Текст книги "Я тебя вижу (СИ)"

Автор книги: Екатерина Евсеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

  На земле останется только чистый снег и прозрачный лёд. Не будет ни чёрных фигур, ни страха, ни бесформенных образов. Только свобода и счастье. Только сверкающая прохлада и заслуженная одинокими днями и ночами радость.

  Так хорошо, когда тебе не страшна тёмная сила. Так легко. Так светло. Но вдруг она явится и посеет в душе зерно сомнения и горя? И что тогда может помочь?.. И спасёт ли это?..

17 глава

  Спокойно и тихо проходил январь. Студенты закрывали сессии, блуждая по длинным коридорам институтов и колледжей, постоянно зевая в локоть; сдавали экзамены заслуженно, а иногда и нет, или получали автоматы. Взрослые с непривычки после долгих выходных дней, проведённых в расслабленной обстановке, когда они поздно засыпали и так же поздно просыпались под мигание новогодней ёлки, трудились без особой охоты, не имея другого выбора.

  Михаил начал работать в магазине мебели грузчиком, Максим сдавал экзамены, Светлана общалась с преподавателями по видеосвязи и по возможности проходила проверки своих знаний.

  После ленных каникул все постепенно втягивались в привычную трудовую жизнь с её требованиями и обязательствами.

  У мастеров-самоучек не было времени, чтобы отвлекаться от своих дел, так что им было на руку то, что теплица, окружённая сугробами, стояла почти готовая. Они так хорошо поработали над ней до этого, что могли, не переживая, ждать конца холодов и наступления оттепели.

  Из-за долгих смен Михаил теперь появлялся в доме Светланы только по выходным и то не на весь день, а лишь на вечер.

  Так, одним снежным, холодным воскресеньем, они вместе слушали музыку и разряжали сосну. Играла «Perfect day» Duran Duran, неслышно бушевала вьюга, на кухне Анна Сергеевна взбивала миксером тесто для вишневого пирога. Вот-вот весь дом наполнится сладким приятным запахом сочной запечённой ягоды.

  "It's such a perfect day...

  Это такой потрясающий день...

  I'm glad I spent it with you

  Я рад, что провёл его с тобой

  Such a perfect day

  Какой потрясающий день.

  You just keep me hanging on...

  Я держусь лишь благодаря тебе...

  You just keep me hanging on...

  Я держусь лишь благодаря тебе...".

  Как-то Светлана спросила у соседа, снимая с ветки украшения:

  -Всё забывала спросить тебя. А как ты узнал о том, что со мной случилось?

  Юноша положил на слой из мягкой мишуры хрупкие стеклянные игрушки, которые подавала ему подруга, и ответил:

  -Я совершенно случайно вышел во двор в тот вечер и всё увидел, – начал юноша. – После похорон мамы, честно, я забыл обо всём, что творилось вокруг, не обращал внимание на то, что происходит..., – он поковырял уголки пальцев ногтями. – Мне было так всё равно. Я сейчас вспоминаю то время и понимаю, что меня будто тогда не было в этом мире. Я чувствовал себя нереальным, каким-то бесформенным и неживым. Всё так притупилось, что я не ощущал ни холода, ни голода... Казалось, из каждого угла смотрели тёмные тени и хотели меня стереть. А тогда это было так просто сделать. Да я был и не прочь пойти за ними...

  Михаил сделал громкость на магнитофоне тише и продолжил:

  -Но в одно серое, такое же чужое, как те тени, наблюдающие за мной из темноты, утро пришёл Макс и всё мне рассказал.

  Девушка удивленно повела плечами.

  -Макс? Он сказал?

  -Да, – он взял у неё блестящую шишку и повертел в руках. – А почему ты так удивляешься?

  -Не знаю. О нём я не подумала.

  -Зря. Ты вообще о нём мало думаешь. А он многое для тебя делает.

  -В детстве он был заботливым, внимательным... потом подростковый возраст...мы не понимали друг друга... А далее перестали так близко общаться, как когда были маленькими.

  -Это нормально, я думаю. Просто вы выросли.

  -Да, из-за этого пропала вера в сказки, в чудо..., – она потерла о ладонь шар с блестками и показала её Михаилу. – Это была у нас в детстве волшебная пыльца, с помощью которой можно летать. Сейчас же это просто мелкие блёстки, которые трудно убирать с пола. Раньше всё было по-другому. И, я думаю, тогда мы все были более бесхитростными, откровенными. Мне кажется, он разучился поступать по-настоящему, от чистого сердца... Видишь, я даже близким перестала верить.

  -Всё, что было, осталось в прошлом. Иногда не надо на него ориентироваться. Можешь ли ты с точностью сказать, что раньше было лучше?.. А насчёт Макса... ты заблуждаешься... Это он попросил, чтобы я ходил сюда. Это он был всегда связным между нами. Он сидит почти всегда с тобой. Он читает тебе по вечерам...

  Он чуть было не выпалил ей про теплицу.

  -Не знаю. Он просто понимает, что это его участь. И всё. Он несёт вахту, как охранник, который не присматривается к экспонатам в музее.

  -Нет. Он мог в любой момент прекратить все эти, как ты думаешь, для него несвойственные нежности. Я вижу, как он старается. Макс хочет, чтобы тебе было хорошо.

  -Я не вижу, – упорствовала девушка. – И что мне тогда делать?

  -Почувствовать. Просто принимай помощь, не ставь на нём крест. Всё меняется. Даже металл плавится и принимает нужную форму. А ты не веришь.

  Светлана отвернулась к окну, представляя, как безмятежно отдыхают деревья и кусты под пушистой снежной шубой.

  На самом деле, несмотря на то что она показывала Михаилу, что её совсем не затронул этот вопрос, она крепко задумалась. А может, сейчас всё уже по-другому. И если брат изменился, почему же она остается такой же эгоисткой. Ей приходили уже на ум такие мысли. Но ведь пока их не озвучит кто-то другой, кажется, что их не существует.

  И вот Светлана всё-таки решилась на разговор. Конечно, она не смогла пойти на это в тот же день. Она копила в себе слова, подбирала выражения...Возможно, ей удастся переломить свою гордость и взять брата за руку, которую он так бережно и нежно протягивал ей довольно долго.

  И вот в один из будних дней беседа состоялась. Для девушки она значила, в первую очередь, принятие. А это очень тяжёлый этап, особенно если долгое время что-то старался отрицать и не замечать. Ну а во вторую – смирение своей важности. И это также непросто, когда привык жить по-другому.

  Брат и сестра сидели в зале. Максим уже заканчивал читать очередной параграф. В комнате с каждым стуком навесных часов всё больше сгущались краски. Тускло светила лампа, освещающая лишь сосредоточенное лицо юноши и пособие, которое он держал в руках, в твёрдой синей обложке.

  Светлана пыталась подобрать нужные слова, с которых было целесообразнее начать разговор. Но, почувствовав, что не концентрируется на учебном материале, она решила поддаться вольному порыву. Ведь всё равно выйдет не так, как предполагаешь.

  Когда юноша прочёл последнее предложение и, обсудив с сестрой некоторые моменты, уже поспешил встать из кресла и вернуться к себе в комнату, та, сама от себя не ожидая, резко окликнула:

  -Стой, подожди.

  Юноша положил книгу на полку и вновь сел.

  -Что?

  -Подожди... Не торопи меня... Я хочу кое о чём поговорить...

  -Я готов..., – смутился Максим. – Что такое?

  Светлана отвернулась от лампы и вздохнула.

  -По правде сказать, я давно хотела поговорить, но никак не могла заставить себя это сделать.

  -И что тебе мешало?

  -Разница. Элементарная разница.

  -Между кем и кем или чем и чем? Я не понимаю.

  -Между нами, как между братом и сестрой.

  -Ну так это нормально.

  -В нашем случае нет. И в последнее время виной этому была я, – девушка начала водить рукой по коленке. – Я действительно стала намного злее и язвительнее. Перестала многое замечать. Я не вижу, но и не пытаюсь чувствовать. А если что-то и ощущаю, то резко отрицаю. Например... твоё ко мне отношение, – с трудом произнесла Светлана, – я привыкла, что мы как кошка с собакой. И вдруг ты ведёшь себя совершенно по-другому. Не так, как я привыкла. Я зла на себя за то, что не могу так. Не могу переступить через свою чванливость и ответить добром и заботой. Я не ценила твою помощь, считала её простой услугой. Я слепа и бесчувственна. Да, я и не спорю. Не спорю с тем, что холодно обхожусь с близкими.

  Каждое слово, казалось, царапало её самолюбие. От этого хотелось замолчать и бросить чем-нибудь тяжёлым в стену.

  Брат молча слушал, нервно потирая руки, будто переживания Светланы передавались ему. А та через тяжесть в груди продолжала:

  -И мне самой от себя противно... Противно до ужаса, – она склонилась к ногам и накрыла голову руками.

  Максим, не смог вынести этого и сел на кровать рядом с сестрой. Он не знал, как подступиться, отчего в нерешительности и безысходности опёрся на локти.

  -И я не верила тебе... точнее... я не принимала твоё поведение как заботу.

  Максим положил на спину Светланы руки и уткнулся лбом в её волосы.

  -Свет, я знаю, – начал юноша. -Я сам такой. Просто в один момент я понял, что я единственный мужчина, единственная опора... Отец, сама знаешь, какой защитник. От таких как он самим надо защищаться. А мама... ну она же мама. Она и так нам и за себя, и за отца. А то, что ты так себя вела... Сначала я всё делал из жалости. Честно. И самое главное – из жалости внешней. Я не пропускал всё через себя, я просто смотрел со стороны и жалел. И тогда не обращал внимания на твой тон, твоё поведение. Потом эта жалость, признаюсь, перешла в небрежность, а затем даже в ненависть. Мне хотелось скрыться от проблем, которыми, как я раньше думал, ты повязала меня без моего на это соглашения. И ты ещё в этот момент вела себя, будто меня нет. Я был зол, но всё равно сдерживался. Был пример перед глазами. Знаю. Плавали. Не хочу повторять. Страх до сих пор не выветрился, хотя прошло время. А твоё поведение всё больше подмывало сделать что-то плохое. Но потом уже пришло осознание. Я решил ждать момента, когда ты всё сама поймёшь. И этот момент наступил. Главное – ты поняла. И теперь в твоих руках, вести себя, как ты говоришь «бесчувственно и холодно» или что-то менять в своей жизни и в своём отношении к людям.

  Девушка слушала его и кивала.

  -Знаешь, – вступила она, – а мы ведь так с тобой давно не сидели. Будто никогда так откровенно не говорили.

  -Всё равно, какими бы мы не были, мы чувствуем друг друга. Я, например, понимаю, что с тобой происходит, мне и говорить об это не надо. Я сам весь как на ладони. Но нам мешает та пропасть, которая была между нами долгое время. Как-то в детстве всё оборвалось и только сейчас начинает восстанавливаться. Ты говоришь «разница», но мы так похожи, согласись. И непонимание друг друга разностью характеров не назовёшь.

  -Да, – тихо согласилась она. -Прости, Макс. Я сейчас вспоминаю всё после того случая и понимаю, что жила в каком-то своём мирке, где была только я и вымышленные фигуры идеальных людей. Я не замечала никого. Ни тебя, ни маму. Я считала это самим собой разумеющимся. Тем, что всегда было, есть и будет.

  -Всё нормально. Я и сам не отличался сердобольностью. Но теперь мы стараемся стать лучше. Да?

  Девушка поднялась и крепко обняла юношу, а тот спрятал свои чуть влажные глаза, держа её за плечи.

  Картинка складывалась. Стыд туманил разум. Вся её учеба держится на брате. Всё, что она знает, исходит из его уст. Всё, что её радует в этой жизни, приносит он.

  Максим стал ей опорой, учителем... И самое главное – он смог впустить в её тёмную пещеру луч живительного света, в высохший оазис струю целебной воды. Он принёс светлое чувство душевного спокойствия.

  Прогнать чёрных воронов из клетки, где мучаешься сам! Где эти птицы цвета чёрного гагата (гага́т – разновидность каменного угля (из группы «бурых углей»), осадочная горная порода, легко поддающийся обработке и полировке поделочный камень; известен также под названиями чёрный янтарь, чёрная яшма или гишер) треплют волосы и царапают когтями руки! Где они вечно кричат и своим карканьем отдаются шумом и эхом в ушах, заглушая все мысли! Где безжалостно тиранят, рвут душу! Где не дают даже вздохнуть! Самому отбиваться бессмысленно, одному всегда тяжело.

  У Светланы пропало всякое стеснение, язык развязался. Так легко и просто стало говорить. Она прошла горячий грубый песок, шагнула в прохладную влагу и теперь плыла, поддаваясь течению, следуя за волнами, находясь в блаженстве от упавшего с души камня.

  Так светло резко стало вокруг, и дышать теперь легче. Воздух, казалось, насытился жизнью.

  -Спасибо тебе... – твердила она. – И прости... Я будто снова начинаю жить. И всё ты... Всё ты...

  Светлана будто снова видит. Вокруг всё сделалось таким ярким. Сочные краски сменялись. Картинки раскрашивались и играли бликами. В памяти всплыли лица брата и матери, которые она тщетно пыталась вспомнить и вообразить каждый день. А теперь они стояли перед глазами... такие чёткие...такие родные...

  Не будь рядом Максима, она бы не увидела белый снег с его холодными поцелуями, наряженную сосну, увитую мигающими огоньками, не услышала бы музыку. Если бы не он, не пришёл бы Михаил. Не было бы ничего...

  Сестра и брат ещё долго сидели, обнявшись, держась друг за друга. Вместе они вспоминали весёлое детство и думали, что будет дальше. Надо теперь им постараться быть чуткими друг к другу, внимательными.

  Вдвоём они шли по мосту жизни. В начале пути всё хорошо – бревно к бревну – идти легко и просто. Потом следуют прорехи. То один, то другой срывается в пропасть, но продолжает держаться, хватаясь за толстые верёвки. Слаженности нет, только колкости и завывания о беспомощности. Но дальше, со временем, приходит понимание – помоги или прими помощь. Тогда и пропасть не помеха. Аккуратно, держась друг за друга, теперь они продолжают идти дальше. Соскочит нога – подставь плечо, оборвётся верёвка – протяни руку. И чем дальше шагаешь, тем крепче держишься за родного человека. Идешь и уже не боишься за себя. Боишься за того, кто рядом.

  Враждебность стреляет в две мишени: в сердце того, кто её излучает, и того, кому она направлена. Ни тому, ни другому спокойной и гармоничной жизни нет. Никто из них не будет счастлив. Ранишь ближнего своего, очернишь свою душу, сам будешь пребывать во тьме. Во тьме, где падальщики будут клевать плоть и пить кровь. Тело без души – та же падаль, никчёмный сгусток материи. Это уже не человек.

  Одухотворённость, стремление жить в мире, быть источником радости для ближнего – вот что спасёт людей от пустого, серого существования.

  Вечером вся семья вместе с Михаилом ужинала под включённый телевизор, вещающий новости региона. Стол не ломился деликатесами, но и не был скудным. Светлана ела с большим аппетитом, будто в первый раз за долгое время почувствовала вкус свежеприготовленных голубцов. Глаза её излучали свет, а улыбка заставляла улыбнуться каждого, кто бы только взглянул на неё.

  Михаил, смотря на девушку, вспоминал детские годы. Возник момент, когда они сидели у него дома и смеялись с каких-то шуток, поедая только что собранную черешню. Тоже где-то звучал голос ведущего новостей, лишь отдельные реплики долетали до прохладной кухни. И всё было так мимолетно, так далеко, но одновременно близко. И юноша сам не верил происходящему, будто, по правде, попал в прошлое. В ту счастливую, насыщенную жизнь, где не было места унынию и страху, тьме и упадничеству. Только радость и беззаботность, лёгкость и безмятежность. Только ведро с мытыми ягодами, стоящее на маленьком обеденном столе, застланном протёртой клеёнкой, и смех. Только сладость и удовольствие. Только он и Светлана.

18 глава

  Клонился к концу февраль. Мороз ударял в окна и изрядно бил в закрытые от вьюги двери, не желая уступать дорогу весне. Земля всё ещё была покрыта мягким покрывалом, которое не успевало растаять за те короткие солнечные дни, когда лучи весело играли, отражаясь блеском на снежинках, а только ещё больше росло ввысь, возводя высокие сугробы, стремящиеся будто коснуться небосвода своей макушкой.

  По вечерам Михаил, освободившись от работы, и Максим, покончивши с учёбой, водили Светлану по заснеженному двору, протаптывая перед ней тропинку.

  Как-то раз, когда Михаилу дали заслуженный выходной, он со Светланой решил покинуть привычную зону обитания и пойти к нему домой. Сонный вечер быстро опустился на крыши домов. Ветер стих, слышался лишь скрип заледеневших ветвей.

  Фонари слабо горели над головами, освещая лишь снежинки, пролетавшие около высоких столбов.

  Молодые люди шли медленно по заметённой, кое-где расчищенной соседями и проезжающими машинами дорожке мимо других жилищ, в окнах которых брезжился свет от включённых телевизоров и зажжённых ламп, мимо застывших сиреней и дубов. Светлана чувствовала, будто совершает побег из тюрьмы на свободу. Зимняя свежесть окрыляла, заставляла скорее скрыться в тёплом убежище.

  Девушка так сбегала не в первый раз. После очередной стычки родителей, когда тёти Оли уже не было рядом, маленькие Света и Максим спешили к тёте Олесе и дяде Косте, чтобы переждать опасность. В соседском доме они чувствовали бескрайнее умиротворение и безмятежную радость. Играла музыка, говорило радио. Хотя телевизора тогда не было, слишком дорогое удовольствие для семьи Миши, это не мешало детям весело проводить время. В доме Светы и Максима телевизор был, их папа зарабатывал достаточно. Но мог ли этот телевизор заменить им радость, покой, любовь отца, спокойствие матери, крепкую семью? Никак нет. Пустая коробка, «дарящая» лишь видимость счастья. «Я пошёл и пристрелил коварную бестию – телевизор» (цитата из книги Рэя Брэдбери «Убийца»), – писал Рэй Брэдбери.

  И каждая мысль о том, что нужно будет всё равно вернуться туда, где царит хаос и страх, играла на нервах, как музыкант на скрипке, царапая тонкие струны смычком. Так им не хотелось покидать этот дом добра и света, дом, в котором всё было пропитано любовью и нежностью.

  И вот сейчас, счастливая тому, что наконец антураж сменится, чувствуя небывалую лёгкость, девушка почти бежала, крепко держа за руку Михаила, к спасительному строению, как к Ноеву ковчегу.

  Всего несколько шагов, чтобы дойти до крыльца, а раньше казалось, что идти нужно было очень долго. Знакомый забор с его торчащими острыми досками, с облезшей красной краской, знакомые, не раз испытавшие на себе лёгкую ножку девушки ступени, ведущие к двери, и протёртый, занесённый толстым слоем снега поручень. Порог со ступенькой и особый запах старины и уюта. В каждом доме пахнет по-своему, и этот аромат невозможно описать словами. Это одновременно и свежеиспечённый пирог, и старые терпкие духи, и стиральный порошок...

  Светлана и Михаил сняли с себя верхнюю одежду. Вешалка обновилась женским коричневым пальто и вязаной чёрной шапкой.

  Девушка шла вперёд и вспоминала расположение комнат, ощупывая руками стены со старыми обоями, которые клеили родители юноши, когда только купили этот дом.

  -А тут окно, да? – спрашивала она. – А тут кухня? А там в конце коридора твоя комната? А это зал, вот тут кровать. А рядом кресло-качалка. Слева стол, в углу телевизор. Рядом комод, на нём стоял магнитофон.

  -Теперь вместо кровати и кресла стол. А всё остальное осталось так, как было. Магнитофон теперь у тебя, – объяснил Михаил.

  -А куда ты переставил кресло и кровать?

  -Никуда, вынес их.

  -Зачем?

  -Мешали своим прошлым в настоящем.

  Они долго пили чай, слушая как ветер хлещет в ставни и в батареях течёт вода. Умиротворение парило в воздухе. Во всём прослеживалась идиллия: в освещённости кухни, в запахе затяжного печенья, во вкусе сладкого чая с мятой, в позе девушки, в положении её рук и расслабленных бровях, которые наконец-то уняли напряжение.

  Странно – как осветился дом. Пришло новое движение, новые мысли, взгляды, какие-то другие, но такие одновременно знакомые и даже родные черты.

  Что для одного погибель, для другого свобода. Светлана видела спасение в доме, который Михаил считал темницей, и, наоборот, юноша стремился пребывать в жилище девушки, которое для неё являлось олицетворением тюрьмы.

  -Как ты без мамы? – искренне поинтересовалась девушка.

  Михаил понимал: отвечать нужно откровенно. Кому ещё он сможет открыться в большей степени? Он без стеснения начал:

  -Сейчас уже лучше..., – он помешивал сахар в кружке. – Но всё равно тоскую... Потому-то я старался как можно раньше избавиться от всего, что давило на меня плохими воспоминаниями. Потому-то я и вынес ту мебель, она видела много смерти. И знаешь, стало легче.

  -Мы нечасто об этом говорили. Я узнала обо всём от мамы, но, прости, говорю честно, когда это со мной случилось, я перестала обращать на чужое горе внимание. Я была так погружена в себя, что думала, будто моя беда самая страшная... Теперь понимаю, что это не так. Я ужасная эгоистка. Для меня с Максом твои родители всегда были идеальной парой..., – мурашки побежали по телу. – Знаешь, мне раньше так хотелось жить в твоей семье. В ней не было того, что, увы, было в моей...

  Нужно было сменить тему, и они решили повспоминать весёлые моменты из прошлого. Они всплывали яркими картинками в головах обоих. Какие песни они вместе слушали, что смотрели по телевизору...

  -Помнишь, мы часто смотрели на кассете «Как украсть миллион»? – напомнил Михаил и откусил печенье.

  -Да, помню. Мой любимый. А какие там мелодии красивые...

  Он кивнул, пережевывая сладость.

  -Давай посмотрим? – предложила вдруг Светлана.

  Юноша чуть не подпрыгнул, но, умалив волнение, выдавил:

  -Ты хочешь?

  Инициатива теперь исходит от неё. Значит, надежда есть.

  -Да. Я помню его наизусть. Буду слушать и представлять.

  В первый раз Светлана решилась на что-то новое сама. Порыв, вызванный откровенным разговором, заставил её победить слабость и уверенно заявить о своём желании.

  Монитор ноутбука ярко засветился, даруя мерцание тёмной комнате. Шторы на окнах были занавешены, так что ни пучка света не могло попасть внутрь. Молодые люди сидели на кровати с мягким матрасом и упирались спиной в плотный настенный ковёр с густым ворсом, который покалывал им незащищённую одеждой шею.

  Так они любили сидеть в детстве и смотреть диафильмы. На стену тётя Олеся и дядя Костя вешали белую простынь, а на табуретку устанавливали диапроектор. Кадры сменялись на «экране», а взрослые зачитывали титры, возникающие на картинке...

  Наконец Михаил включил фильм и прибавил громкость. Часы летели незаметно. Светлана вспоминала киносцены, затёртые до дыр давным-давно. В некоторых моментах её сердце колотилось с такой силой, что дрожала вся грудная клетка. Улыбка то и дело скользила по лицу. Иногда, даже в смешные моменты, на глаза наворачивались слёзы... Это сложно объяснить... Это словно возвращаешься туда, где тебе очень хорошо, где тебя окружают родные люди. Так и этот фильм. Место действия, будто ты там и в правду был или даже, возможно, жил. Герои, ставшие такими близкими... И мелодии...Мелодии, ставшие гимном души.

  Михаил, поглядывая сверху вниз на девушку, читал все её эмоции. Она была так открыта, так искренна. Он замечал каждое движение её мышц, каждый вздох. Он чувствовал то же, что и она. Его сердце отбивало тот же ритм. Тук-тук. Тук-тук. Так синхронно. Удар в удар. И снова. Тук-тук. Тук-тук...

  И оба думали, как давно не были так счастливы.

  Прозвучали заключительные фразы, заиграла финальная мелодия, главные герои выехали со двора особняка на оживлённую дорогу на своём жёлтом Ягуаре 1965 года.

  -Вот и конец..., – выдохнула Светлана. – Слишком уж быстро.... Так не хочется домой...

  Девушка перебирала в голове всякие причины, чтобы остаться хоть на минуту. Как вдруг вспомнила. Песня!

  -А помнишь главную песню из фильма? Она играла после фильма на кассете.

  -Песня? – юноша напряг лоб. -А-а-а, помню, конечно. Может, сейчас получиться найти. Давно её не слушал.

  Михаил пробежался пальцами по клавиатуре и открыл первый сайт.

  -А вот и она, – он навёл курсор и нажал на play.

  Заиграла музыка. Светлана, окрылённая фильмом и любовной линией между его персонажами, представила себя героиней Одри Хепбёрн, встала с кровати и начала водить руками по шторе, качаясь из стороны в сторону. Юноша поднялся вслед за ней. Ощутив его присутствие, девушка повернулась и улыбнулась сквозь темноту.

  Молодые люди двигались медленно и осторожно, касаясь спинами плотной охристой материи, скрывающей зимний холодный вид из окна.

  Чарующая музыка ласкала уши и отдавалась в сердце. Атмосфера фильма будто передалась обоим и зависла в воздухе. Время остановилось, как тогда, когда они танцевали в первый раз. Вдохновлённая Светлана парила, как мягкое облако, а Михаил нежно держал её. Когда-то его родители так же танцевали под эту песню. Полный чистого счастья, юноша будто ускользнул на минуту в то время. Но каждое движение Светланы возвращало его обратно. Поворот головы, касание ладонью – каждое её движение говорило с ним, напоминало – счастье есть и сейчас, оно в твоих руках. Не уходи от него в царство грёз. Пока это бесценное сокровище рядом с тобой, оставайся с ним. Не меняй живое настоящее на сказочное прошлое.

  "...When two lovers meet...

  Когда двое влюблённых встречаются..."

  (строчка из песни «Two lovers» (из фильма «Как украсть миллион / How to Steal a Million»), композитор Джон Уильямс) -

  шептали голоса в песне, врываясь в тишину. А молодые люди продолжали кружиться, как в музыкальной шкатулке, заводимой маленьким ключиком.

  От мелодии у Светланы проступили слёзы. Так не хотелось, чтобы всё прекращалось.

  Но вот начал играть, увы, последний куплет. За что музыка заканчивается? За что так предательски обрывается, оставляя ни с чем? Или всё-таки что-то останется? А как же те приятные мгновения, которые хочется повторять вновь и вновь? А то ликование сознания и желание жить? А та ясность мысли и стремление быть рядом с близким человеком? Всё это останется. Память отшлифует острые углы и оставит всё хорошее, что было.

  Юноша наклонился к лицу Светланы. Та, загипнотизированная песней, сама было потянулась к нему, но тут же зарделась и спрятала нос в груди Михаила. Она хотела было победить в себе неловкость, но было поздно. Юноша, потерявший надежду и смущённый своим поступком, прижался щекой к волосам девушки и закрыл глаза.

  Мелодия смолкла, но оба не хотели просыпаться.

  Так они простояли минут пять, затем, безгласно поняв мысли друг друга, прошли по коридору, оделись и покинули дом. Пуская пар изо рта, Светлана и Михаил направились обратно к дому девушки.

  "Two lovers stealing through the night

  Двое влюблённых крадутся в ночи" -

  звучала в голове строчка из песни.

  В снегу по щиколотку утопали ноги, в глаза летела белая пыль. Стало намного темнее. Хотя бы на таком фоне свет фонарей казался ярче.

  Молодые люди ещё долго стояли на пороге у двери, молча читая мысли друг друга. Слова были не нужны. Их уже произнесли герои фильма. Их уже пропели бархатные голоса в песне.

19 глава

  На страже времен года сменился часовой. Февраль ушёл за горизонт, помахав напоследок своей заледеневшей кистью. Заснеженную степь озарил юный март.

  Теперь каждый вечер Светлана бывала у Михаила. Пока она шла к его дому, то учила наизусть количество шагов, которые нужно было пройти. Тут лежит большой камень, его нужно обойти, здесь яма – перешагнуть, но недалеко, чтобы не провалиться в небольшую ямку. Калитка открывается слева направо, рядом, у входа, клумба с пионами, обложенная кирпичами, прямо – дом, семь ступеней и чуть пошатывающийся поручень. Ручка двери круглая и скользкая; чуть выше, на уровне глаз, пластмассовый звонок, который соглашается работать, только если на него долго и упорно жать.

  Михаил постоянно сопровождал подругу, боясь, что та собьётся с пути. Но иногда девушка, желая показать свою уверенность и самостоятельность, вырывалась из его рук и шла, подёрнутая белой пеленой. Но так уверенно. Даже самоотверженно.

  В доме юноши она чувствовала себя так расслабленно, отрешённо от всех тягот, что забывала о каких-то вещах из своей жизни. Например, она отметала мысли о том, что в конце марта её ожидает операция. И хотя напоминания об этом событии врывались в её дневную насыщенную жизнь, в светлое время суток они не так сильно действовали ей на психику. Только по ночам, когда взбудораженное и приподнятое настроение сменялось тупым молчанием души, всё возвращалось обратно, как волк, рыскающий в лесу и требующий добавки. В темноте отчаяние поглощало. Днём же силы восстанавливались. А ночью... наступал бескрайний страх, от которого хотелось кричать в подушку до хрипа в голосе. Хотелось, чтобы поскорее настал рассвет и забрал с собой эти муки, заполнил душу чем-то светлым... Ведь сил уже не оставалось...

  Но один день забрал их слишком много.

  Очередным весенним утром Светлана проснулась, почувствовав свежий аромат роз. Вдох цветочного благоухания приглушил полуночную тревогу. Опухшие глаза улыбнулись.

  Восьмое марта. Светлана дома одна. Анна Сергеевна и Михаил на работе, Максим в институте. Из кухни в комнату пробивался запах творожных оладий. На тумбочке уже ждал букет. Он дарил ощущение нежности, женственности, незащищённости в мире борьбы и хаоса. Быть лёгким пластичным серебристо-белым палладием (палла́дий – редкий минерал, благородный металл платиновой группы, серебристого цвета, не тускнеющий на воздухе), окружённым армией тугого плотного светло-серого вольфрама (вольфра́м – блестящий металл, имеющий самые высокие доказанные температуры плавления и кипения). Рядом покоилась коробка с духами. На картонке, лежащей около неё, была короткая, но ясная надпись «От М и М для Светы».

  Прекрасно всё: чудесное утро, сладкий аромат цветов, впитавшийся в кожу и волосы, счастливая улыбка. Ещё тёплые оладьи, оставленные на плоской тарелке с серебряной каёмкой перед уходом матерью. За окном светло. Девушка положила локти на подоконник и уставилась, упираясь ногами в горячую батарею, на белые и голубые пятна за стеклом... Чудесно. Она вернулась к себе, открыла упаковку с духами, вдохнула пары с колпачка и окропила себе шею, запрокидывая от удовольствия голову. Превосходное начало дня... Как вдруг... Звонок.

  «Кто это? И почему так рано?» – пришло на ум.

  Светлана наощупь дошла до коридора, оделась, вышла на улицу и крикнула громко с порога:

  -Кто там?

  Никто не отозвался. Звонок повторился.

  «Кто-то хочет, чтобы я всё-таки вышла. Ну что ж, пойду...»

  Погружённая в смутные мысли, она взяла трость, которая опиралась на стену около двери. Девушка пользовалась ею тогда, когда приходилось выходить из дома одной.

  Светлана медленно дошла до ворот и спросила вновь, но тише:

  -Кто там?

  -Я, – уверенно ответил голос, будто не услышал вопроса с первого раза.