Текст книги "Дар Менестреля (СИ)"

Автор книги: Эл Ибнейзер

Соавторы: Алексей Колпиков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Онтеро сделал паузу и выжидающе смотрел на спутников. Первым молчание прервал Ильмер:

– Я согласен, я не хотел бы быть герцогом во время, когда придет Певец. Но зачем ты об этом нам говоришь?

Тич добавил:

– Да и простому народу придется не сладко.

Закончил Дастин:

– Да, действительно страшно. Я не раз мечтал будто я и есть Певец. А теперь вижу, что, пожалуй, я не хотел бы оказаться на его месте. Но я согласен с Ильмером, это все старые легенды, при чем тут мы? Ты что, намекаешь, что мы живем во времена прихода Певца?

Онтеро еще раз вздохнул и глядя Дастину прямо в глаза ответил:

– При том, что ты и есть тот самый Певец.

Волшебник грустно смотрел на спутников, гляда на их изумленные и побледневшие лица, пока те мысленно складывали картину и известных им кусочков мозаики.

– Я пел тогда в тюрьме… – сказал Дастин.

– И потом, в хижине того приятеля одержимого демоном… – добавил Тич.

– И вчера в лесу, – закончил Ильмер.

* * *

Слуги старались ходить тихо и не обращать на себя внимание, когда проходили мимо комнаты госта. Барон д'Ариньи полагал, что отлично понимает чувства гостя, и считал, что тот вправе выпустить пар, равно как и уйти в запой. Собственно говоря, он и сам был взбешен случившимся – как человек чести он не выносил, когда его слово было нарушено, а ведь именно он уверял, что тот может оставить ту крестьянку одну… И когда всякое отребье убивает женщину, которой ты предоставил защиту… Словом днем барон заливал вином оскорбленную честь наравне с гостем, и лишь поздно ночью гость получал возможность продолжать эту деятельность в одиночку в своей комнате. Корджер же вообще мало что думал, казалось что он вновь вернулся в тот холодный темный вечер под проливным дождем со снегом и пронизывающим ледяным ветром, когда впервые увидел слабо светящийся огонек у дороги. Только теперь тот вечер был в его душе и в нем не было видно даже самого слабого огонька.

В этот вечер Корджер особо налег на лекарство от душевных проблем, и теперь лежал ничком на полу, зажав в одной руке кувшин с узким горлом, и остатками вина. Он надеялся, что его стошнит на пол, но этого не произошло, и тогда, собрав последние силы, Корджер отталкиваясь руками сначала встал на четвереньки, а потом разогнулся и яростно швырнул кувшин с остатками вина в стену. В голове все кружилось, ярость с тоской сжимали ему сердце, и вдруг он понял, что стоит на коленях, перед повешенным в углу изображением Единого, приверженцем которого явно был барон. Мысленно удивившись такой необычной для себя позе, Корджер прокричал, обращаясь к изображению:

– Как же Ты мог допустить такое? Ты, Всемогущий и Всеблагой! Неужто Ты не видишь, что здесь творится? Почему Ты не караешь тех, кто творит такое? Неужто Ты не видишь, что сделали с моей страной??? Неужто ты не видишь, что сделали с моей женой??? Неужто тебе наплевать?! Или твои люди слишком благи, чтобы карать? Тогда сделай меня своим мечом!

И обессилев от взрыва эмоций, сопровождавших первую в его жизни молитву, обращенную к Единому, Корджер опять рухнул ничком на пол.

* * *

Вышибленная дверь лежала на полу, присыпанная опилками, просыпавшимися с потолка, где они очевидно служили для утепления. Егард запахнул свой бордовый, теперь свежепрожженый в нескольких местах плащ, зло пнул сапогом колченогий табурет, и брезгливо оглянувшись вокруг, сказал:

– Упустили.

Собственно говоря, столь глубокомысленный вывод был достаточно очевиден, однако Йолан, внимательно уставившийся в узкое окошко, не счел необходимым язвить по этому поводу, тем более, что его мысли были заняты другим. Он наблюдал за группой серых, удалявшихся под кроны деревьев по следам беглецов.

– Пошли за ними! – сказал было Егард, направляясь к пустому теперь дверному проему.

– Без толку, – ответил Йолан, не отрываясь от окна, – Сейчас придут серые, и скажут, что они уже отплыли.

– Откуда такая прозорливость? – Криво усмехнулся Егард, остановившись.

– Берег рукой подать. Они бы не стали бежать, если бы там не было лодки, – ответил Йолан.

Егард задумался на минуту, уже спокойнее посмотрел на Йолана, как бы признавая его правоту, и тем не менее вышел из дома и размашистым шагом направился по тропе под густую крону деревьев. В доме остались трое. Йолан повернулся и спросил:

– Ты успел что-нибудь сделать?

– Только предупредил их, да еще раз попытался убедить, что мы – не враги, – пожал плечами Йонаш, – Уходить отсюда надо. Вон сколько всякой пакости по стенам…

Стены действительно были увешаны самыми разными и странными вещами, и прорезавшимся новым зрением, Йолан заметил, что от них исходило легкое сияние разных цветов, но как правило цветов грязноватых и тусклых. Только один предмет выделялся на этом фоне. Маленький золотистый ключ висел на гвозде у окошка, сияя ярким здоровым светом. Йолан осторожно протянул руку, и не заметив никакой опасности, взял ключ в руки. Ключ был как будто от карманных часов или от небольшой шкатулки и размером был меньше мизинца. Йонаш внимательно всмотрелся в безделушку в руках своего спутника, удивленно потер лоб, но тот, не видя никакого смысла в этом странном предмете, бросил его было на грубый стол из тесанных досок. Йонашем овладело странное ощущение, что то ли он уже видел этот ключ где-то, то ли еще что-то… Он подошел к столу, подобрал вещицу, внимательно пригляделся и спрятал в карман одежды под плащом. Йолан тем временем решительно вышел наружу и его спутники к нему немедленно присоединились.

Снаружи, если не заходить под своды леса, было тепло, светло, в синем небе не было ни единого облачка, словом день был замечательный. Но настроение как то не приходило. Все трое ждали, обернувшись к уходящей под полог леса тропе. Наконец, среди деревьев появилось движение. Егард во главе серых шел обратно. На вопросительный взгляд Йолана он только передернул плечами, отвел глаза и сказал:

– Уплыли… – подождал немного и видя, что собрат по Ордену продолжает смотреть на него спокойно и вопросительно, добавил, – В сторону Коррана.

* * *

Тяжелая дверь из почерневших, давно не чищенных дубовых досок, окованная ржавыми полосами железа, со скрипом приоткрылась перед Дейдрой. На пороге появилась надзирательница приюта – мрачная немолодая женщина, поставленная властями следить за порядком в единственном месте в городе, где на крохи пожертвований могли хоть немного продержаться те, у которых не оставалось больше уже никакой надежды.

– Ну, чего надо, – грубо спросила она, сипло дыша на Дейдру не то кислым вином, не то чем-то похуже.

Дейдра закашлялась от этой вони, и тут же вновь почувствовала острые схватки. Надзирательница бросила оценивающий взгляд на ее фигуру, на конвульсивные движения, и понимающе усмехнулась:

– Ладно, заходи. На то и приют, чтоб всякая шлюха родить могла не на дороге, – она подвинулась, освобождая проход, и Дейдра на неверных ногах вошла внутрь.

– Прямо иди, – приказала надзирательница, – Видишь дверь в конце коридора? Зайди туда и ложись на лавку. Как совсем приспичит – кричи. Я уж, так и быть, сейчас за повитухой пошлю. Эй, Косой! – гаркнула она, как будто стояла на капитанском мостике посреди бушующего океана, – Живо за бабкой Мартой, тут одна портовая рожать собралась.

Откуда-то из задних дверей появился шустрый мальчишка с раскосынми глазами и быстро выскочил на улицу.

– Чего стоишь, иди, поняла куда? – рявкнула надзирательница уже на гостью, стоявшую остолбенело от боли, стыда и страха. Та судорожно кивнула головой и, как могла, быстрее постаралась спрятаться за указанной дверью.

Надзирательница проводила ее долгим тяжелым взглядом, а потом вернулась в комнату рядом, где за накрытым столом сидел пожилой мужчина в черной строгой одежде, напоминавший чиновника. Собственно, он и был чиновником и представлял городские власти в вопросах надзора за подобными заведениями.

– Ах, Вы и не представляете, господин Вайер, какая шваль постоянно стремится устроиться в приюте, – сказала надзирательница, в то время как ее собеседник наполнил два стакана вином, из стоявшего на столе кувшина, – Спасибо, – улыбнулась она, приняв полный стакан, и продолжила – Вот сейчас например, кто Вы думаете это пришел? Какая-то портовая девка решила, что приют – это самое подходящее место, чтобы произвести на свет ее ублюдка. А что делать мне? Вы же знаете, какие строгие правила, ее я просто должна принять, и что потом? Спрашивается, на какие шиши мне кормить ее? Вы же знаете какие крохи выделяет город!

– О, как я Вас понимаю, госпожа Цваль… – горестно покачал головой чиновник, пригубливая вино не в пример аккуратнее и умереннее, чем хозяйка, – Но, Вы знаете, именно эта девка может оказаться и не столь тягостной для нашего приюта, – и он многозначительно посмотрел на хозяйку. Та удивленно подняла брови и ответила:

– Право я не очень Вас понимаю, господин Вайер. Я знаю Вас как мужчину который всегда очень серьезно относится к тому, что говорит, но не могли бы Вы пояснить?

– Помните, дорогая госпожа Цваль, тот печальный инцидент с нищим, решившим остаться у Вас слишком надолго? – столь же многозначительно продолжил чиновник.

– Как не помнить! – Вскипела хозяйка, и краска злости залила ее некрасивое лицо, – У него еще нашлись родственники, которые посмели обвинить меня, что я его заморила голодом! Где интересно они были тогда?! А того мерзавца действительно и стоило заморить, но я этого не делала!

– Конечно, конечно, – умиротворяюще произнес чиновник, – но среди его родственников оказались влиятельные люди…

– И из-за этого я могу лишиться своего места! – Возмущенно продолжила женщина, – Представляете до чего дошел мир?! Вот и помогай бедным, трать на них свою жизнь, а потом тебя же выбросят на улицу за это!

Чиновник понимающе улыбнулся и произнес:

– Совсем необязательно дорогая госпожа Цваль, у меня есть знакомый, который может за Вас заступиться, и никто, поверьте, никто после этого не посмеет Вас и тронуть.

– Ах, это было бы так замечательно! Неужели можете? – воскликнула госпожа Цваль почти искренне.

– Да, могу, вот только он не любит делать ничего задаром.

Надзирательница сделала резкое движение, будто проверяя свой кошелек, жадно блеснула глазами, а затем ответила:

– Но Вы же сами знаете, какие у меня могут быть деньги? Я бедная женщина…

– Госпожа Цваль, – прервал ее мужчина игриво улыбаясь, – Он не потребует от Вас денег.

– Но, что же тогда, – удивленна спросила надзирательница, вдруг неожиданно зарумянившись.

– О, нет, нет, ничего такого, поверьте, – спохватился чиновник, – Подумайте сами, разве я мог бы предложить ТАКОЕ честной женщине. Что Вы! Он хочет, чтоб Вы передали ему ребенка, которого родит эта женщина, которую Вы только что пустили в приют. Скажу больше, он знал, что она придет сюда, и именно поэтому я зашел к Вам именно в этот час.

Надзирательница испуганно замолчала, но тут же запричитала:

– Ах, Боже мой, да как же это сделать? Если узнает кто, мне ж головы не сносить?

Чиновник протянув руку сжал ее ладонь, внимательно посмотрел ей в глаза и, улыбаясь, тихо-тихо произнес:

– А вот узнать никто ничего не должен.

– Да что я ей скажу, она ведь хоть и оборванка, а ведь шум поднимет!

Мужчина вынул из кармана набитый монетами кошелек и, держа его за завязки, протянул над столом женщине. А затем, твердо и внимательно глядя ей в глаза, еще тише добавил:

– А ей скажете, что ребенок умер.

* * *

Для Дейдры время слилось в сплошном непрекращающемся кошмаре боли и усилий. Казалось, вот уже все, ей даже померещился крик ребенка, и вдруг все опять продолжилось с той же силой… Надзирательница суетилась вокруг нее сама, и если бы Дейдра могла соображать, то очень удивилась бы, чего эта надменная женщина вдруг занялась ей лично, хотя намеревалась отдать ее на руки местной повитухи, да и тон хозяйки резко сменился, стал ласковым и обходительным.

– Ну, давай, милая, постарайся, давай-давай…

А по темным улицам Бренсалля уже шел недавний посетитель приюта, бережно несущий на руках завернутого в приютские тряпки новорожденного ребенка.

Не зря надзирательница была заботлива с Дейдрой, не зря… Она быстро поняла, что одним ребенком дело не ограничится. И что же ей было делать? Если она не отдаст всех детей, то неизвестный покровитель может разозлиться, и тогда она уж точно лишится своего места. Но неизвестно еще и захочет ли он связываться с целым выводком, вместо одного ребенка. И так, и так не получалось ничего путного. И надзирательница просто испугалась, не зная что делать.

Но в темной душе всегда найдется подходящая темная мысль. Если сейчас она шума не поднимет, – думала хозяйка, – то потом можно будет тихо выставить ее на улицу, а тогда какой спрос? Ушла она и все. И никакого ребенка вообще и не было.

Но и на этом дело не кончилось. Когда вслед за вторым настала очередь третьего, надзирательница уже перепугалась не на шутку. Женщина с одним младенцем на руках запросто может затеряться в большом городе. Кому она нужна? А двойня это уже редкость. Такую каждый заметит. Да и вообще, двойня или тройня детей считалась благословением свыше. Причем не только для матери, но и для всех вокруг. Такую могут и служанкой куда взять, так, на счастье, а там… В глубине души у нее шевельнулась черная мысль, но она тут же ее сама испугалась и продолжила свою работу. Хотя ей все равно подумалось, что если бы этот третий ребенок действительно умер бы… Движения стали грубее, отстраненнее, этот третий ребенок явно мог принести кучу проблем. Может поэтому, неаккуратным движением она случайно повредила третьему ножку, и тут же испугавшись, как бы кто чего не узнал, еще больше захлопотала вокруг роженицы.

И словно в ответ на ее тайные мысли вскоре вновь раздался стук в дверь. Пришедший оказался монахом в просторном сером плаще со спокойным уверенным взглядом. Войдя, он сразу же приступил к делу:

– К Вам сегодня пришла женщина, она должна вот-вот родить, что с нею?

У надзирательницы чуть не отнялись ноги от страха. Она знала, что с монахами шутки плохи, они такое знают и умеют, что обычным людям не ведомо. Вдруг он про первого узнает? Ребенка украсть – это плаха. Да как же его спровадить? И не зная, с чем связан этот разговор, а просто стараясь соврать что-нибудь срочно, пока не всплыла страшная правда, надзирательница запричитала:

– Умерла она только что, умерла. Родила и умерла. Нет ее больше. Вон уже и подводы ее забрали, – не зная чего еще соврать на случай, если монаху вздумается взглянуть на тело. Но его явно заботило совсем другое:

– А ребенок? Что с ребенком?

Новая, уже осмысленная надежда озарила надзирательницу, и она не задумываясь выпалила:

– Жив ребеночек, жив. Вот только надолго ли? Его ж выкормить, выпоить некому, вырастить…

– Принеси ребенка, – прервал ее монах, и надзирательница, не веря своей удаче, понеслась в дальнюю комнату, где возле лежавшей без сознания Дейдры, шевелились два комочка. Может, если бы у нее было чуть времени, она бы постаралась подсунуть монаху того, у которого была повреждена ножка, но страх, что монах вот-вот зайдет вслед за ней, заставил ее схватить первого попавшегося их двоих, и быстро вернуться назад.

Монах бережно принял ребенка, присел на лавку, сокрушенно покачал головой, вынул откуда-то кошелек, протянул его надзирательнице и сказал:

– Позаботься о теле его матери, вот тебе на похороны. Ты знаешь, как по нашему обряду принято хоронить. Так и сделай. Ребенка я заберу с собой. Его вырастят у нас в монастыре, если нужно какие бумаги подписать – давай скорее.

Глаза надзирательницы жадно разгорелись, она схватила кошелек, явно содержащий куда больше, чем требовалось на похороны, и торопливо, пока монах не передумал, зачастила:

– Да, нет, не нужно ничего, вам, монахам верят, только имя свое скажи, чтоб в книгу записать.

– Брат Симеон, орден святого Илина, – ответил монах и развернувшись вышел на улицу. Надзирательница облегченно вздохнула и с жадно блестящими глазами стала пересчитывать деньги.

* * *

Дейдра не могла поверить. Неужели все те муки были увенчались появлением лишь этого одного крохотного создания? По ее ощущениям она родила будто троих. Наверное, такова женская доля, решила она про себя, нежно глядя на младенца. Она освободила из-под одежды упругую, налитую молоком грудь и направила ее в рот ребенка. Тот грустно и серьезно посмотрел на мать, и сосредоточенно принялся сосать твердый темный сосок.

Дейдра сидела на крыльце какого-то дома, радуясь, что хозяева то ли не заметили ее, то ли просто боялись выглянуть на улицу города, пораженного мором. Уже несколько дней как она покинула приют, и теперь скиталась по городу без помощи и крыши над головой. Она бы вряд ли это сделала, но начавшаяся в городе эпидемия проникла и за дверь приюта, и каждого заболевшего забирали в общественную больницу, из которой, как правило, оставался только один путь – смерть. Будь она одна, она может и приняла бы подобный выход, но сейчас, когда у нее на руках шевелился сын, нет. Она не могла бросить его на чужие равнодушные руки. Она должна была бороться за него. Поэтому при первых признаках болезни, она сбежала из приюта, прижимая к себе свое единственное сокровище, которое она не променяла бы ни на что на свете, даже на свою собственную жизнь.

Голова кружилась и горела. Дейдра прислонилась к деревяной стене и почувствовала, что скоро потеряет сознание. Неожиданно открылась дверь и мужской голос прокричал:

– Сельма! Тут женщина с ребенком умирает!

Дейдра услышала шаги и не слишком молодой уже женский голос спросил:

– Что же делать-то? В дом ее нельзя, всех заразит. И оставлять ее тоже нехорошо.

– Вон подводы едут, – ответил мужской голос, – Они больных забирают в больницу. Вдруг еще придет в себя?

– А ребеночек-то как? Он в больнице точно помрет. За ним там, кто смотреть-то будет? – Взволнованно продолжил женский голос.

– Это точно, – откликнулся мужской, – Дело – дрянь. Слушай, Сельма, а ребенок-то здоров. Погляди. Возьмем его пока себе. Присмотрим, а если она выживет, так придет сюда, заберет.

Женский голос вздохнул и ответил:

– Вряд ли, выживет. Верно ты говоришь, возьмем ребенка, присмотрим. А коль мать не вернется, так и нам лишним не будет. Своих нет, так хоть чужого вырастим. Смотри, она глаза приоткрыла, что-то сказать хочет. Эй, не бойся, милая. Тебя сейчас в больницу доставят, а ребеночек у нас пока побудет. Ты не бойся, приглядим как надо. Как выздоровеешь, заберешь. Поняла? Как звать-то ребеночка?

Перед глазами Дейдры плыло и она плохо понимала, что происходит. Но сквозь туман, она сообразила, что от нее требуют какое-то имя. Какое? Ну, конечно же, имя отца ребенка. Какое ж еще? И собравшись с силами, она прошептала:

– Д'Эстен…

Подводы увозили Дейдру прочь, а она сквозь туман, заполнявший ее сознание, пыталась запомнить улицу, на которой остался ее сын.

Глава 7

Солнце, немного подумав и поколебавшись, село на горизонте в кроваво-серые волны Западного океана. Ночь развернула свои крылья над Вильдаром, над одинокой лодкой в Корранском проливе, над островом волшебников Эст-Арви, над темным Джесром, возвышающимся на скалистом мысе, сторожащем узкий пролив. Мир заснул, готовясь к новому дню. Заснули люди в городах и деревнях, на суше и в море, погасли огни в окнах, и лишь неустанные ветер и волны продолжали подтачивать скалистый мыс, выполняя свою вековую работу.

В не самой богатой, но и не самой бедной части города, в окнах одного дома продолжал гореть свет. В большой комнате на диване прикрыв глаза сидела пожилая женщина. Когда-то она, должно быть, была достаточно привлекательна, но время берет свое, и скуластое лицо покрылось сетью морщин, а темные волосы окрасила в свой печальный цвет седина. Женщина сидела тихо, прикрыв глаза, и казалось, дремала. За окном ветер шумел листвою соседних деревьев, мусором на дороге, калиткой у ворот, и казалось, кто-то скребется за окном, пытаясь проникнуть в дом.

В комнату вошел старый слуга. Уже много лет он делил кров с хозяйкой и уже привык к тому, что она засыпала сидя, так и не укладываясь в постель. Последнее время она была очень плоха. Болезни, тяжкие испытания, доставшиеся ей в полной мере, горе и груз памяти брали свое, и врачи лишь разводили руками, признавая свое бессилие… Старик задувал свечи одну за другой, привычно вслушиваясь в дыхание женщины. И вдруг понял, что не слышит его.

Он подошел к ней, прикоснулся к руке, внимательно всмотрелся в ее лицо, медленно опустился рядом с ней, прислонился к спинке дивана и тихо-тихо заплакал…

* * *

Корабль Ордена бороздил пролив между Эст-Арви и Корранским лесом безуспешно, на море не было и следа беглецов, хотя и было совершенно очевидно, что ни вернуться на остров, ни попасть на материк они не могли. В капитанской каюте опять собрался военный совет из двух мастеров Ордена. Егард, раздосадованный неудачей, мрачно смотрел в кормовое окно в ночь, а Йолан тем временем задумчиво развалился в кресле с бокалом вина, устроив ноги на столе. Никто не торопился нарушать молчание. И на то у каждого были серьезные причины.

Егард справедливо полагал, что на этот раз именно его будут винить в неудаче. Конечно, Йолан несколько замешкался со штурмом дома, но как оказалось, судя по встрече, был прав. Вряд ли он захватил бы дом с имевшейся у него половиной отряда, так что ожидание Егарда с остатками серых было верным решением. С другой стороны, именно Егард решительно возглавил погоню, когда стало ясно что преследуемые скрылись, и так же решительно ее провалил, свернув не на ту тропинку, а затем выйдя на искомое место лишь когда беглецов уже простыл и след. Это не добавляло уверенности в себе, и в такой позиции начинать разговор было не слишком приятно.

Йолан же пребывал в глубокой задумчивости по совсем другому поводу. Два достаточно тесных и столь же неудачных контакта с легендарным Певцом и их предполагаемым союзником заставили его вновь задуматься, а что же, собственно говоря, они пытаются достичь? Активно развертывающиеся действия, равно как и надоедливо суетящийся вокруг Егард, на некоторое время захватили полностью его внимание, но теперь, в ночном море без видимой немедленной цели, явно выдалось время над этим вопросом подумать и подумать основательно. Как-то предполагалось, что они должны воссоединиться с Певцом, а там уж они втроем должны понять, что делать. Теперь, рассматривая опыт «воссоединения» в трюме пиратского корабля, да и последующее частичное «воссоединение» Певца и Йонаша в осажденном доме, как-то не появлялось чувства, что физическое присутствие невдалеке друг от друга что-либо прояснит. Не говоря уже о том, что достижение доверия тоже оказалось неординарной задачей… И чем дальше он думал об этом, тем смутнее становился план дальшейших действий. Вдруг холодок пробежал по его спине…

– Егард, что ты хочешь?

Услышав такой дикий вопрос старик сначала изумленно уставился на своего коллегу, а потом ответил вопросом на вопрос:

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду в этой миссии. Что реально ты хочешь достичь? – Йолан внимательно уставился на Егарда в ожидании ответа.

– Выполнить приказ Магистра, – умехнулся тот, возвращая взгляд.

– Хочешь ли ты сказать, что ты понимаешь приказ Магистра?

– Разумеется!

– Тогда в чем он состоит?

– Поймать Певца и компанию.

– Ну и?

– И что? – Удивился старик.

– И что дальше? Ну поймали мы их, что предполагается мы должны с ними сделать?

– И доставить ему.

– Хорошо, а что дальше? Что он-то с ними делать будет?

– Наверное, убьет, что еще?

– Убить проще на месте.

– Он мне говорил, что тот колдун нам не по силам.

– Чепуха, если нам будет не по силам его убить, то доставить будет еще сложнее.

– Ну еще ты и сам знаешь, мертвый колдун страшнее живого. Может он не хочет, чтоб мы рисковали.

– Не смеши, когда это Магистр был столь сентиментален? Плевать ему и на это, и на нас. И правильно, что плевать. А насчет колдуна – сам-то ты кто? – усмехнулся Йолан, бросил взгляд на собеседника и продолжил. – Знаешь, что, Егард, картина, я думаю, такова. Куда бы они ни делись, но если остались живы, то мимо хижины того колдуна в Корране не пройдут, слишком близко, соблазн слишком велик. А значит, высади-ка ты мою команду поближе к этой хижине, и мы их там подождем, а сам плыви скорее в Ирнар, и привези жрицу.

– Зачем?

– Вейерг поймет. Заодно и ты не с отчетом о провале появишься, а по делу, и срочному.

– А он мне голову случайно не снимет, за это самое дело? – Успехнулся Егард. – Не слишком ли много ты на себя берешь?

– Не слишком, Егард, не слишком… Смерь Певца – это либо сохранение положения дел, либо конец Мира. Конец Мира магистру нужен не больше чем всем остальным, с концом Мира он не будет больше нужен Хозяину. А шанс, что положение дел сохранится не очень большой, Песня уже частично пришла в Мир снова, и ее исчезновение будет очень сильным ударом. А вот если бы удалось получить Певца на нашу сторону… Я думаю, это именно то, чего добивается Вейерг.

– Ты же знаешь, я в этой метафизике не силен! Ты уверен в том, что говоришь?

– Совершенно, – ответил Йолан.

– И как же жрица заполучит его на нашу сторону?

Йолан вздохнул, потер ухо, и после небольшой паузы ответил:

– Ну, подумай сам. Парнишка этот может и Певец, но он еще и нищий придворный менестрель, почти что шут при блистательном дворе. Король и принцесса для него долгое время были не просто господами, а наместниками Бога на Земле. Плюс он еще молод, неопытен и романтичен. Вряд ли на него обращали внимание женщины, и любая кажется ему тайной, а уж что у нее под юбкой или за лифом вообще уходит в разряд мистики. Что, надо отдать должное, в случае со жрицей может оказаться для него очень близко к истине. Вот и подумай, что он будет делать оказавшись один-на-один с ласковой и ясно знающей, чего она хочет, принцессой, каждое слово которой еще совсем недавно было для него законом.

Егард задумался. Он не доверял молодому мастеру, считая его выскочкой и любимчиком магистра, равно как и конкурентом на власть в Ордене. Но чего у мальчишки не отнять, так это знания этих заморочных высоких материй, которые сам Егард никогда не понимал, да и не стремился понять. И поскольку, по его мнению, эти высокие материи к делу, т. е. к власти в Ордене, реального отношения не имели, то мальчишке можно верить. И тогда, за счет появления перед Магистром с планом в руках ему сойдет с рук вчерашняя неудача. А насчет хижины мальчишка прав, никуда они не денутся, не могут они пройти мимо. Да и с принцессой вроде все верно звучит. Стало быть… Вот только как оставить мальчишку одного на один с Певцом, без надзора? Мелкий злобный умишко осенила идея:

– Ладно, я дам тебе отряд верных серых, чтоб тебя опять выручать не пришлось, и постараюсь обернуться побыстрее.

Йолан мысленно поморщился. Отряд серых скорее сковывал его движения и прибавлял проблем, чем помогал, но делать было нечего. Военный совет пришел к решению.

* * *

Стоя у борта судна, Йолан излагал последние решения Йонашу:

– После Магистра самая опасная для нас в Ордене – жрица. Теперь представь, что она входит в дуэль с Певцом. Если он действительно Певец, и вы ничего у себя в монастыре насчет нас не напутали, то никуда она не денется и потеряет свои способности навсегда. Либо сама переметнется к нам, что тоже неплохо.

– А если напутали?

– Ну, извини… – усмехнулся Йолан, – тогда вообще непонятно, чем мы тут занимаемся.

– Есть еще другая возможность, что если Певец не сможет одолеть ее в одиночку? Ведь везде сказано, что Песню мы втроем принести должны.

– И как мы должны ее принести? Что мы должны сделать для этого? Мы уже были вместе в трюме, что-нибудь вышло? Ничего не вышло. Кто не действует, у того ничего не получается. У тебя есть лучший план?

– Нет.

– Вот и прекрасно. А насчет втроем – обьяснишь менестрелю, чтобы спел прекрасной принцессе, а мы уж где-нибудь невдалеке будем. Я готов даже подпеть, если понадобится, – усмехнулся Йолан.

Йонаш внимательно посмотрел в глаза своему спутнику, хотел что-то сказать, поднял было руку в неопределенном жесте, но передумал, перевел взгляд на ночное море и просто кивнул головой.

* * *

А позже, сидя в капитанской каюте наедине с Джанет (Егард занял каюту помощника, а сам капитан был выставлен на мостик), Йолан начал третий разговор.

– Джанет.

– Что, милый?

– Что-то со мной происходит.

– Что?

– На душе тяжело. Будто что-то очень важное уходит от меня навсегда. Что-то, чего я так и не узнал…

– Это бывает. Прижми меня к себе, и ты почувствуешь, что все не так страшно…

Йолан с сомнением покачал головой, действительно обнял ее и добавил:

– А еще мне хочется обсуждать с тобой свои дела.

– Ты же знаешь, я всегда рада…

– Ты не поняла. Я никогда не испытывал нерешительности. Это ненормально. Я должен быть способен все решать сам, безо всяких обсуждений с кем бы то ни было…

– Может это не нерешительность? Может просто мое приворотное заклинание начало действовать?… – улыбнулась женщина.

– Не говори чепухи, – отмахнулся он.

– Так что тебя тревожит?

Йолан задумался и сказал:

– Вот смотри. Чтобы захватить власть в Ордене, мне нужно избавиться от главных конкурентов. Прежде всего Магистр, но он пока что не по зубам. Дальше Егард. Но он практик и убийца, и ничего более, так что возглавить Орден неспособен. Не думаю, что хоть кто-нибудь его признает в случае чего. Последний и самый опасный кандидат – жрица. Теперь положим мы ее стравим с Певцом, что получится?

– Ты можешь потерять Певца и свой самый лучший шанс.

– Никогда. Смотри сама, если Певец действительно несет ту самую Песню, она ведь по сути ничего особенного не делает, просто очищает. Что для жрицы означает либо полную потерю ее способностей, либо полную переориентацию в их использовании. То есть, она или беспомощна после этого, или с нами. И мы избавляемся от опасного конкурента.

– А если он не несет Песню?

– Тогда мы узнаем это раньше, и не рискуем сломать шею положившись на то, чего не знаем.

– Звучит логично.

– Логично-то логично, но не видал я еще схем без просчетов, где же просчет тут?

– Не переживай, – голос Джанет был ласков и мягок, – Решение принято, план есть, вот и следуй ему. А я буду рядом и разделю с тобой, чтобы ни было. Расслабься, и не теряй времени. Когда у нас еще будет такая удобная постель?

Йолан расслабился и обратил внимание на постель, так что некоторое время они не возвращались к теме. Когда оба уже откинулись на подушки, Джанет прижалась к нему щекой и прошептала:

– Милый, мне так хорошо с тобой…

– Егард!

– Что «Егард»? – Удивилась женщина.

– Егард – мой просчет. Быть дураком не означает быть не способным пробиваться к власти, – обьяснил Йолан, – Достаточно просто иметь верных людей в нужный момент. А у Егарда они есть. Теперь понятно.