтожить ее особо утонченным способом – издевкой? Окаменев и вперив глаза в полированную поверхность стола, она ждала продолжения. Надо было вытерпеть все это до конца. Как говорится, назвался груздем…
– Язык и речь персонажей, в общем, достаточно убедительны, – все с тем же удивлением продолжал он. Вероника не решалась поднять глаза и поверить собственным ушам. – Я бы даже сказал – характерны… Да в общем-то и сюжет, и внутренняя динамика… и определенное знание драматургических принципов… все это в общем-то присутствует. А скажите, это уже не первая ваша пьеса? – вдруг перебил он сам себя. И в первый раз посмотрел на Веронику не театрально, а по-человечески: внимательно и с любопытством.
– Н-нет… то есть… ну, я еще писала сценки для школьных конкурсов, – удалось выдавить ей.
– Часто бываете в театре?
– Д-да… но тоже в основном организованно… в смысле с классом.
– Понятно, – кивнул он и обратил задумчивый взор к окну.
В профиль он стал похож на математика, составляющего сложное уравнение. И пока он его составлял, прошла определенно целая вечность. После чего он вдруг обернулся и улыбнулся заговорщицки, как школьник:
– А ведь бывает, человек прыгает с места сразу на три метра – просто ему не объяснили, что начинают обычно с одного!
Вероятно, в этом замечании заключалось нечто смешное. В ответ она тоже добросовестно попыталась изобразить улыбку.
– Правда, образ вашей Беатриче несколько расплывчат, – с неожиданным раздражением сообщил он, и сердце ее тут же упало. – И потом, все эти «со вздохом встает» и «не оборачиваясь, с каменным лицом» – это уж, извините, не ваше ведомство! Это уж наши режиссерские заботы!
После этого он взглянул на ее лицо и немного смягчился.
– Впрочем, аура слов Данте, безусловно, присутствует… – прибавил он и сделал плавный жест в воздухе, после чего снова принялся за свое уравнение.
Минула еще одна вечность. У Вероники уже не осталось сил ни думать, ни чувствовать. Она тупо ждала конца процедуры.
– В общем-то мы уже обсудили это в кругу… так сказать, в коллективе, – заговорил он новым, официальным голосом. – И хотя репертуар на будущий год уже практически утвержден…
Она затаила дыхание. Но пауза все длилась, длилась…
И тут она наконец догадалась: все это были актерские штучки! Все эти эффектные паузы, и ненароком брошенные взгляды, и перепады настроения – АКТЕРСКИЕ ШТУЧКИ! Так зачем же ее понесло на этот спектакль? В этот театр одного актера?!
– …один вариант все же есть! – продолжил он прерванную речь и опять заговорщицки улыбнулся. – Существует, скажем, такая форма работы – театр разыгрывает пьесу. Заметьте: ра-зыг-ры-ва-ет, но не играет! То есть он как бы представляет лучшее в ней – какие-то фрагменты, сцены. И кстати, как раз в этом сезоне у нас намечена презентация книги молодых авторов – тоже своего рода форма работы… Что бы вы сказали, если бы и вашу пьесу мы присоединили туда же? Допустим, сцену с Беатриче на балконе?
– Извините, я не совсем… э-э… присоединить – это значит напечатать сцены в книге? – От звучания этих слов комната тихо тронулась с места и стала нежно возноситься под облака.
– Не в книге, – объяснил он терпеливо, как учитель начальной школы.
Комната вздрогнула и остановилась. От толчка Вероника пришла в себя.
– Не в книге! А в пре-зен-та-ци-и. То есть у нас в этот вечер соберется определенного рода публика – литераторы, театралы, критики, художники; мы представим им сначала книгу – авторы почитают стихи, рассказы, – а потом покажем одну-две сцены из вашего «Портрета». Можно сказать, это своего рода рекламное шоу! Как вы относитесь к такого рода рекламе? – И прищурился не без лукавства.
Тут комната решительно снялась с места и рванулась в направлении седьмого неба. Лишь усилием воли Вероника заставила себя расслышать сквозь посвист ветра:
– …Ну что ж! Думаю, где-то в конце ноября. Так что приглашайте своих коллег, друзей, близких…
И напоследок он одарил ее улыбкой сказочного волшебника.
…Из кабинета Веронику вынесли широкие и длинные белоснежные крылья. Легко, плавно и красиво она пронеслась к выходу, едва заметив внизу лестницу; и, миновав дверной проем, полетела далее над сетью проводов, над суетой машин, над мелкими и смешными проблемами – чужими и теми, которые некогда считала своими.
Возможно ли было о чем-то беспокоиться ТЕПЕРЬ?
Звезды смотрели ей в лицо сияющими взглядами.
Искрящиеся розовые и сиреневые облака плыли навстречу, и в каждом мерцали упоительные слова: «язык и речь достаточно убедительны… сюжет и внутренняя динамика… аура присутствует…»
Единственная связная мысль, которая смутно промелькнула у нее в сознании, относилась к строителю-акробату. Оснастить бы и его такими же крыльями! – вот что пришло ей в голову. Уж ему-то такие наверняка бы пригодились!
Глава 24
– Вот это ни фига себе! – высказалась Светка с некоторым даже негодованием.
Потом уперла руки в боки и обвела Веронику подозрительно-оценивающим взглядом, как будто стремясь обнаружить какой-то ее тайный умысел. Однако, не обнаружив признаков такового, заключила разочарованно:
– Как говорится, судьба-индейка!.. Значит, говоришь, будут разыгрывать? Ну-ну… Повращаешься теперь, значит, в кругах! На презентацию эту хоть пригласишь, нет? А то, может, зазнаетесь теперь, СИНЬОРА!
– Ну ты чего, Светик! – умоляюще воскликнула Вероника. – Ну как же я без тебя!
В некоторые моменты угрызения совести за нежданно свалившееся на нее счастье становились прямо-таки мучительными.
– Даже не знаю, как это все, – пробормотала она, – вот вспоминаю – и самой не верится!
– Ладно, ладно, не оправдывайся, – помягчела Светка, – лучше подумай, в чем людям покажешься! Главное, не вздумай в своем шкрабском костюмчике явиться!
– А в чем же тогда? – озадачилась Вероника. – Может, в сером тогда? Так он вроде летний…
– Еще не хватало! – отмахнулась Светлана.
– Ну, тогда делать нечего – дошью свое платье из букле! – решила Вероника. – Ради такого случая!
– Ты?.. Платье?
– Ну да, я же говорю – букле! Да ты вспомни: такое бордовое с переливами, ты еще его серо-буро-малиновым называла.
– Это такие тряпочки разрезанные, что ли? Ты их до сих пор не выкинула?
– Ну почему же тряпочки! – обиделась Вероника. – Там практически готовые полки, спинка… В крайнем случае Маришке перейдет. Машинка же есть!
– Твоя машинка уже мохом поросла. Ты когда ее последний раз открывала? Тоже мне, белошвейка! Выкинь свои спинки и не вспоминай, ясно? В третьем тысячелетии живешь! Сейчас уже, что такое букле, никто и не помнит! Сейчас при слове «платье» нормальные люди знаешь что представляют?!
– А что… что они представляют?
Светлана протяжно вздохнула и прошлась по учительской туда-сюда.
– Ну как тебе сказать… Немного не то, что ты можешь исполнить на своем «зингере».
Она остановилась, снова обвела Веронику придирчивым взглядом и погрузилась в раздумье. Лицо ее стало строгим и вдохновенным.
– Угу… Когда это самое мероприятие, твой режиссер сказал?
– Ой, а я даже как-то… вроде в конце ноября.
– Вроде! Ну ты даешь, подруга! – возмутилась Светка. – Конец ноября – это ж вот-вот уже! Не знаю, чего они там нарепетируют, но к приличной портнихе ты точно опоздала! Значит, остается толчок… Пойдем в воскресенье, на вечерний.
Она наклонила голову, в последний раз окинула Веронику оценивающим взором и выдала результат:
– Брючный костюм! Жакет удлиненный, приталенный. Под него – топик из качественного трикотажа, с цветом определимся на месте. Туфли классические, безо всяких выкрутасов. Обойдется все долларов в сто пятьдесят.
– ДОЛЛАРОВ?! СТО ПЯТЬДЕСЯТ?!!
– Именно! – страшно зарычала Светка. – И ни цента меньше! Если, конечно, ты вообще хочешь достичь хоть чего-нибудь в этой жизни… Закрой рот и слушай: даю тебе беспроцентную ссуду. Отдавать будешь с каждой получки по триста рублей, Колька твой не заметит.
– Как это не заме…
– Да так! Как все нормальные мужики! Он что, отчет у тебя требует?.. Ну так вот! А ты, как все нормальные бабы, скажешь: приобрела, мол, в секонд-хэнде по знакомству за тысячу рублей. Ее отдашь сразу… Да, еще же приличную сумку надо! Ну ладно, возьмешь пока мою маленькую замшевую… Подожди, а прическа?! Тебе ж стричься надо немедленно! Хоть каскадом, что ли… челку профилировать, пару контрастных прядей… Нет, в твоем случае все-таки не поможет! Масть надо тебе менять, Веруня, вот что! Краситься полностью и окончательно.
– Седина, да? Сильно заметно? – вздохнула Вероника и посмотрелась в сияющий бок блендера.
– И седина, да. И вообще… Ты оглянись – кто сейчас свой натуральный цвет носит? Цвет волос – он должен зажигать! Стимулировать! Возбуждать! Хотя бы свою хозяйку. Тебе можно «гранат» или «красную ночь»… Приличной знакомой парикмахерши, конечно, не завела?
Вероника виновато пожала плечами.
– А моя Анечка как раз в декрете, и Вика, как назло, в отпуске… Домой, что ли, пригласить в воскресенье? Если успеем после толчка…
– Ко мне домой?
– Да не к тебе, не бойся… Я-то в отличие от некоторых стригусь регулярно!.. Короче, надо будет еще долларов двадцать.
– Ну, раз надо… постараюсь как-нибудь… Ой, подожди, а книги! Мне же еще в книжный надо, срочно! – спохватилась Вероника.
– Это еще зачем?
– Святослав Владимирович сказал. Ну, режиссер! Был такой поэт, Уильям Блейк, так он еще писал картины о Данте! В смысле иллюстрации к «Божественной комедии». И кстати, у них с Данте явное сходство судеб! В библиотеке про него, конечно, ничего, а вот в «Книгомире», говорят, можно найти. А то я совершенно без понятия… Опозорилась – кошмар! Он так посмотрел – ладно, мол, училка, что с тебя возьмешь!
– Так! Все ясно, – отчеканила Светлана металлическим голосом. – А теперь слушай меня: Уильям Блейк отменяется до лучших времен. А у тебя, подруга дорогая, финансовый кризис и срочные капиталовложения. Усвоила?! По одежке протягивай ножки!
…Вечером в воскресенье Вероника возвращалась домой опять-таки в образе проигравшегося Николая Ростова. Пакет с покупками оттягивал руку преступно-сладкой тяжестью. Какой там секонд-хэнд?! Не хватало еще врать собственным детям…
Дверь открыл Николай.
Этого-то как раз и недоставало!
Он как-то странно смотрел – будто не узнавал ее.
– Коль! Это все Светка меня с панталыку сбила… для презентации! – пробормотала она, протягивая пакет и ненавидя себя от всей души.
Последовала минутная пауза – муж оценивал ситуацию.
– А ну, прикинь! – велел он, вынув пиджак и протянув ей.
Затем отступил на шаг. Осмотрел ее со строгим лицом, поправил лацкан и подвел к зеркалу.
Вероника осторожно покосилась на изображение.
Потом шагнула поближе и остановилась в изумлении.
Напротив стояла незнакомая женщина.
Она была гораздо выше и стройнее Вероники.
Моложе лет… ну, минимум на семь.
С совершенно другим взглядом из-под приподнятых бровей.
С озорной и изящно растрепанной шапочкой волос цвета спелой вишни.
С улыбкой не растерянной и извиняющейся, а уверенной, немного лукавой и даже… победной, что ли?
И только в самой глубине глаз пряталось что-то знакомое.
Ни за что никогда Вероника не узнала бы теперь себя в толпе!
Пожалуй, ТЕПЕРЬ она была похожа на… Неужели?!
Она оглянулась на мужа, как бы ожидая ответа на свою мысль, и тот утвердительно кивнул головой.
А потом встал с ней рядом, приосанился и, взяв жену под руку и немного повернув, гаркнул:
– Девки! А ну-ка, быстро сюда! – И, переждав топот и восторженный визг, осведомился: – Ну-ка, говорите – кто у нас мать теперь?
– Мама писатель! – завопила Маришка и заплясала на месте.
– Ох и бестолковщина! Учишь-учишь вас… Ну-ка вспоминайте – пьесы пишет кто?
– Драматурки! – выпалила Туська.
