Текст книги "Меня любил Ромео (СИ)"

Автор книги: Эль Вайра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Глава 34

Сколько живых кузенов я должна оплакать за неделю? Если была еще парочка, готова поспорить, они бы сейчас тоже находились на грани жизни и смерти, как Джульетта и Тибальт.

Очевидно, эта хитрая чертовка где-то достала вторую склянку с ядом. Я стою у гроба и виню себя за то, что не предусмотрела это. Нужно было обыскать ее комнату. Нужно было запереть ее там. Приставить к ней Анжелику или самого Сатану, чтобы бил ее по рукам.

Все те, кто недавно горевал по Тибальту, снова собрались здесь, чтобы отдать последнюю дать уважения Джульетте. И я послушно повторяю за скорбящими. Подхожу к гробу, склоняю голову. Прошу благословения для души Джульетты.

Священник начинает свой ритуал.

– In nomine Domini Patris et Filii et Spiritus Sancti. Amen.

Свечи зажжены, псалмы поются. Склеп – мрачное темное место, которое пахнет затхлостью, давно умершей плотью и хрупкими костями.

Возможно, все остальные удивлены тому, что я не плачу. Может, они думают, что я слишком потрясена горем. И, вероятно, они даже правы, но на самом деле мой ступор иного рода, нежели у них.

Потому что, пока я смотрю на прекрасную и полумертвую Джульетту, я не могу перестать думать о себе. Своей судьбе. С тех пор, как я оказалась в Вероне, буквально всё идет не так.

Знания должны были помочь мне, стать преимуществом, которое переломит ход событий, но меня не покидает гадкое чувство, будто… Как будто каждое мое действие не оттягивает, а только приближает трагичный финал.

В этом не никакого смысла, и это злит меня еще больше. Какая-то великая сила дала мне второй шанс, но, словно издеваясь, отобрала возможность влиять на то, что происходит. Дала мне семью и заставила смотреть, как она умирает.

Когда все обряды совершены, люди расходятся – тихие и потрясенные. А я выхожу из склепа и сажусь на ближайшую скамейку, поднимая лицо к небу. К солнцу. Закрываю глаза и ловлю его лучи.

Даже осторожные шаги, которые приближаются ко мне, не способны оторвать меня от моего бессмысленного занятия.

– Ангелина, – врывается в мои мысли голос Джузеппы.

– Откуда вы знаете? – спрашиваю я, не открывая глаз.

Хотя, по правде, мне уже особо нет до этого дела. Апатия охватила меня с головой и угрожает утопить в печали.

– Знаю, потому что это я тебя сюда призвала. Вот почему в первый день ты оказалась у меня дома.

Мои глаза распахиваются, свидетельствуя о том, что на удивление я еще способна.

– Вы? Зачем? И как?

Джузеппа усмехается и опускается рядом со мной на скамейку.

– Моя ученица, Розалина Капулетти, умирала, – говорит она. – Подхватила лихорадку и не могла оправиться, как бы я не старалась ей помочь. Но это была не ее судьба. Она не должна была… – целительница прерывается на судорожный вдох. – Она не должна была умереть.

Она взяла паузу, а потом продолжила.

– У меня не было времени ее толком оплакать, нужно было делать всё быстро. Призвать сюда душу, максимально на нее похожую. Без Розалины ничего бы не началось.

Я мало что понимаю из ее речей и хмурюсь.

– Не началось бы что?

Джузеппа смотрит на меня печальным и теплым взглядом.

– Ничего бы не началось. Ромео не влюбился в Розалину, не пришел бы на пир, не увидел бы…

– То есть, – прерываю ее я. – Вы знаете итог? И ничего не делаете?

– А что я могу сделать?

– Остановить это!

Во мне поднимается злость, когда я представляю, что в ее силах было предотвратить все эти события, но она ничего не сделала. Меркуцио мог бы жить…

– Может, этой вашей Розалине всё-таки стоило умереть окончательно? – говорю я, прищурившись. – Зачем было искать ей замену? Может, мироздание само хотело предотвратить…

Джузеппа качает головой.

– Уверена, она бы рассуждала так же, как ты, если бы всё знала. Но нет, ей нужно было жить. Прожить достаточно для того, чтобы… Увидеть всё это, – она вздыхает и кивает в сторону склепа. – Я так до конца и не разобралась, почему нарушился баланс, но…

– Если вы ничего не хотите делать, то это сделаю я!

Возможно, во мне взыграло чувство противоречия, но я не могу с этим совладать. Я выпрямляюсь и смотрю в лицо Джузеппы, ожидая, что она броситься меня отговаривать. Однако вместо этого она спрашивает:

– И что ты собираешься делать?

Я пару раз удивленно моргаю. И правда, что? Что бы я не делала до сих пор, всё выходило боком.

– Буду сидеть тут, – наконец говорю я. – Не сдвинусь с места, пока Ромео не приедет. Скажу ему, чтобы просто подождал пять минут, пока Джульетта проснется.

Джузеппа по-доброму смеется и кивает.

– Хороший план. А что потом?

– Эм… Потом?

Признаться, я никогда не задавалась этим вопрос. Полагаю…

– Потом, – продолжаю я, – они уедут в Мантую и будут жить долго и счастливо.

Или не очень-то счастливо, учитывая влюбчивость Ромео и совершенную неподготовленность Джульетты к жизни. Но они, во всяком случае, будут живы. Это ведь важнее всего остального, не так ли?

– А мы, – говорит Джузеппа, – останемся здесь, в Вероне, и будем наблюдать, как две семьи продолжат убивать друг друга. Ведь ты не оставишь им шанса примириться.

Это я-то не оставлю шанса? Я вспыхиваю от этих слов.

– Они могли бы примириться в любой момент, – шиплю я. – Достаточно кому-то просто быть умнее! Почему бы не использовать свадьбу Ромео и Джульетты как повод остановить это безумие?

Джузеппа пожимает плечами.

– Счастье объединяет только тех, кто любит, – говорит она, глядя прямо перед собой. – Те, кто ненавидит, способны объединиться только в горе.

Я открываю рот, чтобы возразить, но не нахожусь с ответом. Все возражения, которые я могла бы произнести, вдруг кажутся мне бессмысленными. Будто я сражаюсь с ветряными мельницами. Джузеппу мне не переубедить, да и какой смысл?

Наш разговор пробудил во мне вспышку ярости, но она оказалась лишь искрой, которая потухла в море бессилия. Зачем мне биться в закрытую дверь, если буквально никто не хочет ее открыть?

Джузеппа упирает ладони в колени и поднимается со скамейки с тяжелым вздохом.

– Что ж, – говорит она. – Удачи тебе в твоем бдении. Но если передумаешь, я жду тебя у себя, Ангелина. Тибальту всё еще нужен уход…

Я резко мотаю головой.

– Розалина, – говорю я. – Зовите меня Розалиной.

Она улыбается.

– Как тебе угодно. Тебя и правда от нее не отличишь. За исключением того, что она не знала того, что знаешь ты.

– А вы? – спрашиваю я. – Кто вы? Люди говорят, что вы…

Мне не нравится слово «ведьма», но вдруг?

– Ведьма? – заканчивает за меня Джузеппа, будто услышав мои мысли. И звучно усмехается. – Можно и так, но мне больше нравится слово «смотрительница». Но ты зови меня как хочешь.

На этом она поворачивается и медленно шагает прочь, оставляя меня наедине с моим выбором.

Глава 35. Ромео

Бальтазар принес мне весть о конце света. О нет, это не конец земли или неба, Рая или Ада, нет. Те миры продолжают жить, вечные и неизменные, а вот мой мир кончается здесь и сейчас. Сегодня.

Начало конца – смерть Джульетты. Финал – моя собственная смерть.

Я забегаю в ближайшую аптеку и требую у толстяка за прилавком нарушить эдикты Мантуи, продав мне зелье, способное меня убить. Сначала он испуганно трясет рыхлыми щеками, но мешок с золотом быстро заставляет его переменить взгляды.

Он бросает вызов законам города, а я бросаю вызов звездам. Ибо если не могу жить с Джульеттой, я непременно умру с ней!

И я запрещу себе думать обо всем, чего мне будет не хватать на том свете. О смехе друзей и их похабных пьяных шутках. Об играх в карты и звоне монет, когда мы делаем ставки. Обо всех глотках крепкого вина, которые я не выпью, и танцах, которые не станцую.

Я сжимаю в руке склянку с ядом и убеждаю себя, что мне всё равно, что я больше никогда не обыграю Бенволио в бочче. Нет. Лучше умереть, чем пить вино, играть в карты и танцевать в мире, где нет Джульетты.

В конце концов, она, – моя жена, – единственный мир, который имеет значение.

Бальтазар жалуется, что поход из Мантуи в Верону будет утомителен для нас, ведь мы только-только приехали.

– Вовсе нет, – отрезаю я и велю ему седлать коней.

Пока он исполняет приказ, я наспех сочиняю записку для отца и матери. Когда Бальтазар возвращается, я велю ему передать послание, как только мы прибудем обратно.

– И что бы ты не услышал и не увидел, когда мы вернемся в Верону, не смей меня останавливать, – приказываю я своему верному пажу, зная, что он подчинится.

– Я не побеспокою вас, синьор.

Кажется, пока мы забираемся на лошадей, Бальтазар бормочет, что будет поблизости, чтобы я не натворил глупостей, но мои мысли слишком заняты милой и мертвой Джульеттой, чтобы я обращал на него внимание.

Глава 36. Тибальт

Я парю над кладбищем с тех пор, как прошли фальшивые похороны Джульетты. Не могу заставить себя уйти, да и зачем? Я хочу убедиться, что план сработает и кузина действительно проснется в назначенный час.

И всё же она еще спит. Во мне нарастает тревога, тем более что Ромео уже здесь. Признаться, он приехал раньше, чем я ожидал. Хотя нет, не так. Я вообще сомневался, что он приедет. А он еще и ночью прискакал. Что ж, пусть этот Монтекки докажет, что он стоит всех хлопот, которые взвалил на плечи моей семьи.

Он возится с какой-то ржавой мотыгой, выламывая тяжелые ворота склепа. И он не видит то, что вижу я – у нас еще гости. Не кто иной, как Парис, черт его дери! И почему все самые недостойные мужчины Вероны облепили такое сокровище, как Джульетта? Клянусь, судьба несправедлива к ней.

– Бросай свой преступный замысел! – кричит Парис, когда видит Ромео. – Ты арестован, и я сопровожу тебя на эшафот!

Хм, смело. Пожалуй, самая смелая речь, которую когда-либо произносил Парис.

Ромео пытается сделать вид, что не слышит его, но всё-таки не выдерживает ругани и в раздражении закатывает глаза.

– Бога ради, милый юноша, не искушай ты отчаявшегося человека. Не возлагай на мою голову еще одного греха.

– Я презираю все твои мольбы! Если не хочешь по-хорошему, бери оружие и дерись!

Ромео смотрит на Париса странным взглядом. В его глазах дикий покой. Горькая безмятежность, отдающая опасностью и безумием.

– Я вооружен, но только лишь против самого себя, – говорит он.

Что он имеет в виду? Я не успеваю понять, потому что Парис продолжает его проклинать, и тот не выдерживает.

– Что ж, будь по-твоему, драка так драка. И так мне пылать в аду.

Их мечи блестят в сияние луны. Парис сражается достойно, но Ромео ловок и быстр (уж кому, как не мне об этом знать?). Клинки сталкивают и отзываются эхом по кладбищу пару раз, а потом Парис падает, побежденный. Раненный острием того же меча, что превратил в меня в странное эфирное создание.

Кажется, Ромео вовсе не рад очередной победе. Он опускает голову, уронив оружие на порог гробницы.

У Париса остался один вздох, и он использует его, чтобы запросить дар у своего убийцы.

– Если ты милосерден, – хрипит он, – то вскрой склеп и положи меня рядом с милой Джульеттой.

К моему великому удивлению, Ромео соглашается. Может, он знает о чувствах Париса больше, чем я? Или в несчастье он утратил способность испытывать злость и зависть?

В любом случае, он тащит своего мертвого соперника туда, где лежит Джульетта. Я невидимо следую за ним.

Внутри склепа мрачновато. Мое собственное тело пролежало бы здесь столько часов, если бы Розалина не позаботилась о том, чтобы вместо меня в гроб положили какого-то самозванца. Жаль, что кузина не может почувствовать мою благодарность.

Ромео причитает над Джульеттой.

– О, милая, зачем ты так прекрасна? Смерть не завладела твоей красотой…

Смерть? Он что, не знает? Он действительно верит, что она умерла?

Кажется, всё идет не плану. Я мечусь под потолком, кляня мироздание за то, что не могу сообщить ему радостную правду. Мне хочется прокричать, чтобы этот влюбленный недоумок подождал еще хотя бы пять минут. Она же вот-вот проснется!

Но у меня нет легких, чтобы набрать в них воздуха и крикнуть.

Ромео отрывается от Джульетты и смотрит в сторону гробницы, предназначавшейся мне.

– Прости меня, брат, – шепчет он.

Я замираю. Признаться, я этого не ожидал.

– Ты был бы рад узнать, что скоро месть за тебя свершится, Тибальт, – продолжает он. – Та же рука, что убила твою молодость, убьет и твоего врага.

Да не нужна мне никакая месть, Боже! Хватит этих смертей. О, если бы я мог оживить свое тело и прожить в нем новую жизнь, клянусь, я бы лично положил конец этой вражде, от которой одни беды.

Ромео наклоняется к Джульетте и целует ее прохладные губы, а затем откупоривает маленький флакон и жадно пьет из него. Вот бы выбить эту дрянь у него из рук! Но я не могу. Я всего лишь мерцание. Я – воздух и сожаление.

– О, аптекарь попался честный, – горько усмехается Ромео. – Быстро же действует твой яд. Вот так, с поцелуем, я и умру.

И он валится на пол, сбитый с ног непонятной отравой.

Не знаю, сколько времени мы провели в склепе втроем – спящая Джульетта, мертвый Ромео и бесплотный я. Когда сюда ворвался какой-то клирик, мне казалось, что мы там пробыли целую вечность, но, вероятно, прошло всего лишь несколько минут.

Сначала священник замечает окровавленный меч. Потом того, кто владел им, а затем и жертву – Париса.

– Ромео! – восклицает монах. – О, какой бледный! Кто еще? Парис? И тоже весь в крови?

Его лицо искажается жуткой смесью отчаяния и вины.

Вдруг на каменной плите шевелится Джульетта. Надежда в ее глазах, ее чистая улыбка разбивает мне сердце. Она – сама жизнь, само счастливое предвкушение будущего. Будущего, которое, отравленное, валяется на полу.

Монах поворачивается к ней, когда она поднимается.

– А где мой муж? – спрашивает Джульетта у него.

Монах сообщает ей ужасающие факты, и ее взгляд падает туда, где лежит Ромео. Слезы, как расплавленные бриллианты, скапливаются и блестят в ее глазах. Снаружи раздается какой-то шум, который пугает монаха, но Джульетта его не слышит.

Когда священник просит ее последовать за ним, она сопротивляется со всей страстью, на которую способна.

– Идите, бегите отсюда, – говорит она ему. – А я не уйду! Я останусь.

Монах делает последнюю попытку убедить ее, но это не срабатывает, и тогда он поспешно уходит, оставив Джульетту одну среди мертвых. Она выглядит маленькой, растерянной и совершенно неуместной в этом страшном месте.

Ох, если бы я только мог подойти к ней и призвать не совершать поспешных действий. Но боль узурпирует разум, и Джули тянется к склянке, которая все еще зажата в руке Ромео. Она ее переворачивает, но яд не вытекает.

– Всё выпил и мне ни капли не оставил! – издает Джульетта истеричный смешок.

Потом она целует Ромео в губы и, под звуки всё нарастающего шума, одним изящным движением достает кинжал из ножен своего возлюбленного.

Всё, чего я хочу, это чтобы она этого не делала. Но всё, что я есть – ничто.

Она быстро оглядывается и бормочет что-то, чего я не могу расслышать. Я лишь беспомощно смотрю, как моя кузина вонзает себе в грудь проклятое лезвие и падает на грудь Ромео. Кровь просачивается сквозь лиф ее платья, словно распустившаяся роза.

Если бы я мог заплакать, я бы рыдал и выл, как дикий зверь.

Я ожидаю, что дух Джульетты поднимается в воздух рука об руку с призраком Ромео, и они присоединятся ко мне в этом странном лимбе, но духи не поднимаются. Смерть опять откладывается? Их смерть, как и моя собственная, задерживается. Но я чувствую, как душа Джульетты мечется в ее теле.

На один краткий миг во мне вспыхивает надежда. Я молюсь, чтобы Джули нашла в себе силы исцелиться и жить дальше, но это невозможно. Рана слишком глубока, и кровь из нее уже стекает на пол. Голос разума и мироздания хором кричат, что ей пора умирать.

Однако же душа Джульетты отказывается это делать. Я безмолвно взываю к ней, как ангел к ангелу, призрак к призраку.Сдавайся, милая кузина. Отпусти себя.

Ее дух содрогается. Я чувствую, что она боится. Ее душа сожалеет о том, что сотворила рука. Стыд омрачает ее дух, и она молится, чтобы всё это отменилось, вернулось как было, но увы, это необратимо. Душа сердится и стыдится, и, поскольку Джульетта добровольно приняла этот клинок, она сомневается, что небеса ее примут.

Она ошибается, но я не настолько мертв, чтобы сказать ей об этом. Она всё еще меня не слышит. Но ей отчаянно нужен кто-то, кто наконец-то выслушает ее и успокоит. Может, я подойду для этой цели? Тот, кто учил ездить верхом и лазать по деревьям в отцовском фруктовом саду. Кто предлагал ей выпить бургундского, пока родители не видят, и подбивал нарвать вражеских лилий.

Да. Я провожу ее. Попробую. В конце концов, я должен убедиться, что моя сестрица благополучно устроилась в вечности и больше ничто ее не потревожит.

Я толкаю себя вверх и вперед и несусь по темному небу Вероны к месту, где лежит мое тело. Впервые за эти бесконечные дни я возвращаюсь к себе, чтобы окончательно умереть.

Глава 37

Я чувствую точный момент, когда умирает мой двоюродный брат. После разговора с Джузеппой я выбралаего. И здесь среди аромата трав и уюта, Бенволио сидит рядом со мной и учит Виолу писать буквы ее имени, а меня внезапно охватывает паника.

Я вскакиваю со стула и через комнату спешу к Тибальту, растянувшему перед огнем.

Возможно, горе и сожаление сводят меня с ума, но мне кажется, что на долю секунды я чувствую на себе его объятия. Это похоже на волны невесомого тепла и нежности. А голос Тибальта беззвучной песней доносит до моего слуха слова:Не плачь обо мне, ибо в твоем сердце я переживу самого себя.

Разочарование слишком велико, чтобы его вынести. В один момент Тибальт жил, а в следующий его не стало. Как будто призрачная его часть всё это время оставалась среди нас, а теперь навсегда покинула этот мир.

– Он ушел, – шепотом говорю я целительнице.

Приходится сдерживать ком в горле.

Джузеппа подходит к Тибальту, прижимает палец к его шее и кивает. Я поворачиваюсь к Бенволио, который уже встал, готовясь помочь мне нести мертвое тело в гробницу Капулетти. Пока он укладывает его на своем плече, меня за рукав дергает Виола.

– А можно мне с вами? – спрашивает она. – Я хочу помочь.

Я решительно мотаю головой.

– Нет, ребенку нечего делать ночью на кладбище. Оставайся здесь, а мы скоро придем.

– Ну пожалуйста, Розалина, – просит Виола.

Ее красивое лицо становится серьезным, и она внимательно изучает стены, пока ее не озаряет идея.

– Я могу нести лампу! – говорит она. – У вас ведь руки будут заняты, а я помогу вам увидеть дорогу в темноте.

Несмотря на тяжесть момента, я смеюсь ее и поворачиваюсь к Бенволио. Он тоже усмехается.

– Попробуй ей что-нибудь запретить, – говорит он. – Стоит на своем, совсем как ты.

Я обреченно вздыхаю и поддаюсь Виоле. Снимаю с крючка фонарь, чтобы вручить его ей, а затем крепко целую ее в макушку.

Когда пламя в лампе вспыхнуло, мы втроем уходим в ночь вместе с безжизненным телом Тибальта. Верона спит в тишине и ночной прохладе. Когда мы проходим площадь и подходим к склепу Капулетти, Бенволио просит меня пойти вперед и разведать обстановку.

Судя по глухому шуму со стороны, этой ночью бодрствуем не только мы. У меня в животе сворачивается страх.

Через несколько минут я добираюсь до церковного двора и захожу в длинный коридор склепа, где вижу какого-то испуганного монаха. И он, черт возьми, далеко не один. Я прячусь в тени и всматриваюсь холодный полумрак.

А потом внутри меня всё падает. Отчаяние, страх и разочарование скручиваются в узел у меня в груди, потому что это конец.

Ромео вернулся в Верону. И он лежит мертвый, а рядом с ним, в луже крови, валяется бездыханный Парис.

Джульетта тоже мертва. Проклятый нож торчит из ее груди, а моей голове звучит ужасное:«Есть и другие кинжалы».Но я же сама позволила этому случиться, не так ли?

И всё же к этому невозможно быть готовой. Рыдания подступают ко мне так близко, что я вот-вот согнусь пополам и закричу во горло. Но нельзя, чтобы нас раскрыли, иначе насчет Тибальта будет слишком много вопросов.

Усилием воли я заставляю себя отложить скорь и сосредотачиваюсь на остальных присутствующих. На тех, кто жив.

Здесь герцог Эскал, как и Бальтазар, рыдающий над телом своего господина. Рядом с ними куча вооруженных стражников, держащих в руках лопаты и обнаженное оружие. Родители Джульетты и Ромео тоже тут. Синьор Монтекки сообщает, что его жена умерла этой ночью, и падает на колени, когда видит тело сына.

– Бессовестный! – плачет он. – Совсем забыл приличье и слег в могилу раньше отца!

Мне вдруг отчаянно хочется убежать и запретить Бенволио заходить сюда. Заставить его не смотреть. За пару дней он похоронил двух друзей, одного врага и родную тетю – не многовато ли для одного человека?

Тот монах, которого я заметила первым, рассказывает трагическую историю тайной свадьбы, датского снотворного и недоставленного вовремя письма. Историю Джульетты, которая проснулась и нашла Ромео мертвым, а потом связала его клинок и совершила над собой насилие.

Синьор и синьора Капулетти пробуют смириться со смертью дочери во второй раз, а герцог Эскал с помощью Бальтазара пытается выяснить, при чем тут вообще Парис и почему второй его родич умер, втянутый в распри двух семей.

Я решаю, что услышала достаточно. Больше не хочется. Моя печаль уступает только моему разочарованию. Нужно убираться и найти Бенволио. Я собираюсь уйти тайком и начинаю пятиться к выходу, но внезапно мне на плечо ложится чья-то рука.

Признаться, я бы не удивилась, если бы, повернувшись, увидела призрака – это было бы достойным финалом. Эта проклятая гробница в последние пару дней охвачена фантомами.

Но это не дух, а всего лишь какой-то усатый молодой человек. Судя по ливрее, слуга герцога. Он, должно быть, ждал господина снаружи.

– Вы ведь Розалина? – шепчет он.

– Она самая.

– Синьор Бенволио послал меня передать, что он ждет вас на кладбище.

– А где именно?

– В тени самого высокого надгробия.

Я киваю.

– Спасибо, что принес мне эту весть.

Он поворачивается, чтобы уйти, но оглядывается еще один раз.

– О, и госпожа, синьор Бенволио держит в руках какого-то покойника.

Я снова киваю, не выказывая замешательства, что удивляет молодого слугу. С этим удивлением он и уходит, а я бросаю последний взгляд на картину внутри склепа.

Отцы Ромео и Джульетты обнимаются и плачут, обещая друг другу возвести золотые статуи своих детей. Герцог сочувственно хлопает их по спинам и произносит быструю и пламенную речь в память о почивших.

– Никогда еще не было истории печальнее, чем история Джульетты и ее Ромео, – вздыхает он.

Родители Джульетты содрогаются в объятиях друг друга, таких же теплых, как кровь их только что умершей дочери. Герцог выказывает желание уйти, и его свита и стражники следуют за ним.

Я пробираюсь дальше во мрак, ныряя в темную нишу под большим распятием, чтобы удаляющаяся процессия меня не заметила. Синьора Капулетти плачет, ее муж отчаянно ревет, а старый Монтекки шатается, онемевший от траура. Когда они удаляются, я вхожу в самое сердце погребальной камеры и смотрю на мертвых.

Примерно через минуту ко мне присоединяется Бенволио. Он замирает и тихо ахает, когда видит, что стало с Ромео. Его глаза мгновенно затягиваются слезами, но он держится стойко и старается не показывать свое отчаяние. Только крепче вжимается в тело Тибальта, будто при жизни тот был его лучшим другом.

Виола прячем за его ногой, грустно переводя взгляд с Ромео на Джульетту.

Джузеппа, к моему удивлению, тоже здесь. Я вопросительно смотрю на нее, а она приподнимает сумку со своими инструментами и лекарствами.

– Мне принесли весть о переполохе на церковном дворе, – поясняет она. – Нескольким стражникам нужны были перевязки.

Мы вчетвером стоим в затхлой тишине, не сводя глаз с ужасной картины. А потом… Меня не покидается чувство, что что-то не так. Что-то во всём этом кажется неправильным. Или наоборот, кажется до ужаса правильным?

Моя душа холодеет и тут же согревается, требуя подойти к ним. Я собираю в кулак всё свое мужество, чтобы сделать шаг и изучить эти милые трупы.

И… Да! Надежда не издевалась надо мной!

Пальцы Джульетты вокруг рукояти кинжала не застыли в посмертной судороге, а губы Ромео далеко не такие синие, как положено мертвецам. Эти двое еще теплые, и я, содрогаясь, прикладываю руку к горлу Джульетты. Там только намек на пульс, всего лишь робкий шепот, но этого достаточно!

Окрыленная, я касаюсь запястья Ромео и убеждаюсь, что он тоже еще живет. Боже, благослови аптекаря, чей яд оказался таким паршивым!

Я поднимаю глаза на Джузеппу.

– Мы должны их спасти, – шепчу я.

Она качает головой, и я свирепею.

– Почему нет? – кричу я. – Почему нет?! Семьи примирились, что мешает нам спасти их?

– Может, здравый смысл? – она указывает на Джульетту. – Такое уже не излечить.

Я заставляю свои мысли работать с утроенной силой. Что можно сделать, чтобы это исправить? Что можно сделать? Нужно же что-то сделать!

– Кинжал! – говорю я. – Мы можем убрать кинжал и сшить…

– Дитя, услышь себя! – взывает ко мне Джузеппа, размахивая руками у меня перед лицом. – Она проделала дыру в своем сердце! Такую вещь нельзя просто сшить, что за безумие!

– Безумие?! – кричу я голосом, которые отдает истерикой. – Не рассказывайте мне о безумии! Безумие – это позволить этим двум красивым, порывистым… идиотам умереть! И даже не попробовать их спасти!

Бенволио укладывает Тибальта на ближайшую пустую плиту и подходит ко мне, нежно обнимая за плечи.

– Розалина, нет…

– Да, Бенволио, да! Мы должны хоть что-то сделать!

Я отказываюсь дальше слушать их возражения и одним быстрым движением вырываю нож из груди Джульетты. Густые брызги крови пачкают мне лицо, но я игнорирую их, как и крики Джузеппы, и испуганное лицо Бенволио, которое становится пепельно-белым.

Я должна что-то сделать. Иначе зачем всё это?

Бенволио

Я не знаю точно, как долго Розалина простояла с ножом, занесенным над грудью Джульетты. Мне показалось, что я вижу в ее глазах следы безумия, вызванного отчаянием невероятной силы. Но в итоге она... Она ничего не сделала. Просто осторожно положила кинжал рядом с телом своей кузины и медленно спустилась на колени прямо в кровавую лужу на полу.

А я вдруг в полной мере осознал, что, наряду с запахом давно умерших тел, в мрачном склепе теперь пахнет еще и свежей кровью. Кровь буквально везде, куда бы я не посмотрел.

Тошнота поднимается из моего живота и подступает к горлу.

О нет, я не упаду в обморок. Я не буду падать в обморок. Я не буду…

… А, ладно, это бесполезно.

Последнее, что я вижу, это Розалину, смотрящую на меня через плечо. Она улыбается? Слава Богу, мой позор хотя бы вызвал в ней улыбку, пусть и наполненную душевной болью.

Меркуцио бы поднял меня на смех. Мне кажется, что я даже слышу его злобный хохот, прежде чем окончательно погрузиться во тьму.