Текст книги "Меня любил Ромео (СИ)"

Автор книги: Эль Вайра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Глава 27. Бенволио

Виола права, Тибальт дышит! Я приседаю рядом с ним, вынимаю свой кинжал и подношу лезвие к его носу. Легкий выдох затуманивает металл. Да, определенно, – Тибальт истекает кровью, но он всё еще жив.

Розалина бросается к своему брату и осматривает рану.

– Не такая глубокая, как кажется, – заключает она. – Судя по всему, жизненно важные органы не задеты.

– Почему же он не шевелится? – уточняю я.

Она некоторое время молчит и хмурится, а потом вздыхает и качает головой.

– Нужно отнести его к Джузеппе, – говорит она. – Виола, ты знаешь, где дом целительницы?

Девочка решительно кивает.

– Сделаешь для меня кое-что? – продолжает Розалина. – Сбегай к ней и скажи, что мы несем раненного и нужно приготовиться его принять. Бен пойдет за тобой.

– Хорошо! Я буду бежать так быстро, как смогу!

С этими словами Виола действительно мчится прочь так быстро, как позволяют ее детские ноги. А я встаю, поднимаю Тибальта и подтягиваю его к себе на плечо, стараясь быть аккуратнее. Если честно, во мне не так уж много жалости к нему, но если это важно для Розалины…

– Ты знаешь, что это значит? – взволнованно говорит она, хватаясь за мое свободное плечо. – Ромео больше нельзя обвинить в убийстве! Герцогу придется отменить изгнание!

– Это так, конечно, и это замечательно...

Я делаю паузу, не желая топтать ее оптимизм.

– Но сейчас ты скажешь «но»? – щурится она.

Я киваю и виновато поджимаю губы.

– Если Тибальт поправится, моя семья потребует его немедленной казни. За убийство Меркуцио.

Розалина замирает. Она молчит и думает, приложив палец к губам. С этой глубокой задумчивостью в глазах она кажется мне еще красивее.

– Надо будет обратиться напрямую к герцогу, – наконец говорит она. – Убедить его, что Бог оставил Тибальта в живых не для того, чтобы позволить его казнить. Разве это не посчитают чудом?

– Вероятно, что так…

– Но пока всё не утряслось, давай не будем раскрывать, что он жив, а то Монтекки и правда велят задушить его подушкой. И нам нужно заключение целительницы, что Тибальт в таком состоянии не от меча Ромео. Джузеппа спрячет его у себя и позаботится о нем.

– Но гробовщик уже в пути, – напоминаю я ей. – Ему сказали забрать два трупа.

И снова Розалина прорабатывает проблему в уме, а потом сияет, озаренная идеей.

– Вряд ли гробовщик знает Тибальта в лицо, так ведь? Он примет за него любой труп, который найдет рядом с Меркуцио.

– Не понимаю, – я хмурюсь и указываю на своего друга, в одиночество лежащего на земле. – Даже если гробовщик не видел Тибальта, до двух-то он явно сможет сосчитать.

– Предоставь это мне, – улыбается Розалина. – Не спрашивай откуда, но я достану второй труп. А ты пока донеси Тибальта до целительницы. Встретимся там.

Я удивлен, конечно, но мне ничего не остается, кроме как исполнить ее поручение. Она разворачивается, чтобы уйти, но тут же поворачивается снова.

– О, Бенволио! И когда Джузеппа осмотрит Тибальт, попроси Виолу описать симптомы Себастьяна. Может, для него найдется какое-нибудь средство, чтобы унять кашель.

На мгновение я застываю на месте. Забываю про вес Тибальта на плече. Про печаль на душе от потери Меркуцио. Я просто стою и смотрю Розалине в глаза. Даже перед лицом таких ужасов мой ангел вспоминает про бедного больного ребенка...

Нет. Я больше не могу себя сдерживать. Я делаю решительный вдох и тянусь к ней, чтобы крепко поцеловать в губы.

Глава 28

Я снова в гнилом квартале и теперь иду на запах мертвеца. Кажется, я скоро начну ориентироваться в этой части города лучше, чем во всей остальной Вероне. Не то чтобы меня это радует, конечно, но сейчас мне необходимо быть здесь.

Учуять мертвого извращенца не так-то просто – воздух тут пропитан зловонием даже там, где нет разлагающегося на солнце трупа. И всё же я нахожу его в переулке, ориентируясь на рассказ Виолы.

Собака, хвала ей за это, действительно нанесла мужчине смертельный укус в горло, но этим его наказание не ограничилось. Над его лицом уже поработали крысы, устроив себе знатный пир. Его губы оторваны от лица, а кожа покрыта следами от зубов грызунов. Нос разодран до костей, а глазницы пусты, если не считать вязкой кровавой жижи.

Я чувствую тошноту, но не жалость. По правде говоря, будь у меня время, я бы его хорошенько отпинала. И плюнула бы сверху. Добрая христианка перекрестила бы его и попросила у Господа отпустить его грехи, но у меня нет к сил христианское сострадание. Поэтому я желаю ему вечно пылать в аду, если он есть, а потом хватаю за подмышки, сдерживая рвотный позыв, и тащу его к «Землеройке».

Нужно выдать его за Тибальта. Мертвый поганец тяжелый, и я пыхчу, сражаясь с его весом, но всё-таки успеваю к таверне раньше гробовщика. Им оказывается слишком худой и слишком высокий мужчина. И не слишком сообразительный, что идеально вписывается в мой план.

Он застает меня в скулящей и ползаущей на коленях между Меркуцио и безликим самозванцем. Гробовщик наблюдает, как я мечусь между мертвецами в лучших традициях плакальщиц, а потом прочищает горло.

– Успокойтесь, госпожа, – говорит он каменным голосом. – Я так понимаю, вы их знали?

Я смотрю на него и вою еще сильнее. Он испускает раздраженный вздох.

– Так, – продолжает он. – Мне сказали, что я найду тут двух господ, которые убили друг друга из-за великой вражды домов. О котором из них вы плачете?

– Об обоих, – причитаю я. – Я плачу о них двоих.

Гробовщик в замешательстве хмурится.

– Который из них из вашего дома?

– Который из них?!

Я поднимаюсь с колен, все еще рыдая, и сжимаю кулаки, дико пуча на гробовщика глаза.

– Спросите меня еще раз, и мой ответ будет всё тем же – их обоих я назвала бы братьями!

В мужчине вспыхивает гнев.

– Что за бестолковые разговоры! Это невозможно, если они…

– Невозможно?! – я тычу пальцем ему в лицо. – О, вы, жалкая душа, как давно вы посещали мессу? Доктрина нашей церкви учит, что все мы дети Божьи и равны в его глазах! А значит оба этих синьора были в жизни моими родными и близкими!

Гробовщик окончательно перестал что-либо понимать, но мне только это и нужно.

– Так, еще раз, – он трясет головой. – Просто скажите, кто из них Тибальт из дома Капулетти?

Я указываю на тело, которое притащила сюда.

– Он звался Тибальтом.

Гробовщик смотрит на украденный труп.

– Эм… Мне сказали, его убил меч. Что случилось с его лицом?

Я закусываю губу и лихорадочно придумываю правдоподобную ложь. Слава богу, на земле лежит черное вороново перо, которое украшало любимый берет Тибальта.

– Птицы, – отвечаю я. – Его изувечили птицы.

Я хватаю перо с земли и размахиваю им перед лицом гробовщика, заставляя его отпрянуть.

– Стая огромных черных птиц с обнаженными когтями и клювами острыми, как хвост Сатаны. О, это было ужасное зрелище, синьор! Они сожрали прекрасное лицо моего любимого кузена, а потом поднялись в небо облаком тьмы и хлопали крыльями, злобно каркали и кричали…

Мне приходится остановиться, чтобы перевести дух, но, чтобы гробовщик не пришел в себя, я падаю ему в руки и захожусь в рыданиях. Он вздрагивает и ловит меня.

– Умоляю, добрый синьор, – продолжаю скулить я, – не дайте родне Тибальта увидеть то, что видела я! Мой брат всегда был красивым и всегда это знал, и он… Он так любил моду! И мы все любили в нем это щегольство, клянусь! Он бы предпочел провести вечность в Чистилище, чем позволил бы похоронить себя в таком виде.

Гробовщик обдумывает мои слова и встает на колени рядом с трупом, чтобы осмотреть изуродованное лицо.

– Я не смогу такое исправить, – бормочет он.

– Нет, но вы можете скрыть это, правда? Простая накладка из шелка должна помочь. Но только убедитесь, чтобы она подходила к савану! Тибальт так любил моду…

Я пронзительно вою, и гробовщик морщится и энергично кивает.

– Да-да, я понял, он любил моду, я всё сделаю! Не плачьте, мы прикроем этот бардак.

Он встает, стряхивая пыль с колен.

– С вашего позволения, госпожа, я забираю этого беднягу, чтобы подготовить его к погребению. А второго господина позже заберет мой ученик. Он прибудет с деревянным гробом и сразу отнесет его на кладбище.

Во мне поднимается паника, а мужчина усмехается и чешет затылок.

– Бывает же, – смотрит он на Меркуцио. – Вроде и родственник герцога, а семья попросила похоронить без всякой пышности. В фамильном склепе, мол, места для него нет…

Меня пробирает дрожь.

– Хотите сказать, Меркуцио похоронят без почестей?

Внезапно я понимаю, что перешла на шепот. Как такое возможно? Его просто кинут в деревянный ящик и бросят в дыру в земле?

– Ну, – пожимает плечами гробовщик. – Зато это будет быстро, без лишних обрядов.

– Нет! – я топаю ногой. – Так не пойдет. Подготовьте свой лучший гроб – с атласной обивкой и отделанный золотом, я такие видела. И немедленно зовите священника!

Он пытается мне возразить, но я мотаю головой.

– Я за всё заплачу сама, присылайте расчет на имя Розалины Капулетти. Ни один ком земли не упадет на Меркуцио, пока всё не будет сделано, как надо. Вы меня поняли?

Он соглашается со мной коротким кивком головы.

– Как прикажете, госпожа. Что угодно за ваши деньги.

Он поднимает безымянный труп с земли и уходит, а я наконец могу отдышаться и спокойно сесть рядом с Меркуцио. Убрать прядь волос с его лба. Печально улыбнуться его красивому лицу в последний раз.

– Пожалуйста, веди себя прилично на небесах, – шепчу я.

Слезы царапают мне горло и туманят взгляд. Давят на ребра изнутри.

– И постарайся не спаивать ангелов! Присматривай за Бенволио, когда сможешь, потому что он будет очень по тебе скучать. Как и я.

Я наклоняюсь ближе, чтобы мягко и медленно поцеловать его в щеку. Воронье перо Тибальта становится тяжелым в моей руке. Усилием воли я заставляю себя засунуть его за пояс юбки… А потом смахиваю слезы и спешу к Джузеппе.

Глава 29. Бенволио

Целительница заботится о Тибальте. Она стремительна и серьезна, и Виола наблюдает за ней, как завороженная. Старая Джузеппа оттягивает сначала одно веко пациента, потом другое, чтобы заглянуть в его невидящие глаза.

По ходу осмотра она говорит будто сама с собой, делая замечания о состоянии Тибальта. Я поражен масштабом ее знаний и широтой сострадания.

– Его тело живет, – в итоге говорит она. – Сердце бьется, кровь горяча…

– Значит, его можно спасти?

Целительница делает паузу и смотрит на Виолу.

– Дитя, пожалуйста, принеси мне из сада стебель фенхеля и четыре одуванчика.

Она выдает девочке небольшую корзинку, и та, довольная, бежит к задней двери, чтобы отправиться расхаживать по саду.

– Фенхель и одуванчик? – уточняю я. – Ингредиенты для какого-то лекарства?

– Ингредиенты для салата, – усмехается Джузеппа. – Ребенку нужен ужин.

– А ему? – я указываю на Тибальта. – Что нужно ему?

Она проводит рукой по его лбу и печально улыбается.

– А ему нужно чудо.

Приходит Розалина и беседует со своей наставницей. Она старается быть сдержанной и серьезной, но я вижу следы от слез на ее щеках. Несомненно, эти слезы предназначались Меркуцио. У меня и самого жжет глаза, но плакать я не буду. Друг поднял бы меня на смех, если бы увидел, что я рыдаю по нему, как девчонка.

– Значит, не клинок Ромео довел Тибальта до такого состояния? – вмешиваюсь я в разговор, чтобы отвлечься от горьких мыслей.

Целительница качает головой, указывая на рану.

– Из-за пореза он потерял кровь, но это не критично. Вы говорили, он упал?

– Да, – подтверждаю я. – Сильно упал.

– Ну, значит, его череп подвергся сильнейшему удару, и мозг повредился.

Я хотел было съязвить, что череп упрямого подонка слишком толст, а мозга внутри него нет, но Розалина любит своего кузена, поэтому я сдерживаюсь.

– Как же он продолжает дышать? – спрашиваю я.

Целительница кидает быстрый взгляд на Розалину, а потом тепло улыбается мне.

– Мозг – почти такая же удивительная тайна, как и бессмертная душа, синьор, – объясняет она. – Тибальт сейчас мертв разумом, но его телесная оболочка живет. Он… считайте, что его душа застряла между мирами. Это похоже на сон, от которого он уже никогда не проснется.

Я прочищаю горло, пораженный ее речами.

– И что же нам с ним делать?

Холод ползет по моей спине, когда я рассматриваю различные варианты.

– Не можем же мы похоронить его заживо, это убийство. Можно ли его выходить, чтобы доказать герцогу, что он жив?

– Я буду поддерживать его жизнь так долго, как смогу и насколько мне хватит инструментов, – говорит Джузеппа. – Но я ничего не могу обещать.

Розалина судорожно вздыхает, и я спешу ее утешить. Обнимаю за плечи и целую в щеку.

– Не отчаивайся, – мягко говорю я. – Вдруг душа Тибальта найдет что-то достойное жизни и решит задержаться здесь?

Но по сострадательному выражению лица Джузеппы я понимаю, что лучше бы душа Тибальта побыстрее нашла что-то, стоящее смерти.

Глава 30

Поздним вечером, после того, как Виола насытилась салатом и выпила большую кружку козьего молока, Бенволио отправился провожать ее домой. Джузеппа собрала им в дорогу мешок с едой и выдала пузырек с настойкой, которая должна помочь Себастьяну.

Я провожаю их до двери и желаю спокойной ночи. Хотя для нас с Бенволио эта ночь едва ли будет спокойной. До сих пор не могу поверить во всё, что сегодня случилось. И не могу перестать винить себя.

Целительница меняется Тибальту бинты, а я мрачно смотрю на эту картину.

– Он ведь не выживет? – тихо спрашиваю я.

Как будто я не знаю ответ. Вокруг шестнадцатый век, в конце концов. Век, в котором люди не выходят из комы.

С другой стороны, кому как не мне верить в чудо?

– Протянет еще пару дней, – вздыхает Джузеппа, продолжая перевязку, – а потом должен умереть.

Она поворачивается ко мне и печально улыбается.

– Не печалься, – говорит она. – Каждому здесь отведен свой срок. Некоторым людям… Им просто суждено умереть, когда приходит время. Мы не можем и не должны ничего менять в этой истории.

Я слушаю ее спокойные речи и почему-то не могу остановить тревогу, которая сворачивается у меня в животе, хотя Джузеппа просто объясняет мне христианскую догму.

Целительница встает, разгибает спину и подходит ко мне, чтобы мягко потрепать по плечу. Ее взгляд полон сочувствия и почти материнской заботы.

– Понимаю, наблюдать за всем этим довольно грустно, – ласково говорит она. – Смерть всегда ходит под руку с грустью, но ты же не хуже меня знаешь, что смерть – это вовсе конец, Ангелина.

У меня во рту вдруг становится слишком сухо, чтобы ответить. Поэтому я молча киваю, чувствуя, как учащается мой пульс.

– Всё идет своим чередом, – вздыхает она, пожимает мне плечо и уходит в сад, так и оставляя меня стоять с открытым ртом.

*

Я не дождалась возвращения Джузеппы. Вышла из ее домика на дрожащих ногах, и сама не помню, как добралась до Собора. Слишком много вопросов крутится в голове, но главный из них: «Кто она такая?». И откуда она знает мое прежнее имя?

Свежий вечерний воздух немного меня успокаивается, и я решаю, что в следующую нашу встречу не струшу и обязательно обо всем ее расспрошу.

Мои мысли про Джузеппу приходится отбросить, когда мне навстречу спешит круглая и суетливая фигура. Это Анжелика, кормилица Джульетты. Что она тут делает в такой поздний час?

– Госпожа Розалина? – она бросает быстрый взгляд мне за спину и качает головой. – Вы опять были у этой ведьмы? Не стоит вам с ней обращаться…

Слово «ведьма» почти сбивает меня с ног, и пока этого не произошло, я быстро интересуюсь, слышала ли уже Джульетта о беде, которая случилась у таверны.

Кормилица испускает протяжный вздох.

– Да, да, этот ненавистный день, бесконечный, ужасный день. Клянусь, госпожа, сегодня солнце будто медленнее вращается вокруг этого мира. Господи, я слишком много повидала за этот день!

Она бросает свои мясистые руки мне на шею и начинает рыдать.

– О Боже! Мы потеряли нашего Тибальта, нашего смелого, милого Тибальта! Жизнь утекла из него через дыру, проделанную не кем иным, как мужем его кузины! Ромео убил Тибальта! Ужасное, ужасное преступление.

Значит, Анжелика тоже уже в курсе брака.

– Так новости уже сообщили Джульетте? – уточняю я, пытаясь как-то ненавязчиво заставить кормилицу отлипнуть от меня.

– Я рассказала госпоже, да. Рассказала, что Тибальта больше нет! И что Ромео изгнан. «Ромео, убивший его, изгнан» – вот, именно так я и сказала. А моя бедная Джульетта… О, будто демон вырвался из ее груди, вот так моя девочка рыдала!

Я наконец выпутываюсь из ее тяжелых объятий.

– Есть еще что-то, что мне нужно знать?

– Что-то еще, госпожа? О, да, я успокоила мою маленькую Джульетту, пообещав ей помочь встретиться с Ромео, чтобы он утешил ее, вот что еще! Он все еще в границах Вероны, вы знаете?

– Рада это слышать… – говорю я, а потом жалею о сказанном.

Если бы люди знали, что Тибальт не мертв, то Ромео могли бы пощадить, но… Монтекки не пощадят самого Тибальта. Пока нет. Бенволио, конечно, пообещал мне, что попробует унять гнев семьи, но вряд ли он будет стараться от всей души. Не то чтобы я его в этом виню.

Так что я решаю не говорить Анжелике про Тибальта, чтобы она не наделала глупостей в попытке угодить Джульетте. Но кормилица вопросительно смотрит на меня, ожидая, что я закончу мысль.

– Эм… я рада, что Ромео может попрощаться с Джульеттой, – нахожусь я с ответом. – Где он сейчас?

– Он в келье монаха, плачет, как женщина, корчась на каменном полу. Таким я его видела, по крайней мере. Бедный, как ребенок плачет, госпожа! Но, в сущности, он же и есть ребенок, как и моя Джульетта. Они ведь оба такие юные, зеленые, дети буквально! Но в браке они вырастут, уверяю, ведь они женаты, а это свято…

Боже, как же она много говорит. Я поднимаю руку, чтобы заставить ее умолкнуть.

– Вы говорили, что устроите им встречу. Как вы думаете это провернуть?

Кормилица лукаво улыбается.

– У моей Джульетты и ее Ромео будет брачная ночь, потому что я повешу веревочную лестницу, и Ромео поднимется по ней, чтобы найти и утешить свою супругу. Я буду следить, чтобы их никто не заметил под покровом ночи, а утром Ромео сбежит в Мантую, где будет жить, пока мы не исправим всю эту неразбериху и не приведем всё в порядок…

Что ж. Звучит как план. Лучше ведь, когда он есть, не так ли? Я призываю Анжелику отправиться дальше по ее делам, чтобы избавить себя от ее трескотни.

– И передайте Джульетте, – говорю я, – чтобы она… была осторожнее.

Вымотанная этим днем и его ужасными событиями, я спешу домой, чтобы закрыться в своих комнатах. Я так устала, что никаких сил на мысли и действия больше нет. К тому же, прошлая ночь тоже не была спокойной.

Там, в роще… Как бесконечно давно это было! Анжелика права, сегодняшний день тянется невероятно долго. Еще вчера Меркуцио был жив, пьян и зол, а Тибальт только этим утром приставал к Марии.

А теперь один из них мертв, а другой скорее мертв, чем жив.

Даже мое раздражение на Ромео сейчас вызывает лишь ностальгическую улыбку. Глуп он или нет, никто не заслуживает того, что с ним происходит. И я ловлю себя на мысли, что почти скучаю по его сладким речам. Хочу вернуться в сад Монтекки, где он так неискренне признавался мне в любви, пока Джульетта лопала вражеский виноград.

Я добираюсь до своих покоев и закрываю дверь. Теперь мое главное намерение – броситься на кровать и уснуть, но… Но спать этой ночью мне опять не суждено. Потому что мое окно распахнуто настежь, а рядом с ним, в пятне лунного свет, стоит…

– Бенволио!

Он прикладывает палец к губам, умоляя быть тише.

– Как? – я подлетаю к нему. – Как ты сюда попал?

Он сияет и кивает на окно.

– Там, внизу, лежит немного кирпичей, и через них можно забраться на нижнюю крышу, а уже оттуда втащить себя сюда.

Я улыбаюсь.

– Как находчиво с твоей стороны.

Мы стоим и молчим, слушая звуки ночи. Бен нежно касается моей щеки.

– Мне уйти? – шепчет он. – Только скажи…

Я ловлю его руку и прижимаю ее к себе покрепче.

– Нет, – тем же шепотом говорю я. – Останься и… поцелуй меня, пожалуйста.

Только сейчас я поняла, насколько мне это нужно. Мне так отчаянно хочется вернуться во вчерашнюю ночь, в нашу рощу, и остаться в том моменте навсегда.

Вспышка света в глазах Бенволио заметна даже в темноте. В следующий миг я оказываюсь в его руках, и он дарит мне свой поцелуй. А потом еще один. И еще. Когда его пальцы скользят по моей спине и ниже, я близка к тому, чтобы просить его о большем.

Но мы воздержимся.

– Не хочу рисковать…

– Я понимаю, – бормочет он мне в губы. – Я готов ждать столько, сколько скажешь.

Чувствовать его тепло здесь, рядом со мной – восхитительно. Ловить его дыхание. Слышать его вздохи. Целовать его – мягко, медленно и долго. В этом можно раствориться, забыв про все ужасы сегодняшнего дня.

Мы ненадолго засыпаем, а потом просыпаемся, чтобы еще поцеловаться. Его поцелуи —совершенство. Он клянется, что мои слаще, чем всё, что он когда-либо знал, и я ему верю. Чувствую правду в его словах.

Мы заставляем себя оторваться друг от друга только когда самые ранние ленты утреннего солнца проступают на горизонте. Бенволио крепко целует меня на прощание и выскальзывает в окно, одарив напоследок улыбкой. Я смотрю, как он исчезает, будто сладкий сон, а затем возвращаюсь в свою постель, чтобы вздохнуть. Чтобы уснуть.