Текст книги "Меня любил Ромео (СИ)"

Автор книги: Эль Вайра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Глава 3. Бенволио

Еще одно жаркое утро в тени сикоморов. В роще, к западу от города. Шелест листвы повторяет одинокую песнь моей души. Я часто прихожу сюда, снедаемый глупыми мыслями. Мыслями, которыми не смею поделиться ни с кем, даже с моими дорогими друзьями – неистовым Меркуцио, который точно поднял бы меня на смех, и с моим добрым кузеном Ромео.

Меркуцио вообще не знает никаких других эмоций, кроме похоти, в то время как Ромео думает лишь о возвышенной любви. И, по правде говоря, до недавнего времени я сам был больше Меркуцио, чем Ромео.

Мои встречи с синьоринами всегда были захватывающими и краткими. Великолепными яркими вспышками. Я никому ничего не обещаю, и ни у одной из женщин никогда не хватало смелости потребовать от меня большего.

Многим из них достаточно моих темных глаз, которые они (к моему величайшему недоумению) считают красивыми, и моей улыбки. Ее называют очаровательной. Что ж, не мне судить.

О, как только я понял силу этой улыбки, я быстро научился ее использовать в своих целях. Увы, теперь эта тактика приносит больше боли, чем радости. И только здесь, среди сикоморов, я могу себе признаться, что мое сердце в последнее время сжимается от необъяснимой тоски…

Небеса, помогите мне. Кажется, я просто хочу любви. Полюбить кого-то так же сильно, как это делает Ромео. Всё, что я испытывал до этого, было бесконечно далеко от той самой любви, и сколько бы раз дамы не хотели поймать меня в свои сети, я был непреклонен. Я умею спасаться от этих чар, не очарованный никем.

И все же эти дамы, даже те, кого я разочаровал, приветствуют меня на площади. Знаю, что многие готовы предоставить мне второй шанс. К сожалению, среди них нет ни одной, у которой я хотел бы молить этого шанса. Кто вдохновил бы меня на что-то постоянное.

Может, проблема во мне, а не в них? Я бы хотел поразмышлять об этом дольше, но я слышу, как шелест сикоморов становится настойчивее. Кто-то идет, чтобы нарушить мое одиночество.

Я скрываю себя за широким стволом древнего дерева и наблюдаю.

Мужчина приближается. Бледное сияние восходящего солнца окружает его, а лучи блестят на его волосах – цвета почти такого же, как мои, но у меня с рыжеватым отливом, а у него потемнее.

Даже рассвет не может осветить густую тень, окружающую этого парня. Я усмехаюсь. Неудивительно. Это же Ромео. Любая радость преломляется, когда он в печали.

Ромео дуется. Ромео – это сердце и душа. Ромео – ничто, если не терзается адской мукой. Несмотря на мои метания, я улыбаюсь. Его душевная боль заставляет меня отрицать, что моя собственная существует.

Что он держит? Похоже на букет – выглядит уже истрепанным и поношенным.

Лилии.

Их лепестки согнулись под тяжестью дум Ромео. Он плотно прижимает их к груди. Подозреваю, что ранее эти цветы он предложил девушке, которая отказалась от нежного знака его любви.

Не удивлюсь, если он будет цепляться за эти стебли, пока они не сгниют в его руках. И с мрачным весельем я признаюсь себе, что если бы нужная мне синьорина отбросила мой букет, я бы…

Я вздыхаю. Скорее всего, я поступил бы так же.

Глава 4

Солнце полностью показало себя на востоке, когда я сменила платье и снова вышла из дома. На этот раз для того, чтобы нанести визит Джузеппе.

Джульетта осталась у себя, желая начать подготовку к маскараду. К тому же ее родители хотели сказать ей что-то очень важно. Поэтому мы с кузиной попрощались, обменявшись теплыми улыбками.

Я иду через городскую площадь, впитывая в себя вязкую суету Вероны, и надеюсь, что не заблужусь.

Мне нравится этот город. Торговцы громко спорят с покупателями о цене и качестве товаров. Знатные господа беспокоятся о сохранности своих нарядов, дети играют и визжат на ступеньках перед собором Святого Петра. В воздухе смешались ароматы лука и чеснока, лампового масла, свежего хлеба, древесины и медовых фруктов.

Мир вокруг меня жаркий и безмятежный. Такой простой. И такой возвышенный.

Я подхожу к каменному домику, чуть удаленному от главной площади. На двери вырезанно одно слово: «Целительница». Я вхожу внутрь, и стены дарят мне прохладу и окутывают запахом трав.

Джузеппа приветствует меня улыбкой. Ее длинные волосы собраны в серебристый узел на затылке, а кожа ее лица на удивление гладкая для женщины, которая живет в этом мире уже без малого шестьдесят лет.

– Добрый день, синьорина Розалина, – склоняет она голову. Я делаю то же самое.

Наставница просит помочь ей со связкой новых пучков мяты. Благодаря жаре они высохли быстрее, чем она рассчитывала, и я с радостью приступаю к задаче.

Нет места в Вероне, где я бы чувствовала себя более полезной, чем здесь. Медицинские знания прошлого и будущего выделяют меня на фоне остальных горожан и дворян. А кто-то даже подозревает, что мы с Джузеппой тут колдуем, и называет целительницу ведьмой.

Меня так называть пока не смеют.

Джузеппа рада, что я прихожу к ней. У нее нет детей, так что однажды она надеется завещать свою лавку мне, и я буду счастлива, если она это сделает. Опять-таки, тут женщин не так много способов найти себе дело по душе. А мази, травы и отвары мне нравятся.

Мою тихую беседу с целительницей прерывают грубые возгласы, доносящиеся с улицы. Я выхожу из домика и вижу… О, ну конечно. Кто еще способен так орать?

На площадь явился Тибальт.

***

Бенволио

Я оставил Ромео наедине с его печалью. В попытке развеять тоску я прихожу на площадь перед собором Святого Петра. И что я вижу? Двое слуг Капулетти сцепились с нашими слугами – моим верным Абрамом и пажом Ромео, Бальтазаром. Они стоят лицом к лицу с этими задиристыми псами и уподобляются им.

Клянусь, я так устал от подобных сцен. Но, может, я должен позволить им выпустить пар? Пусть дерутся, разрывая друг друга на части во имя вражды, которая, по справедливости, им даже не принадлежит.

Но нет, я не в силах просто стоять и смотреть.

Слуга Капулетти, жилистый парень с короткими волосами, который зовется Самсоном, первым ринулся в бой и… Боже правый, он укусил Бальтазара за палец! Еще пара мгновений, и воздух полнится не только отборной бранью, но и звоном мечей.

Я достаю собственный клинок и в три быстрых шага оказываюсь среди них.

– Стой, дурачье! – командую я. – Убрали оружие, быстро!

Абрам мне кланяется и вкладывает меч в ножны. Бальтазар меня знает, так что он тоже исполняет приказ. Сомневаюсь, что два болвана на службе у Капулетти признают меня – они выглядят так, будто им плевать на мои слова.

Но они определенно понимают, что перед ними не какой-то бродяга, а знатный синьор с некоторой степенью власти. Мы смотрим друг на друга несколько долгих секунд, а потом они всё-таки опускают клинки.

Я подбираю слова поприличнее, чтобы напомнить им всем (и нашим слугам в том числе), что жители Вероны, не говоря уже о герцоге Эскале, устали от перепалок, порожденных враждой двух упрямых семейств.

– Разойдитесь… – начинаю я, но меня прерывает чья-то сильная рука, которая сжимается вокруг моего горла.

Глава 5

Тибальт убирает руку с шеи какого-то вооруженного юноши, которого я не знаю. Кузен кружит вокруг него, как лис вокруг добычи. Я подхожу ближе, хотя их гневные крики слышны даже на расстоянии. Вокруг них воцарилась жуткая и тревожная тишина.

– Я просто разнимал их! – гремит незнакомец.

Кузен называет его Бенволио. И хотя этот Бенволио выглядит равным Тибальту во всех отношениях, я облегченно выдыхаю, радуясь, что он, очевидно, не настолько вспыльчивый, как мой родственник.

Пока Тибальт угрожает его жизни, я невольно восхищаюсь этим юношей. Его широкими плечами. Густыми волосами насыщенного каштанового цвета с небольшой рыжиной.

В профиль он великолепен.

– За дурака меня держишь? – кричит Тибальт. – Говоришь о мире с мечом в руке? Сражайся, трус!

Увы, как это часто бывает с людьми, действия этого Бенволио противоречат его мудрым словам.

– Кого ты называл трусом, а? Защищайся!

Мой кузен только рад принять приглашение, и они скрещивают мечи. О, Тибальт… Я точно знаю, что он скорее согласится быть повешенным, чем пропустит драку.

– Отправляйся в ад, как и все Монтекки до тебя!

Я замираю. Что ж. Бенволио – Монтекки. И я не понимаю, почему меня расстраивает этот факт. В конце концов, это было очевидно, ведь с кем еще может средь бела дня сражаться Тибальт? Да и сходство Бенволио с Ромео теперь стало очевидным.

Бенволио быстр. Он уклоняется от лезвия меча с изяществом, заслуживающим восхищения.

Еще несколько яростных выпадов и звонких ударов, и горожане обретают голос. Люди не выбирают сторон – они кричат о мире. Но их лица перекошены злостью и отвращением.

– Бей их! Бей Монтекки! Бей Капулетти!

Те, кто может, хватают дубинки, а кто-то бросается в бой, вооруженный кулаками. Суматоха поднимается страшная. Я с ужасом наблюдаю за всем этим хаосом.

Да сколько можно, в самом деле! Неужели никто не может быть просто умнее и прекратить это безумие?

Звон мечей превращается в зловещую симфонию. Тибальт уже сражается не с Бенволио, а с кем-то другим, и я ловлю себя на том, что хочу найти в толпе того Монтекки и убедиться, что он не ранен. А он, будто услышав мои мысли, с угрожающим рыком снова бросается на моего кузена.

Правая щека Бенволио уже испачкана кровью. Его собственной или чужой – не могу понять.

Мне становится страшно, и от этого страха перехватывает дух. Нужно убираться. Я верчу головой в поисках путей к отступлению, и мой взгляд останавливается на человеке, стоящем возле высоких ворот в дальнем углу площади.

О, про него я уже знаю. Это дальний родственник герцога Эскала, правителя Вероны. Он тот, кто известен как Меркуцио, чья верность принадлежит Монтекки.

И он выглядит единственным спокойным человеком на этой площади, хотя это странно. Я лично с ним не знакома, но уже слышала, что именно он – самый вспыльчивый из вражеского лагеря. Вероятно, его путают с Бенволио?

Меч Меркуцио обнажен, но он не спешит пускать его в ход. Даже когда шум нарастает, а ссора усугубляется, он не ввязывается в драку, а просто наблюдает за ней со стороны.

Когда он ловит мой взгляд, уголки его губ приподнимаются. Я слабо улыбаюсь ему в ответ. Враги или нет, мы свидетели одной и той же потасовки, и всё указывает на то, что мы одинаково ее презираем.

Когда Меркуцио начинает двигаться к собору, я разочарованно морщусь и считаю секунды до того, как он безумно ворвется в бой. Но ничего такого не происходит. Он всё еще не собирается ни с кем драться, это ясно, как Божий день.

Он медленно, по-кошачьи, идет к ступенькам собора, и, пока мой взгляд следует за ним, я замечаю то, чего мое сердце не в силах вынести.

Маленький мальчик сидит прямо у церкви. Ему на вид не больше четырех лет, и он дико визжит, когда над ним проносятся люди, кулаки и мечи. Мои мысли мечутся, как породистые жеребцы.

Почему ребенок один? Может, его бросила какая-то трусливая няня, сбежавшая при первых признаках неприятностей? Или того хуже, его отец был втянут в драку, и теперь лежит где-то раненый или мертвый?

Мальчишка начинает спускаться вниз по ступенькам, а потом раскидывает крошечные ручки в стороны и бежит… прямо в гущу боя! Ему не дадут шанса остаться в живых.

Я не могу просто стоять и смотреть, как ребенка растопчут. Мое сердце бешено колотится, и я бросаюсь в ревущую толпу навстречу мальчику. Над его головой со свистом проносится меч, который держит не кто иной, как Тибальт.

Я подхватываю ребенка на руки, и мы бежим. Его визг теперь направлен мне в ухо, но я абсолютно счастлива, что поймала его. Моя единственная цель – убрать нас обоих подальше отсюда, и, желательно, побыстрее.

Прижав к груди его голову, я начинаю отступление. Ныряю, уклоняюсь и снова ныряю в кучу обезумевших тел. Я не смотрю по сторонам. Возможно, если бы я это сделала, то избежала бы мощного удара в затылок.

Вспышка боли чуть не сбивает меня с ног.

Что, опять?

Мир вокруг больше не кажется ровным, и стены собора и лавки стремительно наклоняются. Я пытаюсь сделать шаг и спотыкаюсь, но не падаю. Главное не уронить ребенка. Я не чувствую крови в волосах, и это прекрасно, но боль пульсирует всё яростнее, а тьма перед глазами смыкается всё отчаяннее.

Но я бегу, и я уже почти на краю площади.

Передо мной жестокий крестьянский мальчишка готовится отлупить какого-то старика, который опустился на колени и просит хулигана о пощаде. Тот глух к его мольбам.

Все еще шатаясь, я собираю всё, что осталось от моей решимости, и пинаю бандита в заднюю часть бедра. Тот бросает дубинку и поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Мой разум переполняется ужасом, и я с удивлением слышу собственные слова, будто их произносит кто-то другой.

– Уважай старших!

Во всем этом безумии выговор кажется бессмысленным.

Пока хулиган смотрит на меня, сзади кто-то смеется. Я поворачиваюсь, и небо смещается, мир кренится и шатается. Я спотыкаюсь… Но меня внезапно подхватываются на талию чьи-то руки. Сильные и уверенные. А ребенок на моих собственных руках только каким-то чудом еще не упал.

Мои глаза закрываются сами собой. Я больше не слышу шума битвы. Несу мальчика, а мой неизвестный спаситель несет меня. Вскоре крепкие руки опускают меня на землю, а затем осторожно избавляют от драгоценного груза.

Либо мальчик прекратил верещать, либо удар сделал меня глухой.

Мне так хочется открыть глаза, но больше нет сил даже на это.

Нежные пальцы касаются моей щеки, а потом перемещаются к горлу, очевидно, пытаясь нащупать пульс. Именно это я бы и сделала, будь я на его месте.

И снова рука – успокаивающая ласка на моем лбу. Пальцы скользят по волосам, затем возвращаются к щеке, где и остаются в тот самый момент, когда тьма приходит, чтобы поглотить меня.

***

Бенволио

Я отнес девушку в безопасное место, уложил на траву за собором.

Она не только смелая, но и красивая.

Я с большой осторожностью вырываю мальчика из ее бескорыстных объятий. У ребенка глаза на мокром месте – очевидно, он беспокоится за свою спасительницу. Как и я.

Я касаюсь ее щеки, ее шеи. Хвала Небесам, пульс силен! Затем я позволяю себе вольность и тяну руку к ее волосам. Короткое прикосновение к светлому шелку переполняет мое сердце радостью и благоговением.

Дождаться бы, когда она откроет глаза, чтобы узнать их цвет, но ребенок напуган, и я знаю, что она хотела бы, чтобы я полностью избавил его от опасности этого места. К тому же, я вижу, как в нашу сторону идет Меркуцио, который сможет присмотреть за ней.

Я шепчу молитву, чтобы она была здорова. И молюсь также о том, чтобы увидеть ее снова.

С надеждой в сердце, я уношу ребенка.

Глава 6. Меркуцио

Мой добрый и честный друг делает наитруднейший выбор и покидает синьорину, чтобы спасти ребенка. О, в этом весь Бенволио! Обаятелен, как черт, но порядочен до неприличия. К счастью, я этим не страдаю.

Когда Бен издалека кивает мне и уносится прочь, я подхожу в девушке, которую он оставил лежать на траве. Мы с ней сокрыты не только от опасности, но и от лишних глаз.

Я пытаюсь придумать причину, по которой Бенволио не воспользовался своим шансом, но, право, не нахожу ни одной. Во имя всего живого, она же ангел! Ангел, от которого у любого мужчины потекут слюнки. Мой дорогой друг мог легко приподнять ее юбки и полюбоваться коленями. Мог поцеловать эти пухлые губы, которые слегка разомкнуты, словно в приглашении.

Ох, черт…

А ведь она не только красивая, но и смелая. Я видел, как она рисковала шкурой, чтобы спасти непонятного мальчишку. Но не то что бы ее смелость имела значение, конечно. Куда больше меня волнует ее красота. И это красота неизвестного происхождения. Из какого она дома?

Я сажусь рядом с красавицей и покорно жду, когда она придет в себя. Любопытно, что она скажет, когда увидит меня рядом?

Господь свидетель, каких усилий мне стоит держать свои руки подальше от ее корсажа.

Еще пару мгновений, и она открывает глаза. Похожа на котенка – милого и растерянного. И глаза у этого котенка пронзительно голубые. Даже затуманенные, они выглядят умными. О, это может быть интересно, не так ли? Чем умнее добыча, тем приятнее хищнику ее поймать.

– Добрый день, госпожа, – говорю я, делая свой голос мягким и заботливым.

Впрочем, возбужденная хрипотца лишь придаст пикантности моменту.

Девушка удивленно моргает, и ее пышные ресницы ослепительно хороши. Хочу, чтобы они так же трепетали под моим лицом или… в другом месте.

Она немного хмурится и сосредотачивает на мне взгляд. О, я всегда его узнаю! Кажется, она поняла, кто перед ней сидит. Вспомнила о моей репутации? Да, милая, ты хоть и вдали от боя, но я представляю опасность иного сорта.

– Что случилось? Где ребенок? – наконец спрашивает она.

О, моя заботливая синьорина…

– Вас чуть не убили, – спокойно говорю я. – А насчет мальчика… Он в безопасности.

И я не собираюсь признаваться, что ни в ее спасении, ни в безопасности ребенка нет и капли моих усилий.

Она продолжает смотреть своими прекрасными глазами, и я почти вижу, как работает ее разум. И хоть она и умна, ее вывод явно ошибочен, потому что, на мое счастье, она улыбается мне. О, мой наивный ангел…

Эта улыбка могла бы свести меня с ума, если бы только я не был Меркуцио.

– Спасибо, добрый синьор, – говорит она голосом, похожим на песню сирены. – И спасибо, что спасли меня.

Не вижу смысла ее исправлять. Вместо этого я отвечаю на ее благодарность скромным кивком. Она хочет сесть, но я мягко уговариваю ее этого не делать.

– Отдыхайте, госпожа. Вам опасно делать резкие движения.

– Вы… Вы же Меркуцио? – шепчет она.

– Да, – улыбаюсь я. – Он самый.

Я беру ее за руку. Самая мягкая рука, которую я когда-либо держал. А их было немало.

– Я в долгу перед вами, – говорит она.

Она, конечно, ничем мне не обязана, но кто я такой, чтобы перечить даме?

– Как пожелаете, cara mia.

– Розалина, – сладко выдыхает она. – Зовите меня Розалина.

Я открываю рот, чтобы поблагодарить ее за то, как легко она назвала свое имя, но на площади поднялась новая суматоха. Судя по крикам глашатаев, приехал герцог Эскал. Его Светлость давно выступает против распри между кланами Монтекки и Капулетти.

Если я не уберусь отсюда прямо сейчас, то герцог может меня заметить и обвинить в зачине грандиозной драки. Забавно, но я впервые не заслуживаю такого упрека.

– Что ж, моя милая госпожа, – улыбаюсь я. – Вижу, вашей жизни ничего не угрожает.

Мне редко приходится говорить дамам правду, но сейчас мое замечание справедливо, поэтому я продолжаю:

– Увы, я должен проститься с вами.

Как только я произнес эти слова, она сжала мою руку и рванула ко мне. И даже не покраснела, гляди-ка ты. Ее губы так близко... А эта Розалина полна сюрпризов.

Кажется, я где-то слышал ее имя. Но от кого – не помню. Нужно расспросить друзей.

– Когда мы увидимся снова, Меркуцио?

– Не знаю, прекрасная Розалина, – говорю я, и снова не вру.

Она смотрит на меня так… Будто я не гнусный негодяй, а древний Бог, сошедший с небес и явивший ей чудо. Никто никогда не смотрел на меня так, и мое сердце на миг сжимается. О, ей-богу, если бы я был способен на любовь, то полюбил бы ее прямо здесь. Сейчас. Она бы, без сомнения, стала той, кому я бы с радостью отдал свое сердце.

Но я слишком хорошо знаю, что любовь – это грязный трюк.

Поэтому я встаю, быстро кланяюсь и поспешно удаляюсь. Хочется перейти на бег. Клянусь, ее голубой взгляд прожигает мне в затылок! Ледяной жар ее глаз делает меня беспомощным, и я поворачиваюсь, чтобы улыбнуться ей еще раз.

Только один раз.

Розалина. Моя доблестная, изысканная Розалина.

Когда я обхожу собор и выхожу с площади, мне приходит в голову, что я только что встретил единственного человека в Вероне, который может оказаться для меня опаснее, чем я сам.

Глава 7. Бенволио

Няню хнычущего мальчика я нашел в приходском доме. Хрупкая старуха умоляла пьяного священника помочь ей в поисках ребенка, а потом расплакалась у меня на плече, когда увидела его живым и невредимым. Пришлось найти пару минут, чтобы ее утешить.

Затем я поспешил обратно на площадь, к месту нашей с Тибальтом драки. Конечно же, перед этим я заглянул за собор. Моя раненая красавица, ожидаемо, ушла. Зато пришел герцог Эскал, а вслед за ним мой дядя – синьор Монтекки. И старый Капулетти с женой тоже здесь.

Наш благородный правитель решительно выступает против вражды семей. До сих пор он вел себя сдержанно, однако, судя по его суровому взгляду, даже его терпению есть предел. Не могу его в этом винить.

Я пробираюсь сквозь притихшую толпу, чтобы смиренно принять на себя гнев Его Светлости. Слова герцога гремят от гнева, когда он делает справедливый выговор равно как Монтекки, так и Капулетти.

Увы, даже во время брани я не могу перестать думать о той девушке… О том, как смело она вбежала в жар схватки, чтобы увести ребенка подальше от греха. Я видел то, что произошло, от начала и до конца. Как рукоять случайного меча ударила ее в затылок....

Это воспоминания отдается болью в моей груди, будто бы я сам принял тот удар. А она всё же нашла в себе силы, чтобы еще и приструнить хулигана, прежде чем упасть без чувств ко мне в руки.

Кто же ты, моя прекрасная героиня?

Из размышлений меня выводит очередная суматоха. Герцог удаляется, фыркнув напоследок что-то про честь и достоинство, а я чуть не забываю поклониться Его Светлости.

Как только Эскал покидает площадь, ко мне поворачивается дядя. Он тычет в меня указательным пальцем и требует рассказать об истоках потасовки.

– Эм… – теряюсь я. – Я увидел, как слуги Капулетти донимали Абрама и Бальтазара и попытался положить конец раздору.

– А дальше?

Я виновато вздыхаю.

– Наглец Тибальт решил выместить на мне свой гнев, и я поддался на провокацию. Простите, этого больше не повторится.

Я опускаю глаза в пол, а синьор Монтекки устало проводит рукой по седым волосам. Но, кажется, мое объяснение его удовлетворило. Однако у его жены есть еще один повод для беспокойства.

– А где Ромео? – спрашивает она. – Ты видел его сегодня, Бенволио?

Видел, но не в драке, чему безумно рад. Не хватало еще рисковать наследником нашего дома.

– Я видел его утром в сикоморовой роще, но на площади он не появлялся.

Синьора Монтекки успокаивается, а я ловлю себя на боли нового рода, которая царапает мне душу. Как жаль, что моя матушка не прожила достаточно, чтобы точно так же беспокоиться обо мне.

– Ромео в последние месяцы ходит словно одержимый, – качает головой синьор Монтекки. – Ты знаешь о причинах его печали?

– Нет, но могу узнать, – улыбаюсь я.

И немного лукавлю. Уверен, причина безрадостного вида Ромео в очередной безответной любви. Но как именно зовут его зазнобу, я еще не знаю.

Ромео легок на помине, и появляется на другом конце площади ровно в тот момент, когда мы вспоминаем о нем. Его глаза опущены, а шаги тяжелы и медленны. Кажется, что даже тень, которую он отбрасывает, темнее, чем у всех остальных.

Я предлагаю дяде и тете уйти с жары и предоставить расспросы мне.

– Узнаю всё, что смогу о его горести, – уверяю я своего доброго господина.

Синьоры благодарят меня и уходят прочь, а я устремляюсь к Ромео.

– Доброе утро, кузен! – кричу я.

Он поднимает голову и угрюмо улыбается, пока я спешу через залитую кровью площадь, чтобы поговорить с ним.