Текст книги "Я тебя вижу (СИ)"

Автор книги: Екатерина Евсеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

  Михаил всё утро перебирал их, рассматривал картинки, изображённые на упаковках, но включать не решался. В голове и так кружились разные композиции. Опять в памяти возникли родные фигуры. Папа танцует с мамой, а совсем маленький Миша бегает под ногами взрослых, топает по тёмно-бардовому ковру и машет руками, стараясь попадать в ритм.

  Теперь он представлял, как кружит Свету. Ведь она часто бывала у него дома, и они тоже танцевали вместе под эти песни когда-то давно. Молодой человек хотел, чтобы она забыла о горе и снова была счастлива.

  Конечно, ничего сразу не бывает. Но кто сказал, что будет легко? Михаил понимал, что отныне решился на вечный марафон. Нельзя сойти с дистанции, нельзя пропустить круг. Если он взял на себя ответственность, если обещал Светлане, Максиму, себе, своей маме... То надо действовать. А ведь если он сдастся уже в начале пути... несчастен останется не только он...

  Михаил отключил от сети магнитофон, погрузил его в большой пакет, рядом опустил кассеты и диски. Потом повернулся к шкафу, который буквально ожил после проведённой юношей ревизии, взял из него стопку купюр и положил её в рюкзак. После этого, перед самым выходом, он встал около изображения матери.

  -Я пошёл, мама, – смотря на лицо ещё молодой девушки, говорил Михаил. – Всё будет хорошо.

  Юноша пронёсся вихрем по коридору, стараясь тем самым прогнать из души страх, который опять-таки захотел овладеть им, закутался потеплее и дёрнул ручку двери. На столе осталась мокрая от капелек чая кружка, а стекло на стене начало остывать от недавнего поцелуя Михаила.

  На землю медленно падали сахарные комки, похожие на нежный зефир. Осадки стали мельче, но грузнее и тяжелее, отчего стремительнее неслись по ветру.

  «Воскресенье, – вспомнил Михаил, – сегодня и Анна Сергеевна будет дома. Давно её не видел...»

  В памяти юноши она всегда была очень сильной и стойкой женщиной. Он даже иногда побаивался её. Анна Сергеевна не была злой, нет. Просто она всегда оставалась непоколебимой. В её хрупком теле таилось небывалое мужество и решимость. Будь она слабой, этим бы воспользовался в своих личных целях её бывший муж. У её детей не было бы ничего. Она бы жила в вечном страхе, терпя унижения и оскорбления... И кто знает, где бы сейчас были Анна Сергеевна, Светлана и Максим...

  Дорога молчала, молчали дома, недавно пробудившиеся ото сна. Далёкие фонари горели как обычно, тускло и тоскливо. Из дворов выбегали мальчишки и пинали сугробы, распыляя друг перед другом снег, а их отцы, вовсю орудовавшие лопатами, изредка ругались на детей, хотя сами были бы не прочь поиграть с ними.

  Ситуация повторилась, юноша стоял около ворот и жал на замерзший звонок. Спустя минут пять со двора послышался всё тот же голос:

  -Доброе утро.

  Максим открыл ворота и пожал холодную руку соседа.

  -Доброе, – Михаил ступил через порог. – Вы все дома?

  -Да, вот только позавтракали.

  -А твоя мама знает про наш план?

  -Да. Мы копили деньги Свете на следующую операцию. В её группе ребята помогли хорошо, да и мои тоже, маме на работе передавали. Ну и отец решил сыграть Робин Гуда. Точнее...даже странно о таком говорить... его новая жена... Дело в том, что она раньше работала с мамой, – он вдохнул морозный воздух. – А мама только и была рада с ним развестись...поэтому...не так обидно что ли... Ну ладно, не будем об этом.

  Юноши, не торопясь, мяли снег под ногами.

  Михаил знал какие отношения между членами этой семьи были раньше и не хотел обнажать кое-как затянувшиеся рубцы. Тем более, когда прибавилось много новых глубоких ран. Он помнил, как часто Максим и Света приходили к нему, пока их родители скандалили. Михаил в то время чувствовал себя рыцарем, защитником, а свой дом – крепостью. Мальчик играл свою роль, не понимая всей серьёзности происходящего. Он чудился пугливых глаз соседских ребят, которые подолгу молчали после очередной стычки взрослых.

  -А твои папа и мама никогда не ругаются? – спросила как-то Света.

  Миша откинулся на изголовье своей кровати и задумался.

  -Редко. Обычно я этого не слышу. А я если и слышу, то совсем немного... Я не слежу за ними. Я знаю, что от меня они ничего не будут скрывать.

  -Везёт тебе. А что они тогда делают, если не ругаются? – вступал в разговор Максим.

  -Не знаю, всё, что обычно делают родители. Любят друг друга и меня...

  Его мать и отец жили в понимании, стараясь не создавать крупных ссор. По сравнению с соседями Михаил рос в спокойной обстановке. Он не боялся совершить ошибку, сделать промах. Его не воспитывали идеальным, на это тратиться слишком много сил, по истечению которых обнуляется весь результат.

  Редко бывает, когда в доме царит умиротворение. Это редкий случай. Поэтому терять такое сокровище, созданное по крупицам мудрыми, решительными, готовыми меняться ради ближнего людьми, очень тяжело.

  -Кстати, – Максим хлопнул по плечу соседа, – что за новость? Вот теперь не томи.

  Михаил растянулся в улыбке.

  -Ладно, не буду, – юноша снял с плеч рюкзак и потянул за собачку, – у меня тут деньги есть. Думаю, будет достаточно.

  Максим заглянул вглубь и хохотнул.

  -Ого, здорово, Миш! – обрадовался тот, но вовремя остыл. – Только я всё не возьму. Расходы поровну разделим.

  -Как скажешь, Макс.

  -А что это у тебя в пакете? – юноша наклонился и глянул внутрь.

  -Это магнитофон. Для Светы.

  -Музыка?

  -Да. Может, это её подбодрит.

  -Мы пробовали, дружище... Что мы только не пробовали. Она ничего больше не желает делать, кроме как рисовать.

  Михаил на секунду припорошил свою уверенность слоем сомнения, но сказал:

  -Знаешь, а я попробую. Раз, два – как получится. Поживём – увидим.

  В доме пахло творогом и малиновым джемом. На кухне Анна Сергеевна, мокрая от пота, тёрла жёсткой губкой сковородку. Услышав звук захлопывающейся двери, женщина сполоснула ладони водой, счищая пригоревшие кусочки с ногтей, вышла в коридор, вытирая пальцы голубым бамбуковым полотенцем, и всплеснула руками.

  -Миша, здравствуй!

  Она обняла знакомую фигуру, а затем взглянула на лицо юноши.

  -Такой большой и статный, – Анна Сергеевна щупала его локти, так как выше не могла достать, – хочешь поесть? У нас сырники есть.

  -Нет, спасибо, – снимая куртку, ответил Михаил. – Можно я к Свете зайду?

  Женщина отступила в сторону.

  -Конечно-конечно, – она заметила пакет. – А что это?

  -Да так, магнитофон.

  -Зачем?

  -Для Светы.

  В глазах Анны Сергеевны пробежала печаль, но она никак не отреагировала. Михаил протянул пакет Максиму.

  -Возьми, пусть пока у тебя полежит.

  Юноша принял его и направился в свою комнату, громко шурша материалом. Михаил тем временем оказался у двери рядом. Его лоб снова покрылся испариной, а сердце сжалось, будто ведро с ледяной водой без остатка вылили на голову.

  Что за неприступная крепость и девица в заточении? Только никто её не заточал. Она сама выбрала томление в тишине и скуке. Жизнь не закончилась, она полна сил. Как куст розы. Но куст этот порос сорняками. Колючие листья больно кусаются и всё сильнее поглощают его. А куст еле-еле дышит и скоро умолкнет навсегда.

  «Нет, так оставлять нельзя. Надо сорвать эти сорняки и дать напитаться розе светом и теплом!»

  Резкое вдохновение охватило его. Юноша дёрнул дверь и просунул голову в проём.

  -Миша, это ты?

  Девушка сидела на кровати, поджав ноги. На листе бумаги, лежащем перед ней, красовались толстые линии от масляной пастели.

  -Да, Света, – он шагнул внутрь. – Привет.

  В воздухе пахло цветочной туалетной водой. Комната была аккуратно убрана. Только в ней не хватало одного – света. Жалюзи были плотно закрыты, отчего не давали шанса ни единой щёлочке, через которую мог бы пробиться солнечный луч.

  Юноша остановился около стола и глянул на рисунок.

  -Садись, – она хлопнула по пледу на кровати.

  Максим приземлился точно в той точке, которую наметила девушка, и оперся сзади на левую руку, оставив правую на коленке.

  -Миш, я хочу кое-что сказать...

  Молодой человек оторвал взгляд от неторопливо двигающейся руки Светланы и приготовился слушать.

  -Миш, прости за вчерашнее. Я совсем забылась. Я эгоистка. Я перестала думать об окружающих и их проблемах. Я думаю сейчас только о себе. И ужасно виню себя за это. Мне совестно от того, что ты не обиделся и пришёл снова, хотя мог этого и не делать.

  Мы знаем друг друга почти с рождения. И мне больно, что я обижаю тебя, моего давнего друга. Да, я вспыхиваю, но в следующую секунду сто раз жалею о содеянном. И меня душит осознание того, что я наношу тебе рану.

  -Света, – он чуть наклонился, – я всё понимаю. После смерти мамы я больше месяца не мог думать о ком-либо ещё. Это нормально. Просто это время, которое ты полностью посвящаешь себе. Я не обижен. Я сам такой.

  Светлана положила мелок на полотно и смахнула слезинки с глаз.

  -Всё равно прости! Скажи, что простил!

  Михаил обхватил её плечо и руку.

  -Простил.

  Девушка заулыбалась сквозь слёзы и наощупь схватила другой кусочек пастели. Повертев его перед глазами, она отложила его в сторону и принялась разглядывать другой.

  Они недолго поговорили о матери Михаила.

  -Я очень её любила. По правде. Она была очень доброй. Тётя Олеся была похожа на мою родную тётю Олю. Ты, наверно, её не помнишь. Она изредка заходила к вам... Мне было очень спокойно с твоими родителями ..., – она выдержала паузу. – И тётя Олеся меня любила... и дядя Костя...

  -Да, я помню...Я помню...

  Где-то час просидел юноша со своей подругой, расспрашивая её про рисунки, вдохновение, образы, то, что их порождает.

  -Не знаю даже, что конкретно меня вдохновляет на это. Что-то общее: моменты из прошлого, эмоции... Я просто в один день села и начала водить карандашом по листу, – она упёрлась взглядом в свою недоделанную работу. – Я так успокаиваюсь. Цветами тренирую зрение. Тогда мне кажется, что я живая. Что ещё что-то могу.

  Она водила пальцем по бумаге. Под ногти забивались маленькие комочки пастели.

  -Хорошо, что я не вижу, что рисую. Я никогда не умела. Всегда было стыдно на уроке ИЗО перед всеми. А ещё обиднее, когда на выставку брали чьи-то рисунки, а мои откладывали в сторону, – вспоминала Светлана и стучала пальцами по столу, отбивая ритм.

  Михаил смотрел на девушку и молчал.

  -Они, наверно, ужасны. Да?

  Юноша вдруг напрягся.

  -Нет. Я вот, например, совсем не умею.

  -Ой, твои-то рисунки висели в вестибюле, а мои лежали у учительницы в столе.

  -Когда ты снова всё увидишь, то нарисуешь всё, что захочешь. И, поверь мне, ты красиво всегда рисовала и рисуешь. А будешь ещё лучше.

  -Случиться ли это...

  -Обязательно.

  Светлана не смогла выдержать эту минорную ноту, перестала постукивать подушечками пальцев и отвернулась.

  «Стоит ли того вся моя исповедь? Кто знает, что он подумает и как потом поступит. А вдруг и он оставит? Оставит, а ты страдай и по ночам вспоминай разговоры и обещания. Осторожность – главный друг девушки», – Светлана терялась между этой осторожностью и чрезмерной холодностью.

  -Ладно, не буду себя тешить пустыми мечтами, – смиренным тоном протянула она.

  -Там, где заканчиваются мечты, приходит вера. А вера может быть до того сильной, что сделает в последствии реальной заветное желание.

  -Громко и слишком романтично сказано.

  -А ты заставь себя поверить в это. Убеждай себя каждый день, пока это не станет твоими мыслями. А мысли материальны.

  -Ты всегда был романтиком... И сейчас им остался. Как там сказал Рэй Брэдбери? «Только романтики верят в то, что возможно всё».

  -А потом он написал: «У нас одна обязанность – быть счастливыми» (цитата из произведения Рэя Брэдбери «Каникулы»).

  Через какое-то время Максим зашёл в комнату и разговор оборвался. Юноша подмигнул и кивнул в сторону входной двери.

  Прошло каких-то пять минут, и молодые люди уже стояли на месте будущей стройки. Были готовы все материалы для начальных этапов работы.

  -Я всё купил, – начал Максим, – отдавать деньги будем по частям. Гоша пошёл на уступки. Часто в своё время он меня вытаскивал. Хорошо подачи принимал – летал по всей площадке, как комета. Ещё и скидку сейчас сделал. У него отец агроном. Вот это подарок судьбы для нас. Антон Витальич мне всё расчертил, расписал. В общем, пока всё идет нормально. Завтра снегопад не обещают. Вот тогда и начнём. Поставим к вечеру навес, чтобы ночью не намело.

  Юноши обсудили ещё некоторые вопросы и уже собрались расходиться, как вдруг Михаил вспомнил о магнитофоне...

  -Макс, совсем забыл. Я магнитофон возьму?

  -Конечно, он же твой, – двинул плечами Максим и поинтересовался. – А как она с тобой?

  Михаил выдохнул, а изо рта вылетел густой пар.

  -Сегодня лучше, чем вчера. Во всяком случае я стараюсь её расшатать.

  Максим понимающе кивнул. Вместе они зашагали обратно в дом и в скором времени оказались объятые тёплым воздухом.

  На кухне Анна Сергеевна стучала половником о стенки кастрюли и наливала борщ в миску, чтобы согреть суп на плите.

  -Миша, – она крикнула из комнаты, – ты же останешься у нас на обед?

  Тот молча глянул на Максима.

  -Останется, – ответил за Михаила юноша, когда оба заходили в комнату.

  У Максима с утра на столе горел светильник и стоял включённый ноутбук. Рядом стопкой лежали книги и тетради. Пакет с магнитофоном опирался на ножку деревянной кровати. Михаил достал аппарат и развернулся, чтобы выйти из комнаты. Максим сел за стол и проводил приятеля взглядом.

  Длинная рука потянулась в ручке двери Светланы. Опять волна смятения прокатилась по телу.

  -Миша?

  -Да, это я, – жался в проёме Михаил.

  -А куда вы уходили?

  Юноша замялся, держа на весу магнитофон.

  -Да так, поговорить об учёбе.

  Он поставил на комод громоздкую вещицу. Стук о деревянную поверхность раздался по всей комнате. От неожиданности девушка подпрыгнула.

  -Что случилось? – она тотчас подскочила на месте. – Ты ударился?

  -Нет. Всё нормально, – начал успокаивать юноша и, стараясь говорить максимально аккуратно, продолжил. – Я подумал, что тебе будет интересно занять себя чем-то помимо рисования.

  -Например? – девушка села.

  -Например, музыкой.

  Светлана придвинулась к листу и потянулась к пастели.

  -Может, ещё и танцевать?

  -Можно и так, – Михаил весь зарделся.

  -Ты серьёзно? Танцевать? Ты понимаешь, что говоришь?

  -Понимаю. Не понимаю, почему ты так реагируешь.

  -И не поймёшь. Ты представляешь, как это будет выглядеть? Очень смешно. Я буду хромать и махать руками в разные стороны. Я начинаю представлять, как пытаюсь что-либо сделать, и вижу, как же убого это всё смотрится. Я не хочу...

  Михаил вспыхнул и часто задышал.

  -Хочешь, разбей магнитофон кувалдой, но я его всё равно оставлю здесь, – повысил тон он. – Хочешь, выброси из окна. Но перед этим подумай, кому ты бросаешь вызов. Себе? Мне? Думаешь, мне так легко и радостно? А тебе самой? Ты сама себя втаптываешь в землю, сама себя заводишь в могилу! И кому от этого лучше?

  Светлана смахнула со стола все мелки, и они разлетелись по полу.

  -А может, мне так легче! Какие мне танцы? – закричала она. – Забери это с собой!

  На шум из разных концов дома прибежали Анна Сергеевна и Максим.

  Разгорячённый Михаил протиснулся между ними, стрелой пролетел по коридору, наскоро оделся и вышел на улицу.

  -Света, что такое? Что случилось? – озадаченно затараторила женщина.

  Максим, завернувшись в куртку, проследовал за юношей.

  -Остынь, приятель, – кричал вслед Максим, – знаешь, сколько раз так со мной было?

  Михаил молча брёл по снегу.

  -Ты же сам говорил, что будешь пробовать, пока не получится, – не останавливался тот. – Просто так сдашься?

  -Не знаю, – вдруг буркнул он, – я сейчас не могу думать... Может, я позвоню позже, когда всё уляжется.

  Михаил поплёлся к своему дому, натягивая на уши шапку и высоко запрокидывая ноги, чтобы не увязнуть в снегу. А в голове Максима ещё какое-то время прокручивалось такое скользкое и неуверенное слово «может».

  Теперь обитель казалась Михаилу тёмной, почти чёрной. Как он ни хотел сделать её светлее, включал повсюду лампы и бра, атмосфера в доме так и оставалась мрачной, тяжёлой. Днём он решил пройтись по району, очищая сознание от тревожащих мыслей и беспокойных чувств. Ненадолго это помогло.

  Однако вечер прошёл ужасно. Бессмысленные телешоу, пустые сериалы, отвратительная и мерзкая реклама... сплошная деградация на ТВ.

  К ночи у юноши разболелась голова. Он принял обезболивающее и лёг в кровать. Слова Светланы жгли сердце. Он одновременно жалел и её, и себя. В горле не проходила горечь. От таблеток, от обиды. Одно накладывалось на другое и давило с ещё большей, двойной силой. Темнота сгущалась, безмолвие угнетало.

  Юноша тупо смотрел на ковёр, висевший на стене, и трогал мохнатые ворсинки. Он было уже и успокоился, как внезапно тишину нарушил телефонный звонок. Михаил повернулся, нехотя поднялся и потянулся к смартфону, лежащему на письменном столе. Звонил неизвестный номер. Юноша с долей сомнения поднял трубку. На другом конце провода он различил до боли знакомые нотки голоса. Это была Светлана.

  С: Миша?.. Ты не спишь?

  Юноша сглотнул ком в горле и еле-еле выдавил.

  М: Нет...

  Последовал выдох.

  С: Миша, прости меня. Прости, пожалуйста. Не знаю, что ты ответишь на этот раз. Просто, прости меня...

  М: Света... Конечно, я тебя прощаю. Только не плачь, слышишь?

  С: Да...

  М: Как ты?

  С: Теперь нормально, а ты?

  М: Я теперь тоже.

  С: Прости, я очень грубая в последнее время. На это есть много причин. И нет, я не оправдываюсь. Просто мне тяжело снова говорить с кем-то помимо мамы и Макса. Да и с ними я в большинстве случаев молчу. Мне тяжело снова находить контакт.

  М: Я понимаю... Я тебя очень хорошо понимаю...

  Светлана знала, что Михаил о многом не догадывается. Придёт время, думала девушка, и она ему всё расскажет.

  С: Миша?

  М: Да?

  С: Ты завтра придёшь?

  «Попытка номер 2», – подумал он про себя и ответил:

  М: Да.

  С: Хорошо... Я буду ждать... И ещё раз прости... Спокойной ночи.

  М: Забудь о сегодняшнем дне. Завтра будет новый. У всех людей будет шанс что-то исправить. Спокойной ночи.

  Оба положили трубки. У Михаила всё ещё щемило уязвлённое сердце, но постепенно оно наполнялось спокойствием, переставала болеть голова.

  Тут он заметил, как полная луна вышла из плотных облаков и свет от неё залил всю комнату. Теперь стало белым-бело. И светло, как днём. От этого хотелось петь душой.

  Юноша вдохнул полной грудью, будто зарядился энергией от луны, и, полный умиротворения и чистой радости, заснул.

14 глава

  На следующий день молодые люди вовсю трудились во дворе. Было холодно и зябко, но ни погодные условия, ни трудности не могли остановить двух авантюристов-огородников.

  -Э-э-х, почему сейчас не лето? – усмехался Максим. -Было бы легче по сухому работать.

  -Ничего, – другой вставлял брусья в пазы, – у нас рабочие специально зиму ждут, чтобы асфальт новый начать класть...

  Стройка длилась почти до вечера. По углам будущей теплицы были установлены границы. Совместными усилиями Максим и Михаил набросили на бруски, вбитые в землю, старый ковёр и положили на его края, стелющиеся по земле, большие камни.

  В доме юноши согрелись тёплым чаем и маленьким обогревателем, стоявшем на полу. Максим ел печенье курабье (курабье́ – восточная сладость из песочного печенья) и запивал его сладким напитком. Крошки сыпались мимо тарелки, отчего юноша постоянно смахивал их рукой в сторону. Михаил глядел на эту картину и еле сдерживался, чтобы не придвинуть блюдце соседу под самый нос. Молодой человек делал очередной укус, и вот крупицы опять летели по всему столу.

  -Миш, как учиться дальше думаешь? – делая глоток, спросил он.

  Михаил отвлёкся от крошек и растерянно посмотрел в чашку.

  -Эту сессию закрою. А вот со следующей будет труднее. Не знаю... Мне тяжело теперь уезжать...

  -Вспомни, чему ты учишь Свету.

  -В этом-то и соль. Может, потом, когда пройдёт время...

  -А сейчас? Будешь работать?

  -Скорее всего. Надо поискать варианты. Да и всё равно ведь в армию призовут. Значит, пойду в армию.

  -Я спрошу у мамы. Может, у неё на работе нужны помощники на это время.

  -Спроси, пожалуйста.

  Максим потянул крепкий чай, жмурясь уголками глаз.

  -А как с учёбой у Светы?

  -Этот семестр постараемся закрыть, а с нового года она перейдет на заочку. Мы занимаемся вечером. Я читаю, она слушает. Не знаю, как она теперь к этому относиться, но старается что-то запоминать.

  -Понятно, – юноша водил пальцем по гладкой ручке кружки цвета пепельной розы. – С утра она вела себя как обычно.

  -Я уже теперь не знаю, что считать обычным. Как было раньше или как сейчас. Вчера у неё был очередной срыв. Перед сном она начала стучать по стене, смежной с моей комнатой. Я забежал. Она вся дрожала, просила, чтобы я набрал тебя на её телефоне... Хотя в прошлый настаивала, чтобы я сам тебе написал.

  Михаил кивал, не моргая, и вспоминал тот ночной звонок.

  -В первое время, – продолжал другой, – у неё такое было часто. Мы ругались, сильно ругались. Я даже, бывало, убегал из дома. Но потом сердце оттаивало. И всё. Я уже нёсся со всех ног домой. Расскажи ты мне это до всего произошедшего, я бы не поверил, что стану таким сентиментальным и мягким. Света одна. И я не могу так это оставить.

  Михаил смотрел на собеседника и не понимал, когда произошли эти изменения от послушного, запуганного сына к безумному юноше, а затем к заботливому и понимающему брату. Менялись времена, менялось окружение, менялись декорации, менялся и Максим.

  Первую половину вечера Михаил провёл в комнате Светланы. Девушка опять рисовала пастелью какие-то линии, иногда даже получалось что-то похожее на предметы. Пальцы, испачканные мелками, крепко сжимали разноцветные карандашики. Магнитофон, старый и молчаливый, всё ещё покоился на комоде. Юноша наблюдал за линиями, образующимися на листке, пока оба беседовали на отвлечённые, далёкие от реальности темы. Так легче всего было избежать ссоры. Они вспоминали детство, школу...

  В какой-то момент Михаил спросил:

  -Можно я тебе помогу?

  Девушка оторвалась от занятия и произнесла:

  -С чем?

  -С рисунком.

  На лицо Светланы легла тень сомнения.

  -И как?

  -А вот так.

  Юноша поднялся с кровати и встал у девушки за спиной. Обхватив её руку своей, он повёл линию по всему листу.

  -Что ты делаешь? – заполыхала Светлана.

  -Я нарисовал границу неба и земли.

  Девушка держалась молча и ловила своей щекой горячее дыхание.

  -Что ты хочешь нарисовать? – поинтересовался он.

  -Солнце.

  -Где?

  -Прямо посередине... Сверху.

  Рука начертила круг и заполнила его жёлтым цветом.

  -Справа пусть будет лес... И слева тоже, – голос её иногда пропадал.

  На полотне оказалось несколько пушистых ёлочек. Они стояли ровными рядами, поддерживая друг друга своими колючими ветками.

  -А внизу пусть цветёт роза.

  Юноша положил в ладонь Светланы алый мелок и начал обозначать штрихами крупные лепестки. Потом Михаил коснулся её пальцами другого карандашика и продолжил писать картину. Нежно, стараясь несильно сжимать руку девушки, он водил её кистью по полотну. Девушку вдруг охватила дрожь. Она представила, что сзади стоит Никита. Его рука управляет ею. Его присутствие она ощущает всем своим существом. Это он сопит носом около её виска...

  -Готово, – восторжествовал Михаил.

  Мечта рухнула, превратившись в пепел опустошённости. Девушке вдруг захотелось рассказать Михаилу всё, что ей терзает сердце, что заставляет снова и снова бесплодно фантазировать, но нутро подсказывало – ещё рано. Очень рано.

  Михаил наклонился к девушке. Её щёки были покрыты капельками, стекающими к шее.

  -Что случилось?

  Светлана, стараясь сохранить самообладание, ответила:

  -Так, ничего. Кое-что вспомнила...

  Он не стал допытываться. Если она захочет что-то ему сказать, то обязательно это сделает.

  Через час юноша уже выходил из дома Светланы. Весь вечер, пока Максим читал ей учебник по уголовному праву, она нет-нет да и поглядывала на рисунок с розой, который помог ей прибить к стене брат. Представляя, как выглядит незатейливый пейзаж, девушка вспоминала не Михаила, а Никиту, его дыхание, его руку, отчего так часто и глубоко вздыхала.

  Михаил же в это время, находясь в хорошем и бодром настроении, решил заглянуть перед сном к соседке, тёте Маше. Пройдя метров двадцать по вытоптанной скользкой тропинке, крадясь около заборов, чтобы не разбудить спящих в будках собак, юноша свернул за угол, открыл калитку, которую женщина не закрыла специально, чтобы во двор смогла зайти поздно возвращавшаяся с работы дочь, и прошёл к дому. Через окно он увидел, что в предбаннике горит свет, поэтому стукнул три раза в дверь. Вспомнив свой последний приход сюда, молодой человек почувствовал, как внутри всё затрепетало, а по телу пробежали судороги.

  От глухого звука качнулась лампа, висевшая в прихожей. За стеной затопали. Щёлкнул замок, в проходе возникла тётя Маша.

  -А-а-а, здравствуй, Миша, – она улыбнулась и знаком пригласила гостя внутрь. – Заходи, заходи.

  -Добрый вечер, – перешагивая через порог, поприветствовал он.

  Женщина приняла у юноши куртку и повесила её на крючок. Михаил тряхнул головой и, после пригласительного жеста рукой, прошёл в комнату. Тётя Маша заметила оживлённость в поведении соседа, отчего ещё больше заулыбалась, и потянула его на кухню.

  -Поешь что-нибудь? А то мы уже отужинали.

  -Нет-нет, спасибо.

  Женщина взяла чашку в красный горошек из сервиза с полки.

  -Ну, может, хоть чаю?

  -Ну если только чаю.

  Она зазвенела посудой. Вода тонкой струйкой наполнила чашку, на дно погрузились кристаллики сахара. Ложечка гуляла по кругу, царапая дно и стукаясь об обугленные края.

  -А Настя всё тебя ждала. Да не дождалась. Уснула. Всё спрашивала, когда ж ты зайдешь. А я ей: «А ты сама пойди и спроси». А она мне: «Да ну тебя. Ты думаешь, что всё так просто». Она ж сейчас к экзаменам ещё готовится. Устает очень. Это ужас. Десятый класс, а их уже погнали с этими экзаменами... Уже и репетиторы, и те, и сё... Вот так сядет около меня и грустит, а я её всё нахваливаю... Что она умная, что всё сдаст. А она мне: «Да я это и без тебя знаю, ма». Вот и уснула-таки за учебниками.

  Настя, младшая дочь тёти Маши, училась в одной школе с Михаилом. И он прекрасно знал её нрав, её стремление к учёбе. Когда на день учителя у них проводился традиционный день самоуправления, юноше достался по иронии судьбы класс, в котором была Настя. Она же, прознав про это, разоделась как самая настоящая труженица панели. На одном из уроков молодой человек решил проверить знания своей «ученицы». Конечно, ничего путного не вышло. Она была пуста, как сибирский валенок, и аморальна, как все рано созревшие девочки, стремящиеся познать все злачные уголки взрослой жизни. Зато запалу было... Хватило бы на всю роту.

  Михаил слушал, вдумчиво кивал и молчал.

  -А я вот Таню жду, скоро придёт. Помнишь же Таню? Она ж с завода ушла... теперь в ателье работает на частника, – тараторила женщина, вытирая полотенцем только что помытые и ещё мокрые тарелки, как вдруг осеклась. – Ой, да что это я всё о нас. Как ты сам то, Миш?

  Тот, встрепенувшись после долгого монолога тёти Маши, напряг лоб.

  -Нормально, уже лучше, – ответил он и разгладил складку между бровями. – Я пришёл поблагодарить вас за всё, что вы сделали для меня и мамы. Вот, – юноша достал из рюкзака несколько купюр, – возьмите, пожалуйста.

  Лицо тёти Маши стало красным, руки перестали двигаться.

  -Нет, Миша. Тебе они всё ж таки нужнее.

  -Тёть Маш, мне мама оставила их. И ещё записку написала. А в ней наказала вас отблагодарить. Я бы и сам это сделал, нашёлся бы грош, – он придвинул бумажки ближе к ней. – Хоть от неё возьмите.

  Женщина выдохнула и продолжила вытирать посуду.

  -Хорошо. Оставь на столе. А вообще я помогала по старой дружбе, просто так.

  Голос её вздрогнул, отчего женщина старалась говорить тише, чтобы это было не так заметно.

  Немного посидев с соседкой на кухне, послушав ещё несколько историй из её жизни, например, куда пошла работать Таня, старшая дочка тёти Маши, после завода, и как её зять, муж Тани, поцарапал машину, напоровшись на остановившийся перед ним на светофоре жёлтый Нисан, Михаил наконец засобирался домой.

  Когда он скрылся за калиткой, женщина глянула на деньги, лежащие на клеёнке около чашки с недопитым чаем.

  Тётя Маша знала про записку. И про деньги тоже знала. Олеся всё ей рассказала при их последней встрече, когда ещё не приехал Михаил.

  -Маша, покажи ему, где коробка. Не хочу сейчас. Пусть сам потом найдёт, – просила она соседку.

  И женщина обещала, что так и поступит. Но какая-то желчь, сидящая глубоко внутри, зависть за семейное счастье приятельницы, за крепкий брак и воспитанного ею и Константином сына, не давали этого сделать. У самой муж всю дорогу гулял, а сосед был не из таких.

  «Весь год я её выхаживала. А что же мне? Ничего?» – думала тётя Маша.

  Пока у неё был ключ и она могла заходить к соседу уже после смерти Олеси, женщина всё хотела достать шкатулку. В то время, когда Михаил спал, она несколько раз заходила в зал, открывала дверцу шкафа, даже придвигала табуретку, но подняться наверх всё никак не решалась. На неё с фотографий, стоящих в рамках за стеклянными дверцами шкафа, смотрели Олеся и Константин. Да и будто какая-то защита не пускала.

  «Ладно, пройдёт сорок дней, тогда», – успокаивала себя тётя Маша.

  Но вот всё уже обнаружил молодой человек. Идея не осуществилась, план рухнул.

  Женщина презренным взглядом сверлила купюры. С одной стороны, ею повелевала тяга их разорвать, тем самым наказать себя за свою бессовестность.

  Но, с другой стороны, необдуманное решение оспаривала скупость. В руках оказалась хоть какая-то, пусть даже малая часть от общей суммы.

  «Ладно, куплю детям конфет. Помянем Олесю...»

  Успокоив себя этим заключением, она взяла деньги со стола и сунула их в своё портмоне.

  ***

  Юноша шёл по грязному снегу к своему дому и прокручивал в голове моменты из сегодняшнего дня.

  Мягкая пастель, застревающая под ногтями, терпкий масляный запах и нежные бархатные руки Светланы. Её душистые волосы и манящие губы... Он представлял её рядом. Она идёт, шумно хрустя по снегу, её улыбка сияет ярче всех фонарей.

  Внезапно душа его заледенела, юноша вспомнил её лицо. Такое бугристое, всё в рытвинах и бороздках. А глаза... мутные и потерянные. Чудесный призрак исчез. Сердце вновь заныло от жалости и безнадёжности. На каждый громкий стук в висках он делал шаг всё длиннее, старался ещё крепче опереться на ногу, чтобы как можно глубже втоптать снег.