Текст книги "Меня любил Ромео (СИ)"

Автор книги: Эль Вайра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Глава 38

Я стою у могильной плиты и дышу так глубоко и часто, что у меня кружится голова. Джузеппа права – я помешалась. Безумие однозначно постучалось в мою дверь, однозначно.

Дыру в сердце Джульетты сшить невозможно, как невозможно было излечить Тибальта.

Мне и самой хочется наложить на себя руки, когда я понимаю, что своим безрассудством только ускорила ее смерть. Вырвала из ее груди этот проклятый кинжал, выпустив еще больше крови.

Дальше нужно быть осторожнее. Потому что если Джули уже не спасти, то ее Ромео будет жить. Будь я проклята, если позволю ему умереть! Кто бы там что не говорил, его я спасти сумею. Я поднимаюсь с пола, чувствуя тяжесть пропитанных кровью юбок, и приказываю Джузеппе дать мне ее сумку.

Она подчиняется, и я ныряю внутрь, перебирая бинты, колбы и склянки, пока не выуживаю со дна то, что мне в полной подходит.

– Отлично, – шепчу я, разглядывая густой сироп в маленьком флаконе.

Эту неприятную и драгоценную смесь, полученную из куста диковинного растения, целительница купила два месяца назад у незнакомца, приехавшего в Италию из Нового Света. Насколько я поняла по описанию, он прибыл из страны, которая позже станет Бразилией.

Пока Джузеппа приводит в чувства Бенволио, я хватаю Ромео за подбородок и заставляю его рот открываться, а потом выливаю сироп ему на язык.

– Давай, мой хороший, – шепчу я больше себе, чем ему. – Пей.

Я наклоняю его голову, чтобы жидкость прошла дальше и достигла желудка. Теперь нужно перекатить его на бок, чтобы он не захлебнулся в собственной рвоте и не перепачкал Бенволио, который приземлился рядом с ним.

Сироп эффективен – через несколько мгновений Ромео начинает тошнить. Он кашляет и тошнит еще сильнее, очищая свой организм от яда, который недавно проглотил. Я придерживаю его голову, стараясь игнорировать неприятные запахи и звуки, исходящие от него.

Когда Ромео заканчивает выворачиваться наизнанку, я достаю из сумки Джузеппы ткань и вытираю его рот. Теперь он дышит нормально, вполне приемлемо для живого человека, а синий оттенок окончательно исчезает с его губ.

Бенволио стонет рядом и приходит в себя.

– Розалина?

– Да, Бенволио, я здесь.

Он крутит головой и облегченно выдыхает, увидев меня рядом.

– Смотри под ноги, – предупреждаю его я, когда он пытается подняться. – Тут кровь и рвота повсюду, не поскользнись.

Ко мне подходит Виола и робко трогает за руку, кивая в сторону Джульетты.

– Она мертва? – спрашивает девочка.

– Еще нет, но умирает.

Ромео шевелится, издавая рваный стон.

– А он? – с тревогой спрашивает Бенволио. – Он в порядке?

Я наклоняюсь к лицу Ромео.

– Ромео? Ромео, ты меня слышишь?

Еще один стон, а затем его глаза распахиваются. Одно долгое мгновение он просто смотрит на меня невидящим взглядом, а затем, встрепенувшись, садится рядом и обвивает меня руками.

– Розалина! Ох, моя милая…

Бенволио хмурится.

– Милая?

Я отчаянно извиваюсь в объятиях Ромео, но его хватка на удивление крепка.

– Розалина, ангел мой, мне приснился очень странный сон…

Он начинает настойчиво целовать мою шею.

Кряхтя, Бенволио поднимается в полный рост, хватает Ромео шкирку и отвешивает ему такую мощную и звонкую пощечину, что мне становится страшно, как бы его голова не слетела с шеи.

– А ну собрался, быстро! – яростно цедит Бенволио сквозь зубы. – Открой глаза и вспомни, кого ты должен называть милой!

Он встряхивает своего кузена, но лицо Ромео непроницаемо.

– Подумай хорошенько, – злобно советует Бенволио. – Пир. Девушка. Балкон.

Глаза Ромео округляются.

– Джульетта! О, моя Джульетта! Значит, это был не сон? Всё это? Свадьба, убийства, мое изгнание? Яд?

С каждым словом он бледнеет всё больше.

– Джульетта… – шепчет он. – Моя жена, моя любовь… Я нашел ее здесь, мертвой…

– Не мертвой, – мягко говорю я. – Она была под воздействием снотворного.

– Значит, она жива!

– Пока что, – вздыхаю я. – Она убила себя, когда подумала, что ты умер.

Ромео в ужасе.

– Пойдем, – говорит Бенволио. – Мы тебе всё расскажем, когда покинем это отвратительное место.

– Нет! – восклицает Ромео.

Он уже смотрит туда, где лежит Джульетта.

Бенволио вопросительно смотрит на меня, и я киваю. Не говоря ни слова, он берет Виолу за руку и ведет ее прочь из склепа, пока Джузеппа собирает свои инструменты и снадобья. Она тоже бесшумно уходит, а я возвращаюсь к Джули и становлюсь на колени рядом с ней. Склоняю голову на прохладные камни.

Рука Ромео по-братски ложится мне на плечо, когда он опускается рядом, чтобы присоединиться ко мне в этом торжественном бдении.

Бенволио

Клянусь кровью Святого Петра, это была самая длинная ночь в моей жизни. Я сижу в траве в церковном дворе и жду, когда Розалина и Ромео выйдут из склепа. Мы с Виолой пристроились под тисом, и девочка с любопытством разглядывает надгробия, пытаясь читать эпитафии по слогам.

Безмятежные звуки летней ночи наполняют кладбище. Прохладная темнота подобна призраку, но я чувствую, что рассвет близится.

Розалина скорбит, но когда она выйдет, я буду здесь.

Глава 39

Странно, но к вони привыкаешь. А когда от стояния на коленях мышцы почти атрофируются, на смену покалыванию в ногах приходит новый, горький вид комфорта. Мы с Ромео сидим неподвижно, глядя на Джульетту.

Слезы режут мои уставшие глаза и заливают щеки.

– Ты плачешь из-за нее? – тихо спрашивает Ромео. – Или из-за себя?

Я не знаю ответ и просто пожимаю плечами.

– Скажи мне кое-что, Розалина, – шепчет он, и в его голосе тоже слышны слезы. – Расскажите мне что-нибудь о ней, о Джульетте.

– Она твоя жена, – мягко напоминаю я ему.

– Да. Моя жена.

Я поворачиваюсь и вижу, как он в отчаянии проводит рукой по лицу.

– Моя жена, – повторяет он. – И всё же… Я не знал ее. О, но я так любил ее! И буду любить всегда...

– Прекрати! – внезапно свирепею я. – Не смей так говорить!

Он вздрагивает и непонимающе таращится на меня, но я не могу остановиться. Мой голос гремит в тишине склепа.

– Ты, проклятый восторженный дурак, не смей так говорить! Что ты знаешь о любви, а?

Я вскакиваю с колен с неожиданной силой и сердито смотрю на него сверху вниз. Тычу пальцем ему в лицо.

– Ты, Ромео, любишь только глазами! – продолжаю я гневную проповедь, а потом сужаю глаза и опускаю взгляд ниже. – Глазами и другими частями своей анатомии!

К его чести, мальчишка краснеет, но это не может меня успокоить, и я хватаю его за грудки.

– Любишь? Ты ее любишь? – трясу его я. – Черт возьми, слово «любовь» должно оставлять мозоли на языке! А ты им разбрасываешься направо и налево! Ваше с Джульеттой безрассудство – издевательство над самой идеей любви!

Ромео жмурится, а я отталкиваю его от себя, чувствуя, что мои силы на исходе. Между нами повисает тишина.

– Что ты о ней знал? – холодно спрашиваю я.

Он задумывается на мгновение, а потом грустно улыбается.

– Она любила розы. Я слышал, как она говорила о них.

– А еще она любила ездить верхом и неплохо знала греческий, и она... – я издаю смешок, больше похожий на всхлип. – Ей понравился ваш инжир.

– Я тоже люблю инжир, – шепчет Ромео, и в его тоне есть что-то одновременно утешительное и мучительное.

Мы снова погружаемся в тишину, которая растягивается на минуты. Пылинки кружатся в спертом воздухе.

– Я хотела ее спасти, – говорю я, не вполне уверенная, что произношу это вслух. – Но у меня не получилось. Ничего не получилось. Я не смогла спасти ее, не смогла оживить Тибальта, не смогла влюбить в себя Меркуцио, хотя чуть не свернула шею, пока пыталась. Чего бы я себе не вообразила, я ничего не смогла. И никто и никогда не сможет, потому что невозможно отменить смерть.

– Ну, – пожимает плечами Ромео, – мою смерть ты отменила.

– Ты не был мертв.

– И Джульетта тоже.

– Нет, она хуже, чем мертва. Она умирает.

Я опускаю голову на руки и тихо плачу.

– Как думаешь, почему она держится? – спрашивает Ромео.

– Не знаю, – честно отвечаю я.

Потому что я ничего не знаю.

Ромео изучает ее лицо, и слезы беззастенчиво текут по его щекам.

– Моя милая супруга, – говорит он, проводя пальцами по линии ее подбородка. – Хотел бы я, чтобы у нас было больше времени, чтобы я смог подарить тебе свою любовь. Но потом, кто знает, полюбила ли бы ты меня в ответ?

Он склоняет голову и целует ее в щеку, а один его шелковистый локон нежно касается ее щеки. Сладко, так сладко, если бы только она могла почувствовать! Я ожидаю, что Ромео вознесет молитву Господу, чтобы Джульетта вернулась к нам. Попросит дать им второй шанс. Будет умолять вернуть ее к жизни.

Но вместо этого я слышу, как он шепчет:

– Прости.

Прости. Это тихое слово заполняет собой темный склеп и поселяется в моем сердце.

Прости. Может, я тоже произношу это вслух, а может только думаю об этом. Прости, Джульетта. Ромео жаль. И мне тоже жаль. Мир, звезды, ангелы – простите нас.

Я встаю рядом с Ромео, и слезы – его и мои – текут с новой силой. А потом я понимаю, что Джульетта нас услышала и считает нужным простить. Потому что она умирает.

*

Мы выходим из склепа на рассвете и находим Бенволио спящим под тисом. Виола свернулась клубочком у его ног, как котенок. Последний прохладный ветерок дарит мне покой, пока я смотрю на этих двоих – само воплощение умиротворения.

Мое сердце сжимается, а новая идея формируется сама собой, когда я наслаждаюсь этой картиной. Я объясняю свой план Ромео. Он его одобряет, и мы аккуратно будим Бенволио, чтобы посвятить и его в наш замысел.

– Значит, в полдень у Капулетти? – спрашивает Бен, когда мы заканчиваем.

– Да, – подтверждаю я, а потом поворачиваюсь к Ромео. – А ты куда пойдешь?

– Сначала в Мантую, а там посмотрим, – легко отвечает он. – В Вероне я умер, и, кажется, всем от этого только лучше. Я найду себе жизнь подальше отсюда.

Он делает шаг в мою сторону, но замирает на полпути и вопросительно смотрит на Бенволио. Тот кивает, позволяя Ромео заключить меня в дружеские объятия.

– Если сможешь, – говорит он, – вспоминай меня с любовью.

– Постараюсь, – улыбаюсь я.

Я спешу домой, чтобы сменить перепачканную кровью одежду, а в полдень, как мы и договаривались, к дому Капулетти приходит Бенволио, держа за руки Виолу и Себастьяна.

Мы просим родителей Джульетты срочно спуститься в зал. Синьор Капулетти крайне удивлен такой спешкой.

– Розалина, что за безумие заставило тебя… – он осекается и хмурится, когда замечает Бенволио позади меня. – Боже правый, кто впустил Монтекки в мой дом?

– Вражда окончена, дядя, – язвительно напоминаю ему я. – Или ты уже позабыл, как обещал синьору Монтекки золотую статую Ромео?

Он краснеет и что-то невнятно бормочет, но в итоге вздыхает и говорит:

– Да, да. Добро пожаловать в мой дом, добрый синьор.

Бенволио сохраняет непроницаемый вид, пока кивает в ответ. Я вижу, какими усилиями ему дается этот жест, и испытываю прилив гордости за его сдержанность.

Синьор Капулетти замечает детей и вздрагивает, глядя на смущенную Виолу, которая цепляется за мои юбки.

– Кто… – начинает дядя, но прерывается, чтобы прочистить горло и облизнуть губы. – Кто эти оборванные бродяги?

Он старается звучать грозно, но получается так себе. Его голос дрожит. Но прежде, чем я успеваю ответить, дверь позади Бенволио распахивается, и в зал входит заплаканный синьор Монтекки, придерживаемый под руку другим пожилым и печальным мужчиной.

– Да что ж это такое! – восклицает синьор Капулетти. – Вражда или нет, я не могу представить, какого черта все Монтекки этого города собрались в моем зале в такой час!

Отец Ромео таращится на него и разводит руками.

– Да я и сам ничего не понимаю! Мой брат притащил меня сюда в спешке, толком ничего не объяснив, и я…

Он обрывает свою мысль, когда его взгляд останавливается на Себастьяне. Не в силах сдержаться, он тянется, чтобы взъерошить его волосы. Мальчик одаривает его широкой улыбкой, отчего губы синьора Монтекки начинают дрожать.

– Какой славный молодой человек, – бормочет он.

На долю секунды я позволяю себе вспомнить о Джульетте, такой бледной и прекрасной, которая всё еще лежит в склепе. Затем мои мысли обращаются к Ромео, в одиночестве направляющегося в Мантую.

– Эти дети – сироты, – объясняю я, пока поток слез не сбил меня с толку. – Они обездолены, их дедушка не может их прокормить.

Синьор Монтекки кидает на двойняшек взгляд, полный сострадания, синьор Капулетти хмурится, не отрывая глаз от Виолы.

– Мне жаль их, конечно, – говорит он. – Но какое это имеет отношение к нам?

Я перевожу взгляд с него на отца Ромео и обратно.

– Вы, – отвечаю я. – Вы все, обе семьи, станете их благодетелями, возьмете их под свою опеку. Предоставите им еду, одежду, образование – всё, что нужно, чтобы воспитать их достойными людьми, которые будут расти в мире и любви.

Комната замолкает.

– Вы понимаете? – повышаю я голос, спрашивая глав семейств. – Вы понимаете, что мы с Бенволио вам даем?

Отец Джульетты вытирает глаза тыльной стороной ладони и молча кивает. В итоге за них двоих отвечает синьор Монтекки.

– Второй шанс, – шепчет он.

Глава 40

Следующие несколько дней Бенволио занят обустройством двойняшек в новом доме – они будут жить в просторных комнатах виллы его отца. А я слоняюсь по жарким улицам Вероны, радуясь своему одиночеству.

Мне было бы невыносимо видеть Бенволио сейчас. Обсуждать с ним всё, что произошло. Не говоря уже о том, чтобы заикаться о будущем. Какое оно вообще, это будущее? У меня больше нет ни единой цели в этом городе

Джульетта умерла, хотя, видит Бог, я могла ее спасти, если бы приложила достаточно усилий. Но я позволила апатии поглотить меня, и этот момент слабости стоил ей жизни.

Синьор и синьора Капулетти заняты только благополучием Виолы, чему я тоже очень рада. Вероятно, когда эмоции поулягутся, они вспомнят, что у них больше нет дочери, которая могла бы дать их дому наследника по крови. И больше нет Тибальта, который мог бы взять эту роль на себя.

Осталась только я. И я заставляю себя не думать о том, что меня ждет дальше. Как и заставляю себя обходить стороной домик Джузеппы, чтобы не задавать ей лишних вопросов, на которые пока не готова услышать ответы.

Я возвращаюсь в домой затемно, и несколько вечеров провожу в одиночестве, благодарная Марии за то, что она услужливо молчит. Но на третий вечер после смерти Джульетты нашу тишину прерывает стук в дверь.

Когда я слышу голос, который узнаю, даже если он прозвучит с того света, мою грудь переполняет грусть, смешанная с сожалением.

– Отошли его, – прошу я, но уже слишком поздно. Мария открыла дверь.

Или это он сам ее открыл?

– Здравствуй, любимая! – приветствует меня сияющий Бенволио. – У меня для тебя сюрприз.

– Спасибо, не нужно… – бормочу я, но всё равно не могу сдержать улыбку.

Краем глаза я замечаю в дверях его отца и синьора Капулетти, которые заговорщицки переглядываются и тихо хихикают над чем-то. Выглядят совсем как школьники, а не знатные господа.

Бенволио крепко меня обнимает, а потом берет мое лицо в свои руки и нежно проводит большим пальцем по щеке. Он целует меня, и я жадно принимаю тепло его губ. И снова, и снова, пока его отец не прочищает горло, напоминая нам о приличиях.

Посмеиваясь, Бенволио отрывается от меня и заглядывает в глаза.

– Розалина, знаешь ли ты, как я горжусь тобой?

Я обнаруживаю, что могу говорить только шепотом.

– Спасибо...

– И дело не только в твоей неземной красоте, – быстро продолжает он. – Я еще не встречал никого, в ком так ярко горит бескорыстное желание помогать другим. Никого настолько чистого и смелого, как ты.

Я лишь беззвучно открываю рот, смущенная потоком комплиментов.

Бенволио глубоко вздыхает и колеблется, а затем опускается на одно колено. Отблески свечей мерцают в его волосах, а его лицо озаряется счастливой и взволнованной улыбкой.

– Что ж, – говорит он, – пока всё по плану! За окном светит луна, и мы только что наслаждались множеством поцелуев, и вот он я, стою на согнутом колене…

Моё сердце начинается бешено колотиться, когда я вспоминаю его слова тем утром, когда мы проснулись в роще.

– Кажется, не хватает только необычайно большого драгоценного камня, – продолжает он. – Но постой, что это тут у нас?

Из кармана, вшитого в подкладку его камзола, он достает небольшую блестящую вещь. Его улыбка становится шире.

– Как удачно, что у меня с собой оказалась такая драгоценность!

Он протягивает мне кольцо, в котором действительно сияет бриллиант грандиозных размеров. Всё, что я могу – беспомощно глазеть на него.

– Будь моей женой, Розалина, – шепчет Бенволио. – Выходи за меня.

Я заглядываю в его глаза, такие добрые и до безумия красивые, и верю, что время может остановиться. В горле у меня пересохло, а колени предательски дрожат. Когда молчать уже невозможно, я осторожно беру руку Бенволио в свою и...

... И мой ответ – одно слово.

Глава 41

Верону я покидаю в сопровождении не кого иного, как Петруччо, чьи ребра благополучно срослись с тех пор, как Ромео притащил его в дом Джузеппы. Шрамов на его симпатичном лице не осталось, с чем я поспешила его поздравить.

В пути нам всячески помогает его слуга – обаятельный и разговорчивый малый по имени Грумио. Эти двое исторгают поток шуток и дружеских оскорблений, пока мы движемся на восток. Их болтовня развлекает и успокаивает меня, помогая смягчить отчаяние, которое я увожу с собой в Падую.

Петруччо едет туда, чтобы увидеть мир и найти себе богатую невесту. Я – чтобы забыться хоть в чем-нибудь.

У синьора Монтекки оказались связи в Падуанском университете, и он договорился, чтобы «племяннице его дорогого друга-Капулетти» разрешили посещать лекции. Конечно, предварительно он покрутил пальцем у виска, недоумевая, зачем мне это. Полагаю, он обиделся на меня за то, что я отказалась становиться женой его племянника.

Мысленно я готовлюсь к тому, что мне придется пропускать мимо ушей подобные замечания весь следующий год. Определенно, я стану диковинкой. Впрочем, едва ли мне есть до этого дело.

По прибытие в Падую мы втроем, пыльные и уставшие, и едем прямиком в дом друга Петруччо, дворянина по имени Гортензио, чья семья любезно согласилась меня принять.

Когда мы достигаем пункта назначения, Грумио выгружает мои вещи, а я делаю небольшой реверанс Петруччо.

– Спасибо за приятную компанию, – улыбаюсь я. – Это была чудесная поездка.

– Это тебе спасибо, моя прекрасная целительница.

Он галантно кланяется и целуют мою руку, а потом, смеясь, ловит за талию и притягивает в свои объятия.

– Ах, красотка, я буду молить всех святых, чтобы они направляли тебя в твоем достойном занятии. Учись хорошо, и удели особое внимание исцелению раненных сердец, ибо ты точно разобьешь их здесь не мало.

Его замечание – просто невинная лесть, но я не могу не думать о Джульетте.

Грумио достает из сумки грубо нарисованную карту и объясняет мне, как добраться до университета.

– Это недалеко, госпожа, – уверяет он меня.

– Спасибо, Грумио. И до свидания.

Я поворачиваюсь к Петруччо и целую его в щеку.

– Удачи, друг. Буду рада услышать новость о твоей свадьбе. Надеюсь, ты найдешь себе здесь достойную даму…

– Богатую и красивую, прежде всего!

Я шлепаю его по руке.

– Умную, прежде всего!

Петруччо смеется.

– О да, пусть будет красивой, богатой и умной, ведь чем умнее добыча, тем приятнее охотнику ее укротить.

Мы расстаемся, и я сворачиваю за угол. Останавливаюсь, чтобы перевести дух и успокоить. Где-то здесь находится университет, в котором меня ждут великие умы и великие возможности. И самая главная из них – занять свой разум хоть чем-нибудь. Забить его до основания и не думать обо всем, что произошло в Вероне.

Бенволио

Интересно, как она себя чувствует? Достаточно ли тепло она одета? Удается ли ей поспать, или она мучает себя бодрствованием до глубокой ночи, изучая научные тексты?

Перед отъездом Розалины я попросил ее стать моей женой, но она отказалась. Видит Бог, мое сердце разбилось вдребезги, и был в отчаянии. Но я понял ее. Понял и принял отказ, как и то, что всё-таки я самый непроходимый дурак в Италии.

Нужно было подождать еще немного. Трагедия была слишком свежа, а боль Розалины – слишком глубока.

Но время должно всё исправить.

В письмах Петруччо мне сообщает, что Розалина преуспевает в Падуе, и я не удивлен. Она была обречена на то, чтобы вызывать восхищение и произвести должное впечатление на седых профессоров.

Сама она мне не пишет, и этому я тоже не удивлен. Но всё же мне больно, когда я представляю, что в своем стремлении забыть обо всем, что произошло в Вероне, она заставит себя забыть и меня.

Петруччо также поделился со мной радостной вестью, что Розалина подружилась с его возлюбленной – яркой и необычной девушкой по имени Катарина. Он признается, что эта Катарина – «самое строптивое создание из всех, что видел этот мир», и всё же он обожает ее, а она его.

Я искренне радуюсь за старого друга и тихо страдаю за себя. Розалина… Такая удивительная девушка. Нет, женщина! Не проходит и дня, чтобы я не возносил молитву Господу о ее возвращении.

А пока она не вернулась, я устремляю свои усилия на воспитание двойняшек. Кашель Себастьяна наконец-то ушел. Виолу пытаются научить танцевать, но она упорно предпочитает книги.

Золотые статуи Ромео и Джульетты недавно достроили, и они стоят теперь в центре города. Когда я прохожу мимо, то стараюсь не задерживаться в их тенях, которые падают, как мрачные воспоминания, когда солнце садится над Вероной.

Но воспоминаний не избежать, потому что их слишком много. О врагах. И о друзьях.

Меркуцио навсегда в моих мыслях.

А Розалина навсегда в моем сердце.